Текст книги "Уйти вместе с ветром"

Автор книги: Мария Семенова

Соавторы: Екатерина Мурашова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

– Что в посёлке? – наконец-то спросил он у Зинаиды.

– В посёлке всё нормально, – бесстрастно ответила уфологиня. – Когда услышали стрельбу все мигом и как-то очень привычно перешли на осадное положение. С улицы исчезли не только дети, но и куры с собаками. Только к церкви пробежал поп в развевающейся рясе и несколько старушек за ним. Я бы не удивилась, услышав набат, но его, по счастью, пока не случилось, Зато сразу стало видно, сколько там на самом деле армейцев. А что они здесь?

– Их командир не поверил, когда и мы, и гринписовцы заверяли его, что не будем ничего предпринимать без разрешения, – объяснил Альберт. – И попросту отрядил кого-то из своих проследить за нашими действиями. Мы, конечно, люди привычные, но всё-таки с армейской разведкой нам не тягаться. Дальше они позволили нам развернуть все наши технические средства… надо думать, у них ничего подобного нет… и расположились поблизости – посмотреть, что у нас выйдет… Дальше – цепочка обстоятельств…

– Это не обстоятельства. Это я убил ребёнка, – уперев подбородок в грудь, пробубнил Аркадий.

Один из шведов вопросительно покачнулся. Барон тихо перевёл последнюю фразу Аркадия на английский. Рыболовы согласно сглотнули и поудобнее перехватили багры.

– Ну и где теперь этот… убитый? – Выговорить слово «ребёнок» у Зинаиды не повернулся язык. – Военные увезли?

– Ребёнка не видел никто, кроме Аркадия, – ответил Альберт. – Ни живого, ни мёртвого. Эдит успела что-то заметить, ей показалось, что существ было несколько, но толком не разглядела. Военные считают, что опять, как тогда, были вихри, колебания почвы и непонятный туман. А из людей, по их мнению, первой на сцене появилась Эдит. Подняла руки и начала читать стихи. Они решили, что она рехнулась, и попытались её оттащить, чтобы не мешала наблюдениям. За ней прибежал Аркадий и сразу начал стрелять…

– Я убил ребёнка, – точно зомби, повторил тот.

– Прекратите! – велела Зинаида. – Это мог быть инопланетный гуманоид или детёныш вашего снежного человека. Или даже взрослая особь. С чего вы взяли, будто убили его? И куда он в таком случае делся?

– Аркадий настаивает, что это был именно ребёнок, – мрачно сказал Альберт. – Обыкновенный, человеческий. И он точно был мёртв. Пуля попала ему в грудь, у него не было ни пульса, ни дыхания, и зрачки не реагировали. Аркадий вроде успел осмотреть его, прежде чем снова появился туман…

– А туман был такой же, как вначале? – спросил Барон.

– Нет, – подумав, ответил Альберт. – Военные сказали, что первый туман был подвижнее и… как-то пожирнее, что ли… Они нам не разрешали приблизиться. Когда видимость улучшилась, Аркадий лежал в самом центре той площадки, которую туман покрывал прежде. Рядом с ним никого не было, ни ребёнка, ни…

– И долго он в отключке был?

– Точно никто не засёк, но, думаю, минут пятнадцать, не больше… Признаков отравления вроде нет, но потрясение…

– Да, – сказал Аркадий. И добавил, обращаясь к Барону: – Представляете, я убил ребёнка!

– Спасибо, я знаю, – вежливо кивнул Барон.

– Вот! – Аркадий как будто бы даже обрадовался. – Вот видите – он знает! Надо срочно решить, что мне делать дальше, пока не началось! Наверняка что-нибудь можно… А то у меня голова плохо соображает… Переведите ей, пожалуйста. – Он кивнул на сидевшую рядом Эдит, и его лапа, достойная йети, обхватила ручку француженки, как пресловутую спасительную соломинку. – Она из Гринписа, они животных спасают, а те совсем говорить не могут, значит, у неё интуиция работать должна…

– Эдит, – по-английски обратился к женщине Альберт. – Аркадий хочет, чтобы вы ему посоветовали, как быть дальше. Он верит в правомерность вашей интуиции.

– Я так подсказала бы вернуться в посёлок, принять пару таблеток или, ещё лучше, по русскому обычаю – полстакана водки и лечь спать, – на вполне приличном английском предложила Зинаида.

– Что должно начаться, Аркадий? – спросил Барон.

– Я убил ребёнка. – Аркадий покачал головой. – Что-нибудь да начнётся…

Шведы, глядя на Монморанси, обменялись какими-то репликами на родном языке. Потом один из них протянул руку и осторожно коснулся пальцами бока пёсика. Монморанси предупреждающе оскалил зубы и зарычал.

– Что вы хотите? – спросил Барон. – Это мой фокстерьер. Он имеет плохой характер. Может кусать.

– Самая лучшая приманка для форели может быть сделана из собачьей шерсти, – на том же английском объяснил швед. Он говорил медленно и внятно, так что Барон понимал каждое слово. – Ваш фокстерьер обладает шерстью очень правильной жёсткости. Местные собаки и большая собака ваших друзей имеют мягкую и длинную шерсть. Это много хуже. Если вы позволите, мы возьмём маленький кусочек с помощью маникюрных ножниц. Это совсем не повредит собаке.

Не сдержавшись, Барон нервно хохотнул. Зинаида и Альберт взглянули на него с осуждением.

Глава 14
ВОПРОС ВЫБОРА

Прояснили ситуацию, называется!..

Барон исчез в неизвестном направлении вместе с Монморанси. Выбрал времечко. Когда всё начинает сгущаться, в общем-то, хочется, чтобы мужчины были здесь, рядом, а не шастали в поисках подвигов и приключений чёрт знает где!

Марина, как наседка, караулила норовивших разбежаться детей и устраивала истерику, стоило хоть кому-нибудь сунуться за территорию лагеря.

Самым удобным объектом попечительства оказался Кирилл – он просто не вылезал из машины. Алла у костра шепталась с Виталиком. Бледная Тина сидела на камне, обхватив руками колени, и кусала губы, оглядываясь по сторонам. Явно растерявшийся Соболь сидел в «буханке» и пытался настроить приёмник – то в режиме автоматического поиска станций, то вручную. На всех частотах ловились только шорохи и космические шумы.

Александра назначила себя шпионом и отправилась собирать сведения. Сначала ничего стоящего не попадалось, так как в посёлке просто не было видно никого, кроме неразговорчивых военных. Однако потом Александре неожиданно повезло.

На хозяйственном дворе ресторана «Лосось» разговаривали двое.

Даже если бы Александра взялась вспоминать удивительных персонажей, встреченных за время дороги, и специально придумывать сочетание подиковинней, это пришло бы ей в голову одним из последних.

Иван Иванович Порядин беседовал с бичом-философом.

Медитативно-отключённый спутник философа покачивался тут же, рядом, но в разговоре участия не принимал…

«Тонкий налёт цивилизованности слетел с Конана-варвара…» – вспомнился Александре любимый штамп из переводных книжек. Самоназначенная шпионка сделала короткую перебежку и, скрючившись в три погибели, спряталась за мусорным бачком.

– …когда-нибудь должна была захлопнуться. Не такой уж я дурак, как тебе кажется, чтобы не знать про бесплатный сыр, – сказал Порядин.

Лицо поселкового головы казалось осунувшимся, аккуратная борода обзавелась ореолом неопрятной щетины.

– Выбор, Иван, есть всегда, – заметил бомж-философ, живописный облик которого со времён лесной дороги не претерпел никаких изменений. – Сыр в мышеловке никогда не бывает единственным вариантом. Всегда можно поискать пропитания в другом месте. От тебя сейчас многое зависит…

– Вот именно, выбор! – Порядин воздел указательный палец и погрозил неизвестно кому. – Тебе хорошо говорить, ты один. Ни за кого не в ответе. Ни земли, ни семьи, даже козы с собакой – и то нет. Смотрите, люди добрые, я выбрал свободу и не пошёл на компромиссы! Да тысячу раз не нужна мне такая свобода! За мной люди стоят, можешь ты это понять или нет?! А они только-только голову подняли, начали по-человечески жить, мечтать, если хочешь, начали… Запамятовал я, ты когда сюда добрался? В каком году? Помнишь, что здесь пятнадцать лет назад было? По глазам вижу – помнишь. Так сравни с тем, что теперь… Или ты думаешь, может, я забыл, с чего начинал? Да, меня купили, использовали, если хочешь, но ведь и расплатились по-честному…

– По-честному? – задумчиво спросил бомж. – Лады. Тогда скажи мне, Иван, кто, собственно, тебя и всех твоих подопечных использовал? Ну, как их по батюшке зовут или как организация называется? Ты знаешь?

– О чём ты? – Порядин устало зажмурился, сгрёб лицо в жмень, поскрёб пальцами. – О чём? Что я могу знать? Ты же видишь – это военные…

– А военные кому служат? – терпеливо спросил философ.

– Военные служат государству, – не менее терпению ответил Порядин.

Александра сделала вывод, что этих двух людей связывало вовсе не случайное знакомство. Тут просматривалась долгая история отношений.

– А что такое государство, Иван? Кремль? Констанция? Двуглавый орёл? Двуглавый президент?

– Послушай, я не хочу сейчас…

– А я хочу! – требовательно оборвал собеседника бомж. – Что такое государство в твоём конкретном случае? Кто и по какому праву будет сейчас решать, чему быть и чему не быть на твоей земле, где живут, работают и растят детей твои люди? Те, за которых ты, как утверждаешь, в ответе?

– Ты вечно всё так обернёшь, что я и не знаю… Ты ведь пришёл, чтобы что-то рассказать мне? Сообщить?

– Нет, Иван. Я ничего не буду тебе рассказывать, пока ты не определишься сам. Ты сильный и искренний человек, и твоё решение в любом случае будет опираться на внутреннее, а не на внешнее. Могу только попросить тебя поторопиться, потому что времени после сегодняшнего осталось мало.

– Да прекрати уже говорить загадками! Либо объяснись, либо убирайся! – Глаза Порядина сверкнули наконец настоящей мужской злостью.

«Вечное противостояние между „делателями“ и „рассуждателями“…» – подумала Александра.

– Ладно, ухожу. Уже ушёл… – криво улыбнулся философ и действительно зашаркал прочь.

Его спутник на мгновение вышел из медитации, окинул главу администрации неожиданно внимательным взглядом, потом подмигнул спрятавшейся за помойкой Александре и двинулся следом за товарищем. Его движения наводили на мысль о колышущейся траве, в которой вьётся змея.

Порядин проводил обоих прочувствованными матюгами, которые почему-то принято называть отборными.

Александра обратными перебежками выбралась на улицу посёлка и с видом полной непричастности пошла прочь. Согласно ещё одному штампу из тех же книжек, сбросив тонкий налёт цивилизованности, Конан-варвар обычно поскальзывался в луже крови. В общем, попадаться Порядину под горячую руку шпионке не хотелось категорически.

Вечерние рассказы и отчёты у костра дважды прерывались плачем Марины.

– Серёжа, давай уедем! – просила она. – Увезём детей!

Соболь молча обнимал жену за плечи. Виталик пытался всунуть ей в руки кружку с чаем и кусочек печенья.

– Мариша, – Барон старался говорить как можно мягче, – Мариша, машины не заводятся. Нам их что, вручную катить?

– Но ведь эти, зелёные, у военных, на гусеницах, – они же ползают! – всхлипнула Марина.

– Действительно ползают, – вздохнул Барон. – Тайна сия велика есть…

– Тебе хаханьки!..

– Ощути себя джигитом, Соболь, и угони бэтээр, – посоветовала Александра. – Не знаю, как далеко вы на нём уползёте, но Марина твоего подвига не забудет…

– Сандра! – Барон укоризненно поднял брови. – Мариша ведь не о себе, а о детях…

– О детях?! – огрызнулась Александра. – Здесь в посёлке не меньше пятидесяти ребятишек, и большинство – младше наших. Чем бы ни оказалась нынешняя чертовщина, бревенчатые стены точно от неё не защита! А если верить уфологу Аркадию, и я почему-то склонна ему верить, чей-то ребёнок во всей этой заварушке вообще уже погиб…

– Это всё не твои дети! – сорвалась на крик Марина. – Поэтому тебе наплевать! Ты просто не можешь понять и почувствовать, что это такое – быть матерью!

Лицо Александры стало деревянным.

– Да, не могу, – кивнула она. – И поэтому не бегаю, точно курица с отрезанной головой. Я лучше буду думать о том, в чём у меня есть хоть какой-то шанс разобраться… Кстати, о детях: в посёлке дети не пропадали? Барон, кто-нибудь узнавал?

– Ну да, – ответил Барон. – Причём прикинь кто – Зинаида, шведы и норвежка-рыбачка. Все четверо, как я понял, бездетные и с демократическими ценностями во лбу. Так вот, все поселковые дети, к счастью, на месте. Может, хоть эта жуть Аркадию всё-таки примерещилась?

– Хочется верить, – сказала Александра.

Алла потянула Виталика за рукав.

– Я знаю, – шепнула она. – Это, наверное, он Букашку убил. А Жук его потом утащил, чтобы похоронить. Помнишь, как мы их встретили на бензоколонке? Ты ещё ему сникерс отдал? Я их потом уже здесь видела… Так жалко, он такой маленький был…

Она всхлипнула.

– А сиреневый туман? – спросил Виталик. – Тоже Жук наслал?

– Про сиреневый туман я не знаю, – призналась Алла.

В прошлом перевоплощении Брунгильда, несмотря на германское имя, возможно, была римлянкой. Она любила лежать на боку и всегда хотела хлеба и зрелищ. Наблюдать за происходившим вокруг Хильде нравилось не меньше, чем есть, но об этом обычно никто не догадывался. А ведь именно эта склонность позволила огромной и, соответственно, прожорливой Брунгильде когда-то выжить на улице…

Наблюдать Хильда любила со стороны, из безопасного местечка, по возможности не участвуя в событиях. Пусть разные там фокстерьеры беспокойно лезут в самую свалку, истошным лаем привлекая к себе ненужное, могущее быть опасным внимание. Нет уж! Разумной собаке следует держаться подальше. И от бурных событий, и от Монморанси…

С утра, пока Марина ошалело носилась по лагерю и постоянно пересчитывала детей, Хильде под шумок удалось стащить из холщового мешка почти половину батона. С одного боку он успел немного заплесневеть, но этот пряный привкус никогда, ещё с помоечных времён, не казался Хильде противным. Она долго полагала, что из людей его считали приемлемым лишь те, что обитали вместе с собаками на помойках. Но как-то Александра принимала у себя немецких физиков и один из них – любитель собак – угостил Хильду ломтиком сыра прямо со стола. Странно – плесень там явно присутствовала, но помойкой от хозяйского гостя почему-то не пахло…

Помимо украденного батона Хильда съела свой обычный завтрак (к великому сожалению питомицы, Александра хранила сухой корм в контейнере с металлической запиркой) и, укрепив таким образом плоть, перешла к духовным потребностям.

На скале, возвышавшейся над посёлком, был очень удобный уступ. Его наполовину затеняла крона росшей чуть ниже сосны. При этом ажурные ветки ничуть не мешали наблюдению. И запахов не задерживали.

Человек познаёт окружающий мир в основном при помощи зрения. Для собаки потерять зрение – примерно то же, что для человека – лишиться чутья. Хильда разлеглась на уступе и прикрыла глаза. Только поворачивались туда и сюда мохнатые обрезки ушей да трепетали чуткие ноздри.

Запахи кишели, накладывались один на другой, боролись за первенство. Хильда внимала им, как люди слушают симфонический оркестр, или разглядывают большую, многофигурную картину. Сильно пахло море: его влажно-солёное дыхание было как бы фоном, на котором разворачивалось всё остальное. Очень много запахов нагретого металла, машин, огнестрельного оружия. От людей разило тревогой и потом необязательных движений. А вот едой почти не пахло, как будто в посёлке разом перестали готовить обеды.

Прерывистыми линиями, крапчатой россыпью проминались запахи растений и мелких зверьков. Они казались приглушёнными, какими-то испуганными. Доносились ещё иные запахи, которые удивляли и, пожалуй, будоражили Хильду. Они были яркими, чувственными, сильно и чисто окрашенными… Человеку это трудно представить, особенно такому, кто читал, будто зрение у собак чёрно-белое. Штука в том, что Хильда, по существу, виделаносом. И что за спектр красок переливался при этом у неё в голове!..

Она подняла веки. Что же так странно и так волнующе пахло?.. Глаза не подметили ничего, что сошло бы за источник удивительных ароматов. Хильда поводила головой из стороны в сторону, пытаясь связать запахи с каким-нибудь звуком. Как будто бы что-то было – тонкий звон, похожий на голос хрустальных бокалов в буфете хозяйки, на гудение невидимых проводов…

Внезапно фокус Хильдиного внимания переместился из дальних далей в непосредственную близь. Отвлеклась! Проворонила! Сука вскочила и испуганно зарычала. На единственной тропинке, что вела с уступа вниз, стоял полуволк. Стоял, перекрывая отход, и гортанно урчал.

Пышный хвост Хильды начал потихоньку раскачиваться. Угрозы в голосе и позе полуволка, по счастью, не было. Это был его уступ и его наблюдательный пункт, но он не гневался на Хильду, временно занявшую его место. Наоборот, кобель воспринял её появление как приятный сюрприз. И спрашивал по-собачьи, не хотелось ли ей, помимо хлеба и зрелищ, ещё и любви?..

Хильда любви пока не хотела. Однако была согласна принять дружбу и покровительство полуволка. Что и продемонстрировала немедленно и понятным для любой собаки образом.

Двум большим собакам места для отдыха на уступе было маловато. Хильда выразила готовность уйти, если её пропустят. Но полуволк не стремился к одиночеству. Он развернулся и потрусил назад, время от времени оборачиваясь и явно приглашая Хильду с собой.

Сука заколебалась… Страх мешался с любопытством. Загадочный источник чувственных и волнующих запахов не давал спокойно вернуться к хозяйке. Хильда решилась, поставила «конём» обрезки ушей и энергично заработала пышным хвостом: «Иду за тобой!»

Глава 15
НАЧАЛО

С утра Марина приготовила завтрак, потом отправилась на реку стирать. Мировые проблемы лучше решать в чистых майках и носках, а их практически не металось. Виталик пошёл с ней. Сначала Марина хотела его прогнать, чтобы не приставал с вопросами, на которые она была совсем не расположена отвечать. Но потом передумала. Виталик отнесёт в лагерь выполосканное бельё, а она тем временем спокойно, не торопись, помоется. После чего прямо по берегу, не закладывая крюк через лагерь, пройдётся в посёлок, купит продуктов…

Марина поставила рюкзак на землю и принялась выгружать из него пакеты. Виталик бросился помогать:

– Мам, а зачем ещё рис? У нас его пять кило. Ты же гречку хотела…

– Гречки не было, – объяснила Марина. – Вообще ничего, кроме риса. И муки не было. Местные всё раскупили, и я их понимаю. Неизвестно, на сколько мы тут застряли и что дальше будет. Так что пусть хоть рис, всё на душе спокойнее…

В это время Марина заметила Александру. Та стояла возле «буханки», казалась меньше ростом и ни дать ни взять пряталась от Марины, причудливым образом напоминая свою Хильду, когда та имела в виду спереть что-нибудь из жратвы и опасалась Марининой тряпки. Марина знала Александру почти двадцать лет. Она побледнела и уронила на землю пакет. Целлофан лопнул, рис высыпался желтоватой крупчатой горкой…

– Мариша… – тихо сказала Александра, часто моргая. – Ты только не волнуйся, ещё ничего не известно… Может быть, это…

– Что?!! – без звука выдохнула Марина и тут же завизжала: – Сандра, говори-и-и!

– Кристина куда-то подевалась…

– Так погулять пошла, воспользовалась, что меня нет, и… – Марина готова была хвататься за что угодно, прекрасно при этом понимая, что Александра не стала бы просто так, из излишнего паникёрства, прятаться от неё за дверцу машины.

– Она ушла ещё до рассвета, в сторону моря, туда, знаешь, где развалины дома, сказала Алле, что погулять, что вернётся через полчаса-час… Марина! Может быть, это даже и к лучшему… Подожди! Да послушай же! Я хотела сказать, что немцы-рыболовы тоже исчезли! Вместе со своим ветхим дедом. И моей собаки не видно. То есть Тина, куда бы она ни отправилась, скорее всего, не одна…

– Не поняла. – Марина замотала головой, пытаясь осмыслить сказанное Александрой и словно надеясь, что мысли сейчас утрясутся и улягутся в мозгах, как мука в банке. – Ты хочешь сказать, что немцы зачем-то утащили Тину с собой? И Брунгильду тоже?!

– Честно сказать, я подозреваю иное. Эти немцы с самого начала не удочки забрасывать ехали. Зачем – вроде бы и не наше дело, а оказалось… Короче, здесь, на Кольском, когда-то бои шли. Может, немцы сюда за реликвиями… ну, как наши чёрные следопыты… А их дедушка – что-то вроде руководителя экспедиции, а может, скорее даже ходячая карта. Барон с Кириллом, кстати, считают, что герр Золлингер точно здесь воевал и небось кое-что помнит… И вот мне кажется, что Тина пристала к их экспедиции по собственной воле, может, кстати, даже без особого приглашения. Сама лучше меня знаешь, ей что втемяшится… Тут вынужденное безделье, а там – ещё и этот… Вальтер. А Хильду она могла с собой взять для моральной поддержки… Только должна сразу предупредить, что Барон, Соболь и уфологи со мной не согласны. Они уже отправились в администрацию посёлка, к Порядину, к военным. Им почему-то кажется, что немцев и Тину кто-то… ну не знаю… украл, что ли…

– Инопланетяне? – почти спокойно спросила Марина.

– Ну что-то вроде… – Александра прятала глаза и по-прежнему часто моргала. – Только что через наш лагерь прошёл Аркадий… Ну, который вроде… ребёнка…

– А он что?

– Он, по-моему, немного «того». Он шёл в лес сдаваться.

– Кому?

– Не знаю. Он сказал, что к посёлку подтянулись военные, но это неправильно, и будет ещё хуже, потому что Тину и немцев украли в отместку за убийство того существа, ну, ребёнка, которого никто, кроме него, не видел. И вот теперь он надеется вернуть пленников, обменяв их на себя…

– Ты полагаешь, он действительно спятил? – спросила Марина. – Как-то слишком благородно для обычного психа…

Настал черёд Александры мотнуть головой.

– Значит, он необычный…

– Ну а мне что теперь делать, Сандра? – Марина взглянула на Александру с царапнувшей душу доверчивостью. – Куда бежать?

– Я думаю, что бежать никуда не надо, – со всей возможной твёрдостью ответила Александра. – Приготовь обед, накорми Виталика и Кирилла, если сможешь, успокой Аллу, она там за палаткой бьётся в тихой истерике, и я с ней не справилась. Не забудь что-нибудь дать Монморанси… Барон запер его в машине, чтобы не утёк следом за Хильдой… Барон и Соболь скоро вернутся и расскажут всё, что узнали и сделали. Кстати, они тоже наверняка будут голодные… А я пойду попытаюсь своими способами что-нибудь разузнать… Хотя, если тебе будет легче, останусь с тобой и помогу!..

Последнее отчаянное предложение даже вызвало у Марины что-то вроде улыбки. Она успела беззаветно поверить в гипотезу Александры. Итак, Тина отправилась путешествовать с немцами. Образы атлетичных улыбчивых зигфридов, запечатлевшиеся в памяти, особых опасений не вызывали. «Всё-таки немцы культурная нация, – утешала себя Марина. – Европейцы. И потом, там же дедушка… Дворянин…»

– Алла, ну не плачь! Ну не плачь, пожалуйста! Аллочка! Да Алка же! – Виталик тряс Аллу за плечо. Плечо тряслось и колыхалось, точно сделанное из баллистического геля. Глухие простуженные рыдания никак не смолкали. Лишь иногда, когда девочке не хватало воздуха, раздавались визгливые, через рот, всхлипы.

Призывы успокоиться не действовали, и Виталик перешёл к убеждениям:

– Да найдётся Тинка! И ничего ей никогда не сделается! Она же знаешь какая… Она дома где только не шляется и чего только не делает… И друзья у неё… Они… Я пароль у неё в компьютере через зеркало подглядел и письма читал… Как они после такого вообще живые-то… Мама, если б узнала, от страха бы умерла… А ей – ничего! А здесь что? Подумаешь! Да Тинка сама кого хочешь…

– Это я во всём винова-а-ата! – провыла Алла, оторвав от локтя лицо. Это только в кино у безутешно рыдающей героини красиво катятся из глаз глицериновые слёзы. У Аллы лицо было такое опухшее, красное и страшное, что мальчик даже отшатнулся. Но молчать было нельзя, и он наставительно проговорил:

– Не говори глупостей! При чём тут ты? Тинка всегда сама всё решает. На неё только Бяка повлиять может, потому что они с детского сада дружат, да и то немножко совсем. А ты кончай реветь и… пошла бы умылась, что ли…

Алла вытерла лицо рукавом свитера. Киношного обаяния это ей не прибавило. Под носом блестело. Ко лбу прилипла мокрая жирная прядь. Виталик старался не смотреть.

– Мы разговаривали с Гюнтером, – всё ещё всхлипывая, начала рассказывать Алла. – На площадке за церковью, где море видно. Я спрашивала его, что, по их мнению, здесь происходит. Он сказал, что они с Вальтером и другие рыболовы из их компании думают так: русские военные на Кольском что-то испытывали, может, излучение какое-нибудь… и что-то пошло не так. Поэтому и техника у них работает, а вся остальная – нет. Потому что незащищённая. Теперь они пытаются исправить сбой или хотя бы нейтрализовать последствия. А мы у них под ногами путаемся. Вот… И потом Вальтер привёз туда их дедушку на коляске. Дедушка сначала слушал, как мы говорим по-английски, и, по-моему, не въезжал, а потом вдруг заговорил со мной по-русски. Ну… всё понятно, но как-то жутковато, как компьютерная программа… «Мы все попадать в переделку. Это есть факт?» Я ему: факт, факт. Он мне: «Фройляйн бояться?» Я говорю, мол, конечно, боюсь. Все боятся неизвестного. Тут Вальтер улыбнулся и пробормотал: «Нихт аллее», и я поняла, что он имеет в виду Тину, – она, кажется, вообще ничего не боится. И я сразу попрощалась с ними и пошла. А Гюнтер пошёл меня проводить – он же джентльмен и всё такое. И сказал, что ему очень приятно было со мной познакомиться. И чтобы я не волновалась, всё, мол, обязательно кончится хорошо, и мы будем вспоминать это интересное приключение и интересные встречи. Я говорю: «Вы как будто со мной навсегда прощаетесь?» И он вдруг стал очень серьёзным и говорит: «Да, но это секрет. Я могу вам его доверить?» Я ему: йес, конечно! Тогда он говорит: «Завтра на рассвете мы уезжаем, у нас с герром Золлингером дальше другие планы. Вы ведь никому не скажете, правда? Впрочем, до нас сейчас всё равно никому нет дела…» Тут мы уже пришли к тропинке в наш лагерь, и он пожал мне руку и ушёл… И вот теперь… Тина…

Алла собралась снова расплакаться, и Виталик спросил:

– Ну и что? Он ведь ничего тебе не сказал, куда и зачем. А главное – как? У них что, дедушкина инвалидная коляска с фотонным двигателем?.. А что, здорово бы вышло, представь: старик садится, они оба встают на запятки и – фр-р-р! – улетают по небу, а сзади полоса, как от реактивного самолёта…

– Да не в том дело! – Алла выгнула рот подковой. – Мне нельзя доверять секреты – вот что! А я всегда думала, что можно…

– А-а! Так ты Тинке всё разболтала, – догадался мальчик. – Что Вальтер, по которому она сохнет, уезжает. А она их подкараулила, языком уболтала, да и утекла с ними! Наверное, когда они на коляске улетали, она у дедушки на коленях сидела. Больше-то вроде негде…

– Дурак набитый! – неуклюже выругалась Алла. – Как ты не понимаешь! Это же опасно!

– А то здесь сейчас не опасно, – не обидевшись, пожал плечами Виталик. – Откуда ты взяла, что с немцами страшнее будет, чем с нами?

«Почему я решила, что нравлюсь ему?

Что ему, если как следует подумать, могло во мне понравиться?

Не говорю ни по-английски, ни тем более по-немецки. А если бы и говорила… О чём ему со мной беседовать? Я же ни фига не знаю. Даже у Алки с Гюнтером какие-то темы находились. Что-то она мне там грузила про Гитлера и неонацизму кажется. Спрашивала, что я думаю. А я про это ничего не думаю. И не думала никогда, врать не буду. Все эти мульки – фашизм там, антифашизм, неонацизм… Полный отстой для мрачных дебилов, которые просто не умеют прикольно повеселиться. Вроде здешних тёток с дядьками, которые приехали ловить инопланетян и снежных человечков. Гринписовцы тоже зануды ещё те, но даже они и, то интересней. Они хоть природу охраняют, это в конце концов полезно, наверное.

Вальтер с Гюнтером казались совсем не такими…

Бяка, а вот скажи: может так быть, что они как раз правильные, а это мы с тобой и все наши – не такие?

И надо как-то видеть совсем по-другому, о чём-то другом думать, что-то другое делать…

Или не может?

Я что-то не очень понимаю.

Жалко, ты этого письма не получишь и ничего не сможешь ответить. Только мне всё равно надо с кем-то поговорить… Ни сумасшедшая Алка, ни наркоша Кирилл, как ты понимаешь, для этого не подходят.

Как назло, всё было очень красиво. Почти как в фильме „Голубая лагуна“, ну, если бы его снимали на севере. Цветы иван-чая, синее небо, море с белой каймой тихо шипело, можжевельники, как зелёные свечки… Он меня просто вежливо послал. Настолько-то я любой язык понимаю. Хоть папуасский.

У них есть какое-то дело. Причём опасное. Какое дело?! Что за опасность? Кирилл считает, дряхлый дедушка Золлингер когда-то здесь воевал. Ладно, пускай воевал. Хочет перед смертью навестить места боевой юности? Тоже нормально, в фильмах часто такое показывают, хотя я про войну и не люблю смотреть. А фишку с рыбалкой они придумали, потому что дальше там погранзона, даже на нас, русских, тётя Сандра пропуска оформляла. Вальтер с Гюнтером старика сопровождают, чтобы он мог… Чего мог-то? Ладно, допустим, не догоняю. Но мы-то с Вальтером тут при чём?

Нет, Бяка, всё не так, конечно, это я сама себе зубы заговариваю. Просто Вальтеру до меня никакого дела нету. И не было никогда. Я, дура, сама себе сказочку придумала. С самого начала. И теперь мне надо из всего этого как-то выбираться. Я вывернусь, я всегда выворачиваюсь, ты ведь в меня веришь, Бяка? Знаю, что веришь, и мне от этого уже прямо сейчас легче становится. Дружба всё-таки – великая сила. Даже если друга нет рядом, всё равно – если знать, что он или она где-то есть и наверняка о тебе думает… Кстати: вот моя мама всё время обо мне думает, да и отец тоже. Наверняка оба мне добра желают. Почему ж мне от этого не легче, а тяжелее, а? Философская ведь, блин, мысль. Говорят, испытания, несчастная любовь и всё такое – от этого люди старше становятся. Может, просто я так взрослею, как ты думаешь, Бяка?

Хорошо, что тут на месте и без Вальтера со скуки не сдохнешь. Хотя вот загвоздка: если не хватает даже образованных мозгов моих пэрентсов, Барона и тёти Сандры, чтобы сообща всё просчитать и понять, то куда уж мне? А может, как раз я-то и разберусь? „Буратинка неотёсанная“, как папа говорит… По принципу „дуракам счастье“…

Ну ладно, спасибо, подруга, что выслушала. Листочек сохраню, может, тебе потом прикольно прочитать будет. Да и мне тоже. А теперь надо бы уже двигаться назад. Ночь здесь, конечно, весьма относительная, да по времени, кажется, уже утро. А то спохватятся меня и поднимут бучу без толку. Алка-то наверняка расколется, на то и был мой расчёт, когда я с Вальтером собиралась… Да ладно, чего уж теперь сопли размазывать…»

Рассветный ветер сдул с неба звёзды.

Тине, которая никогда не любила читать, почему-то казалось, будто она взяла в руки увлекательную книгу и открыла её на самой первой странице. Конец у книги мог оказаться любым – счастливым или печальным. Он ещё не был написан.