Текст книги "Уйти вместе с ветром"

Автор книги: Мария Семенова

Соавторы: Екатерина Мурашова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Эпилог

– Фройляйн Алла!

Она даже не сразу узнала Гюнтера, выскочившего навстречу. Усомнилась, что это он. Сняла залитые дождём очки и снова надела.

– Фройляйн Алла, – повторил юный немец, который, как ей казалось, должен был бы едва мазнуть по ней взглядом. – Как я рад, что вы здесь, с нами!

Рядом медлительно ворочалась тяжёлая военная техника, было такое ощущение, что все уезжали куда-то окончательно и насовсем. Зато не было ощущения неуверенности или бегства. В перемещениях неторопливых машин безошибочно угадывалась обретённая цель, которой они с чугунным упорством собирались достигнуть.

Гюнтер хотел сказать что-то ещё, но Алла перебила.

– Их бин юдэ, – выговорила она на немецком, которого вообще-то не знала. Выговорилось само, просто оттого, что эта фраза должна была прозвучать непременно по-немецки. Ну, по крайней мере так ей казалось.

– I know, – отмахнулся Гюнтер и вывалил на апокрифической смеси языков: – Это не важно. Важно то, что вы есть фройляйн Алла, вы самая умная, самая добрая и красивая. Вы будете приехать к нам в гости? Герр Золлингер видел, как мы беседовали, он сказал… они с old Russian general… – продолжал он прерывистым голосом, не особенно связно, но с упорством, достойным техники, уползавшей в темноту у него за спиной. – Мы живём близ Гамбурга. У нас очень зелено, красиво и тихо. Гамбург – большой город. Очень старинный. У меня есть сестра Анна. Я вас познакомлю. Мы покажем вам прекрасную Дойчланд… Мы будем вместе помнить…

Он всё не выпускал её руку, и в свете фар Алла вдруг рассмотрела, что лицо Гюнтера было мокрым не только от дождя. Она взяла его за плечо и почувствовала себя очень взрослой, очень мудрой, всё понимающей.

Совсем рядом с ними, над маленьким ручьём, дрожал в воздухе плотный клок тумана. Он имел смутно человекообразную форму, и ветер почему-то всё не мог развеять его.

– Штефан! Как ты там? Штефан?..

Высокий сутулый старик ведёт руками по стене, пробираясь каменным коридором. Тёплый камуфляжный комбинезон придаёт ширины костлявым плечам. Свет налобного фонарика скользит по неровному рубленому камню, и старик узнаёт прожилки гранита. Правда, когда он их видел последний раз, они проносились перед его лицом в обратном порядке. И куда быстрее теперешнего.

– Да что мне сделается, – доносится сверху. – Стою себе…

Степан Ильич и правда стоит, запустив обе руки в отверстия по сторонам узкой двери. Он крепко держит два стержня. Стержни порываются вращаться, он им не даёт. Вход уже перекрыло, да так, что без взрыва, пожалуй, будет и не пробиться. Это сработала первая из ловушек. У Степана Ильича на руках очень толковые перчатки, но рано или поздно стержни начнут проворачиваться. От этого зависит, сколько времени он сумеет дать Фридриху.

– Эй, Фридрих! – весело кричит он в темноту. – Вернёшься, расскажешь, что там за незадача!

У генерала тоже горит надо лбом синеватая светодиодная звёздочка. Не то чтобы он мог высмотреть что-то полезное, просто с ней веселее. Резинку хочется передвинуть, кожа под ней зудит, но Степан Ильич не рискует пошевелиться.

– Расскажу, – с порядочной задержкой долетает из коридорного мрака. – Когда есть вернусь!

Странно, коридор должен быть прямым как стрела, но фонарик Фридриха довольно быстро исчез. Надо будет потом расспросить его, когда…

Ну да. Когда.

Степан Ильич не любил читать о войне, потому что рано или поздно всегда напарывался на враньё. Одним из немногих исключений была книга, которую забыл у него внук Вениамин, наверное, брал с собой для детей, чтобы по дороге ввести их в курс дела.

Она очень здорово соответствовала своему названию, а название было – «Я догоню вас на небесах».

В девяносто лет на адреналине далеко не упрыгаешь. Одолевая тоннель, старый немец не меньше десяти раз приходил к выводу, что совершенно точно умрёт прямо здесь и сейчас и всё для него, таким образом, счастливо завершится. Но сердце всякий раз точно спохватывалось, оживало и решало постучать ещё. И он продвигался вперёд.

За десятилетия здесь, кажется, даже новой пыли не появилось, да и откуда бы. Если как следует присмотреться, наверное, можно даже различить на полу следы. Его собственные, Ойгена, Ганса…

Высматривать следы Фридриху недосуг. Если нагнуться, можно не выпрямиться. Он ревниво следит только за проводами – ему интересно, что же здесь, в самом деле, случилось и почему у аненербовцев не сработала установка. Он много лет думал об этом. Он теперь всё знал про безумного гения, чью фамилию тогда впервые услышал. И про Тунгусский метеорит, который на самом деле отвело от планеты излучение Теслы.

Потому что Тесла изобретал щит, а вовсе не тайное оружие, нацеленное в сердце Земли…

Когда в стене замаячила арка, что вела во вспомогательный зал, у Фридриха Золлингера плавали перед глазами радужные круги. Он так измучился и устал, что не испытал никаких чувств, даже не вслушался в поисках токов боли и умирания, что были так внятны здесь в тот прошлый раз. Пол под ногами качался, и старик не мог понять, мерещилось ему это от слабости или земля действительно колебалась.

А потом впереди открылся тупик, и в свете налобного фонарика неестественно ярко полыхнули рубильники.

Все – включённые.

Кроме одного, самого последнего.

На полу распростёрлась окаменевшая мумия в полосатом балахоне. Мёртвая рука крепко удерживала последний рубильник, переведённый в нерабочее положение.

– Так ты правда был жив, – вслух сказал Фридрих Золлингер. – Значит, мне не почудилось…

Больше всего ему было жаль, что Штефану он этого уже не расскажет. Ни Штефану, ни внуку Вальтеру, ни кому-либо вообще.

Ещё хотелось сесть рядом с русским и сказать ему что-то самое важное прежде, чем сердце отсчитает последние оставшиеся удары. Но пока было нельзя.

Задыхаясь, прижав локтем бок, бывший сапёр подошёл к рубильникам и выключил их.

Все, один за другим.

Ему показалось, будто само пространство кругом него вздохнуло с большим облегчением.

Силы тут же иссякли окончательно. Золлингер прислонился к стене, ему нужен был отдых. Он всё-таки сумел. Он дошёл. Он всё сделал. Сейчас успокоится сердце, и он пойдёт обратно наверх. К Штефану. Может, он сумеет проковылять всего десяток шагов, но, может быть, и побольше…

Колени между тем подгибались, старик плавно сполз по стене и остался сидеть рядом с мумией русского. Как и хотел, поначалу.

Однако зрение, затуманенное усталостью, слегка прояснилось, а налобный фонарик продолжал светить, и Золлингер увидел, как из стены вышел мальчик. Коренастый, непропорционально широкоплечий. Его глаза были двумя пятнами светящейся бирюзы.

Он не обратил на старика никакого внимания. Повернувшись к рубильникам, он недовольно мотнул головой, шагнул вперёд – и стал их включать.

Один за другим…

Вспышка за вспышкой проклятого серебра из древних гробниц…

Пространство опять напряглось, и гранитные жилы свела новая судорога.

Каменщик потянулся к последнему рубильнику, но здесь его ожидало препятствие. На чёрной рукоятке лежали сразу две ладони, мёртвая и живая. Мумия, застывшая в последнем движении, смотрела глазницами в пол. Живой накрывал её руку своей и молча смотрел Каменщику прямо в глаза.

Каменщик очень хотел посмотреть, что же всё-таки будет, если включить не пять блестящих рычажков, а все шесть. Он знал, что легко отбросит дряхлого живого и ещё легче раскрошит окаменевшую кость.

Вот только перешагнуть через взгляд старика почему-то оказалось ещё трудней, чем спорить с Ловцом…

Вскочив, Каменщик одним движением смахнул больше половины щитка, обрывая его связь с теми штуками в замурованном зале, и бросился в стену. С потолка сразу посыпались камни, которых Фридрих Золлингер, впрочем, уже не увидел. Земля что-то стряхивала с себя, гранитный коридор силился завязаться узлом, ход, много лет назад проделанный в недрах, схлопывался по всей длине. То ли где-то там зло топал ногами Каменщик, которому не дали поиграться, то ли одна за другой срабатывали ловушки… Два маленьких фонарика по концам тоннеля светились ещё какое-то время, потом их заволокло пылью.

Почётный эскорт со знаменем без чехла и траурной лентой.

Два закрытых гроба на лафетах. Полковник с траурной повязкой на левом рукаве морщится. Не он один знает, что останки в гробах, скажем так, символические.

Брать ответственность на себя… Что ж, он это умеет. Ему ещё скажут что-нибудь про то, что он хоронит боевого генерала вместе с солдатом из дивизии СС. С одинаковыми почестями… Да и наплевать.

На месте погребения выстраивается колонна.

Играет военный оркестр. Кулики и куропатки разлетаются в ужасе.

Портреты, венки из вереска и болиголова, ордена, парадная форма… Всё было чинно. Картину чуть портили только два молодых немца в кроссовках и штормовках у гроба Фридриха Золлингера. Правду сказать, Полковник побаивался, не вздумает ли Гюнтер отсалютовать соотечественнику… по-ихнему. Однако этого не произошло. Может, оттого, что правая рука у Гюнтера была занята. Она крепко сжимала ладошку полной темноволосой девочки. Алла всхлипывала и совала носовой платок под очки, рискуя их потерять.

Теперь надо сказать речь.

– …Когда-то были врагами, – гулко произнёс Полковник. – …Погибли вместе на боевом посту… Ради мира и жизни на всей земле…

Склонилось знамя, почётный эскорт отдал почести. Грянул салют. Полковник не выдержал и тоже три раза выстрелил в воздух из личного пистолета. Оркестр повёл гимн. Камень принял гробы и сомкнулся над ними. Внучок нациста, кажется, плакал.

Всё кончено?

Что ж. Будет ещё один обелиск. Этой земле не привыкать.

– Кристина, ты должна что-нибудь сделать! – Марину трясло не то от нервов, не то от злости. – Нет, я точно с ума сойду!..

– А касательно чего сделать-то? – осведомилась Тина.

– Видишь ли, Виталик отказывается отсюда уезжать. Он говорит, что пока останется здесь жить… «Пока», слышали вы!.. А увезут насильно – сбежит и вернётся пешком. Как те оборванцы, которых Сандра подкармливала на бензоколонке. Господи, за что?!

– Во дела, – отреагировала дочь.

– Ты должна поговорить с братом!

– Обязательно! – кивнула Кристина. – Сама хочу!

В бывшей пещере Жадины было тепло и сухо. Все вещи прибраны, в нише – букетик цветов.

– Здравствуй, Вещь, – сказала Кристина.

– Здравствуй.

– Я знаю, ты сейчас от меня устанешь, но мне бы брата увидеть…

– Конечно, – легко согласилась рыжеволосая девочка. – Только ты не уговаривай его. Ему сейчас здесь хорошо.

Тина пытливо спросила:

– Можешь объяснить? Мне с Подлизой всегда было трудно разговаривать…

Вещь кивнула:

– Попробую. Ты жила спокойно, как могла и хотела, а он всё время оправдывался, что есть. И пытался доказать, что полезный.

– Как это?

– Он много раз слышал, дескать, если бы не дети, ваши родители что-то такое важное в жизни сделали бы…

– Да фигня это! – возмутилась Кристина. – Никаких учёных-физиков из них бы и так и так не вышло! Что я, тётю Сандру не видела?

– Ты знаешь, и я знаю, ты слышала то же самое, но не забивала себе голову, а Виталик…

– Слушай, Вещь, а где Подлиза-то?

– Я здесь. – Виталик вышел из темноты на свет. – Ты маме как-нибудь внуши, ладно? Я ведь не насовсем, я потом вернусь, мне сейчас надо… ну… измениться… Вот как Кирилл изменился… Понимаешь?

– Я-то, может, и понимаю, – неуверенно проговорила Тина. – Но вот пэрентсы… ой, вряд ли…

– Но ты всё-таки попробуй, – улыбнулся Виталик. – Они ведь не одни, у них ты пока остаёшься. Они тебя всегда больше любили, как я ни старался… подлизаться… И я здесь тоже не один, я с Рыжиком…

– С Рыжиком?

– Я не могу называть человека Вещью. А Рыжик – ей даже нравится…

– А она от тебя не устаёт?

– Не-а. Смотри. – Виталик снова безмятежно улыбнулся и пустил с ладони на ладонь маленькую яркую радугу. – Это она меня научила. И ещё слушать, как рыбы разговаривают. И муравьи, и деревья…

– Патовая ситуация получается! – громко сказала Александра. – Как с арабо-израильским конфликтом или с вырубкой амазонских лесов. Все понимают: надо что-то делать. И одновременно, что сделать ничего нельзя…

– Каменщику этому хорошо бы влепить прямое попадание от Полковника, – мстительно сказал Порядин. – Крылатой ракетой, на меньшее не согласен. Вместе с девчонкой и ещё парой этих… художников…

– Вы что, так и не поняли, что толку от этого никакого не будет? – раздражённо осведомился Игорь. – В любой момент здесь может появиться с десяток новых каменщиков. Или ещё чего-нибудь покруче!

– Даже без «может», – добавила Александра. – Обязательно появится, дайте срок.

Стояла номинальная ночь. В окно заглядывало неусыпное северное солнце. За столиком в углу ресторанного зала бомж-философ и мим Родион ели борщ со сметаной.

– И что вы предлагаете? – завёлся Порядин. – Выселить отсюда людей и устроить из Кольского резервацию для генетических ублюдков? А через годик-другой им взбредёт нарушить соглашение и начать расселяться. Тем более, как я понял, у них нет никакой социальной организации и каждый отдельный ублюдок, по сути, в своих решениях совершенно свободен…

– Эдит через Интернет собирает деньги на постройку института по всестороннему изучению уб… мутантов, – заметил Барон. – Насколько я уловил, некий экзальтированный миллиардер уже пожертвовал деньги и самолёт. На разъезды. И ещё та… Мурлин Мурло… как её, ну, защитница животных… готовит амуницию и харчи для комфортной зимовки бедных детей…

– Билл Гейтс и Бриджит Бардо? – предположила Александра. – На меньшем ведь Эдит не остановится… Порядин, вы довольны? Представьте только, какая реклама для Варсуги!

– Вот чего мне тут не хватало, так это института под руководством сумасшедшей француженки…

– Кстати, руководить им с русской стороны вызвалась Зинаида.

– И назовут они его, – вдохновенно поддержал Барон, – в честь страдальца за человечество уфолога Аркадия…

Порядин стиснул голову руками и мучительно застонал.

Дальнейшая судьба – и личная, и посёлка – нарисовалась ему в самых жутких тонах.

– Если не делать резких движений, всё всегда образовывается, – сказал мим Родион и аккуратно вытер губы салфеткой.

– Главное, не уйти вместе с ветром, – сказала Александра.

– Для этого нам всем придётся очень постараться. И многое пересмотреть. Благодарю вас, – заметил из угла выпускник философского факультета семьдесят пятого года и отставил пустую тарелку.

– Вы ещё приедете сюда? – спросил Игорь Александру, придерживая дверцу машины. – Или выкинете из памяти, как страшный сон? Забудетесь в пучине теоретической физики?

– Которая к случившемуся, пожалуй, ближе, чем вам кажется, – задумчиво ответила Александра. – А позабыть… Вот уж чего не получится…

– В ближайшее время – точно, – улыбнулся Игорь. – Вон лежит напоминание.

Александра проследила его жест. Игорь, оказывается, имел в виду Хильду, блаженно растянувшуюся на заднем сиденье.

– Это вы о чём? – насторожилась она.

Игорь усмехнулся:

– Она беременна. В начале осени у вас родятся крепенькие, пушистые Белые Клыки. Не верю, что вы станете топить их в унитазе, поэтому советую заранее продумать судьбу малышей. Собаки с волчьей кровью вызывают массу романтических чувств, но на самом деле у них очень непростые характеры…

– Вот ведь не было печали, – нахмурилась было Александра, но потом лукаво улыбнулась: – А хотите, я одного вам привезу? На память? Согласны, а?

– Конечно согласен. Даже сразу на двух! Будут мне спутники и следопыты. Особенно зимой… Только обещайте, что лично мне их доставите!

– Договорились. – Александра протянула ему руку, и Игорь сильно сжал её кисть обеими своими руками.

– Я совсем ничего о тебе не знаю, – сказала Тина. – Расскажи мне. Откуда ты вообще такой взялся?

– Я здесь родился.

– А потом?

– Потом жил в основном по интернатам для детей с неврологическими заболеваниями. У меня голова очень болела. В Полярном – всё время. А в Москве – почти перестала. Врачи думали, что вылечили, радовались за меня… Только я опять сюда сбежал. Здесь моё место.

– Ты много знаешь, – сказала Кристина. – Больше, чем другие здесь. И говоришь правильно, не так, как они.

Ловец улыбнулся:

– С Дезире не сравнить… Хотя я в школе всегда хорошо учился. И читал много… когда голова не болела. Пытался понять.

– Что понять?

– Как всё устроено.

– Понял?

– Нет, конечно.

– Жалко, а то бы мне рассказал… А как ты попал в интернат? Кто у тебя родители?

– Ты уверена, что хочешь знать?

Вообще-то Тина хотела целоваться. Хотела гладить лёгкие белые волосы, в которых жил ветер. Она встала на цыпочки и, тихонько касаясь горячих и шершавых губ Ловца своими губами, сказала:

– Я. Хочу. Всё. О тебе. Знать…

– Я родился на метеорологической станции. Здесь, на Кольском, на побережье. Эта станция входит в международную систему мониторинга погоды. Мы жили там одни, до ближайшего посёлка – двадцать километров. Мой отец – учёный, но… тяжёлый, в общем, человек. Мать сбежала от него. Хотела и меня забрать, но он не позволил. Так я с ним и остался. Когда дул ветер, у меня болела голова. А ветер там дул почти всё время… Отец заставлял меня учиться. Тогда я начал чувствовать, понимать, любить этот край – за это отцу спасибо. Но… говорю же, тяжёлый он человек… может, мстил мне за мать… Когда делалось невмоготу, я убегал от него… бросался со скалы в море… Улетал. Он думал, это уродство, которое можно вылечить таблетками и уколами. В конце концов потащил меня в больницу. Мне было девять лет. Я молчал, но они что-то там сами разглядели, в общем, отцу меня больше не отдали. Отправили в интернат…

Тина крепче обняла его.

– Ты… Я…

– Не надо, я понимаю…

– Скажи, Ловец Ветра, ты ведь знаешь, что со всем этим надо делать?

– Ещё нет, Кристина, но я обязательно разберусь.

– Я буду с тобой. Правда, пользы от меня никакой, я так мало знаю и ничего не умею…

– Ты единственная. Ты единственная из всех приняла то, что здесь происходит, как оно есть. Как закономерность, вытекающую из цепочки причин и следствий. Взрослые, умные, образованные… Никто не смог. Кроме тебя… А учиться и узнавать надо нам всем.

– Я… Ты… Мы…

– Не говори ничего. Я понимаю.

…А в небесах над ними по кремнистому блестящему пути шли друг за другом Господь, солдат и ребёнок. [1]1
  Эта фраза – чуть изменённая цитата из «Борьбы с формализмом» Радия Петровича Погодина. Он же является автором книги «Я догоню вас на небесах».


[Закрыть]