Текст книги "Как я чуть не уничтожил соседнюю галактику (СИ)"

Автор книги: Мария Потоцкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

Глава 15

На следующей неделе два человека пытались уйти от меня. В первый же день Аврора подала заявление об уходе. Я его не подписал, напомнив ей о проблемах с поиском работы, если она не будет работать в «Кеплер-22». Но также я извинился за то, что было в ее номере, объяснив это чрезмерным количеством выпитого алкоголя. Я пообещал, что больше подобного не повторится. Мне показалось, что когда она это услышала, ей стало легче, но она по-прежнему говорила, что я не имею права угрожать ей и не подписывать заявление. Однако она делала это без экспрессии, поэтому я предположил, что не так уж она и зла. Также это могло быть особенностью ее темперамента, но я не стал дифференцировать. Когда Аврора выходила из моего кабинета, она сказала совсем тихо, что нужно быть добрее к людям.

Я мог бы ожидать, что Аврора перестанет ходить на работу, но она делала это исправно. Теперь я смотрел на нее только, когда был уверен, что она об этом не знает. Поэтому у меня реже получалось наблюдать за ней, но я научился представлять, что Аврора сидит со мной в кабинете, когда я один.

Я не сдался насчет нее, но пока сделал паузу и не думал о том, как ее получить. Меня, наконец, стала больше занимать работа, чем женщина. Млечный Путь теперь вел более агрессивную политику по отношению к Большому Магелланову Облаку, и я не мог сказать с абсолютной точностью, но мне казалось, что это происходит потому, что правительство ожидало большую партию химического оружия в ближайшее время.

Вторым от меня снова попытался уйти Процион. Я даже смог узнать, почему именно сейчас. Однажды вечером я услышал крик Проциона на улице у моего дома. Я осторожно выглянул в окно и увидел, что он стоит во дворе вместе с Кассиопеей. Ее голоса я не слышал, потому что она разговаривает тише, так что я осторожно спустился вниз и встал у двери. Начала разговора я не застал, но быстро разобрался, о чем они. Процион кричал:

– Я не могу переехать к тебе в дом твоего проклятого брата, на которого я работаю! Который платит мне деньги, от которого я зависим! Чьим приказам я подчиняюсь! Я вообще не должен быть с тобой!

Кассиопея, в отличие от него говорила спокойно и насмешливо:

– То есть, ты хочешь жить со мной, но из-за своих комплексов и задетого мужества, ты не будешь? Я поняла. Я могу переехать к тебе домой.

– Ты?! Ты видела вообще мой район? Бывала твоя тепличная утонченная натура в местах, где тебя огреют мусорным ведром по голове, если ты выходишь покурить на лестницу, чтобы забрать всего лишь твою пачку сигарет? Это унизительно приводить тебя туда, понимаешь? Ты, избалованная фифа, сама захочешь оттуда сбежать на следующий день!

– Процион, ты преувеличиваешь опасность и убогость своего района, чтобы создать нужный эффект социальной пропасти между нами. Если мы перевезем фортепиано к тебе, и ты покажешь мне автобусы, которые бы отвозили меня до консерватории и библиотеки, мне будет совершенно безразлична окружающая меня обстановка.

– Фортепиано, да? На автобусе до консерватории?!

– Или ты можешь возить меня сам на машине, это не имеет значения. Я уверена, что в консерватории мне платят меньше, чем тебе Кастор. Так что можешь не чувствовать себя уязвленным, ты по-прежнему сильный и мужественный.

– Вот именно Кастор, твой брат! Ты и сама привыкла жить в роскоши за счет него, и это нормально, потом что он твой брат, а ты не замужем!

– В нашем разговоре становится слишком много сексизма и абсурда. Я не могу понять, почему мы, два взрослых человека, не можем съехаться, когда есть и желание и возможности?

– Потому что я вообще не имел права заводить с тобой отношения!

До этого момента я слышал, что Процион не стоит на месте. Его переполняли эмоции, и это заставляло его ходить (эмоции удивительным образом преобразуются в кинетическую энергию). Потом он замер, затем его шаги стали приближаться к двери. Процион каким-то невероятным образом понял, что кто-то (я) стоит за дверью. Поэтому мне пришлось подняться наверх в комнату, и окончание разговора я не услышал.

Ночью в Туманном Лесу, где Кассиопея была ребенком, хрупкой девочкой, а не взрослой сильной женщиной, она обнимала Проциона и просила не уходить. Он не пытался ударить ее Копьем, как всех остальных, вместо этого он разодрал ногтями в кровь тыльную сторону своих предплечий. Я не мог понять их чувств, потому что сам я был едва способен на эмоции.

Но мне хотелось, чтобы у них с Кассиопеей все было хорошо. У Кассиопеи потому, что она – моя сестра, а у Проциона потому, что в таком случае он будет лучше выполнять свои обязанности. Если это возможно при условии, что они должны быть вместе, то пускай. Поэтому я пошел на риск. Если я и стал самым страшным, то Процион оставался человеком, который ничего не боится, поэтому я не знал, испугается ли он предавать меня. Логический парадокс. Отныне меня должны бояться все, но он не боялся никого. Всеразрушающее ядро и неразрушимая стена. У парадокса не было решения, но я рискнул. Когда Процион заявил, что больше не работает на меня, я, вместо того, чтобы напомнить ему о компромате на него, рассказал про проект «Горизонт событий». Он слушал, замерев на месте. Когда я закончил, Процион широко улыбнулся.

На данном этапе, когда разработки были практически готовы, мне предстояло много разговаривать с людьми из Министерства обороны и военными, и я решил брать Проциона с собой на переговоры. Он не принимал в них участия, но присутствовал с позволения моих собеседников.

Еще через две недели я, не задумываясь, подписал согласие на испытание оружия на людях. Я раньше не знал о такой необходимости, но оказалось, это было обязательным пунктом. Гиансар обзавелся на работе «страдающим виварием» (так он его называл), но испытаний на животных было недостаточно для того, чтобы утвердить проект. Я понимал, что это совершенно не гуманно, но если оружие будет применено на практике, то никого потом не будет волновать, каким образом его испытывали на этапе разработки.

Тем не менее, посторонним нельзя было знать об этом. Даже в лаборатории я никому не сказал, правительство должно было прислать своих химика и врача. Заранее знал лишь Процион, потому что он встречал конвой с испытуемыми. Гиансару я собирался сказать только утром в назначенный день, потому что боялся его протеста. Несмотря на то, что Гиансар попал под влияние Ботейн, я по-прежнему считал его добрейшим человеком (но ненадежным). Испытывать оружие на людях ему было бы не только противно, но и больно. Но так как это Гиансар руководил разработками, я не мог его не оповестить. Подумав, я решил, что и Ботейн узнает. Вовсе не из-за того, что благодаря ее формулам «Горизонт событий» существует, а потому, что она смогла бы утихомирить Гиансара.

Утром того самого дня я постучался к ним в комнату. Мне открыла Ботейн. Ее волосы были уже уложены, глаза накрашены, но, наверное, я застал ее как раз в процессе нанесения косметики, потому что ее обычно яркие губы были бледны. Ботейн была в короткой ночной рубашке, в которой приличная женщина бы не стала открывать дверь чужому мужчине.

– Кастор! Не ожидала увидеть тебя так рано. Зайдешь? Гиансар сегодня уехал на работу совсем рано, потому что ночью ему пришла какая-то идея по оптимизации процесса, но он толком ничего не рассказал.

С тех пор, как проект был запущен, она всегда говорила со мной радостно и мило. Я сказал:

– Мне обязательно нужно с ним переговорить до двенадцати дня. В главном офисе я не появлюсь, поэтому передай, чтобы он приехал по этому адресу. И сделай так, чтобы эту информацию услышал только он.

Я протянул ей бумажку с адресом. Когда Ботейн брала ее, она задела мои пальцы ногтем, почти поцарапав.

– Конечно, передам. А что-то случилось?

Я задумался. С одной стороны я хотел рассказать им одновременно, но с другой, если Ботейн не поймет важность происходящего, она может не передать информацию, и Гиансар не приедет. Поэтому я сделал шаг к ней, наклонился и тихо сказал почти на ухо.

– Сегодня будут проводиться испытания на людях. Он должен знать.

Я боялся, что кто-то может нас услышать, хотя никого, кроме Кассиопеи, дома не было. Но и она не должна об этом знать, более того Кассиопея даже не имела понятия о «Горизонте событий». У Ботейн округлились глаза, и она сказала:

– Я поняла, сейчас же выезжаю на работу, и все ему передам. Мы будем там, но не волнуйся, в любом случае все пройдет хорошо.

Она похлопала меня по плечу, и я ушел.

Я заранее поехал туда, где будут проводиться испытания, чтобы проверить, все ли готово. Место проведения эксперимента находилось в небольшом одноэтажном здании на территории института морфологии человека. Оно было небольшим и состояло из трех помещений. Первое, совершенно пустое, скорее всего для людей, чья очередь еще не настала. Либо же туда относили уже продукты эксперимента. Второе было для исследователей. Там были стол, несколько стульев и большое окно в следующую комнату. Но стекло не занимало всю площадь, чтобы была возможность не смотреть. В последней же комнате стояли кушетка, капельница, аппарат ИВЛ и другое оборудование для введения испытуемого в медицинский сон. Первые двое не должны ничего почувствовать, они будут под действием общей анестезии. И только если все пройдет благополучно, опыт повторится еще дважды без анестезии. Я обошел эту комнату несколько раз. Серо-коричневый кафель на полу и серо-белый на стенах. Бетонный потолок обвит трубами и круглыми лампами, дверь железная и плотная. Ничего необычного, кроме кушетки.

До начала было еще несколько часов, поэтому я вышел на улицу. Я бы хотел прогуляться, но ждал Гиансара, поэтому сел на скамейку неподалеку, чтобы видеть дорогу к зданию. Вскоре пришли какие-то люди и стали огораживать окружающую территорию лентой, мне пришлось показать им свои документы, больше мы не взаимодействовали. Было холодно, температура стремилась к нулевой отметке, я успел замерзнуть, а Гиансара все не было. Еще не наступил полдень, когда я понял, что он не придет. Ботейн ничего ему не сказала. Я поступил глупо, доверив ей эту информацию. У меня не было тревоги, что она может как-то использовать свои знания, но я знал, что она не передала это специально.

Пока у меня оставалось еще немного времени, я решил найти место поблизости, где можно взять кофе или чай, чтобы согреться. Засохшие листья шуршали у меня под ногами. Муравьи могут выдерживать вес в сто раз больше их собственного, это много относительно насекомого, но мало, относительно меня. Я надеялся, что они прячутся под листьями.

Ничего горячего поблизости я не нашел. Зашел в небольшой магазин, где целую полку оккупировали «Стрелец В-2» и «Красный гигант». Я не любил газировку, но пришлось взять «Стрелец В-2», который был хотя бы чуть менее вредным.

Когда я вернулся, остальные уже прибыли на место. Я познакомился со всеми. Господин Гамов, который возглавлял группу, язвительно отметил, что в их центре велись похожие разработки. Наверное, раньше он работал с Ботейн. Пока шла подготовка, Процион отозвал меня в сторону и спросил:

– Кастор, может, ты хочешь посмотреть на людей, которых привезли?

Мне это было неинтересно. Я был уверен, что эти люди являются заключенными, которых приговорили к смертной казни. Мне не нравилось размышлять о смерти, поэтому я не хотел смотреть на людей, которые умрут в течение часа. Я сказал:

– Нет.

– Уверен?

– Уверен.

Процион быстро кивнул и отправился в здание. Я пошел следом.

В комнате для наблюдений нас было семь человек. Мы с Проционом, Гамов, два врача, техник, военный, чье звание я не знал, но он назвал свою фамилию (Тайлор). Нашей задачей было лишь встретить их и передать газ. Поэтому мы с Проционом могли уйти, это было повторено неоднократно. Я думаю, это было проявлением гуманности с их стороны. Мы оба остались.

Я не смотрел за самим ходом эксперимента, мне это было ни к чему, но я видел, как вводили первого мужчину. Он был старым, с желтыми зубами и обвисшей кожей. На его груди была синяя наколка, что подтверждало мое предположение о тюремных заключенных. Мужчина не вызвал у меня жалости, потому что он был в том возрасте, когда смерть не является неожиданностью. Или потому, что я не умел испытывать жалость. Остальные вряд ли будут такими же старыми, мне поступила информация, что людей должны привезти максимально непохожих друг на друга. Я полагал, они должны быть разного возраста, национальности и комплекции.

Мужчину ни о чем не спрашивали, да и он ничего не говорил. Ему поставили катетер, одели датчики для измерения его жизненных показателей, и вскоре он заснул. Его дыхание не было угнетено, поэтому маски на нем не было, можно было хорошо рассмотреть его лицо. Но я не стал. За стеклом все происходило абсолютно бесшумно, и я понял, что здесь специально есть звукоизоляция.

Потом врач ушел, кто-то нажал кнопку, отвечающую за подачу газа. Он должен был убить его при достаточном попадании в дыхательные пути, хотя это был и не единственный способ.

Я отошел от окна. Его агония не представляла для меня никакого научного или практического интереса, мне даже не стало любопытно, поэтому смотреть было ни к чему. Когда я видел смерть отца мне это, во всяком случае, не понравилось. Хотя подобному и не учат правила этикета, мне казалось, что смотреть на это просто так было даже неприлично. Какое-то время я слышал лишь скрежет ручек о бумагу, все, кроме Проциона что-то записывали, а потом кто-то констатировал время смерти. Потом этот же голос вычислил, за сколько времени убивает газ. Дальше снова шорох ручек, никто ничего не обсуждал. Я знал, что сразу они не скажут мне свои заключения, видимо друг с другом они тоже не хотели ими делиться.

Потом прошло еще какое-то время, пока продувалась комната и убирали тело. Люди все равно заходили туда в противогазах и костюмах химзащиты. Потом Гамов сказал: «следующий». На этот раз я не стал смотреть вообще. Испытуемому тоже должны были надеть противогаз, но оставить открытым остальное тело, чтобы проверить действие газа на кожные покровы. Его агония должна продлиться куда дольше, и я не был уверен, что он не проснется, несмотря на анестезию.

Когда врачи вышли из камеры и эксперимент под номером два начался, я вдруг почувствовал необоснованное беспокойство. Мне захотелось ходить по комнате, но она была слишком маленькой для этого. Я едва смог заставить себя усидеть на месте. Чтобы как-то отвлечь себя от нахлынувшего волнения, я стал искать взглядом интересные вещи на столе, которые собравшиеся здесь могли принести с собой. Там были противогазы, ручки, их записи и какая-то небольшая стопка бумаг, к который они не притрагивались. Я немного приподнялся и увидел, что там лежали заявления о согласии на процедуру. Я удивился, что оно требовалось, но это было хорошей новостью, потому что эти люди точно знали, на что они идут. Я взял бумаги. Заявления были написаны от руки, стояли росписи, но вместо имен и фамилий были лишь инициалы. Первый лист, судя по дрожащим буквам, принадлежал старику. Я отложил его, всмотрелся во второе заявление и вдруг узнал этот почерк. Я быстро поднялся с места, взглянул в окно, на столе лежала молодая девушка. Я громко сказал:

– Остановите эксперимент!

Все разом отвлеклись от своих записей и посмотрели на меня. Я потянулся к кнопкам, чтобы отключить подачу газа. Техник, скорее от испуга, чем из осознанного желания остановить меня, попытался оттолкнуть мою руку, я замешкался, и тогда Процион сам стукнул по кнопке. Он среагировал быстро, и я, даже за бурным потоком запутанных мыслей в своей голове, сумел это отметить. Почти тут же Процион нажал кнопку включения воздухоочистительной системы.

– До подписания всех контрактов я имею право остановить эксперимент в любую минуту. Это сказано в договоре, могу достать его и показать вам.

Гамов ответил:

– Сказано, но, господин Кеплер, вы уверены, что стоит это делать?

Я сказал:

– Процион, вытащи ее.

Он взял противогаз со стола, застегнул куртку, спустил рукава и потянулся к дверной ручке. Все тут же вскочили с мест и ринулись к выходу. Мне тоже хотелось с ними, но нельзя было так поступать в этой ситуации. Я и Тайлор взяли противогазы и накинули сверху костюмы химзащиты.

Процион вынес ее на руках. На ней были лишь трусы и майка с рисунком. Она была предельно тощей, это смотрелось почти страшно. Поэтому она казалась такой маленькой, будто гораздо младше своего возраста. Ее длинные русые волосы низко свешивались вниз с руки Проциона. Лица я не видел, она все еще была в противогазе. Я представил ее, сидящей в кресле у телевизора на коленях с кошкой, пишущей мне письмо. Да, это точно была Дана Фаулер. На плечах и ногах у нее были ожоги от моего газа.

Я перевел взгляд на Тайлора, но он был в противогазе, поэтому я ничего не понял про него. Я также ничего не знал о нем, поэтому решил не рисковать. Я быстро достал записную книгу и написал там цифру.

– Этого будет достаточно, чтобы вы сказали вашим коллегам, что испытуемая мертва?

Он медленно кивнул.

– Допустим. Но куда же вы тогда дели тело? Его должны вскрывать.

Я не был готов придумывать ложь на подобный случай, поэтому мои идеи были поспешны.

– Скажите, что я устроил скандал по поводу того, что сюда прислали несовершеннолетнюю девушку, и потребовал немедленно отвезти ее тело в крематорий, чтобы не опозорить так сильно мою компанию.

– То есть, вы все-таки выкрали труп, ладно. Я вам говорил, что она совершеннолетняя, но вы мне не поверили. Но почему же я вас отпустил?

– Я угрожал расторгнуть все имеющиеся контракты. Вы отправили за мной кого-то из ваших людей. Наверняка, у вас в конвое несколько человек. Сами остались потому, что эксперимент с другими участниками продолжится.

– Хорошо, господин Кеплер. Но хватит ли у вас средств заплатить за молчание этой девушки? Я хочу знать, что с ней стало, поэтому навещу вас в ближайшее время.

Я кивнул. Тайлор связался со своим подчиненным, сказав ему следовать за мной. Я осторожно взял Дану из рук Проциона, она оказалась совсем легкой. Процион пошел за мной, но я сказал ему приезжать, как только все закончится. Я думал, что своим неосмотрительным поведением, я поставил себя в большую опасность, и сейчас он должен был охранять меня. Однако я не мог оставить эксперимент без контроля доверенных лиц.

В соседнем помещении лежало тело предыдущего человека, живых не было. Видимо их держали в машине рядом со зданием. Я снял противогаз с себя, а затем с Даны. Она была совсем бледной, с опухшими веками и искусанными губами. Глаза были закрыты, снотворное и анальгетики еще действовали, но я видел, как вздымается ее грудь, она была жива. Я не знал, как скоро она очнется и почувствует боль, насколько серьезны ее ожоги, поэтому я не мог медлить. Я снял свое пальто, закутал Дану так, что ее совсем не было видно, и вышел наружу. Других членов группы я не увидел, они стояли у другой двери или уже зашли внутрь. Но когда я дошел до своей машины, кто-то сел в другой автомобиль и поехал за мной.

Дана лежала на заднем сиденье, и я не мог сосредоточиться на дороге, постоянно оглядывался на нее. Мне показалось, что прикус и форма носа у нее похожи на папины. Когда Дана мне писала, я был уверен, что она просто сумасшедшая, которая хочет моих денег. Сейчас у меня появлялось ощущение, что я был не прав. А ведь Дана предупреждала, что я пожалею об этом. Я совершил типичную ошибку сильных людей, которые считают, что незначительные люди не смогут причинить им вред. А ведь если бы я сразу потратил на нее столько денег, сколько собирался заплатить Тайлору, все бы закончилось лучше.

Как она вообще попала сюда? Она была преступницей? Или, может быть, смертельно больной, и это было своеобразной эвтаназией?

Я остановился около телефонного автомата и позвонил Гиансару на работу. Только по вздоху на том конце провода, я понял, что трубку взяла Ботейн. Я хорошо изучил ее. Я сказал:

– Передай Гиансару, чтобы он немедленно ехал домой, чем бы он ни был занят. И если ты и на этот раз обманешь меня, ноги твоей больше не будет ни в моем доме, ни в моей компании.

Я повесил трубку, хотя планировал дождаться ее ответа. Наверное, я настолько торопился, что мои действия опережали мои мысли.

Прежде чем снова сесть за руль, я открыл заднюю дверь и поправил пальто, чтобы полностью прикрыть ноги Даны. Ее кожа была холодной, и я испугался, что она умирает. Еще я подумал, что я сделал только хуже, завернув ее в пальто. Раны могли инфицироваться. Но снять пальто я не решился.

Лишь подъезжая к дому, я осознал, что должен был ехать с ней в больницу. Но вряд ли я смог бы все объяснить. Было уже поздно. Я взял ее на руки и понес в дом. На этот раз она показалась еще легче, будто таяла на глазах.

Я положил ее на диван в гостиной и осторожно приоткрыл пальто. На ее руках были участки покрасневшей кожи, а кое-где пузыри, будто от жвачки, только желтеющие. Я не знал, что с этим делать. На ногах тоже самое, но там площадь ожогов была меньше. Я решился промыть их водой.

Потом я услышал голос Кассиопеи:

– Что здесь происходит?

Я промолчал, потому что это было слишком сложно объяснить. Мне даже не хотелось смотреть на нее, но, судя по источнику звука, она стояла на лестнице и не двигалась. Голос Кассиопеи заполнил все пространство, хотя она не кричала:

– Кастор, кто это?

Я не хотел рассказывать про «Горизонт событий», хотя и доверял ей. Поэтому я сказал информацию, которая могла касаться и ее.

– С высокой вероятностью, это наша сестра.

Либо из-за стресса я потерял способность адекватно воспринимать время, либо Кассиопея спускалась очень медленно. Каждый ее шаг отдавался в моей голове. Я даже стал различать, как шуршит ее платье. Кассиопея подошла к дивану и посмотрела на Дану.

– Тогда почему наша вероятная сестра полуголая обожженная и без сознания лежит у нас на диване?

Я повернулся к Кассиопее. Неужели она перестала быть на моей стороне? Ее лицо было холодным, как у мамы, а голос властным, как у папы. Кассиопея была как наши родители, значит, она не могла меня предать, но могла мне помочь. Я сказал:

– Нужны долгие разъяснения. Ты можешь оказать мне услугу? Это срочно, когда ты это сделаешь, я тебе обо всем расскажу. Нужно достать сильное обезболивающее для инъекций. В моей телефонной книжке на букву «А» есть телефон аптеки, где могут это продать. Если нет, позвони Аину, он должен знать, как получить то, что нужно. Сделай это как можно быстрее. Если сможешь договориться, чтобы привезли сами, то встреть на машине в лесу или у ворот. Сюда не пускай. Ты знаешь, где деньги.

– Ты уверен, что не стоит вызвать скорую помощь?

– Да.

– Хорошо, Кастор, я сделаю это. И позвоню Гиансару.

– Не надо. Я уже звонил, он скоро будет.

Потом время наоборот ускорилось. Кассиопея действительно говорила по телефону, а затем очень быстро уехала. Я боялся, что Дана проснется. Потом звонил телефон, я не хотел от нее отходить, но это мог быть важный звонок. Звонил Процион:

– Все прошло хорошо!

Это означало, что газ подействовал так, как мы и предполагали.

– Но, мягко говоря, остались вопросы по поводу твоего ухода.

– С этим я разберусь позже. Мне нужно, чтобы ты нашел врача, который смог бы приехать ко мне домой, не задал бы лишних вопросов и не доложил бы об увиденном.

Я итак нарушил правила разговоров по телефону на важные темы, но как выразиться по-другому, я не знал. Мне не нравилось, как замедлилось мое мышление. Процион был еще более неосмотрительным. Он крикнул:

– Я что, по-твоему, бандит нуарного фильма, чтобы знать какого-нибудь подпольного хирурга-мясника?!

Я понял аналогию, которую он хотел провести.

– Нет. В таких фильмах бывший полицейский должен располагать подобной информацией с еще большей вероятностью, чем бандит.

Я повесил трубку и был уверен, что он сможет сделать то, что я прошу.

Я вернулся к Дане. Она все не просыпалась, но пульс у нее был. Потом, наконец, приехали Гиансар и Ботейн. С первого взгляда на Дану, Гиансар понял, что произошло. Он перевел взгляд на меня, насколько я понимал, его лицо выражало недоумение и злость. Значит, Ботейн ему до сих пор не рассказала об эксперименте на людях. Я сказал:

– Помоги ей до приезда врача.

Гиансар нашел в аптечке антисептик и бинты. Пока он занимался Даной, я рассказывал ему об эксперименте. Пока я умолчал о причине, по которой решил ее вытащить, но он, видимо, этого не заметил. Когда я закончил рассказ, я ожидал, что Гиансар будет говорить мне о том, как я чудовищно поступил, согласившись на эксперимент. Но вместо этого он повернулся к Ботейн, все это время державшейся в стороне:

– Почему ты мне не сказала?! Я делаю все для тебя, все тебе прощаю, но я не могу понять, зачем ты постоянно пытаешься уничтожить меня?!

– Я не пытаюсь! Я хотела тебя защитить! Я знала, как тебе будет плохо, когда ты узнаешь об этом эксперименте!

Она сказала это так чувственно, что я на мгновение ей поверил. Но я знал, что ничего хорошего от нее ожидать нельзя. Гиансар выглядел растерянным, он посмотрел на меня. Я думал, что он, наконец, скажет что-то и мне.

А потом Дана открыла глаза. В первую секунду мне показалось, что они точно такие же, как у папы. Когда она перестала моргать, я рассмотрел, что глаза больше, а взгляд – мутный. Дана стала оглядываться по сторонам, а я, Гиансар и Ботейн замерли, будто бы она могла нас не заметить (поведение, как у маленьких животных). Мы с Гиансаром сидели на краю дивана близко к ней, а Ботейн стояла. Наконец, Дана сфокусировала взгляд на мне. Сначала она просто смотрела, я не мог распознать ее эмоции из-за незнакомых черт, узких зрачков и болезненности лица. Потом она вдруг подалась ко мне, схватилась тонкими пальцами за мою рубашку и сказала:

– Кастор, привет.

Потом Дана посмотрела на свои руки. Сначала она удивилась, а затем скривилась, будто ей стало больно. Наверное, так и было. Но она не заплакала и не захныкала. Дана сказала спокойным голосом:

– Чего там под бинтами?

Я не знал, что ответить, и сказал:

– Ничего.

– Вообще? Сгорела кожа, сгорело мясо и кости тоже? Такие вот опыты вы там проводите?

Она говорила неагрессивно, будто просто интересовалась. Мне хотелось, чтобы Гиансар подключился к разговору, но он молчал, как и я. Наверное, если бы я заранее сказал ему, что она наша сестра, он был бы более разговорчивым. Дана долго смотрела на меня, ожидая ответа. Я покачал головой, а она сказала:

– Шучу. На чем бы держались тогда мои кисти, если бы все сгорело, бинты же по форме руки.

Мне не было смешно. Наверное, ее шутка состояла как раз в том, что она поясняла юмор, тем самым выставляя себя наивной.

Я спросил:

– Как ты туда попала?

– Пускай это тебя не волнует. Считай, что я неизлечима больна. Ноги болят. Сейчас, а больна не поэтому.

Дана встала с кровати довольно резво, опровергая свои слова. Она стала прохаживаться по комнате, и никто ее не трогал. Она сказала:

– Папа сказал: будут проблемы – обращайся к Кастору. Точнее, он сказал: если будут проблемы, когда меня рядом не будет. Как чувствовал.

Она трогала мои вещи, поднимала статуэтки с полок, водила пальцами по стенам. Мне казалось, что это не может быть правдой, но я все больше убеждался в том, что она действительно моя младшая сестра. Дана продолжила:

– Так и случилось, ты ведь помог мне, когда я должна была умереть в газовой камере. То есть, достучаться до тебя все-таки можно. Не такой уж ты и плохой человек, правда?

Скорее бы все закончилось, я не мог понять, что ей нужно. У меня закололо в груди.

– Конечно, не такой уж плохой. Для меня мой брат – самый лучший. Богатый, молчаливый, вот что приходит в голову пока что. Властный. Что еще знают про тебя люди?

Я подумал, а вдруг у меня развивается инфаркт? Дана смотрела то на меня, то на обстановку комнаты. Гиансара и Ботейн она будто не замечала. Но Гиансар сам привлек ее внимание.

– Брат?! Кастор, ты, наверное, забыл что-то рассказать мне?

Дана остановилась, посмотрела на него так, будто бы действительно только что заметила.

– О, ты вроде бы Гиансар. Тебя я не люблю, ты тоже папин сын на стороне, но ты рос с ним в доме.

По ее голосу мне действительно показалось, что она плохо к нему относится. Со мной Дана разговаривала более нейтрально.

– Но моя мать умерла, и у меня никого не осталось.

– Вот как. А я росла в приюте. Видимо, папа любил социально неприспособленных женщин, можно провести такую аналогию. Значит, ты в семье – злой гений. Гиансар придумывает, как убивать, а Кастор платит за это. Вот что я называю «семейный бизнес».

– Я не знал, что ты там будешь! Я вообще о тебе не знал! Как и об опытах на людях!

– Когда в детстве я воровала помаду у воспитательницы, я тоже ей говорила, будто не знала, что так нельзя. Наверное, когда изобретаешь смертельный газ, ты предполагаешь, что рано или поздно он кого-то убьет. Когда производишь его, наверное, даже знаешь, кого конкретно.

Дана могла стоять в моей гостиной и говорить подобное, потому что она чуть не умерла, и, потому что я не позволил этому случиться. А может быть, дело и в том, что Дана приготовила себя к смерти, и теперь любые ограничения были ей не страшны.

Гиансар сейчас выглядел очень расстроенным, растерянным и виноватым. Наверное, также должен был чувствовать себя я.

– Я знаю, знаю, что он был создан не для мирных целей. Но дело в том, что он должен был быть применен лишь на людях соседней Галактики, на солдатах, которые могли бы слечь и от пуль. Но не на простых людях в качестве эксперимента!

Дана потеряла к нему интерес. Дверь открылась, и в дом вошла Кассиопея. В руках у нее был пакет, а значит, она достала то, что я просил. Я думал, обезболивающее средство сможет помочь Дане, но, наверное, она нуждалась в чем-то другом. Я сел на диван, надеясь, что сердце станет меньше болеть.

– Привет, Кассиопея. Я твоя сестра, дочь твоего отца, Дана. Кастор обо мне ничего не рассказывал, но мы все равно встретились. Мне очень хотелось тебя увидеть, но не так, как Кастора, потому что я всегда больше мечтала о старшем брате.

Кассиопея прислонилась к двери (нехарактерное для нее движение). Но ее лицо не изменилось.

– Я не знаю, кто ты, и что тебе нужно от нас, но что бы ни случилось с тобой, я соболезную тебе.

Кассиопея хотела сказать что-то еще, но Дана ее перебила.

– Ты же знаешь, кто я. Дана, твоя сестра. Ты гордая и безучастная, да?

Кассиопея не стала это комментировать. Она сказала:

– Кто-нибудь расскажет мне, наконец, что здесь происходит?

События разворачивались быстро. Я услышал гудок машины.

– Процион привез врача.

Я направился к двери первым, чтобы открыть ворота, пока это не сделал никто другой. Пока я шел, боль в груди не уменьшалась, но и не увеличивалась. Я подумал, что теперь она будет со мной постоянно.