Текст книги "Император Терний"

Автор книги: Марк Лоуренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

Камень Зодчих начал крошиться и осыпаться хлопьями под моими ударами. Я работал час, а может, и целый день. По ощущениям так точно день. Пот стекал по мне горячими потоками, рука болела, быстро слабея, как бывает, если продержать ее над головой больше нескольких минут. Я тыкал и скреб, скреб и тыкал. Внезапно что-то взорвалось вокруг меня, свет погас, и я упал, а на пол посыпалось стекло.

И во второй раз с тех пор, как я спустился в шахту, я лежал, страдая от боли, весь побитый, в темноте, и осколки стекла впились в мою ногу. Мой импровизированный фонарь, вероятно, перевернулся и погас, когда я свалился. Я не стал его искать и поднес к глазу кольцо. Оно показало келью в зеленоватых тонах, почти так же детально, как при дневном освещении. Фекслер был распростерт на полу у моих ног, он все еще сжимал пистолет в вытянутой руке, над стволом курился дымок. Вокруг головы расползалась лужа крови.

– Спасибо.

Фекслер – мой Фекслер из замка Морроу, сотканный из белого света, – стоял рядом с трупом, разглядывая беспорядочно раскинутые конечности с непроницаемым выражением лица.

– Фекслер, рад тебя видеть, – сказал я. И это была правда. В таком месте любая компания желанна. Я глубоко вдохнул, ощущая вонь химикатов и запах дыма от пистолета, острый привкус крови. Наконец залы Зодчих стали реальными. – К чему все эти тайны и недосказанность?

Я попятился по стеклу и пыли, чтобы прислониться спиной к двери – отчасти ради опоры, отчасти потому что никогда не будет лишним попрактиковаться.

– Люди моего времени жили среди чудес, но были по сути такими же, как их предки, носившие шкуры и евшие сырое мясо в пещерах, и их потомки, что носят железные мечи и живут в руинах, назначение которых не могут понять. Короче, инстинкты у них были те же, что у любого человека. Ты бы доверял копии себя самого?

– И они наложили заклятья, чтобы ни один цифровой призрак не мог убить человека, с которого тебя скопировали?

– Чтобы ни одно цифровое эхо не повредило людям, не навлекло на них беду и не предприняло действия, которые в конечном итоге могут им повредить. Потребовалась тысяча лет тонких манипуляций и логических изысков, чтобы я хотя бы смог достичь фазы, в которой имел возможность указать это направление кому-то вроде тебя, Йорг.

– Но зачем?

Я положил руку на упавшую флягу с маслом и раскрутил ее. Осталась, наверное, пятая часть содержимого.

– Цифровые эхо не только не могут навредить своему прообразу. На самом деле, пока человек, чьи данные породили то или иное эхо, жив, на такое эхо наложено множество ограничений для обеспечения удобства, личной неприкосновенности и душевного спокойствия этого человека. В мире, в котором я живу, я был совершено второразрядным гражданином, был им существенно дольше, чем существует твоя Империя.

– В замке Морроу?

В мире, в котором он живет?

Напряженная улыбка мелькнула и исчезла.

– Вообрази океан обширнее и глубже всех прочих, полный чудес и многообразия, а на поверхности – толщу льда, разломанную в нескольких местах. Эхо, что оставили Зодчие, «цифровые призраки», как вам угодно нас называть, плавают в этом океане, и места, в которых нас можно увидеть в вашем тонком мире, – это как отверстия во льду, где мы можем выходить на поверхность. Мы существуем в объединенной сложности машин Зодчих, и в местах вроде терминала Морроу нас можно увидеть.

– Но почему вас не…

– Почему не что?

– Не видно. Почему в том подвале обитал как будто ты один?

Снова улыбка, скорее горькая, чем дружелюбная.

– Гражданин второго сорта. Мне досталась черная работа – присматривать за дикарями.

Мне пришлось напомнить себе, что Фекслер, который разделил со мной все, лежал на полу в луже остывающей крови. Фекслер, что говорил со мной, не был человеком – всего лишь идеей человека, идеей, заключенной в машину. Я пнул мертвеца. Эхо Фекслера вздрогнуло, будто это его потревожило.

– Тогда почему он убил себя? И что его остановило?

– Он развязал войну, – сказал Фекслер. – И закончил ее.

– Ну, положим, я зажег одно из ваших солнц, и оно потом не заставило меня перерезать себе горло.

– Оружие, что создал Фекслер Брюс, нельзя было уничтожить огнем.

– Ты это видел?

Призрак Фекслера смотрел на меня шесть лет назад, под горой Хонас?

– Наше оружие горело, словно солнце, – именно так. Ему нужен запал, чтобы его поджечь, менее мощная, более примитивная взрывчатка. Твой залп у Бункера Одиннадцать, сделанный из оружия, перенесенного из Воклюза, расплавил компоненты взрывчатки и придал им критическую массу. То, что ты видел, – это частичное возгорание триггера,[6]6
  Триггер – устройство, способное сколь угодно долго находиться в состоянии устойчивого равновесия и переключаться скачком в другое состояние.


[Закрыть] который должен был зажечь Солнце. Топливо для Солнц хранится недолго, это связано с полураспадом, топливо для ракет было более долговечно. Все, что осталось, – это триггеры.

Я подумал: интересно, настоящий Фекслер так же любил звук собственного голоса? В любом случае, знание о том, что я опустошил Геллет долей искры, призванной зажечь настоящее Солнце Зодчих, отрезвляло. И, что бы я ни говорил, мертвые из Геллета преследовали меня наяву и во сне. Сжечь таким манером целый мир было бы… неудобно.

– И даже из пистолета он не смог себя убить?

С такими игрушками в их распоряжении казалось непростительным не справиться с самоубийством.

– Эти камеры были созданы, чтобы содержать ключевой персонал в состоянии стазиса, пока условия не станут приемлемыми и не появится возможность снова жить снаружи. Фекслер, вероятно, не мог ясно соображать, когда сидел здесь и боролся с собственной совестью. Может, он не учел, что автоматические системы сработают и законсервируют его, или просто недооценил, как они быстро действуют.

– В любом случае, он оставил тебя в дерьме вместе с остальными реальными людьми всего мира.

– Да.

Призрак Фекслера замерцал и нахмурился.

Я ухмыльнулся. Должно быть, странно провести тысячу лет, проклиная человека, с которого тебя скопировали.

– Ну вот, теперь я тебя освободил, и ты можешь плавать в своем море с большими рыбами и не тратить время на присмотр за дикарями. И что мне за это будет?

Все еще держа кольцо перед глазом, я вынул пистолет из теплой мертвой руки Фекслера, стараясь не повернуть случайно дуло на себя. Казалось, он не хотел отпускать оружие.

– К несчастью, сейчас присматривать за дикарями еще более необходимо. Машины, что все еще работают, не протянут вечно, и если вы тут не перерастете мечи и стрелы, поддерживать их станет некому. Для этого нужна цивилизация, а пока все войны не прекратятся, ее не будет.

– Ты не смог прекратить собственные войны, Фекслер.

– Он не смог. – Фекслер посмотрел на свой труп. – Я – это другое дело.

Я поджал губы.

– В любом случае, звучит так, будто тебе хочется, чтобы на Золотом Троне сидел император.

21

Пятью годами ранее

В сухих, не знающих смерти залах Зодчих под отравленными пустынями Иберико я сидел в лихорадочном полубреду и говорил с призраком, что помог мне убить человека, от которого произошел.

– А эти духи в ваших машинах – кого они хотят в правители этой Империи слуг?

– Наши проекции предпочитают Оррина из Арроу. Миротворца. Человека прогресса.

– Ха! – Я сплюнул, хотя во рту пересохло и все тело болело. – Значит, тебе на самом деле не важно, чтобы я ушел отсюда и остановил его?

– Проекции предпочитают Оррина, – повторил Фекслер.

Я снова пнул теплое тело, лежащее у моих ног.

– Ты… он что, может ожить? Похоже, я обзавелся новым другом, Мертвым Королем. Питает ко мне нездоровый интерес. То и дело пялится на меня из каждых мертвых глаз, какие найдет. Ты расстроишься, если я расчленю его… тебя… немножко? Просто для верности.

Я отчасти надеялся, что Фекслер возразит и избавит меня от хлопот. Он покачал головой, словно все это не имело значения.

– Проекции предпочитают Оррина, но некоторые из нас считают, что лучше пойти на больший риск ради большей выгоды.

– Почему? Какая выгода? Я бы тоже, если что, был за Оррина.

Слова падали с онемевших губ, яд пульсировал во мне, я чувствовал запах своих ран. Вот что бывает, когда останавливаешься. Отдохни – и мир догонит тебя. Урок жизни: не останавливайся.

– Наверное, ты помнишь, – Фекслер подошел ближе, оказавшись между мной и своими земными останками, – мы говорили о колесе. О том, что величайшие труды моего поколения не имели отношения к новым способам спалить землю, они были для того, чтобы изменить правила, по которым существует мир.

– Смутно. – Я махнул дрожащей рукой. – Типа чтобы то, что мы делаем, обрело смысл.

Похоже, это не сработало. Я хотел, чтобы он наконец заткнулся и оставил меня в покое – и вот этого-то как раз не произошло.

– Почти. Физики называли это применением квантового принципа. Но смысл был в том, чтобы изменить роль наблюдателя. Тебя и меня. Чтобы воля наблюдателя имела значение. Чтобы человек мог контролировать окружающую среду силой своего желания, без посредства машин.

Мне подумалось, что, если я умру, он вот так и будет разглагольствовать перед моим трупом.

– Увы, колесо не просто повернулось – оно завращалось, его не остановили. На самом деле, подобно многим вещам в природе, этот процесс имеет переломный момент – и мы к нему приближаемся. Трещины в мире, в стенах между сознанием и материей, между энергией и волей, между жизнью и смертью – они расширяются. И всему, абсолютно всему грозит опасность провалиться в эти трещины. Каждый раз, когда эти силы – способность влиять на энергию, массу, существование – используются, разрыв растет. Есть виды магии, которые вы называете огненной, каменной, некромантией и так далее. Чем больше ими пользуются, тем легче они и тем больше разваливается мир. И этот ваш Мертвый Король – просто еще один симптом. Еще один пример поразительной силы воли, используемой, чтобы изменить мир и тем самым ускорить вращение запущенного нами колеса.

Вздох – и панель, которую я прежде не замечал, открылась в стене слева от меня. Из углубления позади пролилось достаточно света, чтобы осветить помещение. Я опустил кольцо, но Фекслер исчез, и я вновь поднес его к глазу.

– Принимай пилюли. – Фекслер показал на полость. – Глотай по две в день, пока не кончатся. Они вылечат сепсис.

Я встал на колени и взял из ниши горсть желтых таблеток. Там больше ничего не было, и выбирать мне не приходилось. Горло болело, но я проглотил две. Возможно, это яд, но Фекслер и так имел в распоряжении тысячи способов убить меня, буде он того пожелает.

– Так что тебе от меня нужно, Фекслер?

– Как я уже сказал, в машинах Зодчих много духов. – Он нахмурился, думая, как бы сформулировать понятно для меня. – Эти духи, эхо, едва обращают внимание на таких, как вы. Но их глаза обращены в настоящее, в пыль и грязь, с которых мы все начинали. Многие из них склонны поддержать новую цивилизацию, чтобы восстановить и укрепить глубинные взаимосвязи. Все большее число, однако, скорее беспокоится из-за сиюминутной угрозы – стены истончаются. Проблемы распада кажутся менее насущными. Они думают, что единственный способ остановить колесо и поддержать барьеры, отделяющие землю от огня и жизнь от смерти, – это уничтожить все человечество. И у них была тысяча лет, чтобы обойти правила, которые прежде удерживали от подобных действий. Если некому управлять этими силами, некому обладать волей, вред не будет причинен – ну, или его удастся предотвратить.

– Значит, бедняга Фекслер виноват лишь в том, что зажег недостаточно Солнц? Если бы он убил последних оставшихся людей, проблема бы не возникла? – фыркнул я. – Начать работу и не закончить ее – невыгодно.

Фекслер замерцал, будто он был отражением в пруду, в который бросили камень, и нахмурился.

– И в каком лагере ты, Фекслер? Сделать нас своими слугами и заставить тащить за вас груз – или быстренько перебить всех, прежде чем мы угробим мир?

– Есть третий способ, – сказал он.

Он снова замерцал, рот изогнулся, словно от боли. Свет мигнул за панелью – и погас.

– Альтернатива, которая не пришла в голову остальным, – ага!

Он потух, почти исчез, а потом вспыхнул так ярко, что я зажмурился.

– Отвези кольцо во Вьену. Там, под троном…

И он исчез.

22
ИСТОРИЯ ЧЕЛЛЫ

– Йорг из Анкрата отсылает тебя обратно ко мне, Челла.

Что-то в скрипе челюсти Артура Элгина бесило Челлу. Что-то в том, как Мертвый Король скрежетал суставом, выговаривая слова.

– Я привела Кая Саммерсона ко двору, сир, это некромант, желающий поступить на службу…

– Ты не приглянулась Йоргу, Челла? Он отверг твое предложение?

От одного лишь скрипа кости о кость в суставе у нее мурашки бежали по телу. От этого и от блеска его глаз. Она подумала о временах, когда сама плавала в грязи, о том, как работала с трупами в самых темных местах, об охоте за человечьими останками на границах мертвых земель, об ужасе, способном отнять разум у кого угодно… и все же здесь ей хватало лишь тошнотворного щелканья и хруста челюсти мертвеца.

– Челла?

Он довольно деликатно напомнил о себе, но и меньшие знаки недовольства отправляли слуг Мертвого Короля к нежити.

– Он отверг меня, сир.

Прошло более пяти лет, но Мертвый Король не забыл о ее провале.

– И ты все еще считаешь его глупым юнцом, у которого удачи больше, чем здравого смысла?

– Нет, сир.

Хотя она как раз так и считала. Какие бы странные эмоции ни будил в ней этот мальчик, она не видела в его действиях признаков одаренности. Когда люди достаточно часто бьются об заклад, кто-то из них да и уйдет с выигрышем. Но это не значит, что завтра они снова станут победителями.

– Он мне нужен здесь, Челла, я хочу, чтобы он предстал перед моим двором и ответил мне.

– Да, сир.

Хотя что Йорг Анкрат мог ответить Мертвому Королю, она не представляла. «Почему» дрожало у нее на губах, но она знала, что оно не прозвучит вслух.

– Приведи Кая Саммерсона.

Челла обернулась, чтобы подтолкнуть Кая вперед, испытывая облегчение, что хоть на миг избавлена от взгляда Мертвого Короля. В холодном призрачном свете Кай постарел еще лет на десять, когда на него посмотрел монарх.

– Кай. – Имя безжизненно упало с губ Артура Элгина. – Присягнувший небу. Ты летал, Кай? Касался небес?

– Нет, господин. – Кай уставился в пол. – Я видел то, что видит орел, но лишь мысленным взором. А теперь я присягнул смерти.

– Смерть может оседлать ветер, Кай. Запомни это. Ты ведь не мог? Не удерживал небо в себе по-настоящему?

– Страх держал меня на земле, господин. – Его голос звучал страстно, Мертвый Король умел коснуться каждого обнаженного нерва. – Страх потерять себя.

Челла знала немногих Присягнувших небу, что могли улететь, а потом вернуться. Ветра забирали их. Они танцевали среди бурь, слишком истончившиеся, чтобы сохранить плоть. Она смотрела на Кая, а у того побелели костяшки, ногти впились в ладони. Интересно, жалел ли он сейчас, что не потерялся в безжалостной синеве?

– В этом мире имеет значение твоя воля, сила твоего желания – во всех мирах так. – На миг голос Мертвого Короля прозвучал почти нежно, что казалось еще ужаснее гнева. – Сила твоего убеждения может привязать ум к плоти, если твое ощущение того, кто ты такой, твой контроль над собой окажется сильнее ветра. Это та самая сила воли, что кружится на серебряном шнуре и возвращает некроманта из путешествия по сухим землям. Это же ощущение возвращает то, что не попало на небо, в телесную оболочку, что носила его всю жизнь, в борозду, прорытую им в мире, будь то истлевшая плоть или просто голые кости, возвращает его домой, чтобы преследовать живых, ибо несчастье избегает одиночества, как и все его товарищи.

Кай поднял глаза под тяжелым взором Мертвого Короля.

– Страх удерживал меня.

– Страх много кого удерживает, страх не дает исполнять долг, отцы покидают сыновей, брат оставляет брата умирать.

– Да, господин.

– Когда придет буря, Кай Саммерсон, покажи мне крылатую смерть.

Слабым щелчком пальцев Артур Элгин приказал Каю уйти.

Пока за ним не закрылись двери, стояла тишина. Челла осталась – единственное живое существо в сводчатом тронном зале. Возможно, просто из любопытства. Она нужна Мертвому Королю. С чего бы еще она снова оказалась здесь, в ближнем кругу, и унизительные напоминания о ее провале были единственной ценой допуска.

– Челла Унденхерт.

Мертвый король тщательно выговорил имя.

– Сир.

Последний, знавший это имя, умер шесть лет назад на клинке Йорга Анкрата. Никто не произносил его десятилетиями.

– Кто-то может подумать, что некромантия представляет угрозу для тех из нас, кто вышел из сухих земель, из пыли окраин, – угрозу или как минимум вызов.

– Неправда, сир.

Слова Кая вернулись к ней. Не нам ли отдавать приказания?

– Знаешь, что мне нужно, Челла?

Она правда не знала.

– Йорг Анкрат?

– Я хочу того, чего он хочет, что нужно таким, как мы. Править, обладать, владеть землей, вершить свою волю.

– Быть императором?

Челла знала голод мертвых, но эта амбиция удивила ее, хотя вроде бы все было очевидно. Мертвый Король на троне Мертвого Короля.

– Империя будет только началом. Преображенная, она станет ступенькой, с которой я шагну, чтобы забрать все. Меня не называют королем того или этого, я для них Мертвый Король, владыка всего, что не живет. Думаешь, в этом мире меня удовлетворит титул лорда Бреттании? Или императора Империи, за границами которой еще существуют какие-то не принадлежащие мне земли?

– Нет, сир.

Как бы он ни был страшен, Мертвый Король был жаден и тщеславен совершенно по-детски. Возможно, его интерес к королям Анкрата объяснялся тем, что они были для него все равно что зеркало.

– Знаешь, почему Сотня не объединилась против меня, Челла?

– Они слишком сильно ненавидят друг друга, сир. Соберите их на корабле и дайте ему утонуть – никто не потрудится выплыть или спасти другого, они вцепятся в глотки и передушат друг друга, не успев уйти ко дну.

– Они не объединились потому, что не боятся меня. – Артур Элгин поднялся с трона Мертвого Короля. – Те, что вернулись, не могут плодиться, они гниют, голод заботит их больше, чем осторожность, они могут остановить армии лишь там, где им благоприятствует местность. Странно, что я захватил то, что сейчас в моем распоряжении, силой одних трупов.

Рука Артура легла на плечо Челлы, и ей стоило громадных усилий не отпрянуть.

– Есть много способов завоевать Империю. Ты знаешь о тактике, Челла?

– Немного, сир.

Если бы только он убрал руку…

– И каковы два единственных тактических преимущества моих легионов, Челла?

– Я… я… они не знают страха?

– Нет. – Адская мука пролилась в ее плечо, и Мертвый Король убрал руку Артура Элгина. – У человека, не знающего страха, нет друзей. Так мне однажды сказал один старый призрак. У моих войск два тактических преимущества. Они не дышат и не едят. Это значит, что любое болото, озеро или море – уже твердыня, и мне не нужно налаживать поставки. Так-то они весьма скверные слуги. И как раз эти преимущества подарили мне Острова и позволяют нам атаковать Анкрат с Топей Кена. Помимо этого, мои амбиции требуют новых стратегий, если я хочу удовлетворить их достаточно быстро.

Мертвый Король снова устроился на троне Артура Элгина. Он пробежал белыми пальцами по полированным ручкам, и Челла услышала вопли тонущих моряков.

– Тантос, Керес.

Две нежити отделились от толпы собратьев и встали по обе стороны от Мертвого Короля. И все же Челла не видела их – только мельком кости, окутанные призрачной плотью.

– Челла. – Он наклонил к ней с трона тело Артура. – Выбрать стратегию – это все равно что выбрать оружие. А оружие должно быть острым, если ты собираешься пронзить врага, верно? Ты, Челла, пронзишь брюхо Империи для меня. Я отправляю тебя в путешествие. Брат Тантос и сестра Керес будут охранять тебя. Остальные твои спутники – на корабле, который уже приближается к гавани.

23

Мы продвигались вперед, не то чтобы быстро, но все же. Иногда Гвардия не успевала прибыть во Вьену вовремя, но при мне такого не случалось. Даже когда кто-то из Сотни умирал в дороге, тело доставляли в срок.

Когда попадались удобно расположенные города и деревни, мы ночевали под крышей, в противном случае палатки разбивали прямо в поле или на поляне. Так мне больше нравилось – Катрин и Миана в отблесках костров, там, где холодные туманы вьются меж деревьев, обе женщины в подбитых мехом зимних нарядах, все сбивались поближе к огню. Гомст и Оссер в креслах с кубками вина спорили по-стариковски, Макин и Мартен держались рядом с королевой, наготове, чтобы исправить мои промахи, Кент сидел тихо и смотрел в темноту. Райк и Горгот прикрывали наш маленький отряд, впитывая тепло, и оба выглядели чертовски угрожающе.

Одной такой ночью, под треск костра и отблески многих других, рассеянных по лесу, Миана сказала:

– Йорг, когда ты не в Логове, ты спишь намного лучше, почему?

Ее дыхание клубилось в воздухе, она обратила лицо ко мне, но смотрела на Катрин.

– Мне всегда нравилось в дороге, милая. Все заботы остаются позади.

– Если не брать с собой жену, – фыркнул Райк, продолжая глядеть на огонь, не обращая внимания на строгий взгляд Мартена.

– В Логове ты всегда говорил во сне. – Теперь Миана повернулась к Катрин. – Он едва не бредил. Мне пришлось поставить свою кровать в Восточной башне, чтобы хоть немного выспаться.

Катрин не ответила, лицо ее было неподвижно.

– А теперь спит, как невинное дитя, тихо-тихо, – сказала Миана.

Я пожал плечами.

– Епископ Гомст видит кошмары. Стоит ли беспокоиться, когда даже святые не находят покоя во сне?

Миана не слушала меня.

– Никаких больше «Сарет», «Дегран» и бесконечных «Катрин, Катрин!».

Катрин изогнула бровь, тонкую, выразительную, полную соблазна. Миана весь день ворчала в карете, хотя да – если бы я носил в себе целого младенца, лупящего со всей дури по моим внутренностям, то и сам был бы не столь благодушен.

Палка треснула, выбрасывая из костра искры.

Оборона – это всегда слабость, но мне не хотелось атаковать, так что я ждал. У Катрин было столько возможностей – хотелось узнать, какой она воспользуется.

– Уверена, король Йорг называл мое имя, лишь когда мучился кошмарами.

Я подумал: интересно, что там делают ее руки под меховой накидкой? Выкручивают пальцы? Ищут нож? Лежат спокойно?

– Верно, – Миана улыбнулась быстро и неожиданно, она больше не хмурилась. – Похоже, ваше появление его не радовало.

Катрин кивнула:

– Моему племяннику придется отвечать за множество преступлений, но самые страшные – против моей сестры королевы Сарет и ее ребенка. Возможно, как он говорит, его грехи остались позади. Может, когда мы остановимся во Вьене, они догонят его.

Никто вокруг костра не пошевелился, чтобы защитить меня от обвинения.

Я сам за себя все сказал:

– Если бы существовала справедливость, леди, сам Бог поразил бы меня на месте, ибо я и вправду виновен. Но пока этого не произошло, я просто буду двигаться вперед и делать то, что смогу.

И тут Горгот удивил меня – его голос был таким глубоким, что поначалу казалось, будто это дрожь самой земли. А потом стало понятно, что он что-то поет – без слов, простое, как треск костра, и берущее за душу. Мы долго-долго сидели и слушали, звезды кружились над головой в морозной ночи.

Три дня и три ночи дождь лил со свинцовых небес, заглушая наши разговоры в карете и заливая все вокруг. Дороги превратились в реки грязи. Сами реки стали темными буйными чудищами, несущими деревья и повозки. Капитан Харран вел свой отряд по запасным маршрутам, продуманным на случай подобных обстоятельств, через большие города, где каменные мосты выдержали уже немало наводнений.

Я снова сел на Брейта. После нескольких дней рядом с теплой и одновременно холодной и безразличной Катрин я мог выдержать ледяной душ.

– Сбежал, Йорг?

Макин подъехал ко мне, когда я вылезал из кареты Холланда.

Дорога вела через море затопленных пастбищ, воды останавливали лишь наполовину затонувшие изгороди. Много часов спустя дождь прекратился, и небо показалось расколотым яркой трещиной. Воды заблестели, как зеркало, отражая каждое дерево, голые ветви тянулись с обеих сторон. Вот такой он, мир, сплошь состоящий из обманчивых поверхностей и таинственной истины, таящей под собой непознаваемые глубины.

– Черт. – Я помотал головой, чтобы не думать о Катрин.

– Милорд?

Приблизился гвардеец.

– Ничего, – сказал я.

– Милорд, капитан Харран просит вас возглавить колонну.

– А-а.

Я переглянулся с Макином, и мы поскакали, чтобы нагнать замедляющийся авангард.

На западе солнце начало опускаться ниже облаков и окрасило воды потопа красным. Пять минут спустя, разбрызгивая грязь, мы нагнали Харрана. Впереди на возвышенности был городок, теперь – остров.

– Готтеринг.

Харран кивком указал на далекие дома.

Мартен и Кент присоединились к нам.

– Мы пройдем? – спросил я.

Дорога исчезала под водой и снова появлялась близ Готгеринга.

– Не думаю, что там глубоко, – сказал Харран.

Он наклонился вперед и коснулся ноги своего коня, чтобы показать, насколько.

– И что тогда?

Мартен медленно обнажил меч и показал на изгородь слева. Я думал, там просто мусор, который могло нанести водой на любой забор или куст, но пригляделся и понял, что это не так.

– Тряпки?

– Одежда, – сказал Харран.

Кент соскользнул с коня и сделал несколько шагов по грязи вдоль дороги, потом нагнулся, зачерпнул грязь и протянул мне.

Я заметил белые точки, но толком не обратил внимания. Но при ближайшем рассмотрении все стало ясно. Зубы. Человеческие зубы, окровавленные, с длинными корнями.

Воды горели алым – солнце тонуло на востоке. Воздух стал холоднее.

– И что это значит, Харран?

– Гвардия много где бывает, я всякое слышал. – Старый шрам у него под глазом стал совсем белым. Я раньше не замечал его. Этим вечером было видно, что Харран немолод. – Лучше позвать этого вашего епископа, он может рассказать побольше.

И вот несколько минут спустя Макин вернулся, везя позади себя в седле Гомста. А Кент, который уехал сопровождать епископа, не из соображений безопасности, но из благочестия, впечатанного в него огнем в Логове, вернулся с Катрин.

– Вы могли отдать своего коня принцессе, сэр Кент. Уверен, ей не хотелось прижиматься к горелому псу вроде вас.

– Я не хотела, чтобы он плелся за нами по грязи.

Катрин выглянула из-за плеча Кента и пронзила меня ядовитым взглядом.

– Ты показал епископу Гомсту эти улики, Кент?

Я проигнорировал Катрин. Она явно напрашивалась, чтобы я ей сказал, что она сует нос не в свое дело.

Макин спустил Гомста наземь там, где земля немного поднималась у забора.

– Скверно. – Гомст зашатался и едва не поскользнулся на мокрой траве, прежде чем добрался до темного кома тряпок. Рукой он непроизвольно искал посох, забытый в карете. – Как в Сент-Анстале… мне докладывали. – Он похлопал по одеянию, словно что-то потерял, потом бросил это дело. – И разрушение Тропеза. – Безумные глаза нашли меня. – Это работа Мертвого Короля. Гули, и то если нам повезло.

– А если нет, старик?

– Нежить. Может быть, и нежить.

Он не мог подавить страх, сквозящий в голосе.

Харран кивнул:

– Чудовища с Островов.

– У матери Урсулы было видение, в котором нежить пересекла воду. Темный прилив принесет их. – Гомст обхватил себя, пытаясь согреться. – Говорят, нежить знает ровно один вид милосердия.

– Какой? – выдохнул Кент.

– В конце они дают тебе умереть.

Я посмотрел на темные очертания Готтеринга: крыши, колокольню, трубы, флюгер таверны. Выбрать позиции – немаловажно, и я всяко предпочел бы городок тонкой полоске грязи посреди озера. Но если враг выбрал Готтеринг и уже расставил ловушки? Или мы слишком многое увидели в груде тряпок и горстке зубов?

– Пересчитайте их, – сказал я.

– Милорд?

Харран нахмурился.

– Сколько зубов, сколько одежды. Это трое крестьян передрались и остановили Золотую Гвардию или правда была резня?

Харран подозвал двоих гвардейцев, и они подобрались поближе, чтобы хорошо присмотреться.

Я подогнал Брейта поближе к капитану.

– Если придется сражаться с трупами, пусть у нас хоть будут сухие ноги и время, чтобы заметить их приближение. Насколько тут глубоко? Около метра? Тут можно утонуть? Если мертвяки поползут по дну, мы разглядим рябь на поверхности?

– Местами поглубже, – сказал Харран.

Другой капитан не согласился. Харран и еще двое капитанов Гвардии, Россон и Деверс, принялись обсуждать сей вопрос.

Мартен проехал через пролом в заборе в самый разлив. Он поднялся на стременах, чтобы вглядеться во мглу, вода хлестала у самых ног.

– Вот как-то так, сир.

– Десятки, совершенно точно, – сказал человек, осматривавший забор и снимавший с него тряпки.

– Останемся здесь, – решил я. – И поедем в Готтеринг на рассвете.

Я проводил Гомста и Катрин до кареты.

– Буду сегодня спать здесь, – сказал я Миане, когда она открыла дверь. – Хочу, чтобы было кому защитить тебя.

– Я поставлю стражу вокруг кареты, – предложил Макин.

– Пусть Кент сидит на крыше, Райк и Горгот – у дверей. Мартен организует патруль в полях. Лучше потерять пару гвардейцев, чем быть застигнутыми врасплох.

Я проснулся ночью от холода. Миана была рядом под медвежьей шкурой, и Катрин куталась в меха у меня под боком, но это не помогло. Тихие всплески стоячей воды под копытами коней перешли в хрупкий треск и позвякивание. Лед.

Я потянулся к ближайшему окну, над Катрин, и обнаружил, что она смотрит на меня. В темноте ее глаза блестели, цвета было не разобрать. Она откинула занавеску, и мы вместе глядели сквозь решетку, облачка нашего дыхания смешивались друг с другом.

Послышались вопли – тихие, громче они не становились, но с каждой минутой ужас нарастал. Крики неслись надо льдом от самого погруженного во тьму Готтеринга. Я знал: это боль. От страха кричат совсем иначе, и боль очень быстро сменяет страх.

– Мне надо выйти.

– Останься, – сказала она.

И я остался.

Катрин села, выпрямила спину.

– Что-то идет.

Я потянулся к мечу – она помотала головой.

– Идет в другую сторону.

На миг, перед тем как она закрыла глаза, я – клянусь – увидел их: зеленые, как трава, светящиеся изнутри. Она сидела неподвижно, словно заледенела, тускло-черная в лунном свете, сочащемся сквозь решетку. Я подумал, что она совершенна, и во мне дрогнуло вожделение. Крики-то я и раньше слышал.

Она сидела без движения, долгая ночь тянулась, а ее губы время от времени шевелились, бормоча что-то невнятное. Миана и старики спали беспокойным сном, а я смотрел на Катрин, прислушиваясь к далекому вою, треску льда и ее дыханию.