Текст книги "Шоко Лад и Я"
Автор книги: Мария Бомон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
Я почувствовала, что мое лицо покраснело. Теперь он рассматривает меня в качестве развлечения, нечто вроде шоу уродцев.
– Твоя жизнь похожа на какую-то пробную серию из «Соседей», – продолжил он, теперь уже широко ухмыляясь. – Сочиняя ее, авторы сценария явно были под кайфом. Ведь они привезли половину актеров из сериала «Дома и за рубежом», только чтобы поразить публику.
Мерзавец просто смеется надо мной. Я почувствовала, как слезы начали жечь глаза.
– Прости, – сказал он, все еще улыбаясь, – вовсе не хотел издеваться над тобой. Но ты должна признать… Я лишь пытаюсь сказать, что ты просто потрясающая.
Правда? После того безумного бреда, который он услышал, я ему все еще нравлюсь? Это не совсем «Я наконец вижу в тебе невероятно талантливую женщину, какая ты и есть на самом деле», но, черт возьми, все-таки лучше, чем ничего.
Я потянулась за салфеткой на кофейном столике, промокнула глаза и плюхнулась на диван. Льюис, взглянув на меня, сказал:
– Думаю, теперь, рассказав мне правду, ты чувствуешь себя лучше.
– Да, – фыркнула я.
Постойте. Он ведь до сих пор не знает обо мне всего, верно?
К черту! Почему бы просто не сделать это? Ну же, вперед, девочка.
– Льюис… Меня шантажируют.
12.24.
– Итак, вы с сестрой, которую зовут не Мэри, наняли этого парня как частного детектива, а потом он начал шантажировать тебя. Дальше становится все интереснее и интереснее. Его отправила в Малави поохотиться на диких гусей Мэри, и она не является твоей сестрой. А кто же она тогда?
– Мой агент, – всхлипнула я.
– Но почему этот несносный жалкий идиот шантажирует тебя? Если ты… Подожди-ка, почему у тебя вообще есть агент?
Наконец-то мы подошли к больному вопросу. Как будто я поднималась на Эверест, а теперь нахожусь лишь в нескольких шагах от вершины. И все-таки мне хотелось лишь одного: повернуться и снова спуститься к подножию, поскольку как только я отвечу на его вопрос, все закончится… Все. Я почувствовала, как у меня сжало грудь, а во рту пересохло. Было ужасно тяжело открыть его, чтобы вымолвить хоть слово. Но мне нужно закончить с этим.
– Он начал шантажировать меня, когда обнаружил, что я… м-м-м…
Не могу сказать.
– Ты замужем? – пробормотал он. – Ясно, ну хорошо… Хм…
– Нет, я Шоко Лад.
Льюис уставился на меня квадратными глазами.
– Ну, ты знаешь… Автор…
Он все еще пялился на меня.
– …я написала книгу…
Все еще пялился.
– …о которой пишут в газетах.
– Да, я слышал о ней, спасибо, – сказал он наконец. – Ты разыгрываешь меня.
– Нет.
– Ты шутишь.
– Хотела бы, чтобы это было шуткой.
– Я не верю тебе.
– Почему? – потребовала я ответа, внезапно придя в негодование. Он считает меня тупицей, которая не может написать книгу? Или думает, я весьма несексуальна и потому не могу придумать нечто подобное?
– Потому что это потрясающе… Прости… Проклятие… Я такого не ожидал. Ты Шоко… Эми, новость о Шоко Лад была единственной стоящей за весь год. Я всего лишь пресыщенный наемный писатель, не забывай об этом, но я полностью погрузился во всю эту историю.
Действительно, он же писатель. Совсем вылетело из головы. А я только что предоставила ему эксклюзив.
– Ты журналист, – сказала я. Просто возмутительно, насколько очевидное утверждение, но я все же была потрясена. – Ты не собираешься…
– Не глупи… Господи Иисусе, ты Шоко Лад! Самая лучшая, самая замечательная вещь, которую я когда-либо…
– Льюис. Ты не возражаешь, если я…
Я не закончила, но у него не было никакого шанса ответить: я прижалась губами к его губам.
12.55.
– Да, о да, Льюис, да!
Господи, ведь все происходит на самом деле…
Глава 25
– Как дела на работе, Льюис? – спросила я, сделав затяжку.
(Кстати, интересно, почему сигареты курить приятнее всего после секса? Кроме тех, что выкуриваешь после еды, само собой. И тех, которыми украдкой наслаждаешься в туалете в доме родителей. И тех, что зажигаешь дрожащими руками после восьми часов полета, пристегнутая ремнями в некурящем салоне… Да ладно, глупый вопрос. Забудьте о нем.)
– Сейчас расскажу тебе о работе, – ответил Льюис. – Роз приступила к своим обязанностям в понедельник.
Он махнул рукой, чтобы разогнать дым от моей сигареты. Хм, в будущем могут возникнуть проблемы с курением.
– И она действительно так хороша, как ты ожидал? – спросила я, перекладывая сигарету в другую руку. По-моему, очень внимательно с моей стороны, ведь, в конце концов, мы находимся в моей постели.
– Знаешь, даже лучше… Но я рассчитал ее сегодня утром.
– Неужели?
– Издатель настоял. Сокращаем расходы, – сказал он махнув по очередным кольцам дыма. Да, в будущем с курением определенно возникнут проблемы. – Журнал просто обречен. Нам повезет, если удастся выпустить еще хотя бы три номера.
– Ну, возможно, мое увольнение немного поможет.
– Не хочу тебя обидеть, но теперь мы сэкономим деньги лишь на то, чтобы пользоваться кофеваркой. Не могу поверить, что мне передали такую неразбериху, уж не говоря об остальном.
Пока он рассказывал мне о проблемах в «Девушке на работе», я честно кивала, но абсолютно не слушала. Дело вовсе не в том, что мне было скучно. Господи, нет. Льюис определенно самый интересный мужчина из всех, с которыми я когда-либо спала… Быстро перебрала в уме своих кавалеров, но, даже считая Льюиса, загнула всего четыре с половиной пальца (потому что я на самом деле не ложилась в постель с Джереми Крейном на вечеринке у Кэрол Леннон; скорее просто прижималась к нему и трогала его). Льюиса уж точно можно считать самым интересным мужчиной в моей жизни. Однако я совсем не слушала, поглощенная мыслями о том, как же все замечательно. Льюис здесь, в моей постели. Так близко от меня. Мне даже удалось заметить, что один из его сосков, по-моему, немного выше другого. Поначалу казалось немного странным, но, проведя с Льюисом целый час, я решила: благодаря своей необычности он стал для меня еще более привлекательным. К тому же Льюис знает так много обо мне, даже те ужасные детали, которых я сама стыжусь. И после этого он еще здесь. Кажется, все идеально. Нет, все правда просто лучше некуда…
Если только нам никогда не придется выходить из моей квартиры, и мне не нужно будет читать сегодняшнюю статью в «Мейл», и улаживать проблемы с обиженным отцом, и в перспективе посещать маму в тюрьме Холлоуэй. При мысли о том, что придется ей все рассказать (даже лучше, что мама в тюрьме, ведь по крайней мере в момент моего признания она будет находиться за прочными решетками), мне стало дурно. Но как бы сильно я ни нравилась Льюису, полагаю, он вряд ли решится забаррикадироваться со мной внутри квартиры и потихоньку опустошать содержимое моего холодильника (одна лазанья фирмы «Лин куизин», нечто завернутое в фольгу, лежащее в пластиковой тарелке уже лет сто, возможно, соус болонезе, но с равным успехом может оказаться и «Педигри»). Когда мы все съедим, то будем жить лишь своей любовью и потом погибнем в объятиях друг друга благословенными, счастливыми и (по крайней мере в моем случае) удивительно худыми. Нет, наверняка не согласится. И если хорошенько подумать, сомневаюсь, что и я на это пойду.
Значит, в какой-то момент в не слишком отдаленном будущем придется все-таки одеться и столкнуться с реальностью. Наверное, не стоит раздумывать о печальных перспективах сейчас, а лучше послушать рассказ Льюиса о делах.
– И вообще кто сказал, что я принял твое заявление об уходе? – тем временем спросил он. – Теперь-то я знаю, что ты умеешь писать, и буду требовать впредь статьи в три тысячи слов. Само собой разумеется, о сексе – это поможет распродать тираж. Только посоветуйся со своим издателем.
– Я… э-э-э… отказалась от его услуг вчера вечером.
– Шутишь? Ну надо же. Ты повернулась спиной к миллиону фунтов?
– Да нет, фигурировала не совсем такая сумма.
– Даже если и так… Интересно, чем ты руководствовалась?
– Джейкобсон сливал информацию в «Мейл».
– Он всего лишь делал свою работу, – сказал Льюис, внезапно снова становясь начальником. – Чем дольше подогреваешь интерес публики, тем больший объем продаж получаешь.
– Меня это не волнует, ведь он обещал мне анонимность. И подписал проклятый договор.
– К чему вся эта таинственность? – поинтересовался Льюис, искусно повернув разговор на тот предмет, о котором мне не хотелось даже думать. – Я собирался спросить тебя раньше, но не хотелось прибегать к чему-то вроде обходного маневра.
– Помнишь женщину, о которой я тебе рассказывала? Голосует за консерваторов. Ненавидит геев. Сейчас в тюрьме.
– Твоя мама? Она не одобряет?
– Ну… она, очевидно… хм… не одобрила бы, если бы…
– Ты ей не рассказала?
Почему он смеется? Совсем даже не смешно, так над чем же он смеется? Вот к чему сводятся два года агонии? Обнаженный парень, у которого один сосок немного выше другого, сидит в моей постели и ржет как сумасшедший. Похоже, он услышал самую нелепую вещь в своей жизни. С другой стороны, может быть, он и прав.
Вероятно, это действительно идиотский бред, и нужно наконец остановиться и разобраться…
Подождите, почему теперь я сама хохочу?
Где же Энт, когда он мне так нужен? Его прогулка чересчур затянулась и стала чересчур бодрящей. Зная моего друга, рискну предположить: он обнаружил скрытую полянку среди зарослей кустов и там, не теряя зря времени, основал самую первую в Прайори-парке «сексуальную зону».
Я взяла ручку и написала:
Энт, пошла к маме и папе. Настала пора все выяснить. Если не вернусь к шести, звони владельцу похоронного бюро, оставившему сообщение на автоответчике. Ты где? Ни в коем случае не хотела просить тебя пойти, ведь это было бы настоящим безумием, но мне бы так помогли ободряющие (надеюсь, верно сформулировала?) слова на прощание. Люблю тебя, Эми. XXX.
P.S. Если не вернусь к шести, вы с Лизой можете поделить мои диски, но пусть у нее останутся платья из моего гардероба.
P.P.S. Рассказала Льюису, и он все еще здесь! Ты просто гений!
Я сложила записку и прислонила ее к пустым кружкам на кофейном столике.
– Хочешь, чтобы я тоже пошел? – спросил Льюис.
– Спасибо, но думаю, это не слишком подходящий момент для знакомства с родителями. «Мама, папа, я та самая мерзкая женщина, которая пишет пошлые книги. А это Льюис, мой новый бойфренд».
Ой! Как же у меня вылетела такая глупость? Я украдкой взглянула на Льюиса и убедилась, что он не побежал выпрыгивать из окна. Ну что ж, может, он действительно теперь мой бойфренд?
– Уверен, все окажется вовсе не так плохо, – возразил он.
Я метнула на него свой коронный взгляд «Ты не знаешь ничего о Бикерстаффах».
– Точно не хочешь, чтобы я пошел? – спросил он снова. – А знаешь, подвезу-ка я тебя до места и подожду в конце улицы. Стану на время твоим водителем.
Я медленно шла по гостиной в доме родителей. Почему меня преследует чувство, будто у меня мокрая голова? Я остановилась у зеркала и взглянула на свое отражение. Свиная кровь пропитала мои волосы, стекала по лицу и пачкала белый шелк… Неужели это платье с выпускного вечера? Я также заметила еще кое-что – более пугающее. Я превратилась в Сиси Спейсек [61]61
Сиси Спейсек (р. 1949) – актриса, исполнившая главную роль в фильме ужасов «Кэрри», снятом по роману Стивена Кинга. Получила «Оскара» за главную женскую роль.
[Закрыть]. Сверху донесся крик, и я начала медленно подниматься по лестнице на странный звук. Дошла до самого верха. Затем двинулась по ступенькам длинной складной чердачной лестницы… Пока наконец не оказалась на самом чердаке. Кого же я там увидела? Больная, сумасшедшая ведьма, отринувшая Господа Бога. Моя мать. Она не услышала, как я вошла: была слишком занята. Пыталась воткнуть нож в вялую ладонь Энта. Последний штрих, поскольку остальные предметы из ее кухонного набора уже пригвоздили его безвольное тело к балкам крыши. Теперь он казался каким-то нелепым и странным распятием.
Его глаза на секунду открылись, и он бросил в мою сторону взгляд поверх маминого плеча.
– Прости ее, – прошептал он. – Она не ведает, что творит.
Наконец мама обернулась и увидела меня.
– Ты вернулась, Кэрри, – сказала она.
– Мое имя не Кэрри, – ответила я.
– Нет, – взвизгнула мама, – тебя ведь зовут Шоко Лад!
– Ты на самом деле не готова к такому, верно? – сказал Льюис, к счастью, остановив меня, прежде чем моя фантазия «Кэрри» не превратилась плавно в «Изгоняющего дьявола» [62]62
«Изгоняющий дьявола» – известный американский фильм о девочке, одержимой дьяволом. Фильм основан на реальной истории.
[Закрыть], где я трясу головой, плююсь зеленой слизью и обзываю маму нехорошим словом по-латыни.
– Верно, абсолютно не готова, – ответила я, уставившись на светофор впереди и внутренне желая, чтобы красный свет не менялся на зеленый еще, скажем, неделю или две.
– А сделай-ка так, – предложил Льюис. – Когда будешь рассказывать правду, представь мать обнаженной… С тем садовником или кто он там. Она перестанет казаться чопорной и непреклонной, а ты сможешь…
Я не услышала продолжения, потому что высунула голову из окошка и меня вытошнило прямо на его машину модного цвета металлик. Зато по крайней мере я не извергала зеленую слизь.
Должно быть, ад – это особняк с четырьмя спальнями, перед которым стоит бордовый «ровер» и цветут огромные гортензии… Меня внезапно охватило чувство дежа-вю. Мне ведь когда-то уже приходила в голову эта мысль. Знаю. Когда я пришла домой несколько недель назад и приготовилась рассказать маме и папе важные новости. Сегодня будет даже тяжелее, ведь тогда на запястьях мамы не было следов от наручников, которые она наверняка натерла, чтобы ее пожалели.
Напоследок взглянув на припаркованную Льюисом в нескольких сотнях ярдов по той же улице машину, я открыла садовую калитку и пошла по дорожке. Добравшись до передней двери, полезла в карманы в поисках ключей, но вдруг остановилась. Пока что я не готова зайти. Я присела, открыла крышку ящика для писем и заглянула в щелку. Никаких признаков жизни. Возможно, отец в суде, на слушании дела, и сейчас пытается взять маму на поруки.
Стоило предвидеть такую ситуацию. Следовало вообще сначала позвонить, а не являться без предупреждения. Можно, конечно, подождать внутри… Хотя лучше просто уйти… Ладно, попробую зайти еще разок, попозже… А может быть, и нет.
– И что же ты тут делаешь, а?
Я вздрогнула и подпрыгнула на месте. Повернувшись, я увидела громадную темную фигуру, сжимающую в руке молоток. И длинный резец. А еще коробку с инструментами.
– Снова шпионила за мной? – потребовал отец ответа. Похоже, он пытался найти утешение в работе, но безуспешно. Папин голос звучал отнюдь не дружелюбнее, чем прошлой ночью.
– Нет… э-э… Нет. Просто решила проверить, есть ли кто-нибудь дома.
– В следующий раз можно попробовать воспользоваться звонком, – предложил он.
Неужели ирония? Для папы это нечто новое. Я узнала о нем много интересного за последние двадцать четыре часа. До вчерашнего вечера я не представляла, что он может потерять самообладание. И к тому же знает то самое слово. А теперь еще и ирония. В итоге он стал намного более интересным человеком, хотя, конечно, мне было гораздо комфортнее в обществе скучного доброго папы. Мой злой, бранящийся, саркастичный отец оттолкнул меня и зашел в дом. Я же осталась на крыльце, предпочитая находиться в относительной безопасности.
– Ну что? Так и не зайдешь? – спросил он. – Могла бы тоже воссоединиться со своей счастливый семейкой…
Ну вот, снова начал иронизировать.
– Твоя сестра уже здесь… Лиза здесь? Не думала, что увижу ее, по крайней мере еще какое-то время.
– …а мама спит наверху. На нее повлияло все происходящее. Когда я привез ее домой, то вызвал доктора, и он дал ей немного успокоительного. Сделаю себе сандвич. Не хочешь?
Ну вот, мне уже оказали прием. В каком-то роде.
– Я сыта, спасибо, – сказала я, хотя на самом деле умирала с голоду.
Он направился в кухню, а я вошла в гостиную, яростно принявшись вытирать ноги о дверной коврик. Не хотелось прибавлять грязные следы на ковре в список предъявленных обвинений. Я просунула голову в дверь и, оглядев гостиную, заметила Лизу, сидящую на диване и вытянувшуюся по струнке. Обычно сестра любит развалиться на мягкой мебели, согнув ноги и руки, будто фотомодель с разворота какого-нибудь журнала. Теперь же она плотно сжала колени и щиколотки, спина ее прямая, словно Лиза аршин проглотила, а руки спокойно лежат на коленях. Создавалось впечатление, что сестра пришла на собеседование по поводу вакансии гувернантки. Забавно, насколько чувство вины меняет человека. Телевизор был включен, и Лиза смотрела, как Энн Робинсон подшучивает над публикой. Но, очевидно, мысли сестры витали далеко. Она даже не заметила, как я вошла в комнату.
– Привет, – произнесла я чуть слышно.
– Боже! – взвизгнула Лиза и спрыгнула с дивана. – И давно ты здесь?
– Только что заглянула… Как мама? Видела ее?
Она покачала головой:
– Нет, отец не разрешает мне даже близко подходить к ней.
– Как он ведет себя с тобой?
– Сама как думаешь? Не могу поверить, что я стояла в этой самой комнате прошлым вечером и обвиняла его в том, что ему делали минет… Я даже употребила это слово, – добавила сестра шепотом, морщась при воспоминании о своей бестактности.
– Да, не очень хорошо получилось, – согласилась я. – Маме предъявили обвинение?
– Нет пока. Очевидно, ее обвинят в криминальном правонарушении. Но адвокат рассчитывает, что она не будет отбывать тюремное заключение.
– Что ж, не слишком большое утешение. – Очевидно, я тоже заразилась ироничным настроением. Я присела рядом с сестрой. Мы погрузились в молчание и начали смотреть, как Энн Робинсон стравливает двух незнакомцев, и вот они практически ненавидят друг друга.
– Где ты была сегодня? – спросила Лиза через пару секунд. – Я пыталась дозвониться, прежде чем прийти к родителям.
– Я сняла трубку… Ко мне заглянул Льюис.
– О, чудесно! Фантастично. Великолепно. Заходил Льюис…
Оказывается, ирония действительно заразна.
– Значит, пока мы все тут с ума сходили от беспокойства, вы с Льюисом сбежали с работы и занимались сексом.
– Кто сказал, что у нас был секс? – спросила я возмущенно.
– А зачем еще нужно снимать трубку?
Я проигнорировала ее блестящую догадку и произнесла:
– Я все ему рассказала.
– Не может быть, – прошептала Лиза, – ты ведь его едва знаешь.
– Пришла пора положить конец всей этой лжи, – объявила я, решив начать думать, как Энт. Пока что его план срабатывал.
– Рада за тебя, потому что, полагаю, недолго осталось ждать момента, когда твой секрет раскроется. Ты видела сегодняшний выпуск «Мейл»?
Она показала на сложенную газету, лежащую на кофейном столике. «Найди ее», – требовал заголовок. Потом Лиза развернула ее и показала снимок в нижней части страницы.
Она похожа на меня – это сразу же бросалось в глаза.
– Черт! – пробормотала я, но ни одного звука из моего горла так и не вылетело. Я почувствовала, как по моему телу пробежала волна тошноты, и если бы меня недавно не вырвало на машину Льюиса, то, наверное, содержимое обеда оказалось бы на ковре. Танцоры из «Риверданса» вернулись, но теперь с поддержкой. Они захватили с собой отряд отчаянных смертников-палестинцев с бомбами.
– Странно, не правда ли? – сказала Лиза.
Я взяла газету и начала разглядывать фотопортрет. «Странно» не совсем подходящее слово. Возможно, это фото составлено каким-нибудь экспертом на основании деталей, данных ему (предположительно) Джейкобсоном, но она – это я. У нее мои волосы, мой нос и даже родинка на правой щеке, слишком большая, чтобы назвать ее моей изюминкой. И кое-что еще. В фотографии неуловимо присутствовало что-то, свойственное любому фотопортрету, когда-либо виденному вами. Назовите это злом. Всякий, кто посмотрит на этот снимок, непременно подумает: «Виновна». «Мейл» не могла бы изобразить меня более зловещей, даже пририсовав трехдневную щетину и шрам во всю щеку. Рядом со мной обесцвеченная перекисью Мира Хиндли казалась лучшей сиделкой года.
– Эми, не волнуйся, – попыталась успокоить меня Лиза. – Это не настоящая ты. Они подделали фотографию.
Я была не в состоянии ответить, но, несмотря на хаос в голове и желудке, одна мысль стала предельно ясной: чего бы это ни стоило, каковы бы ни были последствия, нужно во всем признаться. Сегодня же.
– Я просто обязана рассказать им, Лиза, – прошептала я.
– Знаю, однако давай на минутку сменим тему, – продолжила она с легкостью, но ее голос не мог звучать более натянуто даже под дулом пистолета. – Поговорим обо мне и Дэне.
– О ком? – спросила я удивленно.
– О моем бойфренде, который уж точно не входит в «Триаду».
– Боже, извини, Лиза, я была абсолютно…
– Занята? Все в порядке. У тебя такое часто бывает.
– Дэн, – повторила я. – И что же происходит?
– Настоящая катастрофа, черт возьми!
– Что за настоящая катастрофа? – перебил ее отец с набитым имбирным печеньем ртом.
– Ничего особенного, – инстинктивно ответила Лиза.
– Хорошо… Хорошо. «Ничего особенного» я еще как-нибудь переживу, – сказал отец, усаживаясь в кресло. – Ты не могла бы выключить этот бред? Проклятая женщина действует мне на нервы.
Лиза вырубила телевизор и в изумлении уставилась на меня. Я прекрасно знала, о чем подумала сестра. «Слабое звено» – любимая передача мамы. В основном из-за ее консервативных воззрений. Маму восхищает пропаганда того, что выживает сильнейший, а для неудачников не должно быть никакой подстраховки. Скорее всего она тайно полагает, будто Государственная служба здравоохранения должна так же бесцеремонно обращаться с окружающими. Медсестре Робинсон следует говорить недостойным пациентам, страдающим от болезни почек: «Вы слабое звено. Прощайте», – прежде чем избавляться от них с помощью люка в полу. Я всегда полагала, что и папа любит это телевизионное шоу, ведь он всегда присоединялся к маме при просмотре. Не пропускал даже начальные титры и всегда требовал, чтобы никто не шумел. Однако теперь «проклятая Энн Робинсон действует ему на нервы». Что же изменилось? Мне захотелось посмотреть на него и понять, в чем тут дело, но я не осмелилась, а вместо этого уставилась на свои туфли.
– Мне действительно очень, очень жаль, – пробормотала я своему отражению в туфлях.
– Ты о чем?
– Мне… нам жаль. Ты же понимаешь. Мы подумали…
– Твоя сестра уже рассказала мне, – ответил он. – И что нашло на вас? Как вы могли вообразить, будто у меня роман?
– Вообще-то это мама, – ответила я. – Она… э-э-э… беспокоилась за тебя.
– Почему меня совсем не удивляет этот факт? – сказал он устало и тихо, казалось, его реплика не предназначалась для чужих ушей.
– Мне неловко и из-за мамы, – сказала я. – Ну, ты понимаешь, она оказалась в такой передряге и вообще…
– Хочешь сказать, ты вложила ей баллончик в руку и приказала сделать ту надпись?
– Нет, но…
– Так к чему извинения? Твоя мама сделала то, что сделала, абсолютно по своей инициативе.
Его слова показались мне просто поразительными. Почему он не обвиняет меня? Забыл, по каким правилам живет наша семья? Если он не переложит вину, мама и его убьет за компанию.
– Можешь ответить мне на один простой вопрос, Эми? – продолжил он. – Учитывая моральную неустойчивость мамы в последнее время, зачем ты придумала, что твой друг – гей? Я всегда думал, из вас двоих ты самая разумная. На тебя не похоже. Никогда не знал, что ты будешь изо всех сил лупить спящую собаку по ребрам.
Что я могу сказать на это? «Папа, это был отвлекающий маневр. Иначе бы мама узнала, что я попираю общественную мораль своими сенсационно-откровенными книгами»? Вообще-то нужно было бы ответить именно так, но я не могу. Пока.
Впрочем, папа и не ждал моего ответа. Он уже продолжал говорить дальше:
– Не пойми превратно, ведь не моего ума дело, что представляет собой твой друг. Он может служить епископом в городе Лимерике в Ирландии и носить юбки с рюшами под сутаной, мне абсолютно все равно…
Что происходит? Папа говорит как истинный либерал, а это опасный признак.
– Если хотите знать мое мнение, я всегда считал: служение Богу – абсолютно естественный для гомосексуалиста карьерный выбор…
Подождите. Я сейчас вспомнила первый отчет, который Лиза получила от Коли на Маунта. Отца выследили в бутербродной с «Гардиан» подмышкой. Тогда я пошутила на этот счет, но теперь все стало абсолютно ясно. Нам был подан знак.
– Что еще им остается делать, раз никто не требует от них придерживаться условностей и жениться? Кстати, возьмем Иисуса.
– И что же? – спросила я, теперь уже не на шутку занервничав. Альтернативные взгляды на сына Господа под крышей маминого дома были запрещены.
– Вспомним всех его учеников. К тому же он не слишком искал общества женщин, верно? А если просто предположить, что он был геем? Ведь тогда все его чудесные проповеди о терпимости и любви к соседу предстанут в абсолютно новом свете. Нет, полагаю, сейчас развелось слишком много глупых, отвратительных предубеждений относительно таких людей, как твой друг. А я говорю, позволим ему жить, как он хочет, и пожелаем парню удачи. В реакции вашей мамы меня особенно расстроила одна вещь.
Я бросила взгляд на Лизу. Интересно, она находится в таком же замешательстве?
– Она беспокоится лишь о том, чтобы не потерять членство в своей партии, – продолжил отец. – А вот я не могу смириться с тем, что она способна на такой жестокий поступок, полный ненависти, и собираюсь высказать ей все, как только она полностью оправится.
Собирается высказать все маме? Он действительно намерен озвучить свое мнение, хотя прекрасно знает, что маме оно не понравится? И этот мужчина уверял свою жену, будто овощи, варившиеся больше сорока пяти минут и ставшие настоящим безобразием, – его любимое блюдо, хотя по сдавленным звукам во время еды было понятно – это абсолютно не так? Просто не могу поверить в услышанное. Но, наверное, он все-таки скажет обо всем. В конце концов, папа же уже признался, что проклятая Энн Робинсон действует ему на нервы, а по маминой шкале ценностей это даже немного хуже предположения о гомосексуализме Иисуса.
Я усмехнулась про себя. Отец придал мне уверенности, словно я снова приняла экстази. Ему ведь еще жить с мамой, и раз папа в конце концов решил, что пора наконец постоять за себя и заставить с собой считаться, я поступлю так же. Непременно расскажу маме все. Но начну с признания отцу.
Поскольку знаю: он поймет.
После услышанного за последние несколько минут, думаю, вполне возможно, он даже одобрит мой поступок.
– Пап, есть еще одна вещь, которая касается Энта, – сказала я.
– И какая же? Он носит юбки с рюшами под сутаной?
– Хм… наверное, он так и делал бы… Если бы носил сутану. Но он не священник.
– Господи, – пробормотал отец, и крошки имбирной булки из его рта упали на колени, – ни в коем случае не рассказывай матери…
О, так новый прямолинейный отец оказался всего лишь сбоем программы. Только раз его протест вылился во вспышку гнева.
– Нет, лучше я сам, когда она встанет на ноги…
Он оборвал себя, так как раздался щелчок открывающейся двери.
– И что ты сделаешь, когда я снова встану на ноги, Брайан? – потребовала ответа мама, которая на самом деле поднялась с постели. Это окончательно лишило нас всякого мужества.
– Ничего важного, дорогая, – сказал отец, вскочив и подбежав к ней. – Тебе не следовало вставать с кровати. Доктор сказал…
– Плевать на доктора, – рявкнула мама, едва лишь отец оказался рядом. – Почему ты разрешил ему дать мне все те лекарства? Знаешь же, что я о них думаю, – прибавила она, явно перепутав легкое снотворное с героином.
Я смотрела, как отец подвел ее ко второму креслу. Казалось, ее голые ноги, торчащие из-под ночной рубашки, слегка заплетались. Однако мысли мамы при этом были абсолютно ясными – очевидно, сказывалось влияние успокоительного.
– Хочешь чашечку чаю? – спросил отец робко, рассматривая горячие напитки как единственный спасительный путь на кухню.
– Нет, спасибо, – ответила мама, – я бы хотела поговорить с Эми.
Она пригвоздила меня взглядом, который я помнила с тех самых пор, как мне исполнилось девять и меня отправили из школы домой. В тот день я потянула Белинду Перри за косичку так сильно, что та проглотила свою зубную пластину. Я съежилась на диване, заметив, что отец сделал то же самое в кресле. Было печально наблюдать, как быстро он вернулся к состоянию… ну… прежнего папы. Понимаю, почему это происходит. Видимо, слишком просто рассуждать, когда мама лежит в коме наверху.
– А теперь мне бы хотелось услышать правду, Эми, – продолжила мама. – Как давно ты узнала?
– О чем?
– Что твой друг гомосексуалист?
Можно, конечно, поступить как обычно в подобной ситуации: соврать, сомкнув зубы. Произнести что-то вроде: «Господи, мам, я только что узнала и была шокирована не меньше, чем ты. Только я, разумеется, не побежала писать по всему Манхэттену оскорбления в адрес гомосексуалистов, хотя прекрасно понимаю твою реакцию».
Однако я так не сказала.
А вместо этого заявила:
– Знаю уже около двенадцати лет.
Несмотря на сильнейший ужас, я говорила правду. Такая смелость шокировала меня столь же сильно, насколько потрясла маму. Какое-то время никто из нас не мог произнести ни слова. А затем она произнесла:
– Двенадцать лет. Ты знала все это время и привела его в мой дом, позволила сидеть за моим столом?
– Это и мой дом, Шарлотта, – робко подал голос отец. Он пробовал примерить свой новый облик самоуверенного мужчины, но тот не очень хорошо на нем смотрелся.
– Тихо, Брайан. – отрывисто произнесла миссис Бикерстафф. – Не верится. Как ты могла так со мной поступить, Эми?
Она выглядела так, словно ее ранили в самое сердце. Думаю, она не смотрела бы на меня с большим осуждением, даже если бы я проткнула ее ржавым мечом. Все это должно было разозлить меня. Я имею в виду, явное лицемерие. Женщина, которая написала ужасные вещи, исполненные ненависти, на двери церкви и которая, давайте не забывать, устроила возню с проклятым садовником, повстречавшимся ей на выставке цветов в Челси. Потом именно она набралась наглости заявлять, что папа завел интрижку. А теперь к тому же винит меня? От такого я должна была бы вскипеть от злости, но почему-то молчу. И чувствую, как начинаю испытывать привычное всепоглощающее чувство вины. Мне бы хотелось, чтобы внутри меня поднялась злость, ведь я знаю, что только с помощью чего-то вроде ослепляющей ярости (или наркотиков) смогу пройти через подобный кошмар. Но злость так и не появилась, и поэтому мне оставалось лишь униженно разглядывать туфли.
– Раз ты все знала, почему позволила ему так просто стать священником? – добавила мама, показывая, что я задела не только ее чувства, но и чувства Господа Бога. – Будто бы в мире недостаточно зла без того, чтобы они глумились над…
– Хочу тебе сказать еще кое-что, – пробормотала я, испытывая настоящий ужас от того, в чем мне предстоит признаться.
Я не выдержу, если она сейчас пустится в рассуждения о священниках-гомосексуалистах. Поэтому, сделав глубокий вдох, я объявила:
– Это не священник.
Мама изумленно открыла рот, а отец начал кашлять, но я не обращала на них ни малейшего внимания. В окно я увидела Энта, стоявшего прямо за мамой и смотревшего на меня через ажурные занавески. В школе он всегда отличался умением выбрать самое неподходящее время, и это было ужасно забавно. Приятно убедиться, что Энт ничуть не изменился. Но чего, Боже мой, он добивается? Неужели не понимает: узнай мама о его приходе – и гарантированно прольется его кровь? Как Энту взбрело в голову, будто его появление поможет? Я начала отчаянно жестикулировать, чтобы друг ушел, но он лишь сильнее прижался носом к стеклу. Конечно же, родители обернулись и посмотрели в сад, но Энт понял мою жестикуляцию и как раз вовремя успел присесть и спрятаться под подоконником.