Текст книги "Ненавижу магов (СИ)"
Автор книги: Мария Власова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 37 страниц)
Часть 24. Допрос в хранилище, частичное открытие тайн.
Часть 24. Допрос в хранилище, частичное открытие тайн.
Вальтер
Вот вроде бы иногда кажется, что знаешь о человеке всё, что он не может ничем тебя удивить. Из-за моего проклятия всегда знал, на что способны люди, видя их настоящие чувства. О том, что жёнушка вспылит, как ребенок – знал, все-таки она ещё слишком юна и мыслит узко. Однако пока я надеялся спокойно обсудить наболевшие вопросы касательно брака, жена снова подсунула мне свинью. Она думала, что я ей позволю просто уйти. Серьёзно?! А как комично волновалась, что со мной будет дальше... Это же надо было меня так унизить, словно я и правда, совершенно беспомощный!
Так вот, казалось бы, разгадал все маршруты, которыми бегают в ее прелестной головке многочисленные тараканы, можно сказать, лично познакомился с большинством из них: как, например, любовью травить людей и вкладывать деньги в сомнительный бизнес. А тут получил новую неожиданность, да ещё какую! Мне совсем не нужно чувствовать ее эмоции, чтобы понять – она ревнует, бешено ревнует. Вот только мне сейчас нет дела до ее чувств, они, как назойливый комар перед носом, машешь рукой, пытаясь убрать подальше, но все бесполезно.
– Откуда ты знаешь о Миле? – вполне ожидаемо уточняю источник информации вместо ответа на столь категорично поставленный вопрос.
– Какая разница откуда? Ты мне лучше на вопрос ответь, а то мне безумно интересно! – Пенелопа эмоционально всплескивает руками.
Не может стоять на месте, переминается с ноги на ногу, нервно дергая руками. Назойливый комар ее чувств стремительно увеличивается в размерах, когда быстро подхожу к ней и пытаюсь схватить за руку.
– Быстро отвечай: откуда ты знаешь это имя? – кричу на нее.
Дело даже не в том, что она знает это имя, дело в том, как она спросила о ней. Пенелопа знает, что мы с Милой были близки, а может и больше.
– А что ты мне сделаешь, если не отвечу? Убьешь? Покалечишь? Или дай угадаю: сделаешь своей рабой? Ой, ошибочка! Ты же и так это сделал! – ее истерика набирает обороты, будто плотину прорвало.
И я был уверен, что она очень спокойная и рассудительная женщина?! А как оказалось истеричка ещё та…
– Пенелопа! – рявкнул, схватив за руку, а то ее ладони уже загорелись.
– Что? Ну, что ты мне можешь сделать? У тебя же магии уже нет! Так что знаешь, что? – выкручивает свои руки, пытаясь вырваться из моего захвата.
– Что? – ее истерика заглушает мою злость и интерес.
– Мне плевать на ту сумку! И на зелья в ней плевать! Не нужны они мне, я легко их снова приготовлю! И ты мне не нужен, понял? Прощай! – у меня начинают дергаться обе брови, а женушка со злостью наступает на мою ногу каблуком и сразу же поворачивается, чтобы уйти.
– Никуда ты не пойдешь! Пока не ответишь на мой вопрос уж точно! – скривившись от резкой боли, рычу я, снова схватив её за руку и дернув на себя обратно.
– Ты хотел ответа на вопрос? Откуда знаю это имя? – пытается вырвать свою руку, но я сжимаю сильно.
– Да! – кричу, когда она вонзает свои когти мне в руку.
– А не надо было орать его во время секса со мной! – завизжала так, что я чуть не оглох.
Это когда я ее назвал другим именем? Да еще когда мы занимались любовью? Нет, я знал, что ревнующие женщины – страшные существа, но не настолько же! От нелепости этой ситуации у меня волосы дыбом встают на затылке. Отпускаю ее, но она не убегает, стоит на месте, смотря на меня горящими глазами. Дышит так тяжело, словно несколько километров пробежала.
– Я такого не делал, – чеканя каждое слово, уверенно говорю я, смотря в ее глаза.
Заносит руку для пощечины, но я перехватываю ее за запястье, а затем сжимаю ладонь, скрестив наши пальцы. Она сжимает мою ладонь в ответ, до крови вонзив когти в кожу, но мне плевать на боль. Куда важнее, что огонь в ее глазах гаснет, и теперь вижу, как блестят ее глаза от еле сдерживаемых слёз. Насколько же девушки глупы в своей неудержимой ревности к прошлому. Вздыхаю, пытаюсь ее обнять, но она отталкивает, пытается разъединить наши руки, но я не даю.
– В ту ночь, первую нашу, ты назвал меня ее именем. Сначала я думала, ты перепутал меня со своей невестой, что Мила – это сокращение от Камиллы, но это не так. Она тебе снилась сегодня, я права?
– Откуда ты знаешь? – спрашиваю спокойно.
– Я коснулась метки, и она показала мне то, что тебе снилось. Скажи мне, кто эта женщина для тебя? – голос ее не слушается, дрожит, выдавая и так понятные мне чувства.
Все ее эмоции на лице, но я не хочу их видеть. Часть меня желает солгать доверчивой девчонке, но это ниже моего достоинства. Отпускаю ее руку, делаю шаг назад, потому что наша близость пьянит похлеще любого вина.
– Я любил ее, – говорю тихо без тени стеснения и вины.
Пенелопа смотрит на меня странно, а ее эмоции бьют по мне не хуже пушечных ядер. Сердце буквально разрывается от боли, не могу понять: это ее или моя, кажется, боль теперь стала нашей. Девушка делает шаг назад, пошатываясь, а затем разворачивается ко мне спиной.
– Но это все в прошлом.
Мои слова останавливают ее, заставляя застыть на месте. Делаю шаг к ней, но затем останавливаюсь. Руки дрожат как у подростка, так странно чувствовать все это и знать, что это ее переживания, а не мои. Все эти чувства так похожи на мои, которые испытал много лет назад. Мне жаль ее, жаль себя, но при этом я рад. Это жестоко чувствовать радость от того, что собственное прошлое приносит кому-то другому боль, но при этом не могу испытывать ничего другого. Ее боль показывает истинные чувства, спрятанные за маской гордой бродяжки, и эти чувства тешит моё самолюбие и в какой-то степени помогают зализать мои старые раны. Она как лекарство от прошлого – горькая, крепкая и навязанная самим провидением. Протягиваю руку, чтобы схватить ее за плечо, но она поворачивает голову в сторону, смотря куда-то мимо меня.
– Но она так не считает, – звучат ее холодные слова, приправленные тупой яростью.
– Что ты сказала? – дергаю ее за руку, разворачивая к себе, но она молчит. – Что значит «не считает»? Отвечай!
Она смотрит мне в глаза с каким-то пустым выражением лица и молчит. Почему молчит? Трясу ее за плечи, чтобы заставить говорить, но она берется за мои запястья и тихо шепчет:
– Мне больно, отпусти...
Отпускаю сразу, понимая, что слишком близко к сердцу принял ее слова. Что за бред, мне на мгновение показалось, что они знакомы, но это невозможно. Когда Мила умерла, Пенелопа была ещё совсем ребенком, они просто не могут знать друг друга.
– Мила умерла очень давно, так что твоя глупая ревность беспочвенна.
Со вздохом отворачиваюсь от нее, неприятные воспоминания не дают спокойно дышать, сбивают с нормального ритма, или, возможно, это не они, а ее чувства.
– Ты уверен? – слышу ее спокойный вопрос после длинной паузы и поворачиваюсь к ней лицом.
Мы встречаемся взглядом, на ее милой мордашке неприкрытая злость и отвращение. Такое поведение ее не красит, да ещё и раздражает.
– Более чем, – отвечаю, не моргнув и глазом.
Облизывает пересохшие губы с кривой усмешкой, как будто еле сдерживается, чтобы что-то едкое не ляпнуть. Руки сжаты в кулаки, судорожно тиская край куртки. Заметив мой интерес, она их резко разжимает, растопырив в стороны пальцы.
– Вальтер, – начинает говорить, но замолкает, слегка отвернувшись.
Мы стоим молча какое-то время, терпение не выдерживает у меня первым. Беру ее за руку, решив, что разговор этот затянулся. Нас уже могут искать, банкира, вероятнее всего, успели обнаружить, а мы здесь выясняем отношения, как подростки. Поворачиваюсь в нужную сторону и тащу ее за руку за собой следом.
– Если так, – останавливает меня одной фразой, – тогда зачем она приказала мне достать твою кровь?
– Что ты сказала? – повторяю свой заезженный вопрос, поворачиваясь к ней лицом.
Она сжимает мою руку, но я почти не чувствую этого, меня заботят только ее слова. Возможно, потому Пенелопа прижимается к моей груди, обнимает так крепко, что я, кажется, слышу, как хрустят мои кости. Не понимаю, зачем она делает это, пока жена не отстраняется, в последний раз сжав мою руку, точно на прощание и отпускает ее.
– Если твоя Мила мертва, то кто та женщина, что послала меня сюда? Она выглядит, как она, словно время на ней не отразилось. В нашей деревеньке ее называют Провидицей, так что я не знаю, как её зовут на самом деле. К тому же, судя по тому, что она говорила о тебе, вы знакомы. Кто это может быть ещё, как не твоя Мила?
«Твоя Мила», – произносит особенно язвительно, но голос при этом дрожит.
Закрываю глаза на мгновение, пытаюсь отгородиться от ее чувств, ещё никогда не было так тяжело от моего проклятия. Боль, раскаяние, вина, тоска – это слишком для меня. Милу часто называли провидицей, ей снились вещие сны – она так говорила. Однако почему-то эта особенность не спасла ее от смерти.
– Мила умерла, – говорю уверенно, потому что воспоминания снова рисуют картину из памяти.
– Почему ты так в этом уверен? – слышу ее слегка насмешливые слова.
Ее показная уверенность и язвительность, смешанная с безразличием – лишь способ защититься, ее чувства говорят мне об этом. Жена как будто ожидает, когда я произнесу то, что уже давно должен был сказать.
Открываю глаза и смотрю на нее, как же с ней все-таки сложно. И дело не совсем в ее детском, по сравнению с моим, возрасте или специфическом характере, дело в том, что я не понимаю до конца, что на самом деле между нами происходит. Казалось бы, я чувствую все, что чувствует она, но самого нужного в ее чувствах нет. Это заботит сейчас сильнее, чем то, что она, вполне вероятно, с самого начала меня обманула и предала. Даже то, что она, возможно, и является той самой некроманткой, совсем меня не пугает. Почему моё проклятие не дает мне ощутить то единственное, что мне хотелось бы чувствовать? Игнаришнар был слишком жесток, накладывая его на меня.
– Уверен потому, что тем человеком, который лишил ее жизни, был я.
Часть 25. Сказка ложь, да в ней намёк…
Часть 25. Сказка ложь, да в ней намёк…
Пенелопа
Много лет назад…
В тот год лето было жарким и сухим. Поздно ночью мы с сестрами собрались в саду. Старшие расположились на лавке, попивая наше домашнее вино, младшим, то есть мне и ещё пяти из нас, пришлось пить молоко. Больше всех возмущалась Иза, она привыкла, что ее все считают взрослой, а здесь такая дискриминация.
– Подрасти сначала! – с ухмылкой ответила ей на это Ирка.
Сестренка глотнула вина, а затем выплюнула его, но уже струей огня. Иза завизжала, потому что старшая спалила ее брови своими фокусами. Началась потасовка с выдиранием волос друг у друга и беганьем вокруг костра, в нашей семье это совершенно обыденная вещь, так что вмешиваться не стоит.
– Ирка, Иза хватит бегать, садитесь уже! – наша самая старшая Инга, как местный авторитет утихомирила обеих, даже не поднявшись с лавки.
– Сестра, расскажешь опять ту сказку? – спросила у нее с улыбкой, уютно укутавшись в старый сюртук папы.
– Клопа, и ты здесь? – удивленно выкрикнула Индра, сидевшая рядом со старшей на лавке.
О том, как они просили, чтобы я принесла им одеяла и выпить, уже никто не помнит. Улыбаюсь, незачем обижаться, ведь по сути это мелочи, мне не тяжело, а им приятно. Эта летняя ночь пахнет пионами, что растут в саду, тяжелые цветки свисают над самой травой, опять забыла подвязать их. Поднялась со старого одеяла, и слегка хромая, дошла до дома, там, в углу, как всегда, сброшены всякие палки. Достала одну и, все так же хромая пускай и опираясь на нее, понесла к кусту.
– Ты опять корсет не надела? Жить, что ли, совсем надоело? – возмутилась Индра, увидев, как я покачнулась, когда Иза, попутно толкнув меня в плечо, ушла в дом.
На все это не реагирую, уже привыкла. Вонзила палку в землю рядом с кустом, достаточно глубоко. А привязать чем? Осмотрелась, сестры разделились по интересам и теперь громко болтали, обсуждая свои приключения. Хорошо им, благодаря своему дару увидят мир, а мне придется всю свою жизнь провести здесь, с мамой и папой. Не то чтобы это плохо, хорошо бы было, если они и Изу туда отправили. Она куда больше страдает от того, что ей приходится сидеть дома.
– Ирка или прекратишь огнем бросаться, или я тебя…
– Или ты меня что? Дорасти сначала, малявка! – Ирка щелкнула пальцами, и огненная вспышка чуть не подпалила волосы Изы.
Наша самая вспыльчивая сестра не смогла этого выдержать, ее всегда было легко вывести из себя. Выхватила из костра горящую палку, да попыталась бросить в нее. Однако бросать в огненного мага горящими предметами – полнейшая глупость. Ирка и не подумала пригнуться, потому что палка в руках Изы вспыхнула, опалив её же руку. Сестра даже не закричала, лишь отбросила палку и злобно зашипела, пока ее мгновение назад пузырящаяся рука покрывалась новой, светло-розовой кожей.
– За это, моя дорогая, ты поплатишься, – пообещала не только самая вспыльчивая, но и самая мстительная сестра.
– А что ты мне сделаешь? Воскресишь после смерти и заставишь себе прислуживать?
– Да хоть бы и так! – воинственно заявила Иза.
Они так похожи, обе одинаково вспыльчивые и резкие. Правда, Ирка обычно быстро отходит, а Иза – нет, таит злобу, пока не отомстит.
– И как ты это сделаешь, если будешь жариться на костре, как поросенок на ярмарке? – ох, зря Ирка вспомнила об этом.
– Ну, ты…
– Замолчали! Обе! – резко поднялась на ноги Инга.
Иногда мне кажется, что она нам мама больше, чем настоящая.
– Это она начала! – выкрикнули хором сестры, указывая друг на друга.
– Мне не важно, кто начал, зато я закончу! Живо сели и слушайте сказку! – выкрикнула старшая сестра командным голосом.
Обладая довольно мягким характером, Инга на удивление часто проявляет твердость, но учитывая, сколько у нее сестер, это вполне понятно. Две забияки, обиженно сопя, сели на расстеленное на земле одеяло. Иза села на моё место, о чем я хотела ей сказать, но побоялась, слишком злой выглядела вспыльчивая сестренка. Если подумать, что с того, если я просто постою? Мне и пионы привязать надо, но чем? Оглядела всех сестёр, они расселись возле костра, пока Инга отошла к дому за банкой с песком. С ее даром к магии песка жить на севере – редкостное невезение, но сестра не выбирала такую судьбу. Учась на южном берегу у древнего мастера василиска, сестренка мечтала там остаться, но не смогла. Впрочем не одна она, но и остальные сестры, которые закончили учебу. Волей одного человека им была уготована другая судьба. В последние годы вместе мы собираемся лишь на несколько недель, да и то исключительно потому, что у мамы летом день рождения. В нашей семье мы никогда не празднуем наши дни рождения, только мамин, пускай со стороны это кажется странным.
Инга открыла банку и высыпала белый песок прямо в костер, который от этого не потух. Песок на фоне огня поднялся в воздух легкой мерцающей дымкой. Вот такая магия даже мне нравится, которая на расстоянии поражает своей красотой. У сестры изумительно красиво получается рассказывать сказки. Песок прекращает мерцать и сбивается, формируя над костром две фигуры младенцев.
– Когда-то очень давно, на свет появились близнецы, – начала говорить сестра с легкой улыбкой тихо и поучительно. – Они были похожи, как две капли воды. Волосы, словно золото, глаза, как изумруды, а красота такая, что любой мужчина не сможет пройти мимо.
Сестры захихикали, почти каждая под описание подходит, как будто сказка про одну из них. Русые с золотым отливом волосы и зеленые глаза достались им от мамы, необычайной красавицы. Даже в свои года мама осталась такой же красивой, и это при том, что она родила тринадцать детей. Только одна я этим богатством и красотой не обладаю, потому, как полностью пошла в отца. Волосы темные, глаза серо-голубые – ничего особенного, но при этом я обожаю эту сказку и каждый раз слушаю ее с упоением. Вспомнив о волосах, развязала косу, убрав из нее красную ленту. Лентой же подвязала пионы, теперь к земле не клонятся.
– Смотрите, как Клопа волосами своими хвастается, тоже мне, красавица! – фыркнула Иза, которая в прошлом году волосы почти под корень подстригла.
Как же тогда ее мама ругала, сестра неделю на заднице не могла сидеть, но так и не призналась, зачем это сделала. Сажусь рядом с ней и на показ распускаю косу, чтобы волосы, достающие до попы, вызвали у нее ещё большую зависть. Знаю, что так делать неправильно и опасно, но слишком хочется, чтобы хоть она обращала на меня внимание.
– Не будь ты так глупа, у тебя тоже бы были такие, даже лучше, – поучает ее Индра, смотря на нас со снисхождением.
– Конечно же, лучше, просто так получилось! – забормотала недовольная сестрица.
– Хватит болтать, вы сказку слушать будете? – вздыхает Инга.
– Будем! – заверили ее хором, правда, если младшие говорили с предвкушением, то старшие со скукой.
– Несмотря на внешнее сходство, характером и силой близняшки отличались. Одна из них была магом, одним из самых талантливых и прекрасных магов на этой земле. Абсолютно все преклонялись перед ее красотой и умениями, а от женихов не было отбоя.
Песок обрел новую форму, создавая фигуру молодой женщины с длинными волосами. Она танцевала на языках пламени, и с каждым ее легким порханием остальной песок добавлял размытых фигур на задний план, словно с каждым ее успешным скачком возрастало количество поклонников. В конце танца женская фигура махала рукой и кланялась своим зрителям и поклонникам.
– Но была же и вторая сестра, – с легкой издевкой напоминает Иза.
Знала бы, что меня это не задевает, явно бы так тонко не намекала.
– Действительно, пока одна из сестер блистала в королевском дворце, благодаря своей красоте и силе, вторая сестра не могла этим похвастаться.
Песок поднял из земли немного углей от сгоревших веток, создавая другую фигуру девушки, только в этот раз темную. Фигура на какое-то время зависла в воздухе рядом с первой, а затем, на глазах уменьшаясь, начала отдаляться от нее.
– Вторая же сестра магией не обладала и поэтому сильно завидовала своей сестре.
Как все выразительно посмотрели на меня, будто эта сказка обо мне. Чтобы не выдать, что меня это слегка задевает, смотрю на огонь, где темная фигура стала резко увеличиваться в размерах, а на ее фоне первая сестра-маг буквально таяла, теряя и своих разбегающихся поклонников.
– Злоба второй сестры росла день ото дня, с каждым ее успехом душа становилась все более холодной и чёрной. Когда же магесса понравилась очень богатому и талантливому магу, они поженились, вторая сестра сошла с ума от зависти. В первую ночь она опоила сестру сонным зельем и поменялась с ней местами. Наутро магесса проснулась и нашла сестру в объятиях своего мужа.
Песок обретает форму трех фигур: темной и такой же из обычного песка, а между ними мужской. Мужчина крутит в танце сначала обычную фигуру, а затем подхватывает темную.
– Вот же ведьма! – возмутилась Ирка, хлопнув рукой по коленке.
– Вот именно, собственной сестре завидовать, да где это видано? – возмущалась Ирланда, которая порой аж бледнеет от зависти.
Девочки захихикали, смотря на нашу самую большую сплетницу, стоит родителям что-то купить кому-то из нас, она тут как тут.
Песок поднимает уголь, и вторая женская фигура становится совсем черной.
– Помните, что я вам говорила? Ведьмой становится та, чья душа чернеет от зависти, злобы и ненависти настолько, что кровные узы перестают что-то значить.
Темная фигура резко делает выпад рукой и прямо сквозь песчаную фигуру ее мужа пронзает тело своей сестры. Она вынимает из их тел маленькие сердца – раскалённые песчинки. Сжимает их, и они будто взрываются в ее руках, пока две фигуры мужа и жены падают в огонь и исчезают. Темная фигура растет, и чем больше она становится, тем больше под ней появляются размытых фигур.
– Фу, сколько ты не рассказывала, не понимаю, зачем было вырывать сердца? Это же противно, по крайней мере!
Возмущение Изы вызывает у всех улыбку, в прошлый раз она сказала, что проще было их отравить.
– Вырвав их сердца, она получила их магию и начала захватывать всю страну. Ее сила росла, как и количество ее добровольных рабов. Ничто не могло остановить ее, кроме…
– Огня! – выкрикнула Ирка, хлопнув в ладоши, от которых пошли искры.
– Да аккуратней ты, волосы в отличие от кожи долго растут! – толкнула ее в плечо Иза, так что та упала на траву.
– Эй! Тебе и волосы в дополнение к бровям спалить?! – завизжала Ирка, пытаясь придушить сестру в ответ.
– А, ну, тихо! Ирка права, ведьму можно убить исключительно огнем. Проблема в том, что противостоять ее магии могут только единицы. Почему, Пенелопа?
От того, что сестра назвала меня по имени, невольно вздрогнула всем телом. Это впервые она что-то во время своих рассказов спросила у меня.
– Ведьма внушает и покоряет умы тех, кто ее окружает. Люди просто теряют свою волю, и лишь единицы видят, что на самом деле скрывается за маской добродетели и всеобщего обожания.
Стараюсь говорить это с намеком, но меня словно никто не воспринимает, как и не замечает моего намека на нашу ведьму.
– Зубрила, – прокомментировала мой ответ Иза с недовольством.
– Правильно, но кто может видеть ведьм насквозь и противостоять их силе? Кто знает?
На этот вопрос у нас ответа не нашлось, обычно сестра, рассказывая эту сказку, так много не говорит, да и вопросов таких странных не задает.
– Не знаете? – с легкой улыбкой спрашивает она у всех, но девчонки не знают, что ей ответить.
– Откуда нам знать? Разве ведьмы не сказки? Последнюю ведьму спалили на костре сотни лет назад.
Девчонки зашумели, а я смотрела на женскую фигуру из песка, которая игралась с языками пламени, словно была живой. Почему-то мне показалось, что она похожа на меня.
– А разве не любая женщина может стать этой ведьмой? Нет? – переспрашивает Ирка, под хохот Изы. – Да заткнись ты!
– Как я могу заткнуться, если ты несешь такую чепуху?! Если бы каждая ревнивая женщина превращалась в ведьму, когда ей изменит мужчина – мужской род бы вымер, а миром правили женщины.
Иза мечтательно улыбнулась, и мы сестрами дружно засмеялись над ее планами.
– Это только кажется, что ведьмы – миф, – услышали сквозь смех холодный голос мамы.
Все встрепенулись, я даже на ноги встала. Почему-то мама тяжёлым взглядом смотрела исключительно на меня, как будто я опять в чем-то перед ней виновата. Укутанная в плед поверх ночной сорочки, с распущенными волосами, отчего, кажется, намного моложе.
– Мама, – судорожно прошептала, опуская голову, словно прячась нее.
– Они повсюду, как дрянная трава, которую нельзя вывести с корнем. Именно поэтому когда-то давно род, в котором рождалась ведьма, вырезали до третьего колена. Если в роду была ведьма, так обязательно будет ещё одна.
Мама прошла босыми ногами по траве к огню, больше не смотря ни на одну из своих дочерей. В огне все так же пляшет темная фигура ведьмы. Вот она на мгновение застыла над костром, а затем из песка возникла новая картина, на которой привязанная к столбу ведьма горит в огне, а настоящие языки пламени обжигают ее. Толпа, что только что была возле нее, теперь где-то сверху и машет песчаными руками. Внизу осталась лишь одна фигура, похожая на женскую.
– Силе одной ведьмы может противостоять только другая ведьма, – Инга слегка поворачивает ладонь и на костре остаются две фигуры: женская внизу, слегка почерневшая, и абсолютно черная на импровизированном костре.
Мама смотрит на огонь и на эту картину с безучастным выражением лица, мы все молчим, стараясь не задеть ее. Инга подходит к костру и проводит рукой по воздуху.
– Как думаете, кто это? – она показала на абсолютно чёрную фигуру, жарящуюся на песочном костре. – Которая из близняшек?
Девочки переглянулись, ответ же очевиден, за всех высказалась Иза:
– Как кто? Та, которая завидовала своей сестре и бездарная, как наша Клопа.
Кусаю губы и опускаю взгляд ещё ниже, умеет сестра ударить в самое больное место. Ну и что, что нет у меня дара? В этом нет ничего плохого для всех обычных семей, но не для моей, где дар есть у каждого ее члена, кроме меня.
– Действительно, у той бездарной, она же сестре завидовала по-чёрному, потому что у самой ничего не было! – подтвердила ее версию Ирка.
– Чего именно у нее не было? Напомню: они были близнецами.
Инга выразительно посмотрела на мать, а та скривилась, словно слова старшей дочери предназначаются именно ей.
– Это не правда! – срывается у меня, потому что забываю, что они говорят не про меня.
– Ты чего, Клопа? Совсем, что ли, уже? – Индра недовольно шикает, пока все смотрят на меня.
Под их взглядами неуютно, или потому что одна мать все ещё смотрит на огонь.
– Это не правда, это была не она! – слегка обиженно поджимаю губы.
– С чего ты взяла? – спокойно спрашивает Инга.
– Из-за мага: если бы это была она, то не убила его. Если женщина решается предать собственную сестру ради всего лишь одной ночи с мужчиной, то это не просто так. Обман бы рано или поздно открылся, но она все равно сделала это, потому что любила его. Когда любишь кого-то, то готов ради него на все, вплоть до предательства, но не готов лишить его жизни. Если бы это и правда была сестра без дара, она бы никогда не убила того, кого любит. Думаю, это была первая сестра. Тот, кто имеет все, быстрее привыкает к власти и хорошему, чем тот, кому годами не доставалось ничего. Ее оскорбил поступок мужа, который, скорее всего не понял, что в его постели не она была.
– В твоем варианте есть логика – признаю. Однако кое-что не сходится!
– Что именно? – рассеянно спрашиваю у Изы.
– Ты исходишь из того, что ведьмы тоже люди, и мыслят и руководствуются в своем поведении теми же самыми законами и нормами, а это не так.
– Почему нет? Все мы люди и остаёмся ими, даже совершив непростительный грех и предательство. И ведьмы имеют право на…
Слова дались мне так легко, в отличие от пощечины, которая усадила меня на колени в траву.
– Чтобы я больше не слышала от тебя подобных речей.
– Мама? – поднимаю на нее глаза, опустив низко голову.
Ее рука, что ударила меня, дрожит крупной дрожью. Лицо переполнено злостью и яростью, я не боюсь ее такую, а ощущаю вину перед ней за то, что чем-то обидела.
– Всем спать, – крикнула мама, и все сестры поднялись на ноги и пошли в дом, – а ты… чтобы тебя не видела какое-то время. Поняла?
– Да, мама, – шепчу, касаясь травы челом, пока она не уходит.
Только спустя время решаюсь поднять голову и коснуться горящей щеки. Она слишком слаба, чтобы ударить сильно, но все равно умудрилась причинить этим действием боль. Смотрю на огонь в костре, его нужно погасить, но я все еще вижу в нем пылающие фигурки двух сестер. Если бы эта сказка была про меня, я бы и правда была второй бездарной сестрой, но никогда не пошла на подобный поступок, не предала своих сестер. Даже несмотря на то, какие воспоминания связывают меня с ними.
