Текст книги "Горький мед"
Автор книги: Мария Лебедева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
Но Ольга почти не слышала слов подруги, она думала только о том, что надо срочно сообщить все Шурику.
– Послушай, Свет, – осторожно, чтобы не очень напугать ее, сказала она, – тебе нельзя там оставаться, это опасно.
– И ты туда же! – возмутилась Светка. – Тоже, как Ираклий, будешь меня запугивать какими-то мифическими бандитами? Да зачем я им, сама подумай! Им Ираклий нужен, а он уже тю-тю… – Она остановила поток своего красноречия, словно прислушиваясь к каким-то звукам в квартире, и вдруг выпалила: – Он, подожди, кто-то в дверь звонит, я сейчас!
– Светка, не открывай никому!! – что было мочи закричала Ольга, но та ее уже не слышала.
Прижав телефонную трубку к уху в надежде уловить хоть какое-то движение на другом конце провода, Ольга ждала мучительно долго, покрываясь испариной от страха и напряжения. Вдруг послышались короткие гудки: трубку положили. Дрожащими руками она набрала Светкин номер – в ответ раздавались длинные гудки. К телефону никто не подходил.
Борясь с подступающей внутренней истерикой, она позвонила Шурику. Подошла соседка:
– Ох, вы знаете, девушка, беда-то какая, только что из больницы звонили… Да, в больницу он попал… перелом руки и сотрясение мозга… В какую? В пятидесятую городскую, это от Савеловского на автобусе… Сказали, хулиганы какие-то напали на улице и избили. Вот времена-то настали, на порядочных людей нападают ни за что ни про что… А вы, извините, кто будете?
Ольга сидела с телефонной трубкой в руке и остановившимся взглядом смотрела прямо перед собой. «Вот оно, началось!» – цепенея от ужаса, подумала она, и мурашки побежали у нее по спине.
ЧАСТЬ III
В Александрову съезжались гости. Ольга и сама не понимала, почему изменила традиции и решила устроить свой день рождения на даче, но судя по тому, как гости валили валом, видимо, просто из опасения, что в ее квартире не поместится и половины. За огромным столом сидели уже все родственники и даже друзья Ирины и Игоря, которые были на их свадьбе.
Дядя Паша суетился, как всегда, больше всех, предлагая гостям на пробу свой мед, такой жидкий, что отличить его в бокалах от вина было невозможно.
Пришел Кирилл со Светкой и, подведя ее к имениннице, с улыбкой проговорил:
– Вот, познакомьтесь, это моя жена.
Ольга очень обрадовалась, что теперь можно быть спокойной за подругу и той ничто уже не угрожает, если рядом такой надежный человек. С другой стороны, ей было немного не по себе, потому что не хотелось, чтобы у Кирилла вообще была жена, ведь Шурик, например, по надежности ни в чем не уступил бы ему.
Она стала оглядываться в поисках Шурика, чтобы предложить тому занять место Кирилла, и наконец заметила, что он стоит у окна рядом с дворником Толяном и громко ругается с ним, но слов разобрать Ольга не смогла. Она увидела только, что в следующий момент Шурик схватил со стола тарелку, намереваясь запустить ею в Толяна, но почему-то передумал и бросил на пол, и тогда Толян стал хватать со стола все, что подвернется под руку, и тоже бросать на пол.
Стеклянная посуда, разбиваясь вдребезги, издавала такой оглушительный звон, что Ольга, не в силах выдержать больше ни секунды, открыла глаза.
Звонил телефон, и, видимо, уже давно. Моментально вспомнив все события жуткого вечера, она вскочила с постели и одним прыжком очутилась в прихожей.
– Алло!
– Слава Богу, ты дома! Я уж не знал, что и думать.
Услышав голос Шурика, единственного, от кого она ожидала спасения в этой ситуации и на кого могла положиться, Ольга так обрадовалась, что сама ситуация перестала казаться ей безнадежной.
Шурик был возбужден и по-деловому краток.
– Ольга, я звоню из автомата, – сказал он, заикаясь от волнения. – Я вот что предлагаю: сейчас я ловлю машину и еду к тебе, в дверь позвоню три раза, больше никому не открывай.
– Шурик, твоя соседка сказала вчера, что ты в больнице, – удивленно проговорила Ольга. – А который час?
– Все объяснения при встрече, – ответил он. – Сейчас половина седьмого.
Ольга быстро оделась и, вспомнив, что в подобном состоянии Шурик ест за троих, срочно принялась готовить завтрак.
Вскоре примчался Шурик, с большой белой трубой вместо руки, покоившейся на перевязи, похожий на героя известной всем комедии.
Он сразу набросился на еду, приговаривая, что предпочитает во всем находить прежде всего положительные моменты, поэтому доволен, что сломали не правую, а всего лишь левую руку, которая у него и без того была плохо приспособлена для жизни, иначе ему пришлось бы, уподобившись животным, обходиться без вилок и ложек.
Утолив первый мучительный голод, Шурик закурил, ловко управляясь одной рукой, и рассказал Ольге о своем вчерашнем злополучном «дежурстве». Целый день он практически неотлучно торчал возле Светкиного подъезда, сидел на лавочке около детской песочницы с большим деревянным грибом, прохаживался по аллейке с чахлым кустарником по сторонам, ни на минуту не выпуская из поля зрения подъездную дверь.
Кое-кто из жильцов, выходивших с собаками, стал уже подозрительно коситься на него, виной чему был, очевидно, его неотрывный от подъезда взгляд и крайне озабоченный вид.
Уже к вечеру, часов в семь, он заметил какого-то человека, который, оглядываясь по сторонам и закуривая на ходу, приближался к нему. Это был молодой парень лет двадцати, спортивного вида, длинноволосый, в белых кроссовках и зеленой ветровке. Парень как парень, ничего подозрительного в его внешности Шурик не обнаружил. Подойдя почти вплотную к Шурику и оглянувшись еще раз по сторонам, тот тихо произнес:
– Слушай, мужик, ты случайно не Светлану поджидаешь? Она там, в машине, за углом.
И тут бдительность Шурика дала трещину, сказалось, видимо, его томительное ожидание, и магическое имя «Светлана» сработало в качестве магнита, который потащил его за угол дома, где действительно было припарковано несколько машин и беспорядочно росли кусты, скрывавшие все, что возле этих машин происходит. А произошло там следующее: парень вдруг резко схватил Шурика за руку и ловким движением перебросил через себя, после чего тот не смог уже сопротивляться, так как при падении ударился головой обо что-то твердое и дальше ничего не помнил.
Сколько времени он пролежал в кустах и сколько времени прохожие, принимая его за пьяного, равнодушно шли мимо, он не знает. Но нашлась наконец сердобольная бабулька, позвонившая в милицию, которая посчитала, что хоть и пьяный, а не лежать же ему всю ночь на земле, так и простудиться недолго.
В милиции Шурик пришел в себя и громко застонал от боли в сломанной руке. Дежурный выслушал его рассказ о нападении, проверил личность потерпевшего, составил протокол и, поскольку в результате всех этих процедур потерпевшему стало совсем плохо, вызвал «скорую», которая и забрала Шурика в расположенную поблизости пятидесятую больницу.
В больнице его сразу повели на рентген и в операционную, где Шурик, размахивая здоровой рукой, кричал, что отказывается получать медицинскую помощь, пока ему не позволят позвонить. Сжалившись над ним, медсестра записала два номера – Ольгин и домашний, которые он, заикаясь, продиктовал ей, и пошла выполнять просьбу этого молодого, но очень нервного больного. Однако сообщить о случившемся ей удалось только соседке, так как Ольгин телефон был занят.
Перелом оказался со смещением, и, когда хирург вправлял кость на место, Шурик невзвидел белого света и снова потерял сознание. Когда очнулся, рука была уже в гипсе, как у героя той же небезызвестной комедии, но, в отличие от «бриллиантовой», болела страшно, да и тошнота, сопровождавшая сотрясение мозга, мешала сосредоточиться и обдумать положение со всех сторон.
Ему вкололи обезболивающее и сказали, что до утра можно поспать на деревянной кушетке возле ординаторской, а через десять дней необходимо сделать контрольный снимок в районной поликлинике и что с сотрясением мозга следует обратиться туда же. Обезболивающее оказало свое благотворное действие на измученного Шурика, неожиданно для себя он и в самом деле задремал на жесткой неудобной кушетке, а проснувшись, тут же побежал звонить Ольге, несмотря на страшную головную боль и чуть менее страшную боль в руке.
У Шурика не оставалось ни малейших сомнений, что пострадал он от руки режиссера, и это окончательно убедило его в охоте за Светланой и, следовательно, в необходимости дежурств у ее дома.
– Не надо дежурств, Шурик, – подала голос молчавшая все это время Ольга, – Светка уже дома.
От этих слов и, главное, от того, что он, забывшись, захотел по привычке всплеснуть руками, у Шурика глаза полезли на лоб, и он тихо застонал.
– Да-да, – подтвердила Ольга, – она звонила мне вчера из дома.
– И ты до сих пор молчала? – сквозь боль укоризненно выдавил Шурик.
– До сих пор говорил ты, – резонно возразила Ольга и в подробностях рассказала ему о разговоре со Светкой и о своем состоянии после слов соседки.
Сначала она хотела позвонить в милицию, но, вспомнив горький опыт Шурика, поняла, что это бесполезно. Тогда Ольга, отчаявшись, решила взять такси и ехать к Светке домой, чтобы выяснить все на месте, потому что длинные телефонные гудки сводили ее с ума своей монотонностью и полным безразличием к тому, что творилось на другом конце провода.
Страха она не испытывала, не думала о том, что ничем не сумеет помочь подруге, а только навлечет беду и на свою голову. Нет, она испытывала не страх, а отчаянную злость, которая требовала немедленных действий и придавала ей решимости и даже воинственности. Ольга уже оделась и положила в сумку газовый баллончик – единственное ее средство защиты, а при необходимости – и нападения. И тут снова позвонила Светка.
Она сказала, что с телефоном какие-то неполадки, что заходила соседка с третьего этажа, потому что увидела свет в квартире и, зная, что хозяйка в отъезде, подумала, не залез ли кто к старушке. Они договорились встретиться на следующий день, причем Светка предупредила, что позвонит сама, так как ее телефон, судя по всему, не прозванивается.
Ольга почти успокоилась и вскоре заснула. Теперь же, при воспоминании об этом разговоре, ей стали казаться подозрительными и Светкины интонации, и не свойственная ей скованность в эмоциях, и то, что она так быстро закруглила беседу, а это было на нее не похоже, потому что обычно она готова была обмениваться с подругой своими впечатлениями хоть до утра, пока Ольга сама не предлагала перенести этот обмен на следующий день.
Недоумевая теперь, почему же она вчера так быстро успокоилась и уснула, Ольга пустилась в рассуждения о различной защите человеческого организма в стрессовых ситуациях. Так, если Шурик начинает мучиться отчаянным голодом и поглощать все подряд в больших количествах, то на нее нападает непреоборимая сонливость, и именно в подобных ситуациях она засыпает быстро и спит крепко.
Не дослушав ее теоретических обобщений, Шурик метнулся к телефону, набрал Светкин номер и долго ждал, тяжело дыша от волнения. Трубку наконец сняли.
– Света, это я, Шурик! – закричал он, ликуя. Радости его не было предела. – Извини, что разбудил. У тебя все в порядке?.. Я сейчас от Ольги звоню, нам надо встретиться… да, втроем, срочно, и поговорить… Почти восемь часов… Давай так договоримся: ты подъезжай ко мне… Нет, ко мне домой, адрес ты, надеюсь, помнишь… Нет, к Оле не надо… Я тебе потом объясню почему… Нет, я не выдумываю, ты потом поймешь… Мы с Олей просим тебя, умоляем просто, чтобы ты сейчас же оделась и поехала. Мы тоже едем.
Услышав короткие гудки, Шурик шумно выдохнул, будто закончил тяжелую физическую работу, и скомандовал:
– На все сборы даю тебе пять минут!
– Шурик, а почему все-таки нельзя Светке приехать сюда? – спросила Ольга. – Ведь никто из них не знает, где я живу.
– Зато им наверняка известен теперь твой телефон, – мрачно проговорил Шурик, – по которому ничего не стоит узнать адрес. Из слов хозяйки я понял, что у Светы аппарат с определителем номера. – Он задумался и покачал головой. – А в том, что вчера к ней приходила не соседка, я почти не сомневаюсь.
Шурик оказался прав. Когда вчера вечером позвонили в дверь, Светка, окрыленная отъездом Ираклия и своей свободой, сразу открыла. В квартиру ворвались двое. По Светкиному описанию. Ольга с Шуриком поняли, что один из них был «парень с добрыми глазами», а второй – тот самый членовредитель, который коварно заманил Шурика в кусты.
Командовал длинноволосый, тот, что был моложе. В его руках оказался большой пистолет, как выяснилось, с глушителем, поэтому он настоятельно рекомендовал не поднимать шума, иначе ее крик будет последнее, что она услышит в своей жизни. Он повел ее на кухню.
Сначала Светка, будучи вообще не робкого десятка, не очень испугалась, к тому же второй парень, постарше, который сразу прошел в комнату и, предварительно записав номер абонента, положил трубку, совершенно не был похож на бандита. Его внешность настолько располагала к себе, а взгляд был такой честный и открытый, что, окажись Светка в опасности где-нибудь на улице, именно его она не задумываясь выбрала бы из толпы, чтобы обратиться за помощью.
Она сразу поняла, что это люди режиссера и что им нужен Ираклий, поэтому последовавшим вопросам не удивилась, но на главный вопрос – куда именно он уехал – ответить не смогла, так как и в самом деле этого не знала. Тот, что постарше, которого молодой называл Китычем, вел себя очень сдержанно, расспрашивал Светку вежливо и терпеливо и смотрел ей в глаза так проникновенно, будто заранее верил каждому ее слову. Молодой, по кличке Малыш, оказался очень нервным и недоверчивым субъектом, он постоянно вскакивал с табуретки и чуть что хватался за свою «пушку».
Под этой же «пушкой» он повел ее в комнату, по дороге давая указания, что ей следует говорить, и заставил позвонить Ольге.
– Одно лишнее слово – и ты сирота, – предупредил он и в доказательство того, что не шутит, назвал адрес ее матери.
После этих слов у Светки душа ушла в пятки. Но она отлично понимала, что ни она сама, ни ее мать их не интересует, и ей показалось, что если она будет правильно себя вести, то есть расскажет все, что ей известно, их с матерью оставят в покое.
Она со всеми подробностями описала хутор под Каунасом и объяснила, как можно туда добраться. Светка не знала, кому он принадлежит, так как с хозяевами не встречалась, а спросить об этом Ираклия ей и в голову не приходило. Она была тогда в такой эйфории от своего чувства к нему, что сейчас, спустя совсем немного времени, вспоминая пребывание на хуторе, даже предполагала, что находилась под каким-то гипнозом, но было ли то гипнотическим воздействием незаурядной личности Ираклия или чем-то наведенным извне, наподобие порчи, объяснить не взялась бы.
Она поняла, что информацию ее, конечно, тщательным образом проверят и обманывать их не только не имеет смысла, но и просто опасно. Поэтому ей пришлось признаться, что из Прибалтики они уехали почти три недели назад и все это время жили на даче. Она знала, что дом этот принадлежит сводному брату Николаши, но ей совсем не хотелось бы впутывать в эту историю такого доброго, славного человека, как Георгий Иванович, который, она была уверена, вообще не имел отношения к делишкам брата и Ираклия, а просто предоставил им убежище и всячески помогал по своей доброте и человеколюбию.
* * *
Валяясь на больничной койке с многочисленными переломами и прочими травмами после нападения, Николаша судорожно обдумывал, где бы им найти надежное укрытие на ближайший месяц. И вдруг его осенило, что где-то в Тульской области проживает его брат, с которым они всегда не очень ладили, а лет десять уже не виделись и никак не общались между собой.
Выписавшись из больницы, он сразу же отправился к Георгию, где встретил неожиданно теплый и радушный прием. Дня через три Николаша снова поехал в Москву и вернулся оттуда с Ираклием и Светкой, которых привез прямо с вокзала, затолкав их с поезда в машину и не дав им даже опомниться.
Ираклий, отличавшийся отменным красноречием, распушив хвост перед Георгием Ивановичем, рассказал ему ту же печальную повесть, что и Ольге: дескать, за ними с Николашей, честными коммерсантами, охотится мафия, чтобы отобрать их кровно заработанные копейки, а самих убить. Георгий Иванович проискам мафии ужаснулся и пообещал свою помощь и содействие.
Так прожили они у него тайными гостями около трех недель, причем к концу этого срока Светка уже на дух не переносила этих мошенников-бизнесменов, а общаться могла только с Георгием Ивановичем, который остался в ее памяти человеком милым, доверчивым и мастером на все руки.
Она поняла, что следующий круг вопросов будет посвящен даче, и решила имени Георгия Ивановича вообще не упоминать, а, сославшись на Ираклия, сказала, что дача эта принадлежит якобы кому-то из его приятелей.
Когда возник вопрос о местонахождении дачи, Светка объяснила, что Ираклий, заранее предвидя подобную ситуацию, это местонахождение от нее всячески скрывал, и поскольку туда они ехали ночью и она спала в машине, а обратно ее везли с завязанными глазами, то она, естественно, ничего не знает.
После такого заявления Малыш возмущенно вскочил с табурета и схватился за пистолет.
– Я те щас память-то подправлю и мозги прочищу! – злобно зашипел он.
Китыч успокаивающим жестом остановил его.
– Тише, тише, Малыш, – сказал он тем тоном, каким обычно говорят с непослушными детьми, – убери свою «пушку», Светлана сама сейчас все вспомнит и расскажет нам. Ну?
– Да я же вам говорю, – повторила она, стараясь не смотреть в сторону нервного Малыша. – Ираклий боялся, что я, не дай Бог, узнаю, где мы находимся, ведь я же могла сбежать и рассказать кому-нибудь.
– Ну хорошо, пусть так, – быстро согласился Китыч. – Просто вспомните, как вы там жили, заходил ли кто из соседей, где находился магазин и, наконец, почему вы действительно не убежали?
Их интересовало все: когда они выехали в Москву, сколько времени находились в пути, какая была машина и где они высадили Светку. Она путано отвечала, изо всех сил стараясь не произнести случайно имени Георгия Ивановича или названия какого-нибудь ближайшего к ним населенного пункта.
Ее мозг сверлила одна неотвязная мысль, представлявшаяся ей в виде огромных весов, на одной чаше которых покоилась безопасность и благополучие Ираклия и Николаши, а на другой – жизнь ее матери, которая попала в эту историю только по случайному факту родства, и Светка переживала мучительные минуты от сознания, что сполна расплачивается за свою влюбчивость и легкомыслие.
Несмотря на то, что ее чувство к Ираклию не просто исчезло, но переродилось в жгучую неприязнь и она уже не понимала, что вообще могло связывать ее с этим человеком, Светка все же не хотела стать причиной его гибели, наведя на его след режиссера. Но, с другой стороны, если вопрос встал так остро и ей действительно приходится выбирать только одну из чаш на этих смертоносных весах, она безусловно предпочтет жизнь и покой матери, даже если при этом все ираклии и николаши провалятся в тартарары.
Она пыталась донести эту простую мысль до Китыча, который, попивая с Малышом чай из хозяйкиных чашек, невозмутимо продолжал свой допрос, стараясь запутать ее, поймать на мелочах, уличить во лжи и в итоге добиться своего. Но добиться он ничего не смог бы, даже лишив ее жизни. Самое ужасное заключалось в том, что она действительно не знала, куда отправились Ираклий с Николашей.
Еще на хуторе, уговаривая ее ехать с ними, Ираклий то говорил о прелестном городке Парма в штате Огайо, то заговаривал о Филадельфии, а то, забывшись, два-три дня спустя, мечтательно глядя в окно, вдруг произносил:
– О Люксембург, Люксембург… Мы будем так счастливы там, дорогая!
Поначалу эта противоречивая география раздражала и сводила ее с ума, но потом, когда она твердо решила, что никуда не поедет, ей стало абсолютно безразлично, в какой стране и в каком городе они сыщут себе приют. Однако убедить в этом подручных режиссера оказалось делом непростым, если не сказать, невозможным. Они отказывались верить ей: Малыш – явно, Китыч же – засыпая неостановимым градом вопросов.
Ушли они только в шестом часу утра, когда за окном было светло, но все жильцы дома, насмотревшись на ночь фильмов про мафию, еще мирно спали, даже не подозревая о том, что реальные, живые представители криминального мира и члены мафиозной группировки всю ночь провели совсем рядом с ними, в одной из квартир на втором этаже.
На прощание Китыч сказал, что для первого знакомства информации достаточно, и добавил:
– Мы все же надеемся, что к следующей нашей встрече вы вспомните остальное, иначе…
Он развел руками, а Малыш опять вытащил свой пистолет с таким длинным стволом, что напоминал игрушечное ружье, и, помахивая им, строго пригрозил:
– И чтобы никому ни слова, врубилась? Ни-ко-му! Чуть что узнаем – с мамашкой твоей разговор короткий.
После их ухода, несмотря на угрозы, она тут же кинулась звонить Ольге, но, поскольку разговор предполагался не телефонный, а она не в состоянии была вынести весь этот кошмар в одиночку, Светка решила сама поехать к подруге.
При мысли о матери, о том, что режиссерские прихвостни могут сделать с ней, если не узнают, где Ираклий, у нее начинали катиться слезы и она горько сожалела, что не знает местонахождение этого проходимца. В конце концов, измученная этими мыслями и долгим напряженным допросом, она задремала прямо в кресле и проспала часа два, пока звонок Шурика не разбудил ее.
– Ну и что же мне теперь делать? – закончив свой берущий за душу рассказ, спросила Светка, уповая главным образом на Шурика, потому что всегда отдавала должное конструктивности мужского ума и превосходству мужской логики над логикой женской. – А кстати, Шурик, что у тебя с рукой?
Шурик нервно заходил по своей комнате, как загнанный зверь по клетке, и даже издавал порой звуки, напоминавшие звериный рык, что, с одной стороны, свидетельствовало о происходившем в его голове напряженном мыслительном процессе, направленном на поиски выхода из этой ситуации, а с другой – являлось признаком его бессильной злости, так как выхода не было. Он настолько погрузился в сосредоточенную работу мысли, что не слышал уже Светкиных вопросов.
Ольга вкратце рассказала подруге о том, как сразу же после звонка Ираклия связалась с Шуриком, как геройски он вел себя все эти дни, за что, как все герои, и поплатился. Светка подивилась бескорыстному благородству Шурика, которое ни в какое сравнение не шло с поведением Ираклия, клявшегося ей в вечной любви и ее же оставившего на растерзание режиссеру.
Неужели Ираклий и впрямь не предполагал такого поворота дел? Неужели вправду подумал, что режиссер с его отъездом оставит ее в покое? Или он с самого начала знал, что именно так и будет, но главное для него – спасти свою шкуру? Загадка. Но загадкой было и то, что, повинуясь ее капризу, он с большим риском для себя проделал сложную операцию по доставке Ольги на дачу с последующей отправкой обратно в Москву. Думай Ираклий лишь о своей шкуре, он ни за что не пошел бы на это, даже если бы Светка не просто угрожала самоубийством, а и в самом деле повесилась у него на глазах на шнуре от его бархатного халата.
Голова шла кругом, и Светка не только не могла уже понять логику поведения Ираклия, но и вообще хоть что-либо осмыслить.
Шурик наконец остановил свое бесконечное кружение по комнате, сел на тахту и, движением здоровой руки предлагая им сесть рядом, произнес:
– Я все обдумал, и вот мое мнение. – Он наклонился к присевшим на тахту подругам и, понизив голос, сказал: – Во-первых, дело приняло уже такой оборот, что о милиции забудьте, придется выкручиваться самим. Во-вторых, основная задача сейчас – спрятать куда-нибудь Киру Петровну и тебя, Света.
При этих словах Светка нервно заерзала и недовольно проговорила:
– Ну ладно я, а куда ты мою маман спрячешь? Ее же пол-Курска знает, каждый ее шаг, малейшее передвижение сразу всем становится известно.
– У меня есть соображения на этот счет, – возразил Шурик. – Под Архангельском, в одной Богом забытой деревеньке, живет моя тетка, какая-то даже двоюродная, что ли, тетка, но это неважно… Я, правда, давно ее уже не видел, но вот когда мы года три назад ездили на Соловки…
– Короче говоря, ты предлагаешь поселить там маму? – нетерпеливо перебила Светка.
– Да, на время. Я считаю, это самое надежное место, там уж им не придет в голову искать ее. А ты поживешь у меня, – робко, боясь отказа, предложил он, – с тетей Дусей я договорюсь.
С минуту помолчали.
– Ну ладно, допустим, – сказала наконец Светка. – Но как убедить маму в том, что это необходимо?
– Придется все ей рассказать, – вмешалась Ольга. – Другого выхода я не вижу.
Светка в раздумье покачала головой.
– Ох, боюсь, все равно не поедет, – сказала она.
– Что значит – не поедет? – удивился Шурик. – Не поверит, что ли? Не поймет серьезности ситуации?
– Да нет, не то, просто для нее мафия – это пустой звук, – объяснила Светка, – для нее это обычные хулиганы. А все хулиганы и бандиты в Курске – ее бывшие ученики, они ее еще со школьной скамьи привыкли уважать, она и считает, что имеет к ним особый педагогический подход. Боюсь, и среди людей режиссера она захочет провести воспитательную работу, – с мрачным юмором добавила она, – ну, прочесть им, например, лекцию о моральном облике…
– Да-а, тяжелый случай, – вздохнул Шурик, – хотя вполне объяснимый. Вообще людям ее возраста очень трудно отойти от сложившихся представлений и… и увидеть все вокруг в настоящем свете. – Он вскочил с тахты и, закурив сигарету, опять закружил по комнате.
Светка представила себе реакцию матери, если рассказать ей, что произошло, и предложить укрытие в деревне. «Ах, Светик, Светик, мне ли бояться каких-то бандитов, – скажет она. – Уж на что у меня Сидоренко был отпетый… И потом, почему ты сразу не заявила в милицию?» Однако на то, что еще может произойти и с ней самой, и с дочерью, у нее просто недостанет фантазии. Она до сих пор свято верит в стражей порядка, и в голове у нее не укладывается, что ее жизнь в глазах режиссера и его окружения не стоит и ломаного гроша.
Шурик остановился, и подруги, решив, что у него созрел какой-то план, с надеждой посмотрели в его сторону.
– Вот что, – сказал он после недолгого молчания, – как бы там ни было, а времени терять нельзя, потому что время для нас сейчас равнозначно не деньгам, а жизни. – И для убедительности провел рукой по горлу.
– Но что же делать? – в один голос отчаянно вскрикнули они.
– Света, немедленно звони в Курск и вызывай Киру Петровну на переговорный пункт, – скомандовал Шурик. – А мы пока придумаем, что ей сказать.
Ольга со Светкой боялись себе даже представить, что бы они делали без Шурика, который не только взял на себя исполнение задуманного плана, но и принял все меры предосторожности и безопасности. Так, назвав Ольгину квартиру «засвеченной», он велел ей взять работу и необходимые вещи и срочно перебазироваться в Александровку, причем предупредить сотрудников, чтобы никаких координатов ее родственников никому и ни под каким предлогом не давали и чтобы само слово «Александровка» перестало для них существовать.
Соседям же Ольга должна была сообщить, что уезжает в отпуск на юг, но куда именно – пока сама точно не решила. Не исключая в ее отсутствие возможного вторжения в квартиру непрошеных гостей, он рекомендовал забрать с собой все записные книжки с адресами и телефонами и все свои фотографии.
Проинструктировав Ольгу, Шурик попросил ее срочно позаботиться о питании, пока Светка дозванивается в Курск.
– А то я от голода перестану соображать и что-нибудь обязательно забуду, – пригрозил он. – А мы сейчас, как разведчики в тылу врага, должны действовать предельно четко, иначе… – Он не договорил и ушел в соседнюю комнату.
Вторую, маленькую, комнату в этой квартире занимала соседка тетя Дуся, с которой семья Шурика прожила бок о бок более тридцати лет и которая была свидетелем и его рождения, и смерти его родителей. Не имея своих детей, она считала Шурика почти сыном, как могла заботилась о нем, была в курсе всех его дел, всегда стояла за него горой и мечтала, чтобы он наконец женился. Она твердо знала, что из Шурика получится самый лучший муж и отец в мире и что другого такого порядочного и умного человека не найти даже днем с огнем.
К появлению в его жизни Светки тетя Дуся отнеслась очень скептически. «Не по себе дерево рубишь, Сашок, – вздохнув, сказала она. – Больно уж красивая краля, смотри, натерпишься ты с ней…» И Шурик действительно натерпелся, постоянно мучаясь подозрениями и худея от ревности. Тетя Дуся страдала вместе с ним, поэтому, узнав, что они расстались, возликовала. «Не горюй, Сашок, твое дело молодое, – успокаивала она его, – встретишь еще свою судьбу, может, не такую красавицу, да оно и надежней…»
Но проходили недели, месяцы, и тетя Дуся видела, что личная жизнь Шурика не только не налаживается, а приходит в совершенный упадок. Он просил не звать его к телефону на женские голоса, делая исключение лишь для одного голоса, который тете Дусе был хорошо известен.
Наблюдая переживания своего Сашка, видя, что он никак не может забыть эту «кралю» и что, кроме нее, никто ему на всем свете не нужен, тетя Дуся сделала неожиданный для ее преклонных лет вывод. «Вот она, любовь-то, – подумала она и глубоко вздохнула. – Говорят, нет ее, а вот она, полюбуйтесь». Но полюбоваться на чувство Шурика тетя Дуся предлагала всем только в мыслях, потому что ни с кем во дворе его личных проблем не обсуждала, да и вообще была непримиримой противницей сплетен.
Беседа с тетей Дусей заняла не больше десяти минут. Шурик знал, что именно с ней-то у него не будет никаких хлопот. И не ошибся. Тетя Дуся сразу поняла, что от нее требуется только хранить молчание по поводу появления у них в квартире временного жильца в лице Светки. Уж что-что, а молчание хранить она умела, тем более возникала надежда, а вдруг Светка из временного жильца превратится в постоянного и Сашок перестанет так убиваться по ней.
– А что, всяко бывает, милок, – с улыбкой сказала она. – Знаешь пословицу: «Не было бы счастья, да несчастье помогло»?
– Ладно, теть Дусь, там видно будет, – буркнул тот, и ясно было, что сам он втайне тоже надеется на это.
Возможное счастье Сашка занимало сейчас все ее мысли; что же касается мафии, то мафии она не боялась: тетя Дуся была не из пугливых.
* * *
На следующий день в Александровке Ольга сидела в гамаке, подвешенном дядей Пашей в тенистом уголке сада, и усердно читала «Театр абсурда», но работа продвигалась очень медленно. Мешали дядипашины пчелы, облюбовавшие густой клевер у забора, рядом с гамаком, и, конечно, тревожные мысли о том, сколько продлится изгнание и чем вообще все это кончится. Она понимала, что мирно все завершится лишь в том случае, если режиссеру станет известно, где находится Ираклий. Но кто, кто поможет ему получить такие сведения? Надежду вселяла только мысль, что у них имеются другие каналы кроме Светки и рано или поздно они сработают. А если нет?
