Текст книги "Марина Цветаева. Письма. 1928-1932"
Автор книги: Марина Цветаева
Жанр:
Эпистолярная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]
Жел<езная> дор<ога> дико дорога, все дорого, страшно трудно уехать. Но хочу ради Мура (кашляет 8 мес<яцев> и Сережи). М<ожет> б<ыть> поедем на Средиземное море, мое любимое, к<оторо>го не видала с Палермо (1912 г. – почти что 1812 г.!) [180].
Мур все растет, недавно остригла – жарко. Но тут же – остатками – корешками – завился. Чудесно говорит. Как-нибудь напишу о нем отдельно. Аля учится у Шухаева [181], но предоставленная самой себе (Шухаев в студии бывает раз в неделю – 15 мин<ут>), ленится. Меня переросла на полголовы, а тяжелее на пуд с лишним.
Мы очень плохо живем, куда хуже, чем в прошлом году [182], и конских котлет (Алина невозбранная услада!) уже нет. Мяса и яйца не едим никогда [183].
Впервые – НП. С. 382–383. СС-6. С. 194. Печ. по СС-6.
42-28. Т.Л. Толстой
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d’Arc
18-го июня 1928 г.
Дорогая Татьяна Львовна,
Приношу Вам сердечную благодарность за проданный билет [184] и милую приписку. Как-нибудь буду у Ивонны [185] и зайду поблагодарить Вас лично.
А книжку [186] послала Вам не для чтения, а просто как знак внимания и симпатии, – на стихи нужно время, знаю, что у Вас его нет. Целую Вас, привет дочери.
М Цветаева
Впервые – в кн.: Неизвестный Толстой в архивах России и США. Рукописи. Письма. Воспоминания. Наблюдения. Версии. М.: АО-Техна-2, 1994. С. 415 (публ. Н.А. Калининой). СС-7. С. 349. Печ. по СС-7.
43-28. С.Н. Андрониковой-Гальперн
Дорогая Саломея?
Вопросительный знак (случайный) относится к: почему не были на вечере?
Сидели потом всей компанией: Мирский, Сувчинский, еще разные, и вспоминали Вас. Мирский был ЧУДНЫЙ.
Милая Саломея, если возможно, пришлите иждивение, а то придется грабить тощую вечеровую кассу. Мне не повезло: вчера и единств<енный> спектакль Антония [187], и половина моей публики ушла туда.
Целую Вас, когда увидимся? Пока занята только в среду.
МЦ.
18-го июня 1928 г.
Впервые – СС-7. С. 115–116. Печ. по СС-7.
44-28. Б.Л. Пастернаку
<Июнь 1928 г.>
Б<орис>, наши нынешние письма – письма людей отчаявшихся: примирившихся. Сначала были сроки, имена городов – хотя бы – в 1922 г. – 1925 г. [188] Из нашей переписки исчезли сроки, нам стало стыдно – что? – просто – врать. Ты ведь отлично знаешь – то, что я отлично знаю. Со сроками исчезла срочность (не наоборот!), дозарезность друг в друге. Мы ничего не ждем. О Б<орис>, Б<орис>, это так. Мы просто живем, а то (мы!) – сбоку. Нет, быв впереди, стало – вокруг, растворилось.
Ты мне (я – тебе) постепенно стал просто другом, которому я жалуюсь: больно – залижи. (Раньше: – больно – выжги!)
Впервые – НСТ. С. 388–389. Печ. по кн.: Души начинают видеть. С. 490–491.
45-28. Н.П. Гронскому
<28 июня 1928 г>
Дорогой! Приходите на авось завтра в пятницу не позже 6 ч<асов>. М<ожет> б<ыть> удастся провести весь вечер вместе. Если же нет – сговоримся на субботу вечером наверное.
Много новостей (чуть-чуть не уехала завтра в La Rochelle [189], уже горевала).
Итак, жду.
МЦ.
Сонет хороший, по-итальянски, должно быть, чудесный. А еще лучше стихи о любви (ГЛЫБЫ О ЛЮБВИ!) Микель-Анджело [190].
Тема прихода – нынешний экзамен Волконского [191].
_____
Итак, жду.
Впервые – Несколько ударов сердца. С. 15–16. Печ. по тексту первой публикации.
46-28. А.В. Бахраху
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d’Arc
29-го июня 1928 г.
Милый друг,
Две радости, начнем с меньшей: деньги за билеты, которых я вовсе не ждала (думала, что Вам дала только пять, которые Вы и вернули), вторая – наличность твердых знаков в Вашей приписке, знаков явно приставленных, т. е. идущих от адресата. Спасибо за долгую память, за такую долгую память, твердый знак в конце слова, обращенного ко мне, для меня больше, чем слово, каким бы оно ни было. Та́к: «я всегда помнил Вас», с радостью отдам за «совсемъ забылъ Васъ». (Ъ – значит помните, т. е. рука помнит, сущность помнит!) [192].
Я перед Вами виновата, знаю, – знаете в чем? В неуместной веселости нашей встречи. Хотите другую – ПЕРВУЮ – всерьез?
Я скоро уезжаю – в конце следующей недели [193].
Серьезно, хочу снять с себя – угрызение-не угрызение, что-то вроде. (А Вы еще читаете мой почерк?)
А у Вас сейчас – я-переписки и я-встречи – в глазах двоюсь, хочу восстановить единство.
Хотите – приезжайте ко мне, хотите встретимся где-нибудь в городе, остановка электр<ического> поезда Champ de Mars, например, выход один. Хорошо бы часов в 6, вместе пообедаем, побеседуем, потом погуляем, обожаю летний Париж. Итак, назначайте день (можно и к 7 ч<асам>). Только узнавайте меня Вы́, я очень робкая и боюсь глядеть.
Дружочек, м<ожет б<ыть> Вы очень заняты или особенной охоты видеться со мной не имеете, – не стесняйтесь, не обижусь.
Но если хотите – торопитесь, скоро еду. (Если не смогу, извещу телеграммой, молчание – согласие.)
МЦ.
Других мест не предлагаю, п<отому> ч<то> Париж не знаю. Лучше ответьте телеграммой, к нам pneu [194] не ходят.
Впервые – Мосты. Мюнхен. 1961. № 6. С. 341 (неполный тест; публ. А.В. Бахраха); ЛО. М. 1991. С. 111–112 (полностью; публ. Дж. Мальмстада); СС-6. С. 624–625. Печ. по СС-6.
47-28. С.Н. Андрониковой-Гальперн
29-го июня 1928 г.
Дорогая Саломея,
Спасибо за иждивение и не считайте меня невежей, после вечера столько дел, еще больше, чем до. Мечемся по всей карте в поисках 2 pièces et cuisine [195] на фоне моря, – занятье гиблое, вечер дал гроши, а ради отъезда все и делалось.
Надеюсь уехать в конце следующей недели (С<ергей> Я<ковлевич> на днях едет вперед, искать), непременно забегу проститься – на счастье. Предстоят все предотъездные хлопоты, голова кругом идет. Напишите словечко, в какие часы Вас легче застать – принципиально. Лучше не вечером, вечера уходят на переписку и правку Федры, к<отор>ую должна сдать на самых днях в надежде на недоданные 300 фр<анков> (ТОРГУЮТСЯ, НЕГОДЯИ! Здесь 1 фр<анк> строка, в России РУБЛЬ!)
Целую Вас и жду весточки.
МЦ.
Впервые – СС-7. С. 116. Печ. по СС-7.
48-28. Н.П. Гронскому
<1 июля 1928 г.> [196]
Милый Н<иколай> П<авлович>. Спасибо за мешок – отлично. Я, кажется, еду 10-го. Очень благодарна была бы Вам, если бы зашли ко мне завтра или во вторник, сразу после завтрака. Словом до 3-х буду дома. (В среду – нет.)
Всего лучшего.
МЦ.
Воскресенье
Впервые – СС-7. С. 200. Печ. по СС-7.
49-28. Н.П. Гронскому
<2 июля 1928 г.> [197]
Итак, жду Вас завтра (вторник) в 9 ч<асов> веч<ера>.
Спросонья Вы очень тихи (голосом) и злы.
Впервые – СС-7. С. 201. Печ. по СС-7.
50-28. Н.П. Гронскому
<3 июля 1928 г.> [198]
Милый Николай Павлович,
Не сердитесь, не имела никакой возможности предупредить Вас, – неожиданно два срочных дела именно в 4 ч<аса> и в 6 ч<асов>. А до этого – четыре или пять других, и все предотъездные, неотложные. Если свободны, зайдите ко мне в 2 ч<аса>, дня в четверг. Billet de famille [199] в Ройян уже заказан, будет в среду, в среду же выезжает С<ергей> Я<ковлевич>. Будем чинить детскую коляску, – умеете?
Да! Одобряю или ободряю, смотря по тому, выдержали ли или провалились [200]. (Оцените количество ли)
Итак, до четверга.
МЦ.
Вторник.
Впервые — СС-7. С. 201. Печ. по СС-7.
51-28. М.И. Цветаева, С.Я. Эфрон, К.Б. Родзевич Б.Л. Пастернаку
Париж, 4 июля 1928 г., среда
<Рукой М.И. Цветаевой:>
Дорогой Борис, сидим – С<ережа>, Родзевич и я – в пресловутой Ротонде [201] – пережидаем время (до Сережиного поезда). Сейчас 7 ч<асов>, Сережин поезд идет в 10½ ч<асов>, – оцениваешь эту бесконечность? Едет вслепую – в Ройян [202] (найди на карте!). Мы: двое нас и двое детей считаемся famille nombreuse [203] (отец, мать и дитя – famille moyenne [204]). А Ройян, Борис, недоезжая до Bordeaux, севернее.
<Рукой С.Я. Эфрона:>
Я испытываю волнение большее, чем перед отъездом на фронт. Там враг за проволокой – здесь вокруг – в вагоне, на вокзале, на побережье, а главное в виде владельцев дач. Боюсь их (владельцев) больше артиллерии, пулеметов и вражеской конницы, ибо победить их можно лишь бумажником.
А кроме всего прочего – у меня врожденный ужас перед всеми присутственными местами, т. е. перед людьми, для которых я – не я, а что-то третье, которым я быть не умею. Это не неврастения.
Обнимаю Вас и очень Вас чувствую.
С.Э.
<Рукой К.Б. Родзевича:>
С<ергей> Я<ковлевич> уезжает уже целую неделю. Вместе с ним я побывал и на границе Испании и на берегах Женевского озера и на Ривьере и… но всего не перечислишь! Я так привык к этой смене мест, пейзажей, ожиданий и разочарований, что сейчас, когда отъезд стал реальным, я с грустью чувствую себя возвращенным домой. Но до отхода поезда еще 2 часа. А вдруг мне удастся продолжить мое неподвижное путешествие. Нет, сложенные корзины, пакеты, вокзалы, справочные бюро – все говорит за то, что я остаюсь.
Ваш К.Р.
Впервые – Мир Пастернака. Каталог выставки. М.: Сов. художник, 1989. С. 171–172. СС-6. С. 274–275. Печ. по кн.: Души начинают видеть. С. 494–495.
52-28. А.В. Бахраху
Милый друг [205],
Письмо пришло слишком поздно: вчера вечером, т. е. как раз когда Вы меня ждали и когда меня не было: ни на Champ de Mars, ни дома, – провожала С<ергея> Я<ковлевича> в Ройян, куда с детьми на самых днях еду вслед. Я ведь недаром говорила Вам о телеграмме: знаю за́город: его неторопливость, за которую и люблю. За́город никуда не торопится, потому что он уже всюду. Ну а мы – увы!
Итак, до осени, до встречи.
МЦ.
5-го июля 1928 г., четверг
Еду послезавтра, в воскресенье. Повидаться не успеем.
_____
Телеграммы не получала.
Впервые – Новый журнал. Н.-Й. 1990. № 181. С. 137–138 (публ. А. Тюрина). СС-6. С. 625. Печ. по СС-6.
53-28. Н.П. Гронскому
Pontaillac, Villa Jacqueline Gilet (Charente Inférieure)
10-го июля 1928, вторник [206]
Дружочек! Первое о чем мне хочется Вам сказать – о мифологической роще, такой, где живут божества, – именно мифологической, а не мифической, ибо тогда бы ее не было. Вошла в нее как домой.
Вы конечно знаете (средневековые? возрожденские? [207]) изображения метаморфоз? – три не то женщины, не то дерева (Гелиады [208]) – (других сейчас не помню, есть, конечно), – говорю о са́мой секунде превращения, еще то́, уже это, не то, не это, третье: секунда перехода, преосуществление. Так во́т – такие деревья, роща меньше Аполлонова, Зевесова, чем – их Любовей, мужских и женских. Роща андрогинов [209], дружочек, бессмертной юности, Ваша, моя.
Это мое самое сильное впечатление, – сильнее моря (прекрасного и нелюбимого), – сильнее самой меня под солнцем.
Это была моя первая встреча с Вами, м<ожет> б<ыть> самая лучшая за всё время, первая настоящая и – (но это м<ожет> б<ыть> закон?) без Вас.
Деревья настолько тела, что хочется обнять [210], настолько души, что хочется (– что́ хочется? не знаю, всё!) настолько души, что вот-вот обнимут. Не оторваться. Таких одухотвореннных, одушевленных тел, тел-душ – я не встречала между людьми.
Так поздно пишу потому что только сейчас свой угол, – хороший, у окна. Вчера целый день ходила, – разгон еще медонский – дохаживала. Мур сопровождал с полуоткрытым ртом. – «Мур, что́ это ты?» – «Пью ветер!»
Скалистое море, как на первой открытке, прямо перед домом. Другое, с плажем, дальше и менее завлекательное, люблю пески, а не плаж. Окрестности чудесные. Да! Та рощица – из chêne vert [211], очень похожая цветом на маслину. Преосуществление дуба в маслину, вот. (Вот Вам и новый миф!) Лист без выреза (не дуб) но шире масличного (не маслина!) низ серебряный, верх лакированно-зеленый, роща виденная снизу – оливковая, сверху – дубовая. Говоря о деревьях, говорю о Вас и о себе, – и еще о С<ергее> М<ихайловиче> [212], к<оторо>му напишу в Вашем завтрашнем письме.
_____
Жду подробного отчета о последующем дне и днях (после-моего-отъездном).
<Поперек письма и на полях:>
Пишите как спали, что снилось, что делали утром, хочу весь Ваш день.
Главного не пишу. (Этим – написано.)
Эти камни посылаю за сходство с долмэн’ами [213].
Впервые – Несколько ударов сердца. С. 18–19. Печ. по тексту первой публикации.
54-28. С.Н. Андрониковой-Гальперн
11-го июля 1928 г.
Дорогая Саломея! Второй день как приехали [214]. Чудная природа: для меня – рощи, для остальных море (вода грязная и холодная, купаюсь с содроганием), чудная погода, но дача – сезон – 2 тыс<ячи>, по соседству такие же – 3½ и 4, нам еще «повезло». (По-моему, такая прелесть как лето и такая радость как дом (все с ним связанное) должны быть даром, а?)
Поэтому, если можно, пришлите иждивение, не хочется сразу открывать счет в лавке, нас не знают. Слава Богу, и квартира и обратный проезд оплачены, нужно только на жизнь.
Простите за такое короткое и скучное письмо, обживусь – напишу как следует. Пишите об Ирине [215] и о себе. Целую Вас.
МЦ.
Впервые – СС-7. С. 116. Печ. по СС-7.
55-28. Н.П. Гронскому
Pontaillac (Charente Inférieure) près Royan
Villa Jacqueline
– a Gilet при чем? кажется – плаж! — [216]
12-го июля 1928 г.
Мой родной мальчик! Я в полном отчаянии от всего, что нужно сказать Вам: скажу одно – не скажу всего – значит, не скажу ничего – значит, хуже: раздроблю все. Все, уменьшенное на одно, размененное на «одно» («два»). Ведь только так и надо понимать стих Тютчева: когда молчу – говорю всё [217], когда говорю – говорю одно, значит не только не всё, но не то (раз одно!) И все-таки говорю, потому что еще жива, живу. Когда умрем, заговорим МОЛЧА.
Родной мой! Мы за последние те дни так сроднились, не знаю как. Заметили, кстати, на вокзале воздух отъединения, которым нас – м<ожет> б<ыть> сами не думая – окружали все? Другие просто отступали, Вы все время оказывались рядом со мной, Вам молча уступали место, чтя в Вас – любимого? любящего? Просто ТО <<подчеркнуто дважды>, оно, божество, вечный средний род любви (кстати, как ночь, мощь – не мужское (ъ) не женское (а) – мягкий знак, умягченное мужское, утвер(ж)денное женское).
Что думал Владик? [218] Ручаюсь – ничего. Если бы подумал – осудил. Он, как животное (хвала в моих устах!) просто повиновался силе. А Вы ведь были самый веселый из всех, еще веселей Али, куда веселей меня!
Веселье – от силы, дружочек, всегда! особенно – когда через силу. Это – это – это! <<подчеркнуто дважды> – я так люблю в Вас! Ваше сердце как скаковой конь, для таких пробегов, пустынь, испытаний создано. Не конь скачек, конь пустынь.
О другом. Не люблю моря. Сознаю всю огромность явления и не люблю. В который раз не люблю [219]. (Как любовь, за которую – душу отдам! И отдаю.) Не мое. А море здесь навязано от-всюду, не хочешь, а идешь, не хочешь, а входишь (как любовь!), не хочешь, а лежишь, а оно на тебе, – и ничего хорошего не выходит. Опустошение.
Но есть для нас здесь – непростые рощи и простые поля. Есть для Вас, дружочек, долмэны и гроты.
Если то, что Вы и я хотим, сбудется (не раньше 10-го сент<ября>!) Вы будете жить в Vaux-sur-Mer, в 1½ кил<ометрах> от моря и от меня, в полях, – хорошо? И лес есть. Там в сентябре будут дешевые комнаты. Там Вы будете просыпаться и засыпать, все остальное – у нас. Поэтому шесто́вские 100 фр<анков> не шлите [220], берегите про запас, понадобятся на совместные поездки, здесь чудесные окрестности, все доступно, – игрушечный паровичок, весь сквозной, развозящий по всем раям.
_____
Вчера вечер прошел в семье Лосских [221] (философ) – большая русская помещичья семья с 100 лет<ней> бабушкой – доброй, но Пиковой-дамой, чудаком-папашей (филос<оф>) («un monsieur un peu petit» [222]), a про Сережу (местные) «un monsieur un peu grand» [223]), мамашей в роспускной кофте, и целым выводком молодежи: сыновей, их невест, их жен, друзей сыновей, жен и невест друзей – и чьим-то общим грудным ребенком.
Умные сыновья у Лосского, умней отца, – загорелые, с грубыми голосами и добрыми лицами. Цветет велосипед. Вчера, сидя со всеми ними над обрывом, под звездами, ноги в море, я с любопытством думала – заменили ли бы они все Вам – одну меня. Все они – куда образованнее меня! И все – велосипедисты (кроме 100 летней и месячного). Я, напр<имер>, вчера искренно удивилась, когда узнала, что Константинополь в… Европе! – мало удивилась: разъярилась. – «Город в к<отор>ом есть ЕВРОПЕЙСКИЙ квартал!! Да это же вздор!!!» – «Если К<онстанти>нополь в Азии, тогда и Петербург в Азии» – мрачно прогудел один из Лосских. – «Петербург? На том свете» – установила я. ВСЕ ЗАМОЛЧАЛИ. (Все-таки – «поэтесса!») Потом дружно заговорили о тендерах, тормозах и педалях. Тогда замолчала – я.
Ненавижу «компании», всегда страдала дико, убегала, опережала. Так и вчера. (Все небо поделенное на разновидности звезд – и глаз, на них смотрящих – и гул, их называющих. Что же остается – мне?)
А В<олкон>ский опять без письма! (Так мало бываю одна, что тороплюсь, глотаю слова и мысли! М<ожет> б<ыть> и буквы, – простите и прочтите quand même! [224])
Ваше письмо про кошку [225] получила за завтраком, читала – на авось – вслух, молодёц! всем было интересно, мне – нежно, всю кошку отнесла к себе, перевела на себя. Чувствовала себя – и ею в Ваших руках, и Вашей рукою. Целую Вас за это первое письмо в головочку, до того родную.
– Ничего не написала.
А ты пиши – как часто хочешь, о чем хочешь, все прочту сквозь (как тебя, себя – сквозь кошкину шерсть и блохи). Не удивляйся, если следующее письмо будет другое, сегодня пишу одна в доме. Знай все навсегда.
Обнимаю тебя.
М.
Пиши про свою жизнь (жизнь дня, дней) подробно.
<На полях:>
Читаешь ли мои книги? Au grand large [226], Цвейга? [227]
– Выспались наконец? —
Впервые – Несколько ударов сердца. С. 21–23. Печ. по тексту первой публикации.
56-28. Н.П. Гронскому
Pontaillac, près Royan
Charente Inférieure
Villa Jacqueline
13-го июля 1928 г.
Ко́люшка, вот наш плаж [228], мой нелюбимый, к<оторо>му подвергаюсь ежедневно от 2 ч<асов> до 5 ч<асов>. Вчера ходила (в первый раз одна) в ту нашу рощицу – полдень – мой час – ни души, сидела на скале и читала немец<кую> (греч<еческую>) мифологию, посмертный подарок Рильке [229]. Из нее узнала, что жертвенный камень в Дельфах – тот камень, который Гея [230] дала сожрать Хроносу вместо Зевеса, предварительно обернув его в тряпки. Когда Хронос, расчухав, камень изверг, он упал прямо в Дельфы (кстати, аэролит).
Приехали Андреевы, все трое [231], девушка – кобыла, ожесточает грубостью, непрерывные столкновения. Тех (молодых людей) слава Богу вижу мало, но очень неприятно сознание такой тройной животной силы по соседству. В воскресение приезжает (уже не к нам) Вера С<ув>чинская [232], за ней П<етр> П<етрович> [233], нынче – Карсавины [234], вся семья. Русская колония.
Вчера опять гуляли с Лосскими, был большой спор о море, я единственная не люблю, т. е. имею мужество в этом признаться. «Любить – обязывает. Любить море – обязывает быть рыбаком, матросом – а лучше всего Байроном (и пловец, и певец) [235]. Лежать возле и даже под ним не значит любить. Любить – знать, любить – мочь, любить – платить по счету. Как я смею сказать, что я люблю море, когда я не плаваю, не гребу, не-не-не…». Никто не понимал. – «Ах, море!» Кто-то мне даже предложил «созерцательную любовь», на что́ – я: «Спасибо. Меня та́к всю жизнь любили, пальцем не шевельнув. В России я с такой любви потеряла от голоду Зхлетнего ребенка [236]. Смотрели и любовались, а я дохла. Любовь – прежде всего – делать дело, иначе это ТУПИК – как море для не-пловца: меня. …Вот вы все, любящие, и я, нелюбящая, – есть разница? Да, в словах. Море вас не преобразило, вы им не пахнете, оно не стало вашей кровью и вашим духом, я, его нелюбящая, с моим именем больше морская, чем вы».
Родной, такими речами (т. е. всей собой) я всех отталкиваю. А Вам с ними было бы хорошо, п<отому> ч<то> Вы разностороннее и любопытнее меня, для Вас спор – спорт, для меня – страдание.
Познакомлю Вас со всеми, если захотите. Приезжайте на месяц, к 1-му сент<ября>, комнату найду. Вместе поедем.
Нынче получила книги, завтра вышлю [237]. Пишу мало, у меня сейчас неблагодарная пора. Утешаюсь сознанием собственного усердия и упорства, остальное – дело богов.
Голубчик, пишите то, о чем я Вас просила, очень прошу. Если будут стихи, присылайте.
Это не письмо, а весточка, привет.
М.
<На полях:>
Не забудьте – Бальзака для Пастернака! [238] И книжку Гончаровой [239].
Прилагаю Алину картинку [240].
Впервые – Несколько ударов сердца. С. 23–25. Печ. по тексту первой публикации.
57-28. Н.П. Гронскому
Pontaillac, près Royan
(Charente Inférieure)
Villa Jacqueline
17-го июля 1928 г.
Мне хочется ответить Вам чисто-лирически, т. е. по самой чести, на самую чистоту [241]. Давайте заведем издалека. Есть пытка водой, нет пытки небом. По этому одному уже горы (небо) выше моря. (Горы – доступное нам, земное небо). Могу ли я, не любящая моря и не любящая любви (то же) звать Вас на́ море и в любовь. (He-любить для меня: не чтить.) Могу ли я – снижать Вас, в самом прямом смысле слова (уровень понтальякского плажа и – любой горы!) Могу ли я Вас звать в гости, когда Вы хотите к себе (ко мне). Будь я в горах, а Вы бы захотели на́ море, Вы бы действительно захотели от меня, предпочли не мое – мне. Предпочитая горы – морю, Вы 1) предпочитаете меня – не мне 2) идею меня, вечную меня, заочную меня – достоверной и преходящей – живой – мне. Мне, живой, Вы просто предпочитаете конец Переулочков [242].
Это во мне говорит честь поэта.
_____
Второе опускаю.
Третье и самое важное, единственное, с чем нужно считаться. Вам море вредно, здесь жара, в горы Вы можете сейчас, а ко мне только к 1-му сент<ября>. В Медоне Вы задохнетесь. Не надо задыхаться – во имя мое. Будьте умником, поезжайте с отцом [243], не расстраивайте его лета. Он работает, труд свят. Это во мне говорит мать – Мура в будущем, чтобы другая когда-нибудь не низвела его от меня, с моих гор – на море.
_____
«Вы больше гор» [244] – это слово тоже гора, нужно поднять (мне).
_____
И недаром же я Вам подарила горную палочку!
_____
На́ море Вы поедете к той женщине, которая Вас будет любить меньше, чем я.
М.
<На полях:>
Езжайте с Богом!
Впервые – Несколько ударов сердца. С. 27–28. Печ. по тексту первой публикации.
58-28. Н.П. Гронскому
Pontaillac, près Royan
Charente Inf<érieure>
Villa Jacqueline
19-го июля 1928 г.
Дружочек! Надеюсь, что мое следующее письмо будет уже по новому адресу – горному. Когда едете и куда едете? Та́к, у нас будет за́ лето две добычи: морская и горная, я привезу Вам живую нереиду [245], Вы мне – живого великаненка (великаны живут только в горах). Будет приток с двух сторон. (Зима – мель, – согласны?)
– Со мной делается странная вещь, начинаю кое-как втягиваться в море, т. е. не физическое (не люблю), в понятие его, в смысл его. Беру на помощь всех нереид и тритонов[246], – заселяю его, а во-вторых – осмысляю его. Законие оно или беззаконие, – смысл должен быть. Та́к, дою́ его (свое пребывание на нем, под ним, с ним, в нем) – по-своему, с непривычного для него краю. (Морскую корову дою́ с головы!)
Всё это, конечно, переплеснется в стихи [247]. Абсолютное сходство с земной любовью, которую я тоже не люблю и которой я обязана своими хорошими стихами и – м<ожет> б<ыть> – часами. (Конечно, часами раз – стихами!)
На́ море – физически – бываю мало. Утром вожусь и пишу, после завтрака иду одна в ту рощицу (нашу, которую Вы никогда не увидите, вот листики), на́ море бываю с 3 ч<асов> до 5 ч<асов>, купаюсь, сохну, чураюсь местной русской колонии, растущей с каждым часом, от 5 ч<асов> до 7 ч<асов>, опять стихи и письма, – ужин – ночная прогулка – Лесков [248] – сон. Во́т день и дни.
С Вами бы мы исходили все окрестности. Могла бы с Саввой А<ндреевым>, но у него велосипед, к<отор>ый он, естественно, не променяет на мое общество. Могла бы с Владиком [249] (приехал вчера), но он 1) дико обжёгся, 2) облезши будет еще обжигаться и опять облезать, – и все это либо лежа, либо плавая.
Кроме всего, по чести, мне после Вас ни с кем не ходится и не беседуется (ходьба: беседа: одно). Здесь много юношей, с каждым днем больше, храни их Бог! М<ожет> б<ыть> Бог и хранит, но боги не хранят, боги о них и не знают, как и они – о богах. А я друго́го ничего не знаю.
Нынче начнем снимать, в два аппарата, тождественных, – В<ера> А<лександровна> Сувчинская привезла свой. Сниму и дачу, и плаж, и ту рощицу. А Вы захватите свой и поснимайте мне повороты дорог, по которым…
Все хорошо, дружочек, все как надо.
Перед отъездом передайте ключи Ал<ександре> Зах<аровне>, если не собирается уезжать, а – собирается – бабушке Туржанской [250].
Дружочек, большая просьба, у Вас есть мои деньги, купите мне хороший стальной лорнет (серебряного цвета, не золотого) скорее на коротком стержне, крепкий, хорошо действующий, не расхлябанный, – в общем самый простой, и вышлите мне сюда по почте в коробочке. Стекла подберу в Ройяне, ибо №№ не знаю. Могла бы и весь лорнет купить здесь, но так как это вещь каждого часа и надолго – хочется, чтобы она была связана с Вами. Оправа, конечно, должна быть круглая <рисунок>. Если Вас не затруднит, осуществите это поскорее, хожу не только без глаз, но и без возможности их. Вторая просьба. Помните Rue Vaugirard (возле Bd Montparnasse) где мы с Вами были. Пойдите по нашим неостывшим следам, по правой стороне, и обратите внимание на витрину одного из первых антикварных магазинов, с огромным количеством мелочей, все цены обозначены, дешевые. Продает дама, средних лет, скромная. Купите там для Али коралловое ожерелье (не то 20, не то 40 фр<анков>) просто кораллы на нитке, одна нитка, другой нет, висит в витрине. Хочу ей подарить ко дню рожденья (в сентябре). Вышлите вместе с лорнетом, оценив в какую-н<и>б<удь> небольшую сумму. Этот магазинчик (у него 2 окна, бусы и мелочи в первом, если идти от Montparn
Да! никому о нем не говорите, это мой магазин, а то всё растащут до моего приезда, я на многое зарюсь.
О моих поручениях (лорнет и кораллы) в письмах упоминайте какими-н<и>б<удь> общими словами, хочу чтобы Але был сюрприз.
С бусами не откладывайте, их могут купить. Кораллы настоящие (помните Ундину и Бертальду? [251] Чудное место!) – потому мне и хочется их для Али.
Да! Когда Ваш день рождения и имянины? Мои имянины 17/30 июля, поздравлять не с чем, но вспомнить можно. Хотя – есть с чем: с именем! Чудное имя, а? Назовете так дочь?
Хожу в Ваших бусах и в Вашем любимом платье, самом голом (для солнца, а не для мужчин!) т. е. с открытыми плечами, цвета мореного дуба (плечи, а не платье, платье с цветочками).
Деточка! Завтра же, по мере сил и возможности, окрещу стихи, нужно найти тетрадку и восстановить в памяти – что́ давала [252], сейчас тороплюсь на почту. Буду идти чудным выжженным холмом, который – один – предпочитаю всему морю. (Холм: земная волна).
До завтра, дружочек, пишите чаще, – можно – а мне – нужно.
М.
Впервые – Несколько ударов сердца. С. 28–30. Печ. по тексту первой публикации.
59-28. Н.П. Гронскому
Pontaillac, près Royan
Charente Infér
Villa Jacqueline
20-го июля 1928 г.
Дружочек! Помните, в предыдущем письме: второе опускаю. Вот оно. (Выписываю из тетради, куда сгоряча, не дождавшись письма, между строками стихов и столбцами слов, вбрасываю свои вздохи и вопли) [253].
«Дружочек, конечно больно. Конечно каждый из нас тупо и слепо хочет, чтобы его любили больше всего, больше себя, больше него, против него, просто – любили. И еще – Переулочки останутся, а я пройду (дважды, – нужно ли объяснять?)
Как тот через 100 лет поглядел бы на Вас [254], на Вашей нынешней горе. Как Вы сами – через 10 лет – поправ все земные вершины – поглядите. («Поправ» не переносно, – пято́й!) Что́ больше: мое без меня, или не-мое – со мной. И нет ли в этом измены, дружочек, предательства родства, почти что: предпочесть мечту обо мне в горах – мне, живой, в тюрьме (море).
Это во мне говорит – хотела сказать: женщина, нет – просто моя движущая сила – тоска» [255].
_____
Тогда – опустила. Не хотела смущать, направлять, давить. Чуть-чуть – но в последнюю секунду рука не пошла! – не написала Вашей маме – или отцу [256] (никогда бы – обоим!) о Вас и море (вред), о Вас и горах. Но – мне стыдно стало прибегать к отцу и матери в деле, касающемся только Вас и Вашей души [257]. И вот опустив всю себя к Вам, отправила Вам только Вас. Вас соблазняла Вами. (Примета тросточки – последний соблазн!)
Не выпито. Тем лучше.
«Еду в горы». Хочу понять. Что́ бы я почувствовала? Первое: радость за Вас, второе: боль за себя, третье: «я́ бы не так поступила. Для меня, ТАК любящей природу, человек – maximum природы, больше лес, чем лес, больше гора, чем гора. От меня – ехать в горы! То же, что взамен моего вечера (Лоллий Львов [258]) идти на Турандот [259] («Россия»), пусть на Виринею [260] даже, – я́ – Россия, я – горы, я – я – я»…
Вы бы никогда ничего не узнали, я бы с радостью встретилась с Вами осенью, я бы втайне, может, рукоплескала Вам – Вашей молодости, Вашей безоглядности, тому Поликрату, которому и не снился перстень! [261] – но – это было бы любование чуждым, а не родным. «Полюбоваться – и пройти мимо».
А та́к – я Вас просто бесконечно люблю.
Ваш довод. Улыбаюсь. Всякий другой бы на Вашем месте: «хочу к Вам, потому что хочу к Вам. Точка». Вы же: «хочу к Вам, п<отому> ч<то> не хочу всё время думать о Вас». Довод по издалечности и сложности – мне родственный. Мы с Вами так много путешествовали мысленно, всю карту исходили! А вот Вам и уголок Carte du Tendre [262].
_____
Колюшка, не раскаетесь! Здесь не море (купанье) а ОКЕАН (понятие). Здесь, кроме понятья ОКЕАНА, чудные прогулки вдоль и от, т. е. вглубь страны. Здесь затерянные деревни, куда никто не ходит. Но приехать Вы должны не раньше и не позже 1-го сент<ября>, как раз русский разъезд, здесь слишком много знакомых. И жара спадет, – первое легчайшее дуновение осени. Морская осень, океанская осень (синь), – звучит?
Здесь – т. е. за 4–5 кил<ометров>, вчера была, целая приморская Сахара, с остатками – или останками? – боченков, якорей, – кораблей. Напишите непременно будете ли здесь к 1-му сент<ября>. Ждать осталось месяц 10 дней. Спасибо за Алиных Нибелунгов [263], – чудесный перевод, нынче ночью буду читать. Алины кораллы (1) если достали 2) если еще не отослали) привезете сам, ее рождение 5/18-го сент<ября>. Будем праздновать.
