Текст книги "Журнал «Если», 2003 № 10"

Автор книги: Марина и Сергей Дяченко

Соавторы: Евгений Лукин,Леонид Каганов,Далия Трускиновская,Владимир Аренев,Дмитрий Володихин,Владимир Михайлов,Пол Дж. Макоули,Владимир Гаков,Дмитрий Байкалов,Олег Овчинников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

Вишняков схватил истрепанную тетрадь, перелистал, нашел чертеж и увидел, что Немке мало было решить задачку. Он еще что-то накалякал, используя самостоятельно изобретенные знаки, он затеял вокруг треугольника непонятные цифирные пляски, а чего добивался – Вишняков так и не понял.

– Нет, конечно, других забот хватало. Я просто все время пытался понять – почему я никому не нужен? Я же быстро думаю, у меня в голове столько помещается, я в шахматы на уровне мастера могу сыграть, я нарочно читал детективы, где полсотни персонажей, и как бы сверху видел всю расстановку… Почему никому не нужен я, а нужен тупой Юрка Змиев? Почему никому не нужны Немкины мозги? Почему та же дура Алка – да, ты же ничего не знаешь про Алку… Помнишь, только она могла справиться с Немкой, когда он психовал? А я потом выяснил: она подрабатывала сиделкой при сумасшедшей бабке, какой-то придурочный не захотел бабку в дом престарелых сдавать, и Алка шесть лет с ней провела, по четырнадцать часов в сутки! Бабка без нее на людей бросалась, при ней сидела себе в углу, песни пела! Это ведь тоже талант, Борька!

– Ладно, ладно, убедил! Значит, клон с математическими способностями? Поздравляю… Но только у тебя концы с концами не сходятся. Парню восемнадцать лет – он сам сказал. И на вид столько же. А раэли – это же совсем недавно. Моя Анютка уже школу заканчивала!

Клоп отвернулся.

– Не понимаю, – сказал Вишняков, когда молчание уж слишком затянулось. – Какого хрена тебе морочить мою голову? Может быть, эта твоя Дайана с командой – все-таки шарлатаны, и теперь вы хотите выдать нормального парня за клон? Но со временем бы хоть рассчитали!

Ему стало тоскливо. Не то чтобы Вишняков жить не мог без генетических экспериментов – нет, старый способ воспроизводства рода человеческого его более чем устраивал. И тяга к необычному была крайне невелика. Однако ж была. Он успел и родить идею клона, и внутренне отвергнуть ее, как нечто для планеты Земля чуждое и инородное, и вернуться к идее, и изумиться, и принять ее как реальность, а вот теперь приходилось от нее отказаться, и это ему уже не нравилось – ни от чего своего он отказываться не любил.

Все понятно, думал он, раэли просто не могут без шарлатанства. Они скоро вылезут из подполья и предъявят детей, якобы изготовленных лабораторным методом. А то, что лаборатория на территории России, возможно, даже придаст их байкам вес, во всяком случае, будет трудновато прищучить их на вранье…

Все это Вишняков понял, но ему понравилось вести следствие и раскручивать идею. Поэтому он решил побаловать себя еще немного – да и поиздеваться над Клопом по старой памяти. Не от злобы, нет! Как-то сама собой эта игра возникла…

– Послушай Клоп. Допустим, ты снабжал америкашек материалом. Ты мог выбрать любой материал. Фактически именно ты сделал клон Немки, ты сделал клон Алки. Почему ты не сделал своего собственного клона?

Клоп усмехнулся.

– Ты так уверен?

– Уверен. Ты уж прости – я видел детей. У тебя растут маленькая Алка и еще один Немка, но маленького Клопика я там не обнаружил.

Вишняков был уверен, что Немка и Алка могли, поднатужившись и при благоприятных обстоятельствах произвести хоть какое потомство, Клоп же, чуть ли не карлик, – вряд ли. Возможно, это было естественным отношением крупного здорового мужика к мужику гораздо более мелкому.

– Сделать клон – очень дорогое удовольствие. Прежде всего я хотел получить отдачу, – взвешивая каждое слово, ответил Клоп. – Немкин клон – это живые деньги. Знаешь, сколько мальчик в Росинвестбанке получает?

– И каким же образом, позволь узнать, ты зарабатываешь на нем деньги? Тебе банк процент, что ли, платит? Или сам клон деньги на счет переводит?

– Он должен был переводить деньги!

– Но отказался?

Эта догадка Вишнякова обрадовала. Выходит, он не ошибся в Адьке-Адлере. И вдруг Вишняков поймал себя на мысли, что опять верит Клопу, будто Адька-Адлер – все-таки клон.

Но какого черта американцы, создавшие такой замечательный клон, не трубят об этом на всю планету, а продолжают и дальше корпеть в лабораториях? Какого черта они отпустили этот клон на свободу? Им же нужно нянчиться с ним, исследовать его, предъявлять его человечеству! А вместо того они позволяют Клопу пристроить мальчишку в банк, им-то это зачем? Это что – экономическая диверсия, шпионский роман?

Тут в очередной раз вошел Адька-Адлер.

– Извините, я доллары нашел. Четыре тысячи. Сосчитайте, Альберт Владимирович, мне чужого не надо.

– Погоди, сядь, – удержал его Вишняков. – Разобраться нужно. Тебе, говоришь, восемнадцать?

– Восемнадцать, – не совсем уверенно подтвердил Адька-Адлер. – А что, это имеет значение?

– Давай посчитаем. Когда у тебя день рождения?

– Что?

– Которого числа и в каком месяце ты родился?

– А, это! Одиннадцатого октября…

– Так, сейчас вспоминай изо всех сил! – Вишняков верил в свой нюх и вот теперь ощутил пробуждение этой очень важной для бизнесмена способности. – Расскажи, как праздновали твой день рождения!

– Праздновали? – юноша забеспокоился. – Это что – праздник?

– Адик, не волнуйся, я, кажется, поймал ниточку. Вы жили втроем – ты, тетя Аля и дядя Клоп.

– Был еще деда, Семен Ильич.

– Я нашел его и уговорил пожить здесь. Он умел работать с одаренными детьми, понимаете? – вдруг закричал Клоп.

– Понимаем! Трое взрослых, один маленький мальчик, которого любят, которому делают подарки. Каждый год в день его рождения взрослые, даже если они живут впроголодь, накрывают стол и устраивают праздник! И ребенок считает месяцы и годы. Он знает, что вчера ему было только четыре года, а сегодня уже пять! – Вишняков невольно тоже перешел на крик. – Адик, вспомни: как ты отделял четыре от пяти и пять от шести?

– Борис Андреевич, я не помню! Мне вообще кажется, что я их никак не отделял.

– Тебе кто-нибудь говорил: ты уже большой, тебе пять лет, тебе шесть лет, тебе семь лет?

– Я не помню!

– Наум! Выйди! – приказал Клоп. – Выйди, пожалуйста!

Адик-Адлер посмотрел на Бориса Андреевича.

– Этого человека раскалывать – все равно что зубами сосну перегрызать, – пожаловался Вишняков. – Выйди, в самом деле, на минутку, сынок. Я тебе потом все объясню.

– Хорошо, Борис Андреевич. Только пусть этот рэкетир доллары все же пересчитает.

Уязвив Клопа иронией, Адька-Адлер вышел.

– Ну и что ты ему расскажешь? – напустился Клоп на Вишнякова. – Что?

– Клоп, не тяни кота за хвост. Я же на верном пути. И я догадливый. Если ты не хочешь, чтобы я на этот ваш институт натравил соответствующие органы, добром колись! А то могу и второй глаз в симметрию привести!

– Ему семь с половиной лет.

– Что?!

– То, что слышишь.

И Клоп очень неохотно и в меру своей биологической безграмотности стал объяснять, что происходит в арендованных лабораториях института оргсинтеза.

– Так, повторим еще раз. Клетка имеет ограниченное количество делений, до пятидесяти. И старость объясняется именно тем, что ресурс исчерпан, – уточнял каждый тезис Вишняков. – Если взять материал у грудного младенца, клон проживет весь отпущенный человеку срок в реальном времени, так?

– Сейчас как раз над этим работают.

– Сколько было Немке, когда у него взяли материал?

– Сорок.

– То есть примерно две трети ресурса было отработано?

– Да.

– Подробнее!

– Клон так спешил расти, что его даже хотели уничтожить. Я еле отстоял!

– Герой! И ты забрал этот неудачный экземпляр домой, чтобы извлечь из него бином Ньютона?

– Чтобы сделать из него человека! Человека, который мог бы жить среди людей! И мы сделали!

– Вы не давали ему думать о течении времени?

– Ну да… Он не привык связывать погоду за окном и свой возраст. Он вообще не знал, что человеку должно быть сколько-то там лет.

– Разумно… А дальше что?

– Не знаю!

– А кто знает – я? Что говорит эта твоя Дайана?

– Что в опытах с млекопитающими тоже было быстрое созревание, а потом – в зависимости от возраста и генетики донора. Скажем, взяли материал от шестилетней коровы, которой полагалось бы прожить двенадцать лет. И клон спокойно живет шесть лет, а когда корове-донору исполняется двенадцать, у клона – букет хвороб, резкое одряхление.

– Ты знал, что они зашли в тупик? – жестко спросил Вишняков.

– Когда предлагал им Немку в качестве исходного материала – ты это знал? Ты знал, что они даже клон коровы толком сделать не могут? А за человека хватаются?!

– Но куда уж дальше тянуть-то? – удивился Клоп. – Мы на грани вымирания. Настало время нового человечества, понимаешь? Мы – генетический отстой! А там, наверху, решено, что из нас вырастет новое человечество, достойное Великого Контакта! Нас время поджимает. Если мы станем ждать, пока все опыты будут успешными, наше время истечет. Ты понимаешь, что это такое? Наше время истечет – и нас прихлопнут! Как отработанную биомассу!

– Ишь, слов нахватался! Ну а если это самое новое клонированное человечество все же возникнет?

– Мы преобразим весь мир! – убежденно заявил Клоп. – Возникнут новые народы, новые страны, нам помогут выйти в Космос. Борька, ты же умный человек, ты всегда был умнее, чем эти наши амбалы, пойми наконец – другого пути нет! Может, я плохо говорю? Так я тебе книжки дам, у меня много. Алка – и та поняла!

Вишняков молча смотрел на маленького человечка с большими усами.

– Нельзя же так жить дальше! На улицу выйдешь – или наркоман, или алкаш, или проститутка, нормальных людей больше нет! А мы создадим общество прекрасных новых людей! Новое человечество – это красивые женщины, умные мужчины, талантливые дети. Они живут среди нас, мы просто дадим им шанс родиться!

– А управлять новым человечеством будет раэль-протектор второго посвящения Элберт Колло? Хотя бы в пределах Трахомуховки? – уточнил Вишняков и все доступное ему ироническое презрение вложил во взгляд.

Под этим взглядом властитель мира в старом костюмчике, проповедующий на нищенской кухне, сперва увял, потом все же нашел силы воскреснуть.

– Новым человечеством незачем управлять, оно само будет развиваться в нужном направлении.

– Зачем же тогда все эти новые государства, границы, должности? Нет, Клоп, ты не изменился. Вот предложу я тебе – иди ко мне управляющим! Карай и милуй! Оклад хороший дам. Так ведь не пойдешь! Тебе вот ЭТО нужно! – Вишняков потыкал пальцами в художественные географические карты.

– Все это очень скоро будет на самом деле, – безнадежно, как если бы говорил с глухонемым идиотом, произнес Клоп.

– На самом деле у тебя есть только эти обреченные дети, кретин! Которые не доживут до двадцати пяти! Сколько их еще в лаборатории?

– Неважно.

– Эти твои сволочи нашли место, где можно безнаказанно измываться над людьми. В Штатах их бы за этого Адика на электрический стул усадили, твою Дайану со всей командой. А тут окопались, как кроты в норе, и знают, что никто их не тронет.

– В Штатах мальчика с руками бы оторвала самая мощная корпорация. Ты просто не представляешь, какая у него голова! Для него Росинвестбанк – детский сад! В Штатах он бы миллионы зарабатывал!

– Значит, следующего Немку для Штатов готовите? Английскому учите? Вы только с воспитанием не переборщите. Сделали первого чересчур самостоятельным – а он вам!..

Вишняков сотворил общеизвестный жест. И вдруг замер.

– Погоди, Клоп! Так вам же, наоборот, выгодны такие скороспелые гении! Шесть лет – и на рынок! Вам же как раз нужно от сегодняшнего Немки материал брать! Чтобы за пять, за четыре года человек-компьютер созревал! Вообще за год!

Клоп нехорошо на него посмотрел.

– Нет, ты не сумасшедший, ты хуже… – тихо сказал Вишняков. – Ты очень умный сумасшедший. Кто бы мог подумать? Ну что же… С умным человеком возможен совсем иной разговор…

* * *

Адька-Адлер сделал шаг назад – и перестал слышать голоса.

Этот шаг нужно было сделать гораздо раньше.

Он понимал, что узнал о себе слишком много. Без этого знания было бы куда проще.

Когда дошло до человека-компьютера, созревающего за четыре года и менее, он сказал себе привычное «мне нельзя волноваться» и бесшумно отошел.

Итак, впереди в лучшем случае – семь лет. А скорее всего, гораздо меньше. Потому что уже теперь приходится пить эти синенькие таблетки от печени…

«Из самого безвыходного положения есть по меньшей мере два выхода», – вспомнил Адька-Адлер афоризм старенького Семена Ильича. Этот афоризм звучал всякий раз, когда маленький мальчик был готов отступить перед сложной задачей, расплакаться, завизжать. Добрая улыбка, прикосновение товарищеской руки гасили раздражение. Нарастала жесткая шкурка. Звучало долгожданное: «Молодец, справился». И не раз старый учитель говорил уже не о математике, а о том, как на самом деле легко мужчине быть победителем. Сперва – победить себя, а с другими будет уже легче…

– Из самого безвыходного положения есть по меньшей мере два выхода, – вслух повторил Адька-Адлер. Первый – оставить все как есть. Потому что клоны и раэли – порождение чьей-то хорошо оплаченной фантазии. Все равно что регулярные сообщения о сексуально озабоченных инопланетянах. В воспоминаниях детства полно несообразностей – ну и что, они жить мешают, что ли?

Можно даже сбежать в другой город, в другую страну. И будь что будет.

Второй выход…

Адька-Адлер вспомнил мальчика. Этот мальчик в несуразно яркой курточке был он сам! Только воспитанный немного иначе. Меньше самостоятельности, больше управляемости и больше спокойствия. С первым вариантом дядя Алик промахнулся, второй будет одновременно спокоен, трудоспособен и покорен. И не станет совать нос куда не надо.

А скоро появится еще один маленький Немка, и еще, и еще.

Говорил же дядя Алик, что эксперименты продолжаются!

– Я что, тоже был такой? – спросил себя Адька-Адлер. – А тот, самый первый?

Нужно было разобраться и хоть что-то понять!

Когда Адька-Адлер вошел в детскую на втором этаже, тетя Аля встала ему навстречу. Она уже немного успокоилась, но смотрела с ненавистью.

– Да ладно тебе, тетя Аля, – сказал Адька-Адлер. – Я теперь все знаю. Спасибо, что столько со мной нянькалась.

– Чего он хочет, этот Вишняков?

– Того же, что и я. Понять, что тут происходит. Да ты не бойся, тетя Аля, тебе-то какое дело? Не ты же эти опыты проводишь…

Адька-Адлер без приглашения сел. Мальчик и девочка отступили подальше, глядя на незваного гостя с подозрением. Только что они цветными мелками рисовали на доске квадраты и треугольники, выстраивали какой-то геометрический мир. Адька-Адлер вспомнил: он тоже любил рисовать такие штуки…

– А тебе чего нужно? С тобой-то все в порядке! Вон – и курточка, и часики! Наверное, свои десять тысяч в месяц имеешь?

Юношу поразило лицо женщины – раньше оно не было таким тупым! И голос тупым не был. Как будто за время их разлуки кто-то отсек у нее все высшие потребности и оставил примитивные – сосчитать деньги, купить еду и съесть ее, накормить зрение цветными шевелящимися картинками и напичкать мозги примитивными сюжетами, выстроенными так, чтобы в нужную минуту слиться с красавицей-актрисой и отдаться красавцу-актеру.

– Тетя Аля, ты что? Ты не знаешь?

– Чего не знаю?

– Что это скоро кончится.

– Ничего я не знаю!

Она отгородилась, понял Адька-Адлер, она просто не хочет знать и сама опустила себя на этот тупой уровень, иначе и спятить недолго!

Но все оказалось куда хуже…

По молодости Адька-Адлер еще не знал, как яростно человек борется за свое право не видеть дальше собственного носа. Потому что если заглянуть – не обрадуешься.

И чем ниже человек сам себя опускает, тем сильнее злость, направленная на тех, кому незачем таким способом обороняться от жизни. И у него возникает совершенно естественное желание – наказать! проучить! отомстить! унизить! всех сразу!

Там, где в последнее время трудился Адька-Адлер, была, понятное дело, своя грызня, был свой допустимый уровень тупости, но он в силу своей одаренности чисто математического направления этого или не чувствовал, или не обращал внимания. Накопить же обычный жизненный опыт он просто не мог – не имел такой возможности.

И он попытался расспросить женщину о подробностях, но тетя Аля отсекла не только будущее, она и прошлое отсекла, она оставила себе только сегодняшний день, который был для нее, беспредельно одинокой, все-таки счастливым: она выносила и растила дитя, которое стало ее прямым продолжением, и знала, что бледненькая рыжая девочка – это она сама.

Женщина в воображении своем уничтожила границу между собой и этим ребенком, она перетекала в ребенка, она учила «дочку» тому, чему не научили ее – бессловесную рыжую Алку, чьей фамилии никто из первоклашек даже не мог выговорить, с того и началось…

– Но ты же знала! – вдруг заорал Адька-Адлер. – Ты же знала, что мы все долго не протянем!

Внезапно взбесившись от ее непробиваемости, он хотел спросить: как же она додумалась до Алки-Второй, зная, что увидит молниеносную старость и смерть этого ребенка?

– Она вам всем еще покажет! – закричала в ответ тетя Аля. – Она вам всем даст прикурить! В лепешку расшибусь – все ей дам! Она так будет жить, как вам и не снилось! Я ее королевой сделаю!

Адька-Адлер махнул рукой. Говорить с женщиной о будущем было совершенно бесполезно. Она посылала взамен себя мстительницу – как будто благосостояние и успешная женская судьба девочки на протяжении двух-трех лет могли унизить и уязвить тридцать душ – те тридцать душ, которым она ничего не простила и никогда не простит: первый «вэ», второй «вэ», третий «вэ»…

Он подошел к детям.

Девочка его мало интересовала. Он хотел увидеть себя и услышать свой голос. Он хотел понять: как же теперь спасти себя? Но понимание не приходило.

Этот мальчик все же был другим. К изначально заданным способностям старательно прививали иной характер. Адька-Адлер был один среди взрослых, и у Семена Ильича хватило таланта по капельке, по крошечке извлечь из воспитанника способность к сопротивлению. Немку-Третьего пристегнули к рыжей девочке. Вот и сейчас, видя разборку между тетей Алей и незнакомым парнем, он забился в угол, отгородился девочкой от склоки. И она честно изготовилась его защищать.

Они были сложившимся дуэтом, их и во взрослую жизнь выпустили бы именно дуэтом, понял Адька-Адлер.

Уводить с собой Немку-Третьего бессмысленно. Адька-Адлер просто не имел достаточно времени, чтобы переделать мальчишку. И не имел права лишать его вот этого скромного душевного комфорта…

Он понял это не своим умом – сработала чужая память, память нескольких поколений слабых духом мужчин, норовивших, сознательно или неосознанно, переложить свои проблемы на кого-то другого. Но он, Адька-Адлер, видел этот выверт памяти и выкинутый ею на поверхность блок информации со стороны. Он уже понял, что нужно отделять себя сделанного от себя изначального, и это вроде стало получаться…

Мальчик молча смотрел на чужого – в черных глазах было настороженное любопытство, рот приоткрылся, а мысли (Адька-Адлер вдруг почувствовал это) так и норовили унестись на неведомые просторы, мыслям было скучно в этой комнате, мысли нуждались в игре – с предметами и числами, свойственными предметам, он уже прошел через это…

– Прости, старик, – неожиданно сказал Адька мальчику и вышел.

Тогда только дети, переглянувшись, взялись за руки и пошли к тете Але. Она обняла обоих, но ничего им не сказала.

Ей нужно было решить практические вопросы. Если детей придется срочно увозить в Долгое – какие из вещей брать с собой, каким автобусом отправляться, чем их покормить на дорогу.

И кроме того, следовало принять витамины. Врачи, с которыми она имела дело, привезли какие-то свои хитрые витамины и строго настаивали на их приеме по особой схеме, в зависимости от месяца беременности. В ее удостоверении раэля-производителя был вкладыш с условиями, которые она обязалась выполнять, и беспрекословное подчинение медикам как раз числилось шестым пунктом.

А месяц у нее сейчас был третий.

* * *

Пока Адька-Адлер, выскочив из детской, стоял в коридоре, пытаясь осознать свое новое положение, причем все в нем бунтовало против искаженной логики раэлей, внизу, на кухне, допрос вошел в завершающую фазу.

Вишняков решил разгрести эту помойную кучу до основания – и это ему, кажется, удалось.

– Святое дело – и от врачей деньги иметь, и свой маленький бизнес завести! Если бы мальчик не отказался тебе платить, то он уже окупил бы свою себестоимость? – жестко спрашивал Вишняков. – Пошла бы чистая прибыль? И производство Немок оказалось бы рентабельным? Допустим! А производство Алок?

– Она поставила условие, – признался Клоп. – Я должен был с самого начала объяснить ей ситуацию. Иначе она бы спятила. Ребенок, у которого год за пять… представляешь?

– И ты пошел на поводу у дуры?

– Я предлагал ей деньги. Честное слово, хорошие деньги! Она же за каждую беременность, знаешь, сколько могла получить? У нас в Матрюховке две девочки как раз новеньких носят – потом, после третьих родов, на эти деньги квартиры в Долгом купят. Она согласилась только на это. Сперва. Я так рассчитался с ней, понимаешь? А потом, когда у нее уже была Алка, с ней стало попроще. Тогда она все-таки подписала контракт…

– Понимаю. А на вопрос ты не ответил. Почему себя-то не продублировал, мыслитель?

Клоп молчал.

– Хорошо, отвечу сам. На хрена тебе такой конкурент?

– Ты о чем? – прескверно сыграл непонимание Клоп.

– О мальчике с твоим глобальным мышлением. Если такого мальчика воспитать не в советской школе, а по-человечески, он же тебя за шкаф задвинет!

– Да нет же! – воскликнул Клоп. – Просто, просто… Он от силы восемь лет проживет: ты вспомни, сколько мне… Я не мог – это же как ребенок, понимаешь? Вот потом!..

– Жалостливый ты наш! Значит, Немкин и Алкин ребенок пусть живет восемь лет? А потом америкашки новых наваляют? Послушай… – Вишняков весь потянулся к Клопу, – у тебя свои-то дети есть? Ну?

– Есть, наверное, – бодро ответил Клоп. Остатки мужской гордости, подумал Вишняков, тоже мне, крутой самец, который разбрасывает свое наследство где попало – берите все, не жалко!

– Ни хрена у тебя нет…

И Вишняков крепко задумался.

Он вспомнил легенды, ходившие про интуицию некоего Павла Юрьевича Теменного из Росинвестбанка, про его казавшиеся несуразными решения, которые через две недели оказывались единственно возможными. И, думая о прибылях банкира, параллельно он вдруг стал вспоминать телефонный номер некоего полковника Ермилова, очень простой номер, нарочно выбранный полковником за легкость запоминания. Он не мог не врезаться в память тому, кто звонил Ермилову хоть однажды, но Вишняков именно сейчас не помнил – на три или на четыре двойки он заканчивается. Тут же встало перед глазами лицо пожилого бухгалтера Миши – неторопливого зануды. И тут же нарисовался счет на чугунную ограду для особняка. А вслед за счетом – почему-то мальчик возле серебристого джипа, лицо вполоборота, отточенная корректность жеста, взгляда, голоса.

Вдруг стало очень жалко Адьку-Адлера. Как бы он здорово вписался в команду! И даже настолько жалко, что…

Нет.

Вербовать Адьку-Адлера не имело смысла. Парень замечательный, но сразу не поддастся, а в этой ситуации месяц – за год. Жаль, жаль… К тому же именно теперь нельзя было уступать ему Марину. Ради блага самой художницы! Каково ей придется, когда это милое, горячее, нежное, сильное, уже вовсю любимое существо прямо у нее на глазах начнет разрушаться?

Марина – это был аргумент. Это было очень джентльменское оправдание. Но далее мысль Вишнякова понеслась, и он внезапно осознал, что больше никаких оправданий не предвидится. Ибо мысль стала коммерческой, а значит, оказалась в пределах математики и вне пределов этики.

Осознание было мгновенным и словесному выражению не поддавалось. Мудрое подсознание протестовало, оно не желало, чтобы возникли слова. А у Вишнякова хватало ума следовать подсказкам подсознания. И опять же нюх. Нюх торжествовал победу!

– Ладно, – сказал Вишняков. – Нечего размазывать сопли… Тот Немка, что живет на даче, будет мой. Не бойся, не обижу. Мне такая голова на фирме нужна.

– А?..

– Заплачу. Они там у тебя все равно же новых наваляют. Может, новые даже побольше проживут. И все равно ведь такие экземпляры для будущего человечества не годятся. Будущее человечество должно быть долговечным. А отходы производства надо же как-то утилизовать… Что ты на меня таращишься? Это твой маленький бизнес? Ну и веди себя как бизнесмен, блин! Так…

Вишняков прошелся по комнате взад-вперед. Обычно ему лучше думалось на ходу, поэтому рабочий кабинет он себе отгрохал площадью со спортзал.

– Что – так? – затравленно спросил Клоп.

– Я придумал. Я в тебя вкладываюсь. Ну, как в производство вкладываются!

– Ты что, охренел?!

– Вкладываюсь, – весомо повторил Вишняков. – А если нет – тут же звоню, куда следует, и через два часа в Долгом будут ребята из соответствующего ведомства. Ты знаешь, как теперь к американским сектам относятся. А вспомнить скандал с раэлями нетрудно. Я еще пресс-конференцию соберу! С попами, муллами и академиками! Ну как? Поумнел?

Судя по роже, Клоп действительно прямо на глазах умнел.

– Вообще-то ты правильно выбрал исходный материал. Аутсайдеров можно дублировать хоть до посинения! Кому они нужны?.. Сколько америкашкам нужно, чтобы сделать еще… допустим, троих? Под заказ?

Задавая этот разумный вопрос, Вишняков уже был неподвластен своей недавней дружбе с Адькой-Адлером. Эти трое не имели в его воображении лиц, глаз, сходства с вызвавшим симпатию юношей. Он, как всегда при деловых переговорах, отсек лишнее.

Клоп выпрямился.

– Нисколько, – буркнул он, но Вишняков понял: пора предлагать небольшие деньги. Большие – всегда успеется. Примерно так, как предлагал ему взятку Клоп.

– В долю тебя не возьму, а процент получишь хороший. И будешь искать еще таких же малахольных гениев. Только упрямства чтобы поменьше. Пока шум не поднимется, они успеют заработать для нас миллиарды! Представляешь, такой десант превосходных мозгов! И никаких расходов на пенсии! И незачем тебе будет новое человечество создавать – тебе и с этим, стареньким, будет очень даже неплохо!

Он расхохотался, он ржал до слез и поэтому не расслышал, как Клоп совсем беззвучно пробормотал:

– Сволочь…

А если бы и расслышал – какая разница?

* * *

По улице неторопливо шел человек, весь смысл жизни которого заключался именно в прогулках.

Он шел и считал кирпичи в стенке, потом черные прутья в решетке сада, потом белые полоски «зебры».

Человек был сыт: о нем заботилась совсем старенькая мама, которую только одно и удерживало на земле – страх за неудачного и никому не нужного сына. Ее пенсии хватало на немногое – оплатить комнату в коммуналке, прокормить двоих, причем очень непритязательных двоих, иногда прикупить дешевого белья. А сын даже не спрашивал, откуда берется на столе овсянка, откуда возникают майки, трусы и носки.

Он был настолько тих, что соседи по коммуналке не знали, какой у него голос.

Дома считать было уже нечего, все приелось, а прогулки давали эту скромную радость. Он шел и считал встречных мужчин на протяжении одного квартала, на протяжении следующего – женщин. Женщин оказалось больше на шесть, в прошлый раз их было больше на одиннадцать. Одиннадцать – это две черные сквозные металлические колонны. Он нашел совершенно замечательную витрину, обрамленную гирляндами из мелких надувных шаров, и сосчитал шары. Получилась хорошая цифра – сто двадцать. Сто двадцать – это бело-розовая вязь, вроде цветов из крема на именинном торте. В другой витрине он сосчитал бутылки. Отдельно прозрачные, отдельно с напитками чайного цвета. Считать предметы глубокого цвета куда приятнее: не раз-два-три, а этак сочно, со вкусом – ра-аз, два-а-а, три-и-и-и…

Человек не знал, что следом за ним идет другой, в дорогом костюме, с платиновым кольцом. Другой тоже был немолод. Но его взгляд казался совсем иным. Безнадежным.

Второй нагнал первого, и они одновременно отразились в зеркале витрины. Второй ждал, надеялся и боялся: узнает, не узнает?

А если узнает – удивится?

Но в витрине было не раздвоившееся отражение. Два разных лица повисли на фоне девятнадцати дорогих дамских сумок.

Пока второй ломал голову над этой загадкой, первый побрел дальше.

И миг, который мог стать мигом встречи, иссяк. Теперь второму стало ясно, что эта встреча никому не нужна.

Просто ему хотелось хоть раз в жизни, хоть напоследок, обнять отца, который даже и не был отцом…

Но когда время поджимает, не до наивных желаний. Время в данном случае проявило себя обострением привычной боли под ложечкой. Тому, кто ушел считать, эта боль, очевидно, еще только предстояла.

Второй развернулся и пошел в другую сторону.

Очень скоро он оказался у дверей солидного офиса.

Его одежда и уверенная походка не внушили опасений ни секретарше, ни охране.

– Господин Вишняков у себя?

– Да, но у него посетитель.

– Господин Колопенко? – Да.

– Они оба ждут меня.

Входя, он очень быстро сунул руку за пазуху и беззвучно опустил предохранитель «вальтера».

– Мне нельзя волноваться, – тихо сказал он, когда эти двое, Вишняков и Колопенко, повернулись к нему. И сосчитал до двух – раз, два!

Больше было ни к чему.