Текст книги "Марина Цветаева. Письма. 1928-1932"

Автор книги: Марина Цветаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Это я о насущном, внутреннем.

О внешнем: ты еще не умеешь работать, в тебе еще нет рабочьей жилы, из которой – струна! Слова в твоих стихах бо́льшей частью заместимы, значит – не те. Фразы – реже. Твоя стихотворная единица, пока, фраза, а не слово (NB! моя – слог). Тебе многое хочется, кое-что нужно и ничего еще не необходимо сказать. В прозе ты старше. Давай лестницу: моложе всего – на́ людях, постарше – в беседе, еще старше в мысли, – старше всего в поступке.

А поступок – сущность. Ты отродясь знаешь как поступать.

_____

«Гляди вокруг себя!» (окрик отца). – «Гляди внутрь себя!» – моя тишайшая просьба.

И, чтобы закончить о речах и о стихах: ты еще немножко слишком громок.

_____

Сейчас, укладывая Мура на дневной сон, взяла его на́ руки – горизонтально, а не вертикально. И он: «Вы меня держите, как Николай Павлович», – помните, в кламарскую грозу?

(Кстати, никогда не целовала в рот Алю, и никогда не в рот – Мура.)

_____

Тург<еневская> библиотека? ^[513] Передадите, когда приеду. Теперь у нас своя будет в Медоне ^[514].

Лапу жалею (левую). Но м<ожет> б<ыть> сама судьба хочет, чтобы не встречали? Если не были еще у С<ергея> Я<ковлевича>, м<ожет> б<ыть> лучше не заходить. Увидимся 28-го, без свидетелей. С<ергей> Я<ковлевич> будет стесняться сказать: нет, а м<ожет> б<ыть> ему хочется одному. А если уже были – тоже судьба.

Везу чудные снимки Мура. Аппарат чувствую Вашим подарком, – сколько радости Вы мне им доставили! Без Вас никогда бы не купила.

До свидания, родной, на Вы́, на ты́, ртом, рукой, – обеими!

Люблю Ва́с и люблю тебя.

                             М.

Ne laisser pas traîner mes lettres! ^[515]

Дома плохо? Естественно. Ваш отец избрал худую долю. Тот – благую. А мать?

…mais il est bien permis au coeur de ne pas être heureux en faisant son devoir… ^[516]

Жалею ее и люблю.

Впервые – СС-7. С. 204–205 (неполный текст). Печ. полностью по кн.: Несколько ударов сердца. С. 135–138.

97-28. С.Н. Андрониковой-Гальперн

Понтайяк, 23-го сент<ября> 1928 г., воскресенье.

Дорогая Саломея, выезжаем 26-го, в среду, вечером с огромным трудом достали плацкарт, откладывать невозможно. (Поезда идут перегруженные.) Очень прошу Вас перевести мне деньги телеграфом, чтобы получить 25-го – хотя бы вечером. На имеющиеся у меня 100 фр<анков> никак не выехать, одна доставка багажа в Ройян – 30 фр<анков> (осел), и еще починка мебели, и возмещение битой посуды, – а главное счет в лавке (последние 10 дней живем в кредит).

Очень прошу Вас и прислать и простить.

Целую Вас.

                             МЦ.

Впервые – СС-7. С. 118. Печ по СС-7.

98-28. А.А. Тесковой

Понтайяк, 25-го сент<ября> 1928 г.

Дорогая Анна Антоновна, только что Ваше письмо, послезавтра утром едем, пишу в самую уборку и укладку. Третьего дня уехали г<оспо>жи Завадские, т. е. жена Сергея Влад<иславовича> и падчерица ^[517], в Праге будут 1-го, повидайтесь с ними, они Вам много о нас всех расскажут. Хотела Вам с ними послать что-нибудь, но сидела абсолютно без денег, а сейчас, когда деньги пришли, они уже уехали. Но ничего, оказии еще будут.

Посылаю Вам пока Мура, – видите какое разное лицо? Карточки сняты одна за другой. С<ергей> Я<ковлевич> пишет, что пришла от Вас посылка – Але и Муру. Спасибо! Радуемся. Сердечное спасибо и башмачки, не бойтесь, что велики! если № 31 то как раз. Мур ростом и размером с хорошего шестилетнего. (Вес 27 ¼ кило – голый!)

Кончаю, нежно Вас целую, из Медона напишу еще. Это только записочка.

                             Марина

               Meudon (S. et O.)

       2, Avenue Jeanne d’Arc

<Приписка на полях:>

Это мой польский (бабушкин) герб ^[518].

Впервые – Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 94. Печ. по тексту первой публикации, с уточнением по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2009. С. 124.

99-28. Н.П. Гронскому

Дорогой Ко́люшка, последний привет с Côte d’Argent, – едем послезавтра в четверг ^[519] 27-го утром – rapide ^[520], 9 ч<асов> 15 м<минут>, всё это Вам ни к чему.

Вот два последних (пред, – остальных везу непроявлеиными) Мура. Хорош?

Пишу в самую разборку и раскладку (уборку и укладку). Погода до конца не дрогнула. Непреложная синь.

Если не будете на вокзале приходите 28-го – к 2 ч<асам>, я наверное буду дома, но не позже, сразу после завтрака.

До свидания!

                             М.

Понтайяк, 25-го сент<ября>, 1928 г., вторник

Впервые – Несколько ударов сердца. С. 144–145. Печ. по тексту первой публикации.

100-28. С.Н. Андрониковой-Гальперн

Дорогая Саломея, сердечное спасибо, пишу в самую уборку и укладку. Отъезд послезавтра, никакой лирики, сплошные тарелки и кастрюльки.

Целую Вас, до скорого свиданья, простите за бомбардировку. Бомбардировал – страх.

                             МЦ.

25-го сент<ября> 1928 г.

Впервые – СС-7. С. 118. Печ. по СС-7.

101-28. Н.П. Гронскому

Медон, 5-го Октября 1928 г., пятница

Дорогой Николай Павлович, я уже успела по Вас соскучиться. Лежу второй день, жар был и сплыл, но нога (прививка) деревянная, а когда не деревянная, то болит. Двигаться не могу, разве что на одной. Лежу в чудной розовой ночной рубашке – новой – подарке Али, жаль, что Вы меня в ней не увидите, – и не только в ней, вообще – лежащей, т. е. самой доброй и кроткой. Завтра вторая прививка, может б<ыть> будет еще третья, во всяком случае встану не раньше вторника. Рука еще болит – видите, как пишу? Вчера у меня был в гостях Товстолес ^[521], просидел на сундуке до сумерок, говорили о Балтике (оттуда) и черной магии. Оказывается, мы оба под знаком Сатурна ^[522], все приметы совпадают. Очень радовался не-евразийской теме беседы (евразиец).

А почему Вы тогда сказали: «После того как я от Вас тогда ушел, мне уже было все равно – на людях или одному»… Вам было так хорошо? Или так плохо? Или так – КАК? Ответьте.

Вообще напишите мне – как здоровье, что делаете, что читаете, скучаете ли обо мне. Какая дикая жалость – такое совпадение! (болезней). Вы бы сидели у меня целый день – или ½ – или ¼ – сколько смогли бы и захотели. Нынче с утра налетела А<нна> И<льинична> Андреева и забрала у меня Н<аталью> М<атвеевну> на два дня. Справляемся с Алей, вернее – справляется одна, я лежу и ничего ускорить не могу. Если придет Ваша мама, передам Вам, через нее «подарочек». До свидания, родной, Вы мне снились, спрашивала Вас о том же (вопрос по середине письма).

Пишите про здоровье, как я была бы счастлива, если бы Вы сейчас вошли. – Сидите дома. —

                             М.

Впервые – Мир России. С. 166. СС-7. С. 205. Печ. по СС-7.

102-28. Н.П. Гронскому

Я – здесь, а с других хватит и закрыток ^[523].

                             МЦ.

5-го окт<ября> 1928 г.

Впервые – СС-7. С. 205. Печ. по СС-7.

103-28. Н.П. Гронскому

Медон, 6-го октября 1928 г.

Дружочек родной! Вчера заснула с мыслью о Вас и всю ночь видела Вас во сне. Мы были вместе на юге, одни, Вы без родителей, я без детей (никогда никакие слова не передадут сна, – воздуха, всей иной атмосферы его!) Был канун отъезда, пошли к старой старухе в глубокую деревню, она нам говорила, т. е. нам гадала. Помню голос, убедительные и усовещевательные интонации, слов не помню, да все равно не поняла бы, проснувшись. Ключ к сну – сам сон, только в нем – понимаешь. После этого сна еще больше Вас люблю, потому что была с Вами на полной свободе, какой нет на земле.

Вчера, в разговоре с Вашей мамой, она – мне: «…Вы настолько моложе меня», т. е. то́, что я так часто говорю – Вам. И я поняла: я как раз на полдороге от Вас к ней. Полдороги, пол-поколения. Потому я равноблизка Вам и ей. (Не знаю как Вы, мне это на Вашем месте слышать было бы больно, поэтому: Вы мне сейчас ближе всех, ни одной секунды не приравниваю, говорю только о возможности понимания). Говорю с нею. Вы, в ее освещении, для меня – сын, говорю с Вами: она, в Вашем освещении (ОТСВЕТЕ верней) для меня – мать. Не совсем-сын, не совсем-мать. Думаю, что я – та точка, на которой вы лучше всего сойдетесь, ГАРАНТИЯ РОДСТВА.

– У нее Ваш смех, – знаете, когда смеетесь тихо, внутри себя, как куперовский Следопыт ^[524]. Много говорили о Вас, больше – она, о Вашем младенчестве, детстве, росте, – со сдержанной любовью, чуть-с иронией – точь-в-точь так же, как я слушала.

На одном мы – страстно сошлись (для нее настоящее, для меня будущее) – «Нельзя жить ребенком» (подразумевалось – сыном) – «нельзя, чтобы кроме – ничего, нужен противовес» (Бог, работа, любовь, – другого, кажется, нет) «иначе – ЗАЛЮБИШЬ».

Она, пожалуй, еще отрешеннее меня. Может быть – лишнее десятилетие.

_____

Ты пишешь «приласкать»? ^[525] О, как не умею. Только Мура и тебя (тогда уж – заласкать). А твою маму особенно трудно, – она в броне. Я никогда бы не решилась лишний раз взять ее за руку. Да ей и не нужно, не моя рука ей нужна сейчас. – Но было очень хорошо, – два духа. Немножко напомнило мне первые беседы с тобой. Ей не хотелось уходить, а мне не хотелось отпускать. Она мне всегда нравилась, но источник этого тяготения – конечно, ты.

– Незадача, дружочек! Как ты бы чудно у меня сидел весь день – на своем сундуке! Все сидят, кроме тебя, а мне никого не нужно, кроме! И Н<атальи> М<атвеевны> нет, и дети гуляют, мы бы были совсем одни (ты бы иногда слезал со своего сундука? Ты бы на него и не сел!) Думай сам дальше.

– Сегодня попробовала встать, пишу за столом. Самочувствие, когда хожу, старого (и доблестного) инвалида. Или еще – деда Лорда Фаунтельроя ^[526]. А вечером – вторая прививка, и опять в лежку. Кстати, ни 40° ни судорог, сразу заснула как убитая, а на другой день – 38°, пустячен. «И яд не берет», – вроде Распутина ^[527].

Дивная погода. Как мы бы с тобой гуляли! Если бы у тебя не было родных, я бы к тебе нынче, до второй прививки – сбежала, (т. е. шла бы к тебе ровно 2 ч<аса>!) – просто поцеловать.

– Аля тебе изложит мою просьбу – исполнишь?

Дело в Георгии Николаевиче ^[528]. Впрочем, для ясности: 1) и насущное – окантовать гравюрку Петербурга, подклеив до нормы, т. е. срезав рваные куски и надставив, бумагу посылаю, а м<ожет> б<ыть> подклею сама, так что – только окантовать, но непременно до понед<ельника>, к понедельнику (имянины С<ергея> Я<ковлевича>.) ^[529] Картинка краденая, вырванная на глазах владельцев, – чистейший патриотизм, Георгию Н<иколаевичу> не говори. Кант простой черный.

Второе: попросить Г<еоргия> Н<иколаевича> как только сможет вставить у нас стекло, по ночам холодно, а С<ережа> кашляет.

Посылаю тебе Stello ^[530], читай не пропуская ни строчки: сам Stello – условность, повод для трех рассказов. Лучший – последний, но не опережай. Читаю Калевалу ^[531], а ты Stello читай сейчас и скажи мне потом – не крупнейшая ли вещь на франц<узском> яз<ыке> за все прошлое столетие? Прочти и крохотную биографию, – та́к нужно писать.

– Кто же раньше: ты ко мне или я к тебе? Если три вспрыскивания, встану не раньше пятницы, два – в среду.

Скучаю по тебе и нет часа, чтобы не думала.

– Тебе очень плохо было в последний раз (у меня) со мной? Все думаю о твоей фразе.

Замечательное слово Оливье к Ролан<д>у ^[532], спасибо, ТА́К читает – только поэт! Обнимаю тебя, родной, рука устала, пишу в первый раз.

                             М

II

Вторые сутки люто болит нога (отравленная). А жар маленький, 38 (докторша гарантировала 40 и бред). – Мне очевидно легче умереть, чем бредить. Но довольно о болезнях.

Читаю Чортов мост ^[533]. До чего мелко! Величие событий и малость – не героев, а автора. Червячек-гробокоп. Сплошная сплетня, ничего не остается. Сплетник-резонер, вот в энциклопед<ическом> словаре будущего аттестация Алданова.

Такие книги, в конце концов, разврат, чтение ради чтения. Поделом ему – орден 5-ой ^[534] <подчеркнуто дважды> степени от сербского Александра!

Читала его после камфары, негодование вернуло меня к сознанию.

_____

Калевала. Хорошо, но Гайавата ^[535] лучше. (Народ хорошо, но поэт лучше? Всегда утверждала обратное.) Несостоявшаяся эпопея, отсутствие главных линий, одной линии.

В общем – журчание ручья по камням. Пока слушаешь – пленяешься, отошел – остыл. Материал для эпопеи.

– Но довольно о книжках.

_____

Встану, если не будет третьей прививки, в пятницу, в субботу или воскресенье (верней) зайду к Вам, если сами раньше не выберетесь. Как Ваш кашель? Топите ли? Кто бывает? Как Stello? Под всем сказанным о франц<узской> (и всякой!) Рев<олюции> подписываюсь обеими руками ^[536]. Вот Вам Виньи, а вот Алданов. М<ожет> б<ыть> пришлю Вам обе книжки (Джима и Чортов мост) через Алю.

Напишите мне письмецо, чем больше, тем лучше. Да! попросите П<авла> П<етровича>, если можно, достать гонорар из Посл<едних> Нов<остей>, как мал бы ни был.

До свидания. Не забывайте меня.

                             М.

Дружочек, пишу Вам после 2-ой прививки (7-го) от которой чуть было не отправилась на тот свет ^[537]. Обморок за обмороком, сердце совсем пропало, все: дышите глубже! а мне совсем не хотелось дышать, хотелось спать. Звон в ушах был – грозный, ни с чем несравнимый, звенели все 4 стены + потолок. К счастью (или к несчастью) Н<адежда> И<вановна> Алексинская ^[538] еще не уехала, праздновала имянины Лелика у А<лександры> 3<ахаровны> ^[539], Радзевич ^[540] побежал за ней, пришла, вспрыснула камфару (лошадиную дозу).

Наблюдение: мне, чтобы не потерять сознание, все время хотелось – выше, навалили подушек. Казалось, что – лягу – умру. Это был – инстинкт. А первое, что сделала докторша – уложила меня плашмя. Как понять? Разве сердце (физическое) ошибается? Повторяю, последними остатками сознания хотела – выше, стойком.

Я теперь немножко знаю как умирают: ждешь сердца, и его нет. Смерть будет – когда не дождешься. Но это только первая половина смерти, во вторую – если есть – не заглянула.

Впервые – Несколько ударов сердца. С. 147–150. Печ. по тексту первой публикации.

104-28. С.Н. Андрониковой-Гальперн

Медон, 9-го Октября 1928 г.

Дорогая Саломея, пишу Вам в постели, после второй прививки пропидонта (?) от которого – честное слово! – чуть было не отправилась на тот свет: сердце совсем пропало, обморок за обмороком, к счастью (или к несчастью) доктор оказался под рукой и вспрыснул камфору ^[541]. Это было третьего дня, сейчас я уже обошлась, хотя очень болит нога (отравленная) и жар. Говорят, что все это в порядке вещей.

Теперь я немножко знаю, как умирают, т. е. перестают быть, т. е. первую часть смерти, – если есть вторая (быть начинают). После 3-ей прививки м<ожет> б<ыть> узнаю и вторую.

А в общем буду у Вас дней через 10, очень по Вас соскучилась. Целую Вас.

                             МЦ.

Впервые – СС-7. С. 118–119. Печ. по СС-7.

105-28. С.Н. Андрониковой-Гальперн

Дорогая Саломея, все еще никак не могу попасть к Вам, после вспрыскиванья хромаю и с трудом дохожу до ближней лавки. Если не трудно, пришлите мне иждивение, очень нужно.

Дошла ли до Вас моя весточка из кровати?

Напишите мне о себе. Слышала от В<еры> А<лександровны> С<ув>чинской (уехала в Лондон) ^[542], что Ирине лучше, радуюсь за Вас. Целую Вас и скоро надеюсь увидеть.

                             МЦ.

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jeanne d’Arc

16-го Октября 1928 г.

Впервые – СС-7. С. 119. Печ. по СС-7.

106-28. Н.П. Гронскому

<Медон, октябрь 1928 г.>

– Вы знаете, я сразу поцеловала Ваше письмо, как тогда – руку – в ответ (на ответ “не совсем чужая” – скромность этого ответа: «не совсем чужая» – Ваша – мне!). Подумать не успев.

Думаю, что целование руки у меня польское, мужско-польское (а не женско-сербское, где все целуют – даже на улице). Целует руку во мне умиление и восторг.

Итак, письмо поцеловала, как руку. Я была залита восхищением. Та́к нужно писать – и прозу и стихи, та́к нужно глядеть и понимать – входы и выходы. Вы предельно-зорки: я, действительно, шагнув – отступаю перед тьмой – даже если она белый день: перед тьмой всего, что́ не я, перед всем не-мною, ожидая, чтобы оно меня окончательно пригласило, ввело – за́ руку. Я отступаю так же, как тьма, в которую мы выходим. Не отступаю – чуть подаюсь.

Шаг назад – после сто́льких вперед – мой вечный шаг назад!

А выхожу я – опять правы! – как слепой, даже не тычась, покорно ожидая, что – выведут. Не выхожу, а – стою. Мое дело – войти, ваше – вывести.

Наблюдение об уверенности шагов к Вашей двери – простите за слово! – гениально, ибо, клянусь Вам, идя – сама подумала: – Та́к сюда иду – в первый раз.

А вчера вошла как тень – дверь была открыта – всем, значит и мне. А Вы хотите, чтобы я пришла к Вам – потом, – если уйду раньше Вас – или будете бояться?

– Как мне хорошо с Вами, легко с Вами, просто с Вами, чисто с Вами – как Вы всегда делаете что́ нужно, ка́к нужно.

Никогда до встречи с Вами я не думала, что могу быть счастлива в любви: для меня люблю всегда означало́ больно, когда боль переходила меру – уходила любовь.

Мне пару найти трудно – не потому что я пишу стихи, а потому что я задумана без пары, состояние парой для меня противоестественно: кто-то здесь лишний, чаще – я, – в состоянии одинокости: молитвы – или мысли – двух воздетых рук и одного лба…

Но дело даже не в боли, а в несвойственности для меня взаимной любви, к<отор>ую я всегда чувствовала тупиком: точно двое друг в друга уперлись – и всё стоит.

_____

Тем, что Вы любовь чувствуете не чувством, а средой благоприятной для (всякого величия!), Вы ее приобщили к таким большим вещам, как ночь, как война, вывели ее из тупика самости, из смертных – в бессмертные!

Вы знаете много больше, чем еще можете сказать.

_____

Соскучилась по Вас у себя – даже на моем тычке и юру́.

А знаете – как Вы́ входите?

Стук – открываю – кто-то стоит, с видом явно не при чем, точно и не собирается войти, явно «не я стучал», совершенно самостоятельно от двери. (Может – ветер, может – я.) Мне всегда хочется сказать: – ннну?

У Вас при входе – сопротивление. – Возьму да не войду. – Вы необычно-долго (т. е. ровно на 5 сек<унд> дольше чем другие) не входите.

– Нынче и завтра свободна до позднего вечера – и никто не ждет – Вы́ ждете, а я не приду – ибо во всех подобных делах безнадежно-воспитана, ибо нельзя – тем более что никто не запрещает! – ходить каждый день, злоупотребляя расположением матери и широкостью взглядов – отца.

Ах, шапка-невидимка! Ковер-самолет!

_____

Кто-то взял у нас и осень. (Ни разу не были в медонском лесу и только раз – вчера – в парке.) А что́ зимой будем делать?

Впервые, как записанное в тетради – НСТ. С. 462–463. Текст отправленного письма см. ниже (имеются разночтения).

106а-28. Н.П. Гронскому

Медон, 17-го октября 1928 г.

Вы знаете, я сразу поцеловала Ваше письмо, как вчера – руку – в ответ (на ответ: «не совсем чужая!») Подумать не успев.

Думаю, что целование руки во мне мое, мужско-польское (а не женско-сербское, где все целуют, даже на улице. Кстати, прадед с материнской стороны – Данило, серб.) ^[543]

Целует руку во мне умиление и восторг: Вашей руке долго быть целованной!

Письмо. Я была залита восхищением. Та́к нужно писать – письма, стихи, все. Та́к нужно глядеть и понимать. Вы предельно-зорки: я, действительно, шагнув – отступаю – перед тьмой всего, что не я, всем не-мною, ожидая, чтобы оно меня – чуть ли взяло за́-руку. (Звонок, как стук, далеко́ еще не: ВХОЖУ! а: «можно войти?» «НУЖНО войти?»)

До двери я – я, за нею – я + все, что за нею.

Я отступаю так же, как тьма, в которую мы выходим. Чуть подаюсь.

– Шаг назад – после всех вперед, мой вечный шаг назад.

А выхожу я – опять правы! – как слепой, даже не тычась, покорно ожидая, что выведут. (В окно бы – сумела!)

Наблюдение об уверенности шагов по коридору – простите за слово: гениально, ибо – клянусь Вам – идя, сама отметила: «та́к сюда иду в первый раз». – А вчера вошла как тень – дверь была открыта всем – значит и мне.

(А Вы хотите, чтобы я пришла к Вам потом – если уйду раньше Вас – или будете бояться?)

– Как мне хорошо с Вами, легко с Вами, просто с Вами, чисто с Вами, как Вы всегда делаете что́ нужно, ка́к нужно.

Еще одно, чем бесконечно восхищаюсь: Вы не задавлены полом (для людей – всё, если не ничто), Вы в него ныряете. Так Антей касался земли ^[544].

(Попутная мысль о Метаморфозах ^[545]: символы больше, чем их разработка, МИФ больше чем Овидий, – а Гомер – нет.)

_____

Тем, что для Вас любовь не чувство, а среда (воздух, почва, нечто в чем и из чего происходит) Вы ее приобщаете к таким огромностям как ночь (тоже среда, а не время дня!) как война, выводите ее из тупика самости, из смертных – в бессмертные!

– Вы знаете много больше, чем еще можете сказать.

– Соскучилась по Вас у себя, – Вас на пороге, Вас на сундуке. А знаете – как Вы́ входите? Дверь открывается, кто-то стоит с видом явно не при чем, с лицом явно: «не я стучал» (может ветер, может я). Если у меня при входе – одумка, у Вас явно сопротивление. Мне всегда хочется сказать: – ннну́?

Вы необычайно долго (секунды на три дольше, чем полагается) не входите.

_____

– Знаете, что меня внезапно осенило в связи с Вашим последним письмом – В<олкон>ский С ДУШОЮ. – Вы понимаете какая это вещь?

_____

Нынче и завтра свободна до позднего вечера, никто не ждет (вчера ждали, и было очень тяжело) – Вы́ ждете – а я не приду, ибо нельзя – будучи мною – злоупотреблять благосклонностию матери и широтою взглядов отца.

Ах, шапка-невидимка! Ковер-самолет!

Кто-то взял у нас и осень. А какая нынче (продолжаю в четверг) – блаженная! Как хочется в лес и в лист. В медонском лесу не была еще ни разу.

До свидания. Зайду, как смогу – или завтра или в субботу, занесу стихи для Посл<едних> Нов<остей>. Кстати, надеюсь достать из Праги мои «Юношеские стихи» (1913 г. – 1916 г.) ^[546] – нигде ненапечатанные, целая залежь. Стихи ради которых мне простят нынешнюю меня. Хорошие стихи. Прокормлюсь ими в Посл<едних> Нов<остях> с год, если не больше. Так Вы, постепенно, будете знать меня всю, весь ХОД КОНЯ (название книги Шкловского, которой не читала) ^[547].

– В пятницу или в субботу, в зависимости когда буду свободна (не на учете ожидания).

Обнимаю Вас, дружочек! Просьба: уберите все мои письма с Вашего стола, завяжите в пакет, пакет в стол. Прошу Вас.

                             М.

Впервые – Несколько ударов сердца. С. 151–152. Печ. по тексту первой публикации. (Черновик письма см. выше.)

107-28. С.Н. Андрониковой-Гальперн

Дорогая Саломея! Я, неблагодарная свинья, до сих пор не поблагодарила Вас за иждивение. Мне даже стыдно показаться Вам на глаза. Не будь это, я бы давно была у Вас. Позовите меня, пожалуйста. Свободна со среды, когда хотите. Перешлите, пожалуйста, прилагаемый листок Путерману ^[548] – если еще жив. Прочтите, пожалуйста. Безнадежное предприятие?

Целую Вас и жду приглашения. Принесу с собой летние снимки, есть веселые.

                             МЦ.

Meudon (S. et О.)

2, Av(enue) Jeanne d’Arc

28-го Окт<ября> 1928 г., воскресенье

Впервые – СС-7. С. 119. Печ. СС-7.

108-28. А.В. Бахраху

Meudon (S. et О.)

2, Av(enue) Jeanne d’Arc

7-го ноября 1928 г.

Милый Александр Васильевич,

Давайте повидаемся. У меня на этой неделе свободна только суббота – хотите? Станция электр<ической> ж<елезной> д<ороги> Pont-Mirabeau, в 8 ½ ч<асов> веч<ера>, выход один. Погуляем или посидим – как захочется.

Если не можете – известите.

Всего лучшего.

                             МЦветаева.

Я очень близорука, – вся надежда, что Вы меня узнаете.

Впервые – Новый журнал. Н-Й. 1990. № 181. С. 138 (публ. А. Тюрина). СС-6. С. 626. Печ. по СС-6.

109-28. А.А. Тесковой

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jeanne d’Arc

18-го ноября 1928 г.

Дорогая Анна Антоновна! Во-первых и в-главных: башмачки дошли – чудесные – Мур носит не снимая. Не промокают и размер как раз его. Спасибо от всего сердца, это больше чем радость – необходимость.

Рада, в свою очередь, что наша посылочка дошла, отослана она была 26-го сентября. Но винить нельзя, Г<оспо>жа Завадская очень занята (кстати, она гораздо лучше и проще и милее, чем я думала, в Понтайяке я с ней очень сошлась, – просто очень хороший человек, без мелкости) ^[549].

Очередная и очень важная просьба. Мы очень нуждаемся, все уходит на квартиру и еду (конину, другое мясо недоступно – нам), печатают меня только «Последние Новости» (газета), но берут лишь старые стихи, лет 10 назад ^[550]. – Хороши последние новости? (1928 г. – 1918 г.). Но весь имеющийся ненапечатанный материал иссяк. Вот просьба: необходимо во что бы то ни стало выцарапать у Марка Львовича ^[551] мою рукопись «Юношеские стихи» ^[552]. Писать ему – мне – бесполезно, либо не ответит, либо не сделает. Нужно, чтобы кто-нибудь пошел и взял, и взяв – отправил. На М<арка> Л<ьвовича> никакой надежды, я его знаю, «найду и пошлю» – не верьте. Передайте ему прилагаемую записочку, где я просто прошу передать «Юношеские стихи» Вам, не объясняя для чего (чтобы у него не было возможности обещать – и не сделать). Если можно – сделайте это поскорее. Раз в неделю стихи в Посл<едних> Новостях – весь мой заработок. Все Юношеские стихи ненапечатаны, для меня и Посл<едних> Новостей (где меня – старую – т. е. молодую! – очень любят) – целый клад.

Выслать необходимо заказным, у меня даже черновиков нет.

Я знаю как тяжело такое поручение, но у меня, кроме Вас, дорогая Анна Антоновна, в Праге друзей нет. (Слоним, в делах, – враг!)

Рукопись у него в Праге, сам говорил. Когда-то дала почитать, так и осталась. Если скажет «сейчас не могу, найду» спросите: «когда?», не верьте обещаниям, я – хорошо к нему относясь, слишком хорошо его знаю.

Присылкой этой рукописи Вы меня спасете, там есть длинные стихи, по 40–50 строк, т. е. 40–50 фр<анков> в неделю: деньги!

Тщетно стараюсь накопить на выходные башмаки: два месяца собирала 100 фр<анков>, и в 5 дней (на еду) истратила – нынче пятый. Вот и вспомнила «Юношеские стихи».

Слава Богу, погода теплая, почти не топили.

– Пишу большую вещь – Перекоп ^[553] (конец Белой Армии) – пишу с большой любовью и охотой, с несравненно большими, чем напр<имер>, Федру. Только времени мало, совсем нет – как всю (взрослую!) жизнь. С щемящей нежностью вспоминаю Прагу, где должно быть мне никогда не быть. Ни один город мне так не врастал в сердце!

Behüt Dich Gott! es wär zu schön gewesen —

Behüt Dich Gott! es hat nicht sollen sein! ^[554]

Целую Вас нежно.

                             Марина

Впервые – Письма к Анне Тесковой, 1969. С. 67–68 (с купюрами). СС-6. С. 371–372. Печ. полностью по кн.: Письма к Анне Тесковой, 2008. С. 94–95.

110-28. Н.П. Гронскому

<Ноябрь 1928 г.> ^[555]

Милый Николай Павлович,

Будьте завтра у меня в 6 ч<асов>, пойдем в Кламар за женой Родзевича ^[556] и Владиком ^[557], а оттуда все вместе на Маяковского.

Непременно.

Завтра, во вторник, в 6 ч<асов> у меня. Жду. Это его последнее чтение.

                             МЦ.

Впервые – СС-7. С. 206. Печ. по СС-7.

111-28. С.Н. Андрониковой-Гальперн

Дорогая Саломея, очень, очень, очень нужно иждивение, пришлите что можете и позовите меня в гости.

Целую Вас.

                             МЦ.

Медон. 19-го ноября 1928 г.

Впервые – СС-7. С. 119. Печ. по СС-7.

112-28. В.Б. Сосинскому

Meudon, 24-го ноября 1928 г.

Дорогой Володя! Не думайте, что я забыла, что я должна Вам 100 франков – такой долг священен – но по сей день надеялась на 100 фр<анков> из «Воли России» за «Бычка», а «Бычка» и в ноябрьском нет – в чем дело? ^[558] Рукопись сдала – помнится – в июне, – 6 месяцев лёжки – не слишком ли? ^[559]

Не могли бы Вы узнать у одного из редакторов – в чем дело, хотят ли, нет ли, если хотят – когда (NB! пока не расхотела я!)

Беспокоюсь в данном случае о Вашем гонораре, т. е. своем долге.

Буду очень признательна, если черкнете словечко. – Простите за задержку, сейчас нигде кроме Посл<едних> Нов<остей> не печатаюсь, а это – грош: по 20–25 фр<анков> в неделю.

                             МЦ

Впервые – НП. С. 241. СС-7. С. 88. Печ. по СС-7.

113-28. А.А. Тесковой

Meudon (S. et О.)

2, Avenue Jeanne d’Arc

29-го ноября 1928 г.

Дорогая Анна Антоновна! Во-первых и в-главных: огромное спасибо за рукопись, настоящий подарок! Без Вас я ее никогда бы не достала. М<арк> Л<ьвович> ни словом, ни делом на письма не отвечает, – не по злобе, – по равнодушию («les absents ont toujours tort» ^[560] в этом он обратное романтикам, у которых «les absents ont toujours raison, – les présents – tort»! ^[561])

Нежно благодарю Вас за заботу, мне вспоминается стих Ахматовой:

Сколько просьб у любимой всегда! ^[562]

По тому как я у Вас часто прошу я знаю, что Вы меня любите.

Второе: перевод моего Рильке на чешский, – его второй родной язык – для меня огромная радость ^[563]. (NB! Меня (прозу) еще никто никогда ни на какой язык не переводил, Вы – первая). Рильке вернулся домой, в Прагу. Сколько у него стихов о ней в юности! («Mit dem heimatlichen “prosim”» ^[564].)

Пришлете мне книжку с Вашим переводом? Аля поймет, да и я пойму, раз знаю оригинал.

Третье: сегодня в Прагу выезжает чета Савицких ^[565]. Посылаю Вам с ними – если возьмут – крэмовые замшевые перчатки, я их немножко поносила, чтобы не выглядели новыми. Отлично стираются в мыльной пене (или в «Люксе») – только не надо ни выжимать, ни ополаскивать. Купила Вам крэмовые потому-что нарядные и потому что Вы бы себе светлые никогда не купили, – права? Посылаю еще с Савицкими – Вы рассмеетесь! – один свой старый башмак (NB! носила три года пока не треснул лак) – на мерку, если бы Вы на самом деле вздумали сделать мне такой чудный подарок.

Этот башмак мне как раз, но вот в чем дело: он, как Вы сама увидите, совсем без ранта (рант – кожаный край подошвы вокруг башмака), если те, что Вы мне думаете подарить, будут с большим рантом нужно этот рант прибавить, т. е. взять чуть-чуть (½ пальца) больше, чтобы носок не оказался короче, а то будут малы. Нужно, чтобы носок новых был бы как раз такой же, как носок этого, мерить по носку, прибавляя рант en plus ^[566]. Каблук хотелось бы такой же, не выше и не уже, самая удобная форма, я много хожу. И форма хорошая, не шире, а то нога будет ездить. Цвет хотелось бы темно-коричневый, как у Мура, вообще что-нибудь прочное для ходьбы. Этим подарком я буду счастлива, чешская обувь славится, а в Париже только лак хорош. (Когда-нибудь разбогатею и пришлю Вам лаковые туфли, нарядные. Когда-нибудь – разбогатею? Нет. Но когда-нибудь – пришлю. NB! Эти вещи – не связаны!)

Весь вопрос в том, согласятся ли Савицкие везти этот одинокий башмак. (В перчатках не сомневаюсь). Узнаю их адрес и сообщу Вам, на месте – спишитесь, как достать или доставить посылочку. М<ожет> б<ыть> они сами Вам напишут (я их очень мало знаю).

Чтобы кончить о башмаках (целая Жакерия! ^[567] Я бы на месте Савицких повезла бы его на палке!) – новых не посылайте почтой, а лучше ждите оказии (можно будет предварительно запачкать подошвы) – и вот почему: очень высока пошлина (Zolla ^[568]). За Муркины взяли 25 фр<анков>, за взрослые возьмут не меньше 50 фр<анков>, а у меня их в тот день может не быть (наверное не будет!). Лучше подождать случая, бывают же, ездят же!