Текст книги "Как я чуть не уничтожил соседнюю галактику (СИ)"

Автор книги: Мария Потоцкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

Глава 3

Я подружился с Гиансаром. За два года я привык с ним разговаривать. Я все равно больше любил играть, чем быть самим собой, но теперь я мог делать и то и другое с успехом. Иногда мне становилось его слишком много, я чувствовал острую потребность оказаться в одиночестве. Тогда я уходил и запирался в своей комнате на ключ. Но это случалось редко. Гиансар стал ходить со мной в одну школу. Я не любил это место. Я там только учился. Гиансар там еще и общался, но не очень много. Наши классы были маленькими, не как в других школах из книг и фильмов. В нашем классе было всего десять учеников, включая меня. С Гиансаром я дружил, а избегать общения с оставшимися восемью, было не сложно.

Кассиопея стала есть со всеми. Но я понял, что папу она больше не любила. Зато мама не любила Гиансара. Не так сильно, как муравьев, но тоже. Она была зла с ним и постоянно делала ему замечания. Кассиопея мне рассказала, что это потому, что это ребенок ее мужа от другой женщины. Тем более, он был зачат в тот же год, когда сама мама была беременна мной. Мне это показалось нелогичным. Мама должна была злиться на папу или ту женщину, но мама Гиансара и так умерла. Касссиопея сказала, что мама должна была вообще уйти от папы. То есть, она сказала: мать должна была уйти от отца.

Ручная крыса Гиансара убежала. Мы долго ее искали, и в итоге Гиансар сказал, что она, наверное, встретила свою любовь, и мы не должны мешать их счастью. В скором времени мы остались вообще без животных. Мой тарантул умер. Как-то утром, когда я открыл клетку, чтобы насыпать ему сверчков, он лежал на спине, скрючив и прижав к себе лапки. Я позвал Гиансара и Кассиопею.

Гиансар достал его из клетки и стал вертеть в руках, трогая его с интересом. Мне было противно. Он сказал:

– Умер.

Кассиопея сказала:

– Гениально, из тебя получился бы превосходный ветеринар.

Это Кассиопея так шутила, но я был с ней согласен. Гиансар трогал тарантула даже за голову, совсем не боясь его яда. Ведь даже если паук умер, яд мог остаться. Для человека он не сильно страшен, если у него нет аллергии. Однажды Гиансара уже кусал тарантул, тогда папы не было дома, но наша кухарка все равно на всякий случай отвезла Гиансара к врачу. Я тогда думал, что он умрет, но у него только распух палец. Гиансар продолжил:

– Это странно, самки тарантулов могут жить до тридцати лет.

Кассиопея тут же ответила:

– Ничего странного, он мог поймать насекомое, отравленное репеллентами или даже пестицидами, которыми обрабатывают наш сад. Выкиньте его, пока он не начал вонять. И почистите клетку. На этом моя миссия старшей сестры выполнена, я пойду.

Кассиопея вернулась в свою комнату. Гиансар сказал воодушевленно:

– Мы должны его похоронить!

Мертвых хоронят, я был согласен с ним.

– Но у нас нет кладбища для животных. И кладбище для людей тоже далеко.

– Мы похороним его в лесу.

Нам не разрешали ходить в лес, но Гиансар все время уговаривал меня пойти. Я отказывался. Но теперь действительно появился повод отправиться в лес. Я знал, что там иногда хоронят животных. Мама бы с нами не пошла, папа будет только вечером или на следующий день. Я не знал, через сколько труп тарантула начнет вонять, но думал, что скоро. Поэтому у нас не было выхода.

Мы решили, что пойдем после завтрака, чтобы у нас было больше времени, и никто не успел заметить наше отсутствие. Прежде, чем Гиансар вышел из комнаты собирать рюкзак в лес, он сказал:

– Ты не расстраивайся только сильно, ладно?

– Ладно.

На самом деле, несмотря на то, что я знал, что смерть, это очень грустно, я скорее был рад. Мне не нравился мой тарантул, и я надеялся, что папа не подарит мне нового.

После завтрака я соврал маме, что мы идем играть в сад. Потом мы выкрали ключ от ворот и побежали к ним. Это было опасно, потому что нас могли увидеть из окна. Но видимо никто в этот момент не смотрел в окно, потому что за нами не было погони.

– Отлично, – сказал Гиансар, оглядываясь по сторонам и улыбаясь, – сейчас должна пойти земляника, так что смотри под ноги, я взял для нее бутылки.

Гиансар достал две пластмассовые пустые бутылки из под «Стрелец В2» – малиновой газировки, которую производила компания нашей семьи. Я надеялся, что землянику мы не найдем. Но мне пришлось взять бутылку и положить в свой рюкзак, в который я сложил все необходимое для леса: фонарик, бутылку воды, спички, средство от клещей, сухую еду (печенье), садовую лопатку. Еще там лежал тарантул в коробке от конструктора.

Каждую ночь я бродил по лесу во сне, но он был волшебным. В настоящем лесу я был несколько раз с папой, но этого недостаточно, чтобы чувствовать себя в нем уверенно. Мы зашли по тропинке неглубоко в лес, я подумал, что на этом расстоянии нас уже не должно быть видно за деревьями. Поэтому я остановился.

– Мы похороним его здесь, – сказал я.

– Здесь?!

Тон у Гиансара был повышенный, и я подумал, что он разозлился на меня.

– Он прибыл к нам из южных стран, покинул свой дом, пересек океан, и ты хочешь похоронить его на входе в лес?

Мне показалось несправедливым, что Гиансар хочет сам решить, где похоронить моего паука. Когда папа вручал его мне, он сказал, что теперь я ответственен за него. Я не знал, распространялась ли моя ответственность за него после смерти. Гиансар продолжил:

– Тарантул – король мелких хищников, он должен быть похоронен в центре леса!

Гиансар говорил вдохновенно. Мне нравилось, когда он был таким. Сразу хотелось ему поверить и послушать. Это называется обаяние. Такие люди мне нравились. Я сначала думал, что они нравятся всем, но Гиансар не нравился маме, а папа, хоть и тоже был обаятельным – Кассиопее. Я подумал, что раз тарантул приехал из другой страны и является королем, может быть, он действительно достоин лучшего места захоронения.

– Мы не сможем определить центр леса без карты. Сейчас я придумаю что-нибудь другое, но тоже хорошее.

Я еще чувствовал потребность решить все самостоятельно. Гиансар согласился выслушать мое предложение, и пока я думал, он нашел среди сосновых шишек еловую. Стал выковыривать семена, а потом показал мне.

– Похороним его под дубом.

Мне нравилось это дерево. Оно было высоким и мощным, с самыми необычными листьями. К тому же, в дуб вероятнее всего могла ударить молния, а мне казалось, что тела стоит сжигать. Сам бы я не решился, но природа может этим распорядиться сама.

– Кочевники хоронили под дубом мертвецов, – сказал Гиансар, наверное, обрадованный моим предложением. Потом он зачем-то сказал:

– Надежный и непоколебимый.

– Что ты имеешь ввиду?

– Это то, что у меня ассоциируется с дубом. Потому что он надежный и непоколебимый, как Кеплер-22, например. А тебе он каким кажется?

Я мог понять, почему надежный. Древесина дуба одна из самых надежных. Но непоколебимый – это свойство больше подходит человеку.

– Высокий, толстый, с резными листьями и желудями.

– Сильный, бессмертный, мужественный, добрый, вот что я придумал за секунду. Дуб раскинул свои ветви, будто великан, желающий заслонить собой небо. Так что скажи что-нибудь поинтереснее!

Я задумался. Гиансар придумал странную игру. Я мог детально описать составляющие детали дуба, такие как корни, ствол, кора, ветви, листья, но образ в целом был слишком сложный. Тем более, Гиансар придумывал слова, которые не были присущи дубу. С таким подходом можно было бы подобрать любые слова. Я молчал долго. В итоге я сказал:

– Обширный.

– У тебя совсем нет фантазии, ты не можешь придумать метафору или ассоциацию, но это ничего. Зато ты лучший по математике в классе. Ты слышал, только что пропела кукушка?

Я испытал обиду. Было множество вещей, которые я не умел делать, но мне не понравилось, что Гиансар мог сделать так легко то, что мне казалось это невозможным. Я решил, что я тоже должен так научиться. Пока мы шли, я почти перестал искать дуб и только все думал над тем, как придумывать метафоры. Гиансар шел рядом и рассказывал то, что знает про лес. Иногда он останавливался, чтобы что-то сорвать или оторвать. У меня не получалось одновременно так серьезно думать и слушать его, поэтому единственное, что я запомнил из его слов, что хвощи были еще при динозаврах.

Пока мы шли, я смог кое-что придумать. У Гиансара глаза были, как блик на поверхности слабо заваренного чая в белой кружке. У Кассиопеи глаза были, как головка незажженной спички (ночью, как сгоревшей). У папы глаза были, как наиболее темные сорта тростникового сахара. У мамы глаза были голубые, как лед в мультфильмах. Это наименее удачное сравнение, потому что мне пришлось указать цвет, ведь в мультфильмах лед может быть голубым или белым. Но все равно я был горд собой, хоть я и начал с самого легкого, ведь глаза имели у каждого свой оттенок.

К тому времени, как Гиансар нашел дуб, мы шли уже пятьдесят минут. Он был молодым, невысоким, с тонким стволом. На нем даже не было желудей. Мне он не понравился. В моем представлении дуб должен быть толстым, чтобы его нельзя было обхватить. Раз мы решили похоронить тарантула с почестями, то мы должны были найти нормальный дуб.

Я снова посмотрел на часы. Меня немного испугало, что я настолько ушел в свои мысли и даже не следил за дорогой. Лес мог быть очень опасным. На нас могло напасть бешеное или просто злое животное, нас могли покусать клещи, ветки могли проколоть нам глаза. Еще мы могли споткнуться о корни и упасть в яму, съесть отравленную ягоду и просто потеряться. Возможно, это и случилось, хотя Гиансар, наверное, сказал бы мне об этом. Я растерялся. Я не удовлетворил свое желание найти хорошее дерево, но, с другой стороны, я ведь мог находиться в опасной ситуации. Папа говорил, что всегда нужно добиваться поставленной цели. А еще, что иногда нужно рисковать.

Я сказал Гиансару, что мы должны найти дуб получше. Мне показалось, что я увидел на его лице радость. Пока мы шли дальше, Гиансар нашел землянику. Я не стал ее есть, потому что она была грязной, хотя и вызывала аппетит. Гиансар ее съел, и я забеспокоился, что он отравится. Еще Гиансар ел растение, которое он называл «заячьей капустой». Я подумал, что он голодный, и предложил печенье. Гиансар сказал, что он ест все это не потому, что голоден, а потому, что хочет попробовать лес на вкус. Наверное, это тоже была метафора, но я ее не понял.

Мы шли еще час. Я беспокоился все больше, и даже Гиансар сказал, что мы могли бы вернуться к тому дубку. Я отказался. И не зря, потому что еще через десять минут мы нашли настоящий дуб. Он не был настолько толстым, как я хотел. Я мог его обхватить, но пальцы едва смыкались.

– Отличное место для похорон! – сказал Гиансар.

– Подходящее.

Я достал садовую лопатку. Гиансар вынул детское полотенце для лица с изображением Сатурна. Он сказал:

– Я вижу твой удивленный взгляд. В фильмах гробы военных заворачивают во флаг. Я думаю, раз тарантул хищник, его можно считать военным. Поэтому это будет как будто наш флаг.

Мне обычно нравились выдумки Гиансара. На флаге нашей страны не был изображен Сатурн. Но я понял его аналогию. И я даже решил, что Сатурн может стать гербом нашей семьи.

Мы вырыли яму, Гиансар завернул тарантула в наш флаг и положил белые лесные цветы. Мы помолчали, а потом Гиансар сказал слова, чтобы сопроводить его в долгий путь. Мне понравился этот момент. Я сказал:

– Давай, когда мы умрем, то напишем завещание, чтобы нас тоже похоронили под дубом?

– По рукам!

Мы договорились.

Дорога обратно была ужасной. Мы заблудились. Я пытался вспомнить наш путь, но многие деревья казались одинаковыми. Пока мы шли, я один раз поплакал. Еще один раз я отказался идти дальше, потому что все равно мы никогда не выберемся. Гиансар убедил меня идти. Но я уже был расстроен. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, я снова стал придумывать сравнения. Голос Гиансара был наполнен разными интонациями, как пение всех птиц в лесу. Я придумал только одно, потому что не мог сосредоточиться. Потом Гиансар предложил представить, что куница (он) привела льва (меня) показать свой лес. Тогда я почти полностью успокоился.

Мы все-таки смогли выбраться. Когда мы вернулись, было уже шесть часов вечера. Мне хотелось быстрее попасть домой, принять душ и полежать, потому что ноги устали. Но когда мы вошли в дом, нас встретила мама. Она сказала со злостью:

– Куда вы пропали!? Вас весь дом ищет.

Мы молчали. В итоге эта пауза стала слишком неудобной, и я сказал:

– Мы ходили в лес хоронить моего тарантула.

Взгляд ее голубых, как лед в мультфильме, глаз устремился на Гиансара:

– Куда ты его завел? От тебя одни неприятности, с тех пор, как Каус привел тебя в наш дом, все пошло не так. Мы приняли тебя как родного, а ты решил отплатить тем, что чуть не погубил нашего родного сына?

– Мы случайно заблудились! Я понимаю, как вы переживали, но ведь все закончилось хорошо!

Я знал, что я должен был подтвердить слова Гиансара. И более того, сказать, что мы заблудились по моей вине. Ведь если бы тогда я согласился похоронить тарантула под худым дубом, мы вряд ли блуждали бы долго. Но я ничего не сказал. Стоял и думал, как лучше подобрать слова и в какой момент их употребить.

– Сегодня ты без ужина, Гиансар. Быстро в комнату, сиди там до утра.

По лицу Гиансара было видно, что он хочет возразить, но он ничего не сказал. Мама ушла, я тоже направился в свою комнату и остался наедине со своими мыслями. Мне казались такими несправедливыми ее слова, и я даже думал пойти объяснить маме, что она не права. Но я знал, что со взрослыми нельзя спорить.

Я все-таки поел и лег спать. Заснул я не сразу. Мне мешала мысль о несправедливости, которую мы с мамой совершили сегодня.

* * *

Когда я открыл глаза в Туманном Лесу, моей первой мыслью было просидеть в Каменной Крепости всю ночь. Но я понял, что очень хочу найти Гиансара. Я все еще помнил, как мама несправедливо его обвинила, и мне нужно было понять, что чувствует Гиансар теперь. Я боялся, что он может злиться на меня за то, что я тогда промолчал. Но сегодня я был смелым в настоящем лесу, поэтому все равно пошел искать его. Потом побежал, потому что не сразу смог его найти, а я боялся, что моя смелость со временем исчезнет.

Гиансар стоял на Чудесном Поле. Сегодня везло: то, что он нашел интересного в настоящем лесу, он мог найти и в Туманном. Он был очень увлечен. Я вдруг растерял свою уверенность, я не решался подойти и молча стоял рядом. Гиансар рассматривал в руках шишки и цветы.

– Удивительно, да? И те и другие должны дать семена, но они так не похожи.

Я думал, Гиансар меня не видел, потому что он стоял ко мне спиной. Я подумал, что он говорит сам с собой, как сумасшедший. Гиансар положил шишки и цветы к остальным вещам. Он вдруг вздрогнул, будто укололся или обжегся, и стал рыться в карманах своих шорт. Он достал из них несколько осколков льда. Они были острые, как стекло, и некоторые испачкались в его крови. Его ладони был поранены. Гиансар выкинул осколки льда в Поле.

– Тебе больно?

Гиансар протянул ко мне руки. Я увидел, какие глубокие у него раны.

– Скоро заживет.

Он говорил правду. Гиансар часто ранился в Туманном Лесу, правда обычно не серьезно. Его раны заживали через несколько ночей. Я ранился гораздо реже, но мои ранки могли зудеть еще несколько лет.

Я хотел спросить его, виноват ли я перед ним, но он меня опередил.

– Я хочу тебе помочь, я хочу тебя научить всему! И играть с тобой, но еще больше. И я не злюсь на тебя, хотя мог бы. Возьми меня за руку, ладно?

Он потянул ко мне свои испачканные руки. В краях его ран все еще были острые осколки маминого льда. Я подумал, что если дотронусь до него, осколки ранят и меня. Мне хотелось ему помочь, я бы взял булавку и выковыривал один осколок за другим из его ладоней, но взять его за руку, я не мог. Булавку в лесу я бы тоже вряд ли нашел.

Я развернулся и пошел обратно к своей Каменной Крепости. Я думал, а не оставить ли мне дверь открытой, но не сделал этого.

* * *

Утром я долго думал, что я могу сделать, чтобы помочь Гиансару. У меня были переменчивые мысли. Сначала я решил, что не обязан ему помогать, потому что он меня не просил. Потом я нашел следующие доводы: он мой брат; его куница не раз спасала моего льва; мы хотим быть похоронены под одним дубом, а, следовательно, нужно прожить жизнь в хороших отношениях.

Я ходил к его комнате. Мама не разрешила Гиансару выходить из нее, а значит непосредственно ему я помочь не смогу. Тогда я вспомнил, что есть такое явление, как месть. После нее всем «становится легче» (так говорили в фильме). Значит, когда я ее совершу, Гиансар обрадуется. Я долго думал, что можно было сделать маме, не сильно навредив ей. Нельзя усердствовать, потому что: она моя родственница; она может отомстить мне в ответ.

Я взял банку, вышел во двор и нашел там муравейник среди кустов роз. Разворошив его, я стал собирать муравьев и складывать их в банку. Некоторые из них несли яйца, и я загадал желание, чтобы они родились в банке, тогда муравьев станет еще больше. Я делал это долго, в течение двух часов. Потом я пошел следить за мамой, и, когда она вышла из своей комнаты, я пробрался к ней. Я рассыпал муравьев ей под покрывало на кровати и убежал. Мое сердце билось часто.

Я пошел в комнату Гиансара и стал ждать эффекта там. Через полчаса мама распахнула дверь. Она была похожа на разъяренную кошку.

– Кто это сделал!? Кто из вас высыпал мне эту дрянь на кровать!? Кто!?

Она говорила громко. Я думал, здесь была бы уместна фраза «так, что даже соседи услышали», но у нас их не было. Она повторяла и повторяла свой вопрос. Я был доволен. У меня получилось доставить ей дискомфорт, а значит я отомстил за Гиансара. В то же время я боялся, что буду раскрыт.

Мама вдруг посмотрела на меня, глаза ее сузились, и я понял: она все знает. Она вдруг будто зашипела, а потом сказала, продолжив «пилить» меня взглядом (сейчас глаза у нее были будто треснувший лед):

– Это ты сделал?

Мама ткнула в мою сторону пальцем с накрашенным розовым ногтем и обкусанными заусенцами.

Я понял, что раскрыт. Мне стало ужасно, я сразу вспомнил, что заключенных могли держать на цепи несколько дней. Мама отошла от меня и стала снова ходить по комнате.

– Я полжизни убиваю на то, чтобы избавить наш дом от этих мерзких насекомых, а мои старания оплачивают этим?

Я понял, что на самом деле я поступил плохо. Раз мама потратила полжизни на выведение муравьев, значит, это действительно важно. И значит, виновника ждет серьезное наказание. Мне стало страшно. Я сказал прежде, чем осознал свою фразу:

– Это сделал Гиансар.

Я снова поступил плохо.

Гиансара сильно наказали вечером. Он меня не выдал.

* * *

Ночью в Туманном Лесу я нашел такой большой камень, что заложил фундамент под новую стену.

Глава 4

Мы праздновали тринадцатый день рождения Гиансара. Я пообещал ему прийти, поэтому я сидел за столом со всеми. Если бы не обещание, я бы сейчас был один в комнате, читал книгу или смотрел телевизор. Мне было бы гораздо лучше, чем за столом со всеми.

Дело в том, что у Гиансара было много друзей. Я не понимал, как это вышло. То есть, я знал, что четверо – из школы, трое – из биологической экспедиции, на которую я не пошел, один – с олимпиады по естествознанию, две знакомые – из парка. Но я не знал, как он мог найти себе столько друзей, и главное, зачем они были нужны. Ни один из них мне не нравился, особенно девочки, которых была почти половина. Я бы мог сказать, что с радостью отпраздновал бы его день рожденья вдвоем, но это было бы неправдой. Для меня это было бы лучше, но радости не принесло. В день рожденья приходилось говорить человеку приятные фразы, которые я не умел формулировать. Даже если я относился к человеку хорошо, я не знал, что ему пожелать. Мне приходилось готовить свое поздравление заранее, и все равно оно не выходило таким же хорошим, как у людей «с подвешенным языком». Мой день рожденья был на месяц раньше, чем у Гиансара, поэтому я мог сравнить наши поздравления, у него они выходили лучше из года в год. Мне было стыдно за это перед ним.

Папа уехал по делам. На самом деле, он мог присутствовать, но он хотел оставить нас одних в этот день. Мама и Кассиопея уехали по магазинам, хотя Кассиопею Гиансар звал тоже. Перед отъездом Кассиопея сказала:

– Я бы лучше подготовилась к открытому уроку по фортепьяно, но нужно поддержать нашу мать в этот трудный для нее день. Или же я должна в этот день поддержать своего сводного брата? Выбирая между бесполезной тратой времени в раю для зомбированных потребителей, отчасти построенном нашим отцом и дедом, и бесполезной тратой времени в обществе моих младших братьев и их друзей, едва вступивших в пубертатный возраст, я выбираю первый вариант.

Кассиопея стала в последнее время (2 года, примерно) еще более неприятной в общении. Или, говоря более литературным языком, невыносимой. Когда мама и Кассиопея уходили, я до последнего надеялся, что мне скажут поехать вместе с ними, потому что тогда я мог бы нарушить свое обещание Гиансару.

Сейчас мы сидели за столом, ели пиццу и салаты с креветками. Мы делали это не каждую секунду, например, сейчас все отложили еду и смеялись над тем, как Альферац изображал нашу учительницу математики. Еще несколько лет назад, когда я подбирал сравнения для всех учеников в моем классе, я придумал, что Альферац, из-за того, что он курносый, похож на ежа. Сейчас он потолстел и раскраснелся от смеха, поэтому был похож на надутого ежа. Учительница по математике же была похожа на деревянный электрический столб в виде буквы «Т» (высокая, худая, одежда серая, голова большая, глаза тоже, опасная), и я не видел между ними сходства. Но все смеялись, значит и я должен был хотя бы улыбнуться, чтобы не показаться невежливым. Для меня эта ситуация была очень странной. Из всех здесь присутствующих учительницу знали только шестеро, но смеялись все. Остальные изображали смех? Или они и действительно веселились? Хохотали в голос, переглядывались, один из них даже постучал рукой по столу от смеха. Я на такое не был способен. Если мне было смешно, я мог посмеяться, но не с такой силой. Даже если бы я задумал специально сделать это, у меня бы не вышло. Люди часто громко смеялись, плакали, удивлялись, обнимали друг друга от радости, кричали от злости. Мне это было непонятно. Мне казалось, что люди изображают свои эмоции.

Оттого я был лишним в большом обществе.

Гиансар тоже смеялся, у него это всегда выходило очень естественно, в его смех я верил. Сейчас он посмеялся чуть-чуть, и глаза его забегали. Это значило: он заскучал. Сейчас он придумает что-нибудь интересное. Он сказал, что скоро вернется, и ушел наверх. Мне захотелось пойти за ним, но Гиансар слишком быстро шел, и я упустил момент.

Никого не расстроило его временное отсутствие. Я же занервничал. Все продолжили разговаривать, и вот теперь мальчик из экспедиции рассказывал про свою учительницу. Его лицо было как будто каменным. Я знал, что в книгах обычно под этим словом имеют ввиду «непроницаемость», но я вкладывал более понятный смысл. Черты его лица были очень четкими, угловатыми, без округлостей, свойственных детям моего возраста, но при этом широкое. Будто высеченное из камня лицо. Я не мог сказать, похож ли он на свою учительницу, потому что я ее не знал. Все обсуждали его школу, а я смотрел на складку скомканной салфетки.

– Чувствуешь себя неуютно? – обратилась ко мне Мебсута, девочка из парка с треугольным лицом и волосами, как у негритянки (схожесть была только в пушистых кудрях). Мы были едва знакомы, я мало знал о ней, потому что она была мне неинтересна. Поэтому я не предполагал, чего от нее можно ждать, возможно, она представляла опасность. Прежде, чем я ответил, Мебсута сказала:

– Я тоже.

Несмотря на то, что она угадала, мне не понравилась ее самоуверенность, будто бы она могла обо мне судить. Я сказал:

– Мне нормально.

Она улыбнулась мне, хотя я не сказал ничего смешного. Это значило, что она хочет расположить меня к себе. Я надеялся, что я не прав. Я отвернулся и взял кусок пиццы, хотя есть не хотел. Гиансар как всегда меня выручил, правда, в этот раз случайно. Он принес Андромеду, свою новую кошку. Он нашел ее на улице, когда она была еще котенком, у нее была обычная некрасивая серая шерсть. Изначально она мне казалась грязной, заразной и дикой, однако за несколько месяцев я привык, и теперь мне даже нравилось смотреть на то, как она умывается или лежит, подогнув под себя лапы. Гиансар поставил Андромеду прямо на стол, и многие потянулись к ней, чтобы погладить. Я подумал, что сейчас они будут снова испытывать свои странные эмоции, и я смогу побыть вне их внимания наедине с собой, но Мебсута сказала:

– Такая милая! Я люблю кошек, у меня тоже есть дома абиссинская.

Эта фраза могла быть обращена к кому угодно, но я понял по направлению ее головы, что она была адресована мне. Я сделал вид, что это не так.

Нужно было что-то делать, здесь находиться становилось слишком тяжело. Я вспомнил совет папы, который он недавно мне дал, когда я скучал и грустил оттого, что Гиансар уехал в биологическую экспедицию. Папа сказал:

– Бесцельное существование тяжелая и жалкая штука. На все смотришь под другим углом, когда у тебя есть высокая цель. Все жизненные препятствия, проблемы, сразу кажутся не стоящими твоего внимания. Впрочем, иногда даже не столь масштабные цели, как, например, у меня, могут сделать тебя сильнее.

Мне понравился этот совет. Я поставил себе цель окончить школу с отличием, и мне сразу стало легче сидеть на неприятных уроках литературы, потому что я знал, ради чего это. Но в этой ситуации моя цель мне не помогала. Буду я отличником или нет, это нисколько не влияло на неприятное мне общество за столом. Поэтому я понял, что мне нужно придумать временную менее масштабную цель.

Все по кругу говорили тосты, а в промежутках между ними разговаривали. Скоро будет моя очередь. Я придумал цель: избавиться от гостей. Это была сложная цель, она требовала скорейшего разрешения, ведь гости итак разойдутся часов в девять вечера, а я должен был что-то придумать раньше. У меня было медленное мышление, зато продуктивное. Я не был уверен, что справлюсь, но папа говорил, что нужно быть уверенным, настраивать себя на успех, иначе я стану закомплексованным неудачником. А неудачливые люди несчастливы.

Я думал, пока все веселились. Если кто-то получит травму, и его заберут в больницу, все разойдутся по домам. Но это уголовно наказуемо и жестоко. Получить травму самому страшно. Нужен был внешний фактор. В какой-то момент все замолчали, наступила пауза, и из-за нее я сбился с мысли. Такие паузы бывают и в компаниях, а не только при общении со мной. Все вдруг будто падали в разные ямы и задумывались, как из них выбраться. Иногда мне казалось, что общение неинтересно не только мне, но и всем остальным. Но большинство людей думают, что им нужно постоянно находить новых друзей, и будто бы веселое общение делает их выше других. Поэтому они и пытаются создать вокруг себя атмосферу радости и непринужденности. Но вероятно я был не прав. Гиансар, например, был не таким.

Из ямы первым выбрался Сиррах, мальчик из экспедиции. У него было лицо, как у резиновой куклы персонажа народной сказки. Ему было пятнадцать, но в отличие от Кассиопеи, он не показывал, что старше нас. Он сказал:

– Пойдемте покурим?

Все напряглись, кроме Гиансара. Он снял со стола Андромеду и сам встал со стула, готовый пойти. Я знал, что он делал это уже не раз. Гиансар говорил, что его мама курила, наш папа курит, значит, он имеет на это полное право, и, возможно никотиновая зависимость заложена у него в генах. Девочка из экспедиции не согласилась, а второй мальчик согласился, как и мальчик с олимпиады. Девочки из парка тоже встали, а девочки из школы недовольно сжали губы и не пошли (потому что девочки из частной школы более воспитанные, чем другие девочки). Альферац расправил плечи и сказал:

– А пойдем.

Он увел за собой второго мальчика из школы. Гиансар кинул на меня взгляд без особого ожидания. Наверное, он хотел показать, что помнит о том, что я здесь. А вот Мебсута смотрела на меня как раз с надеждой. Потом даже требовательно махнула головой. Я встал и пошел за ними.

На самом деле я не хотел курить, но у меня уже начал зарождаться план. Мои одноклассники удивились тому, что я пошел, ведь я никогда не делал ничего запрещенного (детям до восемнадцати лет курение запрещено). Это могло навести на меня подозрения, поэтому мне нужно было срочно что-то придумать, чтобы отвести от себя подозрения. Я сказал:

– Надеюсь, у тебя не ментоловые. Не люблю.

Это показало меня знатоком. Мне не хотелось курить, и я ни разу этого не делал. Моя мама не курила, значит, у меня было в два раза меньше прав на это. Гиансар улыбнулся, и я испугался, что он подозревает меня.

Мы курили. Мне приходилось делать вид, будто бы я курю не в первый раз. Я терпел, хотя мне было горько и хотелось кашлять. Мне показалось, что Альферац тоже делает вид, что он курил до этого. А вот второй мой одноклассник честно признался, и его учили другие. Я слушал внимательно.

Мы стояли на заднем дворе, чтобы успеть услышать подъезжающую машину прежде, чем нас увидят. Гиансар прислонился к стене дома, остальные стояли прямо под открытым окном гостиной. В другой ситуации я бы забеспокоился, что дым проникнет внутрь дома через окно, но сейчас это меня не волновало. Занавеска на ветру то надувалась, цепляясь за подоконник, то прогибалась в комнату. Это происходило из-за сквозняка от раскрытой входной двери и окон с другой стороны. От особенно сильного порыва занавески преодолели подоконник и вырвались наружу, практически обмотавшись вокруг Мебсуты. Все засмеялись, а Гиансар поспешил убрать от нее занавески. Все это было хорошо для моего зарождающегося плана.

Мебсута сказала:

– Надеюсь, моя сигарета не оставила след на ткани!

Я сказал:

– Папа часто курит в кресле. Все подумают, что это его.

Я сказал правду, потому что он действительно часто так делал. Ложь я не успел бы придумать за такое короткое время. Гиансар почему-то улыбнулся. Я чувствовал уверенность, поэтому продолжил.

– У папы есть коллекция сигар. Он их не курит, но коллеги ему привозят из южных стран. Будете смотреть?

Я не знал, что они ответят. Мне сложно было предугадывать чужие интересы. Но меня поддержал Гиансар, который никогда не предлагал ничего скучного.

– У папы вообще есть коллекция бесполезных сувениров. Там разные статуэтки, бокалы, пепельницы и даже есть альбом с засушенными бабочками. Цвета до сих пор, как настоящие. Еще там есть шахматы в виде римских богов и в виде голых женщин. Пойдемте все наверх!