Текст книги "Крушение"

Автор книги: Марк Еленин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

– Вы – крепкие! Вы – сильные! Вы – мудрые! – продолжал выкрикивать как заклинания отец Миляновский дрожащим от старческих усилий голосом. – Вы сделаете так, чтобы этот клочок земли стал русским, чтобы здесь со временем красовалась надпись: земля государства Российского – и реял бы наш русский флаг!

«Ну и ну! – забеспокоился фон Перлоф. – И эти речи звучат на берегах Босфора и Дарданелл! Вот «обрадуются» союзники! Ведь он говорит словами Милюкова?! Черт бы побрал этого Кутепова со всеми его идеями!» Почувствовав чей-то пристальный взгляд, Христиан Иванович оглянулся. Сзади стоял Шаброль. Как некстати, однако. А он, Перлоф, в генеральской форме. Тогда, в «Жокей-клубе», за преферансом, он представился фон Граасом. Правда, с тех пор много воды утекло. Как ему стало известно, и у м’сье Шаброля есть основания опасаться, чтобы кто-либо не стал проверять его фамилию. Перлоф, отступив, придвинулся к французу.

– Рад видеть, – тихо сказал он. – Какими судьбами?

– Вы хотите добавить – в ваших краях? Я имею в виду иное, м’сье фон Граас. Вашу форму. Помнится, я был недалек от истины, когда говорил о немцах на русской военной службе.

– Считайте, я пойман на месте преступления. И прошу о снисхождении: виноват, люблю аристократические клубы, как вы коммерцию, вероятно. Но откровенность за откровенность. Что привело вас сюда?

– Коммерция, дорогой фон Граас, коммерция! За несколько сот лир приходится лезть и в пасть к дьяволу.

Каждый в душе не радовался этой случайной встрече, хотя Шаброль имел преимущество – он знал точно, кто такой фон Перлоф, и теперь думал, каким образом постараться использовать это. Христиан Иванович с трудом скрывал раздражение. «Знает ли француз, кто я? – думал он поспешно и мучительно. – Или ему, действительно, и дела нет?» Он успокаивал себя, но чутье разведчика приказывало ему держаться настороже.

– Может, я смогу быть вам полезен, раз судьба свела нас? – спросил Перлоф. – Генералы, как вы знаете, нынче не в моде, и каждому не худо бы обзавестись коммерческим делом: пушки замолчали надолго.

– Вы предлагаете мне сотрудничество? – заулыбался Шаброль, темные глаза его уперлись в собеседника испытующе, проницательно и холодно, точно два пистолетных дула. – Каковы будут наши вклады, генерал? Полагаю, с моей стороны – капиталы. А с вашей?

– И я могу быть вам полезен.

– Где? – живо повернулся всем корпусом француз. – Здесь? В будущей России? Это необыкновенно важно.

– Мне представляется важным иное, м’сье, – Перлоф «находил» наконец себя и чувствовал растущую уверенность. – Дело не в том, где. Дело в группе людей, которых – скажем так! – я представляю. Вот мой капитал.

– Это чрезвычайно интересно, – француз взял генерала под руку. – Полагаю, разговор предстоит весьма конфиденциальный, но не здесь же? У вас еще дела?

– Смею думать, нет. А у вас?

– Как только погрузят партию ковров, зафрахтованная мною яхта пойдет в Константинополь. Приглашаю и вас, генерал.

– Принимаю предложение с благодарностью.

– В таком случае обещаю и обед, с некоторыми неожиданностями. Гастрономическими, – Шаброль заразительно засмеялся. – Я взял с собой отличного повара, клянется, что работал у Донона, каналья!

Фон Перлоф исключил мысль о ловушке («Зачем французу убирать меня, если он и работает на французскую разведку? – подумал он. – Если он знает обо мне все, то ограничится перевербовкой...») и ответил спокойно, что поедет один, и с величайшей признательностью, ибо, пока он добирался сюда на военном баркасе, намучился достаточно, лишенный не только знаменитого повара, но и приятного попутчика.

– Ну, а что вы скажете по поводу воинственной речи русских на берегах Дарданелл? – спросил Шаброль.

– К счастью, тут не оказалось корреспондентов.

– Ошибаетесь, мой генерал! – Шаброль дернул коротко стриженной головой, и смоляные, набриолиненные волосы его как зеркало блеснули, отразив солнечный луч. – Я представляю «Пресс дю суар», – сегодня вечером Константинополь узнает о погромных речах русских!

– Вы не сделаете этого, м’сье Шаброль!

– А почему, собственно? – вскинулся француз.

– Это повредит нашему общему делу.

– Так мы уже в одном деле? Разве? Интересно! Вы отличный партнер, генерал! Нам, действительно, предстоит увлекательная морская прогулка!..

Фон Перлофа провожали чины штаба корпуса. Шаброля не провожал никто, и, когда партия похожих на мумии, свернутых трубками ковров оказалась Погруженной, он скомандовал белокурому капитану – не то немцу, не то скандинаву – отдать швартовы.

Спокойное море, отсвечивало перламутром. Неподвижная вода казалась оплывшим под палящими лучами солнца стеклом. Фон Перлоф оглядывался с удивлением: коммерческая яхта напоминала военное судно – четкостью команд капитана и быстротой их выполнения.

Они сидели на корме под полосатым тентом, за столом, уставленным сластями и фруктами. Крепчайший обжигающий кофе подавал им вышколенный матрос в кремовой щегольской чесучовой курточке поверх тельняшки. Задний карман голубых выутюженных брюк его слегка оттопыривался. «Наверняка вооружен, бестия, – отметил фон Перлоф. – Хорошее осиное гнездышко! Интересно, что ему от меня надо?» Он уже не сомневался: их встреча подстроена, чего-то от него потребуют, прямо тут, на яхте. Оставалось определить: чего – жизни, денег, услуг? Купят? Возьмут заложником? «Кому служит этот француз? Наверняка он такой же Шаброль, как я фон Граас. Однако не поддается сомнению – он француз, разведчик, следовательно, как-никак союзник... Вероятно, имеет данные о моих связях. Пусть покупают...» И тут же фон Перлоф заметил пулемет «гочкис» на треноге, укрытый куском парусины – торчал лишь кончик ствола, он-то и взблеснул на миг, освещенный лучом заходящего солнца, обратив на себя внимание разведчика.

– Вас это удивляет, милейший фон Граас? – поинтересовался Шаброль, проследив за его взглядом. – Коммерция во все времена удавалась лишь тому, кто умел защитить себя. Приходится принимать меры: случается, нападают кемалисты, большевики, бог знает кто!

– Будем надеяться, наше путешествие пройдет без происшествий.

– Я обещаю, – улыбнулся Шаброль.

– И говорить о политике?

– Пожалуй, – согласился француз. – Когда вы говорили о своем участии в нашем деле, – Шаброль подчеркнул последние слова интонационно, – вы, вероятно, имели в виду общность интересов. Что-то связывает нас, генерал?

– Может связывать, – поправил фон Перлофа – Если разрешите, я вернусь к этому после выяснения вопросов, сближающих или, напротив, разделяющих нас.

– Разрешаю! – беспечно отозвался француз, откидываясь в плетеном кресле. – Не желаете коньяка?

– Жарко, – поморщился фон Перлоф. – Хочу вызвать вас на откровенный разговор. Что вы думаете о перспективах белого движения?

– Откровенно? Никаких перспектив! – и Шаброль принялся объяснять свою позицию, основанную, как отметил Перлоф, на точной и обширной информации, о чем тут же не преминул сказать. Француз, многозначительно подмигнув, ответил, что торговец, как и военный, должен располагать большим кругом друзей, дающих разнообразные и обширные сведения.

Это, как показалось Перлофу, был уже вызов. Хотя надежда оставалась: француз переигрывал именно в силу своей военной неосведомленности. Просто зарвавшийся нувориш, раздувшийся от торговых удач, и все! Шаброль же вел разговор наверняка. У него и у врангелевского разведчика было разное положение. Фон Перлоф шел на контакт вслепую, без определенных целей. Твердых за дач не ставил перед собой и тот, кто назывался Шабролем. У него было преимущество, и, если бы даже оно не дало ему сразу никаких реальных результатов, он не имел права не воспользоваться им. И еще одно ощущение росло у Шаброля: фон Перлоф не верил, что его собеседник коммерсант, он подозревал его в принадлежности к союзнической разведке, скорее всего – к французской. Дай бог утвердить его в подобной мысли! Тут следовало поиграть, постараться привязать к себе врангелевца чем угодно: обещаниями, деньгами, знакомствами в высоких командных и дипломатических кругах. Но на что можно было подцепить такого разведчика, каким являлся фон Перлоф? Данных о сегодняшнем фон Перлофе у Шаброля почти не было. Он оставался верным своему благодетелю, но, как человек трезвый и умный, несомненно, готов был продаться («Если еще не продался!») новому хозяину, стараясь, пока возможно, продолжить службу Врангелю. Какой же «капитал» станет предлагать фон Перлоф? Знания («А знает он, увы, немало!»), свои связи, агентуру?.. «Против кого работал фон Перлоф? Против врангелевских соперников. Это первое. Достаточно обширные досье имеются у него и на Кутепова, на Туркула, Шатилова, Витковского. Еще в свое время «Баязет» сообщал: Перлоф сыграл не последнюю скрипку в замене Деникина Врангелем... Итак, генералы, монархисты. И конечно, все «левые политики». Это – второе. Но главное – левые элементы и плюс наши, работающие в белой армии и в Константинополе. Что он знает о нас? Что им известно через Дузика о Венделовском? Вряд ли Перлоф снял с него наблюдение и после того, как Дузик стал передавать нужные нам сведения о поведении Альберта Николаевича, сопровождающего генерала Шатилова. Что еще?.. Издетский и его люди? И тут как будто все достаточно чисто. Что же?..» Подспудная, непроясненная еще мысль беспокоила Шаброля. Какая-то неосторожность, опрометчивый шаг, случайная встреча, могущая родить нежелательные последствия... «Стоп! Ведь была такая встреча, была! Они оказались на грани провала... Кафе, тридцатисекундное свидание для передачи сверхсрочного приказания «Баязету». Связная не пришла на условленное место, выбора не оставалось, и он обязан был рискнуть, уповая на счастливый случай и на то, что Прокудиш сумеет освободиться от филеров, сопровождавших его повсюду. Единственное, что он успел тогда сделать – обеспечил страховку на случай любого непредвиденного обстоятельства. «Ротмистр кубанец Баранов» отлично выполнил свою роль и помог им разбежаться вовремя. Но вовремя ли? Заметил ли их контакт кто-либо из людей Издетского? Доложено ли об этом фон Перлофу? Если бы Перлоф знал нечто определенное о «Шаброле», он не доверился ему и не отправился бы в Константинополь на его яхте. Перлоф не полагал, что его могут убить. Он надеялся на деловой и конфиденциальный разговор. Но входить в тесный контакт пока нельзя: слишком мало известно о нем. Пусть он берет всю инициативу на себя и предлагает свою игру. Тем более что «ротмистр Баранов-Иванцов-Хольц» исчез и укрыт. «Шаброль» останется для врангелевца преуспевающим коммерсантом, не чуждым и валютных операций. Вот об этом и стоит поговорить с господином Граасом, осторожно намекая на некоторые грешки, заставляющие, скажем, и его прибегать к разным фамилиям. Да, он, Шаброль, будет продолжать играть роль коммерсанта».

Фон Перлоф рассуждал иначе. Француз прикидывается торговцем, все мысли которого направлены на увеличение капитала. Он не идет на контакты. Боится? Не доверяет? Набивает себе цену? Хочет уточнить, какие круги стоят за мной?.. Это должно настораживать. И эта яхта с вооруженным экипажем – все достаточно странно и требует внимания. Мы мало знаем о нем. Лишь его встреча в кафе с Прокудишем. А может, и встречи никакой не было, она показалась Издетскому? Он просто выдумал ее, чтобы выслужиться, показать свое рвение, прикрыть бездеятельность?.. Надо изучить Шаброля, все его связи, все контакты. А пока что же? Пока будем играть в игру, предложенную французом.

– Разрешите предложить еще кофе, генерал? – как ни в чем не бывало спросил Шаброль. – И коньяк отменный, можете поверить.

– Кофе, пожалуй, – согласился фон Перлоф.

Шаброль свистнул особым образом, и тотчас за его спиной воздвигся тот же широкоплечий квадратный матрос в белой куртке, посмотрел выразительно. Шаброль показал ему два пальца. Матрос проворно нырнул под палубу и через миг поставил на столик поднос с коньяком, джезве, кофейными чашечками и горкой сандвичей.

– Выпьем за дело, которое объединит нас! Я – весь ннимание. Мы будем друзьями, увидите!

– Всю жизнь, м’сье Шаброль, я служил России. Простите романтическое вступление. Революция лишила меня всего. Ныне я – нищий. Согласитесь, не лучшее ощущение. Но я – трезвый человек, посему и хлопочу, пока являюсь обладателем совершенно иного.

– Чего же? – с наивностью перебил француз.

– У меня в руках реальная власть и... группа преданных людей.

– Охотно верю. Вы говорили о нашем общем деле. Хотите, чтоб я возглавил ваших людей?

– Понимаете ли вы, м’сье, о каких людях я говорю?

– Естественно, – буднично кивнул Шаброль. – Ведь вы возглавляете разведку Врангеля.

– Оказывается, вы информированы лучше, чем хотели показать, м'сье Шаброль. («Французик наверняка сотрудник разведки и показывает, что пойдет на контакт...») Это облегчает мою задачу. Я руковожу добросовестными, знающими и весьма преданными мне людьми. Для их характеристики приведу лишь один факт. Ваша встреча в кафе «Токатлиан»...

– А вы храбрый человек, генерал. – Шаброль недобро усмехнулся.

Из-за его плеча высунулся коренастый, принялся ловко и неслышно убирать посуду.

– Вам невыгодно убирать меня – завтра вы поймете, что мы нужны вам, а через полгода вы без нас и шагу не сделаете.

– А кто это вы? И кто – мы?

– Когда наши армии окончательно развалятся, превратятся в толпу эмигрантов – большевики хлынут в Европу, находя в любой стране питательную среду. Надо их знать. Чем раньше; тем лучше, поименно и в лицо.

– Логично. Но при чем тут я?

– На этом вы и я хорошо заработаем. («Повстречался бы ты мне в Крыму, мы поговорили бы по-другому!») Наши досье, м'сье Шаброль, пойдут на вес золота – и в долларах, и в фунтах, и во франках.

– Неплохо. Но зачем вам именно я? Давайте, если уж бог делает нас компаньонами, играть в открытую.

– Полностью. Хочу лишь оговорить одно условие. – Перлоф посмотрел внимательно. – Если мое предложение вас не устраивает, оно навсегда забывается. Будем считать, его и не было. Так?

– Даю слово, мой генерал!

– Я удовлетворен этим, сударь. Итак, я объясняю. Под вашей вывеской мм открываем в Константинополе – потом, вероятно, мы поменяем адрес на парижский, софийский, белградский – частное агентство. Помощь беженцам в поисках родных. Частный сыск – что-нибудь в этом роде... Кроме того, сведения о конкурентах вам всегда помогут, не так ли? И последнее – то, о чем я вам уже докладывал, ради этого, собственно, и вся затея.

– Так, – Шаброль задумался, делая вид, что восторженно потирает подбородок. Предложение врангелсвского разведчика открывало новые, необыкновенные перспективы, но и таило много неожиданностей. Возможно, являлось ловушкой. Следовало прежде всего хорошенько подумать, взвесить, уточнить. А для этого необходимо было выиграть время. – Очень заманчиво, мой генерал! Но каково наше сотрудничество? На каких условиях?

– Ваш капитал, на первых порах – это безусловно. А мои люди – десяток из самых проверенных, под моим руководством. И обоюдный обмен любой информацией.

– Идея требует детального обсуждения. Каждую мелочь мы должны взвесить. Вот, например, первое: ни меня, ни вас в этом агентстве никто не должен знать. Действовать лишь через посредников. Тайна так тайна! Но разве мне учить вас, мастера разведки? Простите ради всего святого! («Ага, клюнул на лесть, сволочь!») Я не так выразился... Вам, конечно, известно, что я представляю дом «Клерман и сыновья»? Сам я беден, как церковная крыса, генерал. Следовательно, мне придется – увы! – согласовывать свои шаги, в самом общем плане разумеется, с папашей Клермоном. Или... Как вы полагаете? Или – «L’etaf e'est moi...» «Государство – это я...» А вам не потребуются консультации?

– Мне не потребуются.

«Не пережать бы, – подумал Шаброль. – Он не хочет вовлечения ни одного человека с моей стороны. Пойдем ему навстречу».

– Опять я не так выразился, мой бог! Когда я говорю о своей фирме, генерал, я имею в виду лишь сбор торговой информации нашим будущим агентством. Только об этом я и буду вести разговор с фирмой для получения кредитов. Основная функция агентства, разумеется, и для них останется тайной. Но без фирмы наше агентство останется без копейки и не просуществует и недели.

– Согласен с вами, м’сье Шаброль. Деньги – все! Будь у меня капитал, я и к вам бы не обратился.

– О-ля-ля! – с чисто галльской беспечностью воскликнул Шаброль, а про себя заметил: «Он жаден. За хорошие деньги мы его и купим. – И вдруг его осенило: – Он же меня за агента французской спецслужбы принял. Поэтому и в сотрудники набивается. И капитал хочет приобрести, и невинность соблюсти. Требует размышлений и необходимость прикрытия: игра пойдет по крупной. Потребуется и много денег. И прежде всего – согласие Центра. Но по-моему, эта игра стоит свеч...»

Глава десятая. КОНСТАНТИНОПОЛЬ. «ЖОКЕЙ-КЛУБ» И «ВЫСОКАЯ ПОЛИТИКА»

Опять Перлоф покидал пансионат в дурном настроении. Ксения просила, чтобы он поскорее увез ее из Константинополя... Он надеялся, что рекомендованный ему профессор действительно светило: придет, поставит диагноз, пропишет лекарства и вылечит. Оказалось, болтун! Фон-Перлоф стал думать о последней встрече с Шабролем. Правильно ли он вел себя в «Жокей-клубе», не сделал ложного или неперспективного хода? Что-то беспокоило Перлофа. Слишком уж откровенно шел француз на контакты. Какова его цель? Действительно хочет получить сотрудника для борьбы с международным большевизмом, сделать подарок Дезьем бюро и нажить на вербовке политический капитал? Или только играет: ему стали известны мои связи, и, пользуясь ими, он хочет получить канал для выхода на Врангеля. Какой в этом смысл сейчас? А если иметь в виду будущее, – дает ли это реальные перспективы? Даст, без сомнения... В то же время он, Перлоф, по-прежнему не знает своего партнера: наружное наблюдение не дало ничего компрометирующего – скупает ковры, «грешит» на валюте, ведет беззаботный образ жизни, щедро оплачивает свои удовольствия. Может, он «законсервирован»? С какой целью станут французы держать в Константинополе бездействующего агента? Сомнительно... «Факт сам по себе глуп, умна только система фактов», – сказал Бальзак. Но где она, система фактов, касающихся м’сье Шаброля?.. Ее нет... Может, он с моей помощью будет стараться войти в контакт с советской разведывательной службой – продаст им меня со всеми досье? И такая возможность не исключена. Надо быть крайне осторожным, ведь оба первых раунда он выиграл. Первый – на яхте, когда уезжал из Галлиполи. Второй – в «Жокей-клубе», когда согласился на организацию конторы.

...М’сье Роллан Шаброль пришел с небольшим опозданием. Изящный, поджарый, ослепительно улыбаясь, не делая даже попытки принести извинения за задержку, сказал лишь, что виновата дама: имея дела с женщинами невозможно определить хотя бы примерно, когда освободишься... И, пригласив Перлофа к своему столику, начал сразу о деле: нужна контора, уже теперь, немедля, служащая достаточным прикрытием. Он согласен – такой «крышей» будет частное розыскное бюро, русское, разумеется. Он дает деньги на организацию, он снимает помещение. От господина фон Грааса требуется лишь пять-шесть дельных работников во главе с достаточно известным в России жандармом.

– Где я возьму этого жандарма?! – возразил фон Перлоф. – Известные люди на улице не валяются.

– Именно, именно на улицах Константинополя, мой дорогой генерал, – возразил Шаброль. – Я осмеливаюсь даже подсказать вам фамилию: Кошко. Кажется, он служил в российском... как это?.. уголовном розыске.

– Невозможно! – вырвалось у Перлофа. Раскуривая сигару, он лихорадочно думал о том, что француз знает слишком многое и привлечение в их бюро человека Климовича крайне нежелательно. – Эта кандидатура весьма сомнительна, м’сье Шаброль.

– Отчего же? – француз, казалось, откровенно издевается. – Вы же в Крыму работали вместе?

– У господина Кошко после эвакуации изменились взгляды. Кроме того, он человек из другого ведомства, и... мне не хотелось бы опираться на работника, в котором я не уверен.

– О-ля-ля! – беспечно всплеснул руками француз. – Не уверены – и не надо! Это ваша компетенция. Деловые разговоры отныне мы будем вести на улице Пти-Шан.

– Почему на улице? – Француз решительно ставил Перлофа в тупик.

– Разрешите, я прочту вам объявление, которое мы дадим сегодня в газеты? – Роллан Шаброль начал читать: – «Частное розыскное бюро. Дирекция бывшего института уголовного розыска в России». Кошко или кого-то другого, вы назовете фамилию... «Розыски по всем делам уголовного характера, имущества и лиц без вести пропавших – независимо от территории. Справки о кредитоспособности, наблюдение по делам гражданских и личных отношений. Агенты всюду. Все поручения в строжайшей тайне...» Ну, и адрес. Константинополь, Пти-Шан, Пассаж, Дандрия, четыре.

– Однако ловко! – воскликнул Перлоф. – Это бюро развязывает нам руки, м’сье Шаброль!.. Я восхищен.

– Благодарю, генерал. Вот вам ключи от офиса. А вот, в конверте, триста фунтов – на первое время.

– Я должен дать расписку?

– Ну что вы, что вы, мой дорогой?! – решительно запротестовал француз. – Ведь мы компаньоны.

– А если я скроюсь? Вернусь в Россию? Уеду в Бразилию? Мало ли что! – настаивал фон Перлоф.

– Будем считать, Роллан Шаброль потерял еще триста фунтов. Это, конечно, немало, но, надеюсь, я верну их на другой операции.

– Я хотел бы... План работы... задачи... разделение функций, – уже сдавался Перлоф.

– Открывайте контору, мой друг, – француз оставался беспечным. – Потом мы договоримся. А если вас что-то не устроит в нашей совместной фирме, мы без сожаления разойдемся. Это вас устраивает?

– Да. Мы не должны встречаться на людях.

– Разумно, мой генерал! Мы оговорим и это. А пока выпьем за нашу коммерческую сделку.

Вспоминая вчерашнюю беседу – реплику за репликой, фон Перлоф, окончательно убедившись в том, что имеет дело с опытным разведчиком, и не находя своих явных промахов, упрекал себя лишь в том, что инициатива целиком исходила от француза, он же был стороной обороняющейся, как бы пассивным спаринг-партнером.

Фон Перлоф нервничал: ехал на встречу с главнокомандующим и опаздывал. Автомобиль еле тащился, зажатый плотной толпой. Никогда не знаешь в этом Константинополе, сколько уйдет времени на дорогу, рассчитать невозможно: на каждой улице то базар, то скандал или драка. Шофер-поручик беспрерывно жал на клаксон, но скорость не увеличивалась. Врангель, пунктуальный до фанатизма, требовал точности от подчиненных. Человек, опоздавший к нему лишь раз, вызывал неудержимый гнев, дважды – просто переставал существовать. К счастью, «паккард» подъехал к мрачному, как саркофаг, отелю «Крокер», где размещался штаб оккупационных войск, в момент, когда из дверей показался главнокомандующий в сопровождении офицера-порученца. Врангель был взбешен и, всегда сдержанный, сегодня не скрывал своего состояния – на виду у офицеров разных армий. Шофер, проворно обежав мотор, открыл переднюю дверцу. Врангель, однако, сел рядом с Перлофом, отпустил офицера и казака-конвойца, приказал ехать, сказал:

– Харингтон – наместник английского бога в Константинополе! – ни к чертовой матери! Торгаш! Все разваливается, Перлоф! Мы одни! Вокруг только враги русской армии. Они хотят уничтожить ее, развеять!

– Случилось что-либо, ваше высокопревосходительство? – спросил фон Перлоф. Таким несдержанным, в истерике, он не видел Врангеля даже при бегстве из Крыма. – Плохие новости от генерала Шатилова?

– Э, – отмахнулся Врангель. – Павлуша, как всегда, не спеша поспешает. Затянул переговоры на Балканах – дальше некуда! С величайшей почтительностью обивает пороги Софии и Белграда, не гнушаясь и кабинетов этого социалиста Стамболийского. Забрасывает нас клерными^{[6] телеграммами. Потрясающе! – длинный и тонкий рот его с чуть отвислой нижней губой презрительно скривился. – Не говорите ничего, генерал! И не защищайте его: Павлуша – милый и благородный человек, мой старый друг и сподвижник, но он слишком интеллигентен для военного и никудышный дипломат.}

Фон Перлоф молчал. Думал, куда целит Врангель.

– А у меня армия! Армия, Перлоф! Солдаты держатся наготове ценою величайших усилий. Армия – как пушка без смазки: застоится – не выстрелит. Положение в лагерях ни к чертовой матери! Даже такой тип, как Кутепов, не справляется, а крепче генерала, чем он, у меня нет. – Врангель хлопнул себя по колену. Удлиненное лицо его оставалось расстроенным, резче обозначились складки между бровями.

«Интересно, чем его так вывел из себя сэр Герберт Харингтон? – думал фон Перлоф. – И вообще, зачем, изменив крымским убеждениям, он опять полез к англичанам? И почему сделал это втайне от меня?

– Опять один я в ответе за все, – с трагическими нотами в голосе продолжал Врангель. – Недальновидные штафирки – что им русская армия! На запад нас не пускают? Нет! Италия, Греция, Франция – клубок змей, где все боятся друг друга. Может, нас пустят на восток господа союзнички?! Наплевав на собственную гордость, забыв обиды, я иду с поклоном к англичанам. Дорогой, многоуважаемый, досточтимый сэр Харингтон! Господа! Союзники! Друзья! Пропустите армию на Кавказ. Там нужная вам нефть, там хлопок. Мы пройдем туда, как нож через масло. Большевистские силы слабы и разрозненны, армяне, грузины, горцы – все стремятся к самостоятельности, тянут каждый в свою сторону. Я уверен, мы поднимем и Дон, и Кубань! Армия начнет расти, как снежный ком! А сэр Герберт Харингтон?! Он спокоен и величествен, словно бог Саваоф: «К сожалению, мы не можем пропустить вас на Кавказ, барон. Вы забываете про Мустафу Кемаля, что сидит в Ангоре и запер всю Восточную Анатолию». – «Уберите этого Кемаля, черт возьми! Вокруг него, как я слышал, много «друзей»-генералов, каждый из которых готов к перевороту». – «Но союзники поддерживают султана». – «Кто именно?» – «Мы и французы, барон».

– Французы уже начали игру с Кемалсм, – вставил фон Перлоф. – Франклен-Буйон ездил в Ангору, зондировал почву о франко-турецком договоре. В противовес турецко-московскому.

– Вот видите! Почему же вы не дали мне в руки такой козырь?

– Вашему высокопревосходительству не угодно было предупредить меня о визите к сэру Харингтону.

– Да, да, – рассеянно проговорил Врангель. – Я вас искал с утра. – И, переводя разговор, спросил: – А что такое Кемаль?

– Извольте, ваше высокопревосходительство. Мустафа Кемаль – сын таможенного чиновника. Получил хорошее военное образование – в Салониках, Монастыре, в Константинополе, где закончил Академию Генерального штаба. Был связан с младотурками, состоял в тайной антисултанской организации, затем порвал с нею. Энергичен, способен зажигать массы. Участвовал в реорганизации армии. Командует отрядом в Триполи – разбивает итальянцев. В Балканской войне одерживает несколько убедительных побед. После мира – атташе в Софии. В мировой войне – герой обороны Дарданелл, но выступает против диктата немецкого генерала фон Сандерса.

– Ого! – уважительно воскликнул Врангель. – Это занятно. Надо знать.

– В группе генерала Фалькенгейна Кемаль командовал армией. Ведя свою армию из Палестины домой, приказывал раздавать оружие населению. Затем, получив назначение на пост генерал-инспектора Анатолийской армии и объединив генералов, возглавил борьбу с султаном, отказавшись от титула паши и подав в отставку. И тут же он создает в Ангоре национальное правительство и национальную армию. Назначен верховным главнокомандующим, а после разгрома греков на Сакарье – маршалом с присвоением титула «гази», что значит «победитель». Храбр, самолюбив, властен. Опытный, дальновидный политик. Его конкуренты – Карабекир-паша, командующий армией в Восточной Анатолии, у большевистских границ; Энверпаша, бывший зять султана, авантюрист без армии; Хюсейн Рауф – морской офицер и министр, проанглийской ориентации.

– Не тот ли, что подписывал перемирие?

– Точно так, ваше высокопревосходительство. В Мудросской бухте острова Лемнос, на борту британского линкора «Агамемнон», сданного затем на слом.

– Надо же – на Лемносе?! – Врангель отходил после беседы с Харингтоном. – Все, о чем вы говорите, очень полезно и имеет определенное значение. Продолжайте.

– Рауф и начал продавать Турцию Великобритании. Он отдавал победителям флот, форты, аравийские и персидские территории, контроль над радио– и телеграфными станциями и многое другое.

– Да, великие бритты своего не упустят.

– Рауф был удержан англичанами в Константинополе, доставлен в Мальту. Вернулся в Ангору другом и сподвижником Кемаля. Однако раскол между ними усиливается. Рауф не одобряет ставку Мустафы на народ и народную армию, осуждает его связь с Москвой, стремление выгнать из Турции не только западные армии, но и представителей деловых западных держав. Наиболее опытный и опасный противник турецкого диктата. Не считая Энвера, – этот готов с нами блокироваться.

– Да, да, – поморщился Врангель. – Мне докладывали. Он хотел аудиенции, но мне посоветовали избежать ее: союзники не простили ему визит в Берлин, в красную Россию и панисламистскую пропаганду.

– Он собирается пробраться в восточную Бухару, чтобы создать султанат, объединяющий мусульман Средней Азии и Кавказа. Если Энвер начнет хорошо, не сомневаюсь: англичане поддержат его оружием и золотом.

– Ваша осведомленность, фон Перлоф, как всегда, поразительна. Но что делать мне? Франция заигрывает с Кемалем. Кемаль – с Лениным, англичане хранят «мудрый» нейтралитет, итальянцы тоже косят в сторону Советов, их суда из «Ллойда» шныряют с грузами из Батума в Константинополь, из Трапезунда в Одессу. Черт знает что! «Мы не можем не считаться с английским общественным мнением, – заявил мне сэр Харингтон. – А ваши покровители продолжают трубить на всех перекрестках о Единой и Неделимой». Ох уж эти «покровители!» Что берлинские, что белградские! Раскудрявый буян Марков, белобородый мудрец Корсаков, этот карлик Трепов! – разве они лучше господ Милюковых? Мы снова между двух жерновов.

– Прошу прощения, – сумел вставить Перлоф. – Имеется еще новость: приказ генерала Кутепова за номером шестьсот восемьдесят семь. Разрешите?

– Читайте, – отмахнулся командующий.

– «Сегодня корпусной суд вверенного мне корпуса, – начал контрразведчик на память, доставая и разворачивая бумагу, – разобрав дело о подпоручике Корниловского артиллерийского дивизиона Василии Успенском, признал его виновным в том, что он вступил в тайное сообщество, с агентами иностранных держав, поставивши себе цель – распыление русской армии. Во исполнение сего он агитировал среди воинских чинов, содействуя самовольному отъезду их из Галлиполи, собирал и доставлял в пользование сообщества требуемые им для вышеуказанной цели сведения об армии и о составе и вооружении органа борьбы с политическими преступлениями, направленными против армии, сознавая, что своей деятельностью он способствует враждебным против армии действиям, потому и на основании статей двадцать четвертой Уголовного уложения приговорил: подпоручика Василия Успенского лишить всех прав состояния, чина, дворянства, звания, исключить с военной службы и подвергнуть смертной казни через расстреляние...»