Текст книги "По образу и подобию (СИ)"

Автор книги: Мария Шмидт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

Великий Магистр замолчал. Видимо, дал Егору время на осмысление.

– Ланаор не должен сердиться на Егора Николаевича, это его подопечная, и вся ответственность за ее поступки лежит исключительно на нем. Ну и на Конерсах, – высказал свое мнение Николас.

Великий Магистр не стал никак комментировать это мнение, с тем же хмурым выражением лица продолжил:

– Подведем итоги. Аримания по-прежнему нуждается в защите. Хотя торговцам удается сдерживать натиск танларцев, мы отчетливо понимаем, что нападения не избежать. Риторика, разворачивающаяся на страницах их газет и журналов, не дает нам и толики надежды на взаимовыгодное сотрудничество даже в отдаленных перспективах. Напротив, повсеместно звучат призывы к захвату земель с последующим их разделом. Но ведь не просто так Всевидящая отправила к нам столько иномирцев. Егор, сейчас эти люди собираются на храмовой площади. Мне очень жаль, что мы проявили недальновидность и не начали изучать твой язык. Вынужден признать, что по-прежнему можем надеяться только на твою помощь. Я не знаю замыслов Всевидящей, но уверен, что она достойно отплатить тебе за труды.

На этот раз не дожидаясь просьбы Николас перевел речь Великого Магистра на русский, но Егору и так все было понятно. Неожиданная догадка вдруг обожгла сердце. А что, если его Наташа с Ромкой уже здесь?

– Тогда не будем откладывать встречу с земляками, – проговорил Егор, поднимаясь.

Старик довольно улыбнулся и качнул головой в знак согласия.

– Мы делаем все возможное для того, чтобы прибывшие были обеспечены всем необходимым. В настоящее время все одеты, накормлены, предоставлено временное жилье. Вопрос постоянного места проживания решится со дня на день. Но это все, что мы можем сделать. Их дальнейшая судьба во многом зависит от тебя, Егор.

* * *

На храмовой площади было многолюдно. Больше всего народа столпилось у Храма, именно туда и направил Егор коня неспешным шагом. Он внимательно рассматривал толпу, искал Наташу. А еще вслушивался в разговоры, пытаясь понять, что случилось со всеми этими людьми.

Как радостно было слышать родную речь, видеть соотечественников. Даже в ариманской одежде все эти люди сразу виделись своими, с местными точно не спутаешь. Столько народу. Он высматривал Наташино лицо, но пока тщетно. Бросался в глаза южный загар и особый говор. Что с ними случилось? Почему все здесь? Откуда они? Почему не в своей одежде, а в местной, подобранной наспех? Долетавшие разговоры ясности не добавляли.

Люди неохотно расступались перед всадниками, Егор приметил двух парней с военной выправкой, один проговорил другому, не скрывая насмешки:

– Смотри, Паш, еще начальство прибыло. У этого вон какая рожа, важный такой, а сам на коне верхом. Типа деревенский, что ли.

– Хорошо еще, что не на мамонте, – хохотнул в ответ приятель, – с местным уровнем развития ничему не удивлюсь. Думал, Ашхабад – дыра, а это уж не знаю, с чем и сравнивать.

– Вот и я говорю, средневековье какое-то. Обошли три квартала, ни телеграфа, ни радио, ничего. И никто по-нашему ни слова.

Стоявшая позади говоривших женщина заметила внимание Егора и одернула парней:

– Хорош языками молоть. Скажите спасибо, что вообще живыми остались.

Женщина эта напомнила чем-то Егору Таисию Петровну из отдела кадров завода.Такая же высокая, сбитая. При необходимости любого за пояс заткнет. Ее побаивались и уважали все, даже сам директор лишний раз старался не спорить.

– Тёть Тамар, ну правда же, – попытался было отбиться тот, что Паша.

Теперь Егор как раз поравнялся с ними, придержал коня.

– Полагаю, эволюция этого мира благополучно обошлась без мамонтов, – заметил он довольно громко.

Все разговоры вокруг моментально стихли.

– А вы что, по-нашему понимаете, что ли? – растерянно пробормотал тот, что насмехался над Егором.

– А что, так заметно? – заговорщически спросил Егор.

– Простите, – парень покраснел.

– Мир отсталый, спорить не буду, – продолжил Егор, выпрямившись в седле, – но для того, чтобы вернуться, нам всем предстоит проделать очень длинный путь.

Похожая на кадровичку женщина вскинула подбородок:

– А сам кто такой будешь? И если знаешь что по делу, так прямо и говори, нечего туману напускать. Видишь, люди и без того с толку сбиты.

– По делу много что сказать могу, только разговор этот быстрым не получится. Зовут меня Карпенко Егор Николаевич, бывший инженер тракторного завода, теперь здесь промышленность поднимаю, временно.

– Так ты что, свой, что ли?

– Свой, – ответил Егор с улыбкой.

– Свои так не одеваются, – второй парень недоверчиво смерил Егора взглядом, – не видите, что ли, он же из тех, кто драпали от Советской власти так, что только пятки сверкали. Погодите, сейчас он нам еще что-нибудь про «боже царя храни» завернет.

– Так и ты на вид совсем не комсомолец, – усмехнулся в ответ Егор.

Одет парень был в добротный кафтан с золотистой оторочкой, из-под кафтана выглядывала шелковая рубаха.

Замечание Егора вызвало смех в толпе.

– Что дали, то и одел, – стушевался парень, осознав, как сглупил.

– Пашка, который раз говорю, язык прикуси, – одернула его женщина.

Тот недовольно засопел, но промолчал.

– Это племянник мой, не обращайте внимания, – извинилась женщина перед Егором, – усы выросли, а ума нисколько не добавилось. Вы лучше скажите, домой нам как вернуться?

Толпа одобрительно загудела.

– Все, что могу сказать по существу, товарищи, – Егор окинул взглядом собравшихся, – это не Земля. Не наш мир. Не наша планета. И вы, и я были перемещены чьей-то волею сюда. Я здесь, считай, год как. Обратной дороги пока не нашел, но есть кой-какие соображения. У нас еще будет время это обсудить.

– Может вы и правы, – осторожно заметила женщина.

– По крайней мере, это хоть как-то объясняет все, с чем мы столкнулись, – вперед протиснулся сухонький старичок.

Он протянул руку Егору:

– Михайло Степаныч я, сторожем был при фабрике. Первую мировую прошел, на вторую не взяли по инвалидности.

Егор быстро спешился и пожал крепкую стариковскую ладонь.

– Егор Карпенко, гвардии сержант, первый Белорусский.

Слова эти произвели свой эффект. На лицах окружавших Егора земляков засверкали улыбки, оба незадачливых оппонента вытянулись по стойке смирно.

– Михайло Степанович, – спросил Егор нового знакомого, – поясни, как ты видишь причину того, что вы все здесь оказались. Есть предположения?

Старик прищурился и ответил:

– Да шут его знает. Земля затряслась, свет померк, глаза открыл, – весь в пыли и грязи стою посреди залы. Вон в том здании, – он показал скрюченным пальцем на храм.

– Так американцы накрыли нас своей бомбой ядерной, вот и все. Прямо ночью. Пожалуй, все, кто уцелел, здесь, – нетерпеливо встряла в разговор молодая женщина с годовалым ребенком на руках, – уж как оно произошло, непонятно, никто не помнит, что было между взрывом и тем, как очнулись. А еще у нас ведь ночь была, жара, духота, считай, все в исподнем оказались. Оно хоть и срам, да что теперь. Какая-то сила спасла, слава тебе Господи. А возвращаться, может, и некуда теперь.

– Прямо-таки ядерной? – Егор оторопел.

– Да кто его знает, – ответила вместо молодой кадровичка, – мы все из Ашхабада, из разных районов. Ночью как тряхануло. Только успела добежать до парней, они ж на побывку на пару дней всего, спали как убитые, а тут и сложился потолок. Может, землетрясение, кто его теперь разберет. Счастье, что живыми очнулись. Руки-ноги целы, и то хорошо.

Осознание того, что на Земле могло произойти что-то непоправимое, обожгло Егора. Вспомнилась Оля. Неужели спешила к собственной погибели? Нет, не может быть. Как бы то ни было, не могли американцы такого сотворить. Ведь только-только война закончилась, кто ж в здравом уме заново запустит чертов механизм уничтожения людей с лица Земли?

– Что скажешь, Михайло Степанович? – спросил Егор старика.

– Да что тут сказать. Могло быть землетрясение. Дня за два слышал разговор, что в горах змеи начали выползать из всех нор, мол, не к добру такое. Вот оно и долбануло. Животные они ведь всегда лучше беду чуют. А вот как мы все при этом здесь оказались, такого я не понимаю. А сам ты что думаешь? Сам-то как здесь?

– Да уж, – Егор не знал, что ответить, потому решил сменить тему, – ладно, соображения у меня есть, но то разговор долгий. А пока лучше насущными делами заняться. Скажи мне, как вас разместили? Обеспечили всем необходимым?

– Ну, долгий, так долгий. Ты, главное, не теряйся, – старик перевел взгляд на женщину с ребенком, потом на все так же вытянутых в струнку парней, их тетку, на других, стоящих поблизости, – разместили хорошо, грех жаловаться, и накормили, и напоили, и ночлег обеспечили.

– Вот и ладно. Об остальном позабочусь, – Егор вскочил в седло.

– Николаич, – окликнул его старик, – ты только скажи, мы здесь надолго?

– Надолго, – ответил Егор и направил коня к величественному серому зданию.

Толпа расступилась, пропуская всадников.

Глава 20. Дневник Эринии Конерс (9-11 июня 1958 года)

Дневник Эринии Конерс

Ленинград, 9 июня 1958 года.

К черту все.

У меня теперь новая жизнь.

Я все начну с нуля.

Дневник Эринии Конерс

Ленинград, 10 июня 1958 года.

Три дня злилась, но сегодня, кажется, отпустило.

Меня все предали в Аримании. Логично, что теперь я здесь.

Ладно, не все, это я несколько преувеличила.

Но все равно очень больно.

Ланаор стер у толидерского целителя все воспоминания обо мне. Когда спросила, зачем он это сделал, то получила ответ, что это единственный способ уберечь меня от глупых ошибок. И что если я захочу снова там работать, он снова сотрет память целителю, и если тот потеряет разум после этого, вся вина будет полностью на мне.

Как смеет он решать за моей спиной? Кто дал ему такое право?

Но самое обидное, это разговор с Егором Николаевичем.

В то утро Ромка позвал меня на испытательный полет. Никогда не задумывалась, какая опасная у него профессия. Было много зрителей, в основном все работники конструкторского отдела Карпенко. Ромка представил меня как свою невесту, отчего мне сделалось неловко. Но это ладно, хотя, конечно, мог бы и спросить сначала, согласна ли я. Все улыбались, что-то шутили, желали счастья. Потом он поднял в небо красивый самолет и даже умудрился качнуть крыльями. Летчики так приветствуют своих близких. Это так трогательно.

А потом, когда Ромка посадил самолет, и его увели на какое-то обследование, Егор Николаевич пригласил меня в кабинет и попросил расстаться с Ромкой. Сказал, что сломаю ему жизнь. Что с таким характером как у меня и с той властью, что имею в руках, могу кому угодно жизнь испортить. А сын у него один. «Оля, я всегда заботился о тебе как мог, поддерживал. Вспомни то время, когда ты была ребенком. Для того, чтобы увидеться с тобой и поддержать, я стольким рисковал. И потом во всем помогал. Прошу тебя, пойми, не пара вы с Романом. Оставь его. Он молодой, встретит другую девушку, создаст семью. Ну какая из тебя жена, Оля, посмотри на себя».

И ведь Ланаор говорил о том же. Что со мной не так? Почему я не могу быть хорошей женой?

Егор Николаевич говорил, а я смотрела на него и не могла поверить, что все это происходит со мной. Значит, и для него я теперь тоже чудовище? Но ведь я считала, что мы с Егором Николаевичем друзья.

Мне нечего было сказать.

Больше не могла слушать.

Сама не знаю зачем, ушла порталом в Толидерскую Падь.

И узнала, что Ланаор стер все воспоминания обо мне.

Потом ворвалась на собрание Первого круга.

Я ведь чудовище, чего стесняться. Помню, захотела, чтобы все уснули. И даже ничего не делала, само получилось.

– Ты не должна так поступать, – Ланаор подошел, поправил мне воротник пальто.

– Зачем ты так? Это была моя первая нормальная работа, – я ударила его по руке.

Он усмехнулся.

Мы стояли друг напротив друга. Я смотрела ему в глаза, чтобы понять. Но видела только черноту.

– Так будет лучше, – сказал он спокойно.

– Кому лучше?

– Тебе.

– С чего ты взял?

– Эриния, я всю жизнь о тебе забочусь, мне лучше знать.

– Я не Эриния, я – Ольга!

– Как хочешь, это не меняет дела.

Я сорвалась, что-то ему кричала, а он настаивал на том, что действует в моих интересах. И что если я не отступлюсь, он будет каждый раз стирать память Тони Мэлариусу, пока тот не сделается безумным. Но винить в том я смогу только себя.

И это тоже было невыносимо. Хлопнув дверью со всей силы, побежала вниз. У Магистра в фойе огромное зеркало, когда-то я уже делала из него портал.

Не представляю, как это у меня получилось, ведь за последние десять лет ни одно зеркало не отозвалось. Я была в отчаянии, и все, на что оставалось уповать, это моя мама. Знаю, что ее давно нет в живых, но привыкла считать, что она оберегает меня откуда-то сверху. «Мамочка, пожалуйста». И портал открылся.

Перепугала Агнессу Ильиничну. Она подумала, что воры вломились. И долго не могла поверить, что я – это я. Не то, чтобы не узнала, просто столько лет прошло. Оказывается, Агнесса Ильинична ждала нас каждый день. И уже почти перестала надеяться.

Ее лицо стало совсем стареньким, морщинок заметно прибавилось. Но характер все тот же боевой. Я рассказала, что учусь быть целителем, попросила разрешения немного помочь ей со здоровьем. Агнесса Ильинична махнула рукой, мол, экспериментируй. И уже на следующее утро потащила меня на экскурсию. Даже не знаю, может, я как-то перестаралась? Потому что к вечеру уже готова была свалиться от усталости, а Агнесса Ильинична еще и ужин приготовила, и стол накрыла. «Мое поколение очень крепкое, не вы, дохляки», – прямо так и сказала. А еще предложила остаться и поступить в институт на врача.

Я дома.

В это даже трудно поверить.

Глубокая ночь, а я все сижу у окна и совершенно не хочу спать. За окном белая ночь. Надо закрыть шторы и постараться уснуть.

Как мне не хватало всего этого.

Ходили в Кировский на Кармен. Впечатлило все. Здание театра снаружи и внутри, его история, которую рассказала Агнесса Ильинична. Звучание оркестра. Музыка Бизе. И сама Кармен.

Завтра идем в медицинский институт, посмотреть, что и как. Агнесса Ильинична рассказала, что раньше в нем обучали только женщин. Она так много знает, это удивительно. Я счастлива, что могу слушать ее рассказы, видеть своими глазами такие важные для истории здания. И жить здесь.

Получили дубликат свидетельства о рождении, узнала, что нужно для того, чтобы получить паспорт. Еще нужен аттестат, здесь придется пойти на хитрость. Пойти на самом деле учиться в школу хоть на один год у меня просто нет времени, значит, придется немного нарушить правила. Но ведь не всегда получается в жизни делать все по правилам. Так Агнесса Ильинична говорит.

Дневник Эринии Конерс

Ленинград, 11 июня 1958 года.

Побывали в медицинском институте. Что-то мне стало страшно, вдруг не примут? Или вдруг не смогу здесь учиться? Все, что увидела, очень интересно, теперь нервничаю. Здесь есть профессора, которые работают над учебником анатомии. Считаю, что анатомию надо изучать в первую очередь.

После медицинского поехали в Зеленогорский парк. Ехать, конечно, далековато, но оно того стоит. Море, пляж, в парке очень красиво. Сегодня там были художники, рисовали. Долго наблюдала и сделала неутешительный вывод: я совершенно ничего не умею.

Ничего не умею и ничего не знаю. Ни как в метро ехать, ни как за трамвай платить. Даже в магазинах теряюсь.

Агнесса Ильинична сказала, что это все усталость от большого количества впечатлений, всему научусь и ко всему привыкну со временем. Надеюсь. А то попала в глупую ситуацию, даже стыдно писать об этом.

В Аримании все было просто и понятно. Интересно, как там Конерсы? И Ромка? Агнесса Ильинична сказала, что лучше синица в руках, чем журавль в небе. Молодым девушкам надо выходить замуж, рожать детишек. Жить.

А еще она говорит, что детская влюбленность редко перерастает во что–то большее. Просто первый опыт любви. И это нормально, что он может быть грустным. Жизнь она вообще такая, разнообразная.

И еще говорит, что Ромка – хороший. Настоящий и надежный, был таким с самого детства. А Ланаор – романтик, от таких вообще подальше надо держаться.

Кажется, она не совсем права. Но спорить не стала.

Глава 21. Дорога в Ленинград. Детский дом

Ашхабад,

7 октября 1948 года

Маленькая глупая девочка не могла знать, что в эту ночь на Земле произошло мощное землетрясение, похоронившее под руинами десятки тысяч жителей южного города. Дома, сложенные из необожжённых кирпичей, развалились за считанные минуты. Вместе со стенами обрушились потолки, которые многие годы наращивали глиняным раствором. Эриния кинулась в неизвестность и оказалась зажатой в тесном пространстве. Она не знала, что всего несколько буковых досок столешницы спасают ее от метрового слоя глины над головой. Но зато сразу поняла, что здесь практически нечем дышать.

В эту ночь сотни обреченных погибнуть под завалами жителей города были спасены, оказавшись в Аримании. Оле Петровой тоже повезло. Она не задохнулась, а впала в некое оцепенение. И это настоящее чудо, что ее маленькая жизнь не оборвалась за те долгие часы, которые она провела под завалом.

Голоса становились все громче, отзываясь болью в висках. «Живая!», – раздалось где-то совсем рядом. Девочка вдохнула и закашлялась, пыль была повсюду.

– В лазарет, быстро!

Ее несли, потом положили. Среди множества звуков в памяти отозвался один смутно знакомый… машина. Так шумят большие грузовые машины. Пол, на котором она лежала, мелко дрожал, ее куда-то везли.

Оля разлепила глаза. Высоко над нею синее небо, облака.

Машина остановилась, замолчала. Всех стали выгружать. Мужчина с грязным лицом, в пыльной одежде, нес ее на руках, потом снова положил, почему-то на землю.

Оле здесь не нравилось. В воздухе стоял ужасный запах, в голове шумело. Какие-то голоса просили о помощи, стонали. И это не было кошмарным сном.

Она должна было уйти отсюда как можно скорее. Туфли все еще были крепко зажаты в руках.

Девочка поднялась, обулась.

Из-за тумана в голове было очень трудно разобраться, куда идти.

Оля стала пробираться между беспомощно лежащими людьми. Почему-то было трудно удерживать равновесие, она чуть не упала несколько раз.

– Ты куда? – остановила ее какая-то женщина.

– Мне надо в Ленинград, – ответила Оля.

– Далековато. Ты чья будешь, родители где работают?

– Я из Ленинграда.

– Здесь у родственников жила? Есть кому тебя забрать?

– Нет, мне надо в Ленинград.

– Понятно. Хоть имя помнишь? Как зовут тебя?

– Петрова Оля, Невская, десять, Ленинград.

– Хорошо. Голова болит? Посмотри на меня.

Женщина потрогала голову Оли, заставила посмотреть во все стороны, ощупала руки и ноги. Потом стала спрашивать, где болит.

– Нигде не болит, – на всякий случай ответила Оля.

Другая женщина крикнула:

– Валь, ты там что застряла? Не управляемся. Пусть ее в детдом везут, там разберутся.

– Знаю я, как они там разберутся, – ответила та, что разговаривала с Олей.

Потом снова обратилась к Оле:

– Странная ты какая-то. Но по одежде вижу, что не из простых. Давай-ка я тебя в милицию отведу. Пусть разбираются.

От слова "милиция" Оле сделалось совсем нехорошо на душе. Может, что-то в глубине памяти отозвалось. Или просто не понравился тон говорившей, было в нем что-то настораживающее.

– Нет, не надо, пожалуйста, – ответила Оля.

Она посмотрела женщине в глаза и попросила:

– Пожалуйста, помогите мне попасть в Ленинград.

– Вот же, – женщина поморщилась, словно от боли.

А потом взяла Олю за руку и повела куда-то.

У края навеса закончили погрузку в машину тяжелораненых.

– Слушай, Петрович, что хочешь делай, а увези ребенка отсюда. У нее шок, помнит только, что из Ленинграда, адрес назвала. Она и правда не местная, посмотри на нее. Может в гости приехала. Отправь ее самолетом до Ташкента. Там уже разберутся.

– Валентина, не выдумывай, видишь, кого везу?

– Ну ты что, не человек, что ли?

– Валентина, не задерживай.

Но Валентина не отступалась.

Мужчина посмотрел на девочку красными воспаленными глазами.

– Как зовут-то?

– Оля Петрова. Помогите, пожалуйста. Меня мама ждет.

– О как. Ладно, поехали, Оля Петрова. Залезай в кабину.

Потом Оля долго летела на самолёте до города Ташкента. Там ее передали милиции, так положено. Мужчина с толстым лицом аккуратно записал на бумагу адрес Оли в Ленинграде, а потом сказал, что сначала надо отправить запрос. А Олю временно разместят в детском доме.

Название места, где ей предстоит немного пожить, заинтересовало Олю. Но она никак не ожидала, что попадёт в мрачный серый дом, где на нее уставятся с любопытством десятки глаз. И что все дети в этом доме будут одеты в плохую одежду, а головы их и вовсе окажутся с щетинистым ежиком волос или даже совсем лысые.

– Пока мы ищем твоих родителей, ты поживешь здесь.

Милиционер, который ее привел, повернулся и ушел.

– Я не хочу здесь, я хочу домой, к маме.

– Каждый раз одно и то же, – недовольно проговорил директор детского дома, – что за работа у меня такая.

А потом обратился к подошедшей девушке:

– Юлдуз, принимай новенькую. Из Ашхабада. Волосы состричь, одежду продезинфицировать. У них там сейчас не дай Бог что творится. Чего угодно можно ожидать. Беда.

Олю отвели в небольшую комнату, велели сесть на стул в центре.

Когда упала на пол первая прядь, Оля попыталась убежать, но крепкие пальцы больно сжали плечо.

– Сиди не дергайся, – грозно прикрикнули на нее.

Оля не ожидала такого обращения. Она притихла и с ужасом наблюдала, как волосы падают и падают вниз. Когда все закончилось, ей разрешили посмотреться в маленькое зеркальце. Огромные глаза, торчащие уши и лысина. Теперь Оля стала такая же, как и все здесь. Потрогала голову, заплакала.

– Нюни не распускай, здесь этого не любят, – девушка крепко взяла ее за руку и отвела в другую комнату.

Оле было стыдно, но ее заставили раздеться и встать под струи теплой воды. Мыться надо было коричневым мылом с невкусным запахом. Потом дали маленькое серое полотенце и одежду. Такую же как у всех здесь.

Потом отвели в большую заставленную кроватями комнату, показали на ту, что в самом углу, далеко от света.

– Днем на кровати не сидеть. Эта тумбочка твоя. В тумбочке должен быть порядок, хранить продукты запрещено. Если опоздаешь на ужин, останешься голодной. На кухне еду не клянчить. Чужого не брать, с крысами у нас разговор короткий. Уроки делать в учебной комнате.

Оля стояла у серой кровати и не знала, что ей теперь делать.

– Меня зовут Галия, а тебя? – к ней подошла худенькая девочка.

– Оля. Как уйти отсюда? Где выход?

– Да ты не переживай, тут нормально, – посочувствовала Галия, – я сначала месяц проплакала с непривычки, а теперь уже ничего, привыкла.

Олю это нисколько не устраивало. Она поджала губы и демонстративно отошла к окну. С большого дерева во дворе облетали желтые листья. Получается, что в один день Оля из весны перенеслась в осень.

– Я тут ненадолго. Скоро из Ленинграда приедет мама и заберет меня.

– Пусть так и будет, – согласилась Галия, – пойдем на ужин.

Ташкент,

9 октября 1948 года

– На краю деревни стоит новая избушка, – учительница Ксения Михайловна показывает голосом, что предложение закончено.

Затем неспешно продолжает:

– В этой избушке живут дедушка Петр Семенович и бабушка Наталья Сергеевна.

Класс пишет диктант. Поскрипывают перья, ученики старательно выводят слова. Слышно, как жужжит и бьется в окно муха, но на нее никто не обращает внимания. Оля сидит перед чистым листом бумаги и не знает, как выполнять задание.

– Петрова, ты почему не пишешь? – строго спрашивает Ксения Михайловна.

– Я не умею.

По классу прошел смешок.

– Тишина! – произносит учительница.

Класс замолкает, но все повернулись к Оле.

– После уроков подойдешь ко мне, – назидательно говорит Ксения Михайловна.

От ее тона холодеет внутри.

Диктант продолжается. Не зная, что делать, Оля пишет по памяти большое ариманское стихотворение про лес и дом на его окраине. Эту чудесную сказку Элоя любила читать ей перед сном. Вдруг сидящая рядом девочка толкает под локоть, на листе расплывается большая жирная клякса. «Детдомовская», – презрительно шепчет соседка по парте и показывает язык. Оля не успевает ответить, как та тянет руку и говорит:

– Ксения Михайловна, а новенькая рисует какие-то каракули, целый лист испортила.

Учительница подходит, забирает выданную в начале урока самосшитую тетрадь и недовольно кладет себе на стол. Затем продолжает диктовать. Класс старательно выводит буквы, а Оля сидит, опустив голову. "Скоро приедет мама и заберет меня", – тоскливо думает Оля, рассматривая наплыв краски на поверхности стола.

* * *

Когда уроки закончились, Оля нашла Ксению Михайловну в учительской комнате. Строгая наставница смерила ее взглядом, взяла тетрадку с учебником и провела в опустевший класс.

Оля стояла у учительского стола и безнадежно смотрела на непонятный текст в учебнике.

– Ты совсем не знаешь букв, – проговорила Ксения Михайловна, – скажи, где ты училась?

– В школе, потом дома, – призналась Оля, – учителя ко мне приходили домой.

– Хорошо. А чему тебя учили? Расскажи.

Холодный тон Ксении Михайловны пугал, мысли Оли начали путаться. Она еще слишком плохо знала русский язык и не смогла бы рассказать, какие предметы успешно освоила. Потому просто молчала, опустив глаза.

– Хорошо. Что это? – спросила Ксения Михайловна, открыв тетрадь с Олиными записями.

На странице красовалась жирная клякса.

– Это нечаянно получилось, она меня толкнула.

– Я спрашиваю, что это за значки? Ты сама это придумала?

От Ксении Михайловны исходило такое давление, что впору было расплакаться от бессилия.

– Нет, – пролепетала Оля, – это ариманский, сказка про домик в лесу.

– Германский? – переспросила Ксения Михайловна, и ее тон не сулил ничего хорошего.

– Нет, ариманский, – Оля осознала, как беспомощно и глупо выглядит в глазах строгой наставницы.

– Что это за язык такой? Никогда не слышала. Где ты ему научилась?

– Это в другом мире, я там… – начала было Оля и запнулась.

Ксения Михайловна смотрела на нее так, что Оля тут же пожалела о сказанном.

– В каком другом мире? Ты можешь все мне рассказать, не бойся, – голос Ксении Михайловны стал вдруг мягким и тягучим, как мед.

– Я… Меня…

Сердце Оли готово было выскочить. В глазах потемнело, к горлу подступила тошнота.

– Кажется, я все поняла, – ласково проговорила Ксения Михайловна, – не переживай, Олечка, я позабочусь о тебе. А теперь беги к своим, тебя, наверное, уже потеряли.

* * *

В тот же день после уроков был назначен малый педагогический совет. Помимо прочих вопросов учителя разбирали отстающих. Взяла слово и Ксения Михайловна.

– Дорогие коллеги, мне кажется, произошла большая ошибка. Ученица 4 «б» класса Петрова Оля не должна учиться в общеобразовательной школе. Как нам известно, все документы девочки утеряны. Оле десять лет, но она не знает своего дня рождения, не умеет ни читать, ни писать. Уровень ее речевого развития остановился на уровне пятилетнего ребенка. Кроме того, девочка живет в своем выдуманном мире, сегодня она утверждала, что знает стихотворение на несуществующем языке и даже пыталась его зачитать. Видимо, это все последствия шока, пережитого ребенком. Возможно, девочка была вывезена из блокадного Ленинграда в возрасте пяти лет и с тех пор практически остановилась в развитии. В любом случае, этот ребенок не способен осилить учебную программу общеобразовательной школы. Ходатайствую о переведении ученицы 4 «б» класса Петровой Оли в специальный психоневрологический интернат для детей, где ей окажут квалифицированную врачебную помощь.

Директор школы понимающе покачала головой.

– Спасибо, Ксения Михайловна. Коллеги, кто может добавить что-нибудь по этому вопросу?

Девочка была новенькой, ее никто не знал, да и авторитету коллеги доверяли.

– Раз возражений нет…

– Возражения есть.

Учительница русского языка и литературы старшего звена Вера Кирилловна сама была родом из Ленинграда. Хотя она не любила вспоминать прошлое, все знали, что Вера Кирилловна многое пережила во время блокады. И что у нее не осталось в Ленинграде ни дома, ни родственников, все смела война.

– Товарищи, мы не должны спешить с подобными решениями, – сказала Вера Кирилловна, – вы ведь понимаете, что судьба этой девочки очень сложная. Даже если психика ребенка и сохраняла себя, выдумывая добрый красивый мир, это еще не свидетельствует о психическом заболевании. Не каждый взрослый может принять те ужасы, что нам всем пришлось пережить. Давайте не будем строги к ребенку, которому кроме лишений войны выпало на долю еще и страшное землетрясение. Надо дать ребенку шанс. Думаю, стоит позаниматься с Олей дополнительно, подтянуть ее. Уверена, девочка сможет догнать сверстников в развитии и учебе.

Слова эти были восприняты по-разному. В результате по ходу обсуждения учительский коллектив разделился на две части. Одни утверждали, что если до сих пор развитие Петровой не выровнялось, значит, уже и не следует ожидать такового. Другим было жалко ребенка, потому они соглашались с мнением Веры Кирилловны. Но только заниматься с Петровой было некому, у всех хватало своих забот.

Так и получилось, что именно Вере Кирилловне решением малого педсовета поручили заботу о девочке.