Текст книги "Рецензии на произведения Марины Цветаевой"
Автор книги: Марина Цветаева
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 32 страниц)
С. Дмитриев
Вечер современных поэтесс
<Отрывки>{23}
Устраиваемый в Москве 22 января в зале Политехнического Музея вечер молодых поэтесс[102]102
Статья является развернутым анонсом поэтического вечера, на котором предполагались выступления, помимо М.Цветаевой, поэтесс Любови Копыловой, Марии Моравской, Софьи Парнок, Натальи Крандиевской, Мирры Лохвицкой, Любови Столицы, Мариэтты Шагинян, Ады Чумаченко. Стихи Ахматовой должна была прочесть артистка В.Юренева. Однако Цветаева не приняла непосредственного участия в вечере. Ее стихи, а также стихи Н.Крандиевской и М.Лохвицкой прочла актриса Л.Эрарская (Русские ведомости. М., 1916. № 18. С. 4)
[Закрыть] даст представление о поэтических силах русской современной женщины. Многие талантливые представительницы современной лирики так или иначе примут участие в этом «состязании певиц». <…>
Чертами нежной интимности лирического рисунка и мелодии отличаются две поэтессы, участницы вечера – Марина Цветаева и Любовь Копылова.
Из них первая Цветаева – в художественном отношении старше и выразительней. Юное дарование этой поэтессы, очертившей себе мирок детских зыбких впечатлений и снов, романтических самоутверждений, – чрезвычайно изящно и свежо. Ее интеллектуализм женственен, тонок и самобытен. Она не раба книги и модных течений, не задавлена кружковыми темами и вопросами, не тянется на буксире «очередных» вопросов и тем. Для нее, как для каждого истинного поэта, – есть самодовлеющий мир тех неизмеримых вопросов, которые представлены личным мирком переживаний, снов, грез, побуждений и созерцаний. В пределах своих юношеских видений и напевов поэтесса свежа, наивна весенней легкой наивностью и искренна. Ее будущее чрезвычайно интересно.
Любовь Копылова – дала хороший сборничек[103]103
Имеется в виду сборник «Стихи: Тетрадь вторая» (М., 1914).
[Закрыть] непретенциозных простых и искренних отражений чувств, по преимуществу замыкающихся в дневник специфической женственности. Ее рисунок робок, мелодия – не густа, ее поэтические шаги вообще запечатлены нерешительностью и робостью литературной воли. В ней, как в поэтессе, что-то ценное и тонкое дремлет и ждет своего освобождения. <…>
И. Оксенов
Отклики поэтов
Рец.: Тринадцать поэтов. Пг., 1917
<Отрывки>{24}
Приятно изданный сборник «Тринадцать поэтов»[104]104
Сборник вышел в Петербурге в 1917 г. Он содержал в себе одно или несколько стихотворений следующих поэтов: Г.Адамовича, А.Ахматовой, Н.Гумилева, М.Зенкевича, Г.Иванова, Рюрика Ивнева, М.Кузмина, Вс. Курдюмова, М.Лозинского, О.Мандельштама, М.Цветаевой, Вл. Шилейко, М.Струве.
[Закрыть] заключен в зеленую бандероль с надписью: «Отклики поэтов на войну и революцию». <…>
В сборнике, к несчастью, есть стихи, мимо которых нельзя пройти без чувства жалости к их автору. Это вещи Марины Цветаевой – хорошего подлинного поэта Москвы. Вероятно, только любовью к отжившему, тленному великолепию старины и боязнью за него объясняется «барская и царская тоска» Цветаевой. Или это просто – гримаса эстетизма? Конечно, «революционные войска цвета пепла и песка»[105]105
Из стихотворения «Над церкувкой – голубые облака…».
[Закрыть] – категория, неприемлемая для эстетки, которой дороги «разнеживающий плед, тонкая трость, серебряный браслет с бирюзой»,[106]106
Из стихотворения «С большою нежностью – потому…». Оно было опубликовано в «Альманахе муз» (Пг., 1916).
[Закрыть] по сделанному однажды признанию. А поэтому не удивляет вывод: – «Помолись, Москва, ложись, Москва, на вечный сон!» Впрочем, Москва обоих лагерей не послушалась совета – и показала себя в октябрьские дни. Второе стихотворение Цветаевой («… За живот, за здравие Раба Божьего Николая…»[107]107
Из стихотворения «Чуть светает…». Негативной репликой отозвался на него и Маяковский в неподписанной заметке «Братская могила» по поводу выхода сборника «Тринадцать поэтов»: «Среди других строк – Цветаевой: „За живот, за здравие раба Божьего Николая…“ откликались бы, господа, на что-нибудь другое!» (Газета футуристов. М., 1918. 15 марта. С. 1).
[Закрыть]) также неприлично-кощунственное по отношению к своему же народу. Под личиной поэта открылся заурядный обыватель, тоскующий о царе.
Эти последние «отклики на революцию» сильно нарушают общее впечатление от сборника и заставляют яснее ощутить то неживое, «комнатное», что присуще в той или иной степени почти всем участникам сборника, перегруженным утонченнейшей культурой.
И. Эренбург
Четыре [поэтессы]
<Отрывки>{25}
По забавному определению Жюля Лафорга, «женщина – существо полезное и таинственное». Она живет здесь, рядом, но что мы знаем об ее жизни? Будто слепец, она бредет, ощупывая вещи, по земле ползет – как нам проверить? Она лучше нас знает, как сильна земная тяга и сколько весит плоть. Но в своей норе порой прозревает она легко и просто то Небо, к которому так тщетно взвиваются аэропланы нашей мысли. Как понять ее? И мы ищем ответа в стихах поэтесс, в этих «Бедекерах»,[108]108
Имеются в виду популярные в Европе путеводители по разным странам, которые издавал немец Карл Бедекер (1801–1859).
[Закрыть] по самым дебрям земного Ада, с маршрутами (увы! для нас невозможными) в Рай. <…>
Марина Цветаева похожа не то на просвещенную курсистку, не то на деревенского паренька. Я не люблю, когда она говорит о Марии Башкирцевой или о мадридских гитарах[109]109
См. стихотворения «Он приблизился, крылатый…», «Встреча» («Вечерний дым над городом возник…»), «Але».
[Закрыть] – это только наивная курсистка, увлеченная романтическими цветами Запада. Но как буйно, как звонко поет она о московской земле и калужской дороге, об утехах Стеньки Разина, о своей любви шальной, жадной, неуступчивой.[110]110
См. цикл стихотворений «Стенька Разин».
[Закрыть] Русская язычница, сколько радости в ней, даром ее крестили, даром учили. Стих ее звонкий, прерывистый как весенний ручеек, и много в нем и зелени рощиц, и сини неба, и черной земли, и где-то вдали зареявших красных платков баб. Милая курсистка! Снимите со стен репродукции Боттичелли, бросьте томик Мюссе или (где уж в России толком разобраться) m
Ноайль (Ноай) Анна Элизабет, графиня Матьё де (1876–1933) – французская писательница и поэтесса. Ее роман «Новое упование» в переводе Цветаевой был опубликован в конце 1916 г. в ж. «Северные записки» (№ 9–12).
[Закрыть] – к вам в комнатку ветер ворвался – это Марина Цветаева гуляет, песни свои поет. <…>
К. Бальмонт
Марина Цветаева{26}
Наряду с Анной Ахматовой, Марина Цветаева занимает в данное время первенствующее место среди русских поэтесс. Ее своеобразный стих, полная внутренняя свобода, лирическая сила, неподдельная искренность и настоящая женственность настроений – качества, никогда ей не изменяющие.
Вспоминая свою мучительную жизнь в Москве, я вспомнил также целый ряд ее чарующих стихотворений и изумительных стихотворений ее семилетней девочки Али. Эти строки должны быть напечатаны, и несомненно, найдут отклик во всех, кто чувствует поэзию.
Вспоминая те, уже далекие дни в Москве,[112]112
К.Бальмонт проживал в Москве с 1917 по 1920 г., затем уехал в Берлин, а с 1921 г. как эмигрант поселился во Франции.
[Закрыть] и не зная, где сейчас Марина Цветаева, и жива ли она, я не могу не сказать, что эти две поэтические души, мать и дочь, более похожие на двух сестер, являли из себя самое трогательное видение полной отрешенности от действительности и вольной жизни среди грез, – при таких условиях, при которых другие только стонут, болеют и умирают. Душевная сила любви к любви и любви к красоте как бы освобождала две эти человеческие птицы от боли и тоски. Голод, холод, полная отрешенность – и вечное щебетанье, и всегда бодрая походка и улыбчивое лицо. Это были две подвижницы, и, глядя на них, я не раз вновь ощущал в себе силу, которая вот уже погасла совсем.
В голодные годы Марина, если у нее было шесть картофелин, приносила три мне. Когда я тяжко захворал из-за невозможности достать крепкую обувь, она откуда-то раздобыла несколько щепоток настоящего чаю…
Да пошлет ей судьба те лучезарные сны и те победительные напевы, которые составляют душевную сущность Марины Цветаевой и этого божественного дитяти, Али, в шесть и семь лет узнавшей, что мудрость умеет расцветать золотыми цветами.[113]113
См. его очерк «Где мой дом?» (Марина Цветаева в воспоминаниях современников: Рождение поэта. М.: Аграф., 2002. С. 116–123).
[Закрыть]
Н. Павлович
Рец.: Марина Цветаева. Версты: Стихи
М.: Костры, 1921{27}
Почти вся книга Цветаевой в этом легком огне. Отсюда богатство ее ритмов, дикая и прелестная музыка ее.
В те же немногие минуты, когда «огонь» исчезает, сразу мертвеет стих, мертвеет явно и откровенно – так незащищена книга. Например:
(последние два слова почти невозможно произнести!) – и дальше:
«Быть светской пустынницей стройного роста» – строка безвкусная и ненужная в этой прекрасной музыкальной книге. Есть у Цветаевой грехи против чувства меры:
Слишком натуралистично, а потому и не убедительно! Но все это детали. Важно же то, что Цветаева не старается подменить «Дуновение – Вдохновения» – изощренностью форм, что делают теперь так часто. Да и не могла бы этого сделать, потому что стихия, в которой лежат корни ее творчества, – музыка.[117]117
Сама М.Цветаева позже отметит в очерке «Мать и музыка» (1934): «Мать залила нас музыкой. (Из этой Музыки, обернувшейся Лирикой, мы уже никогда не выплывали – на свет дня!)» (СС. Т. 5. С. 20).4
[Закрыть] Музыка же не лжет и лжи не прощает.
Марина Цветаева услышала какой-то исконный русский звук, пусть в цыганском напеве. Не потому ли цыганская песня была всегда так мила нам, что отвечает она чему-то древнему, степному, неистребимому в нас. И «Московская боярыня Марина»[118]118
Из стихотворения «Настанет день – печальный, говорят!..» В своей заметке «Московские впечатления» Н.Павлович более конкретно отмечает роль Москвы в поэзии Цветаевой: «…Самые ритмы московских поэтов своей тревогой и насыщенностью говорят о том подземном, а может быть, воздушном течении, которое сильнее всех нэп’ов. Оттого могла она дать и прерывистый, шалый, степной ритм Марины Цветаевой. Ведь эти характерные спондеи, рифмы, звучащие выкликами, спали под прежней плавной поступью „московской боярыни Марины“, как спали все возможности революции в тихих переулках Арбата и Ордынки, в Кремлевских башнях, в сонно-зеленых бульварах» (Литературные записки. Пб., 1922. № 2. С.8). Ср. также с тем, что писал позднее Михаил Осоргин: «Если здесь (т. е. в эмиграции. – Сост.) как будто ярче расцвела муза Марины Цветаевой, то этим она обязана опять-таки Москве и пережитому в тяжкие годы; начатое там – здесь было лишь доработано и отшлифовано в сравнительном покое…» (Современные записки. 1924. № 22. С. 429).
[Закрыть] сумела отдаться стихии этого звука. Так прекрасна ее песня о цыганской свадьбе:
Или:
…Ах, на цыганской, на райской, на ранней заре
Помните жаркое ржанье и степь в серебре?
Синий дымок на горе,
И о цыганском царе
Песню…
В черную полночь, под пологом древних ветвей
Мы вам дарили прекрасных, – как ночь, сыновей,
Нищиx – как ночь – сыновей,
И рокотал соловей
Славу.[120]120
Из стихотворения «Милые спутники, делившие с нами ночлег!..»
[Закрыть]
В диком странствии, в серебряной степи рождается песня, и под эту песню рождаются новые странники, нищие и прекрасные сыновья, и так бесконечна песня и род, род и песня, пока ветер, пока степь, пока жарко ржут кони. Такую жизнь заповедал Бог, пусть друзья не манят.
Поэт принял это вольное песенное странничество как правду, потому что «Дух – мой сподвижник, и Дух мой – вожатый».
Если Ахматова подвела итог целому периоду женского творчества, если она закрепила все мельчайшие детали быта русской женщины, то Марина Цветаева сделала сдвиг – ветром прошумела в тихой комнате, отпраздновала буйную степную волю, – не ту ли, что несла и нам Революция в самой глубине своей, и усмотрела эту «цыганскую», «райскую» волю, сама приняв на себя добровольно новый огромный долг – уже не индивидуальный – долг мирского служения.
А. Свентицкий
Рец.: Марина Цветаева. Версты: Стихи
М.: Костры, 1921{28}
Очень слабый сборник, и потому посвящение «Анне Аxматовой» звучит оскорбительно. На первой странице —
Мировое началось во мгле кочевье;
Это бродят по ночной земле – деревья,
Это бродят золотым вином – грозди
(гроздья?),
Это странствуют из дома в дом – звезды,
Это реки начинают путь – вспять!
И мне хочется к тебе на грудь – спать.
Трудно понять, в чем тут дело. Стиxи определенно плохие, а последняя строка почему-то вдруг напомнила из блоковскиx «12-ти» —
На время десять, на ночь двадцать пять.
И меньше ни с кого не брать.
Пойдем спать.
Дальше – еще хуже…
– «Кабы – сдох!» невольно хочется закончить, именем анекдотической собаки, это трогательное пожелание.
Вот еще образец:
И сказал Господь:
– Молодая плоть,
Встань!
И вздохнула плоть:
– Не мешай, Господь,
Спать.
Xочет только мира
Дочь Иаира. —
И сказал Господь:
– Спи.
С первой строки до последней, весь сборник – образец редкого поэтического убожества и безвкусицы.[123]123
Противоположное мнение высказал Н.Асеев в статье «Поэзия наших дней» (Авангард. 1922. № 1. С. 14): Марина Цветаева, давшая в сборнике «Версты» «несколько свежих и острых строф», отнесена им к числу «вторых призывников символической армии».
[Закрыть]
Д. Святополк-Мирский
Современное состояние русской поэзии
Марина Цветаева{29}
Всей этой Красной Москве противостоит одно имя – Марины Цветаевой. Марина Цветаева – старшего поколения: ей больше тридцати лет, и ее стихи печатаются с 1911 года.[124]124
Первый свой сборник «Вечерний альбом» М.Цветаева издала в 1910 г.
[Закрыть] Она – не продукт революции. Она недостаточно оценена и малоизвестна широкой публике. Между тем, она одна из самых пленительных и прекрасных личностей в современной нашей поэзии. Москвичка с головы до ног. Московская непосредственность, Московская сердечность, Московская (сказать ли?) распущенность в каждом движении ее стиха. Но это другая Москва – Москва дооктябрьская, студенческая, Арбатская. Поэзия ее похожа на поэзию петербуржанок Ахматовой и Радловой[125]125
Радлова Анна Дмитриевна (урожд. Дармолатова, 1891–1949) – поэтесса. 2
[Закрыть] так же мало, пожалуй, как на поэзию «кафейных» поэтов. Это поэзия «душевная», очень своевольная, капризная, бытовая и страшно живучая. Цветаеву очень трудно втиснуть в цепь поэтической традиции – она возникает не из предшествовавших ей поэтов, а как-то прямо из-под Арбатской мостовой. Анархичность ее искусства выражается и в чрезвычайной свободе и разнообразии форм и приемов, и в глубоком равнодушии к канону и вкусу – она умеет писать так плохо, как, кажется, никто не писал; но, когда она удачлива, она создает вещи невыразимой прелести, легкости невероятной, почти прозрачной, как дым папиросы («И лоб в апофеозе папиросы»[126]126
Из стихотворения «Але» («Когда-нибудь, прелестное созданье…»)
[Закрыть]), и часто с веселым вызовом и озорством. Этот вызов и это озорство иногда чисто формальны. Одно из самых лучших (и последних) ее стихотворений из цикла, где она говорит о радостях ученичества, начинается:
По холмам – круглым и смуглым,
Под лучом – сильным и пыльным,
Сапожком – робким и кротким —
За плащом – рдяным и рваным.
И так три строфы, где меняются все эпитеты, и только сапожок остается тем же. А кончается:
Такие стихи пьешь, как шампанское.
И. Эренбург
Марина Ивановна Цветаева{30}
Горделивая поступь, высокий лоб, короткие, стриженые в скобку волосы, может, разудалый паренек, может, только барышня-недотрога? Читая стихи, напевает, последнее слово строки кончая скороговоркой. Xорошо поет паренек, буйные песни любит он – о Калужской, о Стеньке Разине, о разгуле родном.[128]128
См. стихотворение «Над синевою подмосковных рощ…», стихотворный цикл «Стенька Разин».
[Закрыть] Барышня же предпочитает графиню де Ноай и знамена Вандеи.
В одном стихотворении Марина Цветаева говорит о двух своих бабках – о простой, родной, кормящей сынков бурсаков, и о другой – о польской панне, белоручке.[129]129
Из стихотворения «У первой бабки – четыре сына…» Первая бабка (по отцовской линии) – Екатерина Васильевна Цветаева (ок. 1825–1858). Другая (по материнской линии) – Мария Лукинична Бернацкая, в замужестве Мейн (1841–1869).
[Закрыть] Две крови. Одна Марина. Только и делала она, что пела Стеньку-разбойника, а увидев в марте семнадцатого солдатиков, закрыла ставни и заплакала: «ох, ты моя барская, моя царская тоска!»[130]130
Из стихотворения «Над церкувкой – голубые облака…»
[Закрыть] Идеи, кажется, пришли от панны: это трогательное романтическое староверство, гербы, величества, искренняя поза Андре Шенье, во что бы то ни стало.
Зато от бабки родной – душа, не слова, а голос. Сколько буйства, разгула, бесшабашности вложено в соболезнования о гибели «державы»!
Я давно разучился интересоваться тем, что именно говорят люди, меня увлекает лишь то, как они это скучное «что» произносят. Слушая стихи Цветаевой, я различаю песни вольницы понизовой, а не окрик блюстительницы гармонии. Эти исступленные возгласы скорей дойдут до сумасшедших полуночников парижских клубов, нежели до брюзжащих маркизов Кобленцского маринада.[131]131
Кобленц – город в Германии. Возможно, речь идет о кобленцской феодально-монархической эмиграции, существовавшей в XVIII веке.
[Закрыть]
Гораздо легче понять Цветаеву, забыв о злободневном и всматриваясь в ее неуступчивый лоб, вслушиваясь в дерзкий гордый голос. Где-то признается она, что любит смеяться, когда смеяться нельзя.[132]132
Из стихотворения «Идешь, на меня похожий…»
[Закрыть] Это «нельзя», запрет, канон, барьер являются живыми токами поэзии своеволия.
Вступив впервые в чинный сонм российских пиитов, или точнее, в члены почтенного «общества свободной эстетики»,[133]133
Общество свободной эстетики, или товарищество «Свободная эстетика», возникло в Москве в 1907 г. Его возглавил В.Брюсов. Основное ядро составляли поэты-символисты. Выступление М.Цветаевой в Обществе свободной эстетики состоялось 3 ноября 1911 г., куда она была приглашена В.Брюсовым. Об этом вечере см. ее очерк «Герой труда».
[Закрыть] она сразу разглядела, чего нельзя было делать – посягать на непогрешимость Валерия Брюсова, и тотчас же посягнула, ничуть не хуже, чем некогда Артур Рембо на возмущенных парнасцев.[134]134
Рембо Жан Артур (1854–1891) – французский поэт-символист. Его стихотворение «Венера Анадиомена» (1870) явилось злой пародией на излюбленный парижанами образ Венеры.
[Закрыть] Я убежден, что ей, по существу, не важно, против чего буйствовать, как Везувию, который с одинаковым удовольствием готов поглотить вотчину феодала и образцовую коммуну. Сейчас гербы под запретом, и она их прославляет с мятежным пафосом, с дерзостью, достойной всех великих еретиков, мечтателей, бунтарей.
Но есть в стихах Цветаевой, кроме вызова, кроме удали, непобедимая нежность и любовь. Не к человеку, не к Богу идут они, а к черной, душной от весенних паров, земле, к темной России. Мать не выбирают, и от нее не отказываются, как от неудобной квартиры. Марина Цветаева знает это и даже на дыбе не предаст своей родной земли.
Обыкновенно Россию мы мыслим либо в схиме, либо с ножом в голенище. Православие или «ни в Бога, ни в черта». Цветаева – язычница светлая и сладостная. Но она не эллинка, а самая подлинная русская, лобызающая не камни Эпира, но смуглую грудь Москвы.[135]135
См. заключительные строки стихотворения М.Цветаевой
«– Москва! – Какой огромный…»: «И льется аллилуйя // На смуглые поля. // Я в грудь тебя целую, // Московская земля!»
[Закрыть] Даром ее крестили, даром учили. Жаркая плоть дышит под византийской ризой. Постами и поклонами не вытравили из древнего нутра неуемного смеха. Русь двоеверка, беглая расстрига с купальными игрищами заговорила в этой барышне, которая все еще умиляется перед хорошими манерами бальзамированного жантильома.
Впрочем, все это забудется – и кровавая схватка веков, и ярость сдиравших погоны, и благоговение на эти золотые лоскуты молившихся. Прекрасные стихи Марины Цветаевой останутся, как останутся жадность к жизни, воля к распаду, борьба одного против всех и любовь, возвеличенная близостью подходящей к воротам смерти.
И. Эренбург
Рец.: Марина Цветаева. Разлука: Стихи
М.-Берлин: Геликон, 1922;
Стихи к Блоку. Берлин: Огоньки, 1922
(Вместо рецензии){31}
Дорогая Марина Ивановна!
Разными путями шли мои письма к Вам: по почте заказными и с добрыми дядями на честное слово, через дипломатов, курьеров и швейцаров.[136]136
И.Эренбург с мая 1921 г. находился в Париже, затем в Брюсселе, а осенью переехал в Берлин.
[Закрыть]
Это письмо особенное, о Ваших книгах, и дойдет до Вас неустанными трудами нашего книжника – проф. Ященко.[137]137
Ященко Александр Семенович (1877–1934) – специалист в области права, профессор Петербургского и Томского университетов. С 1918 г. жил в Берлине, где в 1921 г. основал ежемесячный критико-библиографический журнал «Русская книга» (в 1922–1923 гг. он стал выходить под названием «Новая русская книга»).
[Закрыть]
Ваши книги были для меня не только радостью, нежной вестью, но и острой чернью солнечных часов. Коротка и крепка тень чертежника. Наши первые книжки – ровесники.[138]138
М. Цветаева выпустила в Москве «Вечерний альбом», а И.Эренбург в Париже «Стихи».
[Закрыть] Вы, верно, помните 1910 год, первое напечатанное имя и нас обоих, неуклюжих и топорщащихся, рядышком в ежемесячном улове маститого Валерия Яковлевича?
После этого Ваши напечатанные книги: «Версты», «Лебединый стан».[139]139
Отдельным сборником «Лебединый стан» был напечатан лишь в 1957 г. в Мюнхене.
[Закрыть] Ровный, тяжелый путь к перевалу. Мы шли рядом и, может быть, от этой близости, оттого что Ваш шаг стал для меня шумом ливней и боем сердца, я видел Ваше лицо, но не вглядывался в него. Двенадцать лет. Чужой город. Утробная, крепчайшая тоска излишней зрелости. Ваши книги. Я остановился и оглядел Вас. В Вашем высоком лбу, на крутых коротких строках, прочел прежде всего: час – полдень.
С этим не поздравляю. Это зной, духота, зенит. Дерзость, радость – раньше. Слава, тихость – после. Но не в этом ли часе высшее таинство проступающей в муках завязи. Не поздравляю, тихо скажу: Вы – Марина Цветаева.
Утром Вы любили пышность слова. Вас обольщали разные китежи старин и все золотые созвездия на фиолетовых сутанах Барбье д’Оревильи.[140]140
Барбье д’Оревильи (1808–1889) – французский писатель, литературный критик.
[Закрыть] Вы жили орнаментом. И я, бедный иудей, не раз жмурил глаза от такого света и лепоты. Ныне обольщенное слово у Вас ушло в его чрево – Вы пристрастились к наготе дикой Вселенной, древней молельне полуденного сердца,
Это о слове. Это же о ритме, который стал суровым и прямым: короткими выдыхами. Вы знаете, что я в Вас никогда не видел «музейности», даже тогда, когда Вы озарялись «томных прабабушек славой».[142]142
Из стихотворения «Домики старой Москвы».
[Закрыть] Тем паче теперь. Не об архаизме, не о заимствовании, исключительно о благородной поэтической генеалогии думаю, говоря, что, прочитав «Разлуку», Вячеслав Иванович,[143]143
Иванов Вячеслав Иванович (1866–1949) – поэт, писатель, философ, переводчик.
[Закрыть] наверное, умилится добрым отцовским умилением.
О другом? Но ведь я же сказал о нем. И не все ли равно, новый героизм родил эти тяжелые голые слова или они, как башенный бой, пробудили иные чувствования? Вы были своевольной – Вы стали мудрой. Мне даже кажется, что Вы больше не сможете писать о гербах или стягах.[144]144
См., например, стихотворения «Из Польши своей спесивой…», «Безупречен и горд…», «Доброй ночи чужестранцу в новой келье!..» и др.
[Закрыть] Вы ведь знаете, что «эта резная прелестная чаша не более наша, чем воздух»…[145]145
Из стихотворения «Я знаю, я знаю…»
[Закрыть]
Я помню любовь – печаль, каприз, задор, сон, виньетку. Теперь – подвиг. Вы недаром так любите полубогов и героев. Вы героически ощущаете мир, без позы, в буднях, растапливая печку на чердаке в Борисоглебском.[146]146
М.Цветаева жила в Борисоглебском переулке, д. 6 с 1914 по 1922 г. Этому дому посвящено стихотворение «Чердачный дворец мой, дворцовый чердак…»
[Закрыть]
Как это по-русски и не русски звучит:
(Где вы – серое небо, галки – увидали эту кровь?) Ваша же книга ягненок!
О. Мандельштам
Литературная Москва
<Отрывок>{32}
<…> Для Москвы самый печальный знак – богородичное рукоделие Марины Цветаевой, перекликающейся с сомнительной торжественностью петербургской поэтессы Анны Радловой. Худшее в литературной Москве – это женская поэзия. Опыт последних лет доказал, что единственная женщина, вступившая в круг поэзии, на правах новой музы, это русская наука о поэзии, вызванная к жизни Потебней[148]148
Потебня Александр Афанасьевич (1835–1891) – украинский и русский филолог-славист. Разрабатывал вопросы словесности (природа поэзии, поэтика жанра и др.), фольклора, этнографии, общего языкознания.
[Закрыть] и Андреем Белым и окрепшая в формальной школе Эйхенбаума, Жирмунского и Шкловского.[149]149
Эйхенбаум Борис Михайлович (1886–1959) – литературовед, доктор филологических наук. В ряде исследований занимался проблемами поэтики.
Жирмунский Виктор Максимович (1891–1971) – филолог. Широко известны его труды по теории литературы, поэтике, стиховедению, фольклору, истории русской и зарубежной литературы.
Шкловский Виктор Борисович (1893–1984) – русский писатель, литературовед, член ОПОЯЗа.
[Закрыть] На долю женщин в поэзии выпала огромная область пародии, в самом серьезном и формальном смысле этого слова. Женская поэзия является бессознательной пародией, как поэтических изобретений, так и воспоминаний. Большинство московских поэтесс ушиблены метафорой. Это бедные Изиды, обреченные на вечные поиски куда-то затерявшейся второй части поэтического сравнения, долженствующей вернуть поэтическому образу, Озирису, свое первоначальное единство.
Адалис[150]150
Адалис (настоящая фамилия Ефрон) Аделина Ефимовна (1900–1969) – поэтесса, переводчица.
[Закрыть] и Марина Цветаева пророчицы, сюда же и София Парнок. Пророчество как домашнее рукоделие.
В то время как приподнятость тона мужской поэзии, нестерпимая трескучая риторика, уступила место нормальному использованию голосовых средств, женская поэзия продолжает вибрировать на самых высоких нотах, оскорбляя слух, историческое, поэтическое чутье. Безвкусица и историческая фальшь стихов Марины Цветаевой о России – лженародных и лжемосковских – неизмеримо ниже стихов Адалис, чей голос подчас достигает мужской силы и правды. <…>
С. Бобров
Рец.: Марина Цветаева. Конец Казановы
М.: Созвездие, 192{33}
Странная и поучительная история поэтессы Марины Цветаевой. Несомненно очень одаренный автор, показавший это еще своей почти детской книгой «Вечерний альбом», далее все время спускался по наклонной плоскости в невероятную ахматовщину и дикий душевный нигилизм.[151]151
Известен случай, когда в 1919 году М.Цветаева принесла свои стихи, собранные в два сборника «Юношеские стихи» и «Версты I», в Лито, которым заведовал Брюсов. Через год ей стихи вернули с нелестными о них отзывами Брюсова и его «поклонника, последователя и ревнителя» (слова М.Ц.) Боброва, о чем позднее М.Цветаева вспоминала в очерке «Герой труда». В частности, последний о «Верстах» заметил: «Стихи написаны тяжелым, неудобоваримым, „гносеологическим ямбом“». В 1922 году сборник вышел в Госиздате (СС. Т. 4. С. 31).
[Закрыть] Любовь к мелочам обернулась однажды к Цветаевой своей трагической стороной: автор обнаружил, что он, кроме мелочей, вообще ничего в мире не видит. Детский восторг перегорел, остался пепел. Но теперь потихоньку это сбирается в нечто более упористое и серьезное. И эти обе книжки разодраны в достаточной мере, но в них уже говорится кое-что и по-новому. В «Казанове» невозможна вся проза, ремарки и предисловие. Ужасные претензии, отвратительнейший писарской романтизм из приключений «Герцогини Розы, великосветской убийцы»,[152]152
В начале ХХ в. очень популярна была так называемая бульварная пятикопеечная серия, которую составляли небольшие по объему повести авантюрного и приключенческого жанра.
[Закрыть] первый выпуск бесплатно, остальные по пятаку. Вот каков Казанова по Цветаевой: «Окраска мулата, движения тигра, самосознание льва». Как автор не замечает, что в этом зверинце не хватает только трех китов, на коих покоится вселенная, после чего все и обратится в самое зауряднейшее Замоскворечье.
