Текст книги "Журнал «Если», 2003 № 10"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

Соавторы: Евгений Лукин,Леонид Каганов,Далия Трускиновская,Владимир Аренев,Дмитрий Володихин,Владимир Михайлов,Пол Дж. Макоули,Владимир Гаков,Дмитрий Байкалов,Олег Овчинников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

Макс не хотел вести жену «на крокодилов», но Игрейна настояла.

– Это ведь твоя работа, – заявила она мужественно. – Я должна посмотреть.

Именно так – не «хочу», а «должна».

Макс воспользовался скидкой, которую «Звер-тиви» предоставляла раз в год своим сотрудникам, и купил Игрейне билет с местом. Не торчать же в толпе, еще ноги оттопчут…

К появлению Игрейны никаких крокодилят еще не было, и вообще существовало сильнейшее подозрение, что они вылупятся ночью или завтра. Но либо тот, кто незримо повелевал крокодилами, был властен и над яйцами тоже, либо Игрейне просто неслыханно повезло, но стоило ей прийти и занять свое место, как Одилия – а за нею и некоторые впечатлительные зрители – услышала призывный крик крокодилят в скорлупе (для удобства публики над каждой кладкой имелся чувствительный микрофон).

Одилия трогательно бросилась к детям. Публика засюсюкала, утирая слезы умиления. Одилия помогла новорожденным выбраться из яиц, затем началось самое интересное – держа младенцев в чудовищной пасти, Одилия принялась сносить их к бассейну и выпускать в мутную воду…

Выполняя распоряжения режиссера Сыча, звучавшие в наушниках, Макс успевал краешком глаза поглядывать на Игрейну. Ее то и дело закрывали чужие лица, плечи и локти – но Макс все-таки сумел разглядеть, что она смотрит внимательно. Во всяком случае, без брезгливости.

Одилия уже справилась с половиной своего выводка, довольная публика аплодировала, когда в воде зашевелился Яшка. Для режиссера Сыча его поведение, по-видимому, не было неожиданностью:

– Макс, бери Яшу крупно. И веди.

Яшка, кажется, впервые обратил внимание на детенышей, чьи маленькие глазки едва виднелись над темной водой. Некоторое время за ними наблюдал («А крокодилы своих малявок не жрут?» – громко спросила какая-то женщина). Потом вдруг выбрался на берег и двинулся к хлопочущей Одилии.

Публика вслух строила предположения:

– Бить будет?

– О! Папаша проснулся!

– Че, проверять будет, похожи на него или на Ротбарда?

Последняя догадка оказалась не так далека от действительности.

Подойдя к Одилии, Яшка, не обращая внимания на последних двух крокодилят, лежащих на горке листьев и скорлупы, вдруг свирепо разинул пасть, словно желая сожрать супругу.

Одилия ощерилась в ответ.

– Макс, бери общий, – шелестел в наушниках голос режиссера Сыча. – Димыч, детеныша крупно…

Димычем звали второго «крокодильего» оператора. Был еще третий – ко дню рождения крокодилят на «Звер-тиви» отнеслись с должной ответственностью.

Яшка в самом деле был взбешен. Примем взбешен, по-видимому, именно качеством получившихся крокодилят; подхватив в зубы ближайшего своего ребенка, он тряс им перед носом Одилии, как потрясают важным доказательством.

– Ребята! Да это точно Ротбарда дети!

– Не, только этот один – Ротбарда… Остальные – его…

– Врежь ей, Яша! Все на виду, в одном бассейне – так нет ведь, ухитрилась!

– Козлы! Его это дети, его! Он козел, и все мужики такие!

Среди зрителей, кажется, зрела потасовка.

Яшка и Одилия выясняли отношения, забыв о крокодилятах. Одетта пожелала вмешаться; вараны, воспользовавшись скандалом, ринулись к кладке Одетты, и та осталась бы вообще без потомства, если бы не появление Ротбарда. Вараны отступили; сражаясь на стороне Одилии, Одетта не слышала призывов собственных детенышей. Гора листьев зашевелилась…

Макс не видел Игрейну в толпе. Слишком там все волновалось, прыгало и размахивало руками.

* * *

– Нет, я не жалею, что мы выкинули эти деньги, – задумчиво сказала Игрейна.

– Но я же достаточно зарабатываю, – пытался храбриться Максим. – Не бойся меня расстроить. Если тебе противно, так и скажи.

– Противно… – пробормотала Игрейна. – Тут что-то другое.

Они заклеивали окна. Игрейна мазала клейстером длинные бумажные полосы, Макс лепил их на рамы.

– Не понимаю, – вслух рассуждала Игрейна. – К чему придраться? Вот кажется, будто что-то не так… а что? Я «Планету зверей» по телеку когда-то любила, там тоже показывали всякое… и крокодилы, и кто угодно… Как там у вас в рекламе? «Естественная жизнь животных с тонко вплетенными моментами дрессировки»? Не понимаю, что меня так раздражает…

– Крокодилы? – предположил Макс.

Игрейна покачала головой:

– Нет… Слушай, а почему они обезьян не берут в «Империю»? Уж, казалось бы, обезьяна – надень на нее жилетку, и вот уже рейтинг…

– Это цирк, – сказал Максим.

– А то, что в «Империи», не цирк?

– Нет, – сказал Макс, подумав. – К Войкову иногда по трое в день ходят циркачи. Директора, дрессировщики, шоумены… Вот вам золотые горы, только откройте свое ноу-хау.

Макс засмеялся. Игрейна оставалась серьезной.

– А я думаю, что он мартышек специально оставил снаружи, – сказал Макс. – Подарок неимущим, так сказать. Обезьяны – они и без «Империи» забавные. Вот детишки ходят, смотрят… Знаешь, что теперь детей в зоопарк бесплатно пускают?

– Знаю, – Игрейна вдруг замерла, уставившись на свою кисточку. – Поняла, что меня так разозлило. Зрители.

– Что?

– Зрители. И знаешь, мне показалось, что они не просто это делают – они получают удовольствие.

– Зрители?

– Нет. Крокодилы, вараны… Да кто угодно. Я потом еще постояла возле слонов, возле белых медведей… Везде одно и то же. Такое впечатление, что зверям важен этот дурацкий рейтинг. Они из шкуры лезут вон, лишь бы собрать толпу.

– Звери?

– Ага.

– Ну, ты даешь!..

Игрейна посмотрела на него без улыбки:

– А у тебя глаз замылен. Ты многого не видишь.

Макс не без усилия растянул губы:

– «Не верь глазам своим»…

– Больше не пойду, – тихо сказала Игрейна. – Ты прости. Как-то это все… Не пойду, короче, в этот зоопарк.

* * *

Войков распродал зубастый молодняк по зверинцам. Родители не стали убиваться – для крокодилов забота о потомстве заканчивается, когда новорожденные попадают в водоем.

Рептилий перевели в зимнее помещение. Работать под крышей оказалось для Макса и сложнее, и проще. Сложнее потому, что в павильоне не было специального места для оператора; проще потому, что не надо было торчать дни напролет под дождем или палящим солнцем.

Едва Марков приноровился к новому месту работы, как пришлось снова его менять. В середине ноября был сдан в эксплуатацию архитектурный объект «Лимпопо», и туда переселили крокодилов, оказавшихся в соседстве с бегемотами. По периметру куполообразного здания бегали антилопы, отделенные от опасных соседей только хлипкой с виду металлической оградой.

В жаркой, душной атмосфере «теплицы» техника капризничала. Максим потел, как лошадь, и держал в шкафчике стопку сменных футболок, которые Игрейна каждый день стирала и гладила.

О работе Макса супруги больше не говорили. Нельзя сказать, чтобы Маркова это не тяготило. «Получается, я делаю что-то неприличное, что и обсуждать противно!» – сказал он как-то в сердцах. Игрейна внимательно на него посмотрела – и ничего не ответила. Ушла гладить майки.

Максим теперь часто виделся и с Рачевским, и с Федоровым. При встрече здоровались – и только. Оба зама при ближайшем рассмотрении оказались ровесниками Макса, оба держались «большими боссами», да Максим и сам не напрашивался: случай с режиссером Коровко не успел еще забыться.

Однажды Макс случайно стал свидетелем разговора между начальниками.

Он замешкался в кабинке туалета по причине простой и целомудренной: молния на джинсах «заела» край рубашки. Не торопясь и не нервничая, Макс пытался привести себя в порядок, когда послышались шаги, и в туалете запахло дорогим одеколоном.

– Это естественно, – раздался глуховатый голос, в котором Максим с ужасом опознал голос Вадима Рачевского. – Так же естественно, как для тебя – съесть бутерброд с колбасой. Это природа! Естественные законы!

– А ты п-помнишь, как ты мне рассказывал про цыплят? – нервно, чуть заикаясь, вступил голос Дениса Федорова. – Что дети, мол…

– Нет, ты мне скажи: ты просишь детей отвернуться, когда ешь бутерброд с колбасой?

– А-а, рейтинги у тебя упали, п-причем по всем пунктам…

– Не мели ерунду! – Рачевский повысил голос. – От тебя мне ничего не надо, даже согласия…

– Антилопы – м-мои…

– Какие, к черту, антилопы…

– Скандал…

– Обставим как несчастный случай…

– Тихо!

Оба замолчали. Обоим только теперь пришло в голову, что туалет – общественное место и что, как минимум, одна кабинка заперта.

Последовала тишина; Макс покрылся холодным потом. К счастью, Рачевский и Федоров не стали взламывать дверцу, не стали даже допытываться, кто внутри. Они просто вышли, не сказав больше друг другу ни слова.

* * *

Прошло две недели. Рейтинги в «Империи» держались на «зимнем» уровне, то есть ниже среднего. Крокодилов кормили мало – Макс обратил на это внимание. Яшка нервничал. Одетта скандалила. Ротбард не вылезал из воды – склизкое зеленое бревно.

К маленькому стаду антилоп, гулявшему по периметру, добавились три или четыре новеньких – тонконогих, молодых, изящных. И еще почему-то несколько обыкновенных коз, в ансамбле «Лимпопо» выглядевших дико. Вокруг пары меланхоличных бегемотов попеременно крутились то Федоров, то Рачевский.

Марков осторожно попросил отпуск на неделю – покататься на лыжах. Ему вежливо отказали: тем, кто не проработал в компании года, отпуск не положен.

Максим взял моду по дороге с работы заходить в кафе на углу и выпивать сто пятьдесят. Игрейна морщилась, как при виде крокодила.

«Обставим, как несчастный случай». Фраза не шла у Макса из головы. Если бы он поделился с Игрейной – было бы лучше, но Игрейна ясно дала понять, что о состоянии дел на его нынешней работе слышать не желает…

Когда в воскресенье в дневной смене оказались, кроме Макса, еще два оператора, он подсознательно напрягся. Смена почти прошла, и ничего не случилось; Макс уже стал мечтать, как примет душ и переоденется, как доберется до кафе и попросит у знакомой буфетчицы свою обычную дозу, но в вольере вдруг появилась коза.

– Внимание – всем, – раздался в наушниках голос режиссера.

Публика оживилась:

– Э-э, а эта как сюда?

– Тикай, козочка, сожрут!

Еще ничего не понимая, Максим взял козу в кадр – средним планом.

Вода в бассейне пошла мягкими волнами. Коза, вот идиотка, подходила все ближе к краю бассейна.

– Вторая камера, воду, – распорядился режиссер. – Первая камера – козу.

Публика закричала. И Макс хотел закричать – но он был оператор, хороший оператор, и дисциплинированно работал бы, наверное, даже в районе боевых действий.

Вода взорвалась. Коза успела заблеять и отскочить; зубы Ротбарда сомкнулись у нее на бедре. Макс прекрасно знал, что, однажды сомкнувшись, челюсти крокодила добычу не выпускают.

На песок павильона брызнула кровь. Толпа заколыхалась – кто-то отшатнулся от барьера, кто-то, наоборот, ломанулся вперед. Ротбард деловито стаскивал козу в бассейн, а на помощь ему спешили Одетта, Одилия и Яшка.

– Работаем! – орал в наушниках режиссер Сыч. – Первая камера, крупно!

В этот момент наступил так называемый «второй поворотный пункт» драматургии события. Из соседнего вольера к бассейну подбежал бегемот.

Макс впервые в жизни видел, как бегемоты бегают. Публика в большинстве своем – тоже. Бегемот поражал воображение. Несущийся по степи танк впечатляет меньше.

Бегемот кинулся на крокодила, и Макс целую секунду был уверен, что Ротбарда сейчас растопчут. Коза давно не подавала признаков жизни; пленка фиксировала сцену схватки крокодила с бегемотом – небывалое зрелище! Наконец Ротбард ушел в покрасневшую воду «пустым». Бегемот, трогая мордой трупик козы, будто пытался вернуть ее к жизни. Тщетно.

Из служебных дверей вдруг возникли молодые люди в спецкостюмах со шлангами. Кого они хотели напугать водометом? Крокодилов? Бегемота?

На следующий день работник, якобы ответственный за незакрепленную дверцу клетки, где содержалась коза, был уволен без выходного пособия. Многие газеты напечатали отчет о странном и душераздирающем происшествии в зоопарке: бегемот пришел на помощь козе, но было слишком поздно! Рейтинг «Лимпопо» взлетел на небывалый даже для лета уровень.

А Максим Марков пришел домой пьяный и все рассказал Игрейне.

* * *

– Ничего нельзя сделать, – с сожалением сказал адвокат. – Разве что попробовать доказать, что вы подписали документы под принуждением…

– Я их по своей воле подписал, – сказал Максим.

Адвокат пожал плечами:

– Как вас угораздило… Нет, молодые люди, я не возьмусь.

Максим и Игрейна попрощались и вышли. Это был третий адвокат, к которому они обращались; конечно, будь у Макса с Игрейной связи, знакомые, хоть какой-нибудь опыт – они, возможно, преуспели бы больше. А возможно, и нет.

Они молчали до самого дома. Переодевшись и вымыв руки, уселись за стол на кухне. Игрейна поставила чайник.

– Прости, – сказал Макс.

– Глупости, – отозвалась Игрейна. – Не надо траура. Пока все будет, как есть, а там посмотрим…

И задумалась.

* * *

На протяжении весны и лета «Империя зверей» открыла несколько «Шоу любви» – одно за другим. Лидером весеннего рейтинга сделались тетерева: волей служителей зоопарка в клетке с пятью самцами оказалась одна невзрачная курочка. Завоевывая ее сердце, птицы пускались во все тяжкие. Действо, начинавшееся как безобидный «конкурс песни и пляски», скоро погрязло в интригах; солистам, на минуту завоевавшим внимание курочки (и публики), конкуренты как бы невзначай опрокидывали на голову поилки с грязной водой и поддоны для помета. Шли в ход толчки, щипки, удары клювом. В конце концов аутсайдер, жалкий с виду и не допевший до конца ни единой арии, «плюнул» на конкурс и принялся насиловать курочку в темном углу клетки, а четверо его товарищей, подоспев, превратили момент незаконной любви в безобразную свару и свалку.

После скандала страсти в тетеревятнике пошли на убыль, и рейтинговое первенство перехватили олени: их длинный и узкий вольер превратился в ристалище.

– Вот почему так бывает, – рассуждали в публике. – Ни рожи ни кожи – а мужики ради нее шеи сворачивают!

«Ни рожи ни кожи» была олениха Элли, в самом деле невзрачная, с человеческой точки зрения, но чрезвычайно привлекательная для самцов своего вида. Каждый день в оленьем вольере стучали рога: за благосклонность Элли бились, и бились жестоко. Скоро наметились два лидера, многократно «начистившие хари» прочим претендентам: звали молодцев Агат и Зефир. Элли вела себя возмутительно, подавала надежду и тому, и другому, будто нарочно провоцируя стычку. А после боя никогда не жалела поверженного: сразу же забывала о его существовании, любезничая с победителем. Консервативные взрослые в этот момент предлагали детям смотреть куда-нибудь в сторону…

Агат побеждал чаще. Зефир выдохся; Агат, уверившись в своем преимуществе, похаживал под град аплодисментов и публично наслаждался любовью с Элли. Но в один из дней Зефир «сговорился» с уже отвергнутыми претендентами, они накинулись на Агата вчетвером: пришлось вмешаться сторожам, чтобы не допустить смертоубийства. Публика жалела Агата, возмущалась коварством Зефира и гадала, что теперь будет с Элли; равнодушная кокетка мгновенно оставила проигравшего и разделила радость победы не только с Зефиром, но и с тремя его товарищами!

– Шлюха! – кричали в толпе.

– Чего орешь, мужик, – отзывались добродушно. – У них так принято, глянь, они все рогатые…

Рядом с крокодильим бассейном поставили большую клетку с канарейками. Птицы кое-как привыкли к ужасному соседству и уже не цепенели от страха каждую минуту; крокодилы по очереди подходили к клетке и разыгрывали этюд «Хочу канареечку, но как же ее достать». Рейтинг крокодилятника не рос, но и ощутимо не падал: ролик с кровавыми похождениями Ротбарда крутили не только на «Звер-тиви».

Ни Рачевский, ни Федоров больше Максиму не встречались.

Стоя на операторском «мостике», он подолгу вглядывался в воду; на поверхности покачивались стебли растений, листья кувшинок, какие-то экзотические цветы; Макс не искал взглядом крокодилов. Однако вскоре выяснилось, что крокодилы искали его.

* * *

Поначалу все казалось случайным: Макс смотрел в воду, Ротбард смотрел на Макса. Макс отводил взгляд, разглядывал кувшинки, проверял камеру; Ротбард лежал в воде там, куда падала Максова тень. От его взгляда, прямого и безжалостного, у Макса по спине пробегал холодок.

Иногда к Ротбарду присоединялись Одетта или Одилия. Иногда Яшка. Разевали пасти, будто издеваясь; по очереди уходили к клетке с канарейками, и щебет за стальной сеткой моментально умолкал.

А однажды Макс увидел, как Ротбард послал вместо себя Одетту. К канарейкам, будто на дежурство. Едва различимое в воде движение, едва различимый ухом звук – и Одетта вне очереди ушла развлекать зрителей, а Ротбард остался смотреть на Макса. Но удивительное дело: стоило Маркову поднять камеру, чтобы запечатлеть этот взгляд, как крокодил моментально развернулся и поплыл к берегу.

Макс оставил камеру. Крокодил вылез на песок, снова посмотрел Максу в глаза и судорожно повел лапой, выцарапывая неровную линию. Вышло забавно – будто крокодил рисует, но когда Макс взял Ротбарда в кадр – тот снова развернулся, проехался брюхом по песку, нырнул в бассейн.

– Вот дрянь, – сказал Макс вслух.

Закончив работу и переодевшись, он, против обыкновения, вернулся к крокодилам. Встал у барьера среди зрителей. Несмотря на будний день и не очень приятную погоду, народу перед бассейном было достаточно, и счетчик рейтинга крутился, надо полагать, исправно. Макс стоял тихо, ничем себя не выявляя, но Ротбард все равно поймал глазами его взгляд. Медленно, как тяжелая субмарина, подплыл к берегу, положил морду на песок и уставился на Макса.

* * *

– Почему он на меня смотрит?!

Игрейна, весь день просидевшая в научной библиотеке, вытирала кулаком красные глаза:

– Ты переутомился… Вряд ли он хочет сожрать тебя, как ту козу.

– Но он смотрит. Он меня запомнил.

Игрейну передернуло:

– Попроси, в конце концов, пусть тебя переведут к слонам. А лучше – к жирафам… Да хоть к ослам!

– Он понимает, когда я веду съемку, а когда просто смотрю.

– Если волки в лабиринте собирают пирамидки, почему бы крокодилу не разбираться в технике съемки?

– Пирамидка нужна для рейтинга. А я для рейтинга не нужен, я – деталь интерьера…

– Это тот самый? Здоровенный, как лошадь?

– Да. Ротбард.

Игрейна повела плечами, будто от холода. Ничего не сказала.

* * *

В далекой стране, в ночи глубокой, как полосатый шезлонг, за столиком на краю подсвеченного бассейна сидел молодой человек с неприятным тяжелым лицом. Чуть в отдалении, скрытые от глаз, исходили южной страстью скрипка и флейта. В матовом свете прожекторов танцевала полуголая мулатка, ее темное глянцевое тело бликовало, как вода.

Официанты скользили в полутьме, подобно синим китам.

Молодой человек курил, стряхивая пепел в блюдо с акульей печенью. В воздухе пахло штормом; не далее чем в ста метрах, за магнолиями, ярился и бил о камни океан. На столике перед молодым человеком подрагивала огоньком плавучая свечка в огромной перламутровой раковине; рядом горела еще одна, ненастоящая, на экране крохотного ноутбука.

Соседние столики пустовали. Чуть поодаль, на противоположном краю бассейна, плавали в густом ароматном воздухе чьи-то лица над белыми воротничками, разноцветно поблескивали бриллианты в розовых женских ушах, голоса болтали на разных языках, как попугаи в зоопарке…

Молодой человек болезненно помотал головой. Потер ладонями лицо; сигарета, забытая в пепельнице, умирала напрасно.

Пожилой официант, приглядывающий за странным клиентом вот уже полтора часа, неслышно поменял пепельницу. Вернулся к стойке, где над головой у бармена висело чучело крокодила, выполненное из натурального сырья с поразительным искусством.

– Что он курит? – спросил бармен уголком рта.

Официант чуть заметно качнул головой: многолетний опыт и отличное обоняние позволяли ему определять особенности табачного дыма с первого вздоха. Содержимое добытой пепельницы представляло собой всего лишь останки дорогой сигареты; тем временем молодой человек на краю бассейна сидел, держась за голову, и покачивался в такт музыке. Бармен умел читать по губам – если бы язык, на котором разговаривал юноша сам с собой, был знаком ему, он сумел бы разобрать отдельные слова:

– П-пусто… куда все подева… гипофиз… связи… думай, Деня, давай, просыпайся…

Он потянулся к ноутбуку. На экране возник текст, перемежаемый пестрыми островками картинок и схем; молодой человек оскалился, как будто ему показали завещание врага. Лицо его, подсвеченное фонариками, свечой и экраном, вызвало у пожилого бармена ощущение «дежа вю». Где, когда он видел это лицо? Такое тяжелое, такое знакомое… Где, когда?..

Клиенты за дальним столиком завладели его вниманием. Приняв дополнение к заказу, передав записку на кухню и подготовив счет, официант обнаружил, что молодой человек на краю бассейна как сидел носом в экран, так и сидит, только на носу его, прежде сухом, теперь поблескивают капли пота.

– …Зар-раза!

Владелец ноутбука грохнул кулаком по столу, так что подскочили и свеча, и пепельница, и особо нервные посетители.

– Чем я могу помочь вам, сэр?

– Н-ничем, – молодой человек смотрел тяжело и холодно. – Оставьте меня в п-покое.

Он закрыл компьютер и поднялся из-за столика. Слепо огляделся, шагнул к краю бассейна и как был, в темном элегантном костюме, в галстуке ценой в тысячу долларов (у официанта был наметанный глаз!), в блестящих лаковых туфлях, обрушился в воду.

Поднялись брызги. На другом конце бассейна засмеялась женщина.

Юноша плыл, подсвеченный снизу, рукава и штанины развевались в воде, как на сильном ветру. Официант смотрел, пораженный – он, сам в прошлом пловец, никогда не видел такого стиля: странный клиент держал ноги вместе и, почти не сгибая коленей, мощно выгибался из стороны в сторону. Официант никогда бы не поверил, что человек в таком положении способен держаться на воде – но юноша плыл, подобно огромной рептилии, и за ним тянулись две расходящиеся волны.

Добравшись до центра бассейна, плывущий перевернулся на спину. Увидев его лицо, официант вздрогнул и отвернулся.

– Помощь нужна? – спросил громила с нашивками охранника.

Официант покачал головой и отошел к стойке бара; бармен поражал каких-то девиц чудесами своего искусства, и разноцветные струи из разновеликих бутылок вились вокруг него, как змеи вокруг факира. Сам не зная зачем, официант поднял глаза к потолку над головой бармена…

– Боже всемогущий, – пробормотал, чувствуя, как седеющие волосы его встают дыбом.

На него смотрело чучело крокодила, смотрело тяжело и холодно, в упор. Официант наконец-то понял, кого напоминает ему нервный посетитель.

Посреди бассейна тонко запел телефон. Плывущий, как ни в чем не бывало, снял с пояса мобильник:

– Да… Купаюсь. К-купаюсь, говорю, в бассейне… Нет, – теперь он стоял в воде вертикально, как морской конек. – Да. Чрезвычайно плодотворно, новые, понимаешь, идеи… косяком… Думаю, может, статейку кропануть?.. Да, в «Сесайти»… шучу. Шучу. Что?!

В несколько сильных гребков он добрался до края бассейна и ухватился за бортик:

– Не трынди, Вадька! Не может быть… Что? Н-да… Все, я вылетаю. В-вылетаю, сказал, все…

И выронил телефон. Тот серебристой рыбкой скользнул на дно, да там и остался, безжизненный.

* * *

День начался как обычно. С утра у входа в «Империю» выстроилась очередь; ровно в десять окошки касс открылись, впуская льющиеся потоком деньги. Зрители (среди которых по случаю субботы много было иногородних, приехавших на один только день ради «зверского» развлечения) ринулись к вольерам и клеткам, где начиналась привычная работа: соревнования и ссоры, выяснения отношений, интриги, драки и прочая.

За одним только исключением: крокодилы в этот день из воды не вылезли. Лежали, где им полагается, и не обращали на публику внимания.

– Что за фигня! – возмущались зрители. – За что бабки плочены?

Бегемотихи, располагавшиеся по соседству с крокодилами, приостановили обычный в это время бой в грязи. Выбрались из ямы и улеглись вдали от барьера хвостами к посетителям.

Слон Рави вдруг нервно затрубил. Звук был по-настоящему дикий, заслышав его, зрители радостно напугались и приготовились к продолжению спектакля – но слон убрался в дальний угол вольера и встал, низко опустив голову.

В другом углу слоновника так же безучастно застыли Шаши и Звездочка.

В администрацию «Империи» поступили первые жалобы.

– Мы с сыном приехали из Ахтюпинска специально ради вашего зверинца, – кричала в окошечко какая-то разъяренная дама. – Мы заплатили! Это надувательство – так обманывать людей!

Среди толпы волшебным образом возникли журналисты.

Вызвали Войкова, сорвав его, недовольного, с презентации какого-то глянцевого журнала. Войков моментально оценил ситуацию и кинулся искать Рачевского и Федорова (у первого в тот день был выходной, второй отдыхал за границей). «Империю» спешно очистили от посетителей, причем пришлось вызывать спецнаряд милиции: некоторые зрители уходить не хотели.

В полдень в «Империи» никого не было, кроме зоопарковских служащих и сотрудников «Звер-тиви». Остаток рабочего дня они провели в кабинетах, аппаратных и курилках, вполголоса спрашивая друг у друга: «Ну?»

А не лишимся ли мы работы – читалось во многих взглядах. Зная мнительность Войкова, вслух говорили только о рыбалке, бабах и прочих нейтральных вещах.

Максим Марков бродил по опустевшему зоопарку. Заглядывал в клетки и вольеры; всюду царила сонная апатия. Иногда взметывались хвосты, отгоняя мух. Только Ротбард – Максим был в этом уверен – пошевелился в бассейне именно потому, что Марков подошел к ограде. И опять уставился оператору в глаза, но Макс не стал играть с ним в гляделки – ушел подобру-поздорову…

Интернетные издания разнесли новость. Бумажные подхватили. В нескольких вечерних телепрограммах появился сюжет: «Дрессированные животные, составляющие гордость «Империи зверей», объявили забастовку».

Федоров прилетел ночью.

Рано утром Максиму позвонили из бухгалтерии и сказали, что он в отпуске – в законном оплачиваемом отпуске, на неделю.

– Неужели это все? – сама себе не веря, спрашивала радостная Игрейна. – Войковской «Империи» конец?

Макс молчал. Не хотел ее разочаровывать.

* * *

В первый день отпуска Макс с Игрейной устроили пикник, наелись шашлыков и даже немножко позагорали.

На второй день они капитально прибрались в квартире.

На третий день сходили в кино; потом Игрейне надо было в библиотеку, и Макс, оставшись один, слегка приуныл. Хорошенько размялся с гантелями, принял душ, пощелкал пультом телевизора; потом встал, оделся и, сам того не желая, поплелся к зоопарку.

На проходной его вежливо завернули. Вы ведь в отпуске, молодой человек? Вот и идите себе, отдыхайте.

Максим обошел вокруг ограды, пытаясь зачем-то высмотреть в заборе дырочку, но тщетно – проще было бы просунуть палец сквозь цельнобетонную стену. Более того – не один он был такой умный, вокруг стаями бродили зеваки, и милицейский патруль время от времени вежливо просил убраться с газонов.

Макс вернулся домой и позвонил режиссеру Сычу. Тот, судя по голосу, был слегка пьян и очень не в духе; ни о каких делах говорить не стал категорически. Отпуск – это святое.

Макс почувствовал себя скверно.

Не то чтобы он скучал по Одетте, Одилии, Яшке и особенно Ротбарду, но что-то такое возилось в душе, серое, ворсистое и жесткое, какое-то ощущение не просто беды – вины. Как будто он, Макс, сотворил какую-то гадость, сам того не подозревая.

Или вот-вот сотворит.

* * *

– Тебе звонили с работы, – сказала Игрейна на следующий день, когда Макс переступил порог с четвертушкой хлеба в полосатом пакете. – Сказали, чтобы завтра выходил в первую смену.

Лицо ее, молочно-белое, почти светилось в полумраке прихожей.

– А что еще сказали? – Макс механически откусил черную душистую горбушку.

– Ничего. «Звер-тиви» возобновляет работу в прежнем объеме, – Игрейна криво улыбнулась.

Макс жевал.

* * *

Случилось небольшое братание. Сотрудники, не видевшие друг друга пять или шесть дней, встречались, как войска союзников на Эльбе. Воздух звенел от хлопков по плечам и по спинам; вслух опять же ничего не говорили, и только выйдя на открытое пространство между вольерами, Витя Смирнов, звукооператор, пробормотал сквозь зубы:

– А правда, что они им жрать совсем не давали? Кто не работает, мол, и далее по тексту?

– Перестань, – Марков поморщился.

– С них станется, – снова пробормотал Витя. – Я слышал, что…

И осекся.

У самого крокодильего вольера стоял Денис Федоров, болезненно-желтый, исхудавший, с улыбкой от уха до уха. Махал рептилиям рукой – весело так, по-приятельски.

* * *

Осенью рейтинг «Империи» возглавили… ослы. Ну кто бы мог подумать!

В новеньком просторном вольере (ослов только месяц назад перевели с основной территории в «Империю») установлены были две «вертушки» – нечто вроде древних мельничных колес, приводимых в движение живой силой. В каждую «вертушку» впрягались по пять ослов. По сигналу начиналась работа: ослиная команда должна была провернуть колесо как можно большее число раз. Две команды ослов изо всех сил трудились, зрители подбадривали, текущие результаты высвечивались на табло.

Однако самое интересное начиналось потом. Проигравшая команда лишалась ужина и запиралась в тесной клетке, в то время как команда-победительница тут же, за железной сеткой, гуляла по лужайке и лакомилась от пуза. Редкий осел-победитель удерживался от насмешки, от презрительного жеста в отношении проигравших; в тех, кто был заперт в клетке, летели песок и опилки, плевки и струйки мочи. Тогда в унылой и голодной тесноте разворачивалось великолепное представление, которое зрители называли «разбором полетов».

Ослы искали виноватого, легко находили его и начинали наказывать. Травоядные животные проявляли чудеса хищности – лягали, кусали, избивали жертву до крови; когда «разбор» заходил слишком далеко, на горизонте возникали служащие с пожарными шлангами и охлаждали праведный гнев карающих, оказывали жертве ветеринарную помощь и снова запирали ее за решеткой.

Через несколько дней соревнование повторялось; билеты с местами на «ослиные дни» шли по двойной цене. Макс тихо радовался, что не послушался Игрейну и не выпросил себе работу «на ослах».

В крокодильем бассейне было относительно тихо. Только Ротбард, едва завидев Максима, подплывал поближе и начинал смотреть.

* * *

Человек вывалился из двери лифта, Макс едва успел подставить плечо. От выпавшего пахло одеколоном, коньяком, сигаретами и кислым потом – специфическим потом смертельно напуганного человека.

– А-а, – сказал выпавший. – Эт-то ты… тот пацан, что крокодилов снимает…

– Вадим… – начал Макс и понял, что не знает его отчества. И никогда не сказал с Рачевским двух слов, кроме как «Добрый день – до свидания».