Текст книги "Уйти вместе с ветром"

Автор книги: Мария Семенова

Соавторы: Екатерина Мурашова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Ушли обнявшись, с адресом, я осталась. Собрала осколки, пол подтёрла, кабинет проветрила… Уборщицу звать не стала, неудобно, – у заведующей детским учреждением на весь кабинет бормотухой воняет… Пока прибиралась, думала, думала – так ничего и не поняла. Решила – бывает же в жизни!

Только дальше всё было как в сказке, мне потом доктор рассказывал. Пришли они в больницу, Зиночка уже без сознания лежит, трубки там всякие, капельницы… Марина заревела белугой, на пол повалилась:

«Проснись, поднимись, доченька! За тобой мамка пришла!..»

Мужик за карман хватается, где бутылка была, побелел весь, над женой присел, чего делать – не знает. Врачи – они же все в курсе, что ребёнок детдомовский, ничего понять не могут.

Вдруг Зиночка глаза открывает, шепчет: «Мама?»

Медсестра за всех решила, Марину подняла, к кровати подтащила:

«Вот тебе, девонька, мамка твоя!»

Зина улыбнулась:

«Ты за мной пришла?»

Марина на колени встала, голову меж трубок просунула, целует её… все вокруг плачут. Мужик бормотал чего-то, бормотал, потом вдруг в пляс пошёл… Представляете? В реанимационной палате! Прибежал главврач, утихомирил всех, конечно. Зиночка на поправку пошла. Из больницы её Марина прямо домой забрала. И мужик тот с ними прижился. На работу, говорят, устроился, грузчиком в магазин…

– Так что же во всём этом плохого-то, Клавдия Николаевна? – Я тоже украдкой вытерла слёзы, как после доброго мультфильма на Рождество. – Счастье ведь. Посмотреть одним глазком, близко постоять – и то радость!

– Да, конечно, только… – Клавдия Николаевна снова смутилась, опустила покрасневшие глаза.

– Только – что?

– Только ведь это, знаете, было начало…

– Ну, если продолжение хоть вполовину такое же… – бодро подхватила я.

– Такое же! – отчаянно выкрикнула женщина и, словно испугавшись собственного крика, прижала к щекам ладони. Многострадальный платок подбитым воробьём шлёпнулся на пол. – Знаете, не вполовину, а точно такое же, – повторила она уже тише и, окончательно взяв себя в руки, вернулась к рассказу: – Только мы за Зиночку порадовались, как опять всё не слава Богу – Коля Маремьян в спортзале на скакалке повесился. Сняли его, конечно, откачали, а он одно твердит: «Всё равно жить не буду, вон, Зинке повезло, ей и жить, а мне – незачем». Да уж, думаю я, Коленька, так, как Зинке повезло, это один раз на миллион бывает. И что же вы думаете…

– Что?! – наплевав на профессионализм, выдохнула я.

– Явилась мать его, – севшим голосом сказала Клавдия Николаевна и отвернулась. – Через два дня. Из Гродно ехала. И опять всё сходится. Откуда узнала – ума не приложу, ведь прямо в роддоме Колю-то бросила. И сама женщина толком ничего объяснить не может. Такое мурло, прости Господи, глянуть страшно, только для Коли всё одно – мать… Уж я сопротивлялась, как могла, но где там… Увезла она Колю…

– Ну что, впечатляет? – покосился Кирилл.

– Вполне, – ответила Тина.

– В почту пойдёшь? Бяке письма писать?

– Даже и не знаю…

– Что же они – вот так прямо взяли и оставили её там?! – Алла сидела на кровати на пятках и раскачивалась взад-вперёд, точно мусульманин на молитве. – И больше никогда?..

– Именно, – кивнула Тина. Почему-то она совсем Алке не сочувствовала. Даже жутковатую Дезире и то было больше жалко. Не говоря уже о других. – Вот два кулька унесли домой – тебя и Иру. А третий оставили. Побочный результат неудачного эксперимента. Так сама Дезире говорит.

– Я хочу её увидеть!

– Прошлый раз она сама тебя позвала, так тебе ж вроде не понравилось? Хотя если теперь… Ну так флаг тебе в руки и барабан на шею. Я-то при чём?

Алла беспомощно взглянула на Тину:

– Но как же я её без тебя найду?

– А со мной как? Встречу мы с ней не назначали, в телепатии ихней я уж вовсе не рою… Всё, что знала, тебе рассказала.

– Но она больше не зовёт меня…

– Расхотела, наверное. Или другие дела нашлись.

– …Я сидел на высоте «40.1».

– А-а, сопка «Яйцо»! У нас говорили, сначала надо у немца яйцо выдрать, а уж потом… У вас там наблюдательный пункт был. По типу самолётной башни.

– Это есть факт. Оборудован устройствами ночного видения и специальными приборами для корректировки огня.

– Ого! Нам бы такие, мы бы вас быстрее выбили…

– Это не есть просто. Вы не уметь устраивать позиции. Каждый германский ОП есть семь – десять дзотов и дотов, десять – двенадцать штук открытые огневые точки, два-три склада, землянки, ходы сообщений, крытые траншеи, щели с козырьками, окопы, блиндажи, около четырёхсот солдат, два-три наблюдательных пункта с радио и телефонами, проволочные заграждения и минные поля. А у вас? Как есть правда?

Генерал ответил с иррациональной – за давностью лет – завистью:

– Наш ОП – три-четыре дзота, в лучшем случае один НП, две-три огневые позиции, землянка, КП, связь – только телефонная с частыми обрывами, один блокгауз. Крытая траншея – редкость. Двадцать пять – сорок бойцов…

Ответ был полон такой же иррациональной гордости:

– Вы есть видеть! Мы, германцы, уметь!

Из-под приоткрытой двери в освещённые тусклой лампочкой сени вился синий дымок. Полковник знал, что Степан Ильич бросил курить уже лет пять назад. «Неужели старый фашист наш „Беломор“ смолит?!» – подумал он и шагнул через порог.

Больше всего его почему-то удивил тот факт, что Фридрих Золлингер лежал на узкой, аккуратно заправленной койке Степана Ильича, опираясь спиной на две сложенные горкой подушки. В ногах у старого немца сидел молодой, безупречно красивый ариец, похожий на персонажей из фильмов Лени Рифеншталь. Полковник вспомнил приключения девочки Кристины и, удивляясь сам себе (он всю жизнь был категорическим гетеросексуалом), подумал: «За таким бы и я побежал!»

Сам хозяин избы сидел за столом. У его локтя стоял неизменный стакан с чаем и полная пепельница окурков.

Увидев военного в форме, молодой ариец вскочил. В углу встал ещё один, с менее выразительной внешностью, а старый попытался приподняться.

Степан Ильич молча смотрел на Полковника несколько секунд (за это время Полковник заметил, что у немца-старика такие же большие уши), потом спросил:

– Что случилось?

– Противник оказался кучей озлобленных детей с какими-то просто невероятными способностями.

– Откуда они взялись?

– Насколько я сумел понять, что-то вроде генетических уродов. Народились здесь в результате всяких экологических и иных катастроф. Плюс дополнительно сползлись сюда по особому опознавательному сигналу…

– Контакт возможен? Аккуратно переловить по одному?

– Они совершенно асоциальны и чертовски опасны. И, похоже, находятся в процессе активного расширения своего контингента. Приручать их нет ни времени, ни соответствующих ситуации ресурсов. В сущности, это уже не люди.

– А кто же тогда?

Молодой ариец, сидевший в углу, о чём-то спросил старика. Старик ответил. Молодой отчеканил, торжествующе глядя на Полковника, и Фридрих Золлингер перевёл:

– Если бы генетический программа Третий рейх быть исполнять до его конец, на сегодняшний день в мир есть отсутствовать генетический брак.

Полковник вытаращил глаза и не нашёлся, что сказать.

Степан Ильич и красивый юноша невесело рассмеялись.

– Барон, Барон! Иди скорее сюда! А где Александра?

– Ушла куда-то с этим… научным сотрудником… А что случилось, Мариша?

– Барон, я уже ходила к машине. Его там нет. Они пропали…

– Кто пропал?

– Алла и твой Кирилл. Я стала звать их, потом искала в гостинице, везде, он же всегда в машине сидит… И Монморанси нет! Только-только Тина нашлась, а теперь они… Барон!

– Подожди истерить, Марина. – Барон подобрался и сделал попытку рассуждать здраво. – Твои-то дети что говорят? Ты их спрашивала?

– Виталик не в курсе, а Тина… Спроси её сам, я уже ничего не понимаю!

Тина, скрестив ноги, сидела на кровати.

– Алка, скорее всего, ушла встречаться с сестрой, – сказала она Барону. – А Кирилл тут ни при чём. Он… он куда-то в другое место ушёл. Он с Алкой вообще не разговаривал.

– Какая сестра?! – выкрикнула Марина. – Ты сама мне рассказывала, что сестра Аллы умерла семь лет назад!

Пришлось объяснять:

– Это другая сестра. Из местных. Очень крутая.

– Кирилл вообще-то джентльмен, – проговорил Барон. – Если она его попросила, он мог её сопроводить… Тина, это долго?.. Опасно?

– Для Алки – вряд ли, всё-таки Дезире, мне кажется, её не тронет. Вот для Кирилла – не знаю, – подумав, ответила Тина. – А Монморанси Маруся точно сожрёт… Но я думаю, что Кирилл всё-таки куда-нибудь ещё пошёл… Прошвырнуться…

– Не говори ерунды! – раздувая ноздри, сказал Барон. – Куда ему здесь идти?!

– Ширяться втихаря! – огрызнулась Тина. Всё-таки у неё не очень хорошо получалось хранить тайны. – Вы что, будто не знаете, что он на игле сидит?

– Тина, что ты несёшь! – воскликнула Марина и беспомощно обернулась к мужчине. – Барон, да о чём она? Что ты молчишь?! Кирилл что, в самом деле?..

– У него диабет. И инсулина с собой максимум на три дня, – тихо ответил Барон. – Потом – гипогликемическая кома и смерть.

– Чёрт! Чёрт! Чёрт! – закричала Тина. Спрыгнула с кровати и бросилась в дверь.

– Когда они все найдутся, я лично запру эту шайку в своём собственном погребе, – пообещал Порядин. – До окончания событий.

– Позвольте спросить: а как вы видите это окончание? – спросила Александра.

– Проблема должна быть решена в ближайшее время, – жёстко ответил Порядин. – И в этом я рассчитываю только на военных. Иного выхода просто не вижу. Расклад с комиссиями ЮНЕСКО, полевыми лабораториями и прочим не вызывает симпатии просто потому, что я отлично помню предыдущий опыт, предпринятый вашими грёбаными учёными в обход прямого приказа Полковника. Вот его результаты: случайно погибший ребёнок, бесследно исчезнувший инженер, покалеченная иностранка. Может быть, хватит?

Порядин резко повернулся на каблуках и вышел, еле сдержавшись, чтобы не хлопнуть дверью.

– Случайно погибший ребёнок, ага, – произнесла Александра. – Так давайте под бульдозер всех остальных, уже не случайно. С помощью военных…

Барон мрачно вздохнул:

– Ну и что, по-твоему, нам следует предпринять? Прямо сейчас?

Барон искренне волновался за сына. Да и за Аллу, которой прежде практически не замечал. Но произносить «нам», имея в виду себя и Александру, ему всё равно было приятно. За это он себя почти презирал.

– Я попросила Игоря отыскать по своим каналам бомжа-философа, брата Порядина, – сказала Александра. – Я уверена, он здесь знает как бы не больше всех. Вот только захочет ли он с нами говорить?

– Учитывая пропавших детей и ограниченность сроков поисков, весьма вероятно, – сухо заметил Барон.

– Ну, вместе мы с тобой почти половина человека, – усмехнулась Дезире.

Федора в розовом кокетливом платьице с обтрепавшимися кружевами сидела рядом с Дезире. Ела хлеб и пальцами – творог из миски. На Аллу смотрела молча и строго. Алле хотелось, чтобы Федора ушла, но попросить она не решалась.

Вблизи Дезире была почти не похожа на Иру.

– Если ты всё равно знала, откуда ты… и про меня… то могла же дать знать о себе… Просто… Ну, написать письмо родителям… – наконец сказала Алла. – Почему ты?..

– А зачем? – спросила Дезире. – Мамочка с папочкой внезапно полюбили бы уродца, забытого в роддоме пятнадцать лет назад?

– Ну… зачем ты так…

– А как надо? Скажи, как правильно, я попробую.

– Но есть же не только прошлое…

– Да, именно о нём я и хочу с тобой поговорить. Раз ты пришла – ты теперь останешься здесь, со мной? Только не думай, я не Ира, я сильная. Я вообще ничем никогда не болела. А ещё – мы с тобой однояйцовые, и я тебя здорово чувствую. Я быстро научусь и смогу видеть твоими глазами… Только представь! Ты видела мою Марусю? У меня даже с ней кое-что получается, но это, конечно, не то, она ведь не человек. Мы будем вместе – ты увидишь мой мир, он покажется странным, но ты, конечно, поймёшь и привыкнешь. Здесь всё можно – жить, любить, драться…

– Я не умею драться, – сказала Алла.

– Это ничего, – засмеялась Дезире. – Я всю жизнь только это и делала… Буду сражаться за двоих! А тебе – всё остальное.

– А как же… мама с папой? – спросила Алла.

Дезире искренне удивилась:

– Что мне до них?

– Но мне-то… Они же мои… я их… Это… это их просто…

– Да, – согласилась Дезире. – Я как-то не подумала. Не привыкла… Только всё равно тебе придётся решать. Там или здесь. Решай прямо сейчас.

– Сейчас?! – вскрикнула Алла.

– Конечно. – Дезире невозмутимо пожала узкими плечами. – Это только кажется, что решения принимают, всё обдумав и взвесив. На самом деле человек знает своё решение сразу. И ты УЖЕ знаешь…

Алла попятилась, побледнев.

– Федора, дай-ка мне тоже творожку, – невозмутимо сказала Дезире, отвернувшись.

Рука её, протянувшаяся к миске, мелко дрожала и была похожа на скрюченную от напряжения птичью лапку.

– Понимаешь, это же невозможно! Как так – всё разом бросить?! Она… она страшная просто… Да я не про глаза! И родители… Мама просто умрёт… Да и как тут жить? Где, в этих развалинах? Я не умею так, я, может, изнеженная, но я… Я всю жизнь… чтобы город, чтобы компьютер, телевизор, метро, душ с горячей водой… А здесь ещё и зима по девять месяцев…

– Мне-то ты всё это зачем? – удивился Кирилл. – Я с тобой разве спорю?.. Дезире предложила, ты не согласилась, всё нормально… Ты сама найдёшь дорогу обратно?

– Н-не знаю. А что ты…

– Я бы хотел здесь задержаться. На некоторое время.

Монморанси готовился к своему последнему бою. Он не понимал, каким образом пятнистая кошка выросла до столь чудовищных размеров и отрастила соответствующие когти, но это не имело никакого значения. Он, Монморанси, обязан был защитить от монстра сына хозяина и девочку Аллу – малоприятную, но всё равно из его стаи. Кобелёк знал, что шансов на победу практически не было. Только это ничего не меняло.

Бледная Алла с красными глазами и распухшим носом стояла, прислонившись к стене, и бессильно шептала:

– Монморанси, не надо, Монморанси, пойдём…

Атака крошечного фокстерьера была столь яростна и бескомпромиссна, что Маруся, вместо того чтобы в клочья порвать наглую собачонку, зашипела и взвилась на каменный приступок. Монморанси, даже не пытаясь ретироваться, встал на задние лапки, заскрёб когтями по бетону и грозно – так ему казалось – зарычал.

Наверху Маруся почувствовала себя гораздо уверенней, ведь рыси нападают на добычу, прыгая сверху, и подобралась для прыжка, чтобы решить всё одним ударом. Только вот несгибаемый дух противника немного смущал…

До убийства оставались мгновения, но тут собачий и кошачий Боги сработали в трогательном и, увы, нечастом единстве.

– Р-р-р-аф, – негромко сказала Хильда, приветствуя Монморанси и предупреждая Марусю.

Сука решилась высказаться первой, безошибочно оценив напряжённость момента и зная категорическую молчаливость своего спутника-полуволка.

В окрестностях завода на исходе северного лета водилось множество нежных, жирных грызунов, живших колониями. Хильда уже выучилась их ловить, очень неплохо проводила время и не собиралась искать добра от добра.

Знакомый лай фокса, прозвучавший так неожиданно, Брунгильду удивил и встревожил. Она сразу поняла, что пёсик угодил в переделку. О существовании большой пятнистой кошки Хильда успела благополучно забыть. Раньше она, скорее всего, предпочла бы не вмешиваться, но теперь она была не одна. У неё имелась пусть маленькая, но стая и – главное! – храбрый вожак. И ведь Монморанси тоже когда-то был членом её стаи… В этом месте своих смутных рассуждений Хильда решила, что пора бы что-нибудь и предпринять.

Полуволк, как она и ожидала, пошёл следом за ней.

Маруся правильно оценила изменившееся соотношение сил, перепрыгнула на более высокий карниз и, презрительно вздёрнув короткий хвостик, удалилась сквозь выкрошившиеся кирпичи в соседнее помещение.

Хильда приветственно заулыбалась и замахала хвостом. Пальма-хвост полуволка оставался неподвижен. Монморанси на деревянных, всё ещё не сгибающихся лапах подошёл к Хильде сзади, привстал на задние лапки и обнюхал её, как положено нормальному кобелю. О, эти дивные, эти влекущие ароматы… Полуволк даже чихнул от возмущения. Хильда величественно развернулась и привычно лизнула фоксика в нос.

Полуволк отвернулся. Без подобных существ его стая явно могла обойтись. Хильда вздохнула. По своим убеждениям она всегда была за мир во всём мире. Но идеал оставался недостижимым, пока в этом самом мире наличествовала такая важная сущность, как кобели.

– Монморанси, пойдём домой, – где-то сзади всхлипнула Алла. – Нас здесь не надо, Монморанси. Пойдём…

Она явно нуждалась в покровительстве. Фокстерьер отвернулся от Хильды и полуволка и с достоинством удалился.

Ветер гнул росший в расщелинах иван-чай и бросал на скалы клочья желтоватой пены. У Ловца налились тёмные круги вокруг глаз, а рот обметало тусклой коростой.

Тина встала на цыпочки, но всё равно сумела дотянуться губами только до его уха.

– Опять голова, да? – с сочувствием прошептала она и погладила ладонью белые, холодные, слегка влажные волосы. – Бедный…

– Ничего. – Ловец осторожно, чтобы не треснула корка, улыбнулся краешком губ. – Как ты?

Тина пришла в его объятия, как в тёплую комнату с мороза.

– Всё ужасно, ужасно, ужасно, а я – дура, дура, дура, – скороговоркой пробормотала она. – Алка и Кирилл! Помнишь, я тебе говорила, что Кирилл колется? Так вот, оказывается, у него диабет, и надо инсулин, а он ушёл с Алкой искать Дезире, и прошло уже полтора дня, а у него инсулина всего на три, остальной у Барона остался. И Кирилл умрёт, если его не вернуть!

– Плохо, – сразу согласился Ловец. – Алла скоро вернётся в посёлок. С ней всё в порядке, Дезире отослала её, но совсем пропасть не позволит… А вот Кирилл правда делся куда-то. Может, ушёл со всеми нашими на север… Зачем только, не знаю. Я, конечно, смогу их найти, но уложусь ли в полтора дня? У тебя этот инсулин с собой?

– Дура, дура, идиотка кромешная! – закричала Тина, мучительно сморщилась и стукнула себя кулачком по голове. – Я даже не подумала!

– Возвращайся в посёлок, бери лекарство. Я буду ждать тебя на берегу, у могилы Жадины, помнишь? Беги, времени нет.

– Кристина, нет никакого способа добраться до северного побережья за один день. Там нет дорог, так что никакой транспорт не поможет. Разве что у твоего приятеля вертолёт, – усомнился Барон. – Или телепортатор…

– А то мы знаем, что у них есть в распоряжении, – возразила Кристина. – Может, и телепортатор. Так вы лекарство дадите?

– Дам, – после некоторого колебания согласился Барон. – Тем более что других вариантов не видно… Только ты уж сама не пропадай больше, договорились? Пожалей мать…

– Он не звал меня с собой, – сказала Тина. – Значит, вернусь.

– Что им известно о мире? Умеют ли они, к примеру, читать и писать? – спросила Александра.

– О, у них самые причудливые источники информации. Некоторых я пытался учить. Например, Художника. Приносил ему краски и бумагу. Альбомы по искусству показывал…

Философ стоял, прислонившись к розоватому стволу сосны. Его неизменный спутник сидел поодаль на корточках и, прикрыв глаза, длинными пальцами обрывал лепестки ромашки.

– Кстати, – вспомнила Александра, – Кристина говорила, что видела среди них вашего молчуна. И вроде бы, в отличие от меня, даже слышала его голос…

– Родион редко разговаривает словами. У него другой язык. Он – мим. Когда-то считался одним из самых талантливых в стране, пользовался известностью. Творческий человек – нервные окончания наружу и… водка. Вы же меня понимаете?

– На самом деле не очень. Мне как-то понятнее, когда спиваются рабочие на конвейере и офисные служащие. Но факты – упрямая вещь. Родион тоже… – «проводник», как Тина сказала?

– Да, он привёл Дезире и ещё нескольких. Он умеет с ними ладить лучше, чем я. Слова мешают пониманию, а я… по изначальному обеспечению судьбы я весь состою из слов. К тому же из таких, которые практически не пригодны в человеческой жизни…

– Да ладно, я всё-таки сама из научной среды, из того же Ленинградского университета…

– Вы, как я понимаю, естественник. Это другое дело. Вы знаете, как философская энциклопедия определяет любовь?

– Ну и?

– Слушайте: «Любовь – универсалия культуры субъектного ряда, фиксирующая в своём содержании глубокое индивидуально избирательное интимное чувство, векторно направленное на свой предмет и объективирующееся в самодостаточном стремлении к нему. Любовью называются также субъект-субъектное отношение, посредством которого реализуется данное чувство». Что бы вы стали с этим делать?

– Хм, – задумалась Александра. – Ваша правда: без пол-литры не постичь… Но здесь и сейчас мне почему-то крепко сдаётся, что именно со стороны науки и философии может оказаться видней: с чем же мы тут столкнулись?

– Трудно сказать. Мы не знаем и, скорее всего, никогда не узнаем, кто и зачем взрывал дома в Москве и небоскрёбы в Нью-Йорке. Саморегуляция системы, я так думаю. Как наводнения и лесные пожары. Есть ведь разные уровни… Саморегуляция литосферы – извержения вулканов, землетрясения. Есть социальные регуляционные процессы – войны, революции. Но как регулируется ноосфера Вернадского? Что мы знаем об этом?

– Но почему – дети? Знаете, меня именно это больше всего пугает…

– А кто же ещё? Мы живём в мире, который в материально-информационном смысле жутко избыточен. Значит, по закону сохранения вещества и энергии где-нибудь должен был развиться огромный недостаток. Из другой сферы, не информационной и не вещевой. Если поразмыслить, легко догадаться, где окажется эта дыра. Там, где вещи и информация пока не имеют собственной ценности. То есть в детстве.

– Тогда Эдит права. Мир должен узнать, и…

– Не смешите меня. Вы что думаете, наш бравый Полковник действует на свой страх и риск? Нет, конечно. У него уже давно есть соответствующие указания из Центра. Единственный здесь человек, который пока сгибается под тяжестью личной, из позапрошлого века пришедшей ответственностью, это мой отважный и несчастный брат – Ваня Порядин… Нет, Александра, мир не хочет о них знать. Так же, как не хочет знать о сотнях других, не менее страшных, прямо-таки душераздирающих вещей. Есть граница приемлемости. Так вот, они – за этой границей.

– Но ваша саморегуляция ноосферы… она ведь работает вне зависимости от таких границ?

– Безусловно. Отринули их со страхом и брезгливостью и в итоге вывели – что?.. Новый вид человека? Я плохо разбираюсь в биологии, но она здесь определённо присутствует. Несколько десятилетий экспериментов над этой землёй… В результате стали рождаться… Дело даже не в уродстве или болезнях… Ну как бы вы отнеслись, к примеру, к тому, что ваш новорождённый ребёнок скалит зубы, уже имеющиеся с рождения, и поджигает взглядом занавески? Или, не умея ходить, непонятным образом перемещается из кроватки в собачью будку во дворе? Этих детей пытались сдавать в интернаты, там они сразу гибли… надеюсь, не надо объяснять почему. Потом… какой-нибудь специалист по древнему язычеству сумел бы объяснить лучше… В общем, здесь, на берегу озера, есть такое место, где их стали попросту оставлять. Его называют Проклятым Утёсом, хотя по сути это скорее не утёс, а, наоборот, лощина… Оставляли, разумеется, тайком. Местный поп пытался бороться, проклинал, провозглашал анафему бесам или как там это у церковников называется… Некоторые дети выживали. Чем больше их становилось, тем больше шансов появлялось у следующих. Родион и я, потом Клавдия Николаевна из Петербурга, ещё двое-трое… мы принимали некоторое участие… Свидетельствую: у этих детей есть одно коренное отличие от обычных. Их нельзя воспитать людьми, как нельзя воспитать дерево, или волка, или закат, или морской прилив. Можно укротить, сломать, изуродовать, убить, но… Мне всё время страшно, когда я об этом думаю. Водка спасает. Ненадолго…