Текст книги "Как я чуть не уничтожил соседнюю галактику (СИ)"

Автор книги: Мария Потоцкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Глава 2

Утром я пытался вспомнить, что мне снилось ночью. Я помнил, что вроде бы Кассиопея плакала. От этого мне стало тревожно, значит, должно было случиться что-то плохое. Но в то же время у меня исчезло ощущение, что Кассиопея хочет меня убить.

Я оделся, умылся, заправил кровать. Покрывало было серым, потому что вся моя комната была оформлена в серых тонах, которые иногда были разбавлены голубым. Я не знал, во сколько меня позовут завтракать, поэтому я не мог начать делать что-то, для чего требуется много времени. Например, я не мог пойти в игровую комнату, где стоял мой конструктор, так как на строительство требуется больше часа, иначе ничего не получится. Но у меня было время для того, чтобы вырезать из бумаги человечков, которых я наклею на стены домов. Они будут обозначать, будто в моем городе, который я строю, есть жители.

Я успел вырезать только пять человечков, когда ко мне постучали. Этот стук не значил, что кто-то хотел войти ко мне в комнату. Он означал, что меня ждут на завтраке.

Когда я спустился вниз, за столом уже сидели мама, папа и Кассиопея. Когда папы нет дома, нам необязательно есть всем вместе. Можно зайти на кухню и попросить, чтобы мне дали еду тогда, когда я почувствую голод. Когда папа приезжал, мы принимали пищу все вчетвером, сидя за одним столом. Сегодня на завтрак был омлет с зеленью, салат и апельсиновый сок. Папа сказал:

– Я уже обрадовал твою маму и сестру, но тебе, Кастор, я еще не говорил. С нами в доме будет жить твой братик!

Я посмотрел на маму. Она сидела неподвижно, зажав в руке стакан с соком. То, что сказал папа, было нелогичным. Мама могла быть беременна мальчиком, но я думал, что это женщина должна сообщать такую новость мужу, а не он ей. Я посмотрел на Кассиопею, чтобы она разъяснила, но она не смотрела в мою сторону, она уткнулась взглядом в тарелку, и резала ножом омлет на кусочки, поддерживая его вилкой. Поэтому я спросил:

– Мама беременна?

– О, нет, львенок, мама больше никогда не сможет подарить тебе братика или сестричку после того, как родила тебя.

Папа называл меня «львенок» потому, что он купил мне кассету про саванну, и часто включал ее мне, считая, что кассета мне нравится. Это было не так. Папа продолжил:

– Твой братик уже существует, и ему примерно столько же, сколько и тебе. У вас с ним разные мамы, поэтому ты никогда его не видел. Но сейчас его мама умерла, и он будет жить с нами. Уверен, вы подружитесь! И, кстати, девочкам я сказал все, кроме самого главного: я привезу его уже сегодня вечером!

– Я поела, – сказала Кассиопея, звякнула столовыми приборами о тарелку и встала из-за стола.

Когда Кассиопея дошла почти до двери, она сказала:

– Мама, мне нужна твоя помощь. Ты можешь пойти со мной и помочь мне?

Мама не шелохнулась.

– Мама! – повторила Кассиопея громче. Мама будто ожила. Она, наконец, поднесла стакан с соком к губам, залпом его выпила и налила себе еще из хрустального графина. Кассиопея постояла еще немного в дверях, потом ушла.

Я посмотрел на папу, он улыбнулся мне. Сначала я подумал, вдруг он пошутил, но это было не так. Значит, у папы было две жены, хотя в нашей стране это было запрещено, и теперь одна из них умерла. Ее ребенок будет жить в нашем доме. Пока я думал об этом, я понял, что меня это взволновало. Я привык, что в доме есть слуги, но их было мало, они попадались мне на глаза редко и никогда не оставались на ночь. А если приедет мой братик, значит, он станет таким же членом семьи, как и я. Будет сидеть с нами за столом, трогать мои вещи и разговаривать. Потом я подумал, что если его мама умерла, то возможно ее убили. Я видел фильмы, где убивали людей, а те, кто стоял рядом с ними, были ранены. Может быть, в моего братика попала пуля и он стал инвалидом. Тогда он будет лежать только в своей комнате, и это будет хорошо. Я даже смогу приносить ему книжки и игрушки иногда. Поэтому я спросил:

– Братик здоровый?

– Еще бы, – ответил папа.

Значит, все будет очень плохо. Я испугался таких серьезных перемен, и мне захотелось пойти в свою комнату. Но я еще не доел свой омлет. Мне лучше бы было поплакать, потому что я растерялся и не знал, что мне делать. Тогда я решил сначала доесть омлет, а потом пойти в свою комнату и все обдумать. Может быть, это могло быть не так плохо, но я просто еще не нашел позитивных моментов.

– Ты рад, что в нашем доме появится твой сверстник? Тебе будет не так скучно теперь.

– Я еще не решил.

После завтрака папа уехал, а мы с мамой разошлись по своим комнатам. Я ходил от одного угла комнаты до другого. Так делают люди, которые нервничают, думают о важном или чего-то ждут. Я пытался осознать свои эмоции от появления братика в доме. Он мог быть каким угодно, это пугало. Нужно было расспросить папу про него, тогда можно было бы составить хотя бы примерный план действий. Будь у меня больше времени, я мог бы составить их множество: на случай, если он агрессивный, дружелюбный, общительный, тихий, глупый, умный и другое. Я попытался представить, какой он может быть, оценивая имеющиеся сведения. У него умерла мама, значит, он в трауре, то есть, грустный. Если я его пожалею, мы можем подружиться. Только мне не очень хотелось этого.

Обед я пропустил, потому что так и не смог справиться с волнением. Снова сказал, что болит живот. Я все продолжал думать, но так и не приходил к решению по поводу того, как я отношусь к этому событию. Мысли зациклились. Когда наступил вечер, то есть в шесть часов, я пошел к входной двери и сел на стул, стоящий там для удобства при снимании обуви (ботинки я не снимал). Несколько раз за вечер мимо меня прошла уборщица, один раз мама. Она сказала что-то невнятное, но я не стал ее догонять и переспрашивать, потому что боялся, что пропущу возвращение папы и братика. Я хотел увидеть и осознать братика прежде, чем он меня. Он будет удивлен, что я сижу около двери, но также он не успеет правильно оценить меня.

Ужинать меня не звали. Я сидел долго. В 8.45 я услышал шум приближающейся машины. Мне стало невыносимо сидеть на месте, и я подбежал к окну. Черная папина машина заехала во двор и остановилась у дорожки к дому. Папа вышел и открыл заднюю дверь. У меня не было и пяти секунд на то, чтобы пережить волнение от того, что я его вот-вот увижу. Как только дверь открылась, из машины выскочил мальчик. На улице было почти темно, двор освещался лишь фонарями, поэтому я не мог хорошо рассмотреть его. Но я видел, что он был худой и подвижный. Он двигался также много, как беспокойные звери, которые почуяли еду. На мальчике были шорты и футболка, хотя был уже вечер, и я бы не вышел на улицу в одежде с коротким рукавом. Мальчик обежал половину двора, наверное, исследовал. Но не очень внимательно, потому что нигде не задерживался. Потом он подбежал к папе, который прислонился к машине, и папа вдруг поднял его на руки и покружил. Мальчик засмеялся. Мне это показалось странным по нескольким причинам: папа никогда не кружил меня, хотя мы одного возраста с братиком и оба его сыновья; мальчик должен был быть в трауре, а значит, не мог смеяться. Мне стало неприятно. Я ощутил в горле и груди чувство сжатия. Мне захотелось оказаться в своей комнате под одеялом, но происходящее за окном меня заворожило.

Все это время мне казалось, что папа не замечает меня. Но это было не так, потому что он, не поднимая головы, вдруг помахал мне. Я почувствовал себя будто застуканным за плохим делом, и болезненная волна испуга прошлась от моей головы вниз к ногам. Мне захотелось, чтобы на наш двор упал большой метеорит, и папа бы отвлекся на него и забыл про меня. Этого не случилось. Мальчик увидел, что папа махает рукой и тоже обернулся ко мне. А потом пошел в мою сторону, прямо к самому окну. Он подошел настолько близко, что если бы нас не разделяло стекло, мне бы захотелось отойти. Он приложил ладонь к стеклу, будто собирался потрогать меня, а потом и прижался лицом. Кончик его носа стал совсем плоским от соприкосновения. Его лицо казалось загорелым и совсем не было похоже ни на мое лицо, ни на лицо Кассиопеи.

А потом он в мгновение исчез от окна, он был такой быстрый, что я даже не успел проследить за его движениями. Дверная ручка задергалась, как в страшном кино. Я попятился назад. Мне казалось, что он сейчас выломает дверь, хотя братик и был хилым. Я решил, что нужно подвинуть стул к двери так, чтобы прижать ручку. Я подошел к стулу, но не успел его взять. Послышался звук поворота ключа в замке. Дверь открылась, и я увидел на пороге папу и мальчика.

Он подошел ко мне и протянул руку:

– Привет, я – Гиансар. Я люблю животных, у меня есть ручная крыса, и раньше был попугай, но он умер, потому что был старый. Моя мама тоже умерла, хотя не была старой, и я очень грустил, поэтому я буду жить с тобой. У тебя правда есть тарантул?

Мне не понравилось, как он тянется ко мне, как смотрит, и как за нами наблюдает мой папа, который теперь и его папа. Я почувствовал, как глаза заболели, а это означало, что я сейчас расплачусь. Я развернулся и побежал вверх по лестнице в свою комнату.

Я закрыл дверь и прижался к ней, но вроде бы за мной никто не бежал. Сначала я подпирал ее спиной, а потом прижался лбом и поплакал. Однажды в кинотеатре я видел, как девочка плакала очень долго и не могла остановиться. То есть, были паузы, в которые она старалась не плакать, но потом снова начинала. У меня было по-другому, я мог прекратить и не начинать больше, например, в течение месяца.

Когда я закончил, я решил прислушаться. Сначала я ничего не слышал. Где-то через четверть часа я услышал скрип ступенек, а потом голоса папы и мальчика. Гиансар, теперь мне придется думать о нем так, потому что его будет много. Я снова стал держать дверь спиной, потому что так надежнее. Они прошлись мимо моей двери до комнаты Кассиопеи. Папа постучался к ней. Не было звуков открывающейся двери или ее голоса. Неужели, она тоже испугалась? Это было для меня удивительно, потому что Кассиопея была старше его. Потом они подошли к моей двери, и я услышал:

– А Кастор точно не выйдет?

Это говорил Гиансар.

– Он струсил, – громко сказал папа, растягивая гласные, и мне даже показалось, будто он стоит рядом со мной. Потом его голос стал мягче, – Но не волнуйся, в целом, Кастор хороший, хотя и необычный.

Мне показалось, что очень плохо это слышать. До этого момента я стоял и выслушивал звуки для того, чтобы узнать об опасности, теперь же было так, будто бы я подслушивал их тайный разговор. Я почувствовал себя еще хуже, поэтому пошел в ванную комнату (тем более, грязным было плохо ложиться в кровать).

Когда я вернулся, голосов уже не было слышно, хотя я старался не прислушиваться. Я чувствовал себя совсем не сонным, даже казалось, что я никогда теперь не смогу закрыть глаза, но я заснул.

* * *

Когда я открыл глаза в Каменной Крепости, я сразу присел, чтобы скрыться за своей маленькой стеной. Новые люди в Туманном Лесу появляются, когда я с ними знакомлюсь. Я мог бы поискать Гиансара, чтобы узнать, какой он, и чем занимается в Туманном Лесу. Я не стал этого делать и просидел весь сон в неудобном положении, сжавшись за стеной. Даже ноги затекли и заболели. В какой-то момент я услышал голос Гиансара:

– Кастор, я очень хочу с тобой познакомиться! Мы же теперь братья.

Я слышал, как хрустели ветки и шуршали листья под его ногами. Я согнулся еще больше.

Потом он сказал:

– Я дам тебе поиграть со своей крысой, только выходи!

Хорошо, что я не хотел ни играть с крысой, ни выходить.

Потом он добавил:

– Мне же одиноко, почему ты не хочешь подружиться?

Он все-таки не смог меня найти, и, наконец, ушел. Я слышал, как он окрикивает меня в лесу, но голос отдалялся. Я продолжил сидеть, не поднимая головы.

* * *

Утром я проснулся сразу расстроенный. Я мог целую ночь думать над тем, что мне теперь делать, а теперь я был совсем не готов. Было уже половина девятого, и меня скоро должны позвать завтракать. В отличии от мамы, папа бы вряд ли разрешил мне не ходить есть. Поэтому нужно было быть готовым туда идти. Но когда папа открыл дверь и позвал меня, я все равно сказал, что у меня болит живот, и я не буду есть. Это было даже правдой. На самом деле я очень хотел есть, так как последний раз ел вчера утром. Я ожидал, что папа мне не поверит, но он сказал «хорошо» и ушел.

Мне нужно было чем-то заняться, чтобы отвлечься от голода. Чтение не помогло. Я походил по комнате, потом подошел к окну. Во дворе на лавочке сидела Кассиопея, читала и ела зеленое кислое яблоко. Значит, она тоже не пошла завтракать. Может быть, она проснулась слишком рано, позавтракала и ей больше не хотелось. Я долго смотрел, как она перелистывает страницы. Она делала это редко, будто бы разучилась читать, хотя и была лучше всех в классе (Кассиопея была отличницей, и у нее было много грамот).

Через какое-то время (я не посмотрел на часы) из дома вышел Гиансар. Сейчас он не бегал, но мне показалось, что он кривляется, потому что его походка была неестественно осторожной. Он сделал несколько кругов вокруг Кассиопеи, постепенно приближаясь к ней. Она не видела его. То есть, скорее всего, делала вид, что не видит, потому что он был заметным. Потом Гиансар сел рядом с ней на скамейку и стал заглядывать в ее книгу. Он стал что-то говорить, я это понял потому, что он повернул голову к ней и жестикулировал. Я не слышал, о чем они говорят, но губы Кассиопеи тоже шевелились. Потом она дала ему подержать книгу, и я очень этому удивился. Я не просил у нее никогда ничего, но мне казалось, что она не даст трогать свои вещи. Гиансар увлекся книгой, а Кассиопея сидела с прямой спиной, сложив руки на коленях, и смотрела вперед. Присмотревшись, я увидел, что она теребит пальцами свое платье, но совсем чуть-чуть.

Потом во двор вышел папа. Кассиопея выхватила у Гиансара книгу, встала и ушла.

Папа сел в машину и уехал на работу. Гиансар бродил по двору. Потом и он зашел в дом.

Мне стало не на что смотреть во дворе, и я хотел повырезать фигурки из бумаги, но услышал шаги в коридоре. Я еще не выучил, как звучит шаг Гиансара, но я знал, как ходят Кассиопея и мама, это были не они. Он остановился у двери. Я сидел далеко от нее, поэтому не успел ее закрыть. Я с ужасом ждал, когда он постучится. Но он не постучался, а просто открыл ее.

Гиансар стоял на пороге, держа в одной руке тарелку с виноградом, а в другой печенье и пакетик с шоколадным молоком, которое нужно пить через трубочку. Он постоял немного на пороге, рассматривая мою комнату с интересом, будто не замечая меня, и я понадеялся, что это действительно так. Хорошо, если он сейчас вытащит моего тарантула из клетки, возьмет интересные книжки и конструктор, и уйдет. Но потом Гиансар посмотрел на меня, подошел близко и сел на мою кровать.

– Ты голодный, поешь – уверенно сказал Гиансар и положил передо мной еду.

Я знал, что нельзя брать еду из рук незнакомцев, потому что в ней мог быть яд, который усыпит меня, а потом из меня вырежут внутренние органы и продадут их в больницу. Но, наверное, Гиансар не мог этим заниматься, потому что ему было восемь лет. Тем не менее, он мог положить туда крысиный яд или инсектицид. Его было полно в доме. Однажды я нашел на тумбочке в маминой комнате бублик и хотел его съесть, но мама взяла его у меня и сказала, что я отравлюсь, если сделаю это, потому что она обмазала его средством от насекомых.

Гиансар подвинул еду ко мне ближе. Мне правда хотелось есть. Я подумал, что виноград точно нельзя трогать. Присмотрелся к пачке печенья, оно было открытым, значит тоже могло быть отравлено. Но пакетик с молоком был плотно закрыт, его так упаковали еще на заводе, значит Гиансар не смог бы с ним ничего сделать. Я взял его, открыл и стал пить.

– Почему ты не хочешь со мной общаться, мне же так грустно? – спросил Гиансар, а потом рассмеялся, как дурак.

– Ты ешь, прямо как кошка в моем дворе, которую я пытаюсь приручить!

Мне стало обидно. Я не хотел быть похожим на кошку.

– Папа говорит, что я похож на львенка.

– Тогда я буду куницей!

– Что ты имеешь ввиду?

– Давай так. Ты будешь львом, который сбежал из зоопарка, а я куницей, которая живет в лесу и все тебе показывает.

Гиансар предлагал мне игру. Я иногда играл в человечков из конструктора, придумывая им роли. А он хотел, чтобы мы сами взяли на себя другие роли. Это было странно. Мне захотелось попробовать, но я не знал, смогу ли. Я промолчал.

– То есть, наоборот. Ты же знаешь дом, а не я. Так что давай я сбежал из зоопарка, а ты показываешь мне свою саванну.

Это звучало более логично. И я согласился.

Сначала мне было сложно, говорил в основном Гиансар. В то время пока он мог придумать большой сюжет, я продумывал только одну фразу, потому что у меня плохая речь. Но потом я понял, что говорить за кого-то другого (за льва) легче, чем за себя самого. Я так поразился этому открытию, что чувствовал себя сначала очень волнительно и смущенно, но иногда даже забывал и про эти ощущения. Тем более, мне помогло то, что я играл за льва, а он был сильнее куницы и вообще всех других зверей. За день мы просмотрели целых два этажа, кроме комнат мамы и папы. Даже зашли к Кассиопее, но у нее мне не понравилось играть. Во-первых, она сказала, что у львов и куниц разные ареалы обитания. Я не знал, что такое ареал, и Кассиопея посмеялась надо мной. Но Гиансар рассказал ей нашу историю про зоопарк, на что Кассиопея сказала, что лев не стал бы дружить с куницей. Потом она добавила, что лев не стал бы вообще ни с кем дружить, потому что львы – убийцы. Во-вторых, мне не понравилось, что Гиансар звал ее поиграть. Но хорошо, что Кассиопея сказала, что она уже выросла из этого возраста. В-третьих, мы должны были отправиться на водопой, а нам приходилось разговаривать с Кассиопеей в качестве Кастора и Гиансара.

На обед я пошел. Кассиопеи не было, но она взяла еду с кухни и ушла в свою комнату. Папа сказал:

– Моя фея вступила в возраст бунтарки.

Кассиопея посмотрела на папу так, будто бы она была старше него, и я подумал, что Кассиопея действительно могла войти в какой-то возраст.

Я смог сделать вывод, что мамы тоже не было на завтраке, потому что Гиансар стал с ней знакомиться. Мама смотрела в свою чашку с чаем, и только на вопрос, как ее зовут, ответила:

– Гемма.

Папа сказал, что Гиансар может называть ее «мамой». Он сказал, что «Гемма» ему больше нравится, и это красивое имя.

Больше мама не разговаривала за обедом. Я решил по ее выражению лица, что она грустит. Я хотел спросить, что случилось, потому что об этом спрашивают у родных грустных людей, но потом решил, что это ее личное дело. Но много говорил папа. Он рассказывал разные истории про работу, и про то, как он чуть не сбил ночью лису на машине. Кассиопея говорила, что лисы плохие животные, потому что они переносят бешенство, но мне все равно хотелось, чтобы машина ее не переезжала. Потом папа вдруг перевел тему и сказал:

– Нравится играть за самого сильного зверя?

Я сказал:

– Да.

– Если ты будешь играть убедительно, настолько, что даже сам в это повершишь, у остальных людей и во взрослой жизни не будет сомнений, что ты самый сильный зверь.

– Я же все равно буду выглядеть, как человек, и все поймут.

– А ты будь уверен и громче рычи, тогда никто не осмелится подойти близко и не разглядит в тебе человека.

Папа говорил глупости. Наверное, он был пьяным, потому что когда взрослые пьют алкоголь, они начинают говорить очень странно и самонадеянно, как мой папа сейчас.

Вечером мы продолжили играть. Мне было хорошо. Только под конец Гиансар в образе куницы запрыгнул на меня, потому что куницы ловкие, и мне это не понравилось. Я даже не испугался, но мне было неприятно чувствовать тепло чужой кожи.

Ужинали мы также, как и обедали.

Перед сном мы с Гиансаром попрощались, называя себя нечеловеческими именами.

Сразу уснуть я не мог. Я продолжал думать об игре. Я придумал, что завтра мой лев наступит на гремучую змею, и кунице придется меня лечить. Я даже тихо рычал от боли, настолько мне нравилось продумывать игру.

* * *

Когда я открыл глаза в Туманном Лесу, передо мной стоял Гиансар. Он был босиком, в остальном его одежда не была примечательной. Глаза у него были красными и опухшими от слез, хотя сейчас он улыбался. В руках он держал охапку странных вещей. Это были странные вещи, которые почти невозможно найти в лесу, такие как, пустые коробки, цветные одеяла и сувенирные фигурки в виде ангелов, и более обычные для леса вещи, такие как сухие ветки и папоротники.

Он сказал:

– Когда я отнесу находки на Чудесное Поле, я хочу зайти в твою Крепость! Мне интересно, что там. Но пока что пошли за мной.

Я согласился. Пока мы шли, он говорил:

– Я так рад, что ты живешь в этом доме. А то я слышал, что папа живет в таком доме, из которого даже не выйдешь во двор погулять с другими детьми. Но нам с тобой будет весело!

Мне было приятно. Я сказал:

– Мне не нравится твое появление в моем доме, но мне понравилось играть в зверей.

Мы подошли к большой свалке на поле. Она не была мусорной, грязной или вонючей, просто там в беспорядке лежало множество вещей. Я удивился. Выходило, Гиансар ничего не строил. Было непонятно, какая в таком случае у Гиансара цель в Туманном Лесу. Значит, он ничего не использовал для защиты. Он даже ходил совершенно без ничего. То есть, он иногда нес какие-то вещи, но был бережен с ними и не дрался ими. У него даже не было карманов, чтобы что-то припрятать. У меня же их было много. И если бы вдруг я отошел далеко от Каменной Крепости, я знал, что в моих карманах есть камни для самообороны.

– Это Чудесное Поле! Сюда я приношу все интересное.

Я вдруг подумал, что он столкнет и меня туда, поэтому я отошел на шаг.

– И что же ты делаешь все время? Просто носишь сюда вещи?

– В основном, я хожу, смотрю на все и изучаю. Иногда с кем-нибудь разговариваю. Иногда испытываю вещи. А иногда что-нибудь оказывается здесь!

Гиансар скинул все из рук на Поле. Потом он нагнулся ко мне и оторвал пуговицу от моей рубашки. Он покрутил ее в руках, рассматривая в свете луны, а затем кинул ее к остальным вещам.

Мне не понравилось, что я теперь хожу неаккуратный, и я решил вернуться в Каменную Крепость. Когда я уже отошел от Гиансара на небольшое расстояние, он окликнул меня:

– Посмотри на небо, как оно прекрасно! Там рождаются и погибают галактики!

Я поднял голову. На черном фоне были красивые цветные блестящие спирали, похожие на водоворот. Они были разных цветов: фиолетовые, голубые, красные, оранжевые и другие. Некоторые были похожи на грозовое небо, некоторые на волшебство. Я никогда не видел раньше такой красоты. И до этого момента, я никогда не поднимал голову вверх.