Текст книги "Я научу тебя любить (СИ)"

Автор книги: Мария Акулова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 33 страниц)

* * *

Аня благополучно проспала все пары. Корней оказался прав – пусть после его ухода думала, что заснуть не сможет, но так и случилось. Проснулась только в двенадцать. Испугалась, что пропустит приход Ольги, не позволила себе поваляться, понежиться, осознать…

Оделась, стараясь не вспоминать о ночи, чтобы не расплываться в глупой улыбке и не краснеть, заправила постель, заскочила в ванную Корнея, чтобы развесить оставленное им полотенце… И как бы руки ни тянулись к немногочисленным флаконам в душевой и под зеркалом, практически силой заставила себя уйти.

Еще… Будет время. И будет возможность.

Просто позже.

Оказавшись в своей спальне, проверила мобильный. Оказалось, что пропустила звонок бабушки, будто что-то чувствовавшей… И Алины.

Перезвонила обеим. Снова проверила… Вздохнула, потому что Корней не звонил и не писал. Занят.

Снова улыбалась, собираясь уже в ССК. И в ССК тоже улыбалась, хотя понимала: стоило бы скорее задуматься о сказанном. Серьезно. Он ведь не шутил. Но Аня вспоминала ночь… Действия и слова… И раз за разом разлеталась на миллион маленьких зайчиков. Счастливых и непригодных для работы.

Это не укрылось от пристального взгляда Алины. Которая сначала просто вздыхала и качала головой, а потом потащила Аню на кофе.

– Подарок понравился? – спросила будто невзначай, когда они шли с картонными стаканчиками в руках по коридору ССК в сторону своего опенспейса. Глянула на Аню, увидела, что та смотрит вниз, кивает, улыбается.

– Да. Корней сказал – один из лучших подарков. – Аня посмотрела мельком на Алину, улыбнулась еще шире, потом смутилась, вновь отдавая предпочтение стакану.

– Я рада. Не злился, что… Ну… Что я узнала о вас?

Алина задала еще один вопрос, Аня замешкалась с ответом. Немного сощурилась, задумалась… Поняла…

– Нет. Не злился. Он… Не против. Мы же этику не нарушаем… – повторила слова мужчины, увидела, что Алина улыбается в ответ как-то кисло, кивает… – На работе только работа…

И Ане зачем-то очень захотелось убедить, что сама она тоже в это верит. Вот только…

Обе девушки синхронно затормозили, глядя в противоположный конец коридора. Туда, где к ним на встречу шли двое.

И пусть в коридоре было много людей. То и дело открывались и закрывались двери. Переговорок. Опенспейсов. Кабинетов… Но именно эти двое казались центром. Остальное – окружающей их суетой.

Самарский и Высоцкий шли нога в ногу, на ходу переговариваясь. Не глядя друг на друга. И вокруг тоже не глядя. Четко перед собой – чуть выше голов. Рост позволял обоим.

Шли, воспринимая данностью то, что перед ними расступаются…

Самарский сказал что-то, Корней хмыкнул, покачал головой…

Аня увидела это и почувствовала, как заходится сердце. Дальше ответил Корней – и хмыкнул уже Самарский. Бросил на собеседника быстрый взгляд, а потом снова поверх голов.

Шаг за шагом. Все ближе.

И будто бы дальше.

Аня отступила немного в сторону, почувствовав, как Алина прихватила за локоть и потянула… По сути, они сделали так же, как все вокруг. Дали дорогу. Просто немного заранее.

А еще поняла, что сердце кольнуло. Ревностью и болью. Потому что… Она сейчас – одна из тех голов, над которыми он смотрит. Часть толпы. Совсем не так, как было ночью.

И это нормально, наверное. На работе ведь – думать нужно о работе. Аня сама только что сказала…

Но она видит его – и не может. Бабочки пытаются распанахать брюхо. Глаза пытаются впитать… Руки хотят притронуться… И боятся. Потому что он сейчас другой. Далекий. Недоступный. Холодный. Между ними снова стена…

– Ты палишься, детка…

Видимо, Аня смотрела на Корнея слишком пристально. Потому что Алина не выдержала – приблизилась к подруге, шепнула на ухо, сделала страшные глаза в ответ на Анин короткий стыдливый взгляд…

И лучше всего сейчас было бы включить такой же рабочий режим, как включил он. Сделать вид, что не замечает. Что увлечена – кофе и Алиной. Но Аня не может.

Снова смотрит на Корнея и Самарского. Но больше на Корнея. Он что-то говорит, Самарский кивает. Спрашивает, кивает уже Корней…

Мужчины продолжают приближаться… Люди вокруг продолжают расступаться. Когда между Аней и Корнеем остается не больше семи метров, Аня чувствует, что сердцебиение снова ускорилось. И еще чувствует, что желание привлечь его внимание становится близким к невыносимому. И пусть умом понимает – это великая глупость. Но хочется… Хочется не быть для него одной из голов. Никогда не быть. Быть только девушкой, которая спит голой в его постели.

Из семи между ними остается сначала пять… Потом три…

Корней снова усмехается, тянется пальцами к лицу, проводит по подбородку, говорит что-то Самарскому…

И Ане кажется, что она отдала бы полкоролевства за то, чтобы услышать – о чем речь. О чем он может говорить с такой усмешкой… И снова в груди тесно, а в животе щекотно….

И очень грустно, потому что, кажется, он ее просто не заметил.

Уголки Аниных губ сами собой поползли вниз под действием силы земного тяжения и огромного разочарования. Захотелось отвернуться прежде, чем это станет очевидно не только ей, но и Алине. И Аня почти сделала это, да только вовремя застыла. Потому что…

За несколько мгновений до того, как свернуть вместе с Самарским, Корней еле-заметно поворачивает голову, ловит ее взгляд…

Знает, что это действует на нее парализующе. Знает… И делает контрольный во влюбленную голову. Или во влюбленное же сердце.

Мажет взглядом по губам, возвращается к глазам, убеждается, что она неотрывно смотрит на него… И подмигивает. Так, что очевидно – это только между ними. Так, что внутри новый жаркий кульбит. Корней же ловит моментальный румянец, позволяет своим губам дрогнуть в улыбке… И отворачивается, продолжая свой путь, как и разговор с Самарским. Будто и не отвлекался.

Прекрасно зная, что Анины бабочки на воле, руки трясутся, а на душе так хорошо, что хочется плясать. Да и что шансов не улыбаться у нее – никаких.

– Вы оба так палитесь…

Даже когда Алина качает головой, сначала провожая взглядом спину Высоцкого, а потом глядя будто с неодобрением уже на Аню…

Но Ане все равно. Ведь она для него – снова особенная.

Глава 7

Аня смотрела в окно поезда, обнимая руками прижатые к груди колени. Целые выходные вдали от Корнея. Зато рядом с бабушкой, но… Сердце все равно рвалось из Винницы обратно в Киев.

К ее молчаливому, замкнутому, холодному счастью.

Конечно, он не был против того, что она уедет. Конечно, не пытался уговорить остаться. Конечно, не намекал даже на то, что будет скучать. И наверняка не скучал. Это нормально. Аня это понимала, но сама-то…

Сама-то уехала, не просто, чтобы наведать бабушку, но и чтобы себя проверить. Сможет ли… Без… Хотя бы пару дней.

Оказалось, телом – да. А душой – ни в какую. И это был очень плохой знак. Ожидаемый, но плохой. Ведь дурочка не умеет сама любить «немножечко». Только очень сильно. Очень-очень-очень.

И только его. Что бы он там себе ни считал, но Аня знала – только его. Больше никогда в жизни… Как бы ни сложилось. Что бы ни случилось. Ни-ко-гда…

На протяжении этих дней девушка старалась держать себя в руках – не звонить, не писать, действительно отвлечься. Получилось… Так себе. Отправления Интерсити из Винницы ждала куда нетерпеливей, чем его прибытия туда вечером в пятницу. И еще больше ждала, когда сможет увидеть Корнея. Вживую. Дома.

Там, где нет места больше никому.

Когда до прибытия поезда на Киевский вокзал осталось чуть больше двадцати минут, написала, улыбнулась – немного грустно, но чувствуя тепло в груди, получив ответное: «ок, не передумала?».

Он имел в виду всего лишь очередной вопрос, точно ли доберется сама, но Аня подразумевала куда больше, печатая: «нет».

Не передумала. Ни на секунду. Ни на миллиметр. Ни на грамм.

Ни когда выходила из поезда, ни когда ехала в его квартиру, ни когда поднималась на нужный этаж, ни когда открывала дверь, заходила, опускала рюкзак на полку, разувалась…

Шла на свет – в кухню.

– Привет, – и стоило просто увидеть его – сидевшего на табурете у ноутбука, как сердце сразу будто расплавилось, обжигая ребра. Аня непроизвольно улыбнулась, сделала несколько шагов в его сторону, положила ладонь на столешницу, склоняя голову, наблюдая…

Впитывая и словно заново влюбляясь…

Особенно сильно, когда он поворачивается к ней лицом, смотрит сначала серьезно, пробегаясь взглядом по фигуре, останавливаясь на глазах, потом кивает, протягивает руку…

Дожидается, пока Аня вложит свою… И как-то умудряется сразу и к себе притянуть, и развернуться спиной к столу.

– Привет. Нормально все? – спрашивает, когда Аня уже надежно зафиксирована руками. Ее бедро греет близость его присогнутого колена. Смотрит внимательно в лицо. Будто сканирует… А что читает – Аня не знала. Наверное, она для него – раскрытая книга. Влюбленная и наивная. Но вслух он сам ни разу этого не говорил. А она не рисковала спрашивать.

– Да. Все хорошо. Бабушка хорошо выглядит. Ей комфортно там. С сестрой. Немного волнуется за меня, но…

– Ты ей не сказала? – Корней спросил, склоняя голову, но не отводя взгляд. Он всегда уточнял. И никогда не выказывал раздражения или злости, когда Аня переводила голову из стороны в сторону, тут же опуская глаза. Так же, как сделала и сейчас.

Не сказала. Ничего так и не сказала. Была возможность. Ане даже казалось, что бабушка будто сама наводит на разговор, но… Внучка увиливала.

– А мою просьбу передала? – не став углубляться, Корнея перевел тему. Мужские руки спустились с талии немного вниз, удобно устраиваясь в задних карманах женских джинсов.

И вроде бы вопрос достаточно прост, чтобы ответить на него спокойно, но Аня на секунду все же теряется. Как всегда, когда он касается. Пусть и не раз бывало куда интимней. Но ее все равно всегда в дрожь. Даже от такой мелочи.

– Передала…

Аня уперлась руками в грудь Корнея, глянула на секунду в глаза, улыбнулась, будто извинительно, а потом на свои пальцы – тонкие, с аккуратным маникюром, сделанным у мастера, которого посоветовала Алина. Под которыми – тепло его тела через ткань. Еле ощутимое биение сердца.

– И что она сказала? – будь Анина воля, она продолжила бы стоять в тишине, в его объятьях, наслаждаясь видом собственных рук на его теле. Но Высоцкий – о другом. Об ответах на вопросы. Четких. Внятных. По сути.

Поэтому девушка вздохнула, вскинула взгляд…

– Сказала, что полностью тебе доверяет…

Прежде, чем на лице Корнея возникла сардоническая ухмылку, Аня попыталась «извиниться» взглядом. За себя… И за бабушку.

– Я очень рад.

Но его она явно не очень «задобрила». Корней по-прежнему говорил спокойно, негромко, но слышно было – хотел бы получить другой ответ.

– Прости нас…

– Это вам там жить, Аня. Вам. Не мне. Я не понимаю, как можно настолько не интересоваться всем происходящим с вашей же квартирой.

И снова нотация, ответить по сути, так, чтобы по-Высоцки, Ане нечего.

– Бабушке больно.

– Что «больно», Аня? Вам там жить, вы это понимаете?

– Понимаем… – Корней заводился. Аня это чувствовала. Понимала, почему, пыталась сгладить… Кивнула, посмотрела в глаза честно и прямо, серьезно… – Понимаем. Просто она еще не готова. Дай немного времени, пожалуйста. Мы… Сентиментальные люди. Наверное, чрезмерно. Но она…

– Ладно. Проехали.

Корнею было, что возразить – и это Аня тоже понимала. Когда перебил – не обиделась. Спокойно восприняла, что, продолжая чувствовать раздражение, притянул к себе еще ближе. Так, что девичьи локти прижались к бокам, а лица оказались очень близко – до ощущения дыхания кожей.

– А ты-то чего боишься? В чем проблема съездить в собственную квартиру, Аня? Тебе настолько не интересно…

– Настолько.

Аня редко перебивала его в ответ. Редко дерзила, в принципе. Слишком он был для нее важен. И слишком просто стало с ним соглашаться – во всем и всегда. Но сейчас…

Страшно было, что он додавит – заставит ее сказать правду, которая… Крылась в главном: она не хотела думать о новой квартире. Вообще. В принципе. И не потому, что это возвращало ее мыслями к дому, который уже не вернуть. К тому дню, который вроде как разрушил им с бабушкой жизнь. А потому что… Когда квартира будет готова – ей придется съехать. Стать на шаг дальше от него. А то и на десять. К этому Аня была не готова. Настолько, что даже мысли делали больно. И, как показала поездка на выходные в Винницу, – страх ее не беспочвенен. Любовь к Корнею проросла слишком глубоко. Корни пущены тут. В другом месте огромен риск зачахнуть. Даже, если он будет поливать своим вниманием… Пару раз в неделю. Когда позволит напряженный рабочий график.

И, видимо, решительная неготовность это обсуждать отразилась Анином на лице. Потому что Корней несколько секунд просто смотрел, хмурясь все сильней… Хотел что-то сказать – без сомнений. Но не сделал этого.

– Позже обсудим. Ты устала.

Не отказался, но отложил. И вроде бы можно настоять… На том, что позже обсуждать Аня тоже не хочет. Вообще обсуждать не хочет. Но Аня благодарно кивает… А потом тянется к губам. Целует сначала сомкнутые. Раз. Второй. Третий.

Отрывается, чуть отклоняется, смотрит в глаза, немного улыбается – и губами, и взглядом… Видит, что в ответном взгляде зажигаются знакомые искры. Такие же, какой он по природе – острые. Колкие. Обжигающие. Сначала кажется – холодом, а когда разберешься, понимаешь, что это такой жар. Сильный. Настолько, что прям до мороза.

Анины пальцы спустились по ткани футболки с груди вниз, поползли сначала по торсу, потом по бокам, скользнули по спине…

Она оказалась еще ближе, его губы сами нашли ее.

Ане очень нравилось, как Корней ее целует. Этого было уже более чем достаточно, чтобы не сдержаться – вжать ногти в спину через ткань… И получить симметричный ответ от него – все там же, в задних карманах. А еще испытать эйфорию, потому что и сам поцелуй становится более откровенным. Интимным…

Целоваться упоительно, пока Корней не оторвется первым. Не уткнется носом в висок, не задышит горячо в щеку.

– Придешь ко мне? – пока не задаст вопрос, который отзывается во всем теле – жаром и слабостью. И сам вопрос. И тон. И образы перед глазами.

– Приду…

Аня ответила, чуть отклонившись, снова глядя в глаза. Со всполохами желания и силы. Опасный зверь… А в его лапах – совсем не страшно.

– Сегодня? – Корней спросил, Аня закусила губу. Хотела сказать «да», но мотнула головой.

– Еще немного… Времени… Нужно… Мне…

Отвечала, выдавливая из себя слова, когда мужские губы снова обжигали – чувствительную шею…

– Мучаешь меня… Нравится? – Корней шепнул, прикусывая кожу, Аня вздрогнула, прижимаясь ближе. Чувствуя волну жара – и из-за слов, и из-за тембра, и из-за действий. Но не пугалась. Наоборот – откинула голову, чтобы было больше возможностей целовать, и чтобы не сомневался – она хочет еще. А еще улыбнулась… Распахнула глаза, закусила губу…

Разве когда-то могла бы подумать, что такое случится? Нет, конечно. А теперь – вот он. В ее руках. И она в его. Мучает. Нравится.

Когда глаза Ани и Корнея снова встретились, девушка посмотрела будто бы искренне удивленно, приподняла брови, шепнула вопросительное:

– Мучаю?

Знала, что ступает на опасный лед, но он так ее манил…

– А сама как думаешь?

И с каждым его ответом Ане становилось все сложнее удержаться на ногах. Потому что… Никогда ведь не угадаешь, что он скажет. А он говорит… Смотрит… Трогает… И таешь…

– Я… Почти… Я хочу, но…

Аня выдавала сбивчивые оправдания, чередуя слова с поцелуями, продолжая по-кошачьи мять напряженную спину. Чувствовать его силу над собой и свою – над ним.

– Рискуешь, зайка. Придешь… А не получится. Бывает такое, знаешь? – Корней спросил, игриво прикусывая мочку девичьего уха. Аня отреагировала на неожиданность – и слов, и действий – тихим смехом… Потянулась пальцами к мужскому лицу, накрыла губы, чтобы не бесчинствовал, снова увернулась, когда он попытался вернуться к понравившемуся занятию в обход руки…

– Не будет такого… Не ври…

Стрельнула влюбленным смешливым взглядом, увидела в его ответном что-то подобное, заулыбалась сильнее, чувствуя поцелуи подушечками пальцев…

– Не от меня зависит. Ты же понимаешь. Возраст…

И много искр – озорных и опасных. Способных сжечь ресницы и выжечь дотла душу.

– Мне нравится, когда ты такой… – Каждый раз, когда из Ани «рвались» откровения, она пыталась до последнего их сдерживать. Просто потому, что ей казалось – Корнею они не нужны. Напрягают. Кажутся либо очевидными, либо спорными. Не знает, что ответить. Но чаще всего проигрывала в войне со своим языком. Вот и сейчас – выдала… И тут же пожалела.

Но поздно. Потому что Корней смотрит в глаза, щекочет кожу дыханием, задавая вопрос в ладонь:

– Какой «такой»?

– Шутишь… Добрый. Теплый. Мой…

Молчит несколько секунд… Хмыкает…

– Это просто тактика. Мне нужен доступ к телу, так его получить проще… И быстрее…

Корней произносит, уворачивается от ее руки сам, тянется снова к лицу, целует улыбающиеся губы. Дает увернуться уже Ане, дает шепнуть: «дурак»… Даже испугаться собственному ответу дает.

Ойкнуть, посмотреть с опаской, шепнуть: «прости»…

– То есть не дурак? – Корней изо всех сил сдерживал улыбку, старался оставаться серьезным, спрашивая…

Но стало еще сложнее, когда Аня замотала головой из стороны в сторону, будто бы горячно. Чтобы не сомневался. Ни секунды. Ни мгновения.

– А ко мне придешь сегодня? – задал еще один вопрос, видел, что Аня застыла… Глаза стали чуть больше… Понятно было, что всерьез раздумывает… Настолько серьезно, что он не сдержался – губы сами начали расплываться… Но она поздно заметила этот намек на улыбку. Сначала снова замотала головой… Давая повод мужчине произнести:

– Жалко. Я надеялся, хоть чувство вины сработает…

А когда услышала замечание, покраснела. Не сдержавшись – стукнула Корнея по плечу, повторила свое: «дурак», уже куда более серьезное, попыталась вывернуться… Обидеться, наверное, что разводит ее, как девочку, но Корней не дал.

Придержал, к лицу потянулся, снова губы раскрыл, целуя так, чтобы она забыла о злости. Запуталась пальцами в его волосах и головой в своих мыслях.

И когда, вновь оторвавшись, он произнес:

– Но я же не замыкаюсь, ты помнишь, да?

Закивала, чтобы уже самой тянуться за новой встречей губ.

* * *

Очередная рабочая неделя прошла еще быстрее, чем предыдущие. И уж точно быстрее, чем выходные. Во всяком случае, для Корнея. Для которого время с вечера пятницы до вечера воскресенья внезапно… Тянулось. А потом снова понеслось. На контрасте. Почему тянулось – он знал. Из-за девочки.

И неслось из-за нее же.

Но только отчасти. Ведь уже в эту субботу предстояло уехать. Ненадолго. На три дня. Но поездка все равно требовала подготовки.

Аня восприняла новость о том, что в следующие выходные уже он оставит ее одну, спокойно. Кивнула, обняла, прижалась, сказала, что будет скучать… И точно не ждала ответного признания. Только улыбнулась немного грустно, когда он свел все к шутке о чьей-то чрезмерной сентиментальности. Он всегда сводил. Так было проще. Ему точно. А она, кажется, привыкла. И уж точно не надеялась на то, что он резко станет большим словесным романтиком. Это была неожиданная для Корнея, но очень приятная новая Анина грань. Женская мудрость не по годам.

В ней вообще сочеталось все довольно эклектично… Но гармонично. Наивность – тоже нетипичная для двадцатилетней. Терпеливость – как у совсем взрослой, а не молоденькой, порывистой.

Детские представления о мире. Взрослые знания о прощении.

Совсем по-младенчески раскрытое сердце. И зрелая стойкость в восприятии ударов по нему же.

И с сексом так же – смешался самый обычный подростковый девичий страх и взрослая гипер-ответственность. Вот и получилось…

Что пока ничего не получилось.

С каждым днем и ей самой, и Корнею останавливаться в нужный момент становилось все сложнее. Как оказалось – с темпераментом-то у Ани все хорошо. Даже странно, что так долго продержалась. Хотя и понятно, почему. Распаляется быстро. Отвечает откровенно и искренне. Только пугается. Сильно. Будто тумблер переключается в голове.

Вот – лежит на диване, тянется к губам, сама тащит полы рубашки вверх, а потом уже утыкается основаниями ладоней в грудь, толкает вполне ощутимо, пытается вывернуться, сбежать, спрятаться.

На вопрос: «что не так?», толком ответить не может – просто мотает головой, шепчет «прости», оправляет одежду…

И себя замучила. И его. Но себя больше все же. И все чаще заставляла Корнея думать, что рано или поздно все закончится тем, что он таки перестанет играть в благородного хозяина своего слова, который должен думать за двоих. Возьмет на себя то, на что сама Аня никак не решится. Побудет злодеем. Но они хотя бы дальше шагнут. А не еще на день, неделю, месяц задержатся в глупом пубертате. Но и злиться на нее за этот «глупый пубертат» не мог.

Потому что выбор. И потому что немножечко. Именно ее.

Да и настаивать до поездки в Вену не собирался. Успеется. А пока…

Сделал несколько поворотов головой из стороны в сторону, разминая шею, дальше – плечами, следом – пальцы, вернулся к ноутбуку. На часах – начало восьмого вечера. Аня уехала домой сама. Не стала ждать, да он и не настаивал – не знал, насколько задержится сегодня. Надеялся попасть в квартиру хотя бы к десяти, чтобы собраться на утренний рейс с вечера.

Снова попытался вникнуть в смысл открытого документа, но снова отвлекся.

На сей раз не на мысли – на входящий. На экране мобильного загорелось «Ярослав Самарский».

– Алло, – Корней взял трубку, снова откинулся, прикрыл глаза, сжимая переносицу с силой пальцами. Потому что еще и, как на зло, поднывала голова…

– Алло, Корней… Ты еще в офисе? – голос Самарского показался немного непривычным. Будто более отрывистым, чем обычно. Еще не раздраженным, но…

– Да. Есть кое-какая неотложка. Занимаюсь.

– А завтра?

– Утром улетаю. В Вену.

– Точно.

Самарский замолк, Корней открыл глаза, глядя на белый потолок. Подвоха не ждал. Впрочем, и версий, зачем начальник звонит, не строил. Ну звонит и звонит…

– Зайди ко мне сейчас. Хочу… Один момент обсудить.

– Хорошо.

Корней скинул, опустил телефон на стол, снова закрыл глаза, делая несколько глубоких вдохов и выдохов. Говоря честно, идти сейчас никуда не хотел. Это собьет и отложит финиш в деле еще на сорок минут, как минимум. А значит, и дома он будет позже. И злее, наверняка. И в пене. Но если зовут…

Пришлось вставать, оставлять свой кабинет, идти по далеко не такому многолюдному, как днем, коридору в сторону директорской приемной. Кивать девочке за стойкой, которая снова краснеет… Но это не откликается. Стучаться, входить…

– Добрый вечер.

Здороваться уже лично. Подмечать, что Самарский сидит за своим столом, будто бы хмурый… И смотрит сначала на тот самый стол – а точнее на лежащие перед глазами документы, а потом мельком на Корнея. Хмурится. Кивает на свободное кресло. Ждет, пока Корней займет его…

– Добрый. – Только потом отвечает… И снова смотрит. Немного с прищуром. Плотно сжав губы. Так, будто… Подозревает в чем-то… – Вена завтра, значит…

Ярослав повторил, Корней кивнул с небольшой задержкой. Конечно, понимал, что просто так Самарский его к себе не зазывал бы. И даже вроде как стоило бы напрячься, но… Он просто ждал.

Следил, как Самарский берет в руки лежавшие перед ним листы, пробегается взглядом… Снова поднимает его на Корнея. Смотрит несколько секунд задумчиво. Потом протягивает.

– Прочти. Объяснишься.

Корней приподнял бровь, помедлил несколько секунд прежде, чем исполнить просьбу, потом же взял в руки, начал читать… Из-за ноющей головы приходилось то и дело возвращаться к началу предложений. Но ключевые тезисы вычленить все же смог:

«… На основании фиктивной сделки… По стоимости ниже рыночной… Чтобы замять – устроил в ССК… Пользуясь влиянием лоббирует… В рабочее время занимается личными вопросами…».

Это была анонимка. Кто составлял – вопросов не возникло. Даже пунктуационные ошибки – типично Вадимовские… И вроде бы стоило разозлиться, но Корнея чувствовал себя безразлично хладнокровным. Читал ложь вперемешку с правдой. Хмыкал даже пару раз. «Наслаждался» тем, как «красиво» в последовательность событий вплели его протекцию Ани перед Ольшанским. И другие формы «протекции» тоже вплели…

Видно было, что старался не только Вадим. Кто-то помогал. Вероятно, та же девочка, что принесла Самарскому. Что это была «покрасневшая» из приемной, Корней не сомневался.

Дочитав, Высоцкий опустил листы на колени, снова посмотрел на серьезного Самарского.

– Я должен что-то сказать? – спросил, зная, что Ярослав не ожидал немедленных оправданий.

– Да. Было бы неплохо. Я получил это с полчаса назад. Ознакомился. Удивился. Ты сказал, что вопрос проблемного дома решен. Но если все так, как написано тут… Это не решение проблемы, Корней. Если все так – ты ее создал.

– Правда здесь не все. Только часть. Сделка была проведена с проблемами. Дарение части одной из совладелиц – фиктивное. Основания оспаривать есть. Но делать этого владельцы не будут.

Высоцкий произнес спокойно, вернул листы на стол начальника. Тот кивнул, подтянул анонимку к себе, снова пробежался по ней взглядом…

– Откуда такая уверенность? – Самарский спросил тоже вроде как спокойно, но… Взгляд был достаточно жестким. Как и тон.

– Я достаточно хорошо знаю этих людей…

– Особенно внучку собственницы, да?

И если Корней хотел бы просто обойти стороной «личную» часть анонимки, то Самарский резко вспомнил именно о ней.

– Ты зачем ее сюда притащил, Корней? У тебя мозги поплыли, или как?

– Она не навредит ни вам, ни фирме, Ярослав Анатольевич. Ланцовы – безобидны.

– Ты сейчас серьезно, да? Значит, по их мнению, из-за нас они потеряли дом. Они знают, что сделка была проведена с проблемами. Они знают, что это произошло по нашей вине. Точнее по твоей. Потому что это ты был ответственен за то, чтобы все прошло нормально. Ты спишь с ней, как я понимаю. И при этом считаешь, что как только что-то пойдет не так… Здесь или у тебя в спальне… То это не аукнется моей фирме?

Самарский не кричал, не позволял голосу выйти из-под контроля, но делал акценты достаточно выразительно, чтобы даже тупому стало понятно – он дико зол. Настолько, что готов говорить совсем начистоту.

– Я несу ответственность за то…

И Корней тоже чувствовал злость. На идиота-Вадима, который решил подосрать именно сегодня. Сидел где-то, не высовывался, а здесь – здравствуйте. На тупую помощницу из приемной. На ту старую ситуацию, которая, Самарский прав, до сих пор не решена на все сто. Потому что это он уверен на все сто в Ланцовых. А остальные-то с чего вдруг должны быть уверены? Да и есть же Анфиса. Чертова Анфиса.

– Ты за все несешь ответственность, Корней. За все. Я не буду сносить высотку. Ты понимаешь, надеюсь…

– Никому ничего не придется сносить. Ланцовы не подадут в суд.

– Уверенность такая откуда? Это штанга, Корней. А ты еще и скрыл…

– Потому что решил.

– Так давай поговорим о том, как решил. Ты спишь с этой малой? – Самарский спросил, глядя Корнею глаза, кивнув при этом на дверь. Будто делая отсылку к состоявшемуся когда-то разговору. Будто имея право задавать такие вопросы…

– Это не ваше дело, Ярослав Анатольевич.

– Это было бы не мое дело, если бы не угрожало моему бизнесу. Я дорожу репутацией. Мне казалось, ты тоже дорожишь. Своей. И моей. Но пока что выходит так, что из-за твоих действий обе репутации под угрозой. Или ты будешь ее рядом держать, пока исковая давность не кончится? И я, соответственно, тоже должен? Зачем ты это все сделал, Корней? Просто объясни мне… Блять.

Видно было, что Самарский до последнего пытался сдерживать злость. Но не смог. Выплюнул ругательство завершающим аккордом, откинулся в кресле, запрокинул голову, опуская на лоб сложенные в замок пальцы.

– Я уволил человека, который стал причиной проблем. Сами проблемы мы решили полюбовно. Ланцовы не пойдут в суд. Потому что… Они не пойдут. А даже если пошли бы – проиграли. Не мне вам это рассказывать. Почему Анна в ССК – потому что она устроила Ольшанского. Я попросил о ее стажировке еще до того, как все произошло. Наши личные отношения – это не та тема, которую я хотел бы обсуждать…

– А я, по-твоему, хотел бы? – Самарский снова не выдержал. Перебил, положил локти на стол, приблизился к нему же, глядя на собеседника с прищуром. – Мне глубоко плевать, кто с кем крутит интрижки. Хоть с Ольшанским в десна целуйтесь. Я не хочу, чтобы все закончилось так, как оно закончится. Что ты обидишь девочку – она поскачет в суд. Или что сегодня вот это, – он снова взял в руки анонимку, потряс ею, уже не опустил, а бросил назад, – передают мне. А завтра – конкурентам. Сегодня – это мелкая пакость. Чисто вам. Чтобы жизнь медом не казалась. А если это действительно станет моей проблемой? На тебя надеяться? Или на девочку? Или свечку в церкви поставить, чтобы у вас все сложилось?

– Я несу ответственность за этот проект, Ярослав Анатольевич. Перед вами. И за Ланцовых тоже несу.

– Несешь. Полную ответственность, Корней. Своей головой. И должностью. Теперь только так.

Два мужских взгляда встретились. Самарский смотрел так, что сомнений никаких – не шутит. И не преувеличивает. Высоцкий – понимает, принимает, кивает не потому, что нужно кивнуть, а потому что готов нести. Головой. И должностью. А еще репутацией. Той самой, которую так ценит.

– И мой тебе совет… Не ставь вопрос в зависимость от личного… Я не знаю, что там за Ланцовы… И не хочу знать. Просто хочу, чтобы из-за них у меня не было проблем. Но если…

Самарский сделал паузу, продолжая смотреть на Корнея. И сам злился, и по нему видел то же состояние. Желваки гуляли по скулам. Дышал ровно.

– Если эта малая начнет меня шантажировать…

– Пока вас шантажирует только ваша ассистентка. Ярослав Анатольевич. Тоже малая. Не заметили?

– Это не она дала в штангу, Корней. Это сделал ты. И хорошо, что она это передала. Теперь хоть сюрпризом не будет, когда… – хотел сказать что-то резкое. Опять. Но сдержался. Дал себе несколько секунд, чтобы обдумать слова, повернул голову в сторону, посмотрел в окно… Потом снова на Корнея. – Когда я был таким, как ты. Немного младше. Я натворил много дурного. За многое мне до сих пор стыдно. И очень жалко, что я не слушал окружающих меня умных людей. Тех, кто старше. Чуть-чуть опытней. Тогда мне казалось, что я все делаю правильно, а окружающие просто не понимают… Пер против правил. Логики. Здравого смысла. Думал, что разруливаю, а по факту усугублял. Закончилось все… Плохо. Очень плохо, Корней. И я просто советую тебе…

– Я не просил совета, Ярослав Анатольевич…

Корней знал, что по той самой логике, здравому смыслу, из уважения к правилам… Ему стоило бы дослушать. Стоило бы и прислушаться тоже. Потому что… Самарский не из вредности. И не со зла. Но ему не хотелось. ни слушать. Ни слышать. В свое личное он пускать не собирался.