Текст книги "Крушение"

Автор книги: Марк Еленин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

– Вот, вот... Думаешь, вернусь, повесят меня?

– Беспримерно. И сомнениев никаких.

– А тебя не повесят?

– Меня не повесят.

– Почему ж так? Ты красных убивал? Говори!

– Приходилось – не скрою... Только по вашему приказу.

– Ловко! – нервически засмеялся Слашев. – Значит, виноваты генералы?

– Уж так точно, ваш выс-бродь! Без вашего приказу кто б по своей охоте под пули встал да вшей три года кормил? Вы виноваты. Вы эту войну задумали. И нас сюда по своему приказу загнали. Так? Так... Вот и спрашивайте у себя: казнить вас надо али миловать. Простите на грубом слове. Или что не так сказал. – Он плюнул на самокрутку, погасив ее, бросил под ноги, раздавил каблуком и, подняв на плечо мешок с углем, шагнул под дождь и скрылся за серой пеленой...

Поздно вечером обеспокоенная «юнкер Лида» нашла Слащева в загородном саду «Стелла». Против ожиданий, Слащев был трезв, тих и грустен. И ел сладкую гурьевскую кашу. Перед ним стояла непочатая бутылка водки «Тройка». Появление Лиды, казалось, его ничуть и не удивило.

– Мы ошиблись, дружок, – сказал он задумчиво.

3

По сообщениям константинопольских газет генерал Слащев на паровой яхте «Жанна» покинул Турцию. Направление и цель его поездки остаются невыясненными.

...«Пресс дю суар» писала, что известный генерал выехал в... РСФСР. Вместе с ним в Россию направился ряд его ближайших соратников: генерал Мальковский, полковники Гильбих и Мизерницкий – начальник охраны Слащева, жена Слащева и ее брат – капитан артиллерии. Утверждают, переговоры со Слащевым-Крымским вел некий большевистский эмиссар, вручивший генералу письмо Кремля с гарантиями. Накануне отъезда Слащев – по свидетельству очевидцев – кутил в «Эрмитаже», где заявлял окружавшим его, что вынужден уехать «с целью борьбы с политикой Запада, который распродаст Россию». Уволенный от военной службы, Слащев в последнее время занимался огородничеством.

По приезде в Севастополь Слащев будто заявил: «Я снова в дорогом мне Крыму. Я опять в милой России! Я – не коммунист, но просто русский человек и явился по зову ныне существующего правительства для защиты чести России. И я заявляю, что беспрекословно исполню все его распоряжения, так как уверен, что они направлены на защиту чести и для блага моей Родины!..»

Вскоре им было сделано новое заявление:

«Я, генерал Слащев-Крымский, приглашаю всех русских офицеров и солдат, находящихся еще за границей, подчиниться советской власти и вернуться на родину. В противном случае вас будут рассматривать как наемников иностранного капитала, как предателей родины и русского народа, потому что вас каждую минуту могут направить для завоевания русской земли... Русский народ проклянет вас. Я вернулся в Россию и убедился, что прошлое предано забвению. И теперь в качестве одного из бывших начальников Добровольческой армии командую вам: «Последуйте моему примеру!..»

Слушатели большевистской Военной академии, коим был представлен генерал, устроили ему обструкцию...

По данным представителя штаба Главного командования русской армии, который предпочел не называть своей фамилии, дабы не раскрывать источников информации за рубежом, оказывается:

Генерал Слащев-Крымский получил назначение командующим Южным фронтом: у него в подчинении пять армий; на узком военном совещании, проходившем в здании бывшего Александровского военного училища на Арбате в Москве, Слащев доложил о положении армий Врангеля, сообщил большевикам ряд важных сведений о замыслах главного командования, о возможности десантирования и продолжения борьбы с большевизмом.

Из Риги газеты сообщают, что Слащев доставил в Советскую Россию именные списки всего командного состава врангелевской армии...

«Союз георгиевских кавалеров» исключил генерал-лейтенанта Я. А. Слащева-Крымского из числа членов союза ввиду позорного перехода к большевикам...

Генерал Врангель заявил: «...Несомненно, большевики еще не раз используют Слащева как рекламную фигуру. Своим возвращением он нанес ощутимый удар русской армии и всему белому движению».

Глава двенадцатая. КОНСТАНТИНОПОЛЬ. ВОЕННЫЕ ИГРЫ

Врангель был расстроен, разгневан. В том, как он нервно ходил по посольскому кабинету, проглядывала растерянность. Врангель не мог скрыть своей озабоченности и неуверенности. А уж раздражение он всячески разжигал в себе, чтобы выплеснуть на подчиненных. Фон Перлоф, который отлично угадывал настроение «хозяина», был обеспокоен: впервые главнокомандующий приглашал его на узкое совещание через адъютанта и – а это было симптоматичнее всего! – совместно с Климовичем. Врангель демонстрировал Перлофу свое недовольство, демонстрировал перед всеми, и это усиливало настороженность контрразведчика.

Здание русского посольства в Константинополе мало изменилось за прошедший год. Все так же бесцельно толпились во дворе с утра до вечера беженцы. Сотня конвойцев, оцепив ближние и дальние подступы к посольским апартаментам, охраняла главнокомандующего.

Фон Перлоф и Климович знали: проблема переброски войск на Балканы занимает Врангеля лишь постольку, поскольку он должен еще раз показать и своим и союзникам, что остается вождем русской армии, которая сохранялась лишь его умом и дипломатическим тактом. События последних недель – потопление яхты «Лукулл» и бегство «генерала Яши» – занимали его сильнее. Врангель объявил, что должен выслушать доклады с мест. Первое слово было предоставлено Кутепову. Александр Павлович, более чем обычно спокойный и самоуверенный, огладив рукой бородку, сказал напористо:

– Господин главнокомандующий! Господа! Я прошел три школы: строевую – когда служил в лейб-гвардии Преображенском полку, на полях войны с большевиками и в Галлиполи. В последней, самой трудной школе учился более всего, памятуя, что мы должны стать в будущем основными кадрами армии. И потому я беспощаден к тем, кто роняет честь мундира – солдатского или офицерского, безразлично. – Кутепов замолчал и исподлобья оглядел собравшихся монгольскими глазами.

– Продолжайте, господин генерал, – нетерпеливо передернул плечами Врангель и пошел к столу, но в кресло не сел, а встал за высокой спинкой, как бы показывая, что времени у него мало, а потому надо говорить по делу. Раньше Врангель непременно сказал бы об этом, а теперь не посмел, не решился, вероятно. И это обстоятельство конечно же отметил каждый. – Слушаем вас, Александр Павлович, – повторил Врангель.

– Эвакуация идет по плану. – Кутепов решил не зарываться, держаться так, чтобы в его сдержанности чувствовалась сила. – Еще в последних числах августа закончилась переброска кавдивизии в Сербию на транспортах «Карасунд» и «Четыреста десятый». С сентября «Карасунд» и «Рашид-паша» эвакуировали в Варну: Дроздовский полк, штаб пехотной дивизии, Алексеевский. полк. Эвакуация сопровождалась торжественным молебном на площадке у набережной. Оркестры на берегу и судах исполняли Преображенский марш. Настроение во вверенных мне частях бодрое...

«Боже, какой дурак! – подумал Врангель и тут же оборвал себя: – Нет! Притворяется, хочет усыпить мою бдительность».

– Некоторая пауза в движении судов с войсковыми контингентами, вызванная норд-остами и штормами, слава богу, окончилась. Двадцать пятого ноября на «Карасунде» мною отправлен полк марковцев, части штаба и артиллерийский дивизион. Двадцать седьмого на пароходе «Ак-Дениз» – Александровское и Корниловское военные училища, Корниловский полк и артдивизион, на «Рашид-паше» – инженерное училище, четвертый и пятый артдивизионы, артшкола и госпиталя. Седьмого декабря «Карасунд» взял в Сербию Николаевское кавалерийское училище, технический полк, отряды Красного Креста. Сам с чинами вверенного мне штаба, Константиновским и Сергиевским училищами полагаю выехать на «Ак-Денизе» в середине декабря. Оставшиеся части будут перевезены в город Галлиполи. У меня все!

– Благодарю, Александр Павлович, за распорядительность. Ваши части всегда являли примеры доблести, коей, к моему сожалению, не хватает многим другим, особо донцам генерала Богаевского. По моим данным, весьма значительная часть их косит в сторону совдепии. И даже среди тех, кто еще летом был доставлен с Лемноса в Сербию, имеются нездоровые настроения. Это нетерпимо, господа генералы! Это дискредитирует армию! Создает дополнительные трудности даже в среде сочувствующих нам политических сил. Знаете ли, господа генералы, в чем начинают упрекать врангелевские войска, прибывшие на Балканы? В том, что они, зараженные революцией, сеют большевизм! И это о нас, господа, которые грудью встали на пути большевизма!

Потом выступил Шатилов. Коротко, безразлично рассказал о дипломатической миссии, об обстановке, в которой окажется армия на Балканах, призывал отрешиться от иллюзий: и в Болгарии, и в Сербии, по его убеждению, армии придется не легче, чем в Галлиполи. Шатилов казался чрезмерно уставшим, подавленным. Он обрюзг, горбился, под глазами набухли мешки. Казалось, он уже знает многое из того, о чем никто из присутствующих и не догадывается. «Пьет он, что ли? – неприязненно думал Кутепов. – Или раздоры с командующим?»

Врангель тоже заметил перемену, происшедшую по возвращении в Константинополь с его любимцем, и терялся в догадках. Он попытался вызвать Шатилова на доверительный разговор, но тот уклонился, сославшись на усталость и нездоровье. Врангель, обидевшись, сделал вид, что не замечает перемен, происшедших с начальником штаба, поручив, однако, Перлофу узнать, в чем причина столь разительных метаморфоз...

Фон Перлоф не очень внимательно прислушивался к происходящему, раздумывая о предстоящей встрече с Шабролем. Встреча должна была произойти вечером на конспиративной квартире, снятой предприимчивым французом. Фон Перлоф чувствовал: еще немного, и он превратится в простого исполнителя. Это его не устраивало, хотя в разведке, как в любом деле, кто платит деньги, тот и заказывает музыку. А француз платил – непрерывно и щедро. И – странно! – ничего не требовал взамен. Пока... Дезьем бюро – богатая организация, но она филантропией не занимается. Для чего-то его готовят – ясно. Возможно, хотят прибрать к рукам «Внутреннюю линию»? Или их, как не раз утверждал Шаброль, интересуют лишь большевики и их тайная агентура?.. Фон Перлоф. успокаивал себя: об их контактах знает только Шаброль. Слово Издетскому – и очаровательный м’сье исчезнет навсегда.. И все же надо отдать ему должное. Профессионал. Конспиративная квартира организована по всем правилам – бойкий магазинчик готового платья, народу толчется много, ход в заднюю комнату через одну из примерочных. Встречает и провожает всегда один и тот же продавец. На вопрос Перлофа Шаброль рассмеялся: какой продавец? Он – сторож. Мелкий вор. Случайно убил человека. Его ищет союзническая полиция – вот и молчит, прячется... Интересно, что предложит ему Шаброль сегодня? Все как будто решено, оговорено, продумано: шифр, явки – контакты после переезда в Сербию. И основное, непременное условие: никаких третьих лиц, они знают лишь друг друга. В случае невыхода на встречу любой из сторон, по независящим обстоятельствам, договор о сотрудничестве прекращает свое существование немедля, ибо каждому запрещалось привлекать к делу третьих лиц. Француз терял деньги. Русский – частное бюро и надежное легальное прикрытие. Но поскольку времена благородных мушкетеров прошли, рассуждал фон Перлоф, созданная контора не прекратит существования. Уцелеет француз – станет полной собственностью Дезьем бюро; повезет мне – придется искать нового Шаброля или перепродать контору англичанам. Пока профессионал жив, он не сможет выйти из игры.

Тем временем Врангель закончил совещание и отпустил всех, попросив задержаться лишь Шатилова, Климовича и Перлофа. Некоторое время главнокомандующий мерил по диагонали посольский кабинет, стараясь не то успокоиться, не то нагнетая в себе злость и ярость. Положение становилось смешным, ибо никто уже не боялся своего начальника.

– Вы ждете еще кого-то, Петр Николаевич? – спросил Шатилов.

– Нет, нет! – Врангеля словно прорвало. – Я никого не жду! И ничего! Что ждать?! От кого?! От французов? От сподвижников? Когда обо мне писали что угодно, оскорбляли – меня и армию, – я молчал. Когда было совершено покушение, пошел ко дну «Лукулл» и только божье вмешательство спасло меня, – я тоже молчал. Генерал Слащев – подумать только! – переметнулся к большевикам. Что?! Опять молчать прикажете?! Доколе?! Эти страшные удары мы не вправе недооценивать. Надо принимать ответные меры! Надо действовать! Или демобилизоваться, разоружиться, разбежаться по городам и странам? Что вы скажете, господин Климович? Где наша хваленая разведка, где, черт возьми, ваши люди? Почему они не работают? Мы проигрываем противникам по всем статьям, господа. По дипломатической, военной, разведывательной. Ни к чертовой матери! Обстоятельства чрезвычайные. Прошу простить: отсюда и моя несдержанность. – Он прошел к столу и сел. – Я считаю ее допустимой. Павел Николаевич долго отсутствовал, – милостиво продолжил Врангель, еще более усмиряя себя. Он не кричал уже и не бегал. – Так что вам речь держать, Евгений Константинович.

– Обстановка напряженная, ваше высокопревосходительство, – начал Климович, придав лицу значительность и озабоченность. – Севрский договор, поставивший на колени Турцию и родивший Кемаля-пашу; четкая позиция Великобритании и колебания Франции, ищущей контактов с кемалистами, – с одной стороны. С другой – интересы Греции, Италии, Болгарии; происки России, открыто поддерживающей Кемаля, заключившей по указанию Ленина мирный договор с Ангорой и...

– Увольте, Евгений Константинович! Переходите к делу, если это вас не затруднит, – оборвал Врангель.

– Я уже перешел к делу, ваше высокопревосходительство, – спокойно парировал Климович. – И я прошу дать мне возможность.

– Много разговоров! – перебил Врангель. – Говорим, говорим, говорим! А дело? Где дело, Климович?

– И все же я прошу, – твердо продолжил Климович, – дать мне возможность подвести некоторые итоги деятельности своего отдела. Весьма затрудненного в средствах. Однако несомненно...

– Несомненно одно: вы проморгали Слащева. Вы!

– Должен отметить, генерал Слащев перед отъездом беседовал с капитаном Уокером – офицером контрразведки английского генштаба. По сообщению Уокера ничто не предвещало этот отъезд.

– Отъезд предвещало его знакомство с неким матросом, большевистским эмиссаром, одним из тех, кто действует у вас под носом.

– Отряд французской полиции оцепил дачу Слащева, там всю ночь шел обыск, также не давший никаких разъяснений поступку...

– К черту французов! Пора жить своим умом.

– Я просил бы, ваше высокопревосходительство...

– Простите, генерал! – Врангель поднялся. – Не считаю возможным вас задерживать. Соображения по поводу деятельности вашего отдела, которую я приравниваю к нулю, прошу представить мне. Честь имею! – Это был прямой вызов. Пожалуй, несколько преждевременный: бывший начальник департамента российской полиции обладал еще реальной силой и не прощал таких обид.

Климович, поклонившись, вышел. Врангель, проводив его бешеным взглядом, прошелся вдоль кабинета. Странно, теперь он испытывал облегчение. Опрометчиво выгнав полицейского и сознавая, что поторопился, он почувствовал вдруг освобождение от страха, связанного с Климовичем еще со времен Крыма, точно теперь, против всякой логики, Климович становился неопасен.

– Ну зачем же так, Петр Николаевич? – спросил Шатилов.

– Я обязан крепко держать вожжи, Павлуша. – Врангель прошел за стол, добавил: – Знаю, что творю, поверь. – Сел, сурово спросил фон Перлофа: – Можете передать суть информации Климовича?

– Деятельность отдела шла в нескольких направлениях. Первое – эмигрантские группы. Тут определенный успех: Климовичу удалось внедриться, он может оказывать косвенное влияние на некоторые круги...

Какие?! – живо поинтересовался Врангель. Нервы у него сдавали, не выдерживали напряжения последнего месяца – начавшейся эвакуации воинских частей, торговли с болгарами за каждого солдата, уговоров царя Александра, находившегося под влиянием и французов, и греков, и итальянцев, и собственного окружения, колеблющегося, слабого, легко отказывающегося от своих обещаний.

– Монархические, – ответил фон Перлоф. – Местные, белградские и берлинские. Вторая линия – союзники. Тут успехи невелики. Установлена связь с Интеллиджснс сервис – скорее дипломатическая, нежели рабочая. Да и в том заслуга англичан. Они ищут человека около Климовича, сам он для них фигура одиозная и очень заметная. С французами лишь официальные связи и обязательство сотрудничать, никого ни к чему не обязывающее (Перлофу захотелось козырнуть своей игрой с французами, но он сдержал себя).

– Ясно, союзники не берут его в игру! – воскликнул Врангель. – Ну, а большевики, большевики?!

– Здесь Евгений Константинович по-прежнему разрабатывает ложные версии. Он не на правильном пути – кинул все силы на торговцев, которых считает агентурой красных.

– И пока он гоняется за призраками, их диверсанты гонятся за мной и топят «Лукулл»! А ведь этот жандарм стоит мне денег – и немалых. Полк можно содержать! У вас точные сведения?

– Абсолютно точные, ваше высокопревосходительство.

– Через этого, бывшего осведомителя из Парижа? Как его?

– Именно, – подхватил контрразведчик, не желающий произносить фамилию перевербованного им человека. – Считаю возможным поощрить его.

– Поощряйте, поощряйте, генерал! Надо повсюду иметь нужных людей. Ну, а о своей деятельности что вы скажете? Что Кутепов?

– Ждет отплытия в Болгарию, военной и политической самостоятельности. Мой человек «освещает» каждый его шаг. Я знаю даже, что было вчера на ужин у Александра Павловича.

– Браво! – Врангель с торжеством посмотрел на Шатилова.

Начальник штаба, откровенно скучая, не то рассматривал какой-то документ, не то подремывал. Врангель, негодуя, отвернулся, но от замечаний воздержался: мало того, что он отослал Климовича, не хватало еще поругаться с «Павлушей». Врангель сделал знак Перлофу: «продолжайте», но опять взглянул на Шатилова.

– Хочу добавить, ваше высокопревосходительство, – вкрадчиво произнес фон Перлоф и от нетерпения дзенькнул шпорой. Врангель милостиво кивнул, и контрразведчик, приберегший важное для себя сообщение напоследок, сказал: – «Внутренняя линия» начала действовать в двух направлениях: в местном, так сказать, и зарубежном. В Константинополе организовано частное розыскное бюро. По роду своих обязанностей оно призвано открыто следить за всеми и за каждым русским – при необходимости. В нашу сеть обязательно попадет либо красный агент, либо лицо, с ним связанное. Оно и даст возможность ухватить нитку. И – второе. Ленин затрачивает много сил, дабы поддержать Мустафу Кемаля. Большевики, придавая этому огромное значение, называют свои действия «помощь турецкой революции». Заключен Московский договор. В Ангору вот-вот должна отправиться миссия во главе с Фрунзе.

– Ого! – не в силах сдержаться, воскликнул Врангель. – Сам Фрунзе! Их цель?

– Они везут миллион золотом: хотят привязать Кемаля, обезопасить кавказскую границу. Возникла идея...

– Фрунзе не должен попасть в Ангору. Этим вы должны озаботиться!

– Я уверен, этого не допустят и сами турки. Противники Кемаля – не только в Константинополе, но в Ангоре и – особо! – в восточных областях. По меньшей мере десяток генералов претендует на его место и на титул «гази». Большевики, конечно, понимают это. Они будут оберегать миссию Фрунзе. Если я подсуну человека в группу турок, сопровождающих красного генерала, он выведет нас и на их константинопольское подполье.

– Выведет, – подхватил Врангель. – Вы отлично все затеваете. Но! Наша главная задача – уничтожить делегацию большевиков. Их много?

– Думаю, их будут охранять значительные отряды Кемаля. Да и чекистов'они пошлют достаточно.

– И все-таки! Задача уничтожения Фрунзе, фон Перлоф! Может быть, послать в Восточную Анатолию летучий отряд?

– Полагаю, лучше одного-двух человек. Был вариант, но он, к сожалению, не получил реализации. Пока – во всяком случае. Поэтому и не докладывал вам, чтоб не отнимать зря время, – контрразведчик хитрил, набивал себе цену.

– Докладывайте, фон Перлоф. Я приказывал вам – в любое время, днем, ночью – когда угодно! Я вот и про Фрунзе не знал, Безобразие! Ну! Так в чем дело?

– Энвер-паша. Я установил с ним контакт, но боюсь, поздно. Он – человек Англии. И теперь его послали в Туркестан. Я внушал ему: сблокировавшись с нашими войсками, захватить Константинополь, а затем, пока союзники не опомнились, ударить по Кемалю. Энвер готов.

– Видите, – упрекнул Врангель. – Если б вы поставили меня в известность, все повернулось бы иначе.

– Идея еще в зародыше. Эти восточные политики и военные ведут переговоры сразу на все стороны.

– Делаю вам выговор. И вы ошибались в последнее время.

«Неужели знает о контактах с Шабролем? – внутренне напрягся контрразведчик. – Хотя откуда? Не от Климовича же?»

– Отныне будете являться с докладом ежедневно, – сухо проговорил Врангель и, понимая, что зря теряет нужную, доверительную интонацию, добавил благосклонно: – Благодарю за службу, Христиан Иванович. Можете идти, если у вас все. – Поднявшись из-за стола, Врангель с подлинным чувством признательности протянул руку, которую с таким же горячим чувством пожал фон Перлоф, и, обняв контрразведчика за плечи, проводил его к дверям. Вернувшись, Врангель сел, вскинув полы черкески, и сказал: – Распустились! Холуйская черта – расслабились вожжи, опустился кнут – и понеслись кто куда.

Шатилов молчал, думал. Тонкие пальцы выколачивали по столу нервическую дробь. Видно было, как он устал. Во всей его начинающей полнеть фигуре ощущалось нечто трагическое, внутренний слом, обреченность.

– Что с тобой, Павлуша? – спросил Врангель, оценив состояние своего сподвижника. – Здоров ли ты?

– Предадут... Как есть предадут, – отозвался начштаба. – Эти разведчики, контрразведчики – перлофы, климовичи... Предадут и нас с тобой, как в свое время Романовского, Деникина. Так и будет. Вот увидишь!

– Рано ты хоронишь нас. Мы еще повоюем. Выше голову, Павлуша!

– Я, пожалуй, подам в отставку?

– Не сделаешь этого. Не имеешь права. Мы обязаны передислоцировать армию. И сохранить ее для будущего.

– Ты веришь, что у этой армии есть будущее?..

Глава тринадцатая. ЧЕРНОЕ МОРЕ. ДЕСАНТ В БОЛГАРИЮ

1

И вновь «плавучая Россия» – обнищавшая, поредевшая, изверившаяся – выходила в море. Одним судьба выбрала путь на юг, через Мраморное и Эгейское моря, к берегам Адриатики. Другим жребий выпал в Болгарию, суда шли на северо-запад, в порт Варну. Цвет врангелевского воинства размещался на севере страны, под командованием испытанных соратников Кутепова – Витковского, Скоблина, Туркула. Занимали пустующие казармы болгарской армии, уничтоженной Антантой по договору в Нейи: в Свиштове, Севлиеве, Никополе, Белоградчике. Донские части генерала Абрамова располагались в южной Болгарии, штаб – в Старой Загоре. Штаб командующего 1-м корпусом – в Велико-Тырнове. В Софии – лишь центральные учреждения.

Генерал Кутепов сохранял неколебимую уверенность, с трудом сдерживал рвущуюся радость. Сбывалась его давняя мечта, он становился начальником самой боеспособной части русской армии! Их было трое, после того как Деникин решил оставить пост главнокомандующего, и шансы каждого были равны: все молоды, все генерал-лейтенанты, имели заслуги перед белым движением – Врангель, Слащев, Кутепов... Слащев выбыл из игры и удрал к большевикам. Врангель без армии отправляется куда-то в Сербию. Он еще главнокомандующий, но популярность его падает, он оторвался от частей. Что он сможет сделать из своего далека? Издавать громоподобные приказы? Теперь он, Кутепов, вождь. Он поведет армию. Он сплотит. Армия отдохнет и окрепнет, будет, как кулак, постоянно готовой к бою. Антибольшевистских сил много в Европе. Он, Кутепов, им нужен.

Пока «Ак-Дениз» стоял на погрузке, Александр Павлович, расположив в лучшей каюте немногочисленное свое имущество, принимал начальника контрразведывательного отдела полковника Самохвалова, вернувшегося из Болгарии. Стоя навытяжку и втягивая несколько ожиревший живот (Кутепов не терпел малейшего несоблюдения формы и расхлябанности), полковник докладывал, стараясь быть кратким. За Самохваловым еще из Крыма тянулись кое-какие грешки. Он боялся Кутепова, скорого на расправу, и старался скрыть страх велеречивостью. Прикрываясь почтительными, выражающими безграничное преклонение словами, Самохвалов, посланный с частями и штабом начальника 1-й пехотной дивизии генерала Витковского, говорил:

– В силу вашего предписания, я плыл в Варну на «Рашид-паше». Все надеялись на торжественную встречу. Господин генерал приказали офицерам и солдатам разучивать с полным усердием национальный болгарский гимн «Шуми, Марица...».

– И вы разучивали, полковник? – бросил Кутепов с ухмылкой. – И что там? Ну, слова какие?

– «Шуми, Марица, окровавлена; плаче вдовица люто ранена; марш-марш с генерала наш; в бой да летим, враг да победим».

– Хорошие слова, – Кутепов подкрутил ус. – Надо приказать, чтоб все знали. Полезно! Продолжайте.

– В виду гавани генерал Витковский расставил чинов штаба на палубе, позволил и мне принять участие в церемонии, ожидая прибытия встречающей делегации и подношения цветов. Однако на причале никого. Ни благодарной толпы, ни хлеба с солью. Один лишь санитарный врач – объявляет о карантине. Что, естественно, вызывает общий упадок духа.

– Скоты! – спокойно резюмировал Кутепов. – Ну-с!

– Дальнейшее убеждает всех в худшем. Армию не признают, солдат и офицеров считают беженцами.

– Это у генерала Витковского так получается. Беженцы?! Дерьмо! Я им покажу беженцев! Будет им Марица окровавлена!..

– Осмелюсь добавить. И прошу благосклонно выслушать. Генерал Витковский защищал честь мундира с благородством и смелостью. Сняв нумера в гостинице на главной улице – для себя и штаба, – он поставил у входа часовых и приказал вывесить российский флаг. Немедля появился городской комендант с приказом спустить флаг. Генерал Витковский протестовал со всей настойчивостью, заявив в присутствии группы граждан: «Болгария, которую Россия спасла от турецкого ига, не может предъявлять подобных ультиматумов!» Заявление находит тзвук в сердцах горожан. Они аплодируют. Однако флаг приходится спустить.

– Я понимаю, полковник. – Кутепов смотрел спокойно и строго. – Мы ударим в колокола, обратимся через голову правительства к общественным кругам. Я уверен: болгары знают, русский воин – брат. Нет города, в котором не нашлось бы места русским солдатам, чьи отцы и деды проливали кровь за освобождение Болгарии от поработителей. Надо будет – напомним! Придется – научим. За нами – сила! Выводы я, конечно, сделаю. Но это эмоции. Говорите о размещении частей.

– Ввиду кратковременности пребывания, однако, в силу предписания, – поспешно заговорил, часто-часто моргая, Самохвалов, – посетил Свиштов и Белоградчик. А также Велико-Тырново.

– Докладывайте о Тырново. Там нам служить, полковник!..

Возле пирса, где грузился «Ак-Дениз», все время стояла пестрая толпа – галлиполийские турки, греки, армяне, русские беженцы с острова Халки и других мест. Галлиполийцы глазели от безделья, в надежде украсть, купить или продать что-то отъезжающим; русские – встретить знакомого, попытать счастья, которое может и улыбнуться когда-нибудь.

Несколько дней Андрей Белопольский бродил по городу, по морскому берегу, с кем-то говорил, что-то делал, пил. Под вечер он забирался под дырявую шлюпку и проваливался в тяжкий сон.

Однажды на рассвете Андрей очнулся разбитый, с дикой головной болью. Над Галлиполи низко стояла полная желтая луна. Зеленая дорожка, дробясь на волнах, уходила от нее в море. Ритмично поскрипывали и постанывали трущиеся бортами суденышки у причала. Им вторили шаткие и худые доски сходен и обросшие тиной, расшатанные временем сваи... Он приподнял голову и вновь уронил ее, закрыв глаза, поняв, что еще спит.

Помотав по-собачьи головой, Андрей сел, стараясь сбросить с себя страшную тяжесть. Он заставил себя выползти из-под шлюпки. Город спал. Море спало. Весь мир, казалось, еще спал. Белопольский пошел по берегу. Утренняя прохлада отрезвила его. А когда «Ак-Дениз» вошел в порт, пришвартовался и Андрей снова увидел гимнастерки, френчи, мундиры, он с необычайной силой ощутил свою непричастность к русскому военному братству. Андрей все поглядывал на «Ак-Дениз», а затем подошел к трапу и смешался с толпой. Он не надеялся встретить кого-либо из знакомых. Да никто и не узнал бы в загорелом до черноты, высушенном морскими ветрами, бритоголовом, неаккуратно одетом босяке георгиевского кавалера князя Белопольского. Он и сам не признался, если бы кто-то окликнул его. Просто ему приятно было услышать четкие слова команд, увидеть скуластые, курносые и светлоглазые лица. Андрей смотрел, как грузились офицеры штаба, а следом медленно и величественно поднялся по трапу сам Кутепов, без шинели, в парадном мундире, на котором все сверкало – ордена, пуговицы, золотые погоны.

И тут Андрей вспомнил о капитане Калентьеве. А в следующий миг он уже бежал к их совместному жилищу – будь оно проклято!

Калентьев, сидя спиной ко входу, поспешно рвал и жег какие-то бумаги. Собранный чемодан с брошенной на него шинелью стоял поодаль. Едва под ногой Андрея скрипнул камешек, капитан вскочил.

– Руки! – приказал он, взмахнув пистолетом. – А, это ты!

– Уезжаешь, Калентьев?

– Точно так, – спокойно, но с долей не оставившего его сомнения отозвался Калентьев. – Но почему такой вид, князь? И где ты пропадал?

– Я крестик на себе поставил.

Калентьев подумал, пошевелил палкой пепел в костерке, сказал:

– Ну, а если дадут оружие и снова в Россию – поедешь?

– Под командованием «генерала Яши»?

– О, дружище! – удивился Калентьев. – Так ты ничего не знаешь? Командир твой по Москве ходит.

– Не понял. – Андрей взглянул гневно, и Калентьев сразу увидел в нем прежнего вспыльчивого забияку.

– Слащев добровольно вернулся в Россию.

– И его не повесили? Не поставили к стенке?

– Судя по газетам – нет.

– Так... – Андрей опустился на каменный топчан. – Этого можно было ждать. Сейчас всего можно ждать. От каждого из нас... Все попрано, поругано... Спрашиваешь, пошел бы я, как когда-то, с винтовкой – в рост, под красные пулеметы? Нет! Не пошел бы, даже под угрозой расстрела. Капитана Белопольского не существует. Его утопили на Дону! Распял на Георгиевском кресте Слащев в Севастополе! Сбросили в море большевики! – он беззвучно заплакал.

– Что же ты будешь делать тут? – спросил участливо Калентьев.