Текст книги "Шоко Лад и Я"
Автор книги: Мария Бомон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)
Глава 24
– Ты не представляешь, как давно мне хотелось сделать это, – прошептал Льюис, приподнимая мою кофточку и первый раз прикасаясь к моей груди.
«А ты не представляешь, как давно я желала, чтобы это случилось». Я положила руку на колено Льюиса, продвигая ее все выше, пока наконец не дотронулась до его…
Происходящее вовсе не очередная фантазия Эми.
Все произошло на самом деле.
Как, черт возьми, мне такое удалось? Я прошла путь от исполнительницы главной роли в пьесе о самой бездарной и неудачной семье в Финчли до постельной сцены с Льюисом меньше чем за двенадцать часов. Невероятно. Вообще-то, даже сейчас у меня это в голове не укладывается. Должно быть, я снова мечтаю. Нет, никакая это не мечта.
Все так и есть.
Подождите, наверное, пора все объяснить. Давайте вернемся немного назад…
2.02.
Мы с Лизой и Энтом вывалились из дома родителей, испытывая стыд и смущение. Я попыталась убедить Лизу зайти и вместе всласть погоревать и поплакать, но она захотела остаться одна. Проклятая истеричка.
В такси на пути к Крауч-Энду я поинтересовалась у Энта, должна ли я, по его мнению, несмотря на весь хаос и истерию, свидетелем чего он недавно стал, рассказать родителям о Шоко Лад.
– Абсолютно, дорогая моя, – ответил он, ни секунды не сомневаясь. – Именно ложь загнала тебя в эту яму. Пора положить конец вранью.
Несомненно, самая великая истина, когда-либо слышанная мной в два часа ночи.
И самая удручающая.
3.15.
Не могу заснуть, поэтому прошу Энта присоединиться и выпить со мной единственный алкогольный напиток, который удалось найти в моей квартире. Мы слишком сильно нервничали на пути в Лондон, чтобы вспомнить о «дьюти-фри». Я откопала две бутылки отвратительного теплого белого вина, но оно, однако, ничуть не помогло. Спросила у Энта, не пришла ли ему в голову мысль провезти контрабандой немного экстази в заднице. Полностью отрицает подобный вариант. Черт!
3.33.
Вино наконец-то помогло мне забыться. Я упала в кресло и отключилась… Перед глазами возникла дверь магазина на холодной и мокрой лондонской улице. Неподалеку расстелен грязный рваный спальный мешок, в котором лежу я, сжимая в руке банку пива «Теннентс супер»… Хм-м-м… такую перспективу нельзя исключать.
4.10.
Легла в кровать. По-прежнему не могу заснуть – слишком взволнована. Я толкнула локтем Энта:
– Наверное, позвоню Мэри.
– Проклятие, Эми, я уже почти заснул… Нельзя беспокоить ее сейчас.
– Мэри сама постоянно звонит мне посреди ночи, – возразила я.
– Правда?
– Однажды она набрала мой номер в половине четвертого, чтобы сказать, что на шестьдесят седьмой странице «Колец» неудачное обособленное причастие.
– Обособленное – что?
– Не имею ни малейшего представления, но, видимо, я действительно использовала его. Позвоню Мэри.
– Только не говори слишком громко, – сказал Энт, когда я направилась в гостиную.
Мэри подняла трубку на третьем звонке.
– Уже пятый час, – пробормотала она, – а это означает одно из двух. Либо у трубки Эми Бикерстафф, либо полиция, которая хочет сообщить, что найдено ее тело.
– Это я, – ответила я.
– Слава Богу. Где, черт возьми, ты была, девочка моя?
– В Нью-Йорке.
– Хочу дать тебе небольшой совет, дорогая, – принялась она читать мне лекцию, полностью очнувшись ото сна. – Отпуск лучше всего брать, когда в делах затишье, а не когда общеизвестный кое-кто угрожает кое-чему просто неимоверно. А теперь ответь мне на простой вопрос: почему ни в одном разговоре со мной ты не упоминала о шантажисте?
Боже, неужели Мэри злится?
– Прости, – быстро пробормотала я, – просто немного запаниковала.
– Ну а для чего я нужна, как ты думаешь? Запомни на будущее, дорогая, в следующий раз, когда начнешь паниковать, не забывай обо мне, ладно? С моим восемнадцатым размером [60]60
Соответствует русскому размеру 52.
[Закрыть]вряд ли меня можно не заметить. Ну да ладно, надеюсь, ты обрадуешься, узнав, что с шантажистом мы все уладили. По крайней мере на ближайшее время.
– Спасибо, Мэри… Как тебе удалось?
– Животная хитрость и старая добрая морковка в качестве приманки.
– Ты откупилась от него?
– Не совсем. Я все-таки встретилась с ним. Ну надо же, и где ты его откопала? Он явно антисанитарен. Практически через несколько минут я поняла: он знает о тебе почти все, за исключением, пожалуй, группы крови. Сначала я хотела было сказать вонючему хулигану, чтобы убирался и обнародовал любой пункт твоей автобиографии. Думаю, мое желание вполне объяснимо, но я просто не могла так поступить без твоего согласия и поэтому…
– Спасибо, Мэри, спасибо тебе.
– Пожалуйста, дай закончить, ведь я бы хотела как можно скорее вернуться ко сну. Итак, я решила перейти к плану «Б». Сказала, будто ты исчезла и спряталась в уединенном месте. А также намекнула, что очень долго беседовала с тобой, пока ты не согласилась предоставить эксклюзивное интервью и фотографии…
– Мэри!
– Позволь мне все-таки закончить. Права на материал будут принадлежать ему, а затем перейдут к лицу, предлагающему самую высокую цену. Знала, что такое предложение придется мерзавцу по вкусу. Он больше не будет разнюхивать информацию, словно жалкий маленький шантажист, а станет знаменитым и очень богатым. Ладно, буду говорить короче, поскольку я и правда ужасно устала. Итак, я дала адрес, и мерзавец убежал, прихватив свой блокнот и цифровой фотоаппарат «Пентакс». Рейсы теперь крайне нерегулярны, но уверена, шантажист уже находится где-то в Малави.
– Где?
– Далеко в Африке. У меня там живет кузен, поэтому я смутно разбираюсь в географии тех мест. Скажу без всяких прикрас, Малави – проклятая дыра. Общественного транспорта нет, система телекоммуникаций сводится к двум консервным банкам и длинной леске. К тому же вас арестуют, если вы начнете совать нос в чужие дела. Могу еще добавить, путешествие тоже займет у него какое-то время.
– Колин купился на твое вранье?
Должна сказать, он на удивление глуп, дорогая моя. Правда, не представляю, где ты его откопала. Кстати, возникли небольшие издержки, ведь мерзавец настоял на компенсации стоимости его билета и прочих расходов. Но не волнуйся, я вычту деньги из следующего твоего авторского гонорара. Судя по тому, как хорошо продается книга, вряд ли эта сумма тебя разорит.
– Не знаю, как благодарить тебя!
– Все потом. А теперь, если ты не возражаешь, я бы хотела немного поспать…
– Мэри, а что будет, когда он вернется?
– К тому времени, драгоценная моя, его информация уже станет бесполезной.
– Не совсем понимаю.
– Придется рассказать все миссис Бикерстафф, а как только она узнает обо всем, уже не будет иметь значения, кому известна правда. Я достаточно понятно изъясняюсь?
– Но я еще не уверена, смогу ли…
– Довольно! Спокойной ночи.
4.54.
Зазвонил телефон.
– Проклятие, Эми, что творится в этой квартире? – простонал Энт, зарывшись головой в подушку.
Я выбралась из постели, чтобы ответить на звонок.
– Кое о чем забыла, дорогая моя. А так уж получилось, что сообщение довольно срочное, – объявила Мэри, даже не дождавшись моего приветствия. – Джейкобсон ужасно волновался, пока ты находилась в самовольной отлучке, и забрал свое последнее предложение…
– Ты шутишь.
– …а потом сделал новое. Поэтому, когда мать решит сотворить из тебя бесформенную массу, можешь успокоить себя тем фактом, что восемьсот пятьдесят тысяч покроют расходы на пластическую операцию. Но ему нужен ответ как можно скорее. Полагаю, его терпение висит на волоске.
– Знаешь, что он может сделать со своими вонючими деньгами, Мэри? Засунуть их в свою поганую задницу.
Когда Мэри сказала о Джейкобсоне, меня внезапно озарило воспоминание о нашей встрече: он мимоходом спросил, родилась ли я в Лондоне. Я кивнула, словно идиотка, и уже почти произнесла слова «Крауч» и «Энд»», но Мэри успела резко пнуть меня по щиколотке. Кроме описания внешности, это было единственной информацией обо мне, которой обладал Джейкобсон. И что любопытно, только эти сведения появились в «Мейл».
Подонок.
В тот самый момент мне на самом деле было не важно, напечатают ли еще хотя бы одну мою книгу. Но зато у меня появилась уверенность: если подобное произойдет, имени Смита Джейкобсона не будет на обложке.
5.07.
Наконец-то уснула, и мне приснился странный сон о Джейкобсоне, которого до смерти забил тюлененок.
8.51.
В голове стучит, а во рту появился привкус, словно там всю ночь протекало биде. Какой ужасный горький вкус! Прошлой ночью я выпила меньше полбутылки дешевого вина, и теперь у меня адское похмелье. Нечестно! Хочу сказать, чем дешевле напиток, тем сильнее головная боль. Где тут справедливость? Ведь как раз богатые кретины должны пить бесценное выдержанное шампанское, которое приводит к жутким похмельям, а вовсе не бедный рабочий класс. Ну ладно, я не бедна. Но я же все-таки рабочий класс… Я же работаю, понятно? В то утро мне было так грустно, видимо, потому, что я внезапно вспомнила, как отказалась от предложения Джейкобсона насчет восьмисот с чем-то тысяч.
Я оставила Энта храпеть в постели и поплелась на кухню. Включила чайник и бросила немного хлопьев в миску, а затем открыла холодильник.
Молока нет.
Черт, ну почему жизнь такая поганая штука?
Я отказалась от возможности стать почти миллионершей, национальная газета называет меня «королевой проклятого порно», и к тому же им известно место моего проживания, мама сидит в тюрьме, отец ненавидит меня (а он ведь еще не знает самого худшего), а теперь вот закончилось идиотское молоко.
10.25.
Я сижу на диване и пытаюсь выпить кофе без молока. Ненавижу кофе без молока. В дверях спальни показался Энт.
– Еще не оделась? – спросил он.
Какая наблюдательность!
– Полагаю, ты не собираешься сегодня на работу, – прибавил он.
Работа, Бог мой! Совсем забыла, что все еще отношусь к рабочему классу. Не хочу об этом сейчас думать. А также о Диди или Джулии, о проклятых свадебных колоколах или о Льюисе… Бог мой, Льюис!
В последнее время я научилась довольно хорошо разыгрывать настоящую идиотку, достойную первого места на конкурсе глупости. Но до сих пор сгораю от стыда при одной мысли о том вечере, когда приз «Главного чемпионата среди придурков» точно стал бы моим – наша беседа с Льюисом в баре. Сколько раз, черт возьми, девушка может сесть в лужу в течение одного вечера?
И даже если бы я надела на шею табличку с надписью «Псих с сертификатом. Держитесь подальше», невозможно было бы лучше прояснить ситуацию. Интересно, что начальник теперь думает об Эми Бикерстафф?
Конечно же, в масштабе вселенских трагедий и с учетом моих проблем в девять тридцать этого дрянного зловонного утра среды вопрос «Что подумает Льюис?» не должен иметь никакого значения. Но все-таки имел. Потому что Льюис мне по-прежнему очень нравится. Вернее, я ужасно хочу его.
– Нет, Энт, сегодня я не пойду на работу, – сказала я.
– А разве не нужно в таком случае позвонить? Если ты, конечно, не желаешь добавить безработицу к списку своих проблем.
– Хорошая идея, – сказала я. – Позвоню им… И подам заявление об увольнении.
– Ой, простите. Это же новая, улучшенная версия решительной Эми, теперь включена и функция уверенности в себе.
– Ха-ха-ха, очень смешно.
– Итак, ты собираешься жить на деньги от написанных книг?
– Сомневаюсь.
Тут я рассказала, как отказалась от предложения Джейкобсона.
– А-а… – только лишь протянул Энт. Неужели его больше ничто не может шокировать?
– Наверное, думаешь, я идиотка? – проговорила я.
– Нет вообще-то. Полагаю, это верное решение.
– Правда?
– Зачем иметь дело с человеком, если ему нельзя верить? – Энт говорил со знанием дела, ведь он как раз являлся тем, кому нельзя доверять. – Как бы там ни было, теперь твой роман на первом месте в списке самых продаваемых книг. Вероятно, существует уйма издателей, которые хотели бы тебя заполучить.
Ну и ну, я ведь и в самом деле нахожусь на первом месте среди авторов бестселлеров. Внезапно меня посетило видение. Я сижу за столом в огромном книжном магазине, а передо мной лежит громадная стопка книг Шоко Лад. Очередь из восторженных фанатов толпится у входа в магазин. Тянется по всему кварталу и еще через несколько и наконец доходит до высоченных стен тюрьмы, в одной из которых есть крошечное окошко со стальными прутьями. Именно через него смотрит на свет мама. Какие у нее печальные глаза и ввалившиеся щеки!
– Не могу сейчас думать об издателях, Энт, – сказала я, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза. – Вообще ни о чем не могу думать. Ведь мама в тюрьме.
– Позвони отцу. Узнай, что происходит.
– Он ненавидит меня.
– Вовсе нет. Позвони ему. Скорее всего он уже успокоился.
– Непременно так и сделаю, – сказала новая, улучшенная версия решительной Эми, – но позднее… Сначала работа.
Я сняла трубку и набрала номер.
– Соедините, пожалуйста, с Диди Харрис, – сказала я, когда услышала голос оператора.
Пока они набирали номер Диди, я молилась, чтобы мне ответила голосовая почта. С автоответчиком я бы поговорить, пожалуй, еще смогла.
– Здравствуйте! «Девушка на работе», Диди слушает.
Проклятие! За эту неделю она снизошла подойти к телефону дважды.
– Привет, Диди, это Эми.
– Эми, как твои пятна?
Пятна? Ах, ну да, ветряная оспа.
– Надеюсь, ты их не расчесываешь? Могут остаться жуткие шрамы.
– Все в порядке вообще-то, они уже проходят.
– Итак, когда ты вернешься к работе?
– Как раз по этому поводу я и звоню. Дело в том… Я решила уйти.
– О… о Боже…
Как будто ей есть до меня хоть какое-то дело.
– Что произошло?
Черт! Знаю, мне стоило быть готовой к подобному вопросу.
– Просто… хм… я… – К черту никчемную болтовню. Почему бы не рассказать всю правду. Ведь я больше никого из них не увижу, верно? – Моя мама, Диди. Ее арестовали.
– Господи, за что?
– Ну… все очень сложно… Я сама до конца не понимаю… Какие-то незаконные операции с конфиденциальными ценными бумагами.
Энт фыркнул в чашку кофе, которую уже поднес ко рту. Но когда я решила рассказать ей правду, я вовсе не имела в виду всю правду. Нельзя же заявить, будто маму посадили в тюрьму за то, что она распыляла аэрозоль на дверях церкви, чтобы выразить свою неприязнь к гомосексуалистам. Звучит как-то диковато.
– Да что ты, Эми, бедняжка! – сказала Диди, в ее голосе, к моему удивлению, прозвучало беспокойство. – Понимаю, ты хочешь уйти и быть рядом со своей мамой. Бог мой, какой шок для тебя, да еще когда ты слегла с ветряной оспой… Послушай, только не волнуйся о работе…
Удивительно, но она кажется действительно заботливой, и милой, и даже человечной, именно поэтому я начала чувствовать себя виноватой.
– Я все улажу в бухгалтерии, и тебе заплатят до конца месяца…
Очень виноватой.
– …а также выдадут причитающиеся отпускные. Только не беспокойся насчет Льюиса, я все улажу. Слушай, мне только что пришла в голову блестящая мысль. Он знает множество юристов и, вероятно, сможет помочь. Почему бы тебе не поговорить с…
– Все в порядке, Диди, правда, – пролепетала я. – В любом случае спасибо тебе. Спасибо. Послушай, мне пора. По-моему, полиция уже здесь.
Я сразу же повесила трубку.
Энт корчился на полу от смеха.
– Незаконные операции с конфиденциальными ценными бумагами, – проговорил он сквозь смех. – Только из-за этого стоило потратиться на билет. Я так рад, что ты решила последовать моему совету и положить конец вранью.
– Ха-ха-ха, очень смешно. А теперь я хочу принять ванну. Почему бы тебе не принести хоть какую-то пользу и не купить немного молока?
10.12.
Интересно, сколько морщин появится на моей коже, если я останусь в ванной навечно? А могу я утопиться, опустив голову под воду? Может быть, нужно прижать ее чем-нибудь тяжелым? Крышкой от бачка в туалете? Вполне подойдет.
В дверь тихонько постучали.
– Я сделал тебе кофе, – сказал Энт, – с молоком.
Молоко! Похоже, все налаживается. Похмелье потихоньку проходит. Я могу вычеркнуть работу из списка своих кошмаров, а теперь еще появился кофе с молоком. Да, определенно все налаживается. Осталось только уладить мелкие проблемы с родителями и порнографическими романами.
Я вылезла из воды и завернулась в халат. Когда я вошла в гостиную, зазвонил телефон.
– Возьми трубку, Энт, – прошипела я.
Он ответил на звонок.
– Привет… да… Да, она здесь, – сказал он, несмотря на то что я яростно трясла головой, показывая обратное. – Сейчас позову ее. – Он прикрыл рукой трубку и прошептал: – Льюис.
– Не могу сейчас говорить с ним.
– Он и правда очень хочет с тобой поговорить… А я так хочу послушать ваш разговор, – сказал он, пихая мне в руку трубку.
– Мерзавец, – прошептала я, забирая ее у Энта.
– Эми, это ты? – спросил Льюис.
Черт, стоило ему сказать всего три слова, а я уже почувствовала, как мое лицо покрывается краской.
– Здравствуй, Льюис, – ответила я.
– Я звоню не вовремя? Полицейские еще там? К телефону подошел один из них?
– Нет, они уже… хм… ушли. Это всего лишь друг, – сказала я, бросая взгляд в сторону Энта.
– Диди сказала мне… Ужасно, мне так жаль, что с тобой такое произошло.
– Спасибо, – пробормотала я. Теперь мне и самой стало неимоверно жалко себя. Почему все это случилось со мной? Ах да, знаю. Все потому, что я такая проклятая идиотка.
– Объясняет произошедшее в тот самый вечер, – продолжил Льюис. – Как бы мне хотелось, чтобы ты рассказала обо всем тогда… Но не важно. Думаю, ты просто была не готова к откровенности. Я могу тебя понять.
– Нет, дело в другом, – сказала я, отчаянно пытаясь придумать предлог, чтобы завершить разговор, прежде чем он начнет задавать профессиональные вопросы о незаконных операциях с конфиденциальными ценными бумагами. В обсуждении этого предмета я компетентна еще меньше, чем в починке, скажем, тракторного двигателя. – Спасибо, что позвонил мне, Льюис… Хм… На самом деле очень мило с твоей стороны… Однако же ты, должно быть, очень занят. Лучше вернуться…
– Я бы очень хотел по возможности помочь тебе выпутаться из этих трудностей, если только смогу, – сказал он почти с отчаянием. – Просто быть полезным, понимаешь?
Ну почему только мой начальник такой милый, черт возьми? Все казалось намного проще, когда я была убеждена в его подлой натуре.
– Мне пора идти, – сказала я, и голос мой невольно задрожал. – Хорошего…
– Эми, не вешай трубку.
К черту ту дрожь в голосе. Это еще цветочки.
– Я могу прийти к тебе? – спросил Льюис.
«Не можешь. Ни в коем случае».
– Нет-нет… Журнал… Ты редактор… Нельзя просто уйти.
– Как ты правильно заметила, я редактор. И могу позволить себе делать то, что мне захочется. А мне хочется увидеть тебя… Если ты этого не заметила, ты мне нравишься, черт возьми!
Похоже, он разозлился. Но я ему нравлюсь! Так почему же он злится? Я чувствовала себя слишком смущенной и испуганной, чтобы хоть что-то произнести.
– Прости, – проговорил он капельку спокойнее. – Я просто не хочу, чтобы ты опять исчезла. Никуда не уходи. Я скоро приду.
Вместо ответа я положила трубку.
– Ну? – спросил Энт.
– Он заглянет ко мне.
– Просто замечательно… Подожди-ка, почему ты смотришь на меня так, будто произойдет самая ужасная вещь в мире?
– Я не смогу посмотреть ему в глаза. Все, что ему известно обо мне, вранье. Мне нужно убежать отсюда… Сейчас же.
Внезапно я поняла, что хожу по комнате кругами. Когда все началось? Прошлым вечером? На той неделе? Сто лет назад?
– Успокойся же, черт возьми! – крикнул Энт.
Я застыла на месте.
– Ладно, послушай меня, – проговорил Энт размеренным, ровным голосом, тем, который он обычно приберегает для общения с истеричными психопатками. – Очевидно, ты нравишься Льюису – прекрасно, поскольку, бесспорно, он тоже тебе нравится. И возможно, это единственная хорошая вещь в твоей жизни, по крайней мере на сегодняшний день. Итак, вот что следует делать. Первое: побрить ноги и провести все остальные необходимые процедуры, какие приняты у девушек.
– Но…
– Никаких «но»… Второе: с помощью профессионала, то есть с моей, подобрать соблазнительный наряд. Третье: отправить меня на долгую и бодрящую прогулку в Прайори-парк. И, наконец, четвертое: когда раздастся звонок, открыть дверь, посадить Льюиса на диван и рассказать правду. Понимаешь, что это значит? Не лгать, не утаивать факты и не болтать чушь. Другими словами, не произносить того, что является самым настоящим враньем.
– Но он сразу же возненавидит меня, Энт.
– А что самое удивительное, Эми, этого не произойдет. Конечно же, если ты действительно нравишься ему. А вдруг ты расскажешь правду, и он увидит в тебе невероятную, талантливую женщину, какая ты и есть на самом деле, и ты понравишься ему еще больше? Да, ему придет в голову, что ты вела себя глупо, не признавшись немного раньше. Но, полагаю, Льюис закроет глаза на такую мелочь… Понятно? Как думаешь, сможешь?
Я кивнула. Похоже, Энт придумал просто великолепный план… По крайней мере так кажется в теории.
10.45.
– Черт, нельзя надеть это с этим… Как насчет голубой юбки? Да! Голубая юбка… Проклятие! Нет чертовых колготок… Ладно, думай… Точно. Черные брюки и серая шелковая рубашка… Серая шелковая рубашка, серая шелковая рубашка, где, черт возьми, моя серая шелковая рубашка? Нашла ее! А-а-а! Откуда взялось пятно? Прямо спереди, черт возьми…
И все в таком духе.
Но по крайней мере уже какое-то достижение, если вспомнить мою недавнюю истерику. Теперь я всего лишь обдумываю, что надеть, а не то, каким способом покончить с собой.
Определенно, Эми делает успехи.
11.21.
В дверь позвонили. Я поднялась с дивана и взглянула в зеркало, уже пятый раз проверяя, как я выгляжу. В конце концов я остановилась на узком ржаво-оранжевом топе и немного расклешенных джинсах. Оба предмета куплены в Нью-Йорке. Слишком новые и модные, чтобы версия о том, что я слонялась по квартире в своих обычных вещах, выглядела убедительной. Скорее, похоже, я бродила по дому с небольшой надеждой, что появится кто-нибудь необыкновенный. Энт решил, я выгляжу великолепно. Сама же я потеряла способность рассуждать здраво уже несколько месяцев назад и поэтому просто поверила ему на слово.
Прокравшись к окну, я выглянула наружу. Льюис смотрелся просто потрясающе. Вообще-то как и обычно, таким я привыкла видеть его на работе, но именно это и было столь потрясающим. Не могу поверить, что он здесь. И не могу поверить, что собираюсь сделать это… Значит, по всей очевидности, я так и не решусь.
Как бы я хотела, чтобы Энт не уходил. Если бы мой друг был дома, он поговорил бы с Льюисом вместо меня. А потом оставил нас наедине и ушел куда-нибудь, а мы занялись бы сумасшедшим сексом на кухонном столе.
Устав ждать, Льюис сделал шаг вперед, снова раздался звонок.
Черт, лучше все-таки впустить его. Блестящий план Энта так и не продвинется, если Льюис замерзнет до смерти на ступеньках.
11.22.
Жду у двери. Нервничаю ли я? Вообще-то я сильно вспотела. А еще вроде бы ухмыляюсь, как идиотка. Быстро стерла с лица глупое выражение и заставила себя стать… Что же делать с лицом? Я быстренько перебрала ассортимент выражений, которые могут подойти для самого важного первого момента встречи в первое свидание с потенциальным новым бойфрендом. Широкая улыбка или недовольная гримаска? Сухие губы? Да… Нет, лучше остановимся на эффекте слегка влажных губ.
Я все еще облизывала губы, когда он поднялся по ступенькам и вошел в квартиру…
Никакого поцелуя.
Черт, проклятие, черт! Возможно, я все не так поняла и у меня не будет первого свидания с Льюисом? Ладно, думай, Эми. Он же точно сказал, что я ему нравлюсь. Хорошо. Но разве признание было похоже на «Ты мне нравишься так сильно, что я готов бросить все, пожертвовать будущим моего несчастного журнала, чтобы лишь прижать тебя к своей груди»? Или на: «В принципе ты мне нравишься, но только как сотрудница, которой работодатель решил нанести визит, поскольку один из ее родителей был арестован по серьезному обвинению в мошенничестве»?
Я не могла сказать наверняка. Лучше действовать крайне осторожно, ведь, как я уже говорила, у меня есть некий печальный опыт неверного толкования любых слов и поступков Льюиса.
– Кофе? – предложила я, когда он неловко застыл посреди гостиной. – У меня есть молоко, – прибавила я. Какая глупость! Будто бы молочная продукция в доме – какое-то особое достижение.
– Возможно, позже. Давай сначала побеседуем.
Льюис все еще угрюмо стоял посреди комнаты, да еще снова начал говорить в деловой манере редактора и важного руководителя. Что-то мне это не нравится, Энт.
Я опустилась на диван.
Он остался стоять.
Да, мне это совсем не нравится.
– Для человека, только что перенесшего ветряную оспу, ты выглядишь совсем неплохо, – сказал он.
– Я не болела оспой, – ответила я. В одной лжи призналась, впереди еще несколько десятков.
– Знаю, – сказал он. – Послушай, твоя мама… хочешь поговорить об этом?
Первый раз с того момента, как он зашел ко мне, в его голосе промелькнуло участие… во всяком случае, какая-то теплота. Не то чтобы жар, но и не каменный холод.
– Э… нет, – сказала я, – я имела в виду… да… Господи… О маме, да?
Что это за жалкое бормотание? Похоже, какой-то странный ступор нападает на меня каждый раз, когда Льюис находится на расстоянии ближе чем десяти футов. Может быть, аллергия? Что бы там ни было, нужно с этим бороться.
– О маме, да, – повторил за мной Льюис. – Хочешь рассказать, за что ее арестовали? Мой шурин работает юристом, специализируется по корпоративному праву и всяким делам, часто происходящим в деловом районе Сити. Я бы с удовольствием посоветовался с…
– Ее… э-э… Вовсе нет, – перебила я, заикаясь. Я хотя бы попыталась воплотить в слова свою мысль.
– Что «вовсе нет»? – спросил Льюис. – Не была арестована?
– Да нет, была.
– А что же тогда «вовсе нет»? – подбодрил меня Льюис, который, похоже, был окончательно сбит с толку моими словами. – В каком преступлении ее обвиняют? Диди сказала, вроде бы за махинации с ценными бумагами…
– Мама не купила ни единой акции за всю свою жизнь, – сказала я. Замечательно, первое членораздельное предложение, но пока единственное правдивое утверждение. Почему же он до сих пор выглядит растерянным?
– Постой-ка, раз твоя мама не занимается акциями, почему ее арестовали за махинации с ценными бумагами? – пробормотал он, и на его лбу появились такие глубокие морщины, что я смогла увидеть, каким он будет лет в семьдесят.
– Вовсе нет, – повторила я.
– Но ты сказала, ее все-таки арестовали.
Так, он повысил голос. Я изо всех сил пыталась придерживаться гениального плана Энта, но лишь заставила Льюиса кричать.
– Ее действительно арестовали. – Я тоже невольно начала говорить громче. – Но вовсе не за махинации с ценными бумагами.
Морщины на его лбу разгладились, и я наконец поняла свою ошибку. Забыла упомянуть наиболее важную деталь своего признания.
– Итак, за что же? – поинтересовался он.
Черт! Самая сложная часть – сказать правду.
– За граффити, – сказала я чуть слышно.
– Что, прости? А сколько ей лет?
– Почти шестьдесят.
– Бог мой! Где? На автобусной остановке? В вагоне метро?
– На двери церкви, – ответила я. С каждым ответом мой голос становился все тише и тише.
– Она что, анархистка?
– Да нет… Она… хм… вице-президент консерваторов Финчли.
Судя по всему, Льюиса просто поразило услышанное. Наконец-то он сел, скорее, даже рухнул в кресло напротив.
– Понимаешь, это очень длинная история, – сказала я.
– Не волнуйся. Диди перенесла все мои встречи.
11.49.
– Итак, давай проясним, все ли я понял правильно, – уточнил Льюис. – Твой друг Энт – тот самый парень, который подошел к телефону, да?
Я кивнула. Пока что он попал в точку.
– И он же священник-гомосексуалист, – продолжил Льюис.
– Нет.
– Он не гей? Ах, ну да, ты же говорила, будто застала его в постели с женщиной. Он распутный женоподобный священник.
– Да нет же, он не священник. Но гей. Тот случай с женщиной был скорее исключением. По крайней мере я так полагаю.
– А твоя мама думает, что он не… священник? Я покачала головой.
– Прости, она думает, что он не гей… Нет, нет, нет, она знает, что он гей…
Я несколько раз яростно кивнула в знак согласия.
– …но она не знает, что он не священник.
– Да, – ответила я.
– И ей не нравятся священники?
– Она не имеет ничего против священников… Она ненавидит геев.
– Но как же она узнала, что он гей?
– Я сама рассказала ей об этом.
– Смелый шаг, учитывая ее взгляды. А почему она думает, что он священник?
– Я ей так сказала.
– Ага, по-моему, мы уже продвинулись куда-то… А теперь помоги мне прояснить следующее…
12.07.
– Похоже, я наконец понял. У твоего отца интрижка с женщиной, которая показывает фокусы с шарами и…
– Нет.
– «Нет, у него с ней ничего нет» или «нет, она не показывает фокусы»? – осторожно осведомился Льюис.
– И то и то. Я считала, будто у него интрижка. Но оказалось, фотограф лишь запечатлел тот самый момент, когда девушка демонстрировала отцу как надувать шары. На самом деле роман завела мама.
– Со священником?
– Да нет же, с садовником. Священник – гомосексуалист, – напомнила я ему.
– Только он на самом деле не священник, – напомнил Льюис.
– Верно, – сказала я устало. – Не важно, вернемся к отцу. Прошлым вечером мы заставили его дать объяснения и…
– «Мы»? Кто «мы»?
– Мы с Лизой.
– Что за Лиза?
– Моя сестра.
– А я-то думал, твою сестру зовут Мэри…
Откуда он взял эту Мэри?
– Ты сказала мне сама на работе несколько недель назад.
А, теперь вспомнила. Льюис застал меня за телефонным разговором с Мэри, и я сказала, будто она моя сестра. Господи, еще одна ложь, про которую я совсем забыла.
– Помнишь? В тот день ты уронила контактную линзу на пол. – Он остановился и бросил на меня взгляд, означающий, что он наконец-то раскусил меня. А затем сказал: – Ты ведь не носишь контактные линзы, верно?
Я отрицательно покачала головой.
– Знаешь, Эми, думаю, мне необходим кофе прямо сейчас.
12.10.
Пока я ждала, когда закипит чайник, мне на память пришли мудрые слова Энта: «Ты расскажешь ему правду, и он поймет, какая ты невероятная и талантливая женщина». Ну вот, я рассказываю правду, Энт, а он видит перед собой лишь непорядочную идиотку, чья жизнь превратилась в запутанный клубок лжи, и даже она сама начинает терять суть.
Просто чудо, что Льюис не пожалел зря потраченного времени и не вернулся к работе. А ведь именно это ему и следовало сделать. Ладно, сейчас отнесу кофе и скажу, чтобы забыл обо всем. Пусть продолжает жить своей жизнью и не мешает мне делать собачий обед из своей.
Прости, Энт, твоя идея была замечательной… В теории.
12.13.
Я внесла кружки в гостиную, поставила их на кофейный столик и сделала глубокий вдох. А потом сказала:
– Льюис, я не должна была позволять тебе приходить сюда. Прости… Возможно, будет лучше, если ты… уйдешь.
– Но все ведь только начало налаживаться, – сказал он, и в уголках его рта появилось некое подобие слабой улыбки.
