Текст книги "Горький мед"
Автор книги: Мария Лебедева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)
Во всей этой истории Ольгу успокаивало лишь одно: Светка, живя в квартире у Шурика и тети Дуси, теперь в безопасности, да и Кира Петровна приезжает сегодня в Москву, о чем Ольга узнала, когда, навещая утром в больнице дядю Пашу, позвонила Шурику. Правда, Светка сомневалась, что им удастся уговорить ее поехать в деревню, но радовалась хотя бы тому, что мать не будет находиться по известному режиссеру адресу.
Другая же информация, та, которую получила Ольга от дяди Паши, несколько огорчила ее, если еще можно было огорчаться такими пустяками в подобных обстоятельствах, когда по следу за тобой идут бандиты и ты не сегодня-завтра рискуешь оказаться у них в руках. Но Ольга и сама была приятно удивлена, когда почувствовала, что, несмотря ни на что, способна еще к нормальным человеческим эмоциям.
А узнала она от дяди Паши, что Кирилл действительно был женат, но жена его, стюардесса, полтора года назад погибла в авиакатастрофе. Ольга же была уверена, что у него семья, и смирилась с мыслью, что никогда не увидит больше симпатичного штурмана, хотя до сих пор не могла забыть открытую улыбку, озарявшую все лицо, от которой на душе становилось радостно и тепло. А теперь, узнав, что он вдовец, она горько сожалела о так и не состоявшемся продолжении их мимолетного знакомства.
Дядя Паша, казалось, был огорчен этим не меньше Ольги, до того по сердцу пришелся ему Кирилл Андреевич, такой умный, добрый и мужественный человек.
– А ведь он мне сам говорил, что ты ему покойную жену напомнила, – вздохнул он. – Походка, говорит, у вашей племянницы точь-в-точь как у Полины. Очень он ее любил…
Последние слова дяди Паши неприятно резали слух Ольги, и в следующее мгновение он сам, поняв, что сказал лишнее, попытался исправить положение:
– То есть мне он этого не говорил, что любил, я просто подумал…
Ольга движением руки остановила его.
– Ладно, дядя Паш, что уж теперь об этом… – устало произнесла она. – Ну не могла же я сама просить у него телефон? Да к тому же я не знала, что его жена погибла.
И они, оставив эту болезненную тему, заговорили о том, что дядя Паша настолько поправился и окреп, что разумнее будет из больницы ехать не в Москву, а в Александровку и что Ольге надо поскорее закончить работу и взять отпуск.
Теперь же, сидя в гамаке с синей папкой на коленях, Ольга мечтала поскорее разделаться с работой, отвезти ее в издательство и попросить у Искры Анатольевны пусть даже неоплачиваемый отпуск. Да и о какой оплате, о каких деньгах может идти речь, когда под угрозой собственная жизнь и жизнь близких людей? Шурик что-то верное сказал, сопоставив деньги и жизнь… или время? Мысли путались у нее в голове, жужжание пчел навевало дрему, и Ольга, зная свою особенность засыпать непосредственно после мысли об угрозе жизни, заставила себя подняться, подошла к висевшему на стене сарая рукомойнику и побрызгала в лицо ледяной водой. Почувствовав, что гамак создает нерабочее настроение и действует усыпляюще, она забрала папку с рукописью и отправилась на веранду.
Минут сорок спустя в доме послышались голоса: вернулись из больницы мать с тетей Тамарой.
– Вот ты где, – обрадовалась мать, входя на веранду, – а мы тебя в саду искали. – Она прошла и села напротив Ольги. – Ну все, договорились и с врачом, и с водителем, завтра привозим Павла. Василий Егорыч не возражает, говорит, состояние стабильное, можно и на дачу, тем более жена – медицинский работник.
На пороге появилась тетя Тамара.
– Лара, не мешай Оле работать, – сказала она сестре. – Пойдем, поможешь мне на кухне, а то ребята скоро приедут.
Ольга знала, что вечером должны приехать Ирина и Игорь, так как решено было завтра в кругу семьи торжественно отметить возвращение дяди Паши.
Она боялась, что при появлении Игоря не сможет преодолеть своей неловкости и скованности, потому что до сих пор не понимала его поведения во время последнего визита к ней. Но неловкость ее происходила, скорее всего, оттого, что она не умела понять себя и, несмотря на то что сразу определила свою позицию в отношении их брака с Ириной, удержать эту позицию вряд ли смогла бы, не исчезни он тогда так внезапно. Однако синяя папка с рукописью, раскрытая перед ней, являлась прекрасным поводом для того, чтобы запереться, например, в своей комнатке и свести их совместное времяпрепровождение лишь к встречам за обеденным столом.
Эту комнатку дядя Паша соорудил из старого заброшенного чулана, темного и практически бесполезного, потому что там годами скапливалась такая рухлядь, место которой на свалке, куда прошлым летом он ее и вывез. Дядя Паша прорубил в чулане окно, обшил стены гладко оструганными досками, сам сделал и стол, табурет, и топчан. «Олюшкиной светелкой» назвал эту комнатку дядя Паша, гордившийся своим столярным мастерством, довольный тем, что смог угодить любимой племяннице.
Ольге сразу по душе пришлась светелка, где запах сена в матрасе, смешиваясь с запахом свежеоструганных досок, создавал неповторимый аромат чего-то радостного и праздничного.
Ольга перенесла рукопись в светелку и закрылась на большой крюк, который сама просила дядю Пашу прибить «на всякий случай». Ничего конкретного она тогда в виду не имела, просто всегда, даже дома, ей было как-то спокойнее спать с крепко запертой дверью.
Она села за стол, стоявший у окна, заботливо затянутого марлей от мух и комаров, разложила многострадальную рукопись и погрузилась в чтение.
Пришла тетя Тамара, позвала пить чай, но Ольга ответила, что ей не хочется, да и некогда, работа очень срочная. Она знала, что чаепитие в их семье – это длительный процесс, сродни японской чайной церемонии, и служит прежде всего поводом для долгих разговоров и пространных бесед, когда всплывают воспоминания о прошлом, происходит обмен информацией на сегодняшний день и строятся планы на будущее.
Ольга с уверенностью могла предположить, что тетя Тамара заговорит о молодоженах, о том, как дружно они живут и какой Игорь заботливый муж и зять, а мать любую тему свернет на ядовитую критику своей соседки Надежды, которая три раза уже выходила замуж, и все без толку.
Ничем же своим, тем, что мучило и тяготило ее, поделиться она с ними не могла да и не имела такой нужды. В конце концов она не держала при себе своих секретов: о Кирилле знал дядя Паша, об Игоре – Светка, а Шурик не только был в курсе всех криминальных перипетий, но, к несчастью, даже сам оказался жертвой этих событий.
Наконец прибыли молодожены – на террасе раздался смех Ирины и послышался голос Игоря. Они о чем-то весело наперебой рассказывали матери и тетке, а те смеялись и что-то говорили в ответ. Слов Ольга не слышала, она улавливала только радостную, беззаботную атмосферу, царившую на террасе, которая так не гармонировала сейчас с ее собственным настроением и состоянием духа.
Игорь пришел звать ее к столу. Он тихо постучал в дверь и настойчиво произнес:
– Оля, открой, пожалуйста, мне надо тебе кое-что сказать.
Ольге стало не по себе оттого, что он пришел один, без Ирины, но она все же надеялась, что у него хватит благоразумия не расслабляться в доме своей жены.
Он вошел в светелку и, глубоко вздохнув на пороге, сказал:
– Отличный дух, прямо как в лесу! – Затем прошел к топчану и сел. – Слушай, ты когда сюда приехала? Вчера?
– Да, а что? – взволновалась Ольга, заметив его серьезный, озабоченный взгляд.
Игорь сказал, что поскольку забыл в прошлый раз забрать свой учебник, то решил сделать это сегодня, так как в деканате пригрозили, что задолжники в библиотеку дипломы не получат. Он долго звонил в дверь ее квартиры и, когда понял наконец, что дома ее нет, решил воспользоваться своими ключами, которые в свое время ей не пришло в голову потребовать назад и которые так и оставались у него тайным вещественным доказательством их чувств, канувших, по мнению Ольги, в прошлое, а по заверениям Игоря – перешедших в состояние вечности. Вечность понимать она отказывалась, и тогда он приводил ей примеры из высокой литературы, к которой она сама когда-то пыталась его приобщить. Он называл князя Мышкина и Настасью Филипповну, Митю Карамазова и Грушеньку, доказывая, что рамки обычного земного брака разрушили бы вечное величие их любви. Несмотря на то что, расставшись, они остались каждый при своем мнении и понятие «вечная любовь» ничего не говорила ее сердцу, Ольге поначалу приятно было сознавать, что ключи от квартиры находятся у Игоря, а потом она, честно говоря, просто забыла об этом.
И когда он сказал, что решил сегодня воспользоваться «своими ключами», она поймала себя на том, что ей стало неловко. Ольга понимала, что эта, на первый взгляд, мелочь свидетельствовала о многом. Видимо, Игорь незаметным образом вышел для нее из разряда близких, родных людей, которые могут появиться в любой момент и всегда окажутся кстати, перед которыми и не подумаешь извиняться за свой внешний вид или разруху в квартире. Сейчас же, узнав, что Игорь побывал в квартире в ее отсутствие, Ольгу больше всего встревожила именно мысль о том, что, собираясь в Александровку впопыхах, проще говоря – сбегая, она наверняка оставила там страшный беспорядок.
– Так ты нашел учебник? – спросила Ольга, стараясь преодолеть неловкость и твердо решив при первой же возможности сменить замок.
– Нашел… – нерешительно ответил тот.
– Надеюсь, не забыл закрыть дверь?
– Да я-то закрыл, но дело в том… – Он запнулся. – Дело в том, что ты сама… сама забыла запереть квартиру… Дверь была открыта…
При этих словах сердце у нее подпрыгнуло, застучало громко и неровно, и Ольга побледнела так, что Игорь в испуге побежал за тещей. В следующее мгновение в светелку сбежались все женщины и наперебой стали требовать ответа на вопрос, что случилось: мать и тетя Тамара – у Ольги, ну а Ирина, естественно, у Игоря.
– Что ты сказал Оле? – наступала она на мужа, и без того напуганного тем, что может всплыть факт посещения им квартиры ее сестры.
Игорь был поражен Ольгиной реакцией. Ну, забыла закрыть дверь, велика важность, он ведь все проверил, вроде все на месте, ничего не пропало. Да это и понятно, никому в голову не пришло, что квартира открыта, он и сам сначала долго звонил в дверь, не подозревая, что стоит нажать на ручку, как защелка тут же отойдет и дверь распахнется.
С другой стороны, Ольга ведь даже не спросила его, все ли на месте в квартире, значит, наверное, не вопрос грабежа так взволновал ее. А что? И еще один момент удивил Игоря и показался ему странным: в двери было три замка, одним из которых Ольга пользовалась постоянно, а два других задействовала только в случае своего отъезда дольше чем на день. Не могла же она быть до такой степени рассеянной, чтобы, уезжая в Александровку на несколько дней, не закрыть ни один из них!
Все эти загадки моментально пронеслись в голове у Игоря, вызвав недоумение и оставшись без ответа. Но больше всего его волновало сейчас, что скажет Ольга пристававшим к ней с расспросами родственникам.
Тетя Тамара уже мерила ей давление, мать совала под язык таблетку валидола, а Ирина убежала готовить липовый отвар.
Ольга лежала на топчане и каким-то отсутствующим взглядом наблюдала за их суетой.
– Да что же такое, Оленька? – не унималась мать. – Объясни наконец, что произошло? – В голосе ее чувствовалась неподдельная тревога.
– Ничего не случилось, – тихо произнесла Ольга, постепенно выходя из оцепенения. – И Игорь тут ни при чем. Я ему рассказала о работе, и вдруг мне стало плохо. – Заметив недоверчивый взгляд матери, она упрямо повторила: – Да, вдруг, ни с того ни с сего.
– Переутомление, – констатировала тетя Тамара. – Это бывает. И давление у тебя выше нормы.
– Ты очень много работаешь, доченька, – сказала мать, которую немного успокоил диагноз, поставленный сестрой. – Я помню, ты говорила, у тебя по графику отпуск только в октябре? Так ты возьми сейчас за свой счет.
– Я попробую, – ответила та.
На следующий день Ольгу не хотели отпускать в Пушкино вместе с Игорем и Ириной, но она настояла, объяснив, что необходимо срочно позвонить на работу и выяснить ряд важных вопросов. Ей действительно не терпелось сообщить Шурику со Светкой ошеломляющее известие о посещении ее квартиры незнакомыми лицами. Приехав в Пушкино, Игорь с Ириной направились в больницу, чтобы оформить необходимые бумаги и забрать дядю Пашу, а Ольга, договорившись встретиться с ними в скверике, помчалась на переговорный пункт, находившийся недалеко от станции.
Трубку взяла Светка и сказала, что утром Шурик повез Киру Петровну к своей двоюродной тетке под Архангельск и что та согласилась ехать лишь с условием, что через неделю к ней присоединится сама Светка.
– А вот почему она так сразу согласилась, – добавила подруга, – это отдельная история, расскажу при встрече. Ну, как у тебя там дела? Работу сделала?
Ольга поняла, что не в состоянии подробно рассказывать о случившемся под пристальным взглядом нескольких пар глаз и при таком же количестве ушей тех посетителей, которые терпеливо ждали своей очереди на стульях и стоя возле кабины.
– У меня дела плохи, – только и смогла выговорить она.
– Что такое? – встревожилась Светка. – С дядей Пашей что-нибудь?
– Да нет, мы сейчас увозим его в Александровку, – ответила Ольга. – Он чувствует себя нормально.
– А что же тогда? – допытывалась подруга. – Работа горит?
– Да работу я надеюсь завтра закончить, – слабо отмахнулась Ольга. – Не в этом дело. Просто я не могу тебе по телефону рассказать…
– Я бы к тебе приехала, – с готовностью сказала Светка, – но Шурик считает, что мне вообще нельзя из дома выходить.
– Нет-нет, ни в коем случае, – запротестовала Ольга. – Давай лучше я сама приеду… ну, наверное, послезавтра, когда повезу рукопись в издательство. Заодно хочу попросить у Искры отпуск за свой счет.
– Ну ладно, – поскучнела Светка, которой хотелось немедленно узнать, что же случилось, а не ждать целых два дня. Она предполагала, что это, должно быть, как-то связано с Игорем. – Шурик тоже обещал послезавтра вернуться. Кстати, он просил тебе передать, чтобы ты домой к себе не заходила, мало ли что…
– Даже если бы он умолял меня зайти, – усмехнулась Ольга, – я бы и то отказалась.
До Светки наконец дошло, что случилось у подруги.
– Неужели там у тебя кто-то побывал? – от волнения понизив голос, спросила она.
– Вот именно, – коротко ответила Ольга.
– Как же ты узнала об этом? Когда? – недоумевала Светка.
– Ладно, Свет, об этом при встрече, – ответила та и закруглила разговор.
В скверике ее поджидал Игорь, он сказал, что Ирина с отцом сейчас спустятся и что машина уже стоит у входа в больницу. Ольга поняла, что Игорь не случайно оказался здесь один, он хотел поговорить с ней с глазу на глаз.
– Оля, мне-то ты хоть можешь объяснить, что случилось? – сразу спросил он.
– Ты о чем? – разыграла удивление Ольга.
– Сама знаешь о чем, – нервно проговорил он.
– А-а, ты о квартире, – сказала она. – Ну, забыла закрыть, с кем не бывает. Но ты же сказал, ничего не пропало, значит, ничего и не случилось.
Но Игорь за три года общения с ней слишком хорошо изучил ее повадки и способен был отличить наигранное удивление от искреннего.
– Но ты ведь даже не спросила меня об этом. Значит, тебя что-то другое напугало. Что, Оля? – настаивал он.
Ольга смотрела в непроницаемо черные глаза и видела в них свое отражение. Случись все несколькими месяцами раньше, она, конечно же, в первую очередь поставила бы в известность Игоря и, возможно, ей не пришлось бы обращаться к Шурику. Только теперь уже поздно, у Игоря появились заботы, и совсем ни к чему впутывать его в свои дела.
Но тот был не на шутку встревожен и необычайно настойчив, он чувствовал, что тут что-то не то и над Ольгой нависла какая-то опасность.
– Ну, если ты так настаиваешь, – нехотя протянула она, – я скажу. – Мысль, как отвязаться от его докучливых расспросов, быстро созрела у нее в голове, и она, опустив глаза якобы от смущения, а на самом деле из соображений, как бы ненароком не выдать себя взглядом, произнесла: – Дело в том, что… ну, в общем, в квартире находился один мои знакомый… и я испугалась, что он мог бы встретиться с тобой.
– То есть – твой любовник, – отчасти насмешливо, отчасти неприязненно сказал он. – И как же его зовут, если это, конечно, не секрет?
– Кирилл, – непроизвольно вырвалось у нее.
– Красивое имя… – проговорил он раздумчиво, как бы соизмеряя ее вчерашнюю реакцию со степенью испуга от возможности нежелательной встречи двух возлюбленных – бывшего и настоящего. – Ну что ж, передай Кириллу, чтобы не забывал впредь дверь запирать, когда уходит, – произнес он наконец, и непонятно было, достаточно ли убедительным показалось ему Ольгино объяснение, потому что некоторая настороженность все-таки осталась в его взгляде.
Когда они вместе с дядей Пашей приехали в Александровку, стол на террасе был уже празднично накрыт и ждал лишь их появления. Дружная семья в полном составе уселась обедать, и дядя Паша, как виновник этого небольшого семейного торжества, счастливый от сознания, что наконец-то он дома, со своими близкими, пустился рассказывать всевозможные смешные случаи из больничной жизни.
Ольга понимала, что обеду суждено плавно перейти в ужин и что теперь до самого позднего вечера родственников не оторвать от стола и от нескончаемой беседы. Она встала, извинилась, сказав, что должна непременно заканчивать работу, и ушла в свою светелку. Ольга решила, что не позволит никаким посторонним мыслям отвлечь себя от злополучной рукописи и, пока не прочтет все, не разрешит себе думать о Светке, о Шурике и о вторжении в ее квартиру непрошеных гостей.
Поначалу это казалось делом почти непосильным, так как доносившийся с террасы смех и громкие возгласы постоянно возвращали ее из театрального абсурда в мир житейских перипетий, но понемногу она втянулась, перестала слышать голоса и другие посторонние звуки и потеряла даже счет времени.
– Олюшка, ты же больше четырех часов сидишь не вставая, – укоризненно сказал дядя Паша, входя в светелку и усаживаясь на топчан. – Лариса с Тамарой рассказали уже, как тебе плохо было вчера. – Дядя Паша с тревогой посмотрел на нее. – Конечно, это переутомление. Нельзя же так надрываться, пойдем в саду погуляем.
* * *
Предвечерняя прохлада окутала сад, нежаркое солнце, завершая свой ежедневный обход, зависло над горизонтом, его кроваво-красный цвет казался неестественным и жутковатым. Дядя Паша хозяйским глазом обводил свои угодья и вслух рассуждал о новых посадках, о дополнительной теплице и, конечно, об увеличении пасеки. Ольга, неторопливо шагая рядом с ним мимо яблоневых деревьев, не вникала в подробности планов по реорганизации хозяйства, она отмечала только радостные интонации дядипашиного голоса, в то время как отдельные слова с трудом доходили до ее сознания.
Сад притих, готовясь ко сну: те цветы, которые на ночь уходят в себя, захлопнули свои лепестки, деревья замерли в каком-то дремотном оцепенении, и легкий туман низко застелился по травке, как бы заботливо укрывая землю прозрачным покрывалом. Запахи усилились, и Ольга подошла к небольшой грядке с любимыми флоксами, которые издавали такой знакомый, такой нестерпимо пьянящий аромат, что ей захотелось зарыться лицом в эти душистые соцветья и дышать только им. Она сорвала один стебелек, чтобы поставить в воду у себя в светелке, и оглянулась вокруг.
И внезапно, словно впервые увидев эту картину засыпающего сада, Ольга была потрясена величественной простотой, незыблемостью и бесконечной новизной окружающего. Дыхание вечности почудилось ей вдруг в березе, золотисто-розовой от последних лучей солнца, в клубах пара, идущего, казалось, из самых недр вздыхающей земли, в мудрой вороне на заборе, напряженно косившей одним глазом, и беспричинная радость, какой-то немой восторг охватили ее, и все тревожные события последних месяцев неожиданно показались до смешного ничтожными и не заслуживающими внимания, во всяком случае столь пристального, какое она им уделяла.
От этого ощущения возникло чувство ценности и глубокой осмысленности любой человеческой жизни, и ее в частности, и ценность эта представлялась безусловной, как данность, и в доказательствах не нуждалась, раз существовала эта величественная гармония мира, где береза розовеет от заходящего солнца, где ворона сидит на заборе и дышит земля.
Дядя Паша возился на грядке с кабачками и патиссонами и не заметил ее просветленного состояния.
– Посмотри, Олюшка, какой красавец! – улыбаясь, сказал он, протягивая сорванный круглый овощ, похожий на огромную тарелку. – Вот мы завтра попробуем, каков он на вкус.
Становилось свежо, и они вернулись в дом. Домочадцы сидели на террасе за большим самоваром, весь стол был уставлен вазочками и плошками с вареньем различных сортов. Ольга от чая отказалась, сразу прошла в светелку и поставила флоксы в банку с водой. Она легла на кровать, боясь расплескать, растерять как-нибудь это новое ощущение, полученное в саду.
Проснулась она рано, когда все еще спали и слышалось только пение птиц да озабоченное хриплое кукареканье какого-то запоздавшего петуха.
Выйдя в сад, Ольга радостно вздохнула всей грудью навстречу приветливому солнцу и пошла к рукомойнику. Веселый сад, оживший после ночного покоя, встретил ее разноцветьем раскрывшихся цветов и волнами с детства знакомых запахов.
Умывшись, она вернулась в светелку и села за рукопись, твердо решив одолеть ее вчерашним методом полного погружения в работу. Это ей удалось, она не услыхала матери и тети Тамары, которые, проснувшись, принялись готовить завтрак, не слышала шагов дяди Паши, который отправился прямо с утра к Степанычу, чтобы обсудить с ним вопросы своего пчелиного хозяйства. И только когда дядя Паша громко постучал в дверь ее светелки, Ольга очнулась и оторвала голову от работы.
– Не спишь уже, Олюшка? – спросил он, входя в комнату с крайне озабоченным видом. – Я сейчас от Степаныча… он радио круглые сутки не выключает…
– Что-то случилось, дядя Паш? – заволновалась она.
– Да понимаешь… тут такое дело… – нервно проговорил он. – Непонятное что-то творится… Какая-то комиссия по чрезвычайному положению образовалась… президент отстранен…
Спустя полчаса вся семья сидела на веранде у старого приемника и слушала комментарии радиостанции «Эхо Москвы» по поводу происходящих в столице событий.
Игорь очень расстроился, потому что при таком раскладе мечтам о работе на строительстве коттеджей, скорее всего, не суждено было сбыться и под угрозой оказывалось материальное благополучие его семьи. Ирина плохо понимала связь между отстранением президента и возведением коттеджей, но тем не менее переживала, что у мужа резко испортилось настроение. Тетя Тамара, будучи стреляным воробьем, эту связь, в отличие от дочери, поняла сразу и закручинилась, что, не дай Бог, Ирине придется растить детей на мизерную инженерную зарплату мужа. Мать Ольги, как жена военного, вообще привыкла бояться каких бы то ни было нововведений, она только-только начала было привыкать к перестройке, и вот – на тебе, снова какой-то фокус.
И лишь Ольга с дядей Пашей поняли, что эти события грозят в первую очередь не материальному благополучию людей, а возвратом в прежние времена, когда вместе с цветными телевизорами в кредит всучивалась бесплатная дезинформация обо всем, что творилось вокруг, когда человека, прорвавшегося за границу, считали чуть ли не космическим пришельцем и вся страна дружно штурмовала столичные магазины в поисках мясных изделий и импортного ширпотреба.
«Эхо Москвы» сообщило, что к Белому дому начали стекаться люди, что перекрыто движение по улице Горького и на Манежной площади стоят танки. Дядя Паша засобирался в Москву.
– Это безумие, Павел! – в отчаянии кричала тетя Тамара. – Лара, скажи хоть ты ему, может, он тебя послушает! Оля, ты-то что молчишь?
– Дядя Паш, ну куда ты, в самом деле, поедешь? – пыталась урезонить его Ольга. – Тебе только стрессов после больницы не хватает.
– Павел, уймись! – уговаривала мать Ольги. – Ну какой из тебя защитник демократии, сам подумай!
– Я вот что предлагаю, Павел Сергеевич, – сказал вдруг Игорь, – мы с Ириной сейчас поедем в Москву, посмотрим, что там и как, а вечером вернемся и доложим вам обстановку. Идет?
– Вот речь не мальчика, но мужа, – пошутила Ирина, и все заулыбались ее нечаянному каламбуру.
На том и порешили. Молодые уехали, дядя Паша, как приклеенный, остался сидеть у радиоприемника, сестры захлопотали по хозяйству, а Ольга подумала, что объявленное чрезвычайное положение вряд ли отодвинет сроки сдачи ее рукописи, и поспешила в светелку.
Но метод погружения не срабатывал, так как через каждые десять минут к ней врывался дядя Паша с очередными подробностями событий, переданными по радио. Наконец Ольга не выдержала и предложила ему записывать самое важное, чтобы рассказать ей все сразу часа через три, когда она предполагала закончить работу. Дядя Паша как-то сник, но с предложением ее согласился и поплелся на веранду, прихватив блокнот и ручку.
* * *
Рассчитывая расправиться с рукописью за два-три часа, Ольга ошиблась: ей пришлось просидеть за столом почти до пяти часов вечера. Мать приносила ей еду на подносе, дядя Паша несколько раз робко открывал дверь светелки, но, увидев склоненную над работой голову, со вздохом уходил на веранду. Когда наступила наконец долгожданная минута и последняя страница была прочитана, Ольга встала, с наслаждением потянулась и увидела, что за окном моросит дождик, мельчайшие капельки его переливаются бисером на солнце, а прислушавшись, удивилась, что из дома не доносится ни звука, словно в нем не осталось ни одной живой души.
Почувствовав страшный голод, будто не ела ничего по меньшей мере сутки, Ольга набросилась на остывший обед, принесенный матерью. Ей показалось, что этого недостаточно, и она пошла на кухню в поисках съестного. Проходя мимо открытой двери на веранду, она увидела дядю Пашу, который, сидя к ней спиной, нервно крутил ручку приемника, получая в ответ лишь слабые хрипы и похрюкиванье. Ольга подошла к нему сзади и, как в детстве, закрыла ладонями глаза.
– Олюшка! – обрадовался он. – Ну наконец-то! Закончила?
– Да, дядя Паш, можешь меня поздравить, – весело ответила она.
– Поздравляю, конечно, хотя… – Он печально посмотрел на нее и махнул в сторону приемника. – Что творится, Олюшка, ты бы знала, что творится…
– А почему одни хрипы? – спросила она.
– Последние полчаса глушить стали, слушать невозможно, – сердито ответил он. – Раньше «Голос Америки» легче поймать было.
Мимо прошла на террасу тетя Тамара, неся на блюде большой пирог.
– Пошли чай пить, – сказала она. – Молодых ждать не будем, они, наверное, поздно приедут. Ларочку позовите, она на огороде.
В первые минуты Ольга испытывала такую радость, такое облегчение от того, что работа наконец закончена, словно сама была автором по меньшей мере половины пьес в этой будущей книге. Но радость ее сразу поблекла и исчезла без следа, когда дядя Паша пересказал услышанное по радио, что успел запомнить или записать.
Трудно было вообразить себе танки и бронетранспортеры, которые появились в мирном городе не с целью принять участие в ежегодном параде.
– Завтра с утра поеду в издательство, – сказала Ольга. – Сама все увижу. Вдруг это просто паника и ничего серьезного не произошло? – успокаивала она дядю Пашу и отчасти себя, хотя оба прекрасно понимали, что это наверняка серьезнее, чем они могут себе представить.
На террасу вошла мать Ольги, неся корзину помидоров и другую, побольше, с яблоками. Яблоки, как всегда, высыпали прямо на пол террасы, и они живописно раскатились в дюжину натюрмортов, блестя глянцевыми, мокрыми от дождя боками. Ольга знала, что скоро неповторимый яблочный дух разойдется по всему дому, вызывая воспоминания детства, когда каждый прожитый день казался полным особого смысла, а каждый будущий таил в себе неизвестные чудеса и загадочные открытия.
На столе красовался большой яблочный пирог, кипел самовар, в прозрачных вазочках золотилось варенье, и эта мирная, уютная домашняя обстановка не только успокаивала, но как бы убаюкивала Ольгу, и на какой-то миг она даже забыла о том, что сейчас, судя по словам дяди Паши, должно было происходить в столице.
– По какому поводу пир? – спросил дядя Паша, кивнув в сторону пирога.
– Так сегодня же праздник, Паша, – улыбнулась тетя Тамара. – Забыл? Преображение сегодня…
– Ах да, – встрепенулся он, – мне Степаныч говорил, что старуха в церковь с утра пораньше ушла… А помнишь, – сказал дядя Паша, обращаясь к жене, – мама в этот день тоже в церковь всегда ходила… И яблоки с собой брала… Помнишь?
– Конечно, помню, – ответила тетя Тамара, разрезая пирог, – потому что и Яблочный Спас сегодня.
– Ну что, спасайся кто может? – усмехнулась Ольга и разложила пирог по тарелкам.
Он, как всегда, оказался отменным, и все принялись расхваливать особый талант тети Тамары именно в этой области кулинарии. Дядя Паша, внезапно осознав, что слишком увлекся ублажением своей плоти, в то время как люди, возможно, уже гибнут на баррикадах вокруг Белого дома, отставил от себя тарелку с недоеденным пирогом и грустно произнес:
– Нет, все-таки это пир во время чумы…
Молодые действительно приехали очень поздно, в начале двенадцатого. Все поджидали их на веранде: сестры вязали, дядя Паша с Ольгой с переменным успехом пытались поймать нужную радиостанцию.
Тетя Тамара сразу засуетилась и ушла на кухню разогревать ужин, а Игорь с Ириной, возбужденные увиденным, перебивая друг друга, отвечая попутно на многочисленные вопросы родственников, рассказывали о том, что творится сейчас в самом центре Москвы, об обращении российского президента, расклеенном даже в метро, о толпах народа у Белого дома, о строительстве баррикад и о возникающих то тут, то там стихийных митингах с добровольными ораторами различной окраски. Однако тон их повествования не оставлял сомнений, что и для Игоря, и для Ирины это было своего рода развлечением, бесплатное кино на улицах города с живыми людьми вместо актеров.
– Но ведь по улицам, должно быть, опасно передвигаться? – ужасалась мать Ольги. – Если танки… и военные… могут ведь начать стрелять.
– Нет, тетя Ларис, совсем не опасно, – весело отвечала Ирина. – Все как обычно, и магазины открыты, и рестораны.
– Да если от центра отъехать немного, так вообще тишина и спокойствие, – сказал Игорь, – будто ничего и не случилось.
– Мне дед рассказывал, – бросилась в воспоминания мать Ольги, – ну, ваш прадед, – уточнила она, обращаясь к дочери и племяннице, – он был свидетелем, когда Зимний брали в семнадцатом. Он в трамвае к другу ехал на Выборгскую, видит – толпа небольшая у Зимнего, шум какой-то. В общем, никто из пассажиров и внимания-то особого не обратил. А наутро – здрасьте, оказалось, это революция была.
