Текст книги "Целуй и танцуй: в поисках любви в Буэнос-Айресе"

Автор книги: Марина Палмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Есть один плюс в подобных переживаниях: у вас по крайней мере появляется стимул больше читать. И нет лучшего способа пожалеть себя, чем полежать с книгой в руке. Я провела весь день, изучая «Утешение философией» Алена де Боттона. Согласна, не лучший выбор: автор состоит у меня в списке под названием «Мужчины, которые меня отвергли». Однажды я написала ему восторженное письмо, но он так и не ответил, мерзавец. И бесполезно уверять, что издатели не передают письма знаменитостям. Я не куплюсь на такую чушь.

В любом случае я решила дать Алену второй шанс. Однажды он уже разбил мое сердце, теперь пришла пора, черт возьми, помочь мне склеить его. Должна сказать, глава про Шопенгауэра меня слегка обнадежила. Если верить Боттону (какое все-таки дурацкое имя), Шопенгауэр утверждает, и это вполне естественно, что человек оказывается на грани самоубийства, даже когда терпят крах самые скоротечные романы. Причина в том, что мы подсознательно выбираем отца (мать) для своего потомства, черты которого должны дополнять ваши. Тело тогда готовится к предстоящей работе. А если механизм машины уже заработал, не так-то легко дать задний ход.

Интересно, как бы выглядел наш ребенок? А что, если у него были бы его темные кудрявые волосы и мои зеленые глаза?

Я сейчас перережу себе вены. Проклятый Шопенгауэр!

Теперь, пожалуй, стоит обратиться за помощью к другому философу. Ницше уж точно сможет меня спасти. Ничто не приободрит меня лучше, нежели напоминание о том, что страдания мои являются лишь очередным испытанием, через которые сверхчеловек должен проходить время от времени, чтобы проявить себя как высшее существо, какими мы и являемся.

Понимаю, может создаться впечатление, что на самом деле сердце мое вовсе не разбито. Я не пережила никакой тяжелой утраты, а страдаю не от чего иного, как от обычного удара по самолюбию. Но хоть разбитое сердце и считается более тяжким состоянием, чем удар по самолюбию, я бы выбрала разбитое сердце – это все же, можно сказать, ампутация, а второе можно сравнить со смертью. Медленная агония, которая съедает вас подобно мышам из «Лондонских темниц».

О Боже. Полагаю, мне нужно поискать утешение в чем-то другом, ибо философы Алена не приносят мне пользы. Итак…

1. У меня теперь на одну причину меньше, почему я не должна спать с Хавьером.

2…

Ну, полагаю, одного пункта вполне достаточно.

15 мая 2000 года

Мы с Валерией и Моникой сидели в «Алмагро», когда вошли Хорхе, Панчо и Хавьер. Видимо, в тот момент мое лицо приобрело красный, затем пурпурный оттенок, прежде чем стать не слишком приятного зеленого цвета, поскольку обе девушки заметили неладное и поинтересовались, что случилось. Я указала на Хорхе, и подружки сочувственно пробормотали что-то в ответ. Сочувствующими восклицаниями они дали понять, что прекрасно понимают меня. Как ужасно повстречать бывшего на милонге! Конечно, я не раскрыла им настоящей причины, почему я рассталась с Хорхе. Официальная версия: «Он боится начинать серьезные отношения, потому что уезжает в Европу, приблизительно на месяц». Думаю, им не обязательно знать, насколько их подруга неразборчива в связях.

Не то чтобы я считала себя неразборчивой, но, очевидно, многие осмелятся со мной не согласиться. В первую очередь Хорхе и Панчо, которые сразу же решили, что правильнее всего – игнорировать меня. Судя по их поведению, можно было подумать, что они целомудренные девушки, которых изнасиловал старый развращенный сатир (я.) Как будто бы я принудила их к чему-то непристойному – у реки, в ту самую ночь. Но ведь участников было трое. И, насколько я помню, создавалось впечатление, будто они получают не меньшее удовольствие.

Я все еще злилась на лицемеров Хорхе и Панчо, когда Хавьер подал мне знак, что хотел бы потанцевать. Хоть один из тройняшек оказался мужчиной!

Встав, я вышла к нему. Меня охватила жажда мести. Хотелось помучить этого Хорхе. У меня не осталось ни малейших сомнений, что я могу рассчитывать на Хавьера – он добровольно станет орудием моей мести.

Я оказалась права. Хавьер, судя по всему, расстроился, что пропустил веселье, и твердо решил во что бы то ни стало получить то, что ему причиталось. Другими словами, он еще больше обнаглел. Те непристойности, которые он шептал мне на ухо во время танца, были настолько непристойными, что я не могу заставить себя повторить их. Даже на пустой желудок. Но в тот самый момент я ничуть не возражала. Вообще-то мне даже понравилось выслушивать все эти подробности относительно того, что он надеется сотворить со мной позднее. Это показалось мне многообещающим.

Секунду назад он упоенно изливал на меня неиссякающий поток пикантных подробностей – и вдруг перечисление смелых сексуальных экспериментов прекратилось. Хорхе оборвал себя на полуслове во время описания одной из наиболее изобретательных фантазий. Черт возьми! Ну… ну же! Как ты станешь приставать ко мне? Я открыла глаза, желая узнать, в чем дело, почему он замолчал. Перед нами стояла Ромина.

– Ты ни словом не намекнул мне о возвращении твоей девушки, – прошипела я, даже не пытаясь скрыть досаду.

– Я забыл, – простонал он. В его голосе звучало разочарование, что слегка уменьшило тяжесть моих собственных переживаний. Но мне по-прежнему хотелось придушить его.

Мы закончили танцевать танду в молчании. После я подошла к Ромине и сказала – так тепло, насколько мне это удалось: «Добро пожаловать!», хотя такое приветствие не вполне точно отражало мои чувства. Хавьер, для которого пребывание с нами двоими было невыносимым, сбежал, пока я выражала его партнерше соболезнования. Похороны ее отца прошли только в субботу, она была чрезвычайно печальна и чувств своих не скрывала.

Позднее, умывшись холодной водой с мылом, я решила, что все правильно. Ведь если бы Ромина не появилась вовремя, у меня не было бы возможности почувствовать себя столь уверенной в том, что я сделала все как надо. Однако я предпочитала не заглядывать в себя так глубоко. Вместо этого я принялась размышлять о том, что мне до смерти надоело совершать разумные поступки.

20 мая 2000 года

Я только что станцевала «тандус ужасус» с человеком, которого предпочла бы забыть – и ради него, и ради себя. После этого испытания я решила: слишком много щедрости для одного вечера, – и собиралась оставаться на месте, пока меня не пригласит кто-то достойный. И больше никакой ерунды вроде «вести себя мило и любезно», сказала я себе.

Следует стать наконец более разборчивой! И не рисковать столь опрометчиво.

И едва я приняла такое решение, какой-то мужчина, которого я никогда прежде не видела, оказался передо мной и протянул мне руку, ничуть не сомневаясь, что я приму приглашение! Мне потребовалось собрать в кулак всю свою волю и противостоять этой беспримерной дерзости. Я едва заметно качнула головой в знак протеста и уставилась в пространство рядом с ним.

Ему следовало вести себя более осмотрительно. Он не должен был оказываться в ситуации, в которой так легко получить отказ. И не моя вина, что он не уважает правила, мысленно оправдывалась я.

– Ну, как угодно. Больше я не намерен приглашать вас, – прошептал незнакомец.

Я подняла бровь, будто собиралась ответить: «Ой-ой-ой, сейчас разрыдаюсь от горя».

И несколькими секундами позже, наблюдая, как он скользит по танцполу с какой-то девушкой (которая, судя по всему, чувствовала себя восхитительно), я в самом деле чуть не расплакалась. Я подошла к Валерии, сидящей за столиком с Изекьелем (наверное, самым уродливым парнем на свете, что весьма печально, ибо он – в такой же степени – потрясающий танцор), и поинтересовалась, кто это. Это Диего, сказала Валерия. По выходным он преподает танго, по будним дням подрабатывает доктором.

Теперь, когда мне удалось рассмотреть его, я заметила, что он молод (для разнообразия – не слишком) и красив, сложения и роста – правильного. Один из тех случаев, где я должна была бы оставить свою гордость и забыть об унижении!

– Ты такой чудесный! Я совершила громадную ошибку. Ты когда-нибудь простишь меня? – твердила я себе под нос, пока мои губы не потрескались. Но Диего смотрел куда-то мимо меня. Сквозь меня! Разумеется, таким образом он давал мне понять, что намерен и впредь игнорировать меня. А если вы считаете, что у слонов долгая память, видимо, вы просто не встречали оскорбленных танцоров танго.

29 мая 2000 года

Его не зря называют «Гато» [63]63
  Gato – кот; в переносном смысле – вор, ловкач, хитрец (исп.).


[Закрыть]– он не ходит, а скорее крадется. Никогда не забуду, как впервые увидела его в «Кафедрале». Потрясающее сочетание силы и грациозности! В сравнении с ним даже кошка кажется неуклюжей. Он будто излучал свет, так что пространство вокруг него словно погружалось во мрак. С того момента как я его увидела, начала молить Бога: пусть Гато пригласит меня танцевать. Когда Господь остался глух к моим мольбам, я попросила вмешаться Валерию. И ее помощь сотворила то чудо, которого я так ждала.

Гато, возможно, и двигался будто кот, но отнюдь не походил на вышеупомянутое животное. В его внешности не было абсолютно ничего кошачьего. Если бы он жил в зеленом лесу, то скорее мог бы быть невероятных размеров. Мне кажется даже – столь массивное телосложение осталось у него еще с тех незапамятных времен, когда человеку приходилось бороться за существование. Гато не живет в зеленом лесу, зато сам он – всех цветов радуги. Его тело покрыто татуировкой самых причудливых форм и размеров. На левом бицепсе у него сердце. И надпись – «мама». Если это доказательство того, что он настоящий тангеро, то уж не знаю, что сей факт означает.

Несмотря на то что Гато не так давно участвовал в одном из ведущих шоу, «Танго для двоих», я никогда не воспринимала его как потенциального партнера. Возможно, я извелась по партнеру, но не настолько, чтобы проводить по восемь часов в день с разноцветным медведем, влюбленным в собственную мать. Нет уж, увольте. Однако не поймите меня превратно – мне очень нравится танцевать с ним, и я использую любую возможность, какая только представляется на милонге. Например, прошлой ночью.

Я наслаждалась ощущением его мягких вельветовых лапок на своей спине, как вдруг обнаружила, что эти мягкие вельветовые лапки двигаются намного более интенсивно, нежели обычно. Сначала я подумала, что он вздумал немного пофлиртовать со мной, как вдруг поняла, что он не гладит меня, а подает за моей спиной какие-то знаки. Я ужаснулась про себя. Уж не знаю, что и кому он там сигнализировал, однако чувствовала: он действительно бешено жестикулирует, несколько раз подряд выводя меня в задние очос.

– Извини, querida [64]64
  Милашка, любимая (исп.).


[Закрыть], мне придется уйти! Надо срочно уладить кое-какие дела, – торопливо проговорил он, и в его голосе, грубом от виски и сигарет, проскользнула досада. И он бросил меня посредине танца! Оставил одну, в центре зала. Это было самое ужасное, что только могло произойти со мной в жизни – я не преувеличиваю! Надо ли говорить, что моя самооценка разбилась вдребезги, разлетелась на тысячи мелких осколков, и я поплелась обратно к столику. Его бокал все еще стоял на столе. Надо же… Обычно он тут же опрокидывает стаканчик, едва выпускает партнершу из объятий.

В отличие от Гато я никогда не пью во время танцев – спиртное нарушает координацию. Однако вчера я сделала исключение из правил. Моя нервная система требовала подкрепления, и крепкий напиток был тем, что мне надо: я решила допить виски мерзавца. Итак, я сидела и размышляла, мысленно прокручивая в голове полтора станцованных танго, кадр за кадром, движение за движением, позу за позой, отмечая недостатки и оплошности, словно мамаша шимпанзе, выискивающая у детеныша блох. Да, этот знаменательный день я запомню надолго! Мне удалось найти множество ошибок и неточностей в позе, движении ног, умении держать ось, распределять вес. Словом, моя манера танцевать прямо-таки кишела блохами. Если подумать, то просто удивительно, почему он не бросил меня раньше. Мне хотелось лишь одного: исчезнуть с места моего позора. Однако виски я все же допила.

Уже собравшись уходить, я увидела, что ко мне спешит Моника.

– Ты уже слышала?

– Нет, – ответила я угрюмо. Не важно, о чем она собирается мне сказать. Я ничего не хочу слышать!

– Копы обыскивают место на предмет наркотиков. И не разрешают никому ни входить, ни выходить.

– Да? И нашли что-нибудь? – спросила я, снова садясь и сбрасывая туфли. Я не вполне осознала смысл ее слов – алкоголь все же подействовал на меня. У меня не только нарушилась координация движений, но я стала туго соображать.

– Конечно, нет, они никогда ничего не находят! – усмехнулась она.

Я оглядела помещение, отыскивая взглядом Гато. Никаких признаков его присутствия. Дин-дон! Внезапно мне вспомнились кое-какие слухи. Поговаривали, что он один из главных наркодельцов. Как ни прискорбно это признать, но я нахожу эти слухи вполне достоверными.

И, должно быть, пока я тут старательно напивалась, он избавлялся от товара в каком-то из подсобных помещений. Уф! От этой мысли по моему телу разлилось тепло, поплыла голова. Или это виски? Как бы то ни было – ура. Меня бросили вовсе не из-за блох! Я быстро всунула ноги в туфли и остаток ночи протанцевала. С Изекьелем, Пабло, Пупи, Фабрицио, Эрнесто, Гильермо… и еще многими, многими, многими…

18 июня 2000 года

Когда мама сообщила, что собирается приехать в гости, я отчасти забеспокоилась. Ладно, если точнее – я пришла в ужас. Она не была моей поддержкой номер один, когда речь заходила о танго. И я понимала: мне придется надеть свои самые бравые доспехи, дабы отразить атаку ее панического страха (что я останусь старой девой), к которому примешивается и мой собственный (в отношении девы.) Но, вот чудо, вместо врага я обрела союзника. Я почувствовала – что-то изменилось. И случилось это в прошлое воскресенье, в «Глориэте».

В тот вечер в клубе как раз оказался Диего. Как же я ошибалась на его счет! Никакой он не слон. Ну или – слон, страдающий амнезией. После того как я, словно идиотка, почти целый месяц подпирала стенку в уголке, он наконец счел возможным простить меня. Полагаю, он пожалел девушку, проявляющую столь искренние признаки раскаяния: девушка эта (я) глядела на него печальными глазами брошенного щенка. Он удовлетворился тем, что все-таки преподал мне урок, и тем, что его урок был правильно воспринят и усвоен.

Он подошел ко мне, когда я стояла у самых перил, и без единого слова протянул мне руку тем же жестом, что и в первый раз, стерев таким образом из нашей общей памяти инцидент.

И… Он был просто великолепен! Я тоже благодаря ему! Как же ужасно, что музыка в конце концов перестала звучать! Это значило, что мы должны разомкнуть наши объятия. Но для него конец танца стал не менее ужасным событием – ему тоже придется меня отпустить. Но мы словно заключили негласное соглашение и притворились, будто музыка все еще звучит. Мы стояли, сжимая друг друга в объятиях (это было обычным, формальным прикосновением, хоть мы изо всех сил сжимали друг друга), моя грудь касалась его груди, и мы излучали такой жар, словно готовы были вот-вот взорваться. Наши сердца бились в унисон. Я не открывала глаз, как и он. Во всяком случае, надеюсь, что так все и было. Хорошо бы все было так! Я чувствовала его душу, он чувствовал мою; так прошло несколько секунд, равных бесконечности. За это время успели сменить пластинку.

Как вы и сами можете догадаться, про маму и про то, что ее фотоаппарат щелкает, я совсем забыла. В конце концов мы с Диего отпустили друг друга, ибо наступает момент, когда больше нет возможности испытывать напряжение, иначе рискуешь и в самом деле взорваться (не могу сказать, что я когда-либо была свидетелем подобного происшествия на танцполе, однако это вовсе не означает, что я готова рискнуть.)

Когда милонга подошла к концу, пришлось увести маму домой. Дома она показала мне снимки. И вот тогда мне стало ясно: она не просто на моей стороне – она превосходно чувствует танго. Ей все удалось намного лучше, чем многим профессиональным фотографам. Я была поражена – ведь между мной и Диего что-то «происходило», нечто неосязаемое (сейчас я не имею в виду прикосновение к его душе), и ей удалось запечатлеть это! Необычайно сложно фотографировать танго, ведь в танце много неожиданностей и спонтанных моментов. Даже сами танцоры не знают, что произойдет через пару секунд, так как же может это предвидеть человек, наблюдающий за танцорами? И все же, будто двигаясь в ритме танца, фотоаппарат кружил вокруг нас, фиксируя все: как свободен наш дух, как сильны наши чувства. Вот он с близкого расстояния схватил мои ноги – это было болео, фигура-украшение танго. Когда музыка достигла пика эмоций, фотограф догадался «схватить» выражение наших лиц – ибо что еще может выразить истинный дух танго? Эти снимки сказали мне: мама все понимает. Она постигла магию танго, и это я называю чудом!

23 июня 2000 года

Прошлым вечером я взяла с собой маму в «Каннинг». Меня слегка волновала их предстоящая встреча с Гато, однако он настоял на знакомстве. Сказал, что умеет обходиться с матерями и беспокоиться у меня нет причин.

– Сеньора, ваша дочь просто divina [65]65
  Божественная, чудесная (исп.).


[Закрыть], – сказал он с чувством, заключая формальную часть. Моя мама буквально просияла: ведь комплимент ее дочери – это все равно что комплимент ей.

– Я просто влюблен в нее!

Мама даже не дрогнула. Она все еще продолжала сиять. Даже если на самом деле она и пришла в ужас, ей хорошо удалось это скрыть. Я рассмеялась – хотелось удостовериться, поняла ли она шутку.

– Может быть, отдадите мне ее руку? Окажите такую честь! – изысканно завершил Гато свой комплимент. Теперь я просто залилась смехом – да так сильно, что чуть не закашлялась. И взглянула на маму. Она не только по-прежнему сияла, но, готова поспорить, я увидела на ее лице нечто похожее на благодарность. Именно тогда я и поняла: предложение, даже от вечно пьяного, обкуренного разноцветного Медведя, много лучше, нежели никакого предложения.

– Твой жених очарователен, – сказала мама, когда претендент на мою руку ушел танцевать с другой девушкой.

– Разве я не говорила, что найду себе мужа? – успела ответить я, прежде чем мы обе разразились смехом (может быть, нервным?).

Да, просто гора с плеч – отныне мама будет меньше волноваться о том, что мне пора замуж. Пожалуй, теперь я сменила ее на тревожном посту; беспокоиться – отныне моя обязанность. Особенно когда я подумаю, что это дурашливое предложение – единственное, которое я когда-либо получала. Даже во время отдыха на Кубе никто так и не попросил моей руки. Перед отъездом все предупреждали меня быть начеку. Мужчины там так отчаянно хотят покинуть страну, что готовы на все, что угодно, даже жениться. Но моим знакомым не стоило волноваться, я не получила ни единого предложения – во всяком случае, руки и сердца. Почему те предложения, которые мне делают, всегда столь невинны? Даже на Кубе.

1 июля 2000 года

Когда я увидела его в первый раз, то подумала: «Что он о себе возомнил? Он что, Рудольфо Валентино [66]66
  Танцовщик и актер немого кино, необычайно популярный в первой трети XX в.


[Закрыть], черт возьми?» У незнакомца были тонкие усики – и они свидетельствовали: «Я настоящий мерзавец и подхалим!»

Но к тому времени как он наконец послал мне свое приглашение на танец – подняв бровь и втянув щеки, – я уже прекрасно знала, кто он такой. И уже не могла просто так отвергнуть его. Это был Пабло де лас Пампас!

Я решила, что при сложившихся обстоятельствах лучше всего притвориться страусом, и потому уткнулась лицом в его шею, чтобы не смотреть на эти его гадкие усики. О… минутку… все оказалось просто потрясающе! Чудесно! Но как, скажите мне, можно испытывать столь сильное блаженство, танцуя с обладателем столь кошмарной растительности над губой? Чтобы избежать изнурительных размышлений на эту тему, я еще сильнее уткнулась ему в шею.

Хоть я и находила Пабло де лас Пампаса просто нелепым (карикатура какая-то), все же решила подыграть ему. Если он собирается использовать меня, чтобы произвести впечатление на окружающих, то я сделаю ему ответный пас. В конце концов, не важно, есть ли у него усы, однако он регулярно выступает в различных шоу – и в Аргентине, и за рубежом. И к тому же ищет партнершу. Мне отлично известен сей факт: он поместил объявление на доске в танцевальной студии, куда я ходила на практику. На его листке была также информация, что девушка, которую он ищет, должна иметь и балетную подготовку. Хорошо! Я подхожу. Но ей должно быть от восемнадцати до двадцати пяти. Вот с этим – хуже.

Уже давно прошли те дни, когда мне «совсем недавно исполнился двадцать один». Я не могла продолжать обманывать вечно, ибо запуталась в паутине собственной лжи. Рассказывала всем о себе абсолютно разное, а потом не могла вспомнить, кому что плела. То мне был двадцать один год, то двадцать пять лет, а кое для кого у меня вообще не было возраста. Я начала панически бояться этого простого вопроса – сколько мне лет. И краснела уже заранее, соображая, какую ложь сейчас произнесу. Всегда ненавидела вранье. Не потому, что я такая хорошая и правильная, а просто с детства у меня сохранился страх, что тот, кому я солгу, сумеет прочитать мои мысли и поймает меня с поличным. Должно быть, я начиталась сказок и до сих пор продолжаю приписывать окружающим волшебную силу. Или, возможно, уверена, что по мне всегда все можно прочитать, как бы я ни старалась скрыть правду. Я уже пришла к выводу, что ложь относительно моего возраста не стоит заплаченной за нее цены. Правда – вот единственный верный путь, и не имеет абсолютно никакого значения, насколько она неприглядна.

И как же все обстоит на самом деле? Истина заключается в том, что хоть меня еще и не сдали в архив, я уже на пути к этому. Кто, находясь в здравом уме, захочет танцевать со сморщенной старой занудой с отвисшей задницей? Конечно же, все не совсем так. Пока что. Но часы тикают, время бежит, все быстрее и быстрее, и скоро так и будет. Вопрос в том, насколько быстро? Сколько времени у меня осталось, прежде чем я превращусь в одну из тех старушенций, чьи дряблые бедра выступают из-под юбки с разрезом, плотно облегающей впалый живот. И пойму ли я, когда наступит момент все бросить? Смилостивится ли надо мной Господь и пошлет ли мне партнера, пока еще не слишком поздно?

6 июля 2000 года

В «Ниньо бьен» прошлым вечером Гато подал мне знак. Пока что все хорошо. Поскольку он не мог допустить и мысли о том, чтобы расстаться со своим виски даже на то короткое время, пока дойдет от своего стола к моему, то захватил стакан с собой. И здесь тоже не было ничего необычного. Странно другое. Как правило, он оставляет напиток на моем столе, чтобы после танца тут же восстановить силы. Однако прошлым вечером мой партнер не желал выпускать стакан из рук. Я поняла, что он намерен танцевать, держа в руке порцию виски. Обычно я стараюсь не поднимать шума из-за ерунды, однако в данном случае следовало занять твердую позицию. Существует предел терпению, и с некоторыми вещами даже я не желаю мириться!

Было уже слишком поздно, когда я осознала, что следовало вообще объявить ему бойкот. Гато оказался еще в худшем состоянии, чем обычно, и, похоже, абсолютно не осознавал, что на танцполе есть и другие пары, и, чтобы избежать столкновения с ними, самый правильный курс действий – танцевать осторожно. Похоже, процесс игры в столкновение машинок приносит ему истинное наслаждение. Но что хуже, вместо машины он решил использовать свою партнершу (то есть меня.) Если танцуешь танго на оживленном танцполе, почти невозможно избежать синяков на коленях, ушибленных лодыжек, оттоптанных ног – это, так сказать, обычное явление. Я вовсе не утверждаю, будто Гато единственный плохой водитель в Буэнос-Айресе (когда ведет машину в пьяном виде). Их много, и уж я-то должна знать об этом. Однако все плохие водители, с которыми я имела несчастье кататься, хотя бы пытались вести себя осторожно. Или у них была какая-нибудь отговорка. Когда же пары сталкиваются на танцполе, то обычно виновный в этом кавалер принимает извиняющийся вид, умоляет о прощении и высказывает некоторое беспокойство по поводу оттоптанной ноги или задетой лодыжки. Но только не Гато. И только не прошлой ночью. С его лица не успевало сходить выражение ликования, пока он то и дело успешно сбивал одну пару задругой – используя меня как таран. Казалось, он получает невероятное удовольствие, вторгаясь в личное пространство других. И по-прежнему продолжал колотить меня обо все подряд (в прямом смысле слова.)

Я не хочу сказать, что танцевала с бесцеремонным мужланом первый раз в жизни. В конце концов, танго – это танец мужчины-мачо, а грань между мужчиной-мачо и бесцеремонным мерзавцем весьма проницаема. Мне часто приходилось оказываться между двумя доминирующими самцами, борющимися за одну небольшую территорию на площадке. Я стала свидетелем определенного числа потасовок, и даже видела дырку от пули, которую один известный мне милонгеро [67]67
  Танцор танго, который постоянно посещает милонги, давно научился танцевать и выработал свой собственный стиль.


[Закрыть]оставил в стене, когда другой милонгеро обозвал (вроде бы) его маму не слишком хорошим словом. Не знаю, почему мой воинственный друг так гордился собой, ведь абсолютно очевидно: стрелок он ужасный. Он не задел ни одного стороннего наблюдателя, уже не говоря о своих мишенях.

Вопрос в том, что делать девушке, если она попала в самый разгар потасовки? Мое собственное предсказание гласит: «Не указывай парню за рулем, что делать, вне зависимости от того, насколько плохо он водит». Это абсолютно неженственно и абсолютно непродуктивно. Мужчина, может, и сделает вид, что послушался вас, но уже через несколько секунд непременно ответит на оскорбление. Он будет проталкиваться вперед, прокладывая себе дорогу через поток транспорта и ничуть не беспокоясь о вреде, который нанесут бамперу его машины (то есть вам). Единственный выход в подобной ситуации – смириться и клятвенно пообещать себе впредь никогда не иметь дела с этим мужланом.

Именно так я и решила поступить, и стойко придерживалась выбранного курса, повторяя про себя, что танцую с Гато в последний раз. И всячески пытаясь хоть немного поднять себе настроение.

– Меня попросили устроить выступление в «Кафедрале». Хочу, чтобы ты была в паре со мной. Они пригласили Алехандро и Клаудио, а еще Эдуардо и Габриэлу, – сказал он.

Я сглотнула. Мысли мои заметались как в лихорадке.

– Ты что, дохлую кошку проглотила? Скажи что-нибудь, mujer [68]68
  Женщина (исп.).


[Закрыть]! – заплетающимся языком пробормотал Гато. И икнул.

– Я слишком счастлива и не найду слов! – пролепетала я. – Конечно же, я буду танцевать с тобой, мой Гатито! – воскликнула я, пока мы ковыляли (я практически тащила его на себе) к моему столику, чтобы он мог восстановить силы живительным напитком.

16 июля 2000 года

Гато решил, что нам нужно заблаговременно встретиться в «Эскуин де Троило», дабы разогреться перед выступлением. К тому же ему следует обсудить с владельцем этого клуба «кое-какие важные дела». В назначенный час я появилась в «Эскуин де Троило». Оказалось, что клуб расположен на пустынной улице, в захолустье, можно даже сказать, на каком-то пустыре. Ни внутри здания, ни в окрестностях не было заметно никаких признаков жизни. Придется подождать, подумала я. Погода оказалась достаточно прохладной, на земле я даже заметила снег, оставшийся после недавнего бурана.

Я специально надела кожаную куртку и шерстяную шапочку. Однако под курткой на мне была короткая юбка, едва прикрывавшая попу (Гато повелел: «Надень что-нибудь сексуальное»), и чулки в сеточку. Чтобы не отморозить конечности (полагаю, нелегко танцевать при обморожении), а также побороть страх (ведь я находилась одна, в непонятно какой глуши), я стала танцевать (что, правда, более походило на сомнительного вида раскачивание). Я была полностью поглощена процессом, как вдруг почувствовала, что уже не одна. Рядом притормозила какая-то машина. Между прочим, полицейская.

Из нее вылез совсем молоденький коп.

– Ваши документы, – сказал он с бесстрастным лицом, оглядывая меня с подозрением.

О Боже!

Конечно же, было бы лучше немного подождать и не накладывать макияж заранее, но плакать над пролитым молоком бесполезно. Небольшая загвоздка заключалась в том, что я не взяла с собой никаких документов, которые доказывали бы, что я не путана. Я даже не побеспокоилась о том, чтобы узаконить свой статус в Аргентине. Чем меньше имеешь дело с бюрократией, тем лучше. Если дело касается властей, я сразу же начинаю изображать из себя туристку. Однако считается, что туристы непременно должны носить с собой паспорт.

Пришло время призвать на помощь проверенное оружие: шарм.

– Мне ужасно жаль, – сказала «дама в беде», образом которой я решила прикрыться, если уж мне нечем было прикрыть оголенные части тела, – я оставила документы дома. Как же чудесно, что вы остановились! У меня возникла проблема. Понимаете, я ожидаю партнера по танго – сегодня мы собирались выступать в «Кафедрале», и он попросил подождать его здесь. Однако, видимо, произошла какая-то ошибка – похоже, здание заперто. Даже не знаю, что теперь делать! – Я запнулась, чуть не расплакавшись (сам этот аргумент я приберегла на потом – вдруг еще пригодится).

– Вы сказали, танго? – переспросил коп. Его отношение ко мне стало заметно теплее.

– Да, танго, – приветливо подтвердила я.

– Только послушай, Рауль, гринга танцует танго! – Коп обернулся к коллеге в машине – и снова повернулся ко мне: – А я совсем не умею танцевать! – Он с сожалением покачал головой.

– Ну, учиться никогда не поздно, – с жаром заверила я.

– Всегда мечтал об этом, но все так сложно…

– Абсолютно несложно, если учиться постепенно! – Я воодушевилась.

– Вы правы… Может быть, дадите мне несколько уроков?!

– Когда-нибудь в другой раз, mi amor… Но прямо сейчас мне необходимо вернуться в «Кафедрал». Непохоже, чтобы мой партнер особенно спешил ко мне. И где же, спрашивается, теперь ловить такси? – сокрушалась я.

– Позвольте! – Полицейский распахнул заднюю дверцу машины и жестом пригласил меня садиться.

Я почувствовала некий холодный трепет. Но не потому, что замерзла. Каждый знает, что полицейские в Аргентине – хуже преступников. Когда-то я танцевала с одним. Поговаривали, по совместительству он подрабатывает наемным убийцей. Никто точно не знает, правда это или нет, но слухи ходят. Пока что не прошло двух десятков лет с тех пор, как окончилась «грязная война» – военный режим, при котором ужасы террора для многих аргентинцев продолжались с 1976 по 1983 год, – и люди не собирались слишком быстро забывать о той роли, которую сыграла в режиме полиция.

Раны людские еще не зарубцевались, о чем свидетельствовали плакаты рекламной кампании, развешанные по всему городу, лозунг на которых гласил: «Позвоните нам, если сами не знаете, кто вы». Своеобразное напоминание о тридцати тысячах навсегда «исчезнувших» граждан, которых детьми отобрали и отдали сторонникам джунты – исполнительного органа страны. И сколько бы раз я ни слышала об этом, мне трудно в это поверить. Кажется просто невероятным, что это могло произойти здесь. Но произошло же! И многих из пропавших видели в последний раз на заднем сиденье черного «фалькона», в котором в то время разъезжали полицейские. Хотя машина передо мной ничуть не походила на черный «фалькон», а была стареньким побитым «пежо», страх буквально парализовал оказалась достаточно прохладной, на земле я даже заметила снег, оставшийся после недавнего бурана.