Текст книги "Уйти вместе с ветром"

Автор книги: Мария Семенова

Соавторы: Екатерина Мурашова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Глава 19
ФАКТЫ КАК ОНИ ЕСТЬ

Можжевельники выглядели солдатами на посту. В бухте покачивался обездвиженный кораблик гринписовцев, похожий на ёлочную игрушку, плавающую в послерождественской луже. И к делу не приставишь, и в помойку выкинуть жалко. Над поляной облачком мельтешили комары. Если задрать голову, небо казалось в крапинку.

– Моя бабушка говорила: мак толкут, – выплыл из глубин отчаяния Аркадий.

Альберт тут же принялся долго и путано переводить для Эдит, объясняя что-то про народные обычаи. У Барона сложилось впечатление, что «франкоман» не особенно представлял себе, кто, когда и зачем толок мак в русской традиции.

– Очень образно, – сказала Эдит и улыбнулась Аркадию. – Ваша бабушка – прелесть.

Эдит и Зинаида стояли, плечо к плечу, почти как сторожевые можжевельники, и смотрелись продуманными персонажами глупого юмористического шоу. Аркадий сидел на камне. Выражение его лица могло бы присутствовать на морде пограничной собаки – добродушие и отстранённость, смешанные с потенциальной опасностью при профессиональном применении объекта.

– Жалко мужика, – шепнула Александра, нагнувшись к Барону. – Его увезти бы отсюда, может быть, врачам показать…

– Ага, Аркадию – психиатра, американцам – консула, Эдит – комиссию по соблюдению Киотских протоколов… – Барон хотел было добавить про летающую тарелку для Зинаиды, но воздержался.

– Мы не можем предоставить решение проблемы военным, – убеждённо доказывала Эдит. – У них только один способ на все случаи жизни, и он категорически неприемлем. Ещё и потому, кстати, что последствия силового вмешательства непредсказуемы. Мы столкнулись с чем-то, что нужно в первую очередь изучать. То есть на первом плане – учёные, исследователи. Всё остальное – потом. Зинаида, скажите же им!

– Основная задача: пытаться вступить в контакт! – сформулировала Зинаида.

– С кем? – спросил Барон. – И каким конкретно образом? Аркадий вот который день то по лесам бродит, то на скалах сутками сидит, и что? На него никто не напал, никто с ним не заговорил, никто даже на горизонте не показался. Ну, допустим, он персона нон грата, его игнорируют. Но следом за ним, контролируя ситуацию, ходит ни в чём не замешанная Эдит. И тоже ни гугу! А военные? Они прочёсывают местность в поисках Кристины и ни разу не увидели ничего… оформленного, с чем можно начать договариваться…

– Так каково ваше мнение о происходящем? – тоном переводчика, знающего о предмете куда больше докладчиков, спросил Альберт.

Ответила Александра.

– Наше общее мнение таково, – сказала она. – Мы имеем дело с природным либо техногенным явлением, которое в качестве побочного эффекта избирательным образом воздействует на психику людей. Как инфразвук и некоторые газы. Примерно так…

Барон согласно кивнул.

– А утверждения главы местной администрации Порядина? – под перевод Альберта спросила норвежка. – Согласитесь, на пустослова он не похож…

– У него могут быть свои игры с военными, причём достаточно сложные, – подумав, предположил Альберт. – В конце концов, за посёлок начальство спросит с него. Так что ему только паники на единственной улице не хватало. А тут ещё мы глаза мозолим. Во всё лезем, пропадаем, стре… короче, ему конкретно мешаем. Вот бы под видом военной операции нас отсюда законным образом и убрать…

– А дедушка с внуками угнал вездеход и спутал ему все карты! – засмеялась норвежка.

– Это она точно подметила, – сказал Сандре Барон. – Сумрачный германский гений не стал ждать милостей от природы…

Внутри бронетранспортёра жутко гремело, стоял резкий запах масла и ещё чего-то противного, вроде не очень свежих носков. В последнем Вальтер не был уверен. Он был чистоплотен и носки надевал либо новые, либо хорошо выстиранные. Про запах подсказал дедушка. Ему виднее, у него богатый жизненный опыт…

Впрочем, Вальтер волновался не по поводу запаха, а за дедушку. В БТР его занесли на руках, в люк спустили на верёвке с дощечкой, устроили со всеми мыслимыми удобствами… Но какие удобства могут найтись в армейской машине?.. Вальтер одолевал ухабы так аккуратно, что на чемпионате по вождению БТРов его точно удостоили бы самого высшего балла, и всё равно прямо кожей чувствовал, как отдавался в старческих костях каждый толчок. При малейшей возможности он оглядывался на деда – вдруг тому плохо, вдруг голову уронил?..

Нет, Фридрих Золлингер переносил трудности лучше, чем можно было ожидать. Наоборот, в выцветших глазах даже начал проявляться блеск голубой стали. Прямо по выражению про старого коня, услышавшего звук боевой трубы.

Ещё Вальтер волновался за русскую девочку Кристину. Наверное, немцев не зря называют сентиментальными. От хорошей музыки, душевных стихов, от пронзительной красоты мира ему на глаза порой наворачивались слёзы. Гюнтер всегда подсмеивался над этим.

Он не изменил себе и сегодня.

– Ну что тебе эта девчонка? Отправил её назад, да и правильно сделал. Сам подумай, только её тут нам не хватало!

– Она ещё школьница, – вздохнул Вальтер. Обиду в глазах Кристины оказалось не так просто забыть. – Наверно, я вёл себя как-то не так… Подал ей надежду…

– Да брось ты! Что, первый раз на тебя девчонка запала? Ты давно в зеркало смотрел, арийский красавчик?

В это время из-под колёс неожиданно пропали колдобины. Машина заворчала ровнее и бодро покатила вперёд.

– О! Вот это наша дорога, – с видимой гордостью проговорил дед.

– В каком смысле – наша? – удивился Вальтер.

– Это мы её строили. Из камня. Шестьдесят лет назад. Я узнаю места… Смотрите-ка, до сих пор можно ездить! Русские никогда не умели строить дороги…

Вальтер и Гюнтер с сомнением переглянулись, но не стали спорить со стариком. Они плохо разбирались в российских реалиях и поэтому предположили, что БТР просто выехал на недавно отремонтированный участок. А ведь дедушка Золлингер был прав. Немецкие каменные дороги в районе бывших фашистских позиций на Кольском сохранились до сих пор. И до сих пор отличаются от всех окружающих коммуникаций. Не перепутаешь…

Огромный плакат на обочине пустой дороги.

«Остановись! Почти память павших воинов Полярной дивизии».

– Вот видишь, надо было взять Кристину, она перевела бы нам…

– Не надо, я и так всё понимаю. Я сам написал бы то же самое.

– Фройляйн Алла тоже хорошо перевела бы, – вдруг сказал Гюнтер. Прикусил язык и покраснел неизвестно с чего.

Чёрные гуси, куропатки, бегущие вдоль дороги.

Выкрашенные белой краской солдаты-памятники.

Пулемётные гнёзда, сложенные из камней, обращены к океану.

Огромные мотки проржавевшей колючей проволоки…

– Дед, ты что-нибудь узнаёшь?

– Я всё узнаю.

– Как это – всё?

– Я узнаю эту землю. Это земля Смерти.

– Все горы были утыканы телеграфными столбами, у нас была хорошая связь.

– Они, наверное, упали с тех пор?

– Не упали. Здесь нет деревьев – их распилили на дрова.

Каскады озёр, речек и ручьёв, спускающиеся к океану. Крапчатые форели в блюдцах между водопадами. В воде кажутся на треть больше.

– Сюда бы шведов из нашей группы!

– У нас специалистом по рыбалке был Ганс. Он был из горных егерей – любил и понимал природу. А войну ненавидел. Однажды спас раненого оленёнка. Тот потом ходил за ним, как собака. Даже в бункер спускался. В конце концов его всё равно съели. Ганс плакал над его костями…

Вальтер попытался представить, как всё это было. Ему захотелось спросить, убил ли оленёнка русский осколок или товарищи деда его сами зарезали. Но вокруг и так было столько бередящего душу, что Вальтер предпочёл обойтись без ответа.

– Что с ним стало… потом? С Гансом?

– Он лежит здесь. Как и все остальные.

Скалы, испятнанные лишайником.

Целые подземные города, устроенные во вспаханном взрывчаткой камне. Гора, пустая внутри. Сотни метров глубоких окопов. Кое-где перекрытия рухнули. Где-то – всё осталось в целости. У Вальтера с Гюнтером в руках большие фонари, на лицах – щенячий восторг.

– Ты вообще понимаешь, почему нас до сих пор не остановили? – спросил Гюнтер. – Здесь же запретная зона, где-то рядом наверняка воинские части…

– Я думаю, им просто не до нас. Все заняты теми феноменами, которые происходят на Варсуге. Я думаю, они имеют серьёзный научный интерес. Если бы не дедушка и наши планы…

– А что это за феномены, как ты думаешь? И не кажется ли тебе, что они напрямую связаны с нашими планами?

– Не говори ерунды. Приехали два германских парня и старик, и от этого здесь всё немедленно слетело с катушек?! Мы что, разом Копьё Судьбы и Святой Грааль сюда привезли? Нет уж, скорее всего, у русских какие-нибудь секретные разработки вышли из-под контроля…

– И вовсе не ерунда! – запальчиво возразил Гюнтер. – Ты же сам читал архивы «Туле». Арктическая страна, колыбель человечества!.. Ни на какие мысли не наводит? А «Вриль» и Аненербе? Лучшие умы нации, почти тридцать лет… А контакт с «Умами Внешними»…

– Читал, – кивнул Вальтер. – Ну да, в Аненербе не кроликов из шляпы вытаскивали… – Однако склад ума всё же привёл его в автомастерскую, а не в какую-нибудь «Лабораторию привидений», и он с некоторым смущением произносит: – Знаешь, я, может, дурак, но мне как-то трудно поверить во многое из того, что у нас сейчас передают как тайное знание. Все эти летающие тарелки, цивилизация в Антарктиде, машина времени, контакты с Чужими… По-моему, кто-то здорово выдаёт желаемое за действительное. Ты, помнится, говорил, что в Аненербе они вовсю баловались наркотой…

Гюнтер, балансируя на камне, встал в величественную позу и припечатал:

– Ты форменный арийский герой, но маловер!.. Погоди, история всё расставит по своим местам…

– Ага, – хмыкнул Вальтер. – Лет через сто. Поживём – увидим.

– Нет, – мотнул головой Гюнтер. – Я верю, что это произойдёт прямо здесь и сейчас!

В бронетранспортёре вдруг ожила рация: «Вышка, Вышка, я – Залив! Ответьте!»

– Вот видишь, если бы…

– Не надо, я понимаю…

– А я не понимаю, – вдруг сказал Вальтер. – Как здесь вообще воевали?! В этих тундрах? Кто шёл? Куда? И главное – зачем?

Гюнтер возмущённо всплеснул руками и отвернулся. Старик невозмутимо ответил:

– Почему-то нам казалось тогда, что мы это знали – зачем. Теперь я уже всё забыл.

По дороге, чётко обозначая каждый шаг, медленно шёл навстречу БТРу высокий человек в распахнутом плаще, в военной форме, с орденской колодкой на груди.

– Обалдеть! – прокричал Гюнтер. – Он что, на параде марширует, что ли?!

– Он просто с трудом ноги переставляет, – объяснил Вальтер. – Протри глаза, он дедулин ровесник.

– Глуши мотор! – громко приказал Фридрих Золлингер и попытался приподняться. Потом проговорил уже тише, но с той же властной уверенностью: – Это ко мне.

– Обалдеть, – повторил Гюнтер.

Идти и даже стоять после дорожной тряски Фридрих категорически не мог. Пришлось доставать коляску. Герр Золлингер досадовал на некстати одолевшую слабость, торопил ребят, грязно ругался по-немецки и, разошедшись, ввернул даже пару русских матюгов. Вальтер аж крякнул от удивления. Вообще-то дедушка славился сдержанностью и решительным неприятием сквернословия.

Старик в русской форме стоял поодаль и ждал.

Вальтер покатил коляску.

На пустой, если не считать бронетранспортёра, дороге, посреди горной тундры с её пёстрыми камнями и разбросанными повсюду озёрами, под рёв ветра, раздувавшего брезентовые полы старого военного плаща, – встреча двух стариков выглядела поистине эпически. Инвалидная коляска и молодые нацисты были определённо лишними. Это понимали все участники. Герр Золлингер смотрел на собеседника снизу вверх и болезненно морщился.

– Группа армий «Север», специальная бригада СС, пятый взвод, рядовой Золлингер, – наконец сказал он. – Хребет Муста-Тунтури, годы с сорок первого по сорок четвёртый.

– Морской пехотинец с миноносца «Звенящий», после гибели корабля рядовой, потом сержант третьего полка шестого взвода Звенигородский, – отозвался старик. – Полуостров Рыбачий, годы те же.

Оба, вне всякого сомнения, поняли друг друга.

Фридрих внимательно осмотрел форму бывшего противника и, тщательно подбирая слова, спросил по-русски:

– Вы после… теперь… есть служить генерал?

– Дослужился, генерал-майор, – кивнул Степан Ильич. – Давно в отставке. Год рождения – одна тысяча девятьсот двадцатый.

– Мы ровесники, – тихо по-немецки сказал Фридрих и сильно, до хруста в суставах пальцев стиснул подлокотники инвалидного кресла.

Вальтер был очень хорошим механиком. Он умел чинить автоматические коробки передач, кто понимает – оценит. Однако и он наконец был вынужден опустить руки. БТР, словно до конца выполнив свою задачу, заводиться и тем более куда-то ехать больше не собирался.

– Я так и знал! – с непонятной восторженностью заявил мистически настроенный Гюнтер.

Вальтер волновался за дедушку.

– Здесь недалеко, – успокоил его Степан Ильич. – Километра четыре. Дорога хорошая.

– Благодаря нам, – язвительно заметил Фридрих.

– Ага, – примирительно кивнул генерал. – Строили-то, конечно, в основном пленные. Но под вашим руководством и по вашему проекту – этого не отнять. Данке шён. До сих пор пользуемся. На Рыбачьем, которого вам так и не удалось понюхать, дороги – швах!

Удивительно, но старики стремительно адаптировались к контакту, полностью исключив из него обоих парней. Степан Ильич всё чаще вставлял в свою речь немецкие слова, а Фридрих даже строил полноценные предложения на русском, правда, без согласования слов. Молодыми людьми подобный разговор воспринимался как абракадабра, но старые вояки, похоже, неплохо понимали друг друга.

– Я есть удивлён. Много остаться как было.

– Военная зона, запрет гражданским, дальний север – кому надо? А лопари и их олени войной не интересуются…

– В Германии сейчас молодёжь имеет новый интерес к делам войны.

– У нас тоже – чёрные следопыты.

– Что есть это?

– Ищут реликвии былых времён, потом продают. Кто на барахолке, кто через Интернет.

– Это есть некрасиво.

– Да уж. Стервятники.

– Мы тоже нашли. Возле бункера. На память. Вальтер, покажи.

Серебристый тюбик. Мазь от комаров.

– О, ваши комары! Это есть просто звери!

– Мы спасались дымом от оленьего дерьма. Следом из рюкзака появился флакон из-под одеколона, сделанный в форме скрипки. Степан Ильич задумчиво повертел его в пальцах. Фридрих Золлингер усмехнулся. У него был очень качественный зубной протез. Не слишком ровный, не слишком юношески-белый – как раз имитирующий сохранившиеся «все свои».

– Мы думали о женщинах, – сказал он.

– Мы тоже думали, но у нас не было одеколона. А задницу подтирали мхом.

– Немцы – цивилизованная нация. Это есть факт. Степан Ильич не стал в стотысячный раз поминать уничтожение культурных ценностей, геноцид и прочие достижения фашистской цивилизации. Он просто пожал плечами:

– Ага… Но войну выиграли мы.

– Да. И это есть факт.

Глава 20
ДЕЗИРЕ

Ловец говорил – они шли к океану.

Два раза им встречались группы солдат, каждая – из трёх человек.

Первая группа шла по дороге, солдаты дико озирались и держали автоматы на изготовку. Другие трое спокойно сидели у костра, пили чай из алюминиевых кружек. Хильда вышла к ним из кустов, имея в виду поклянчить съестного. Она мирно помахивала хвостом, но кто-то из солдат заорал, и все сразу вскочили, хватая оружие. Опыт бродячей жизни подсказал суке верное решение – она мгновенно ретировалась.

Тина и Ловец оба раза обходили военных далеко стороной.

– Что они здесь делают? – спросила Тина. – Куда идут?

– В Мурманск.

– Но это же, кажется, в другой стороне…

– Точно. И они туда не дойдут.

– Почему?

– Их кто-то пасёт. Первых, кажется, Каменщик. Вторых – даже не знаю.

Полуволк умел охотиться на куропаток, сновавших между камнями. Хильда млела в гастрономическом довольстве и всячески показывала кобелю, какой он герой. Как-то поохотился и Ловец. Потом они почти два часа варили добычу в маленьком котелке. Мясо всё равно пришлось рвать зубами, но зато какой вышел бульон!.. Заедали суп печёными корневищами стрелолиста, а на десерт в тот день была брусника с диким мёдом. Тина так и не поняла, как добывал его Ловец и помогала ли ему какая-нибудь паранормальная сила.

Чем ближе к океану, тем мельче становилась растительность. Попадались карликовые берёзы, как будто распятые на камнях. Даже в четыре руки не вдруг нащиплешь тонких сухих веточек для костра. Но зато в расщелинах рос жирный сельдерей, которому явно здесь нравилось.

Полуволк учил Хильду ловить кумжу в ручьях. Хильда училась прилежно и только успевала встряхивать мокрую шерсть.

Краски! – думала Тина и невольно вспоминала Художника. В водопадах – белая пена с костяной желтизной, по бокам – чёрные скалы, как скомканная фотобумага. Дальше в тундре пятнистые камни. Они похожи на собак-далматинов. Есть и розовые, как поросята. В бирюзовых озёрах утки при виде людей уводят от берега пёстрые выводки. На болотах трава пушица – свёрнутые по ветру белые шапочки…

Кулики замирают на кочках. Надпись на кресте:

«В сентябре 1941 года Сотая дивизия установила здесь Красное Знамя. Вечная память погибшим».

– Так и поставили бы знамя, – удивилась Тина.

Ловец покачал головой:

– Ветер разорвёт за неделю.

Ветер гудит на одной ноте, в нём слышатся далёкие голоса. Большие речки попадают с ним в резонанс и звенят, как колокола.

Беспорядочные колеи от машин прямо в тундре по берегу океана…

– Что они тут делали?

– Это солдаты на бэтээрах, – объяснил Ловец. – Иногда просто так гоняют, а то оленей пытаются подстрелить. Или песцов. Потом следы зарастают двадцать пять лет… Здесь ведь темно почти по полгода. Снегом казарму завалит, приходится вылезать через крышу. Делать нечего. Пойти некуда. Вот и развлекаются, как умеют.

Тина попробовала представить и содрогнулась:

– А как же вы? Зимой?!

Он спокойно ответил:

– Мы здесь живём. Это наша земля. Мы умеем…

Ловец нюхал ветер, как зверь. Как будто чего-то ждал.

Тина вдруг сообразила, что не знает смысла его имени. Они тут называли себя не Колями, Петями и Наташами, а прозвищами по тем свойствам, что отделяли их от обычного человечества. Ну так чего или кого он «ловец»? Каких-нибудь зверей, птиц или рыб? Ничего такого она пока не заметила. Может, у него особый талант управляться с дикими пчёлами?.. Тина подумала и решила не спрашивать. Пусть или скажет – или она сама догадается.

– Слышишь в ветре музыку? – спросил он.

Тина прислушалась и кивнула.

– Как будто вальс. Раз, два-три, раз, два-три…

В седьмом классе она год ходила на бальные танцы, потом бросила, там были одни девчонки.

– Вальс… – повторил Ловец.

– Хочешь, покажу?

Тина выбрала ровную площадку с беломошником, потопталась, поморщилась, скинула тяжёлые туристские ботинки, поднялась на носочки, взяла ладонь Ловца и положила себе на талию.

И повела его, считая вслух.

Ловец быстро подстроился к ритму. Они кружились над океаном, ягель мягко пружинил под ногами, большой белый олень наблюдал за ними с хребта…

Полуволк следил за оленем. Сперва в его глазах блеснул интерес, потом возникло сомнение, и наконец охотничий огонёк угас окончательно. Хильда, ожидавшая решения вожака, сокрушённо вздохнула и пошла на скалы ловить леммингов.

Воображение Тины определённо шутило шутки: музыка становилась всё явственней, это был действительно вальс, как же она его никогда раньше не слышала?..

Луч солнца прорвался сквозь тяжёлые тучи и, как прожектор, медленно зашарил по поверхности моря, указывая на что-то светящимся пальцем. Гребни волн мимолётно вспыхивали и гасли.

Тина танцевала на сцене огромного театра, полного таинственных зрителей…

Из-под камня рос куст колокольчиков, крупных, зубчатых, голубовато-лиловых. С моря налетал лёгкий ветер, и колокольчики – нет, не звенели, но как-то очень музыкально шуршали.

– Смотри, какие красивые, – сказала Тина и тронула рукой цветок.

– Хочешь собрать букет? – спросил Ловец.

Тина даже испугалась:

– Нет, ты что, они сразу завянут… Мне и покупные-то жалко ужасно. Я живые люблю. Чтобы росли…

Вечерние посиделки в ресторане «Лосось» стали почти традицией. Никаких новых сведений не появлялось, но люди всё равно собирались. Просто потому, что вместе было легче и как-то спокойнее.

– Как здоровье вашей жены? – хором спросили у Соболя шведы-рыболовы.

– Или лежит, или еду готовит. – Соболь пожал плечами. – Почти не разговаривает. С ней сейчас сын.

– Вот. – Один из шведов стеснительно протянул Соболю продолговатый свёрток. – Возьмите ещё, пожалуйста.

Второй отвесил неуклюжий комплимент:

– Никто не коптит рыбу вкуснее вашей супруги.

Они завели привычку передавать для Марины пойманных ими форелей. Женщина молча разделывала их, солила, жарила, варила уху, строгала ольху для маленькой коптильни… Всё лучше, чем лежать, отвернувшись, в палатке.

– Ледники тают. – Игорь из заповедника сидел на деревянном столе, болтая ногами. – Причём в несколько раз быстрее, чем обещали по прогнозам ещё несколько лет назад. А ведь глубокая голубая вода поглощает больше теплоты, чем море, покрытое льдом. Вот вам и положительная обратная связь… – Легкомысленная поза странно контрастировала с его словами и общим положением вещей. – Сезон открытой воды в океане постепенно смещается, так что ледовые поля отступают от побережья всё дальше…

– А у нас лемминги топиться перестали, – сказала норвежка Тельма. – Уже несколько лет.

– Как это? – удивился Барон. – А должны?

Брякнул и вспомнил, что вроде когда-то в самом деле про это читал.

– Известный феномен, – поморщилась Зинаида.

– Анекдот есть, – сказал Альберт. – Встречает человек в тундре говорящего лемминга. И, конечно, первым делом к нему: «Ну так почему вы, лемминги, топитесь?» Тот этак мрачно в ответ: «С чего я тебе должен рассказывать? Вы, люди, – бессовестные, отвратительные, вероломные, природу портите…» – «Да я знаю…» – «Ну так объясни мне, почему, зная это, вы, люди, НЕ топитесь?»

Никто особо не засмеялся, обстановка не располагала. Один только Барон сдержанно хмыкнул.

– А почему перестали? – спросила Александра.

– Избыточное размножение происходит у них зимой, под снежным покровом, – объяснил Игорь. – Там им не угрожают хищники, так что в каждом помёте выживает много мышат. Поди прокорми такую ораву! Весной они всем скопом мигрируют в поисках пищи, а на пути – океан. Или хоть речка. Большая толпа, задние напирают – вот тебе и массовое самоубийство. Теперь, в связи с потеплением, снежный покров тоньше, избыточного зимнего размножения нет и топиться просто некому…

– Понятно, – сказал Альберт.

– Кстати, а где Эдит? – спросила Зинаида. – Сейчас как раз задвинула бы политкорректный, но пламенный монолог…

– Эдит нянькается с вашим коллегой, – не скрывая раздражения, ответил Альберт. – Пытается вывести его из депрессии.

– У француженок должны быть свои способы… – многозначительно усмехнулся Барон.

Альберт обжёг его взглядом.

– То, что ледники тают, автоматически означает изменение политики в Арктике, – обращаясь к Игорю, заметила Александра. – Чем меньше льда, тем проще доступ к ресурсам.

Зинаиде казалось, что сотрудник заповедника являлся на посиделки шпионить; оставалось выяснить, на кого он работал. Остальные были уверены, что он приходил ради Александры.

– Ну разумеется, – кивнул он. – Зря ли у нас словно от спячки очнулись – экспедиции к полюсу, установка флагов на дне…

– А другие заинтересованные страны? Жаль, нет Эдит, небось такого порассказала бы… И где, кстати, ваши американцы? Всё требуют консула у военных? Или гида линчуют за несоблюдение контракта?

– Гид сбежал, – флегматично сообщила Тельма.

– Как сбежал?!

– Обыкновенно. – Пожилой рыболов-эстонец наконец прекратил притворяться, будто не понимает по-русски. – Отдал доллары кому-то из местных, взял лодку и ушёл на вёслах. У него тут километрах в тридцати семья живёт. Когда начнётся, он хочет быть с женой и детьми… Какой тут контракт!

Соболь мгновенно обернулся к нему:

– Что начнётся?

Эстонец пожал плечами и снова забыл русский язык.

Александра задумчиво спросила в пространство:

– А почему, интересно, с ним не уплыли американцы? Или не с ним, а отдельно? Не хотят красть бэтээр, как немцы, купили бы лодку…

– Они выросли в стране, где соблюдаются законы. Нам этого не понять, – жёлчно отозвался Альберт. И, отозвав в сторонку Барона, спросил вполголоса: – Вот если вы так лихо разбираетесь во француженках, так просветите меня: что ей этот сиволапый инженер с его идиотскими йети? Что она в нём нашла?!

Барон скривился в усмешке искушённого циника.

– Утончённые француженки по природе жестоки, – сказал он Альберту. – Они рукоплескали не только Конвенту, но и гильотине. Ваша Эдит цивилизованно сублимируется в защите убиваемых кем-то животных, но на самом деле история Аркадия, особенно вкупе с покаянием, элементарно возбуждает её. Вы слишком европеец и слишком похожи на неё саму, чтобы она могла вами заинтересоваться. Аркадий в её глазах – неотёсанный скиф, полный безыскусных, искренних чувств…

– Весьма тонко и к тому же не лишено правдоподобия, – подумав, согласился Альберт. И оглядевшись, добавил с оттенком мстительного удовольствия: – Но, кажется, вы тоже не преуспели?

– …К тому же на дне Северного Ледовитого могут найтись альтернативные источники углеводородного сырья, – говорил Игорь, и его глаза так и сияли.

– «Метановый лёд»? – наклонила голову Александра.

– Именно. Нужно только разработать коммерческую технологию добычи.

– Пока он от потепления сам не растаял и не устроил нам тут такое…

– Да, будучи одним из сильнейших парниковых газов, ведь считается, что крупный рогатый скот…

Двое учёных были похожи внешне и практически одинаково одеты. Стремительные движения обоих, казалось, производили сквозняк.

– А что, у американцев действительно нет ледокольного флота?

– У нас – семь ледоколов. У них – три. Причём третий, кажется, ещё не спущен со стапелей в Сиэтле. Если наша заявка на континентальный шельф будет удовлетворена ООН, то… В общем-то, это за миллион квадратных километров территории и двадцать тысяч километров морских границ…

– Неслабо, – покачала головой Александра.

– Пустячок, а приятно, – сказал Игорь с такой гордостью, словно лично добавил России все эти километры.

Барон бессильно скрипнул зубами…

Ветер дул второй день в одном направлении. Дул исступлённо, словно мстя за что-то. У Ловца болела голова, он кусал губы, и скоро они покрылись жёсткой жёлто-коричневой коркой. Он скрывал боль, даже улыбался Тине, но корка трескалась, и из трещин выступали ярко-алые капельки. Когда Тина не видела, Ловец оседал на корточки и сжимал голову руками или мял в ладонях лицо, как хозяйка тесто. Это не помогало, он вскакивал, точно подброшенный, и снова садился. Сжимал и разжимал кулаки…

– Что с тобой? – спрашивала Тина.

Он в конце концов признался:

– Голова болит…

Она решительно усадила его на камень:

– Давай я.

Когда она была маленькая, у папы часто болела голова. Тина пыталась помочь, и он научил её подобию массажа – без всякого порядка и системы, просто по наитию, тем движениям, от которых делалось легче. Потом в продаже появились таблетки амигренина, и Тина больше не гладила папу по голове.

Встав за спиной Ловца, она запустила руки в его волосы, лёгкие и белые, как пряди кукушкиного льна, и стала водить от лба к затылку, прижимая пальцами кожу. Ловец вздохнул и поёрзал, устраиваясь удобней. Пальцы Тины пустились гулять по его бровям, носу, губам. Как будто рисовали портрет.

– Я урод? – спросил вдруг Ловец.

– Нет, ты совершенство, – ответила Кристина и опять удивилась. Откуда взялось это слово? Стоило ей приехать сюда, как в ней начали прорастать новые слова. Точно лук в баночках на подоконнике в детском саду. – Ты – совершенство, – повторила она и уверенно улыбнулась.

Ловец успокаивался под её руками, и это ощущалось, как закат солнца над морем. Только что бушевал – казалось, душа не выдержит буйства красок и сейчас разорвётся, но вот всё кончилось, и настаёт вечер, ночь, тишина…

Они уснули в заветрии под нагревшимся за день камнем, и тому, кто при слове «подростки» немедленно говорит «секс», следовало бы увидеть эту целомудренную ночёвку. Когда Кристина проснулась, Ловца рядом не было, зато прямо перед её лицом цвёл и трепетал нежный куст едва ощутимо пахнущих колокольчиков.

Вечером их здесь не было!

Тина села и огляделась. Ловец стоял поодаль и облизывал потрескавшиеся губы, наблюдая за ней. Неумолчный ветер гонял вокруг его ног маленькие песчаные вихри.

– Ты умеешь выращивать цветы за одну ночь?! – изумлённо воскликнула Тина.

«Так вот, значит, какое в нём чудо…»

– Да нет, что ты, – рассмеялся Ловец. – Я просто выкопал их и аккуратно пересадил. Всё просто.

– Мог бы разок и соврать, – буркнула Тина. Она была тронута чуть не до слёз, но не знала, как об этом сказать.

Нужные для этого слова ещё не проросли в ней.

Между тёплыми от солнца деревянными шпалами заброшенной железной дороги уютно росли поповник и настоящие ромашки. В тупике стояла цистерна, похожая на заблудившуюся корову. Оранжевые от ржавчины рельсы уходили под исполинские чёрные ворота. Из таких ворот впору выезжать целым космическим ракетам. Или гигантским деталям для атомных станций. Одна створка покосилась и опасно висела на покорёженной петле. Кирпичная, лишённая окон стена поднималась невозможно высоко вверх. Туда, где ещё виднелись полустёртые буквы, каждая – в два человеческих роста: «Продовольственная программа СССР – дело общенародное!»

Ловец, не сбиваясь с шага, нырнул в тёмную щель под воротами. Тина помедлила, но последовала за ним. Собаки принюхались и предпочли остаться снаружи. Полуволк растянулся на шпалах и замер, точно северный эквивалент сфинкса. Хильда бродила в ромашках, вспугивая кузнечиков…

Когда глаза привыкли к полумраку, Тина увидела огромный, почти пустой зал с остатками непонятных сооружений и механизмов. Свет падал сверху широкими косыми полосами, выстилая засыпанный осколками кирпича пол светящимся мозаичным ковром. В одном пятне света крутился и подскакивал Букашка. Он играл с крупным котом. В руке у него был классический бантик на верёвочке. Рыжеватый котище с чёрной полосой на хребте показался Тине очень смышлёным. Он не столько охотился за бумажкой, сколько подпрыгивал высоко вверх, норовя выдернуть у Букашки верёвку. Мальчик со смехом уворачивался.

– Вот это котяра, – шёпотом восхитилась Тина. Когда-то она пыталась «пробить» родителей на котёнка. – Ну и здоров…

– Это вообще-то рысь, – ответил Ловец. – Видишь, какие лапы высокие? И на ушах кисточки.

– Ой, – сказала Тина.

– Не бойся, она ручная. Она у Дезире почти с рождения живёт. Мать её охотник убил.

Букашка весело помахал вошедшим рукой.

– Офигеть, – вырвалось у Тины.

Рысь вспорхнула на плечи малышу, улеглась там и вытянула когтистую лапу, силясь достать-таки неуловимую верёвочку.