Текст книги "Шоко Лад и Я"
Автор книги: Мария Бомон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
Глава 2
Я сижу напротив психотерапевта, нервно затягиваясь сигаретой.
– Решение ваших проблем не стоит искать в настоящем. Единственная возможность идти вперед – вернуться назад, – спокойно произносит он. – Необходимо выяснить, что является первопричиной всех событий. Как вы думаете, Эми, о чем может идти речь?
– Наверное… первая амеба на заре сотворения мира? – с надеждой предположила я.
– Проклятие, причем тут амеба? Что за бред? – не сдержался и заорал психотерапевт во весь голос.
Ну, надо же, ведет себя, словно Тони Сопрано. А может быть, это как раз он и есть? Думаю, этот человек сам проходит лечение, а значит, не должен лечить других. Полагаю, Тони уже давно ушел с постоянной работы, что вполне разумно. Ведь если возглавляешь банды Нью-Йорка и стремишься выиграть бесконечные судебные процессы, в которых замешана семья, твою жизнь нельзя назвать спокойной и размеренной.
Он потер виски, пытаясь обрести контроль над собой.
– Послушай, куколка, извини, что был груб. Но идиотские россказни про амебу – чушь собачья. И сразу забудь о фрейдистской ерунде вроде «Меня влечет к шефу, поскольку он напоминает мне отца». Я бы лучше побеседовал о твоей матери.
– Обязательно? Нельзя обойтись без этого?
– Не получится. Не забывай, у нас все-таки сеанс терапии. Мы обсуждаем только матерей.
– Хорошо, и что мы будем делать?
– Следует проанализировать ее поведенческие модели на основе своих детских воспоминаний. А потом как бы достроить отношения, чтобы… Хотя к черту все это, лучше сделаем так – просто обрежем пуповину, связывающую вас.
– Что-что?
– Давайте покончим с вашей матерью, укокошим ее как можно скорее… Мы знаем немало подобных примеров. Матери вечно вмешиваются в личную жизнь своих детей, засоряют их головы своими идиотскими комплексами. Пришло время отомстить за все. Поверьте, вашу старушку не первую и не последнюю найдут в канаве с проломленной головой.
– Вроде бы справедливо, – отозвалась я, решив ни в чем ему не перечить, по крайней мере до поры до времени. – А не могли бы вы подсказать, где можно достать… ну, понимаете, пушку?
– Извините, – ответил он, снова вспомнив, что он профессиональный психотерапевт, – сеанс подошел к концу.
Я открыла глаза и поняла, что сижу на диване, зажав сигарету в руке. Проснулась же я как раз из-за почти догоревшей сигареты, которая грозила вот-вот обжечь мне костяшки пальцев. Я быстро оглядела гостиную и убедилась, что никакого Тони Сопрано нет. Потом взглянула на часы на видеомагнитофоне. Мэри может прийти в любую минуту. Я сладко потянулась: после дневного сна чувствуешь себя более расслабленной и отдохнувшей.
Но почему он затронул эту тему? Зачем начал говорить о моей матери? Проклятый, глупый, толстый гангстер, не имеющий права заниматься частной практикой.
Раздался телефонный звонок. Точно, моя сестра.
– Ты звонишь немного не вовремя, – сразу же заявила я. – Мэри собиралась…
– Но ты же обещала, – возразила Лиза. – Ты велела мне позвонить сегодня вечером.
Можно было обойтись и без дурацкого напоминания. В последнее время я живу в самом настоящем аду, а сестра, как обычно, пытается меня использовать. Но с другой стороны, я и в самом деле просила ее перезвонить.
– Что случилось? – спросила я, пытаясь (хотя не слишком усердно) придать голосу обеспокоенный тон.
– Просто… я… Боже, это ужасно! Речь идет обо мне и Дэне.
– Я думала, у вас все в порядке. Он ведь не бросил тебя?
– Нет, дело обстоит намного хуже. Не могу же я рассказывать все по телефону. Можно к тебе зайти?
– Нет, Мэри…
– Ну, пожалуйста, все это просто не дает мне покоя.
– Вряд ли от меня сейчас будет какая-то польза.
– У меня наступил самый кошмарный период в жизни, – сказала Лиза, и в ее голосе прозвучали раздраженные нотки, – и мне казалось, ты могла бы уделить сестре пару минут. Ведь я всегда помогала тебе выпутываться из неприятностей.
Теперь пришла моя очередь злиться:
– Нет, Лиза, как раз именно ты вечно меня в них впутывала.
– Ради Бога, смени, наконец, свою дурацкую пластинку, – недовольно проговорила она. – Хоть раз в жизни сама ответь за собственные поступки.
– А что я, по-твоему, пытаюсь сделать? Как ты думаешь, зачем ко мне вечером придет Мэри? Ну да ладно, меня удивляет, что ты ни с того ни с сего решила поговорить о Дэне. Встречаешься со своим таинственным бойфрендом уже целых два года, но каждый раз, стоит мне заговорить о нем, ты немедленно переводишь разговор на другую тему. А теперь хочешь провести вечер, обсуждая ваши отношения?
– Ха, вряд ли тебя можно назвать мисс Откровенность, верно? Ты первой прячешь голову в…
Дзинь-дзинь, дз-дз-дзинь.
Меня спас звонок. Если несколько минут назад я с ужасом ожидала появления Мэри, то теперь благодарила Бога, что он послал ее в мой дом.
– Мне нужно идти, Лиза. Мэри уже здесь.
– Ну и иди. Не волнуйся обо мне, ладно? – обиженно крикнула сестра и бросила трубку.
Все еще кипя от злости, под жужжание звонка я открыла дверь и впустила Мэри. По крайней мере, хотелось надеяться, что это действительно она. Я никогда не видела, чтобы Мэри завязывала вокруг головы шарф и надевала солнечные очки. Странное сочетание, совсем на нее не похоже. Женщина, ворвавшаяся ко мне в гостиную, напоминала Одри Хэпберн в одной из романтических комедий шестидесятых годов. Только нужно представить себе актрису, поправившуюся для звездной роли, совсем как Рене Зеллвегер для Бриджит Джонс. И не забудьте прибавить еще килограммов сто и получите полный портрет моего агента. Скажу безо всяких преувеличений: Мэри очень большая.
– Привет, Мэри, заходи…
– Тс-с…
Она прошла мимо меня, осторожно прокралась к окну и выглянула на улицу. Потом задернула занавески и только тогда сняла шарф и темные очки.
– Похоже, удалось избежать слежки, – объявила она гордо.
– Избежать что?
– Избежать чего, дорогая моя, – поправила Мэри раздраженно. – Конечно же, слежки, которую устроила писака из «Мейл». Или ты думаешь, она не станет идти по моему следу? Но я решила воспользоваться трюком с такси, о котором когда-то читала у Лена Дейтона [4]4
Лен Дейтон (р. 1929) – английский писатель. Автор политических детективов и книг, посвященных истории Второй мировой войны.
[Закрыть]. Он потрясающий писатель, но его весьма недооценивают. Не представляешь, просто кошмар какой-то! Я изо всех сил пыталась объяснить тонкости шпионажа водителю такси, который не знал ни слова по-английски, но, в конце концов, мы все-таки добрались до места. От погони удалось оторваться где-то в районе Камдена.
Мэри плюхнулась на диван, к моему удивлению, даже не попытавшись поискать в квартире спрятанные жучки. Я уселась в кресло напротив нее.
– Прежде чем начнем разговор, хотелось бы прояснить возможное недопонимание. Я не собираюсь обнародовать свое имя, – заявила я.
– Но в «Мейл» так просто не сдадутся. Ты же знаешь, что собой представляют эти бульварные газетенки. Лишить их лакомой истории – все равно что пытаться оттащить взбесившегося терьера от чужой ноги. Столь же бесполезное и хлопотное занятие, дорогая.
Мэри находилась в комнате всего лишь несколько минут, а я уже почувствовала себя в осаде. Подтянув колени к подбородку и приняв позу эмбриона, я попыталась высказать ей протест против вмешательства в личную жизнь.
– Взгляни фактам в лицо, Эми. Завтра утром «Дейли мейл» уж точно объявит Шоко Лад врагом общества номер один. Единственная проблема – они пока что абсолютно не представляют, кто прячется под этим псевдонимом. Но поверь, газетчики не успокоятся, пока не поместят ее прелестное личико на первой странице. Твое личико, между прочим.
Я прижала ноги к груди так сильно, что чуть не сломала позвоночник. Хорошо было бы закончить такой неприятный разговор на этом замечании.
Но не тут-то было.
– Ты ведь знаешь, как вести себя в подобных случаях. Существует лишь один выход: объяви обо всем сама. Лучше контролировать ситуацию и открыть правду именно в то время и в том месте, которые выберешь ты. Правда, ведь, лучше признаться, не теряя чувства собственного достоинства, чем быть пойманной с поличным? Вспомни историю бедного Джорджа Майкла в грязном общественном туалете.
Я ответила угрюмым молчанием.
– Эми, ты же сама понимаешь, насколько разумен предложенный выход.
Я вытянула ноги, зажгла уже третью с прихода Мэри сигарету и сменила тему.
– Хотелось бы узнать только одно: какой подлец информировал «Мейл»? – фыркнула я.
– Не смотри на меня так, милочка. Ты же знаешь, во всем, что касается нашей тайны, я держу рот на замке. Хотя понимаю тебя, я бы тоже была в бешенстве. Как, черт возьми, в «Мейл» узнали, что я твой агент? Видимо, кто-то очень любит потрепаться. Однако не время проводить расследование, сейчас нужно подумать о другом.
– Не могу я этого сделать, пойми. Хочешь, чтобы я встала и объявила: «Послушайте, это написала я»? К тому же ты согласилась держать все в секрете.
– Да, верно, но только ради тебя. И потом, дело было сто лет назад, и многое изменилось с тех пор.
– Не могу я этого сделать, – повторила я. – Мама меня убьет. – Я и на самом деле абсолютно в этом уверена.
– Она не может быть настолько ужасной, ведь она твоя мать. И любит тебя…
– Ты не знаешь ее. Она ничего не делает просто так.
– Позволь мне открыть тебе две истины, которые остаются в жизни неизменными, Эми. Во-первых, обычно все получается не настолько плохо, как мы думаем. И во-вторых, реакция людей на наши поступки порой бывает весьма неожиданной.
Я понимала, что Мэри хотела этим сказать, и, наверное, всегда в глубине души разделяла ее мнение. Устами Мэри глаголет истина. Однако я так же твердо знала: последовать ее совету нереально, поскольку мой агент не учитывает одно ключевое обстоятельство. А именно: я могу с уверенностью предсказать реакцию своей матери на услышанное.
Первый раз в жизни я начала понимать смысл дурацких поговорок о молоте и наковальне, а также о двух огнях. Меня охватила паника, необходимо было предпринять что-нибудь, и как можно скорее. Итак, пришла пора обратиться к надежному запасному плану «Б».
– Мэри, – объявила я так, словно приняла решение.
– Да, дорогая? – отозвалась она и, выжидательно взглянув на меня, пододвинулась к самому краю кресла. Я буквально ощущала опасность, исходящую от нее.
– Мне нужно в туалет.
Уже через десять минут Мэри начала ломиться в дверь ванной комнаты.
– Ну-ка выходи оттуда, – приказала она.
– И не собираюсь, Мэри. Не хочу созывать дурацкую пресс-конференцию.
– Дело в другом, ангел мой, просто кто-то к тебе пришел и ждет у входной двери.
Я осторожно выглянула из ванной, а затем прокралась к окну и, слегка раздвинув занавески, выглянула на улицу.
– Черт! – пробормотала я. А затем прибавила для большей убедительности: – Черт, черт, черт!
– Это ведь не репортер из «Мейл», верно? Я была уверена, что оторвалась от нее.
Нет, не репортер из «Мейл». Дело обстояло намного хуже.
– Там мама.
– Чудесно! – воскликнула она. – Я всегда мечтала познакомиться с выдающейся женщиной, подарившей миру мою любимую клиентку и восходящую звезду.
– Мэри, ты меня совсем не слушаешь? Ни в коем случае вы не должны встречаться! – закричала я, даже не пытаясь скрыть охватившую меня панику. – Нужно тебя где-то спрятать.
– Ангел, поправь меня, если я не права, но мне казалось, мы находимся в Крауч-Энде, а не в очередном нелепом правительственном фарсе. К тому же хотелось бы узнать, куда ты собираешься меня засунуть.
Да, ее замечание резонно. Все равно что пытаться спрятать слона в крошечной лодке, ведь Мэри просто огромная.
– Ладно, – сдалась я, – познакомлю вас, но не вздумай задерживаться надолго. Запомни: тебе скоро придется уйти… И не вздумай хоть словечком обмолвиться о моем секрете.
– Полагаешь, я на такое способна?
Я скептически подняла бровь, однако выбора в отличие от Мэри у меня не оставалось, и я направилась к домофону.
– Мам, что ты тут делаешь?
Справедливый вопрос, ведь мама никогда не приходит без предупреждения.
– Прости, милая, у меня неприятности…
Господи, и у нее тоже?
– Мне просто хотелось с кем-нибудь поговорить.
– А ты не можешь поговорить с отцом?
– Дело касается именно твоего отца.
Сама мысль, будто отец, может явиться источником неприятностей, показалась мне абсурдной.
– Думаю, тебе лучше подняться, – сказала я.
Я открыла входную дверь, меня сразу же охватил новый приступ паники. Схватив диванную подушку, я яростно швырнула ее вверх.
– Что ты делаешь? – завопила Мэри, которой пришлось отпрыгнуть в сторону, чтобы я ее не задела.
– Тут пахнет сигаретным дымом.
– Ну и?
– Она даже не догадывается, что я курю.
– Ради Бога, этой женщине хоть что-то известно о ее дочери?
Я застыла с подушкой в руке, почувствовав, как мои глаза наполняются слезами. Мэри шагнула ко мне, обняла за плечи, подвела к дивану и усадила.
– Не волнуйся, ангел мой, я возьму все на себя, – успокаивающе произнесла она. Взяла сигареты с кофейного столика и положила в сумку. А потом направилась к входной двери и, широко распахнув ее, воскликнула: – Миссис Бикерстафф, приятно познакомиться! Эми рассказывала о вас так много хорошего.
Мама, стоявшая на коврике с надписью «Добро пожаловать», с подозрением уставилась на Мэри. Она выглядела как-то необычно. Совсем по-другому.
Мой агент никогда не встречалась с мамой раньше, но, похоже, тоже почувствовала что-то неладное.
– Господи, где мои хорошие манеры? – продолжала болтать она. – Я Мэри Маккензи, мы с Эми…
«Мы с Эми» – что? Я в ужасе застыла, ожидая продолжения. Но у меня не было возможности заготовить правдоподобную версию заранее, поэтому я не стала вмешиваться.
– …соседки. Я живу в квартире тридцать шесть «А», этажом ниже. Ваша дочь просто прелесть. Она разрешила мне зайти к ней покурить, – продолжила Мэри, указывая на окурки, – дело в том, что мой бойфренд – стойкий противник сигарет, настоящий фашист.
Должна сказать, это блестящая импровизация.
Мама готова первой надеть нарукавную повязку со свастикой, если таким образом можно навсегда искоренить сигареты. Она поморщилась, но тут же вспомнила о собственных хороших манерах и, протянув руку, произнесла:
– Мне тоже очень приятно с вами познакомиться. Надеюсь, я не помешала?
– Вовсе нет, – заявила Мэри, чересчур легко вживаясь в роль хозяйки и вводя маму в комнату. – Мы как раз…
– …прощались, – вмешалась я, наконец-то взяв себя в руки и поднявшись с дивана. – Верно, Мэри?
– О Боже, я и не заметила, сколько сейчас времени! – вскрикнула Мэри, угадав мой намек. – Треска и запеканка из макарон уже, наверное, подгорели. – С этими словами она быстро прошла мимо мамы и выбежала из квартиры. А потом крикнула, уже спускаясь по лестнице: – Эми, перезвони попозже, мы еще поболтаем с тобой на эту тему!
Теперь, когда мы оказались наедине, я смогла как следует рассмотреть свою мать. Боже, что же такое она на себя напялила?
Следует сказать, моя мама – убежденный консерватор. Однако она не просто приверженец этой партии, ее преданность гораздо глубже. Если бы мама принадлежала к любителям татуировок, скорее всего она наколола бы на бедре Нормана Теббита [5]5
Норман Теббит (р. 1931) – бывший участник консервативной партии и член парламента. Стал инвалидом после бомбежки ИРА в 1984 году.
[Закрыть](и, конечно же, на ее предплечье гордо красовалась бы Маргарет Тэтчер). Поскольку демонстрировать лояльность с помощью боди-арта, по маминому мнению, глупо, она использует для этой цели одежду. Примкнув после падения лорда Теббита к крылу партии, возглавляемому Энн Виддекомб [6]6
Энн Виддекомб (р. 1947) – депутат палаты общий в парламенте и министр внутренних дел, консерватор, является сторонницей сохранения семейных ценностей.
[Закрыть], она придумала себе соответствующий образ и теперь носит диковинные наряды – по-другому их и не охарактеризуешь. По словам моего лучшего друга Энта, мать теперь выглядит как огромная картофелина в ситцевом мешке. Более деликатно выразить его мысль, боюсь, не получится.
Однако сегодня вечером что-то изменилось. Во-первых, на ее лице был немного более яркий макияж, чем обычно. И строгий костюм – пиджак и юбка, ярко-желтая, в черный горошек. И – о Боже! – колени. Нет, с ними как раз все в порядке. Странно другое. Не помню, чтобы когда-либо раньше их видела. Я отошла на несколько шагов и осмотрела мать с головы до ног. Прическа, костюм, средняя длина юбки, каблуки – она чем-то походила на Эдвину Кюрри [7]7
Эдвина Кюрри (р. 1946) – бывший член британского парламента, автор шести книг, в числе которых «Дневники» (2002), описывающие ее роман с бывшим премьер-министром Джоном Мейджором.
[Закрыть].
Я не понимала, для чего нужны все эти перемены. Скорее всего, мама немного поменяла свои политические взгляды или же решила баллотироваться на ответственный пост, о котором мне пока что ничего не известно. В любом случае ее внешний вид насторожил меня, а ведь только лишних забот мне сейчас и не хватало.
– Выглядишь потрясающе, – сказала я.
– Но чувствую себя просто отвратительно, – отозвалась она.
– Почему? Что произошло?
– Ужасная женщина! – воскликнула мама, бодро подходя к окну, раздвигая занавески и широко открывая окно. – Когда она успела въехать в ваш дом? Мне казалось, в квартире этажом ниже до сих пор живут те психи.
– Хм… Ах да, они переехали несколько недель назад.
– В ней есть что-то странное, Эми. Не могу понять, в чем дело, но…
Как раз посредине маминой реплики из квартиры под нами раздался четкий и ритмичный звук контрабаса.
– Я знала, что в ней есть что-то странное, – мгновенно отреагировала мама. – Те сумасшедшие тоже предпочитали отвратительный «бум-бум».
Не подумайте, это вовсе не новое направление трансмузыки, гаражного рока или чего-нибудь в таком духе. «Бум-бум» – это термин, изобретенный мамой для любой более современной музыки, чем Элгар [8]8
Эдуард Уильям Элгар (1857–1934) – английский композитор-симфонист.
[Закрыть].
– Оставь Мэри в покое. – Мне не терпелось продолжить начатый разговор, а потом выпроводить незваную гостью из квартиры. – Давай поговорим о тебе. Что творится с папой?
Мама взглянула на меня, и ее нижняя губа задрожала. Потом она сделала глубокий вздох и сказала:
– Эми, пожалуйста, постарайся не расстраиваться, но твой отец завел интрижку.
Я рассмеялась в первый раз за… наверное, за сотню лет. Откинув голову назад, я захохотала. Просто не смогла удержаться и, как ни странно, почувствовала себя просто великолепно. Какое же огромное облегчение, особенно если учесть, что последнее время я находилась в постоянном напряжении! Сама мысль о том, будто у отца может быть интрижка, казалась нелепой…
– Эми, это не смешно, – надула губы мама и разрыдалась.
Я аккуратно подвинулась к ней, прихватив несколько бумажных салфеток.
– Прости, мама, но папа… И интрижка… Ладно, рассказывай.
– Чистая правда, – шмыгнула носом она. – У него другая… женщина.
– Откуда ты знаешь? Застала его с кем-то? Он сам рассказал?
– Нет, но твой отец ведет себя очень странно: постоянно уходит куда-то, а куда – больше не рассказывает.
– А ты не пробовала задать ему этот вопрос напрямую?
– Конечно, пробовала… Отвечает, будто занят на работе.
– Ну, возможно, все действительно так.
Отец всегда с головой в работе. Он важный человек в мире вешалок, ведь у него целая фабрика, выпускающая их тысячами. И это вовсе не те жесткие деревянные штуковины, что украдкой уносят из фешенебельных отелей (все это делают, разве нет?), а тонкие, из проволоки. Из тех, которые гнутся под слишком тяжелой верхней одеждой. Я никогда не понимала, как можно столько работать над какими-то вешалками, лишь недавно мне стало ясно: он использовал любой предлог, чтобы хоть на время уйти от мамы. Некоторые, убегая от реальности, прибегают к алкоголю, другие одержимы компьютерными играми. Находясь дома, папа надолго запирается в своем гараже. Не знаю точно, что он в это время там делает, но, судя по всему, папа орудует различными инструментами по дереву. По крайней мере, я так думаю, поскольку периодически он демонстрирует нам очередную поделку из дерева, которая… хм… лишь смутно напоминает таковую.
– Ты же знаешь отца, – продолжила я. – Возможно, он близок к научному открытию и скоро совершит революцию в мире вешалок. Новый несгибаемый вариант или что-то в этом роде.
– Дело не в работе, – настаивала мама, – он стал другим. Отстраненным. Раздражительным.
Не слишком, похоже, на папу. Отдаленный – да. Его стол фирмы «Блэк энд Декер» вполне мог оказаться космическим кораблем, уносящим его каждый день на Луну, так редко мы с Лизой общались с ним в детстве. Но никогда раньше он не был раздражительным. Это, скорее, мамина черта.
– Стоит попробовать поговорить с ним.
– Не могу, боюсь услышать ответ.
Неужели мама боится? Крайне странно.
– Хочешь, чтобы я с ним побеседовала? – предположила я.
– Вряд ли он признается тебе во всем, как ты сама думаешь?
– Возможно. Но чтобы папа завел интрижку? Сомневаюсь. Должно быть, дело в другом. Вероятно, он, как и ты, боится затронуть какую-то тему.
Кто, как не я, может уверенно утверждать это, ведь я по собственному опыту знаю, насколько небезопасно делиться чем-то с мамой.
Она посмотрела на меня влажными от слез глазами.
– Поговори с ним, милая, – сказала она тихим, печальным голосом. Раньше я не слышала ничего подобного.
– Да, конечно, – ответила я успокаивающе. Будто у меня нет своих проблем, которые нужно уладить, и самый большой секрет в мире не засел в моей голове, угрожая свести меня с ума.
Я направилась на кухню, и по дороге мне снова вспомнились слова Мэри: «Не может быть миссис Бикерстафф настолько суровой. Она твоя мать. И любит тебя без всяких условий».
Сейчас мне пришло в голову, что, может, Мэри права. Но все-таки нет, вряд ли, ведь мама действительно строгая. Но сейчас она такая ранимая и трогательная. Сегодня самое подходящее время для того, чтобы рассказать ей все. Пока она рыдает на моем диване, почему бы незаметно не перейти к собственному маленькому признанию? То есть к утверждению «Мой муж – презренный изменник» мама сможет добавить фразу: «Моя дочь – подлая нарушительница общественной морали». Звучит ужасно. Да, вероятно, я буду виновата в том, что нанесла новый удар бедной женщине, которая и без того страдает. Но ведь если у мамы все в порядке, она становится невообразимо опасной, а мне, прежде всего, нужно позаботиться о себе.
Да, точно так я и сделаю.
Я налила воду в кружки и стала тихо проговаривать про себя начало монолога.
«Мам, скорее всего ты завтра прочитаешь обо мне в «Мейл», даже если мою фамилию и не станут называть прямо. Поверь, что бы они ни утверждали, я вовсе не стремилась причинить тебе боль. Лишь хотела, чтобы ты гордилась мной…» Мне самой понравилось. Может показаться, будто я в первую очередь думаю о чувствах мамы, хотя на самом деле это вовсе не так.
Я вернулась в гостиную, поставила кружки на стол и решила броситься в омут с головой. Другого способа просто не существует: начнешь колебаться – и ты пропал. Иметь дело с мамой – все равно что долго и мучительно отрывать пластырь: лучше не обращать внимания на боль и покончить со всем как можно скорее.
– Мам, завтра ты, скорее всего, прочитаешь обо мне кое-что в «Мейл» и…
– Эта ужасная женщина! – воскликнула она, не обращая на меня внимания. – Скажи, зачем ты разрешила ей приходить сюда и курить? Квартира стала похожа на громадную пепельницу. – В руке мама держала несколько окурков, видимо, отыскала их за диванными подушками.
Боже, что на меня нашло? Как мне только могло прийти в голову рассказать ей самый большой секрет в мире, если я до смерти боюсь признаться даже в своей пагубной привычке?
Рыдающая несчастная женщина, которую я оставила несколько минут назад, уже исчезла и уступила место абсолютно другому человеку. Мама плотно сжала губы, а сузившиеся глаза-бусинки рыскали по комнате в поисках еще каких-нибудь недочетов. Она снова стала прежней мамой, и одно это уже не могло не действовать на нервы, а наблюдать столь резкую перемену было жутковато. Словно я принимала участие в шоу «Звезды в их глазах» [9]9
«Звезды в их глазах» – британское телевизионное шоу талантов, в котором участники пародируют звезд. С 1990 года одно из самых популярных шоу.
[Закрыть], съемки которого проходят в моей собственной квартире. «Сегодня, Мэтью, я буду Эдвина Кюрри». Я не понимала, что означает новый мамин имидж. Если все задумано с целью вернуть моего блудного отца обратно на супружеское ложе (во всяком случае, так утверждала мама), Эдвину Кюрри нельзя считать хорошим выбором. Папа прятался за занавеской всякий раз, когда ее показывали по телевизору.
– Ну да ладно, Эми, – сказала мама, бросая окурки в корзину для мусора, – так что ты там говорила про статью в «Мейл»?
– О, ничего… Я думала, возможно, завтра напечатают интервью с Эндрю Ллойдом Вебером.
Мама ненавидит любую современную музыку, отличающуюся от музыки Элгара, исключение она сделала только для Ллойда Вебера. Он пишет правильные песенки о приятных вещах – вроде кошечек и Иисуса Христа… А еще об отвратительных обезображенных призраках. К тому же он, разумеется, консерватор.
– Хорошо, – сказала она, – хотя бы будет чем утешиться, когда твой отец снова проигнорирует меня за завтраком… Конечно, если он вообще соизволит вернуться домой.
– Папа не ночует дома? – удивленно пробормотала я.
– Пока приходит, но это лишь вопрос времени.
– Мам, не волнуйся, я поговорю с ним.
Раздался звонок в дверь, заставивший нас обеих подпрыгнуть.
– Кто это может быть? – требовательно поинтересовалась мама, которую ужаснула сама мысль, будто я пригласила гостей в столь поздний час. Ведь на часах уже девять пятнадцать. Возможно, она успела представить себе, что члены местной банды «Ангелы ада» явились изнасиловать и ограбить нас.
Я тоже была немного встревожена, но по другой причине. А что, если ко мне явилась проклятая журналистка из «Мейл»? Осторожно прокравшись к открытому окну, я выглянула наружу.
Что, черт возьми, он тут делает?
«Он» – это Энт, я не видела его уже больше двух лет. Конечно, я удивлена и приятно взволнована, но что, черт возьми, все-таки происходит? Энт должен быть в Нью-Йорке, а он сейчас стоит перед входной дверью с вещевым мешком. До чего же усталый и взъерошенный! К тому же из-за узких кожаных брюк, почти белоснежной рубашки в мелкий рисунок и усов, которых я у него раньше не видела, он стал еще больше похож на гомосексуалиста.
Проклятие! Кроме курения и самого большого секрета в мире, есть еще одна вещь, о которой я так и не рассказала маме: Энтони Хаббард, мой лучший друг с тех пор, как мне исполнилось четыре года, – гомосексуалист. Вряд ли мама смирится с моей любовью к сигаретам, и разве можно признаться ей в чем-то похуже?
Впрочем, Энт мог бы выбрать для визита и более подходящее время.
– Кто там? – поинтересовалась мама.
– Энтони, – ответила я.
– Я полагала, он в Америке, принимает посвящение в духовный сан.
Два с половиной года назад, когда Энт эмигрировал в Америку, мама поинтересовалась, что тот собирается делать в Нью-Йорке. Вместо того чтобы ответить «Он переспит с любым парнем, который согласится снять штаны», я заявила:
– Он собирается поступать в семинарию.
Отчасти это было правдой, ведь Энт действительно регулярно посещал семинарию. Просто я сказала не все: «Семинария» – так назывался ночной гей-клуб.
Мама всегда настороженно относилась к нашей дружбе. В том числе из-за представления о католиках как подлых интриганах, решивших устроить заговор, низвергнуть королеву и посадить на престол испанского короля. Но главная причина заключается в следующем: она не может поверить, что мужчина способен дружить с девушкой без всяких задних мыслей, поскольку, по мнению мамы, в какой-то момент непременно сработает инстинкт. Всякий раз, когда мы поднимались в мою комнату послушать новый диск, мама начинала волноваться: а вдруг я спущусь уже беременной? Я спокойно относилась к ее опасениям, все-таки это лучше ее предположения о том, что я могу подцепить какую-нибудь заразу вроде СПИДа (каждому, кто был готов ее выслушать, она говорила, будто подобной болезнью можно заразиться, просто живя в одном доме с гомосексуалистом).
По этой же самой причине я никогда не рассказывала маме, что Энт преступил законы природы. Он же, в свою очередь, помогал мне и никогда не откровенничал с моей матерью о своих сексуальных предпочтениях. Да, иногда по сравнению с ним и Джулиан Клэри [10]10
Джулиан Клэри (р. 1959) – комик-гомосексуалист.
[Закрыть]показался бы сержантом-мачо из элитной команды специальной авиационной службы. Но в обществе мамы он всегда старался вести себя пристойно.
Одного взгляда на Энта было достаточно, чтобы понять: поездка в Нью-Йорк определенно повлекла за собой некоторые перемены, и не столько в его сексуальных предпочтениях, сколько в манере одеваться.
– Ты оставишь его на улице? – спросила мама, пока я смотрела на Энта из окна. Я подошла к домофону, сделала глубокий вдох и нажала на кнопку.
– Энт, что ты тут делаешь?
– Ужасные проблемы, детка…
Боже, что за день сегодня!..
– Тебе придется впустить меня.
– Э-э… заходи… Мама здесь, – сказала я беззаботно, мысленно молясь, чтобы Энт прочитал между строк.
Возможно, поднимаясь по лестнице, он догадается каким-нибудь чудесным образом сменить гардероб. А также побриться.
Конечно же, мой приятель не сделал ни того ни другого.
Я открыла дверь и увидела его, давно потерянного седьмого участника группы «Виллидж персон» [11]11
«Виллидж персон» – диско-группа, известная в 1970-х годах своими удивительными сценическими костюмами. Участники группы выглядели как полицейский, американский индеец, строитель, военный, байкер и ковбой.
[Закрыть]. Энт заключил меня в такие крепкие объятия, что я чуть не задохнулась.
– Как я рад тебя видеть, Эми, – вздохнул он с облегчением. Потом глянул через мое плечо на маму и сказал: – Здравствуйте, миссис Бикерстафф, как поживаете?
– Сам знаешь, Энтони, – сказала она, выделяя букву «т» и произнося его имя именно в той манере, которая его ужасно бесила. – Пробиваемся понемногу. А как ты? Взял у Бога выходной?
Я напряглась, услышав ее вопрос. Хорошо бы Энт не только вспомнил о моей маленькой хитрости, но и по-прежнему любил меня настолько, чтобы немного подыграть.
– Никто не может взять у Господа нашего выходной, миссис Бикерстафф. И за три тысячи миль от семинарии Он всегда рядом.
Я расслабилась.
– А как же твои занятия? – продолжила мама, неодобрительно изучая одежду Энта.
Скорее всего, его внешний вид послужил подтверждением, что не зря мама с таким недоверием относится к католикам. В конце концов, Елизавета I могла бы поработать получше и подвергнуть их еще большим гонениям, вплоть до полного уничтожения.
– С ними все в порядке, спасибо, – ответил Энт, – на днях провел первую исповедь. Пикантные признания, должен вам сказать. Один педофил…
– Мама, – взвизгнула я, – только посмотри, сколько времени. Разве тебе не пора домой?
– Ну, вообще-то я не спешу, раз твой папа снова работает допоздна… Хотя, пожалуй, лучше оставить вас наедине. Пообщайтесь, наверстайте упущенное.
Мама собралась уходить, и я пошла проводить ее до входной двери. Когда мы проходили мимо квартиры на первом этаже, она остановилась и прислушалась к музыке, все еще доносившейся из-за дверей. Я похолодела, ожидая от нее активных действий: вот сейчас она прошествует к двери, начнет барабанить по ней, а потом потребует немедленно выключить ужасный «бум-бум» и поставить «Времена года» Вивальди. Это обернется катастрофой, ведь дверь откроет вовсе не Мэри, а два обколотых тусовщика, которым, собственно, и принадлежит эта квартира. Но мама ничего такого не сделала, она просто покачала головой и ушла. От миссис Бикерстафф осталась лишь оболочка, выглядящая как Эдвина Кюрри. И что, черт возьми, означает подобная перемена?
