Текст книги "Я научу тебя любить (СИ)"
Автор книги: Мария Акулова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 33 страниц)
Глава 23
Их объединила новая бессонная ночь, полная слез. Но провели они ее порознь. Первое, что Аня сказала, найдя в себе немного сил – попросила оставить ее одну.
И если в любой другой день, при любых других обстоятельствах Корней настоял бы, но сейчас – не чувствовал права.
Оставил. Снова курил – был слышен запах. Спал ли, Аня не знала. Сама не смогла.
Когда прошли слезы, оставив после себя пустоту, просто лежала на кровати, глядя в потолок. С поразительной сухостью рассуждая о том, как и что будет собирать. Что оставит, что возьмет. Как поблагодарит, чтобы… Оставить в памяти хороший след. Чтобы за ним не тянулась шлейфом вина. Чтобы ему было легче. Хотя бы легче, чем ей.
Встала в пять. Пошла в душ. Долго смотрела на себя в зеркале – серую, использованную, поломанную. Во многом саму виноватую. Волосы уже не мочила. Помоет дома. У бабушки. Что ей скажет – не знала. Скорее всего, ничего. Закроется в комнате и будет рыдать. Может быть когда-то потом… Когда станет легче. Просто в общих чертах…
Решила его проучить. Получила… По заслугам, наверное. Его размышления ведь действительно логичны. И ей действительно не стоит затыкать все дыры любовью.
Пусть будут… Просто дырами. Пусть через них просачивается. Никому не нужная нежность. Отвергнутая всеми любовь.
Он оказался прав, давая им несколько месяцев. Это действительно было ярко. Не очень долго. Он сдался. Она… Не возненавидит, тут ошибся. И именно из-за этого, может, не переживет. Но это будет чуть позже, а пока надо собраться.
Тихонечко. Только то, что принесла когда-то с собой. Не из гордости. Просто, чтобы боли чуть меньше. И воспоминаний.
Утром слез уже не было. Аня понимала – это временно. Видимо, просто закончились, но будет новый день – и снова подвезут по скидке. А пока надо решать…
Заказать такси, наверное. Часов на восемь. Чтобы по-человечески. Но для этого придется дождаться, когда он встанет. Потому что мобильный остался в спальне.
Поблагодарить. Извиниться. Пообещать, что она не появится в ССК больше. У него не будет повода стыдиться. Соврать, что прощает. Понимает даже. Хотя тут даже врать не придется. Она ведь правда многое понимает. Не все, но многое.
В полвосьмого Аня вышла из комнаты. В гостиной и кухне Корнея не было. Дверь на балкон закрыта. На журнальном столике зажигалка. Сам он, скорее всего, у себя. Не позавтракает, наверное, из-за всего этого… И вчера ведь не ел толком. Из-за этой ругани. Из-за того, что на корпоративе злился…
Подошла к холодильнику, открыла… Достала яйца, бекон, масло, включила одну из конфорок на варочной панели, поставила сковороду, проверила жар ладонью…
Подумала, что вот бы прижать к тефлону… Руке будет адски больно, а от сердца это отвлечет?
Вздохнула, мотнула головой, заставила себя опомниться, мыслить трезво, здраво, разумно. Вытекает любовь через дыры – ну и пусть. Пусть льется. Ей так тоже будет лучше. Меньше в ней любви – меньше ей проблем. Всем так будет лучше… Пол впитает.
– Привет.
Услышала за спиной. Оглянулась. Увидела Корнея. Хмурого. Будто осунувшегося. Взъерошенного. Небритого. С покрытой красной сеточкой белками. Тоже не спал, значит.
– Доброе утро.
Ответить «привет» язык не повернулся. Её будто отбросило. В то время, когда «на вы» и без преувеличения шепотом. Когда боялась громко дышать. Когда ходила на цыпочках…
Быстро опустила взгляд, вернулась к своему занятию. Поддела лопаткой, положила на тарелку, взяла вилку…
Поставила там, где он обычно сидит…
– Ты плохо ел вчера. Я подумала…
Ответила на незаданный вопрос в глазах. В которые смотреть долго не могла – больно. Снова развернулась. На сей раз уже к кофемашине. Сделала его любимый. Поставила. Отошла к кухонному гарнитуру, вжалась ягодицами в столешницу, глядя на мойку и вспоминая… Их первый не случившийся раз, ее неуклюжие заигрывания, попытки обольстить… Резко отвернулась, снова закрывая глаза, жмурясь, вдыхая через нос, глубоко… Медленно выдыхая…
Зная, что он не ест – держит вилку в руках, смотрит на нее. Зачем-то…
– Позавтракай со мной, пожалуйста. – Обращается. Смотрит впервые именно на нее вот так, а может и в принципе за все тридцать три года, словно от ее ответа зависит жизнь.
И Аня не может отказать. Пусть знает, что в горло не полезет кусок, кивает, кладет на тарелку яйцо, получившееся хуже, ставит напротив, садится…
Они молча колупают. Смотрят вниз. Просто существуют в новой реальности, где между ними снова стена. Пробивает высотку от верхних шаров атмосферы до земного ядра, проходит посреди его кухни. Разрезает стол. Отрезает связь.
– Я такси закажу. Мне помогать не надо. Не волнуйся. И я заявление по собственному желанию напишу… В понедельник. Я думаю, никто против не будет. Все же поняли, что… А после каникул о чем-то другом заговорят… Мало ли поводов…
Попыталась улыбнуться, посмотрела, будто он мог не заметить новые слезы. А ведь казалось, что сегодня уже без них. Высохли.
– Ань… – Отложил вилку, обратился… – Не руби, пожалуйста.
Сказал, уперся руками в столешницу, увидел, как у Ани увеличиваются глаза, она боится… И руки дрожат – металл вилки громко бьется о тарелку, пока она не соображает, в чем проблема, пока не откладывает…
– Я не подхожу. Не бойся. Я не знаю, что могу сделать, чтобы ты меня простила за ночь. Но мне страшно.
– Не бойся. Все нормально. Я поняла.
– Ань…
– Мне лучше уехать… – он окликнул, Аня мотнула головой. Вздохнула, почувствовала, что на глазах пелена слез. Открыла рот, делая два коротких вдоха, взмахивая руками, поднимая взгляд… – Мне правда лучше уехать. Ты много правды сказал. Мне нечего ответить. Пожалуйста. Позволь. Я не смогу. Я правда не смогу. Это слишком для меня. Я тебя боюсь. – Закончила, хмурясь, чувствуя собственную дрожь… В плечах, в коленях, в пальцах… Смотря в глаза, зная, что он понимает, о чем она. – Хотя бы на время. Пожалуйста. Давай сделаем вид, что это на время. Ты немного остынешь, поймешь, что я тебе не нужна. Такая…
– Ань…
– А я… – слова приходилось выдавливать из себя. И это почему-то внезапно рассмешило. Смех прорвался сквозь слезы. – Черт… Как сложно-то… Я тебя боюсь, Корней. Я не хочу находиться с тобой рядом. Я не могу находиться. Мы друг друга уничтожаем. Слишком сильно любим. Так нельзя.
Ей очень нужно было, чтобы он просто кивнул. Кивнул и отпустил. Только вот…
Он встал, обошел стол, чувствуя ее дрожь, настоял на том, чтобы развернулась…
Уперся руками в стол, отрезая выходы. Стоял, смотрел, бегал глазами по лицу… Что-то пытался найти будто… Пытался и не мог…
Ане стало еще больней, потому что… Она почувствовала то, что чувствует он. Отчаянное понимание. Безнадежности. Конца.
Снова попыталась улыбнуться. Снова попыталась успокоить дрожь. Попыталась найти те слова, которые нужны сейчас ему. Хотя бы ему сейчас помогут.
– Ты не виноват. Просто… Самые любимые делают больнее всего. Ты в этом не виноват. Я же сама… Этого хотела, получается…
Сказала, смотрела на него, будто бы не способного воспринять, переварить, осмыслить…
– Я пытаюсь понять, что мне сделать. И не могу, Аня. Помоги мне. Я понимаю, что что я ни купи, что ни скажи, что ни пообещай… Ты же не сможешь больше…
– Нужно время… – Аня говорила то, во что сама не верила. Но сейчас это было не важно. Важно, чтобы поверил он. Да только… Он снова смотрит в лицо… Бегает взглядом… Будто в панике…
– Поехали в Рим. Вдвоем. На неделю. Там никого не будет. Только мы. Я не трону тебя пальцем. Пока не позволишь – не трону. Буду другом. Просто рядом. Мне этого будет достаточно. Я не могу без тебя. Мне надо, чтобы ты меня простила. Мне надо, чтобы мы разобрались. Очень надо.
Говорит, цепляясь за то, что ее губы почему-то вздрагивают улыбкой. Видно, что он не чувствует закономерности. Почему именно сейчас. Почему именно улыбка. Видно, что он ее не чувствует. И снова бежит к глазам. И снова паника.
– Нет. Я собиралась встречать Новый год с бабушкой. Обещала. Ты хотел поехать домой. В Днепр. Мы же говорили уже… – Аня пытается вернуть в реальность. Туда, где он привык жить. Туда, где жил до нее. Туда, где ориентируется. Только вот… Он туда больше не хочет.
– Да в задницу Днепр, Аня. В задницу. Пожалуйста. Я дурею. Я делаю глупости. Я убиваю – себя и тебя. Я боюсь тебя потерять. Что уже потерял боюсь. Ты будто сквозь пальцы проскальзываешь. Вот сейчас… Сидишь… Смотришь… А я тебя не чувствую. Это страшно… – Корней говорил, скользя взглядом по лицу, но не выдержал, зажмурился, опуская тяжелую голову на плечо. Не мог не ощущать, что Аня дрожит. И как дыхание участилось тоже не ощущать не мог. И что всхлипнула… Вжался сильней. Лбом в плечо. Пальцами в столешницу… – Ань… Я люблю тебя. Мы все испортили. Я все испортил. Это слишком больно, я знаю. Но я люблю тебя. Я не знаю, что мне делать. Не знаю. Ты ответственна за чувства, Аня. Скажи. Как нам спастись? Мы можем спастись?
Они молчали. Они не знали. Им было больно. Они в безысходности.
Он обошел стол, но стена пришла с ним. Обтекла силуэты. Разделила. Не пустила.
Аня слышала шумное мужское дыхание. Чувствовала сумасшедшее сердцебиение, пульсирующее венкой на виске. Он никогда не был слабым. Никогда не был так близок к тому, чтобы оказаться уничтоженным. Собой же. Он не зря так долго и упорно ограждался от нее. Потому что там, на глубине, под коркой… Очень много отчаянной страсти. Бездонной любви. Бескрайней жестокости. Таким, как он, любить действительно опасно.
Таких, как он, любить страшно. Потому что стены, которые возводят они – не разбить ни кулаками, ни лбом. Никак не разбить. Только… Позволить просочиться любви в поры… В дыры, которые есть везде…
А из нее ведь не успела вытечь вся…
– Не пускай меня, пожалуйста… – дрожащие девичьи руки обняли шею, сжали с силой, дрожащее же тело стало еще ближе, а всхлипы громче. – Пожалуйста, не пускай… Я не хочу сквозь пальцы…
Ей было очень больно, но она его прощала.
* * *
– Алина, скажи мне честно…
– Что, детка?
Девушки сидели в одном из кафе городского центра. Ради приличия заказали каждая по кофе, но жадно не набрасывались. Тянули неспешно через соломинки, смотрели друг на друга… Обходили тему, которая… Обе ведь понимали, зачем встретились. Почему именно сегодня. В обед, на следующий день.
Но как-то сходу в лоб… Аня не могла.
Сначала на общие темы. Сначала так, будто вечернего инцидента не было. Да только ей надо было знать, как это выглядело со стороны. Поэтому тянуть до бесконечности было бессмысленно.
Аня оторвала взгляд от окна, за которым украшенный бликующими гирляндами ЦУМ, перевела на Алину… Которой будто бы уже неловко…
– Это правда выглядело ужасно? – Аня спросила, осознавая, что готова услышать «да». И даже не скривилась, когда подруга кивнула, опуская взгляд на блюдце с конфетой, ведя по каемке пальцем, улыбаясь неловко, извинительно будто…
– Так нельзя себя вести, детка. Если любишь человека – нельзя. Ни в коем случае нельзя. Он… Он тебе что-то сказал?
Посмотрела в Анины глаза, продолжая улыбаться мягко. Видно было, что попытайся Аня пресечь – настаивать не станет. Не из любопытства спрашивает. А чтобы… Поддержать, узнав, что исход закономерен…
– Сказал, – Аня кивнула, на секунду снова переводя взгляд за окно, а потом на подругу. – Что это было унизительно. Что непозволительно. Что… – Аня вздохнула… – Мы все испортили, Алин. Из-за моих глупых недомолвок. Так… По-идиотски… – Нахмурилась, заново переживая вчерашний вечер, эту ночь, утро…
Корней остался дома. Брал билеты, занимался поездкой. Она… Поняла, что ей нужно поговорить с подругой. Получить честный взгляд со стороны. Убедиться в том, что и сама понимала, конечно же.
– Вы больше не…? – осознавая, что следующим вопросом может сделать слишком больно, Алина не договорила. – Он тебя выгнал?
– Нет. Не выгнал. Мы… – Аня ответила ровно, пожимая плечами. – Мы поговорили. Представляешь, оказывается… Надо было поговорить просто…
Усмехнулась совсем не весело, отпила полуостывший кофе. Посмотрела на немного встревоженную Алину…
– Не переживай за меня. За нас не переживай. Мы… Справимся. Я только не знаю, что мне делать, чтобы… Все же думают теперь, что я с Денисом у него за спиной… Точнее перед глазами даже… Стыд такой…
Аня мотнула головой, чувствуя, как к щекам приливает жар. Жалела о своем поступке немыслимо. Могла бы – отмотала назад время. Все бы поменяла. С самого начала. Просто все. Попросила бы взять с собой в Днепр. Заставила бы себя смириться с тем, что он может не хотеть. Объяснила бы, почему ей важно, чтобы он с ней и с бабушкой. Не артачилась бы на корпоративе. Все бы поменяла. Одно оставила – их общее хрупкое. То, что практически сломали. То, что теперь так сложно будет чинить. Забывать слова. Прощать поступки. Двигаться дальше. Напоминать друг другу, зачем все это.
– Я бы тебе посоветовала что-то, Ань, но и сама не знаю, как поступила бы. Честно… Ты просто не делай так больше, наверное. Если ценишь. А ты же ценишь его, правда? Я как Олесю вспомню, мне даже больно за него…
Алина не хотела колоть, Аня это понимала, но получилось, что в самое сердце… И снова захотелось закрыть глаза, выдохнуть, чувствуя болезненные спазмы, сначала сжавшие грудину, а потом отпускающие. Постепенно. Понемногу. Такие же, как чувствует теперь он, вспоминая, какую боль причинил ей. Они теперь связаны еще и этим. Обоюдно причиненным.
– Ценю. Очень. И люблю. Просто… Это все сомнения. В себе, на самом деле. А получилось, что… Ужасно получилось. Я это понимаю. И он прощать не должен был…
– Но он простил? – Алина перебила, поймала взгляд, снова улыбнулась, дождалась кивка, улыбнулась шире…
– Да. Простил. И я тоже…
– Вот и хорошо. Это главное, Ань. А Денис… Да к черту его. И тех, кто осудить вас рискнет – тоже к черту. Я за тебя, ты знаешь…
Отчаянная уверенность Алины оказалась заразительной. Способной заставить и Аню улыбнуться в ответ. Посмотреть за окно, уже так, потом на Алину…
– Мы вдвоем будем встречать… – сказать зачем-то… Не потому, что добилась, вымучила, получила, а потому что… Это уже новая история. Осознания. Обсуждения. Компромиссов. – В Риме. Он не любит с людьми. Говорит, с детства. А мне неважно. Просто, чтобы с ним… Я бабушке уже сказала. Она не против. Мне теперь подарок нужно выбрать, наверное…
– Что ты хочешь подарить? – Алина подхватила, будто даже радуясь, что с самым сложным они закончили и теперь можно выдохнуть. Смотрела на розовеющую Аню, чуть склонив голову, чувствовала, что будто у самой отлегло… Очень боялась за них.
– Не знаю, подумаю немного. Завтра сходишь со мной? – Аня пожала плечами, посмотрела в глаза подруги, улыбнулась – снова не то, чтобы больно смело, но искренне. Дождалась кивка в ответ, потом почувствовала вибрацию на столе, опустила взгляд…
«Тебя забрать?»
Заставившее снова закрыть глаза… И снова почувствовать в грудине. Но уже не боль – тепло. Куда более сильное. Не угасающее с секундами, а расползающееся по телу. В каждую клеточку. Сочащееся из пор.
– Пишет? – кивнуть в ответ на вопрос всевидящей Алины. Взять телефон, посмотреть на подругу извинительно… Они ведь почти и не побыли вместе. Парой слов перекинулись, получается… – Соглашайся, Ань. На все соглашайся. Вам надо вдвоем побыть, я понимаю…
«Да. Я свободна.»
* * *
Вечером Аня сидела на диване, следя за тем, как Корней ходит по коридору, заглядывает в спальни. Закрывает-открывает двери. Заходит. Выходит.
Думает о чем-то. Меряет расстояние пальцами. Отходит. Снова смотрит…
Где-то в своем мире.
Аня знала – окликни его сейчас – вздрогнет, обернется, посмотрит хмуро, не понимая даже, что это она. Что она есть. Что она за ним следит…
Без страха, обиды, с интересом просто. Спокойно ожидая, пока сам вспомнит, пока что-то скажет… Или нет…
– Подойди сюда, пожалуйста.
Аня дождалась. Он остановился между дверьми, не оборачивался – просто взмахнул рукой, как бы приглашая. Она подошла, встала рядом. Постаралась повторить его позу – приподнятый подбородок, внимательный взгляд в голую стену, упертые в бока кулаки.
Это было довольно забавно с учетом того, что оба в домашнем. Оба ни разу не деловые. Да еще и выглядят так себе после ночки… Без сомнений, сегодня спать лягут рано. Без сомнений, просто спать. Впереди длинный путь. Впереди много задач. Полноценно разрушительно-строительные работы. Но они справятся…
– Я должна что-то увидеть? – Аня ждала, что Корней заговорит сразу же, когда она окажется рядом. Но он не спешил. Еще с минуту продолжал смотреть в стену. Только после вопроса – на Аню. Серьезно. Без злости.
– Гардеробную хочешь, зайка? Сделать думаю. Здесь обрежу, – показывает куда-то неопределенно на дверь гостевой спальни. – В спальне пробью. Сделаю небольшую. Шкафа мало. Мы при всем желании не влезем. Да и зачем две спальни? Пусть будет комната поменьше. На будущее.
– Ты уверен? – Аня спросила, глядя в глаза беззащитно. Она все понимала. И он все понимал. Это новый шаг. Чтобы некуда было сбегать. И на будущее…
– Уверен, Ань. Делаем? – спросил, дождался, пока кивнет, увидел, что глаза становятся влажными, не сдержался – потянулся рукой, прижал к себе, снова смотрел… На стену, предварительно коснувшись губами макушки. И она тоже смотрела… Туда же. На будущее.
– Я хочу познакомиться с твоими родителями. – Сказала, просто ничего не ожидая, не пытаясь предугадать реакцию. Ждала без замирания сердца. Оно билось, как всегда, ровно. Откажет – так и будет. Значит, еще не время…
– Вернемся из Рима – съездим в Днепр. Я предупрежу.
Но он… Заставил ускакать… Зажмуриться, выдохнуть, обнять его руками поперек туловища. Прижаться тесно-тесно. Почувствовать, что снова больно и тепло. Но они склеят. Все склеят. И никогда больше…
– А может мы бабушку с собой… – сказала тихо, больше шутки ради, а еще чтобы проверить. Она «искала» его предел. Она его нашла. Сейчас же… Хотелось нащупать любимого Корнея. С границами. Чтобы убедиться – случившееся его не сломало. Ее нет. Услышав же:
– Анька… Не перегибай. – Улыбнулась, утыкаясь носом в грудь. Потому что его тоже.
– Прости меня, пожалуйста. За все меня прости. – Сказала искренне уже не в первый раз. Не сомневаясь, что повторит еще миллион. Пока сама себя не простит.
– Все будет хорошо, зайка. Все уже хорошо… – ведь он простил, кажется.
Впрочем, как и она уже простила его.
Глава 24
Середина января.
Аня прохаживала по комнате, не в состоянии успокоить руки, не закусывать губы, не хмуриться… Понимала, что выглядит более чем подозрительно, но… Повод был уважительный. Ей надо было собраться и кое-что сказать Корнею. Который…
Сидел на диване, занимаясь чем-то на ноутбуке.
Сегодня воскресенье. Спортзал уже был, бассейн тоже. А еще был завтрак, обсуждение того, как будет выглядеть обновленная спальня, сколько займет ремонт, как дела, в принципе…
И пусть Аня понимала, что откладывать нельзя, но и начать было сложно. Невзирая на то, что за последнее время она уже решилась на миллион и одну вещь, о которых раньше в жизни не подумала бы.
* * *
Они съездили в Рим. Свой первый совместный Новый год… Проспали.
Их измотала работа, учеба, нервы, стрессы, экстренные сборы в путешествие. Поэтому, попав в номер, завалились спать. А проснулись только на следующее утро. Аня расстроилась, конечно, но ненадолго. Ведь получилось… Что она встретила именно так, как хотела провести – с ним.
Неделя наедине не решила разом все вопросы, но помогла заново сблизиться. Они многое обсудили, многое проговорили.
Корней был жестким, но честным: еще одна подобная выходка и второго шанса уже не будет. Демо-версия отношений с ним окончена. Дальше – все по-настоящему и без скидок на возраст. Он правда хочет, чтобы Аня больше думала, меньше плыла на волнах импульсивности.
Нырять в любовь можно по-разному. Не обязательно плюхаться плашмя, чтобы брызги во все стороны. Можно «заходить» дельфином, рассекая воду острым носом. Это эффективней. Это позволяет оказаться глубже. Дольше задержаться под водой – вместе.
Хочет, чтобы при наличии вопросов – задавала. При несогласии с ответами – настаивала на обсуждении. Если обсуждение ничего не дает – училась принимать. Точно так же, как он будет учиться принимать ее.
Ударом для Ани стало то, что Корней объяснил, зачем ему нужна была эта не случившаяся поездка в Днепр наедине с собой. Он хотел принять важное для двоих решение, находясь вдали от нее. Вырваться на какое-то время из-под влияния их общего помутнения друг другом и обдумать трезво…
Он хотел позвать ее замуж.
Понимал, что для нее это важно. Подождала бы немного, потерпела – получила бы. Не чувствовал сильный внутренний протест, хотя и искренне считал, что до такого вряд ли скоро докатится.
До встречи с Аней был уверен, что может ближе к сорока, когда захочется новых перемен и новых сложностей… Когда проснется инстинкт… Если захочется. Но ее приход в жизнь изменил многое. И это тоже.
Он хотел ее рядом с собой. Он хотел планировать на двоих. Он знал, что романтичной девушке нужно кольцо, нужно признание, нужно новое доказательство серьезности. Не те, которые свойственны и понятны ему, а те, о которых снимают мелодрамы.
И она все получила бы, если не испортила. Сейчас же… Неуместно. Им снова нужно время, чтобы обрести уверенность друг в друге. Чтобы убедиться – они одинаково понимают, в чем состоит их общая работа. Они одинаково готовы браться за нее, засучив рукава.
После Рима был Днепр. По дороге туда Аня нервничала сильнее, чем когда ехали впервые в новую квартиру бабушки. Изводила Высоцкого вопросами. Пугалась, бледнела, брала себя в руки, выдыхала…
Забавляла его таким своим волнением, но не обижалась за это. Сама понимала – в итоге все окажется куда менее феерично-провальным, чем рисовалось в голове.
Так и случилось.
Корней был очень похож внешне на отца, на мать – неуловимыми намеками черт.
Алла Григорьевна – очень аккуратная, миловидная женщина, улыбка которой попала четко застеснявшейся до невозможности Ане в сердце, называет сына Корюшка. Ему это дико не нравится, но он терпит. В ответ же мать сдерживала слишком очевидно неприемлемые для него порывы нежности. Они балансировали. Это было видно. Аня поняла, что этому стоит у мудрой женщины поучиться.
К гостье за весь день Алла обращалась исключительно на вы, что вызвало особый трепет. И, как ни странно, чувство близости. Она не была громкой, заводилой, тем более не пыталась оценить – взглядом, вопросами, намеками, насколько привезенная из Киева «невестка» достойна ее сына. Просто приняла, деликатно о чем-то спрашивала, улыбалась подбадривающе… Смотрела на сына строго, когда он лез, как самой казалось, не к месту, пытался «защитить» Аню. Давала понять – от нее защищать не надо. Вечером, когда сын с отцом говорили о чем-то своем в гостиной, позвала Аню в кухню на «семейные альбомы», показывала, позволяла и себе, и Ане наумиляться вдоволь, говорила честно:
– Не волнуйтесь, Анечка. Я вижу, что вам неловко. Но поверьте, нас можно не бояться. Сыну мы доверяем. И очень рады, что наконец-то…
Аня тоже была очень рада, хоть и провела весь день в состоянии крайнего возбуждения.
Ночью даже заснуть не могла, мешая Корнею. Жеманничать никто не стал, им постелили в одной из спален. Ане, с ее вечной мечтательностью, конечно, хотелось бы, чтобы это была его детская… Погулять по комнате с мальчиковыми обоями, перебрать пальцами корешки детективы, которые он мог почитывать в детстве. Найти старый дневник… Увидеть подвешенный к люстре самолет…
Но всего этого не было. Как только появилась возможность – Корней купил родителям новую большую квартиру. Сделано здесь все было не так, как в его Киевской, вероятно, он все же пытался подстроиться под мать, но гостевую спальню (которая чаще всего служила пристанищем для него) сделал такой же – лаконичной, для кого-то безликой, а для Ани – самой родной.
Переживая заново события дня, она жалась лбом к мужскому плечу, не в состоянии сдержать дрожь в губах. Щекотала дыханием кожу, получала неодобрительный вздохи… Не давала заснуть.
– Они у тебя замечательные, Корней, – в итоге не выдержала, изрекла.
– Я у них тоже. – А услышав ответ, заулыбалась еще сильней. Обняла, вжалась телом, сильней полюбила, кажется. Хотя думала – уже некуда.
– Ко-о-орюшка… – Протянула тихо, ласково, потерлась носом о кожу, не сдержав нежность. Услышала новый тихий вздох. – Как рыбка…
– Прекрати, Аня. Спи. – И приказ, не подлежащий обсуждению.
Утром же, только проснувшись, взяла в руки мобильный и переименовала контакт. Из «Корней Высоцкий» в «Корней» со знаком рыбки. Очень надеясь, что он никогда не увидит это непозволительное безобразие, почему-то так сильно ее тронувшее.
В кого он такой замкнутый, Аня все же не поняла. Видимо, дело не в наследственности. Потому что Владимир Степанович – его отец – был куда более открытым человеком. Они обладали невероятно схожими голосами и даже местами манерами. Когда идут рядом, понятно, что и походка одна на двоих, но… От старшего Высоцкого не веяло холодом. А младший вел себя отстраненно даже с максимально родными.
И Ане снова стало больно… И необъятно тепло… Потому что еще и здесь она поняла, насколько широко он распахнул дверь в свою жизнь для нее. Насколько ради нее он старался. Насколько сильно и незаслуженно она его обидела. Снова хотелось долго извиняться, но он начал раздражаться в ответ на эти ее порывы. Поэтому лучше прекратить. Извиняться. А вот доказывать, что пошел навстречу не зря – до бесконечности.
Становиться идеальной, начинать думать. Хоть изредка.
После возвращения из Днепра не заикаться больше о том, что уйдет из ССК. А понимать, что он хотел бы другого. Заварила кашу? Бери ложку и расхлебывай. Учись. Наконец-то учись. Защищать себя и не только себя.
И если с «защищать себя» у Ани всегда были проблемы, то ради Корнея она действительно училась.
Впервые заходить снова в офис было страшно и стыдно. Но он делал это так, будто ничего не произошло. Не шарахался от нее. Не просил встать на кухне на стул и публично извиниться. Ни о чем не просил.
Просто, как всегда, ехали в лифте. Аня кусала губы, Корней смотрел в телефон. На нужном этаже он придержал ее сзади, подталкивая к двери, Аня послушно сделала шаг, вздыхая.
Вышли вместе. Не он немного сзади, а вместе. Он снова крейсер. Она… Уже не лодочка. Хотя бы яхта. С «Высоцким» выражением на лице. С «Высоцкой» осанкой. С осознанием – больше ни словом, ни действием, ни взглядом не имеет право поставить ни свое, ни его имя под удар. Он это не озвучивал, но это было понятно без слов.
Разошлись опять у кабинета. Кивнув друг другу. Он подмигнул, Анины губы дрогнули в улыбке. Первый совместный проход был оценен им на отлично.
Дальше же… Надо было становиться смелой. Не тушеваться. Не стыдиться. Не бросаться кому-то что-то объяснять и доказывать. Только собственным поведением – достойным – менять мнение о себе. Никого не касается, что происходит между ней и Корнеем. Никого не касается, как ее поведение на корпоративе повлияло на их отношения. Никого ничего не касается. Отношения теперь – под их общей коркой. Ледяной. Непрошибаемой. Все тылы должны быть прикрыты.
Аня долго не могла разобраться с тем, как вести себя с Денисом. Чего ждет от нее Корней. Спрашивать не рискнула бы. Но хотела, чтобы не было ни единого повода усомниться.
Игнорировала, пока однажды не попала в западню. Шла по коридору, задумалась, почувствовала хват на локте, подняла взгляд…
– Ты потеряла ко мне интерес? – он улыбался криво, бегая глазами по лицу. Она почувствовала, что ускоряется сердечный ритм, сглотнула… Собралась.
– Я никогда не испытывала к тебе интерес. Я поступила ужасно. Ты тоже. Не подходи ко мне, пожалуйста, больше никогда.
– А если подойду? – Аня говорила ровно и честно. Без агрессии, но с уверенностью в каждом своем слове. Дениса же, кажется, эта ее серьезность позабавила. Он склонил голову, уточнил, глядя на нее внимательней.
– Получишь по лицу. И жалобу за домогательства. – И вместе того, чтобы стушеваться, засомневаться, вспомнить о том, что люди не виноваты… Аня произнесла, не сомневаясь в том, что так и будет. Обозначать границы допустимого с ним надо было раньше. Теперь это было очевидно. Она сама допустила то, что в данный момент парень относится к ее словам легкомысленно – уже ведь получал когда-то отказ, а потом… Но на сей раз никаких «а потом» быть не могло. И если придется действовать решительно – она сможет. – Отпусти руку. – Аня опустила взгляд, смотрела на локоть, сжатый его пальцами…
Ждала.
Денис же будто бы мешкал. Думал… Но не рискнул. Отпустил, поднял руки, в ответ на ее кивок и:
– Спасибо.
Снова усмехнулся.
– Раньше ты мне нравилась больше… – Зачем-то уточнил. Возможно, желая посеять новые сомнения, но на сей раз – без шансов.
– А ты мне никогда не нравился. Хорошего дня.
Потому что Аня не стушевалась. Обошла, слыша стук каблуков и собственного сердца, шла по коридору, почему-то ощущая подъем… Она учится… У нее получается… Увидев за поворотом подходившего к одной из переговорок Высоцкого, не сдержала улыбку. В ответ на приподнятую бровь мотнула головой… Проходя мимо позволила себе скользнуть своим указательным по костяшкам его пальцев, получить новый взгляд с сомнением, когда прошла, а он повернул голову вслед за ней…
– Все нормально?
Услышать вопрос, улыбнуться шире, кивнуть уверенней, шепнуть:
– Да. Все хорошо. – Удовлетворив любопытство и успокоив, а потом снова разойтись… Осознавая, что просто взгляд на него отзывается куда сильней, чем все на свете слова и действия любого другого человека.
Как-то раз, набравшись смелости, Аня спросила, сказали ли ему что-то люди, мнение которых для него важно, относительно ее поведения на корпоративе. Имела в виду, конечно, «старших коллег», за стол с которыми она идти, как его спутница, отказалась.
Корней не стал углубляться, просто пожал плечами. Потом хмыкнул, посмотрел лукаво, провел по бровям, произнес: «Самарский намекнул, что тебе бы гитару еще… И можно было без аниматоров»…
Заставив Аню покраснеть до корней волос, а сам же почему-то рассмеялся, услышав ее: «божечки, стыдно-то как…». Успокаивать и переубеждать не пытался. Стыдно. И это хорошо. Хуже было бы, если не поняла, как вляпала – и себя, и его.
Кроме стремления справиться с последствиями своих действий на работе, Аня всерьез взялась и за просьбы Высоцкого, которые легкомысленно откладывала.
Он просил не затягивать с поиском бизнес-школ и магистерок. Она посвятила этому много времени и сил.
Отправила таблицей. Он похвалил… Но не посмотрел.
Отправила еще раз. Сказал, что помнит… И снова забыл.
Отправила в третий раз. Получила в ответ: «Точно, сегодня обязательно…». И замотался.
