Текст книги "Горький мед"
Автор книги: Мария Лебедева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)
– Оленька Михайловна, как Павел Сергеевич? Я так волновалась, звонила вам в субботу домой, вас не было, вы, наверное, ночевали на даче, я понимаю, чтобы рядом с больницей…
Искра Анатольевна, краем уха уловив, о чем шла речь, вынула папиросу изо рта и затрубила:
– Ах, Боже мой, Ольга Михайловна, голубушка, я же забыла спросить вас про Павла Сергеевича. Как его состояние? Что говорят врачи? Меня Федор Михайлович предупредил, что вы задержитесь. Так вы прямо из больницы?
Услышав трубный глас своей боевой подруги, Никанорыч прекратил шумные дебаты с приятелем из редакции эстетики, повернулся к Ольге и приложил руку к груди:
– Ольга Михайловна, вы должны извинить мне мое бессердечие, я тоже забыл спросить вас о самом главном: как ваш дядюшка? Он ведь моложе меня лет на пять, не так ли? Да, стенокардия – коварная штука.
Дядю Пашу в редакции знали не только по многочисленным Ольгиным рассказам, но имели удовольствие и лично быть с ним знакомы, так как по пятницам по дороге на дачу он нередко заезжал за племянницей на своей «моське», а в понедельник подвозил ее прямо к издательству и, поднявшись в их комнату, самолично одаривал сотрудников всевозможными плодами своего садово-огородного хозяйства. Когда же он поведал о планах насчет пасеки и пообещал через годик-другой регулярно снабжать их самым лучшим и натуральным медом, это сообщение обрадовало всех чрезвычайно. Искра Анатольевна вспомнила статью в журнале «Здоровье», где говорилось, что человека, съедающего в день хотя бы две ложки меда, ни одна хворь не возьмет, а если и возьмет, то ни за что не одолеет. Верочка рассказала о медовых масках на лицо и что ее подруга якобы только ими и спасается. А Никанорыч молча улыбался, потому что просто обожал мед с детства, и ни одно варенье не могло ему заменить его душистую янтарную струю.
Всем Ольгиным сотрудникам нравился дядя Паша: Верочке – за доброту, Никанорычу – за наблюдательность и большой жизненный опыт, Одуванчику – за интеллигентность и мягкость в обращении, а Искра Анатольевна просто считала его очень интересным мужчиной и порой, забывшись, принималась даже кокетничать с ним.
Стараясь перекричать собравшихся, которые громко обсуждали вопрос о предстоящей через неделю переаттестации, Ольга кратко сообщила Никанорычу и Одуванчику о состоянии дяди Паши и, повернувшись к заведующей, проговорила:
– Искра Анатольевна, я бы хотела завтра…
Но та, выпустив густое облако дыма, не дала ей договорить:
– Конечно, голубчик, конечно, поезжайте в больницу. И вообще, знаете что? – Она залихватски махнула рукой, и все ее многочисленные бубенчики встрепенулись и зазвякали. – Берите-ка вы с собой работу и поживите в Александровке, пока Павла Сергеевича не выпишут.
– Искра, я всегда говорил, что ты королева, – расчувствовался Никанорыч и полез к ней целоваться, – и жесты у тебя королевские.
Елена Одуванчик тоже была растрогана ее щедротами.
– Это, Искрочка, ты очень правильно и хорошо решила, – умилялась она. – Ведь каждый день в Пушкино ездить тяжело, а Оленька будет переживать, как он там.
Дверь вдруг распахнулась, и шумной толпой, с возгласами и поздравлениями в комнату вторглись представители производственного отдела, неся огромный букет цветов и вожделенный подарок в большой красивой коробке. Старушки корректорши засобирались, на прощание пожимая Никанорычу руку и желая здоровья и долголетия, а освободившиеся места заняли производственники, чтобы произнести те же слова, но уже в качестве тоста. Веселье закипело вовсю.
Ольга, имея в своей сумке хорошее оправдание в виде ответственной и срочной рукописи, попрощалась со всеми, пожелав Никанорычу оставаться всегда таким же бодрым и красивым, как в этот день. Услышав столь нетрадиционное пожелание, да еще от хорошенькой молодой женщины, именинник даже порозовел от удовольствия, сжал ее руки в своих, поднес к губам и поцеловал. Этот жест напомнил Ольге сцену Ираклия со Светкой на даче, и она усмехнулась этой невольной ассоциации. Договорились, что она будет держать их в курсе и при первой же возможности позвонит, чтобы сообщить о здоровье Павла Сергеевича.
Вечером позвонила Ирина, сказала, что они с Игорем только что вернулись из Пушкино, что отец чувствует себя гораздо лучше и, наверное, в субботу можно будет привезти его в Москву.
– Да, еще папа просил передать, чтобы ты завтра обязательно приехала, он будет ждать, – проговорила она на прощание.
Ольга собиралась завтра в больницу, и тем не менее просьба дяди Паши очень удивила ее, это было совсем не в его духе. Насколько она его знала, он очень не любил нагружать никого, даже близких людей, своими проблемами, поэтому, учитывая неблизкий путь и ее занятость на работе, от него можно было ожидать совсем иной просьбы: чтобы она не беспокоилась и не приезжала, так как возле него Тамара и Лариса.
«Что-то здесь не то», – подумала Ольга. Может быть, у него какое-нибудь срочное дело, с которым он хочет обратиться именно к ней? Она решила не ломать над этим голову, все равно завтра все прояснится, и позвонила Шурику.
Узнав, что ей предоставлена возможность работать на даче, чтобы быть рядом с больницей, Шурик разволновался и закричал:
– Что ты, Оля, этого никак нельзя делать! Тебе вообще нельзя сейчас уезжать из Москвы, ведь в любой день может позвонить Света!
Действительно, как же она сразу об этом не подумала! Видимо, от радости, что ее отпустили «на волю».
– Что же делать, Шурик? – жалобно проговорила она. – Мне ведь завтра обязательно надо в больницу к дяде Паше, он меня будет ждать.
– Ну вот что, – подумав, сказал тот, – завтра вторник, ты еще можешь уехать, ведь Ираклий сказал «дня через три», то есть в среду. Поэтому со среды будь дома неотлучно, даже в магазин не выходи.
Ольга вдруг сообразила: ведь Светка, считая, что она на работе, первым делом, конечно, позвонит в редакцию.
– Тьфу ты черт, а там скажут, что ты в Александровке, – опять заволновался Шурик.
Минуты две они молчали, судорожно обдумывая возможные выходы из этого положения.
– Ладно, – так ничего и не придумав, сказал наконец Шурик, – будь что будет, тут уж ничего не попишешь. Ну, как говорится, Бог не выдаст…
– Свинья не съест, – подхватила она.
* * *
Когда на следующий день Ольга шла по больничному коридору, направляясь к семнадцатой палате, какой-то человек, появившись из ниши с большим окном, выходившим во двор больницы, встал на ее пути.
– Здравствуйте, Ольга! – улыбаясь, сказал он. – А Павел Сергеевич вас уже заждался, боялся, что не приедете.
Она узнала соседа дяди Паши, Кирилла Андреевича, но сейчас, когда он не сидел скрючившись на кровати, а стоял перед нею во весь рост, в спортивных брюках и футболке, он показался ей высоким и подтянутым, она отметила, как хорошо развиты мышцы на его руках и плечах, и подумала: «Спортсмен, наверное».
Он проводил ее до палаты, заглянул в дверь и со словами: «Ну вот, Павел Сергеевич, и ваша гостья», – куда-то ушел. Дядя Паша в очках лежал на кровати и читал журнал. У двух больных уже сидели посетители, остальные развлекались как могли: спали, мерили температуру, переговаривались вполголоса с соседями, подкрепляли ослабленный организм домашней снедью.
– Ириша сказала, что тебе уже намного лучше, – проговорила Ольга, подходя и целуя его.
У него действительно был вид вполне здорового человека, лицо немного округлилось и даже слегка порозовело.
– Я же всегда говорил тебе, Олюшка, что здоров как бык. – Сняв очки и отложив журнал, он посмотрел на нее как-то необычно, с насмешливо-доброй хитринкой, как смотрел, бывало, в детстве, когда предлагал им с Ириной проверить под елкой, что принес Дед Мороз. «Он ведь ваши мечты и желания хорошо знает», – говорил он, и при этом глаза его блестели так же по-доброму лукаво.
– Что это ты, дядя Паша, на меня так хитро смотришь? – улыбнулась она. – Будто сюрприз какой-то приготовил.
– Ну какой уж тут сюрприз… – немного смутился он, поняв, что взгляд невольно выдал его тайные мысли. – Просто чувствую себя хорошо и хочется поскорее домой.
Но Ольга видела, что он что-то не договаривает, и решила спросить напрямик:
– А почему ты просил Ирину передать мне, чтобы я приехала обязательно? Я даже подумала, не случилось ли чего.
– Нет, что ты, Иришка не так поняла, – быстро заговорил он, стараясь не смотреть ей в глаза. – Я сказал: если сможешь, я же понимаю, у тебя работа… Кстати, как там Сергей Никанорыч поживает?
Ольга рассказала ему о дне рождения Никанорыча, о том, что Искра Анатольевна собирается с мужем провести отпуск в Болгарии, что Одуванчик волнуется за него больше всех, что Верочка написала вступительное сочинение, но результат еще неизвестен, а вообще все они передают ему большой привет и желают скорейшего выздоровления.
– Они очень славные люди, – расчувствовался дядя Паша. – Тебе просто повезло, Олюшка, что ты работаешь в таком коллективе.
В ответ на его расспросы о Светке ей пришлось повторить кое-что из описания хутора, которое в устах Ираклия звучало очень живописно, а у нее выходило так вяло и скучно, что становилось непонятно, как там можно было продержаться хотя бы один день.
Пришел Кирилл Андреевич, веселый, возбужденный, с какими-то бумагами под мышкой.
– Ну вот и все, друзья мои, меня отпускают под материнский надзор. Еле уговорил не держать до завтра.
При его появлении дядя Паша оживился.
– Представляешь, Олюшка, – восторженно, как ребенок, заговорил он, – Кирилл Андреевич – летчик, он летает на Ту-154.
– Не летчик, Павел Сергеевич, – с улыбкой поправил тот, – а штурман.
Как и дядя Паша, Ольга тоже не видела разницы между этими профессиями, ей всегда казалось, что обслуживающий персонал на борту самолета делится только на две категории, и все, кто не стюардессы, те летчики. Самолетов она вообще побаивалась, хотя и приходилось, когда работала в газете, летать в командировки.
– Как же вы теперь, после операции, – спросила она его, – надолго вышли из строя?
– Да нет, не думаю, – бодро ответил он. – Хотя недельки две на земле еще пробыть придется. А там – медкомиссия, что врачи скажут. – Он развернул принесенные бумаги, полистал их и изумился: – Надо же так написать, иероглифы какие-то, непонятно даже, от чего спасали.
– Как же вы поедете в Москву? – поинтересовалась Ольга.
– Друг должен на машине подъехать, – объяснил Кирилл Андреевич. – Мы с ним лет пять в одном экипаже летаем. Вот он настоящий летчик.
– А вы, значит, не настоящий? – засмеялась она.
– Да я вообще не летчик, – продолжал упорствовать он и, не выдержав, принялся популярно объяснять разницу в обязанностях летчика и штурмана. Заметно истосковавшись по любимой работе, он увлекся и начал так поэтично описывать свои ощущения от полета, загадочную красоту и гармонию воздушных масс за бортом, фантастические закаты солнца, которых не увидишь на земле, что под конец уже вся палата затаив дыхание, с завистью слушала его.
Ольга тоже позавидовала этому человеку, для которого работа была всем: радостью, вдохновением, светом, просто жизнью. «Наверное, так и должно быть», – подумала она. Но она знала, что случается это, к сожалению, крайне редко, когда человеку удается найти свой путь, свое призвание, то единственное, для чего он родился и ради чего вообще была устроена разумная жизнь на земле. Ей казалось, что такой человек не будет колотиться ночами от бессмысленности своего существования, ему неведомо ощущение, когда, пытаясь за что-то зацепиться в этой жизни и твердо встать на ноги, наталкиваешься на пустоту впереди и чувствуешь бездну под ногами.
* * *
В Москву Ольга возвращалась вместе с Кириллом Андреевичем и его другом, «настоящим летчиком». И по тому, как старался дядя Паша задержать ее возле себя до приезда этого друга, как горячо поддержал Кирилла Андреевича, когда тот предложил ей поехать с ними, она поняла, что разгадала наконец его тайну и причину хитрого блеска в глазах: он хотел, чтобы Ольга поближе познакомилась с симпатичным штурманом, который самому дядя Паше нравился чрезвычайно.
«Ах, дядя Паша, дядя Паша, – усмехнулась она, – старый ты сводник». Но Ольга не сердилась на него, она понимала, что он искренне озабочен ее судьбой, потому что любит ее как дочь, а порой ей казалось, даже больше, чем Ирину. При каждом удобном случае он повторял, что его мечта (кроме, конечно, пасеки) – это выдать их с Ириной замуж и летом в Александровке возиться с внуками. Она с грустной улыбкой отметила про себя, что мечты дяди Паши постепенно сбываются: во-первых, один улей у него уже есть, во-вторых, Ирина замужем, и с внуками, надо полагать, проволочки не будет.
Друг Кирилла Андреевича оказался человеком простым и веселым, из тех, которые незаменимы как попутчики в недолгих путешествиях или как соседи по лестничной площадке. Он представился Борисом и первым делом, услышав, что его штурмана величают «Кирилл Андреевич», все отчества, кроме дядипашиного, отменил и объяснил, обращаясь к Ольге, что они, конечно, недостаточно молоды, чтобы обращаться на «ты», но при этом достаточно молоды, чтобы называть друг друга просто по имени. Кирилл сам был не сторонник излишней чопорности, его очень обрадовало, что Борис сумел найти такую изящную и тактичную форму, чтобы выразить и его собственное желание.
По дороге Борис, докладывая штурману обстановку на работе, рассказал подробности захвата самолета с пассажирами, на борту которого находились их друзья. Ольга читала об этом в газетах, но там речь шла о незнакомых ей людях, просто о членах экипажа, проявивших в экстремальной ситуации мужество и даже отвагу. Но сейчас Борис говорил о них как о живых, конкретных людях, с именами, детьми, родственниками, особенностями характера, и его волнение невольно передалось Ольге, она вспомнила слова Шурика о гангстерах и растущей волне преступности, сметающей на своем пути ни в чем не повинных людей.
Кирилл с Борисом решили на днях навестить в больнице раненую бортпроводницу, которую они ласково называли Аленушкой, и наперебой стали рассказывать Ольге о проделках ее сына Артема.
Ольге нравилось общество этих двух почти незнакомых ей людей, даже показалось, что она давно знает их, особенно Кирилла, который сидел рядом с ней и то закрывал окно с ее стороны, чтобы она не простудилась, то подливал кофе с коньяком из термоса, захваченного из дома заботливым другом.
Ей были приятны эти маленькие знаки внимания с его стороны, хотя она старалась не принимать их на свой счет, понимая, что это просто стиль его поведения и что с той же Аленушкой он наверняка ведет себя точно так же, только с еще большей теплотой и участием.
Друзья стали вспоминать случай пятилетней давности, в пору самого начала их совместных полетов, когда один психически ненормальный террорист пытался захватить их самолет.
– Помнишь, как Полина его напугала зажигалкой в форме пистолета? – смеялся Борис.
– А кто эта Полина? – спросила Ольга. – Стюардесса?
По смолкнувшему вдруг смеху Бориса и наступившему напряженному молчанию она поняла, что, наверное, напрасно задала этот вопрос.
– Полина? – дрогнувшим голосом переспросил Кирилл. – Это моя жена.
* * *
Как только Ольга вышла из лифта, она услышала телефонные звонки, раздававшиеся за дверью ее квартиры. Пока она судорожно искала в сумке ключи и открывала дверь, звонки прекратились. «Вдруг Светка?» – заволновалась она и решила не занимать пока телефон, хотя намеревалась сразу же по приезде позвонить Шурику.
Перекусив и выпив крепкого чаю для поднятия тонуса, она подумала, что пора наконец сосредоточиться и сесть за работу. Толстая рукопись в красивой синей папке немым укором лежала в комнате на столе. Но мысль, что у Кирилла, оказывается, есть жена, и чувство досады на дядю Пашу за его неуклюжее «сватовство» – та мысль и то чувство, в которых она не хотела признаться даже самой себе, – окончательно выбили ее из колеи и испортили настроение. Ольга понимала, что ей не в чем было упрекнуть Бориса, который по-джентльменски подвез ее прямо к дому и тут же умчал Кирилла на его родной Кутузовский проспект. Пытаясь разобраться в причине своего недовольства, того неприятного осадка, который остался у нее после этой поездки, она решила, что всему виной эта внезапность прощания, когда Кирилл не выразил даже желания зайти к ней на чашку чаю или хоть как-то продолжить знакомство.
Но, с другой стороны, рассудила она, зачем ей это продолжение, если он женат? Ей хватало горького опыта общения с Вадимом, который до сих пор заставлял ее невольно вздрагивать при одном только слове «жена».
Вздохнув, Ольга раскрыла папку с рукописью и с головой погрузилась в «Театр абсурда». Часа через два раздался тревожный звонок в дверь. Испугавшись, она заметалась по комнате, хватая то газовый баллончик, принесенный Шуриком, то телефонную трубку, чтобы звонить в милицию, но потом, взяв себя в руки, подошла к двери и робко заглянула в глазок. За дверью стоял Игорь.
Вот уж кого она совсем не ожидала увидеть, во всяком случае меньше, чем какого-нибудь головореза в кожаной куртке или того же бандита, но замаскированного, например, под слесаря-водопроводчика из жэка. Вначале она почувствовала огромное облегчение от того, что за дверью стоит не гангстер, но появление Игоря застало ее врасплох, и она не знала, как себя вести. Правда, Ольга давно уже определила для себя, что ее отношения с новым «родственником» должны строиться таким образом, чтобы ей не стыдно было смотреть в глаза дяде Паше и Ирине.
Она открыла дверь и инстинктивно сделала шаг назад, боясь, что он, как прежде, схватит ее, тут же, на пороге, прижмет к себе и станет покрывать поцелуями ее волосы и лицо. Но опасения эти были напрасны. Игорь спокойно вошел и, остановившись в прихожей, объяснил цель своего визита: когда-то он оставил у нее учебник по сопромату, который необходимо срочно сдать в библиотеку.
Отыскав учебник, они пили на кухне чай с дядипашиным вареньем и вели беседу, как старые, добрые друзья, а точнее, родственники, в статус которых возвели их неожиданные превратности судьбы.
Он рассказал ей о том, что приятель, тоже окончивший в свое время МИСИ, зовет его к себе в фирму, которая занимается строительством коттеджей для состоятельных граждан, и обещает, что, проработав год-другой в качестве прораба, Игорь сам сможет войти в этот привилегированный круг. Еще сказал, что не хочет, чтобы Ирина работала, особенно если он будет содержать семью сам, потому что в его представлении замужняя женщина должна поддерживать огонь в домашнем очаге, а забота мужчины – добывать для этого очага дрова.
Столь образный строй его мысли позволил Ольге сделать вывод, что Игорь не просто серьезно относится к браку, но способен на творческое осмысление своей новой роли главы семейства. Она подумала, что Ирина наверняка согласна с этим домостроевским распределением обязанностей и свой диплом педагога расценивает только как дань цивилизации и современным представлениям о женщине.
Игорь посмотрел на часы, занервничал и собрался уходить. Когда она шла за ним из кухни, чтобы проводить до двери, он вдруг резко повернулся к ней, глаза его засверкали, как прежде, но с какой-то тоской, он привлек ее к себе и почти простонал:
– Как же я скучаю по тебе…
От неожиданности его порыва Ольга онемела, а почувствовав на спине эти родные, сильные руки, которые столько лет ласкали ее и знали каждый изгиб ее тела, совсем ослабла, и на глазах против воли выступили слезы. Она знала, что если бы Игорь, как бывало раньше, взял ее сейчас на руки и отнес в комнату, у нее недостало бы сил противиться его желанию, которое светилось в его взгляде и сияло навстречу ей черным огнем.
Но он оттолкнул ее, отвернулся, сам открыл дверь и пулей выскочил из квартиры. Ольга, как сомнамбула, подошла к двери, постояла возле нее, машинально проверила, на все ли замки она закрыта, набросила цепочку и вернулась на кухню. На топчане лежал учебник по сопромату. Она взяла его, прижала к груди и горько, отчаянно зарыдала.
Когда зазвонил телефон, Ольга заплакала еще громче, она знала, что, подняв трубку, никогда больше не услышит до боли знакомого голоса и слов, ставших за три года их общения с Игорем почти ритуальными: «Салют, это я, соскучился страшно, люблю, целую, бегу к тебе». Но мысль о том, что может позвонить Светка, заставила ее опомниться и прекратить рыдания. Она метнулась в прихожую и взяла трубку.
– Алло!
– Ольга, что с тобой? – раздался встревоженный голос Шурика. – Ты заболела?
– Нет, я плачу, – продолжая всхлипывать, ответила она.
– Что случилось, Оля? – испуганно закричал он.
– Не волнуйся, Шурик, – стараясь взять себя в руки, проговорила Ольга. – Это у меня, так сказать, на личном фронте и к нашему делу отношения не имеет.
– Слава Богу! – вырвалось у него.
«Конечно, – подумала Ольга, – для него главное, чтобы у Светки все было нормально, а на то, что я тут гибну и пропадаю, ему наплевать». И слезы снова неудержимо полились из ее глаз. Она понимала, что несправедлива к Шурику, что с ее стороны глупо требовать от него такого же отношения к себе, как к Светке, но ничего не могла с собой поделать, и детская обида на неправильное устройство этого мира захлестнула ее.
Шурик долго, терпеливо успокаивал ее и, когда всхлипывания наконец затихли, рассказал о последних событиях. Дело в том, что он еще в пятницу решил обязательно сходить к квартирной хозяйке и прозондировать почву на предмет появления там подозрительных личностей, упорно интересовавшихся местонахождением Светланы. Хозяйки, как выяснилось, все эти дни в Москве не было, и только сегодня Шурик смог наконец добиться личной аудиенции.
Это была женщина лет семидесяти, которая по непредвиденному стечению обстоятельств осталась на старости лет одна в большой двухкомнатной квартире, и сдать одну из комнат ее заставили не только материальные трудности, но и желание хоть как-то скрасить свое одинокое существование.
Правда, Светка вряд ли годилась на роль компаньонки: с утра уходила на работу, приходила, как правило, поздно, а иногда вообще отсутствовала по два-три дня кряду, поскольку хозяйка сразу поставила ей единственное, но строгое условие – никого в квартиру не приводить. Условие это Светка неукоснительно соблюдала, и все знакомые знали, что прийти к ней можно только в отсутствие старушки, когда та отъезжала за город к своим дальним родственникам.
Зато уж когда выдавался вечер, который она проводила дома, для хозяйки это был настоящий праздник: Светка варила вкусный борщ, пекла какой-нибудь экзотический пирог по новому рецепту, они допоздна сидели на кухне, и хозяйка вспоминала поэтапно всю свою нелегкую биографию.
Так прожили они почти полтора года, и старушка не могла нахвалиться соседям во дворе, какая у нее славная, веселая и красивая жиличка. Не имея близких родственников, она даже решила прописать Светку, в основном из тех соображений, чтобы ее квартира не досталась дворнику Толяну, потому что считала, что Толян давно положил глаз на ее жилплощадь и только ждет ее смерти, а сам наглый такой, с утра глаза нальет и хоть бы ему что, в то время как весь двор в грязи зарос и зимой у подъезда настоящий каток.
Но для того, чтобы оставить Толяна с носом, необходимо было оформить опекунство, что требовало определенных усилий уже со Светкиной стороны. Светка же, поблагодарив хозяйку, отнеслась к этой затее довольно легкомысленно и на вопрос Ольги, почему она не собирает нужные документы, со смехом ответила:
– И-и, подруга, да эта старуха и нас с тобой, и Толяна переживет! Ее бабки и прабабки, она сама рассказывала, до ста с лишним лет жили. Так что никакой перспективы, если только не использовать вариант «Пиковой дамы».
Хозяйка, видимо, прониклась к Шурику симпатией, угощала его чаем, заваренным с мятой, жаловалась на Толяна и на боли в спине. Беседа их длилась больше часа, и Шурику удалось выяснить, что время от времени Светке звонят разные голоса, и мужские и женские, и интересуются, не вернулась ли она из командировки. А вот с месяц назад прямо в квартиру заявился один парень, ну, не парень, лет уж за тридцать, наверное, в джинсах и светлой куртке, высокий такой, интересный, со шрамом на лбу, я, говорит, работал раньше вместе со Светланой, а теперь она мне до зарезу нужна, дело очень важное.
Ну, хозяйка, конечно, объяснила, что она, мол, в командировке, а где и когда вернется, ей неизвестно. Тогда дайте мне, говорит, телефон или адрес ее родителей, я через них что-нибудь узнаю. И такой он вежливый, обходительный, все «спасибо», да «пожалуйста», да «если вам не трудно».
Старушка, не заметив никакого подвоха, адрес Светкиной матери дала и сказала, что телефона там нет, потому как живет мать в старом деревянном доме. Потом соседи говорили ей, что, когда она была за городом, этот парень еще два раза приходил и все интересовался, не приехала ли ее жиличка.
– Очень, видно, важное дело у него, – заключила хозяйка.
Шурик попросил ее подробнее описать этого парня, но, кроме шрама на лбу и того, что был он совсем коротко острижен, она ничего не могла припомнить. На вопрос о ее ближайших планах ответила, что приехала получить пенсию, а завтра снова уедет к родственникам недели на две.
– Пока погода хорошая, – объяснила она.
Вероятно, настойчивость Шурика и его напор показались ей в конце концов несколько подозрительными, и она вдруг заговорила о том, что квартиру оставлять без присмотра не боится, потому что взять у нее нечего, вот если только до Светкиной комнаты доберутся, у нее и телевизор японский, и какой-то необыкновенный телефон, который сам показывает, кто звонит, наверное, очень дорогой. Да и кто может к ней залезть, кроме Толяна? А его, паразита, слава Богу, участковый Петрович в очередной раз посадил на пятнадцать суток, поэтому две недели она может быть совершенно спокойна.
Когда Шурик распрощался и вышел из квартиры, старушка, спохватившись, приоткрыла вдруг дверь и, заговорщически понизив голос, проговорила:
– Вспомнила! Какие у этого парня глаза, вспомнила!
– Какие? – встрепенулся тот.
– А добрые очень, такие только у хороших людей бывают.
– Цвета-то какого?
– Да вроде как серые…
Из всего рассказанного хозяйкой Шурик заключил, что парень этот наверняка из окружения режиссера и что за Светкой началась уже настоящая слежка.
– Но она же сказала, что у него добрые глаза, – возразила Ольга.
– А ты этому веришь? – взвился он. – Ты Ираклия вспомни, это же волк в овечьей шкуре!
При воспоминании об Ираклии Ольга действительно испытывала очень сложную гамму чувств, начиная со страха и презрения и кончая жалостью и даже неким подобием дружеского расположения, поэтому не признать правоты Шурика не могла.
Шурик боялся пускать это дело на самотек и готов был с завтрашнего дня дежурить у Светкиного дома, чтобы, в случае чего, тут же везти ее к себе, а Ольгу умолял вернуться на работу или хотя бы предупредить сотрудников, что она в Москве.
Ольге очень не хотелось посещать редакцию, если уж появилась редкая возможность поработать дома, но она разделяла беспокойство Шурика и понимала, что с возникновением этого парня дело действительно приняло нешуточный оборот.
Она обещала Шурику, что с работой что-нибудь обязательно придумает, и поделилась тревогой о том, что в руках у бандитов адрес Киры Петровны.
– Вдруг они захотят взять ее в заложницы? – замирая от страха при мысли о такой возможности, спросила Ольга.
– От них всего можно ожидать, – ответил он. – Но сейчас главное – пойми! – не дать им выйти на след Светланы. А до тех пор, пока они не знают, как с ней связаться, зачем им брать кого-то в заложники?
Логика Шурика немного успокоила Ольгу, она сказала, что завтра же позвонит на работу и все уладит, и они закончили этот долгий, затянувшийся на целый час разговор.
Положив трубку, Ольга полистала рукопись, но поняла, что сегодня вряд ли удастся сосредоточиться, да и время уже позднее.
Да, тяжелый выдался сегодня день: сначала Кирилл, потом Игорь, а теперь вот Шурик.
Засыпая, она перебирала в памяти события минувшего дня, и образы этих трех «мушкетеров», вызвавших у нее эмоции разной силы и степени тяжести, как в тумане проплывали в утомленном сознании. Больше всех напугал и встревожил ее, конечно, Шурик, а визит Игоря всколыхнул чувственные воспоминания, оставившие по себе лишь горечь утраты, и заставил ее плакать долго и безутешно.
Снился же ей Кирилл, с бородой, в футболке, с термосом в руках, он сидел в кабине летчика, улыбался как-то особенно ласково и нежно и уговаривал биться об заклад, что не управиться ей к сроку с рукописью «Театр абсурда».
Чтобы не беседовать с Никанорычем или с Искрой Анатольевной, Ольга позвонила в редакцию рано утром, когда там обретается только Одуванчик.
Сообщив о дядипашином здоровье, она таким серьезным и взволнованным тоном заговорила о своей просьбе, что Елена Павловна испугалась и готова была выполнить все что угодно. Просьба была до смешного проста, но от ее выполнения зависела жизнь человека. Доведя подобным вступлением Одуванчика до нервной икоты, Ольга наконец изложила свою просьбу, заключавшуюся в том, что ее подругу по имени Светлана, которая позвонит не сегодня-завтра, надо переориентировать на Ольгин домашний телефон, причем следует убедить, чтобы перезвонила она непременно.
Ольга оказалась в весьма щекотливом положении, но ходить на работу ей хотелось намного меньше, чем говорить неправду и вводить в заблуждение доверчивого Одуванчика, поэтому она наплела с три короба о том, что сама будет в Александровке, но дома у нее находится Ирина, правда, Светлане об этом говорить не стоит и т. п. В общем, Елена Одуванчик пришла в полное недоумение, но просьбу выполнить клятвенно обещала.
Весь день Ольга провела за работой, отвлекаясь только на обед и чаепития. Телефон молчал. Несколько раз она подходила, снимала трубку и, услышав гудок, со вздохом возвращала ее на рычаг. Когда, уже поздним вечером, раздался наконец звонок, она подумала, что это Шурик с отчетом о «дежурстве» у Светкиного дома.
– Олюня, привет, вот и я! – раздался радостный Светкин голос.
– Светка, ты откуда звонишь? – закричала Ольга.
– Как – откуда? – удивилась та. – Из дома, разумеется. Только что приехала, бабули моей нет, решила сразу тебе позвонить.
– А ты Шурика возле дома не встретила? – насторожилась Ольга.
– Какого Шурика? Ах, Шурика… А почему я должна была его здесь встретить? Он что, поменял местожительство? – Она весело щебетала, довольная своим освобождением из плена. – Ой, Олюня, мне столько надо тебе рассказать! Представляешь, эти гаврики сегодня утром улетели, а меня Георгий Иванович на машине чуть не до самого дома довез.
