Текст книги "Журнал «Если», 2003 № 10"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

Соавторы: Евгений Лукин,Леонид Каганов,Далия Трускиновская,Владимир Аренев,Дмитрий Володихин,Владимир Михайлов,Пол Дж. Макоули,Владимир Гаков,Дмитрий Байкалов,Олег Овчинников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

– Хм… – сказал Афганка неопределенно.

– А сейчас знаешь, чего? – с горечью продолжал водитель. – Сейчас цеха продали буржуям! Они всех повыгоняли, новое оборудование привезли и охрану поставили. Я как-то попробовал белка вынести вот столько… – водитель сложил ложноножку щепоткой. – Все! Уволили! Чуть до суда не дошло!

– То есть при старом режиме воровали, а сейчас не дают? – не выдержал Афганка.

– Ох, какие мы умные! – злобно покосился водитель. – Сам-то понял, что сказал? Раньше-то воровали простые честные трудящиеся! А сейчас воруют несколько поганцев-олигархов. Нас обворовывают, нас! Чуешь разницу?

Афганка кивнул, и водитель успокоился.

– Я тебя высажу вон там, – сказал он, глядя вниз на одинокую козу, привязанную к колышку посреди поля. – Все равно заправиться надо.

– Может, рядом высадить? Навязываться неудобно, если ему пассажир ни к чему, – заволновался Афганка.

– Перетопчется, – уверенно сказал водитель, высунулся из комара и заорал вниз: – Эй, на козе!!! Эй, на козе, говорю!!! Мальца докинешь до жилья? Парень без денег на попутках добирается!

Что ему ответили, Афганка не расслышал, но водитель удовлетворенно откинулся на сиденье, приподнял хоботок комара и с победным жужжанием повел на посадку.

* * *

Водитель козы оказался добродушным микробом. Коза отправлялась с пастбища не скоро, и в другое время Афганка стал бы подумывать о том, чтобы вылезти и уехать на более скоростном транспорте, но сейчас он слишком устал. Они немного поговорили о навозе, сырости и новых антибиотиках, но вскоре Афганку стало клонить в сон. Заметив это, водитель указал местечко в углу и даже дал, чем накрыться.

Проснулся Афганка оттого, что водитель тряс его за плечо.

– Уже едем? – спросонья не понял Афганка.

– Поедем нескоро, – покачал головой водитель. – Но сейчас козу доить придут, я уже с молоком договорился, чтоб тебя довезли.

* * *

– В бидоне молока было душно, толпилось огромное количество местных микробов и грибков, совсем негде было сесть. Афганка дремал всю дорогу, прислонившись спиной к чьим-то пыльным чемоданам. Наконец бидон остановился. Но народ не спешил расходиться.

– Что за остановка? – спросил Афганка у толстой плесени.

– Рынок.

– А чего ждем?

– Покупателя ждем, – прошамкала плесень.

– А когда он должен подойти?

– Да кто ж его знает… Как подадут, так и придет. Бывало, что и по три дня ждали, народу собиралось столько, что не продохнуть.

Плесень отвернулась, и Афганка стал пробиваться к выходу. Перспектива ждать покупателя его никак не устраивала.

Афганка вышел на бортик и начал энергично голосовать. Останавливались, в основном, частные мошки, отвезти они могли недалеко, а денег хотели много. Кончилось тем, что приземлилась милицейская оса.

– Документы! – потребовал пузатый микроб.

Афганка распахнул кармашек на груди и вынул паспорт с ордером на поселение.

– Тю! – сказал пузатый микроб. – Сам из приморья, ордер в городе, в северном микрорайоне. Как ты попал в западный пригород?

– С молоком…

– А ну-ка поехали, – сурово заявил микроб.

Пожав плечами, Афганка прошел в осу, и та с жужжанием взмыла в воздух. В осе сидел еще один микроб в милицейской форме – напарник. Он рулил, и оба внимательно глядели сверху на лотки рынка.

– В улей его повезем? – спросил первый микроб у напарника, возвращая паспорт Афганке. – Как раз сота свободная есть.

– На каком основании меня задерживают и в улей везут? – сухо поинтересовался Афганка.

– А чего на пригородном рынке делал без регистрации? – обернулся к Афганке напарник.

– На попутных еду с юга на север, – объяснил Афганка.

– На попу-у-у-утных… – удивленно протянул напарник. – А чего так?

– Денег нет, – спокойно ответил Афганка.

– Де-е-енег нет… – разочарованно повторил напарник. – На кой он нам в улье сдался?

Первый микроб строго повернулся к Афганке:

– А ты знаешь, что на рынке нельзя вот так стоять и голосовать?

– Ну а что ж делать-то?.. – философски произнес Афганка.

Первый микроб начал озадаченно чесать затылок, но тут напарник пихнул его в бок и многозначительно указал вниз.

– Черешня… – протянул он с уважением.

– Ух, сколько набежало! – присвистнул первый микроб. – Чего творят…

Оса резко пошла на снижение. Глянув вниз, Афганка увидел лотки с россыпями кроваво-алой черешни. По ней рулили толпы блестящих зеленых мух. Увидев пикирующую осу, мухи поспешно разлетелись.

Милиционеры выпрыгнули из осы, вразвалочку подошли к группе толстых бацилл и начали о чем-то не спеша беседовать. Затем вместе с одной из бацилл вернулись к осе. Первый микроб тщательно придерживал бациллу за рукав – неясно было, то ли в знак особого почтения, то ли чтоб не убежала.

– Вылазь! – скомандовал он Афганке и указал на самую дальнюю ягоду. – Вон там голосуй, понял?

Афганка кивнул и проворно вылез наружу.

* * *

Алый бок ягоды раскалился и пылал жаром, стоять на таком солнцепеке было тяжело. Но место было оживленным, вокруг плотным потоком сновали люди и мухи. Наконец Афганке удалось остановить нервную и энергичную старушку. Водитель ее оказался таким же энергичным стариканом.

– Куда путь держим? – осведомился он.

– На попутках добираюсь с самого юга, с моря. Мне в город, до северных кварталов.

– Море-то эвон где… – удивился старичок. – Это ты столько городов на попутках проехал?

– Ага! – улыбнулся Афганка.

– Ну а деньги-то есть? – подозрительно осведомился старичок.

– Были б деньги – разве б на попутках ехал? – улыбнулся Афганка.

– Логичненько, логичненько, – произнес микроб, поправляя очки. – Ну, садись.

Старушка взяла с лотка черешенку, положила в рот и двинулась в путь, немного прихрамывая.

* * *

– И что, сейчас разве возят? – недоверчиво поинтересовался старичок.

– Ну вот еду же, – самоуверенно кивнул Афганка, вспомнив, что старичок любит логику.

– Логичненько, – ответил старичок. – Но это тебе повезло, что я встретился. А если бы не я? И чего бы ты делал?

Афганка тактично промолчал.

– Вот и оно! – сказал старичок назидательно и замолчал на некоторое время.

Старушка бойко шла по рынку, размахивая кошелкой.

– Сейчас, – сказал старичок. – Еще рыбы куплю, и домой на трамвае поедем. Давай, милая, шагай, шагай!

– Вы прямо с ней, как с живой, говорите, – удивился Афганка.

– А что ж она, не живая, что ли? – охотно поддержал разговор старичок. – Все слышит, может, даже думает о чем-то своем…

– Кто думает? – насторожился Афганка, а про себя решил: угораздило же нарваться на психа!

– Человечинка думает, – кивнул старичок. – Шагает себе и думает о чем-то своем…

– Хм… – сказал Афганка. – И чем это она, простите, думает?

– Это уж я не знаю, чем. Да и какая нам разница, верно?

– Большая разница, – возразил Афганка. – Как и чем может думать многоклеточное? Оно ж многоклеточное!

– А вот сам посуди! – крякнул старичок. – Толпа ведь думать может? А многоклеточное – это, считай, та же толпа.

– Нет, – уверенно покачал головой Афганка. – Толпа думать не может.

– Может, может! – кивнул старичок. – Ты никогда не слышал, как толпа хором скандирует? Мысли, правда, у толпы куцые. Усредненные, я бы сказал. Но ведь есть же? Так что мы не можем отымать у многоклеточного права на разум!

– Разум, – хмыкнул Афганка. – Разум – это когда самое себя осознаешь. Может ли толпа осознавать самое себя? И думать о себе, как о толпе?

Старичок погрузился в мысли. А может, просто замолчал, сконцентрировавшись на сложном участке дороги. Его старушка остановилась, переложила кошелку в другую руку и двинулась дальше.

– Неправильно вопрос ставишь, молодой человек, – сказал наконец старичок. – Вот я сейчас переложил кошелку в ее другую руку, верно? А может, она при этом думает, что по своему разумению это сделала?

– Но это же сделали вы?

– Это я думаю, что сделал я, – возразил старичок. – Однако ж я не могу знать этого наверняка. Ведь мы тоже состоим из огромной кучи молекул, так откуда я знаю, сам я себе хозяин или мною управляют внутренние молекулы? Ну?

– Вами, может, и управляют, а уж мной точно не управляют, – усмехнулся Афганка.

– А чем докажешь? – хихикнул старичок. – Чем докажешь, что ты сам придумываешь свои мысли? А вдруг внутри тебя сидит крошечная молекула и рулит?

– Как это… – растерялся Афганка. – Если бы мною рулила какая-нибудь молекула, я бы… Я бы это чувствовал!

– Ой ли? – лукаво улыбнулся старичок.

– Нет, я бы тогда вообще ничего не чувствовал! – поправился Афганка. – Не было бы меня.

– Ой ли? – снова улыбнулся старичок.

– Да! – убежденно кивнул Афганка. – Я бы ничего не чувствовал! Чувствовать что-то может лишь разумный организм, который сам себе хозяин!

Старичок снова ехидно улыбнулся и долгое время рулил молча. Улыбка не сползала с его лица.

– Вернемся к толпе, – сказал он наконец. – Толпа ведет себя разумно? Да. Она двигается, развивается, борется, живет, строит… Вся наша цивилизация – это, ежели поглядеть со стороны, одна большая разумная толпа, которая…

– Все это так, но… – начал Афганка.

– Я еще не закончил! – строго оборвал старичок. – Если глядеть со стороны, толпа – это отдельный организм, который сам себе хозяин, и поведение его разумно. Если – подчеркиваю! – со стороны. Особенно, когда толпой управляет вождь или, скажем, рулевой. Идем далее. Может ли толпа что-то чувствовать? А как же! Толпа может впадать в ярость и успокаиваться, бояться или ликовать, верно?

– Да, но…

– А вот тебе и «но»! – подытожил старичок. – Мы пришли к тому, что толпа – это разумный организм.

– Толпа разумна, пока состоит из отдельных личностей, – уточнил Афганка. – Но как, по-вашему, толпа осознает себя?

– А вот это не дано знать нам, отдельным личностям, – назидательно сказал старичок. – Даже рулевой, который управляет толпой, не сможет сказать, существует у толпы коллективный разум или же нет. Потому что разум – такая штука, которую не измеришь и не пощупаешь. Я, например, уверен, что его и нет вообще, этого разума. А называют разумом то, что просто объяснить не умеют. И ежели, скажем, человек думает, что он – разум, то на самом деле он лишь игра клеток. А ежели клетка думает, что она – разум, то на самом деле она лишь игра молекул. А ежели молекула думает, что она – разум, то на самом деле… Напомни, из чего у нас молекулы устроены?

Афганка молчал, глубоко задумавшись.

– Да… – сказал он наконец. – Умеете вы загрузить!

– А то ж! – радостно кивнул старичок. – Кстати, готовься вылезать, подъезжаем.

– Уже? А где мы? – Афганка завертелся, пытаясь сориентироваться.

– В северном пригороде, уже и город проехали. Я большой крюк сделал и подвез прямо к твоему дому. Решил заодно свою старушку отвести к дочке погостить, она у меня тут поблизости. Сейчас вон выйдешь, на маршрутную муху сядешь – и до нужной квартиры.

– Ох, спасибо вам огромнейшее!!! – обрадовался Афганка.

– Давай, давай, успехов! – кивнул старичок и помахал ложноножкой. – И подумай крепко над моими словами!

Перед тем как выйти, Афганка все-таки обернулся:

– А кто вы по профессии, если не секрет? Философ?

– Инженер. Менингит преподаю студентам.

* * *

Попав на оживленный газон, Афганка спросил у прохожих микробов, где ходят маршрутные мухи, и поспешил на остановку. Муха уже стояла, набитая пассажирами и готовая к взлету. Было одно свободное место, как раз для Афганки. Он оплатил пролет и сел.

Муха летела в ночном небе медленно и неспешно. Афганка все время боялся, как бы не прозевать свою остановку, и донимал вопросами окружающих, пока пожилая бацилла не объяснила ему, что выходить надо после нее, а она выйдет у форточки.

– Остановите вон на той щеке! – попросил Афганка, когда бацилла сошла, но водитель не реагировал. – Вон на той щеке остановите, пожалуйста! Эй!

– Не глухой, слышу, – отозвался водитель лениво.

Муха пересекла комнату и медленно опустилась на щеку спящего человека. Афганка подергал жвалу, но жвала не распахивалась.

– От себя толкай, от себя! – зашумели пассажиры.

Афганка толкнул – жвала щелкнула и распахнулась. Афганка выпрыгнул наружу. Жвала захлопнулась, и муха с ровным гудением пропала вдали.

Афганка потоптался на месте и огляделся. Место было приятное, кожа ровная, румяная. Афганка пополз вверх по щеке, впереди замаячил посапывающий нос. Добравшись до него, Афганка остановился, улыбнулся, снял с плеча котомку и облегченно вздохнул. И нырнул в твою левую ноздрю, дорогой мой читатель. Приехали, поздравляю!

Статистика

Сергей Некрасов
Надоевшее «сегодня»

В августе редакция журнала задала посетителям сайта «Русская фантастика» очередной вопрос: чтобы книга из разряда «социальная фантастика» вас заинтересовала, в ней должны быть…

Острые вопросы сегодняшнего дня – 6 %

Экстраполяция общественных проблем – 24 %

Наличие альтернативных социальных моделей – 44 %

Сатирический заряд – 10 %

Публицистическая направленность – 1 %

Позитивная перспектива – 7 %

Меня это направление не интересует – 5 %

На 25 августа в голосовании приняли участие 453 человека.

Сразу же обращает на себя внимание такой факт: впервые за много месяцев определился безусловный лидер опроса. Читатели высказали свое мнение ясно и недвусмысленно.

Предложенная комментатором интерпретация результатов может кому-то показаться чересчур вольной – ну так ведь и вопрос не из легких. Простыми ответами тут не обойтись. Для необычных результатов нужно искать иные объяснения.

Вначале, правда, нужно исключить из рассмотрения очевидный «брак» – участников, которые используют интернет для самоутверждения. На вопрос «Что нужно, чтобы книга социальной фантастики вас заинтересовала?» – они отвечают: «А я вообще таких книг не читаю. Неинтересно». – «А что нужно, чтобы книга заинтересовала?» – «А мне это вообще неинтересно». – «А может быть?..» – «Нет, не может…» В любых опросах доля брака неизбежна, в интернет-опросах – в особенности.

Посетители сайта, которым социальная фантастика неинтересна (а таких немало), в опросе почти не участвовали. Практически все варианты ответов даны читателями, которые к данному жанру по-настоящему неравнодушны. Среди них есть меньшинства и доминирующее большинство.

Удивительно же, в первую очередь, то, что сравнительно небольшой оказалась доля читателей, которые ищут в социальной фантастике позитивную перспективу. Удивительно потому, что именно эта тема создавала славу фантастам советских времен.

Именно за это их любили, почитали, переплачивали за книжки спекулянтам (при этом многие предпочитали не замечать, например, что Стругацкие в своих поздних повестях резко критикуют весь утопический заряд своих ранних произведений). Сегодня интерес читателей к подобным темам значительно упал. Пропагандисты новых дивных Китеж-градов и Ордусей обречены работать на узкую аудиторию. Видимо, их попытки сформировать общественный идеал на основе эстетических аргументов многими уже не воспринимаются всерьез.

А вот абсолютное меньшинство составляют те, кто ищет в социальной фантастике публицистическую направленность. И об этом стоит задуматься писателям, которые подменяют художественность «публицистическим пафосом» и «идеологической направленностью». Это не работает. Может, им лучше переключиться на газеты и журналы? Забивать гвозди легче молотком, а не осциллографом…

А в принципе, результат радует. Ведь рост общественного интереса к публицистике возможен лишь в предреволюционной ситуации. Если следовать результатам опроса, то революция нам в ближайшее время не грозит.

Больше доля тех, кто ценит в социальной фантастике сатирический заряд. Нужно напомнить, что сатира – не разновидность юмористической литературы, а самостоятельная литературная форма, в которой приемы различных жанров используются для обличения пороков существующего общества. Но рассказы о пороках, язвах и прочая «чернуха» большинству явно надоели. Пользователей интернета занимают не мысли о переустройстве мира, а более конкретные проблемы. Поэтому мастера сатиры могут рассчитывать на сохранение аудитории своих поклонников, но отнюдь не на ее расширение.

Еще одна небольшая группа читателей заявила, что социальная фантастика для них привлекательна рассмотрением острых проблем сегодняшнего дня. Возможно, эти читатели не очень доверяют ведомству «сатиры и юмора» и более взвешенно относятся к тем проблемам, отклик на которые желают увидеть в прозе. Поэтому выбрали не «сатиру», а другой вариант ответа.

Поклонники публицистики, сатиры и проблем сегодняшнего дня совокупно составили пятую часть проголосовавших. Еще четверть продемонстрировали, что ценят в прозе экстраполяцию общественных проблем. Эти группы не следует смешивать. Полученный результат означает, что экстраполяция общественных проблем, с точки зрения читателей, значительно отличается по содержанию от сатиры и острой публицистики.

«Экстраполянтам» удалось завоевать почетное второе место. Рискнем предположить, что для них важна не экстраполяция как таковая. Ведь это очень ненадежный метод. Экстраполируя развитие гужевого транспорта, футурологи конца XIX столетия предрекали городам будущего гибель под горами навоза… Важно другое: экстраполяция предполагает качественную трансформацию моделей современного общества, гиперболизацию, смену акцентов и приоритетов. Подобный подход и превращает описание сегодняшних проблем в эстетический объект. Важны не проблемы сами по себе, а их художественная трансформация. Не социальные идеи, а литературная форма. Так что «экстраполянты» – не конкуренты, а ближайшие союзники триумфаторов.

Внимание – фанфары! На первое место в опросе вышел, набрав рекордные 44 % голосов, следующий вариант ответа: «альтернативные социальные модели». Встречайте победителя.

Социальной фантастикой принято называть произведения, в которых общественно-политические явления становятся главной темой (Оруэлл и Хайнлайн, Стругацкие и Латынина). Но изображение «альтернативной социальности» лежит в основе всего фантастического жанра.

Это может быть общество трехполых существ (А.Азимов) или мир, в котором носителем разума является группа из нескольких существ (В.Виндж), деформация маргинальных социальных структур под натиском информационной революции (киберпанк) или формирование принципиально новых структур на основе технических решений, которые сегодня невозможно вообразить («посткиберпанк», например, Дж. Мини). Неизменно одно: все эти художественные модели имеют существенную связь с сегодняшними факторами общественной жизни.

Социальные инварианты лучше всего высвечиваются за счет эффекта отстранения и «остранения» – трансформации, сдвига, изменения, метаморфозы… Думаю, неправильно полагать, что читателям интересны социальные модели сами по себе, их привлекает альтернативный взгляд на эти модели. Важна сама возможность альтернативных представлений об обществе и мире, которую дает жанр фантастики – и социальная фантастика как одна из его составляющих.

Анализ голосования привел к неожиданному результату: в социальной фантастике читатели больше всего ценят фантастику.

Нил Геймен – личность для постмодернистской массовой культуры поистине примечательная: автор комиксов, который добился широкого признания и множества наград за литературное произведение. Славу ему принес комикс-сериал «Песочный человек», удостоенный десятка различных премий, а 19-й выпуск «Песочного человека» получил даже всемирную премию фэнтези 1991 года (кстати сказать, это вообще первый в истории комикс, получивший литературную премию). Следующей известной работой стал мини-сериал для ВВС и написанный по нему роман «Задверье» (1984). В 1990-м появилась книга, созданная в соавторстве с Терри Пратчеттом, сборник рассказов о Конце Света, который – вполне в духе этих авторов – назывался «Добрые предзнаменования» (сейчас по книге собираются снимать фильм). Затем Геймен приложил руку к аниме, сочинив в 1999 году сценарий для мультфильма Миядзаки «Принцесса Мононоке», а после, в конце 2002-го, решил снять собственный фильм «Короткометражка о Джоне Болтоне»: фильм появится на DVD в начале 2004 года.

Если «Задверье» прошло почти незамеченным, то «Американские боги» получили едва ли не все мыслимые премии в области фантастики: «Хьюго», «Небьюла», премия Брэма Стокера за лучший роман ужасов, премии журналов «SFX» и «Locus». А вышедшая в 2002 году повесть «Коралин» сразу же стала бестселлером, она уже получила премию Брэма Стокера и премию «Хьюго». Вообще, простое перечисление всевозможных наград и титулов Геймена способно занять не одну страницу; стоит лишь упомянуть, что в «Литературном биографическом словаре» он назван в числе десяти лучших ныне живущих писателей-постмодернистов.