Текст книги "Император Терний"

Автор книги: Марк Лоуренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

31

С прибытием нашего последнего попутчика сон превратился в редкую роскошь. День за днем Готтеринг оставался позади. На пятый день капитан Харран объявил, что мы будем ехать всю ночь, чтобы к утру добраться до Хонта. Путь был долгий и трудный, и в минуты спокойствия усталость сваливала меня с ног быстрее, чем болота Кантанлонии. Умотавшись вдосталь, обитатели кареты Холланда периодически пересаживались. Как-то я, подпрыгнув на ухабе, поднял сонный глаз и увидел, что седая голова Оссера Ганта лежит на коленях у епископа. Потом мою голову сбросило с плеча Мианы, потом – кинуло мне на плечо голову Катрин.

В темноте моих снов кожа Катрин горела рядом с моей, но разделяли мы лишь тепло. Она подняла меня из тихого кошмара терний и дождя – без предупреждения.

– Катрин?

Я узнал ее прикосновение. Возможно, то, что я показал и рассказал о своих детских горестях, не отпугнуло ее от моих снов, как я надеялся. Возможно, как и я, она просто думала, что я глупо позволил епископу Мурильо захватить себя в плен. Я должен поблагодарить церковь за тот последний урок чтения знаков – видел же, как появляется вокруг меня ловушка, и теперь знаю: нельзя терять бдительность. Урок пошел впрок.

– Катрин?

Темный зал. Я шел сквозь полосы света, льющиеся в щели в ставнях. Голова повернулась сама, пальцы пробежались по стене, не спросив разрешения. Знакомое дело. Все это знакомо: зал, запах этого места, шершавая стена и, конечно, ощущение, будто заперт в чужой голове. Ступеньки вниз – длинная винтовая лестница.

– Прямо как той ночью в Логове – когда явился человек папессы, – сказал я, хотя губы не шевелились.

Конец лестницы. Я повернул за угол. Знакомое место, но не Логово. Еще ступени вниз. Моя рука – его рука – взяла из ниши масляную лампу.

– Катрин!

Я старался, чтобы мой неслышный голос звучал громче, требовательнее.

– Тс-с! Разбудишь его, идиот.

Казалось, ее голос идет из глубины.

– Разбужу кого?

– Робарта Хула, конечно! Твоего шпиона в Высоком Замке.

Дверь. Пальцы Хула на черной дверной ручке.

– Если он мой шпион, почему ты используешь его?

Шпионаж никогда не был моей сильной стороной, но я весьма гордился тем, что мой человек занимал столь высокое положение в королевской гвардии. До нынешнего момента.

– А теперь…

– Тс-с!

– Но…

– Заткнись. Немедленно.

Хул вышел через дверь и двинулся по коридору, вокруг него вились тени. Мы приблизились к Короткому мосту, длиной не больше метра, пролегающему над канавой, в которой находилась стальная дверь, ведущая в подвалы. Он пересек мостик и зашагал по ступеням вниз.

Холодало. Мы были уже не в цитадели Высокого Замка, а под ним, в длинном, выстроенном Зодчими коридоре, ведущем зигзагами через верхние подвалы в древний склей, выкопанный знатным, ныне угасшим Домом Ора для приюта мертвецов. Конечно, не такой древний, как сам замок, но несущий бремя лет более честно и открыто. В склепе стены покрылись трещинами, местами отвалилась каменная облицовка, и стала видна грубо отесанная скала с зарубками.

Босые ноги Хула шлепали по холодному камню, его ночная рубаха едва защищала от холода подземелья, зато по ногам били ножны – и то хорошо. Лунатик или нет, мечник без меча не ходит. Макин хорошо обучил его еще в те дни, когда мы бились во дворе деревянными мечами. Надеюсь, он понял и мой урок, вечером, на дуэльной площади, когда я нарушил правила игры и свалил его ударом в горло.

Шаги Хула эхом разносились по подвалу, дыхание клубилось облачком пара. Когда Анкраты сместили Оров, мои предки быстро опустошили мавзолей и освободили все могилы для новых жильцов. Старые статуи заменили или просто переделали. С известной экономией и отсутствием сантиментов мой прадед велел каменщикам отбить усы у основателя династии Ор, немного изменить ему нос и поставить его над трупом моего прапрадеда – сходство теперь можно было считать сносным.

Если Катрин использовала Хула, чтобы подглядывать за Сарет, зачем мы пришли в склеп? Разве что если Сарет умерла… Что хотела мне показать Катрин? Еще чью-то кровь на моих руках? Или направляла туда, откуда вытащила меня в день, когда я вернулся из Геллета, куда она привела меня, чтобы не дать отцу исполнить задуманное? Хотела напомнить, что я обязан ей жизнью? Он бы вырезал мне сердце, если бы понадобилось, уж я-то точно знаю. Мы возвращались на могилу матери?

Во мне проснулся образ залитой солнцем поверхности. Поверхности высоко у меня над головой. Давление холодной воды. Всплывать из этих глубин – воспоминание, которое сейчас, в Высоком Замке, казалось менее реальным – здесь, где лежат мертвые из рода Анкрат, а не в туманах Готтеринга. Мой отец мертв? Я ни с кем об этом не говорил. Катрин показала мне, что призраки сотканы из снов. Нежить могла солгать мне – да так, наверное, и было. Старик слишком подл, чтобы умереть. Особенно тихой смертью в удобной постели. Это туда мы и направлялись? Именно за этим – увидеть его в могиле?

Мы повернули за угол и заметили, как свет исчезает за следующим поворотом в тридцати метрах перед нами. Я заметил двоих мужчин, замыкающих шествие, прежде чем они успели свернуть. С ними было что-то не так – что-то очень знакомое. В воздухе стоял кисловатый запах.

Люди направлялись к гробницам. Туда, где под мраморными крышками лежали мать и Уильям. Под зачарованными печатями.

Хул пошел быстрее, хотя явно не торопился, просто ускорил шаг. Прикосновение Катрин было достаточно легким, чтобы не разбудить его, но вполне твердым, чтобы подтолкнуть. На следующем повороте мы ясно различили последние три фигуры. Каждая – сплошь вялая плоть в темных пятнах, не от солнца, а от болотной грязи, редкие прямые волосы, свисающие на черные лохмотья. Они несли духовые ружья и дротики. Болотные гули.

Как эти создания проникли в замок? Почему Катрин не подняла тревогу, когда у нее была такая возможность?

Еще поворот, конец коридора Зодчих, начало разрушающихся владений Оров.

Почему Катрин не подняла тревогу? Потому что это разбудило бы Хула, и она потеряла бы свои глаза в Анкрате. И, в конце концов, причины могут быть на вес золота. Фекслер послал меня в свою гробницу, чтобы я уничтожил его останки и дал ему полную силу. Мертвые не так уж отличались – некроманты возвращали им плоть и кости, чтобы те могли снова обрести силу. Но что привело их сюда?

Теперь шаги Хула заглушала пыль. В отличие от других подвалов города Крат, сырых и заплесневелых, этот, благодаря какой-то магии Зодчих, был абсолютно сухим. Иссохшее, полное шепотов место, вроде сухих земель, куда попадают души.

Самый древний из моих родичей лежал в глубине, ближе ко мне – прапрадед, прадед, дед, жены, братья, сестры, менее знатные члены рода, которые были, вопреки непростительному греху своего рождения, великими бойцами. Целая орда – и все позабыты. Реликвии, старые кости, над которыми устремляли взгляд в темную бесконечность изваяния. Но свет исходил от ближайшего порога, ведущего в хорошо известную мне комнату.

Пальцы Робарта Хула сомкнулись на рукояти меча.

– Нет! Он проснется!

Голос Катрин в ушах у меня или у него – я не мог определить.

Меч с шелестом выходил из ножен – неплохой клинок, сработанный в Самате, у моста Перемен, покрытый рунами для вящей остроты. Впереди нас гули, должно быть, входили в могилу матери.

– Не допущу.

Сейчас меня меньше всего заботило, как именно я собираюсь не допустить, чтобы Хул проснулся. Возможно, я просто достаточно сильно хотел, чтобы это случилось, в мире, оставленном нам Зодчими. Хотя, что бы там ни говорил Фекслер, казалось, что желание редко имеет силу.

Катрин заставила Хула шагать – я же вынудил его бежать со всех ног, описывая мечом восьмерки, чтобы почувствовать его тяжесть и баланс. Не знаю, как я управлял им. Возможно, Катрин сжалилась надо мной и одолжила свою силу, но я обнаружил, что, когда моей кровной родне что-то угрожает, даже если они уже мертвы, моя воля многократно усиливается.

Когда привыкаешь к насилию, остановиться бывает нечеловечески трудно. Это одна из тех вещей, которые нельзя заканчивать на полпути, как соитие – ибо, прерванное, оно греховно, даже священники так говорят. Однако же я остановился, а Робарт Хул не проснулся. Можно было, конечно, ворваться, и гули вместе с прочей нечистью заполучили бы свежий труп поиграть. Но поднимать тревогу было слишком долго и рискованно, и захватчики явно могли уже успеть ускользнуть с добычей.

Поэтому я побежал за Хулом по коридору к Короткому мосту. Он домчался туда, дыша тяжело, но не то чтобы на последнем издыхании. В стенах по обе стороны моста были серебристые панели с гладкими кнопками. Определенные комбинации кнопок поднимали дверь – тяжеленный брусок стали Зодчих, из которого можно было бы сковать тысячу мечей, – одно из сокровищ Анкрата.

Я никогда не видел, как дверь поднимается. Никто никогда не говорил мне, какие кнопки нажимать.

– Отец никогда во сне не показывал тебе комбинацию, верно? – спросил я.

Катрин не ответила, но Хул вздрогнул за нее. Я подумал: неужели сны отца слишком темны, чтобы она могла в них войти?

– Твою ж мать.

Я пронзил панель мечом Хула. Дверь поднялась вверх с такой скоростью, что одна из планок, удерживающих ее, не успела отойти в сторону и обратилась в щепки. По коридору у меня за спиной в нескольких местах замигали лампочки, образуя островки красного света. Где-то далеко завыла сирена, она звучала совсем как сигнал со сторожевой башни Конахта, хотя не думаю, что трое сильных мужчин справились бы с механизмом, заводящим подобную махину. Этот звук был звонче и чище – звук более древней машины. Там, где было бесполезно бежать, колоть, сокрушать стальные двери, этот далекий вой начал ослаблять мой контроль над Хулом, по одному распрямляя мои пальцы, поднимая его из сновидений, словно он был ныряльщиком в темном море и теперь рвался к поверхности. Я снова придавил его вниз, сам устремившись к поверхности, одновременно близкой и далекой. В уши просочились звуки, издаваемые каретой: скрип рамы, грохот колес, храп Гомста.

– Нет.

Мы с Хулом побежали обратно, шлепая босыми ногами, на разворотах словно вспоминая сон перед пробуждением, что ускользает мгновенно, как дыхание.

Уже близко. Еще один поворот.

Из темноты с шипением полетели дротики. Один попал в масляную лампу. Другой вонзился в грудь Хула – в мощную мышцу слева. Красный кружок образовался вокруг черного древка.

Беги. Продолжай видеть сон.

Хул, как оказалось, бежал слишком быстро и слишком далеко для второго выстрела. Он бросил лампу и помчался за ней, расплескивая масло при каждом шаге. Лампа разбилась о стену на повороте, вспышка огня осветила двух гулей, притаившихся там, ловкими пальцами заряжающих духовые ружья. Они двигались быстро и уверенно, эти создания, не похожие на мертвецов, которых заставляла ходить Челла, разлагающиеся, но живые, возможно, когда-то люди, ныне преображенные ядами обетованных земель.

Оба прыгнули на нас, и следующий взмах меча Хула распорол одного в воздухе от плеча до бедра, бледные сероватые кишки влажно шлепнулись в лужу черной крови. Другой свалил его, вонзив когти в плечи, серые острые зубы щелкали у самого лица. Меч был зажат между нами и гулем, и Хул мог разве что толкаться и кататься. Существо весило не так много, вполовину меньше взрослого мужчины, но его тощие конечности оказались невероятно сильны. Дыхание его отдавало могилой, и эти зубы, тянущиеся к плоти, внушали мне ужас, пусть и не мое лицо могло быть обглодано до костей.

Отчаяние придало Хулу сил, необходимых, чтобы вырваться. Он поднялся, упираясь мечом в гуля. Тот рвал ему плечи когтями, обрызганный человеческой кровью. Тяжело дыша и ругаясь, Хул прижал гуля коленями, развернул клинок и пронзил существу шею.

Он дико, потерянно озирался. До меня дошло, что я, несмотря на текущую по груди кровь, пропитавшую рубашку, не чувствую боли.

– Йорг! Проснись!

Голос Катрин у меня в ухе, тепло ее дыхания на моей шее, грохот кареты позади.

Нет.

Хул развернулся и пошел.

Нет.

Я направил дротик ему в глаза, цепляясь за него кончиками пальцев.

Он вырвал его. Дротик засел прочно и, прежде чем выйти, натянул кожу. Просто терновник! Дерни раз, вырви зазубрины, пусть течет кровь. Так он и сделал.

– А, чтоб его! – Он сплюнул кровь и снова огляделся. – Где я?

Я почувствовал, как двигаются его губы, почувствовал, как в полутысяче миль от этого места Катрин трясет меня.

Образы из его сна снова заставили его двигаться. То, что он видел собственными спящими глазами. Дверь, запирающую подвалы, третьего гуля, а может, и других, входящих в гробницы рода Анкрат. Я питал его своим гневом, который вынуждал шевелиться его онемевшие пальцы.

Не так далеко впереди молот ударил по железу, потом еще и еще.

Каким-то образом я бездействовал, в то время как он бежал, между нами светились отблески разбитой лампы. Резкий поворот налево во тьму – и, впереди нас, в украденных склепах дома Ор, другое свечение. Медленнее. Медленно, по ступеням, к гробнице матери, свет то и дело отражался от клинка Хула, все еще покрытого черной кровью гулей.

И там, в свете единственного фонаря, – еще один гуль и трое мертвецов, чья покрытая пятнами плоть была отмечена чешуйчатыми татуировками бреттанских моряков, и все они смотрели на пятого члена компании – бледного мужчину в черном плаще с капюшоном, склонившего колени у того из двух саркофагов, что поменьше, и работающего молотом и резцом над рунами, окаймляющими крышку.

К его чести, Хул не бросился вперед, не издал боевой клич. Он неторопливо прошел у них за спинами, замахнулся и наполовину рассек голову гуля. Даже в этот момент я думал не об атаке, а о мертвецах, которые сидели и смотрели. Сознание подобных существ заполнено худшим из того, что было при жизни, и праздное любопытство – не грех, по крайней мере не настолько тяжкий, чтобы напасть на мертвеца. И все же они смотрели на могилу жадно и без тревоги. Хул вытащил клинок и отрубил голову одному из них, прежде чем двое других обернулись. Не идеальный замах, но он неплохо работал мечом, и покуда его клинок был остр, какие-то мелкие ошибки можно было и простить.

Мертвые кинулись на него быстрее, чем я ожидал. Сбросив зачарованность могилой моего брата, они превратились в нечто весьма непохожее на привычных волочащих ноги мертвяков. Хул отрубил одному руку у локтя, но тот схватил его оставшейся рукой за руку, держащую меч, а второй кинулся на его ноги.

Хул упал, и тут встал некромант.

Может, я и не ценил Робарта Хула особенно высоко, но смерть его была достойной. Он взял меч из обездвиженной руки и левой вонзил его в шею трупа, повалившегося на него.

Пригвожденный к полу одноруким трупом, в то время как другой схватил его за ноги и кусал за бедра, Робарт бился, силясь подняться. Некромант быстро подошел и коснулся холодными пальцами руки, пытающейся высвободить меч. И Робарт перестал сопротивляться. Боль, ужас от зубов мертвеца, жующих его сухожилие, остались, но бой был окончен. Я знал, на что способно прикосновение некроманта.

Мертвый моряк поднялся на колени, потом встал во весь рост, ухмыляясь алым ртом, кровь текла по подбородку. Глаза, что смотрели на нас, были не теми глазами, которыми он нас впервые заметил. Что-то глядело из них. Некромант встал на колени, теперь он был бледнее, чем, казалось, мог быть человек.

– Мой господин, – сказал он, не отрывая взгляда от каменных плит иола. – Мой король.

– Мой господин! – резкий голос Гомста.

– Мой король! – Это Оссер Гант.

– Проснись же, глупый мальчишка!

Мне дали пощечину, и я обнаружил, что смотрю в глаза Катрин.

– Да чтоб вас всех! – сказала Миана, и ребенок заорал.

32

– Подержи ребенка, Йорг.

Миана сунула мне нашего сына, спеленатого, краснолицего, готовящегося завыть дурным голосом. Она забралась на скамейку и попыталась выглянуть из окна. На западе тянулись темной линией стены Хонта.

Малыш Уильям поднатужился и слегка вздрогнул, что предвещало истошный вопль. Он пока что не набрал громкость, но детский плач сотворен весьма хитроумно и может с легкостью лишить покоя взрослых, особенно родителей. Я сунул ему в рот фалангу мизинца, и он принялся яростно ее жевать, позабыв о крике.

Катрин сидела рядом и смотрела на моего сына с ничего не выражающим лицом. Я крепко прижал его к себе – нагрудник мой, обернутый в промасленные тряпки и овечьи шкуры, был погружен на Брейта. Я обнаружил, что дети не в восторге от доспехов. Уильям выплюнул мой палец и вдохнул, вновь готовясь заорать. Он пришел в мир краснолицым, лысым, за исключением нескольких черных прядок, с толстым тельцем и тощими конечностями, похожий больше на розовую лягушку, чем на человека, слюнявый, вонючий, крикливый – и все равно мне хотелось подержать его. Это слабость, которой подвержены все, мы такими сотворены – вот и меня не миновало. Однако же мой отец отринул подобные чувства, если они вообще были ему известны. Возможно, относиться ко мне как к чужаку стало проще, когда я подрос.

Крик вырвался из крошечного рта Уильяма – звук явно слишком громкий для маленького тельца. Я принялся его укачивать, думая: вот ведь наказание, и сам же его на себя навлек!

Я посмотрел на Катрин. Мы не говорили о ночных снах. У меня были вопросы, бесконечные вопросы, но я хотел задать их без свидетелей, когда получится принять ответы, которые она могла бы дать. Она не встречалась со мной взглядом и смотрела на моего сына. Я уже однажды забеспокоился, что она может причинить ему зло, но теперь казалось, что такое невозможно, – особенно когда он у меня на руках.

– Есть кто-то близкий тебе, кто убил бы этого ребенка при первой же возможности.

Катрин отвернулась и говорила тихо, будто о чем-то маловажном, голос ее почти заглушался грохотом кареты.

– Что?

Миана быстро отвернулась от оконной решетки, глаза ее горели. Не думаю, что она прислушивалась, но явно внимательно следила за тем, что происходит между моей теткой и мной.

– Если я объясню, дай слово, что ты и твои люди ничего не сделаете этому человеку, Йорг, – сказала Катрин.

– Вообще-то это на меня не похоже, разве нет? – Я старался не раздавить Уильяма своими объятиями. Миана потянулась за ребенком, но я лишь крепче прижал его к себе. – Разве что ты кому-то скажешь.

– Катрин! – Миана потянулась мимо меня к руке Катрин. – Пожалуйста.

На миг я представил алый взрыв Мианиной бомбы во дворе Логова. Если Катрин откажет ей, дело может обернуться скверно.

– Этот человек едет под золотым знаменем мира.

Гвардеец убьет любого, кто вздумает на него напасть, и будет преследовать любого, кто попытается его убить. Точно так же они готовы вмешаться в любое насилие, буде оно случится в нашей карете, или отомстить за него.

– Ты не единственный представитель своего отца. – Мне надо было догадаться с самого начала, но я обнаружил Катрин в карете из Анкрата, и это меня сбило с толку. – Он нашел замену лорду Носсару.

Она кивнула.

– Ярко Ренар.

– Кузен Ярко. – Я откинулся назад и расплел пальцы, вцепившиеся в пеленку Уильяма.

Не слышал об этом человеке с тех пор, как потерпел поражение его мятеж в Годде. Это было за год до того, как принц Оррин прибыл ко мне. Мы бились насмерть – гражданские войны всегда кровавы, старые раны слишком долго гноятся и изливают яд на новые поколения. Боевые действия ослабили горные регионы, выкосили людей и истощили казну. Я думал, что Ярко получает деньги из Арроу, но, возможно, отец растрачивал мое наследство.

Ничто не порадовало бы Ярко больше, чем если бы он завладел моим сыном. В конце концов, я убил его брата в Норвуде, захватил его отца в плен в Логове и узурпировал его наследство. И, конечно, у него была толика фамильной черты – мстительности. Интересно, не ехал ли он с нами, нарядившись гвардейцем? Возможно, он убедил их, что это единственный способ обезопасить его от меня. Или они могли спрятать его в обозе, что тащился за нами. Найти его будет нелегко.

– Как ты могла не сказать об этом раньше? – спросила Миана, до белых костяшек сжимая руку Катрин. – Он мог напасть на кого угодно из нас.

– Уильяма Гвардия не охраняет, – сказал я.

Ярко не продал бы свою жизнь всего лишь за возможность прикончить меня, но он мог убить моего сына и заставить Гвардию охранять себя. Это могло показаться ему слишком соблазнительной возможностью, чтобы упустить ее. Какая ирония.

– Тогда мы сделаем так, что она его будет охранять!

В голосе Мианы послышались истерические нотки.

Катрин поморщилась – то ли от крика, то ли от пожатия Мианы, не знаю.

– Дети не могут быть советниками или представителями.

Она знала правила не хуже меня. На скамейке напротив старики закивали.

– Но…

Миана сказала: «Тсс», когда я передал ей нашего ребенка, и направилась к двери. Я высунулся наполовину, повис над грязью, изрытой колеями, и заорал, подзывая Макина. Он тут же подъехал.

– Я хочу, чтобы карету взяли в кольцо: Ярко Ренар вырядился гвардейцем и пытается добраться до принца Уильяма.

Макин покосился на ближайших всадников.

– Я сам его убью.

– Не надо. Он под знаменем мира.

Сказав это, я подумал: интересно, чью жизнь мне придется отдать за смерть Ярко? Я подозвал Макина поближе и зашептал ему на ухо:

– Вообще-то я всегда знал, что держу Райка при себе не просто так. Скажи ему, что я выложу сто золотых дукетов, если он прикончит Ярко. А потом ему, видимо, лучше бежать куда подальше.

Макин кивнул и натянул поводья.

Я крикнул ему вслед:

– Сотню золотых и пять аравийских жеребцов!

Это казалось сходной ценой.

– Ты! – окликнул я ближайшего гвардейца. – Давай сюда Харрана.

Он кивнул золотым шлемом и направил коня в сторону начала колонны.

– Отдай мне Макина и Мартена, и мы поедем домой, в горы, – сказала Миана у меня за спиной.

– Я могу дать тебе хоть Райка, Кента и Горгота, и ты все равно не будешь в безопасности, Миана. Мы слишком далеко от дома, в стране, где нас не любят.

К тому времени капитан Харран поравнялся с нами, по обе стороны от него – еще два капитана Гвардии. Катрин и Миана спорили яростным шепотом, Уильям то и дело на свой лад протестовал.

Харран поднял забрало.

– Король Йорг.

– Я хочу говорить с Ярко Ренаром.

– Ярко Ренар под моей защитой. Я посоветовал ему не показываться вам, чтобы избежать неприятностей.

– Уверяю вас, капитан, неприятности будут куда серьезнее, если вы не приведете его сюда.

Харран улыбнулся.

– Йорг, у меня здесь пятьсот лучших бойцов, причем именно для того, чтобы вы с Ярко не навредили друг другу. Нам надо добраться до Вьены. По моим подсчетам, с вами четыре человека, способных держать в руках оружие. Лучше дайте нам делать нашу работу, хорошо?

– Я для вас король Йорг, капитан Харран.

Четыре человека, о которых шла речь, уже присоединились к нам. По правде говоря, их было трое – Горгот ни от кого не зависел и вполне мог встать и на сторону Гвардии.

Удар в бок кареты заставил нас остановиться.

– Дайте-ка мне вот это, лорд Макин.

Я показал на нубанский арбалет, притороченный к седлу Брейта.

Я взял оружие, шагнул в грязь и вышел на твердую почву у дороги. Все смотрели на меня, когда я натягивал тетиву.

– Гвардия должна защищать меня, лорда Макина и моих советников, разве не так?

Я не поднял глаза.

– Да, – сказал Харран.

– И при каких обстоятельствах они смогут на меня напасть?

Я знал правила, просто хотел, чтобы Харран сам их озвучил.

– Стрелу, – сказал я, вытягивая вперед руку. Макин вложил в мою ладонь железную стрелу.

– Если вы попытаетесь причинить вред любому из Сотни, их советникам и представителям.

Жеребец Харрана нервно заржал и топнул ногой.

– Макин, будь так любезен, отрекись от моей защиты как мой знаменосец. Просто чтобы не было путаницы.

Я вложил стрелу на место.

– Отрекаюсь, – сказал он.

Я поднял голову под темным взглядом Харрана – в последний раз.

– Ты мне нравишься, Харран, но в этой карете мой сын, и Ярко Ренар может попытаться убить его, коль скоро он не находится под твоей защитой. Короче, мне надо поговорить с кузеном, чтобы решить кое-что.

– Я уже объяснил, король Йорг, что не могу…

Я выстрелил Харрану в лицо. Он не то упал, не то соскочил с седла и повис на стременах под странным углом. Лошадь рванула вскачь, волоча Харрана по голому кустарнику. Его золотой шлем застрял в ветвях и повис, с него капала кровь.

– Стрелу, – сказал я и протянул руку. Макин дал.

Я снова зарядил арбалет.

– Вы же капитан Россон? И капитан Деверс? – Мои вопросы застали их с наполовину вынутыми из ножен клинками. – Почему вы обнажаете мечи против меня, в то время как ваш наисвятейший долг перед Империей – защищать меня?

Все гвардейцы вокруг потянулись к мечам, другие подогнали коней поближе, чтобы выяснить, что происходит.

– Вы только что пристрелили Харрана! – сплюнул Россон, тот, что стоял слева.

– Верно. – Я кивнул. – А тебя пристрелю следующим. Думаю, успею перебить человек двадцать, прежде чем придется вытаскивать стрелы из ваших тел, чтобы продолжить. Мне все еще нужно повторить вопрос? На каком основании вы обнажаете оружие против меня? Уверен, капитан Харран не одобрил бы этого. Он, по крайней мере, выполнял свой долг!

– Я… – Капитан Россон замялся, меч его так до конца и не покинул ножны.

– Ваш долг, капитан, – защищать меня. Едва ли у вас это получится, если замахнетесь на меня мечом, верно? Единственное обстоятельство, при котором вы можете напасть на меня, – это если я буду угрожать кому-то еще, за кого вы в ответе. Но я этого не делаю. Я просто хочу перебить несколько сотен гвардейцев, прикомандированных ко мне.

– Король Йорг, вы… вы, должно быть, шутите, – сказал капитан Россон.

Я уж и не знал, как можно быть еще более серьезным, но не все сразу приспосабливаются к незнакомым обстоятельствам.

Бум-м-м-м!

Россон гулко шлепнулся в грязь. На расстоянии двух метров ни одна кираса, сколь угодно хорошего качества, не остановит стрелу из тяжелого нубанского арбалета.

Я снова принялся заряжать, рука уже заболела.

– Капитан Деверс, вы не приведете Ярко Ренара, чтобы я мог с ним переговорить? Помните, если я попытаюсь убить его, вы сможете изрубить меня в куски.

Россон корчился в грязи. Он пытался что-то сказать, но лишь выплевывал кровь.

Миана и Катрин толкались у двери кареты, Гомст выглядывал из-за их спин. Оссер Гант, видимо, предпочел рыться в конторских книгах.

– Йорг! – Волосы Катрин рассыпались темно-рыжими завитками, глаза пылали. – Это честные люди!

– А я – нет. – Я протянул руку. – Стрелу.

– У них семьи, они хотят жить…

Миана молчала, с трудом сдерживая эмоции и прижимая к груди моего сына.

Я проигнорировал Катрин и вместо этого обратился к гвардейцу, повысив голос, чтобы перекричать холодный вечерний ветер:

– Мне нравился капитан Харран. Вы видели, куда это его привело. Остальных я едва знаю. Мой новорожденный сын в опасности. Я бился с нежитью, чтобы защитить его. Думаете, я не смогу убить вас – всех, одного за другим? Предлагаю привести сюда Ярко Ренара, или дело кончится скверно.

Я смотрел поверх арбалета. Капитан Деверс был бледен и несчастен. Он поднял забрало и открыл худое лицо, покрытое шрамами и оспинами, и короткую темную бородку.

– Привести Ренара! – заорал я.

Пока мы ждали, я вскочил на Брейта и прогнал его по небольшому кругу. Коня отличала превосходная выучка, запах крови его не тревожил. Шлем капитана Харрана упал с куста, и я держал его в одной руке, арбалет в другой и правил Брейтом при помощи колен.

Сэр Кент перебрался с седла на крышу кареты. Правильно выбранная позиция защищала его куда лучше, чем любая броня или искусство обращения с мечом.

– Приведите мне еще капитанов, – я снова нацелил арбалет на Деверса.

– Нет, подождите! – Он поднял руки, словно это могло остановить стрелу. – Он сейчас будет здесь!

– А вы – нет.

Я сжал спусковой крючок, но прежде чем я смог надавить достаточно сильно, ряды гвардейцев расступились, и Ярко Ренар предстал передо мной на чалой кобыле, в золотой броне. Я навел арбалет на него.

– Я бы еще кого-то послал, просто чтобы посмотреть – знаю ли я тебя в лицо.

Так получилось – я знал, как он выглядит, хотя мы ни разу не встречались.

Ярко не был пухлым, как его брат, и не обладал обманчивой любезностью Марклоса. Он был выше и шире в плечах и больше похож на моего дядю, волка из Ренара.

Я подогнал к нему Брейта. Вокруг множество рук крепче сжало рукояти мечей.

– Вот. – Я протянул капитану Деверсу заряженный арбалет и наклонился, шепнув заговорщически: – Если он нападет на меня, тут же стреляйте. Вы здесь, чтобы защитить меня, запомните. У кузена Ярко есть собственные защитники, гвардейцы, которые едут с ним из Крага.

Я развернул Брейта.

– Ярко, рад, что ты присоединился к нам.

– Кузен Йорг.

Его лошадь обошла капитана Россона, все еще умирающего, чертовски долго для того, кому пробили грудь.

Я сжал Брейта ногами, и он шагнул еще ближе. С пустого шлема Харрана кровь капала мне на ногу.

– Я не в восторге, Ярко.

– И я, кузен Йорг.

– Этот твой мятеж выставил меня слабым перед врагами, Ярко.

С учетом того, сколько бойцов пало при освобождении Годда, оборона от принца Оррина могла бы быть не столь отчаянной. Годд остался в скверном состоянии – не лучшее начало.

– Ты сидишь на моем троне, кузен. – У него были холодные глаза, как у отца, и одновременно дикие, как у дяди. Я бы дорого дал, чтобы увидеть, что творилось при дворе, когда Ярко явился умолять короля Олидана о милости. Как мой отец встретил племянника? – Ты правишь моим народом, – сказал Ярко.

– Они любят меня.

Я улыбнулся, чтобы задеть его. Ярко и так все знал: королей-победоносцев любят, а цена быстро забывается. Горцы теперь гордились тем, что оказались в центре союза многих стран. Будучи подданными моего дяди, они были в Империи ничем, о них и не вспоминали. Счастливее и, несомненно, в большей безопасности, но это можно отдать за большее уважение – мы же низменные создания, грубые, вскормленные кровью.

– Что тебе от меня нужно, Йорг?

Он изобразил, что зевает и борется с этим.

– Смотрю, тебя волнует наследство, кузен, но ты вроде бы простил меня за своего отца. – Я пожал плечами и наклонил голову, выражая удивление. – И своего милого братца.

– Я не забыл о них.

Желваки на его лице напряглись.

– Возможно, ты хочешь, чтобы что-то напоминало о них и о твоем утраченном наследстве? Твоей потерянной гордости. Лишиться семьи, наверное, непросто.

Я вытащил Гога из ножен, направив рукоятью на кузена. Это был клинок дяди Ренара, древний, выкованный из стали Зодчих и переданный дому Анкрат дедом моего отца, когда при разрушении Империи он захватил горные территории.

Ярко принял меч, и весьма быстро. Лучше держать его в своих руках, чем видеть в моих. Я чувствовал, как в нем закипает ненависть. Для некоторых людей нет яда страшнее подарка и горше жалости. Я же знаю.