Текст книги "Сказания Фелидии. Воины павшего феникса (СИ)"

Автор книги: Марина Маркелова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Это всеобщее помешательство не просто пугало, но и угрожало тех, кто не хотел в нем принимать участие. Высунуть нос на улицу было страшно – могли затоптать, а узнав, что ты не собираешься поддерживать Аборн, избить, как трусов и изменников. Азея понимала это потому и собиралась просидеть с Эльдой дома, пока толпа не покинет город.

Но младенец решил иначе. Азея застыла возле мучающейся в схватках Эльды, вцепившись в растрепавшиеся волосы, будто это могло помочь ей собрать разбегающиеся мысли.

Нужно было бежать за Адрисом. Немедленно, пока она еще могла себе позволить оставить без присмотра рожающую женщину. Бежать со всех ног, и приволочь сюда лекаря, во что бы то ни стало.

– Эльда, ты потерпи, я быстро, – затараторила она возбужденно. – Я за Адрисом и обратно. Ты держись, ладно?

– Иди, – промычала Эльда, – бывало и похуже. Иди.

Азея набросила на Эльду покрывало и спешно выскочила за дверь. И вдруг опомнилась. Перепуганный Гаспер сидел на стуле, подтянув ноги к груди и обхватив их руками. Стеклянные камешки глаз смотрели на дверь, за которой мучилась его мать. Дрожал, закусив нижнюю губу.

– Гаспер! – воскликнула Азея и бросилась к нему.

Схватила, не рассчитав силы, за плечики, сжала. Сама едва ли что соображала.

– Слушай меня, Гаспер, слушай меня внимательно. С мамой все будет хорошо. Я тебе обещаю. Я сейчас пойду за Адрисом и скоро вернусь. Ты слышишь меня? Кивни, что слышишь? Вот так. Ты сиди здесь, на вот этом вот стуле и жди меня. Хорошо? Ничего не бойся. На улицу не выходи. Ты понял?

Он только безудержно кивал. Слезы стояли в глазах, но не капали. Мальчик изо всех сил старался хранить мужество, но многое ли можно требовать с ребенка?

Азея нервно улыбнулась и, считая, что это поможет приободрить его, взбила уложенные волосы мальчишки. Тут же выпрямилась и побежала вон из дома, знакомой дорогой, к Адрису.

Только быстро не получалось. Путь лежал, как нарочно, против движения людской толпы. Ей приходилось толкаться, увиливать, вжиматься в стены, задыхаться во взбитой уличной пыли. Азею не замечали, безразлично толкали, не вслушивались в ее просьбы посторониться или хотя бы потесниться. В густом человеческом потоке Азея была лишь незначительной песчинкой, которая от чего-то вздумала идти супротив всех. Возле дворцовой площади пришлось сначала пробиваться, затем и вовсе обходить людское столпотворение, теряя дорогие минуты. Но Азея не замечала этого. Эльда ждала…

Азея не могла позволить ей страдать. Больше никогда и ни за что, даже если небо будет падать, а Боги уничтожать людской род. Азее казалось, что если кто-нибудь осмелится встать на ее пути, она просто убьет этого смельчака.

Адриса, на счастье, она успела застать дома. Влетела, остановилась на пороге и заорала, не следя за чувствами:

– Адрис!

Он вышел из соседней комнаты, удрученный, тусклый, как дождливое осеннее утро. Удивился, но губы безразлично промолвили:

– Азея? Что вы здесь делаете?

– А как вы думаете, что я здесь делаю? – воскликнула Азея, дрожа. – Эльда рожает! Нужно торопиться!

– Рожает? – Адрис был непривычно заторможен и равнодушен. – Как не вовремя.

Он отягощено вздохнул, настораживая Азею. Она вдруг заметила в его руках вещевой мешок и пучок засушенных трав. Словно лекарь куда-то собирался, но куда? В это– то время?

– Адрис? – озадаченно спросила Азея и подошла ближе. – Адрис, что это значит? Вы не слышите меня? Эльда рожает! Надо спешить.

– Мне жаль, – только промолвил он.

– Жаль? Адрис, – глаза Азеи округлились, а сердце защемило, – духи вас раздери, я ничего не понимаю.

– Азея, – он собрался с духом и ответил так спокойно, как только смог, – я не могу пойти с вами.

– Не можете? Адрис, что вы такое говорите?

Азея бросилась к нему, схватила за локти, потому что не дотянулась до плеч, встряхнула.

– Она же может умереть!

– Азея успокойтесь, – жестко оборвал Адрис, освободившись из ее рук, но сам стиснул плечи женщины и склонился, чтобы заглянуть точно ей в глаза.

– Азея, вы должны справиться сами. Вы ведь помните, чему я вас учил.

– Помню, но…

– Я ухожу, Азея. И только поэтому не могу помочь Эльде. Я ухожу вместе с защитниками города…

– Куда? Адрис, да вам жить надоело?! Останьтесь здесь. Вы нужны Эльде! Вы мне нужны!

Азея оцепенела. В какую-то минуту руки Адриса сжали ее еще крепче, но не больно, а серые глаза оказались на опасно близком расстоянии. Настолько, что Азея не видела ничего, кроме них.

– Нужен? – уточнил он теплее и горько усмехнулся. – Как обидно слышать это именно сейчас.

– Адрис, пожалуйста. Вы же… вы же единственный, на кого я могу надеяться. Пожалуйста, услышьте вы меня!

– Я вас слышу, – вдруг зашептал он, – Азея, верьте мне. Если бы не то, что творится в городе, я бы даже уговаривать себя не заставил. Я бы пошел, я бы побежал туда, куда вы позвали. Азея… Но я не могу, именно сейчас, именно теперь, просто не могу. Я должен уйти вместе со всеми этими людьми, потому что там я нужнее. Там будет что-то страшное, и я как врач должен помогать. Азея, мне, правда, очень жаль. Вы понимаете… Боги, почему все сложилось именно так?

– Что… так? – вот и все, что могла произнести ошарашенная Азея.

Она вдруг увидела перед собой не хорошо знакомого, доброго Адриса, лекаря с которым она столько раз спорила и смеялась, а другого человека – отчаянного влюбленного мужчину.

– Почему я говорю вам это сейчас? Я могу не вернуться, и, поэтому, хочу, чтобы вы знали… Вы не только самая красивая, вы – самая смелая, упорная, сильная, решительная. Для вас нет ничего невозможного. Главное не бойтесь, никогда и ничего. Азея, знали бы вы, как сильно я завидую вашему мужу. Как же ему повезло, что его любит такая женщина. Слушайте, я бы отдал все, что есть у меня, лишь бы видеть вас, быть рядом, чувствовать вашу любовь. Я бы сражался за ваше сердце, если бы был хоть один шанс. Но оно не мое и отбирать его я не собираюсь. Я просто люблю вас, Азея. И хочу, чтобы вы знали это.

Его возбужденное дыхание сорвалось. Перед глазами Азеи поплыло, в голове все окончательно все заволок туман. Она, наверное, упала, если бы не сильные руки Адриса, которые удержали. На грани безумия Азея увидела, как неотвратимо близки и серьезны его глаза. А потом губы обжег поцелуй. Крепкий, жадный, глубокий до головокружения. Азея не отвечала, но Адриса это не заботило. Он целовал ее в первый, а, может, и в последний раз, потому все что бередило его душу, вложил в поцелуй. Горечь безответности и все свое обожание. Без остатка. От поцелуя заскакало бешено сердце, зачесалось под грудиной, почему-то захотелось зарычать, вцепиться в Азею крепче, не отпускать ни за что. Отдаться страсти, забыв про все и всех. Но вспышка разума рассекла губительный порыв. Избавляясь от соблазнов, Адрис оттолкнул от себя желанную женщину, отвернулся от нее, порывисто шагнул к двери.

И все же обернулся напоследок. Азея, так и не опомнившись от поцелуя, стояла посреди комнаты, провожая его бессмысленным, отрешенным взглядом. Адрис знал, что это сейчас пройдет, Азея придет в себя и сможет сделать все, что только потребуется. Если только он не будет ей мешать.

– Азея, – сказал он напоследок, – самое большое мое счастье в жизни, что я встретил вас. Прощайте. И да помогут вам Боги.

И быстро, не запирая дверей, зашагал прочь, присоединяясь к защитникам города. Уходил, зная, что никогда не забудет ни этой женщины, ни их прощального поцелуя. Даже на грани жизни и смерти.

Как Азея вернулась домой, она не помнила. Ватные ноги сами, по привычке, донесли до ставшего родным порога. Она перебрала ступнями ступени крыльца, зашла в комнату. И тут же почувствовала, как кто-то маленький, обхватил ее колени. Карлик? Какой карлик в этом доме? Скорее ребенок. Гаспер!

– Азея, – теперь уже плакал мальчик, пряча лицо в складках женского платья, – Азея, мама… Она умирает!

Умирает… Слова вяло царапали смыслом.

– Она не умирает, Гаспер, – с трудом заговорила Азея, – это не смерть.

И вдруг проснулась. Резко, стремительно, вздрогнула, как после ночного кошмара. Адрис сказал, что ей по силам все, что угодно, а у нее не было причин ему не верить.

Азея присела и так строго взглянула на Гаспера, что мальчик всхлипнул и перестал плакать:

– Значит так, – распорядилась она, – доктор не придет, потому помогать твоей маме будем вместе. Мне нужна твоя поддержка, понимаешь меня? Принеси мне воды, чистую простыню и поспеши. Мы справимся, Гаспер. Только сделай все так скоро, как сможешь.

Мальчик, дрожа, опять закивал. Азея поднялась, замотала в узел волосы на затылке и, собравшись с духом, направилась к Эльде.

Похоже, сбывались самые худшие опасения Адриса. Эльда находилось на грани между обмороком и сознанием. Глаза женщины были полу-прикрыты, сухие губы оставались приоткрытыми. Азея смочила их, стараясь предупредить глубокие кровавые трещины. И поняла, что этим не ограничится…

Стонала и кричала Эльда, не переставая. Ребенок стремился выбраться из надоевшего ему чрева, но у матери не оказалось достаточно сил, чтобы ему помочь. Несчастная металась и путалась на промокших простынях не в состоянии терпеть муки. В краткие секунды прозрения, когда Эльда хоть что-то понимала, она шептала, умоляюще, слабо сжимая запястье Азеи: «Позаботься о моих детях. Не оставляй их». И снова начинала бредить. Настойчиво звала Аллера, умоляла его приехать….

Азее все то время, что она провела возле ложа Эльды, больше всего хотелось разрыдаться, убежать, зарыться в подушки, чтобы ничего не видеть и не слышать. Но стояла: меняла пеленки, прогоняла прохладной водой жар, поила мелкими глотками и вспоминала все, чему ее успел обучить Адрис.

Часы тянулись, как еловая смола. Казалось, конца не будет крикам, и бреду роженицы, а Азея уже не чувствовала ни усталости, ни раздражения. Ей чудилось, что вся жизнь прошла возле этой кровати. Что не будет ничего, кроме этой сумрачной комнаты, рожающей Эльды, Гаспера, что сидел, зажавши ушки, в углу комнаты, не смея даже пискнуть. И будто всю жизнь Азея только и занималась тем, что принимала роды.

А потом вдруг свершилось. Азея даже не запомнила как. Эльда вздрогнула, напряглась, закричала неожиданно громко, страшно. Азея подставила руки, потянула, подхватила, обернула пеленкой, перевязала, обрезала, а потом, неожиданно для себя поняла, что держит на руках ребенка. Живого, голосящего во все горло, чтобы показать: «Вот он я, ну посмотрите же на меня. Я родился!»

– Кто это? – прошелестел рядом слабый задыхающийся шепот Эльды. – Скажи мне Азея…

– Мальчик, – ответила Азея, не слыша и не ощущая собственных слов.

– Рид, его…имя.

И Эльда лишилась чувств. Почувствовав, что самое страшное осталось позади, робко приблизился Гаспер. Склонился над малышом и заглянул в его сморщенное, красное, перекошенное от плача лицо и, не получив ответа на никому, кроме него не известные вопросы, поднял недоумевающие глазенки на Азею.

– Все хорошо, Гаспер, – неловко улыбнулась Азея, – все закончилось. Это твой братик.

И поняла, что больше терпеть не может. Что теперь – то можно. Слезы незамедлительно рванулись вон, Азея прикрыла лицо рукавом и разрыдалась. Тихо, выдавая себя лишь редкими вздохами, всхлипами и трясущимися плечами.

В маленькой комнате, окутанные сумраком плакали взрослая женщина и младенец… А совсем рядом погибали люди…

Эпизод VIII

Медленно отворялись тяжелые ворота Аборна. Как крылья гигантской траурницы, решающейся взлететь. Неторопливо ширилась щель между створками, в которой все отчетливее различалось гудящее скопление людей. Оно не двигалось. Немногочисленные стражи города выстроились перед собравшимися в тонкую цепочку, создав единственную преграду между толпой и войсками, осаждавшими столицу. При желании ее легко можно было разорвать, однако предводители народа не торопились с опрометчивыми решениями. Через каких-то полчаса, стражи, по приказу своего Главы, все равно разомкнули бы звенья.

Линвард был одним из тех, кто оказался лицом к лицу с безумной силой, имя которой – толпа. Он видел их лица, слышал голоса, улавливал любое изменение настроения этой живой бурлящей массы. И не понимал, что чувствует сам. В одну сторону тянуло уважение, в другую – здравый смысл. Жители города защищали свои дома и не боялись даже отточенных клинков собравшейся армии.… Этим не возможно было не восхищаться. Но без оружия, с одним лишь убеждением в головах, идти напрямик, прямо в пасть дикого зверя, носящего имя войска – и дико, и глупо. Пустая затея с безрадостным концом. Линвард не верил в успех. Удача казалась призрачной и невесомой.

Его предчувствия разделял Таланий. Глава Стражей города метался среди своих людей и не мог без подавленной ругани смотреть на это столпотворение.

Совет, воодушевленный рвением горожан любой ценой отстоять город, без лишних размышлений выдал разрешение на мирное шествие. А Таланий злился… Потому что знал то, чего никак не хотел принимать Совет Семерых – Маниус не просто так собрал у Аборна войска, и уж точно не уйдет, испугавшись толпы.

Но горожане не хотели это понимать, и Таланий не знал, как на них влиять. Все, что было в его силах, это сосредоточить своих людей на стенах, и в случае атаки со стороны Маниуса, отдать приказ к защите шествия.

И вот ворота распахнулись. Толпа, почуяв свободу, загалдела еще громче. Первые ряды постепенно двинулись вперед, за ними потянулись остальные. Флаги и просто тряпки красных оттенков забились над землей. Кто-то громко запел старую патриотическую песню, сильную, эмоциональную, как сама жизнь. Ее подхватили, и песня обернулась гимном, приправленным криками и призывами. Горожане от мала до велика шли, объединенные в единое целое верой и песней. Воины города смотрели им вслед, а руки их крепко сжимали готовые к атаке луки.

А, тем временем, в шатер к Маниусу ворвался Леор. Старик вцепился шишковатыми пальцами в седые пакли волос, выпучил глаза и заскрипел желтыми, подгнившими зубами, издавая нечленораздельные звуки.

– Идут! – заорал он, предавшись панике, упал на колени и, впав в безумство, начал долбится лбом о землю.

– Кто идет? – спросил озадаченно Маниус, оторвавшись от своих планов и карт, но, окончательно выживший из ума старик не ответил, продолжая повторять одно лишь: «Идут».

– Безмозглый, – процедил Маниус сквозь зубы и, обойдя Леора, поспешил покинуть шатер.

Ему не понадобились даже сбивчивые объяснения подошедшего Зинкара, когда он перешагнул порог и поднял глаза. Из ворот ненавистного Аборна вытекал густой поток живых людей. Как сели он растекался, поглощая все больше и больше пространства и направляясь прямиком к военному лагерю. Толпа пела и грозно кричала о преступлениях Маниуса, повторяла клятвы верности Совету и народу Фелидии.

– Это что такое? – брезгливо сморщив нос, спросил Маниус, не отводя глаз от толпы, у которой тем временем уже обозначились четкие границы.

– Мирное обращение жителей Аборна, выступающих от лица всей Фелидии, к воинам, – ответил Зинкар.

– И чего они хотят?

– Чтобы сняли осаду Аборна, убрались восвояси, а преступников, то есть нас, отдали на суд народу и Совету.

– Вот как, – Маниус нахмурился, обернулся к Зинкару и неожиданно зло добавил. – А не жирно им будет?

У Главнокомандующего поперек горла встал ком удивления, а Маниус, не дожидаясь, ответа, спокойнее спросил:

– Где Крист?

– Здесь, – раздался со стороны грозный голос – Глава конницы со всех ног спешил к шатру.

– Произвол, – прошипел он, прищурившись, – нельзя оставлять это безнаказанным.

– Как я с тобой согласен, Крист, – растягивая задумчиво слова, отозвался Маниус, – не застоялись ли твои лошадки. По-моему, самое время им размяться.

Зинкар и Крист поняли, что хотел Маниус. Две пары глаз вперились в Маниуса. Одна – переполненная пугливым возмущением, другая – заплывшая жестоким торжеством и азартом.

– Маниус, это мирное шествие, – выдохнул Зинкар, – нельзя на него нападать.

– Мирное? – возмутился на это Крист. – Это оно мирное до тех пор, пока впритык не подошло. Вот, скажешь этим ребятам, что зазря пришли, и посмотришь, какие у них намерения. Эти с пробитой головой встанут и снова ринуться в бой, а лупить будут всем, что под руку попадется. Так что, если не мы их, то они нас.

– Зинкар, друг мой, у тебя огромный опыт, но Крист прав, – равнодушно промолвил Маниус, – если мы не дадим отпор первыми, проиграем. А плох тот план, что настроен на проигрыш. Крист, пускай конницу.

Толпа не сразу поняла, что происходит. Какое-то время она, ослепленная собственными идеалами и верой в успех, катилась к цели, не задумываясь над тем, что уже давно пересекла рубеж, до которого воины города могли бы ее защитить. Они пели, кто-то даже плясал, не замечая надвигающейся угрозы. Люди не восприняли ее всерьез даже тогда, когда на вершине холма залегла черная живая полоса. Первые ряды остановились, внимательно разглядывая странное явление, но, решив, что это лишь попытка Маниуса остановить шествие, с новыми призывами двинулись дальше. И когда человеческое озеро снова заволновалось, полоса ожила.

Это были кони, закованные в сталь и от того кажущиеся металлическими скелетами. Подгоняемые невозмутимыми всадниками, они вскидывали заросшие шерстью копыта до самой груди, набирая скорость, чтобы на полном скаку врезаться в людскую массу и размозжить ее.

Конница смерти… В тот момент, она как никогда раньше оправдывала свое название. Четверть сотни бесстрашных коней, в которой каждая особь весила немногим меньше тонны, неслась во весь опор на людей, не думающих отступать.

Толпа снова замерла. Задние ряды, ограниченные в видимости, переговаривались, пытаясь выяснить причину остановки. Передние же, наблюдавшие смертоносную скачку конницы, замешкались, не зная, как дальше поступить. Одни, самые отчаянные и непримиримые, настаивали двигаться дальше, решив, что конница послана лишь для того, чтобы запугать горожан. Их сумасшедшие крики внушили людям первое опасение, за которым пришла сметающая рассудок паника. Ее посеяли «другие», те, кто сразу распознал жуткую цель конницы. Наряду с подбадривающими призывами послышались вопли о спасении. Кто-то побежал прочь, обратно, в город, увлекая за собой остальных. Одним мешали: хватали, тормошили, приказывая стоять на месте – других нехотя пропускали.

И тогда началось самое страшное – давка. Люди, обезумев на этот раз от страха, метались, сталкивались, крики смешивались в неразборчивый гам. Кто-то стоял, кто-то бежал, кто-то плакал, не смея решиться. Тот, кто падал – не поднимался, в центре толпы слышался хруст ломающихся костей и сдавленные стоны. Это безумие длилось всего несколько минут, потому что потом, не задумываясь над тем, что перед ними живые люди, в беснующуюся толпу влетела Конница Смерти. Она подмяла под себя всех без разбора: превращая еще недавно живых людей в месиво и крошево. Лидеры пали первыми. Кто хоть немного боялся за свою жизнь, получал малый шанс на спасение и мчался обратно, под защиту аборнских стрелков.

Конница знала пределы. Глава отряда, достигнув опасной точки, призывно махнул рукой, указывая, где кони должны развернуться. Вернее, разойтись в обе стороны, чтобы отрезать недобитых от спасения. За ними, собирая повторный урожай человеческих жизней, шли два отряда легкой конницы. «Стремительный» и «Крылатый».

Аллер подхлестывал коня, а перед собой не видел ничего. Крики и предсмертные вопли горожан заглохли, провалились в бездну вместе со всеми остальными чувствами. Как только прозвучал приказ к страшной атаке, он ужаснулся, проскочила короткая, но емкая мысль: «Как?», а потом все стихло, исчезло. Конь скакал сам по себе, рука рубила своевольно. Ничего не видеть, ничего не слышать, не ощущать… Аллеру было хуже, чем просто плохо. Ему было никак…

Адрис понял, как сильно ошибся, когда толпа заволновалась. Вдруг стало очевидно, что среди этого безумия он просто не успел бы помочь страждущим, как бы сильно ни старался. По иронии он оказался в самом центре. Адрис едва держался на ногах, когда задние ряды столкнулись с передними. Услышав первые крики, он ринулся было помогать, но ему просто не позволили. Сумка со снадобьями за секунду оказалась сорвана с плеча и брошена под ноги. Раздавленные склянки захрустели, лопаясь под ногами, лекарственные настои и мази размазались по земле. В тот момент, Адрис подумал, что он, просто-напросто дурак. На дальнейшие размышления времени уже не оставалось – Адриса толкнули и сдавили. Когда появилась возможность дышать, он первым делом бросился к неистово орущему на земле человеку. Из руки несчастного густой, сильной струей сочилась вишневая кровь. Адрис сорвал с себя рубашку, соорудил давящую на ране. Кровь остановилась, мужчина же продолжал орать от боли и страха. Адрис помог ему подняться и шепнул приказывая:

– Беги.

И мужчина побежал, так быстро, как смог, а Адрис поспешил к тем, кому еще мог помочь.

А потом прискакали кони. Беспощадные, они неслись по живому ковру людских тел. Глядя на приближающуюся громаду лошади, Адрис понял, что бежать бессмысленно. На него неслась смерть в обличии животного. Как он увидел тогда мальчика? Териз уже не чувствовал себя героем, метался загнанной в сетку птицей, не понимая что к чему. Увидев мчащегося коня, он замер, пораженно, уставившись на дикого зверя выпученными от страха и восторга глазами.

Адрис бросился вперед со всех ног, чтобы успеть, закрыть собой ребенка… Не успел… Широкая грудь коня ударила в спину, но позвоночник выдержал, а копыта просвистели над головой. Рассекая одежду, кожу и мышцы наискосок от плеча к пояснице прошлось острие меча. Адрис не почувствовал боли – перед глазами встала кровавая пелена. Прогнав ее, он еле-еле поднял голову, разглядывая пространство перед собой. Силился увидеть Териза. Ничего… Только удаляющийся всадник и блеск подков… В голове проскочил голос Азеи… Она просила остаться…

– Прости меня, – прошептал Адрис и уронил голову.

Потом была долгая, непроглядная чернота…

Часть 5

Эпизод I

Он видел женщину… Наверное, это была женщина. Очень худая, высокая, даже долговязая, с непропорционально длинными руками и пальцами, похожими на обломанные веточки. На ней было воздушное черное платье. Ветер взбивал и игрался его подолом, чудилось – разорванным в клочья. Голову поглотил глубокий капюшон, лица, даже вглядываясь, было не разобрать. В одной руке женщина держала плотно набитый мешок. Странно, как легко она его несла. Вернее, тащила – ее ноша волочилась по земле, подпрыгивала на кочках, проваливалась в ямки и вылезала из них. Женщина шла по полю и что-то собирала свободной рукой: цепляла костлявыми пальцами и убирала в мешок. Это что-то было людьми. Вернее, тем, что от них осталось.

Женщина не торопилась, страшный урожай не иссякал. Руки, ноги, головы… Багряно-ржавая трава… Серые неподъемные небеса над головой…

Пахло ядовитой гарью. Где-то поблизости пылали и трещали погребальные костры. Аборн провожал мертвых. Женщина останавливалась то и дело, проводила невидимым взглядом по полю, искала… Находила, подбирала с ледяным спокойствием, шла дальше… Вдали завывал надрывный женский плач.

Он наблюдал за странным действием со спокойным интересом, пока, вдруг не увидел одинокого человека напротив темной женщины. Живого мужчину. Себя… Вязкий, остужающий страх заставил закричать. Во все горло и только. Не убежать, не защититься, а только беспомощно орать в черный эллипс пустоты под капюшоном. Что это была за женщина? Ни на одно порождение Аталии она не походила. Призрачная уборщица, очищающая землю от человеческого мусора. Она стояла и смотрела, сжимая в руке грубую холщевую ткань. Не трогала. Почему? Потому что – сон. Но мертвые не видят снов.

Ужасающая картина сменилась непроглядным мраком. Мокрое, тяжелое, но мягкое плюхнулось на разгоряченный лоб. По вискам и скулам побежали холодные струйки. Раздраженная кожа чувствовала каждый их виток.

– Тише, – прошептал незнакомый голос, – тише. Успокойтесь.

Темнота треснула, две узкие щели, затянутые пленкой, облизывал густой темно-рыжий свет. Адрис понял, что очнулся, приоткрыл глаза. Пелена разорвалась, зрение, успевшее облениться, возвращалось неохотно.

– Что со мной? – пробормотал он, с трудом подбирая и произнося слова. – Где я?

Прямо над ним зависло симпатичное, молодое девичье лицо, обрамленное длинными волнистыми прядями. Они коснулись его щек и носа, заметив это, незнакомка спешно подобрала волосы.

– Как я рада, что вы очнулись, – промолвила она, – мы боялись, что уже ничего не поможет. Вы чудом выжили.

Смысл добирался до Адриса тоже с трудом. Он вдруг вспомнил все, и едва ли не подпрыгнул на постели.

– Где мальчик?! – закричал в полный голос. – Где ребенок?! Он жив? Он спасся?

Девушка уперлась ладошками в мужскую грудь, силясь уложить его обратно.

– Пожалуйста, не кричите, – ласково попросила она.? Вам может стать хуже.

Адрис поддался, но не замолчал. Сколько он пролежал без сознания? Что произошло, пока он тут валяется без чувств? И, где, кстати, тут? Вокруг – холодные каменные стены, дрожит пламя факелов, чуть выше девичьего лица улыбается зло и коварно каменное изваяние…

– Как тебя зовут, девочка? – спросил он осторожно.

– Милара,? был ответ,? и я не девочка. Я – дочь Главы Защитников Аборна.

– Я, видно, родился под счастливой звездой, раз за мной присматривает столь важная персона.

– Больше некому, – пожала плечами Милара, – Лаира и ее ученицы ушли в город к защитникам. Из них остались только двое, да им хватает хлопот. Всем помочь – рук не хватает.

– В город? К защитникам? – Адрис понял, что знает слишком мало. – за то время, что я был без сознания? Где я нахожусь? Объясни мне, пожалуйста, что произошло.

Милара, сомневаясь, покосилась на Адриса, видимо, решая, стоит ли выполнять его просьбу. Адрис показался ей благоразумным – голос его внушал доверие. И глаза не помутило безумие. Она вздохнула глубоко, и, решив, что напрасно беспокоится, а мужчина имеет право знать правду начала рассказ:

– Вас нашли в поле, когда собирали мертвых. Вы про атаку конницы помните? – Милара вопросительно взглянула на Адриса и, получив слабый, утвердительный кивок, продолжила. – Ну вот, после того, как конница ушла, некоторое время стояло затишье. Воины не нападали, а горожане просто боялись. Даже не знаю, как объяснить. Сколько ушло? Сотни три? Четыре? А вернулась только треть, побитая, израненная. Лаира и ее воспитанницы сразу бросились оказывать помощь, разместили их в лазарете, только места всем не хватило. Кто на полу, кто вообще во дворе оказался. А потом прибыл гонец, и нам сообщили, что штурма не избежать. Маниус очень разгневался, воспринял шествие как попытку нападения и теперь собирается нанести ответный удар. Дал Аборну сутки, чтобы собрать и похоронить мертвых и спрятаться в убежище всем мирным жителям. Сутки заканчиваются через несколько часов.

Милара печально вздохнула, отвела взгляд, а в глазах заискрились белыми звездочками слезы. Адрис напрягся, попробовал приподняться, но бессильно упал обратно. В голове внезапно вспыхнуло, запекло, глаза залило багровым вином, нестерпимо захотелось воды. Хоть каплю. Но сознание оставалось ясным.

– Ваш отец сейчас в городе? – спросил Адрис.

– Да,? тихо ответила Милара, – как и все остальные воины Аборна.

Она всхлипнула, отвернулась, пряча эмоции, хотя Адрис и не понял, чего было стыдиться?

– Многие горожане тоже остались, – продолжила Милара, переборов предательскую дрожь голоса, – они говорят, что Маниус развязал войну. А война всех ставит под оружие. Совет поощряет их рвение, несмотря ни на что. Как будто это они собирали мертвых…

Милара закрыла ладонями лицо, снова переживая страшные минуты, когда вместе с матерью ходила среди побоища, выискивая живых. Адрис, не отрываясь, смотрел на девушку, а разбитым копытами телом чувствовал, что творилось в душе этого красивого, юного создания. Даже тошноту от невиданного прежде кошмара людского месива.

– Эти люди, все они,? задохнулась Милара,? разве за это можно так… Мешки с костями. Некоторых даже опознать не могли!

Она остановилась и перевела дух, поняв, что потеряла контроль над чувствами.

– Я вас нашла, – призналась она чуть погодя, – случайно, приписала вас к мертвым, но вы застонали. Еле-еле. Вас доставили в город, думали, что не выживите. Когда прошелся приказ об укрытии в подземельях, вас перенесли сюда вместе с остальными.

– Вы боитесь, Милара? – неожиданно даже для себя спросил Адрис.

Силы и способность мыслить медленно уходили, он ощущал, как медленно, рывками, подобно голодной змее, их заглатывает обморок. А так хотелось говорить, слушать, жить. Может, он еще успеет сделать хоть что-то полезное. Может, когда-нибудь отступит и замолкнет разочарование и чувство вины, которые мучают даже теперь?

– Все боятся, – прозвучал короткий ответ.

– Ваш отец справится, вот увидите.

– Он сделает так, как должен, – прошептала Милара, глядя бессмысленно в сторону.

– Милара, скажите мне, последнее, – погружаясь во мглу, попросил Адрис, – вы нашли меня. Рядом должен был быть мальчик, лет восьми. Вы не видели его? Может, он выжил.

Милара напряженно промолчала.

– Он погиб, – ответил сам себе Адрис и обреченно закрыл глаза.

Боль и тошнота накатили одновременно. Осознание беспомощности давило удавкой. В забвении? спасение, незаслуженная щедрость.

Адрис летел в бездонную яму, а перед закрытыми глазами разбегались темно-красные кривоватые круги. Скоро он упадет, но не разобьется, а ступит на поле и увидит смерть в новом обличии. Худая женщина в рваном черном платье пройдет мимо, равнодушно собирая мертвых в холщевый мешок.

Полет Адриса почти завершился, когда сверху, как последнее послание из реального мира, донесся печальный и твердый голос Милары:

– Там был не один ребенок…

Эпизод II

Аборн насторожился. Всего несколько часов назад весь город стонал и выл, как зверь в предсмертной судороге, потом злился, торопился, суетился, а теперь остановился. Замолчал. Приготовился.

Тишина расползлась по улицам, разбухла и забила собой весь Аборн вплоть до щелей. Покой спрятался где-то и стал недосягаем а на его место, рассыпая искры, ввалилось напряжение. Тяжелое и гнетущее, сжигающее разум, ожидание боя.

Под землей, в темных тюремных камерах, что теперь стали убежищем, матери крепко прижимали к сердцам перепуганных детей. Мужчины, те, что посчитали лучшим спрятаться от гнева Маниуса, поднимали полные тревоги глаза и гадали о происходящем над их головами. И считали время, которое, казалось, остановилось.

Линвард стоял в общем строю под стенами города и слышал лишь как играет безмятежный ветер. Этому природному повесе было все равно, до того, что творилось в человеческом мире. Он нашел себе забаву – раздувал парусом плащи воинов, гонял по ним волны, хлопал подолами. Эти негромкие звуки разбивали скопившуюся тишину, но не убавляли ее влияния.