Текст книги "Твоя случайная измена (СИ)"
Автор книги: Мари Соль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
Глава 10
Запал мой кончается быстро. Сперва исступлённо давлю на педаль. Дорога пустая, почти. Только редкие встречные фары светят в лицо, вынуждая меня тормозить. Затем понимаю, что всё! Заряд мой иссяк. Беру правее, паркуюсь к обочине. По радио снова Варум. Только теперь ей уже подпевает Агутин:
«Нет в небе моей звезды,
На глубине воды
Где-то она под толщею тайны.
Я буду всегда с тобой,
Буду твоей мечтой,
Буду твоею явью.
Ты будешь всегда со мной,
Я не могу понять,
Как это всё сказать
Смею я…»
И кажется, в этом моменте откровения больше, чем в целом прожитом дне. В целой жизни бок о бок! Как ты посмел? Как-ты-посмел?
Мне так больно, что, даже не слёзы, а стон вырывается из груди. Я прижимаюсь затылком к мягкому изголовью. Пытаюсь унять эту дрожь. До боли сжимаю изгибы руля. И кричу! Нет, стонаю. Для крика нет сил. Будто разом мне вспомнилось всё пережитое. Всё хорошее. Как назло!
И первое слово «люблю», прозвучавшее так внезапно и так откровенно. Первый наш поцелуй, робкий, как будто касание вечности. Первые слёзы, когда его выгнала мама. Моя. Сказав, что Илья мне не пара.
Наши тайные встречи, когда я ей говорила, что иду в библиотеку. Она, наивная, верила! А мы гуляли, взявшись за руки. И целовались до умопомрачения, как будто в последний раз.
Наш первый секс! Мой, первый. У него это было уже не впервой. Как сказала подруга: «Это любовь, детка!». Глаза мои тогда так светились, светилась душа изнутри. И светом этим можно было весь мир озарить.
А потом… Когда он предложил мне руку и сердце, встал на одно колено прямо при всех. И сказал, что любит так сильно, что жизни не видит без той, кого встретил в России. И спрыгнет!
А мы тогда вышли на крышу. Из квартиры нас выгнали, слишком громко звучала гитара в стенах. И спрыгнет тотчас, если она не ответит ему положительно. Я, дура, решила его поддразнить! Говорю, мол, мне нужно подумать. А он погрустнел, поднялся, приблизился к краю. Бросил взгляд на меня. Говорит:
– Или да, или нет.
А я отвечаю:
– Не знаю, слишком серьёзное это решение. Ведь это на всю жизнь?
Он кивает:
– Конечно, на всю, – и ногу заносит над пропастью.
Я испугалась тогда не на шутку.
– Илья, нет! – кричу ему. Шагу сделать боюсь, вдруг и правда, сорвётся!
– Нет? – вопрошает, не глядя на всех. А нас было много на крыше. Ребята стоят, затаившись. Кто-то даже всплакнул.
Я головой покачала:
– Дурак, – говорю ему, – Да!
Сейчас это всё так туманно. Так невзаправдашно. Так далеко. И мне хочется вырвать всё это из памяти. Растоптать! Также, как он это сделал со мной. Только что.
«Шлюха», – звучит его финальное слово. Уж лучше б ударил меня! Это хуже удара. Она, эта дрянь его, значит, не шлюха? А я…
Я рыдаю взахлёб. Как ребёнок, утративший веру в добро. Мне так нужно сейчас чьё-то объятие. Чтобы кто-то погладил по голове. Назвал меня нежно и ласково.
Больно! Как больно. Как горько, и слёзы текут непрерывным потоком. Мне уже наплевать на свой тщательный «грим», в котором я собиралась пойти на свидание. На свидание! И на Эльдара, что, скорее всего, уже ждёт меня там, в ресторане. На шашлык, который, скорее всего, уже жарят для нас.
Я хочу в скорлупу. Чтобы спрятаться там ото всех. И забыть это всё. И уснуть безмятежно…
Как долго я здесь просидела. Машины минуют меня, светят фарами. Кто-то даже притормозил. Доброжелательно помахал, вопрошая, не нужно ли чем-то помочь. Я показала им большой палец. Мол, всё хорошо! И осталась стоять на обочине. Нет сил нажать на педаль. Нет сил продолжить.
Откинув солнцезащитный козырёк, смотрю на себя. В квадратике зеркальца видно мои воспалённые плачем глаза. Тушь потекла, и теперь по щекам разливаются тёмные «реки».
Опускаю взгляд ниже. О, нет! И платье запачкала, дура! Так видно пятно на груди. И зачем я накрасилась неводостойкой? Но, я же не думала плакать! Хотелось смеяться в этот вечер. Радоваться жизни. Принимать комплименты своей красоте.
Смотрю на себя. Красота! Ничего не сказать. Нос опух, под глазами озёра. Губы искусаны в кровь. Ну, уж нет! В таком жутком виде встречаться с мужчиной нельзя.
Можно, конечно, исправить ситуацию. Подкраситься заново, вытереть пятнышко. Не такое оно и большое. Да только лицо не исправишь! Выражение это не замазать ничем. И горечь в глазах, как у побитой собаки! Он увидит меня вот такой… И уже не захочет общаться.
Вытираю глаза кое-как. Присосавшись к бутылке, делаю несколько быстрых глотков питьевой. Привожу себя в чувство. Беру телефон.
«Эльдар», – нажимаю. Гудок напрягает, но выбора нет. Нужно что-то придумать. «Отмазку», – как сказала бы Машка. Ой, Машка… Будет стыдно ей сообщить, чем окончился мой фееричный дебют. Но это потом, а сейчас…
– Настя? – отвечает с тревогой. Очевидно, поняв, что звоню я не просто так.
– Эльдар, – говорю, а точнее, гнусавлю, что сейчас очень кстати, – Вы простите меня! Заболела.
– Что случилось? – говорит он всё тем же встревоженным голосом.
А вдруг мне так нравится его этот тон… Что хочется плюнуть на всё и поехать! Рассказать ему. Пусть посочувствует мне.
«Ох, нет! Хуже некуда», – думаю я. Жалость, сочувствие – это не то, что должно быть между мужчиной и женщиной.
– Наверно, простуда, – говорю я и шмыгаю носом. Голос охрип, и дышать получается ртом.
– Надеюсь, ничего серьёзного? – интересуется он. Так непритворно и искренне! Что сердце моё, потихоньку оттаяв, начинает стучать.
– Нет, я думаю, пару деньков… Не хочу заразить вас!
Он усмехается:
– Главное, поправляйтесь, Настя! Я буду ждать.
– Спасибо, – шепчу я в трубку. И не только за то, что он будет ждать. А за эту беседу. За то, что утешил меня, сам не зная того. Всего парой фраз.
Я отключаю смартфон. На часах уже девять. Ехать домой ещё рано. Я решаю чуть-чуть покататься по городу. Пусть эта сволочь, мой муж, верит в то, что я с кем-то. Мне уже всё равно! Он назвал меня шлюхой. Меня! Ту, кто даже ни словом, ни помыслом, за всю жизнь ему не изменил.
«Всё однажды бывает впервые», – думаю я, выезжая на главную. Пусть, не сегодня! Эльдар подождёт.
Тёмные стволики диких берёзок скользят по бокам. Впереди вижу свет притаившихся сбоку закусочных. Здесь, на окраине города, кормят неплохо. О том говорит громогласная вывеска: «По-домашнему вкусно!». А ещё много фур, припаркованных рядом. Кто, как ни дальнобойщики, знают цену домашней еде?
Торможу и паркую «букашку» под боком одной из таких. Кафе носит гордое имя «Обжорка». Как раз для меня! Аппетит пробудился нешуточный. Со мной всегда так, после сильного стресса…
Внутри тепло, многолюдно. Все столики заняты. Кроме, пожалуй что, одного. Очередь быстро уходит, и я, встав в хвосте, подхожу к официантке. Женщина в фартуке внушает доверие. Невысокая, плотная, она улыбается мне.
– У вас есть еда? – говорю я, сжимая свой клатчик.
Она, смерив взглядом мой облик, кивает:
– А то как же? Еды у нас валом! Что вы хотите?
Позади шепотки. Я только сейчас понимаю, что здесь, в этом зале пропахших солярой мужчин, я одна. В платье в белый горох. В каблуках и с причёской. Но мне совершенно не стыдно! Напротив. Мне хочется есть.
– Я даже не знаю, – гундошу в ответ.
– Солянку возьми, – обращается женщина, и сразу на «ты». Но мне не обидно! Киваю.
– Пюре, – продолжает она, наливает мне суп. Жирный, наваристый и ароматный. Кидает сметану и зелень.
Я, облизнувшись, киваю:
– Пюре.
– И котлету! – сурово добавляет она. Будто пюре без котлеты нельзя.
Я улыбаюсь, ставлю всё на поднос. Туда отправляется хлеб и компот.
– Сколько с меня? – говорю торопливо.
Вдруг сбоку, один из мужчин, ожидавших, пока я сподоблюсь, роняет:
– Можно, я заплачу?
Обернувшись, я вижу дородного парня. Точнее, мужчину. Трудно понять его возраст. Высокий и светловолосый. Футболка заправлена в джинсы. Их держит ремень. Колени все в пятнах, как будто он ползал на них по земле.
– Не стоит, – говорю благодарно, – Я могу заплатить и сама.
– Оно видно, что можете, – соглашается он. И сурово кидает женщине за прилавком, – Картой.
После берёт из тарелки большой круглый пончик, и кладёт поверх хлеба, ко мне, на поднос.
– Ой, не надо! – спешу я вернуть угощение.
Но терминал уже принял оплату.
Мне так неудобно. Беру свой поднос, отхожу. Столик, что пустовал, уже занят. Все смотрят на меня, как на диковинку. Сплошь мужики-дальнобойщики! Вот же забавно им видеть такое в своей «кулинарной обители».
– Вон там есть место, – окликает меня добродетель.
Я иду вслед за ним, ибо выбора нет. Не питаться же стоя!
Столики здесь небольшие. Удивительно, если учесть, что сидят в основном мужики. Не коснуться локтями соседа весьма затруднительно. И я, в компании трёх удальцов, ощущаю себя комаром. Нет, божьей коровкой! Точно. И точки на платье как раз подтверждают сей факт.
– Я столько не съем, – усмехаюсь.
– А вы начните, – подмигнув, утверждает брюнет, самый старший из троицы, – Аппетит приходит во время еды.
Я киваю. Подвигаю к себе суп, вооружаюсь ложкой. И, хлебнув, замираю.
– Ммм, – говорю, ощущая, как тёплая жидкость ласкает меня изнутри.
Стеснение быстро уходит. Они так усердно жуют, что я принимаюсь за дело. Доев, отставляю тарелку.
– Котлету уже не осилю, – вздыхаю, погладив живот. И незаметно ослабив поясок на платье, беру в руки вилку.
– Она, ох, вкусная! – говорит бородач и кусает свою, из свинины.
Моя – диетичная, из куропатки. Пусть так! Но Машка бы точно убила меня, если б видела всё это «пиршество». Мясо нежнейшее, сочное. Корочка так и хрустит на зубах. Оказалось, не так уж и сложно доесть.
Уже запивая компотом сытнейшую трапезу, я выдыхаю. Смотрю на оставшийся пончик – подарок того паренька. Который своим хмурым взглядом то и дело глядит на меня.
– Спасибо, – ещё раз ему говорю.
Он пожимает плечами:
– На здоровье.
– А вас как зовут? – хмыкнув, решается тот, что постарше.
– Я – Настя, – представляюсь смущённо. Беру из салфетницы парочку белых листов и «пеленаю» свой дар.
– Дома чай попьёте, – ободряет меня бородач.
А тот, что по правую руку, молчит. Только смотрит так пристально. Что щёки мои заливает румянец! Он чуть помладше меня. Или не чуть? Лет за тридцать, навскидку. Хотя, может жизнь потрепала его, и ему двадцать семь?
Выхожу я на воздух с трудом. Ощущаю себя Винни-Пухом, который застрял. Пончик в руке, а подмышкою – клатч.
– Что ж, спасибо вам за компанию! – говорю я мужчинам. Все трое, они в полный рост, напоминают мне трёх бравых молодцев, богатырей. Только вот вместо коней у них фуры.
Тот, что меня угостил, смотрит под ноги, губы кусает. Однозначно, он младше меня! Бородач уже курит в сторонке. А тот, что постарше, пихает в плечо «молчуна»:
– Ты б хоть имя своё назвал, дуралей!
– Иди ты, – ведёт он плечом и косится в мою сторону.
– Это Витёк, а я дядь Паша, – говорит их «вожак», и кивает на третьего, – А это Максим.
Тот скворчит сигаретой в потёмках. Я улыбаюсь смущённо. Вот так вот! Хотела поужинать с мужчиной. А получилось – с тремя.
Узнаю, что они возят грузы давно. И уже одолели путь в несколько тысяч км. Удивляюсь их стойкости! Говорю, что впервые здесь ем. Мысленно радуюсь их тактичности. Никто не спросил, почему я одна. Почему так нарядна? Ведь не специально приехала, чтобы котлеты поесть?
Дядь Паша суёт мне визитку их фирмы. Сзади чиркает ручкой ещё пару слов. Получив её в руки, вижу, что там – телефон. Имя «Витя» меня вынуждает взглянуть на него. Интересно, он сам попросил? Или это инициатива его старшего друга?
Как бы там ни было, я с ними прощаюсь. Сажусь в свою «ласточку» и кладу упакованный пончик на пассажирское кресло. Поясок на платье приходится развязать.
Обожралась в «Оброжке»! Комедия, просто! В компании трёх мужиков. Думаю, долго ещё они будут помнить меня и наш ужин. Пускай, и лишённый романтики. Но не лишённый тепла.
Решаю заехать ещё кое-куда. Как раз на пути мне встречается пару автобусных остановок. Выбираю салон, где написано «Евробукет». Красивый букет на рисунке меня вдохновляет войти.
Девушка-консультант, скучавшая всё это время, воспринимает моё появление с радостью. Вид у меня уже сытый, довольный. Обвожу взглядом ассортимент. Бутоны изысканных роз, белых, алых и розовых. Альстрёмерии, гвоздики, ирисы…
Не знаю, что взять! Признаться, я никогда не покупала цветы. Разве что в школу, детям. Но это не то. Сейчас мне нужен букет… Для себя. Да, да! Именно так. Для себя любимой.
Представляю Эльдара. Будь это он, что бы он выбрал? Наверняка, что-то неброское, элегантное…
Считаю деньги. Не так уж и много налички с собой. На сотню роз явно не хватит. Да и зачем ему сотня? Красивых, штук двадцать пять.
– Для кого букетик? – торопится мне подсказать консультант.
Приятная девушка, круглолицая. Она и сама чем-то напоминает цветок. Подсолнух! Такой же улыбчивый, светлый.
Улыбаюсь в ответ:
– Для женщины, не слишком юной, но интересной, – смущаюсь собственной фразе.
Но девушка, всё, очевидно, поняв, щурится так заговорщически. Будто мы с ней подруги!
– Задача ясна, – отвечает с улыбкой.
Она мастерит мне букет из нежных пепельных роз. Добавляет гвоздику, совсем чуть-чуть, для контраста. Хрупкие веточки гипсофилы украшают бутоны поверх. А струйки зелёной травы завершают композицию.
Мне нравится! Оплатив, забираю букет. Прислоняюсь к нему, и вдыхаю. Трепетный, тонкий, пронзительный запах цветов навевает тоску по романтике. Как давно уж никто не дарил мне цветов?
Нет, муж, естественно, дарит! По праздникам. Трижды в год. День рождения, женский день и годовщина свадьбы. Всё это, я уверена, знает его секретарша. Она выбирает цветы. А доставка привозит к порогу. Я радуюсь, и выражаю свою благодарность.
Хотя и эти подарки, и вся наша жизнь, уже превратились в шаблон. Ритуал! Как умыться, проснуться. Как выпить кофе с утра. Наверное, даже самый вкусный кофе, если пить его каждое утро, в итоге приестся и потеряет свой вкус…
Дома тихо. Только телевизор из зала невнятно бормочет. Открыв дверь своим ключом, захожу. Снимаю проклятые босоножки. Мозоль между пальцев большой и болючий!
Вздыхаю, стараясь бесшумно ступать. Букет я при этом держу наготове, как меч. Готовлюсь принять должный вид. Загадочный и отрешённый. Пусть знает, гад, что вечер прошёл не впустую!
На кухне темно. Не считая горящего ночника. Захожу и с порога уже вижу крошки на скатерти. В мойке – посуда. Сухая и грязная. А на плите, в кастрюле – мутный бульон. В нём когда-то «держали» пельмени. Упаковка которых лежит прямо здесь. Не донёс! Неужели, так трудно хотя бы прибрать за собой?
Вспоминаю, что также ругала Дениса. И, пока не помоет посуду, держала «в заложниках» пульт.
Порываюсь открыть кран и вымыть всё это. Ведь завтра засохнет! Придётся скрести. Но усилием воли заставляю себя положить губку обратно.
Хозяйка во мне, пробудившись, пытается протестовать: «Ну, хотя бы пакет с под пельмешек убрать?».
Но разум меня призывает: «Мужайся!». И я, вместе этого, достаю из стеклянного ящичка вазу. Мой букет идеально подходит! И оттенок, и даже размер. Как «шнурок под горшок» в старом любимом мультфильме.
Решаю, куда бы поставить его? На стол. Нет! Здесь, среди этого срача, он будет совсем неуместен. Нести его в спальню? А в чём тогда смысл? Решаю оставить в гостиной. И, войдя туда, вижу картину…
Самойлов лежит на спине, свесив ногу и руку с дивана. Тот слишком мал! И не умещает его телеса. Телевизор бубнит, бросая в ночной полутьме тусклый отблеск мелькающих кадров ему на лицо. Рот открыт. Из него льётся свист.
На журнальном столе, оставив вокруг себя мокрую лужицу, стоит недопитый стакан. Подхожу и, принюхавшись, чувствую – пиво. Вот, свинья! Ведь останется след!
Порываюсь убрать его с мебели. Но… Замираю. Нет, Настя! Держись! Никакой инициативы. Пусть знает. Пусть видит. Тебе всё равно!
Вместо этого ставлю букет на комоде. Среди фотографий детей, и моих. Те, что были с Ильёй, убрала. Чтоб знал! В этом доме теперь, он – чужой.
Глава 11
Утро встречаю в приподнятом настроении. Несмотря на вчерашнюю ссору с Ильёй. Эту ссору затмило собой остальное. Что теперь уже кажется сном! Это ж надо? Чтоб я, и в «Обжорке»? Рядом с кучей мужланов, в пропахших солярой штанах. Хотя…
Как обидно, что эти «мужланы» оказались гораздо приятнее, чем мой собственный муж. Пусть и пахнет он исключительно одеколоном.
Встаю, потянувшись. Машка, конечно, меня отчитает. За то, что я струсила! И за «прогул». И ещё – за еду. Но вчера на диету мне было плевать! И на собственный облик.
Платье моё сиротливо свисает со стула. Придётся его застирать. И в следующий «выход налево» использовать только high aqua resistant. Вдруг, я опять буду ныть?
Будильник звонит. Ан, нет! Это Машка. Уже извещает меня о пробежке, что состоится сегодня, с утра.
Накинув халат, иду в ванну. Умываю себя, одеваю в спортивное, сразу. Чтоб не утратить настрой. Не хочется! Лень. Но стоит мне не приехать, и Машка тут же примчится сюда. И устроит пробежку! Будет меня вокруг дома гонять, как козу…
«Ну, как прошло? Ты у него ночевала? Скажи, что да!», – пишет Машка.
Наивная! Как же? Спала в своей мягкой постельке. Я и постельное поменяла. Купила в цветочек, для девочек. Теперь эта спальня – моя!
«При встрече. Ночевала дома», – пишу отговорку.
Машка вздыхает. Я прямо вижу, как она с сожалением делает это, читая моё смс.
«Самойлова, я даже не сомневалась! Хоть за руку дала себя подержать?», – вопрошает подруга.
«А то!», – думаю я. У меня ещё всё впереди. Сама тут же думаю, напомнить ей, что я не Самойлова, а…
Но, плюнув, гляжу на своё отражение в зеркале. Вполне себе! Не на пятёрку, конечно. Но твёрдая четвёрочка есть. И плюсик за яркую майку. Не постеснялась! Купила себе в спорттоварах наряд. Спортивная майка, лосины, повязка на голову. И даже специальный чехол для бутылки с водой. Спортсменка, отпад!
Илья ещё дома. Я слышу, как он копошится в своём кабинете. Архивная мышь! Хотя, злости к нему уже нет. Равнодушие, только. Наш развод – дело времени. Я уже записала себя на приём к адвокату. Адиос, любимый! Ту-ту…
Войдя в гостиную, чтобы понюхать цветы перед выходом, я замираю. Что это? Розы опали. Засохли как будто! Цветки гипсофилы лежат вокруг вазы, как поминальный венок.
Боже! Да что же это? Ведь только вчера я поставила в вазу. Там была просто вода из-под крана. Первая мысль, от которой меня покрывает испарина: «Что-то с водой!». Нас всех травят! А я ею мою посуду. И тело. О, Господи! Жуть!
Но после, принюхавшись, я понимаю, что дело совсем не в воде. Какой-то неявственный запах витает вокруг. Кисловатый, и с яблочным привкусом… Уксус!
Бегом отправляюсь на кухню. И в тумбочке вижу – оно! Половины бутылочки нет. Должно быть, он вылил в цветы? Как жестоко! Мне даже не верится в это.
И, вернувшись в гостиную, к своим полумёртвым цветам, я долго стою, как прибитая к полу. Отчаянной мыслью – за что? Мои розы. Мои нежные розы. Они были призваны радовать. Жить!
Хватаю букет. И, не помня себя, бегу по ступням наверх. В кабинет. Пока он ещё здесь. Я убью его к чёртовой матери!
Врываюсь. Самойлов стоит, напряжённо читая какой-то листок. В рубашке. Купил себе новых! Причёсанный, выбритый гладко.
– Что ты сделал с букетом? – цежу я сквозь зубы.
И, встряхнув, демонстрирую «суть». Цветы роняют свои лепестки и лысеют.
Он хмурится:
– Что?
– Что-ты-сделал-с-букетом? – приближаюсь, сжимая цветы.
Он щурится. Хмыкает, глядя на них:
– А с ними что-то не так?
– А разве не видно? – говорю. Нет! Рычу. Как тигрица. Уже ощущаю звериную сущность внутри.
Самойлов отводит глаза. Равнодушно продолжив смотреть в документы.
– Возможно, проблема в дарителе? – слышу насмешливый тон.
И… теряю контроль над собой. Он специально убил их! Безжалостно и хладнокровно. Точнее, не их, а меня! Это меня он прикончил своей нелюбовью. И я перестала цвести…
– Тыыыыы! Ты убил их! Тыыыыы! – я делаю выпад, бросаюсь на мужа.
У него на столе ноутбук и кофейная чашка. У него документы и папки. И чёртов смартфон! И сейчас это всё разлетается в разные стороны.
Чашка падает, льёт содержимое в ворох бумаг. Ноутбук, опрокинувшись навзничь, продолжает лежать. Говоря, мол: «Лежачих не бьют».
А я что есть сил, продолжаю лупить умерщвлённым букетом по стопке бумаг. Сбиваю к чертям органайзер. Вниз с лепестками летит статуэтка. Подарочный символ величия. Признак достатка и статуса бьётся о ножку стола.
– Аааааааа! – ору я, как умалишённая. И не слышу его нарастающий вопль.
– Настя! Стой! Нет! – в панике бьётся супруг, пытаясь спасти документы.
Но лепестки осыпают его развороченный стол, будто кто-то взорвал конфетти.
Наплевав на бумаги, Илья огибает столешницу. Но, стоит ему подойти, как я тут же меняю «мишень». И весь нерастраченный гнев устремляю в него!
Полысевшие стебли букета ударяют его по плечам. Упаковка – в лохмотья. Самойлов, закрывшись руками, орёт:
– Настя! Бл…ь!
Но я продолжаю лупить. Позабыв обо всём. И не помня себя от азарта.
– Ай! Ааааа! – он уже не стремится ко мне подойти. А любая попытка схватить злит меня ещё больше.
Когда в моей правой руке остаётся лишь жалкий огрызок букета. А внутри – пустота…
То я замираю. Дышу тяжело.
Он уменьшился вдвое. Весь в ошмётках цветов. И зелёные, грязные полосы трав «украшают» рубашку.
Вижу кровь на руке. Вспоминаю, что розы с шипами. Я себя оцарапала ими. Плевать!
Самойлов с трудом выпрямляется. Опасливо смотрит. У него на щеке тоже кровь.
– Бл…ь, – он трогает щёку, – Ты вообще еб…сь?!
Я издаю заключительный рёв и бросаю букет. Попадаю ему прямо в грудь.
– Ай! – сгибается он.
Ухожу. Он кричит:
– Истеричка!
Я без слов «достаю» средний палец. И, даровав этот жест на прощание, покидаю его кабинет…
В сквере пахнет сырой древесиной. Накануне был дождь. Небольшой. Но приятной прохладой овеял уставшие кроны деревьев. Я тоже устала! Машка меня загоняла по кругу. Пытаясь согнать весь накопленный жир.
Это я умолчала про пончик! А то бы до ночи мне бегать по скверу, в отместку за ужин в компании странных мужчин.
– Ой, не могу! – Машка, прервав марафон, продолжает смеяться, – Избила мужа букетом! Кому расскажи, не поверят!
Я и стыжусь и горжусь одновременно. Стоит припомнить испуг на лице у Ильи. Я никогда не дралась, не кричала, не хлопала дверью. Что говорить, если за всю семейную жизнь ни одна тарелка в буфете не пострадала?
Я – образцовая женщина! Но всё ведь когда-то бывает впервые…
Зато мне теперь хорошо. Даже плакать не хочется. Стоит припомнить затравленный взгляд. Белодага! Наверно, пришлось заменить не только рубашку, но и штаны?
– Не могу и смеяться и бежать одновременно, – выдыхает подруга, – Хотела бы я увидеть его физиономию!
Я усмехаюсь:
– Да, уж! Есть на что посмотреть. В драмтеатр его бы приняли без экзаменов.
– На главную роль в пьесе «Униженные и оскорблённые», – фыркает Машка и снова смеётся, как лошадь.
А мне не смешно! Мне ещё жить с этим извергом. И что он придумает в следующий раз? Подсыплет мне уксус в еду? Может, ему не с руки разводиться? Может, он хочет остаться вдовцом?
– Ну, ты, конечно, подруга даёшь! Подцепить сразу двух мужиков, – удивляется Машка.
Я рассказала ей всё. Ну, частично! Про ужин в «Обжорке». И про дядь Пашу с Витьком. На тему последнего Машка долго пытала меня. Вынуждая описывать внешность.
Я рассказала, что помнила: очень высокий и крепкий.
Подруга вздыхает:
– Наверно, голодный? Всё время в пути.
– Ещё бы! Умял два вторых и солянку, не глядя, – киваю в ответ.
– Я о сексе, чучундра! – стыдит меня Машка.
И, вспомнив давнишнюю песню, усиленно тянет:
«Во тьме бегут фонари,
Где же, на какой дороге, мой милый друг?
Он затерялся вдали,
И мужские руки, сильные, держат руль».
Я знаю её, но принципиально ей не подпеваю.
– У тебя на уме только секс, – говорю осуждающе.
Машка только вздыхает:
– Это нормально, поверь мне! Ненормально не думать о сексе вообще.
Мне не стыдно. Ничуть! У меня, в конце концов, двое детей. И дом. И отдел. И ещё куча мыслей. И некогда мне размышлять о таком…
Представляю себе, что подруга бы тотчас взяла в оборот дальнобойщика. Утянула его в свои сети! И опутала ими по рукам и ногам.
– А телефончик остался? – с хитрецой добавляет она.
– Чей? – пожимаю плечами.
– Ой, ну Виктора этого, – добавляет подруга.
Я настороженно щурюсь:
– А тебе он зачем?
– Ну, мало ли, – Машка загадочно смотрит вокруг, – Может мне нужно груз переправить?
Я в ответ хохочу:
– Какой груз? Опасный?
Она, закатив глаза, цокает:
– Не то слово, какой!
– Скоропортящийся, – добавляю, окинув её сверху донизу взглядом.
От леса тянет прохладой. И мы устало сидим на скамейке. Под кронами старых деревьев. Мой новый костюм пропитался насквозь. И я с упоением думаю, что секс в чём-то близок к спортивному бегу. Ты также потеешь, изводишь себя непрерывным движением тела. А после – лежишь и балдеешь, и чувствуешь гордость внутри.
Правда, с Ильёй я давно не потела. Я просто не успевала вспотеть! Я даже раздеться не успевала. Иногда в полусне принимала его, как незваного гостя. Ждала, что он кончит. Желала ему доброй ночи.
Однажды, я помню, спросила:
– Тебе хорошо?
Он ответил:
– Конечно, – и даже прижал к себе как-то «по-взрослому».
Я полагала, что эта совместная близость и есть «завершающий штрих». Что люди взрослеют, мудреют, и им больше нет нужды заниматься такой ерундой. Страсть угасает со временем! Оставляя взамен нечто большее.
Но что же осталось у нас? Двое общих детей. Рождённых, как я полагала, в любви. Общий дом, тяжкий долг в нём друг друга терпеть. И целая кипа воспоминаний, которыми он пропитался за все эти годы.
Машка вздыхает и жмёт мою влажную руку:
– Самойлова, ты – мой кумир!
Я поправляю:
– Я не…
– Ты не Самойлова, да! – исправляется Машка, – Никак не привыкну.
«Я тоже», – думаю я про себя. Понимая, что это – не просто фамилия. Это – целая жизнь.
