Текст книги "Твоя случайная измена (СИ)"
Автор книги: Мари Соль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
Глава 14
В субботу я ставлю девчонок в известность, что, скорее всего, наш отдел переедет. И тут же к прежним проблемам добавляются новые две. Олеся вздыхает, что ей далеко добираться от дома. А Вика, которая трудится здесь много лет, говорит, что не сможет забрать из детсада ребёнка.
Так что же выходит? Вдобавок к новой «жилплощади», мне придётся искать себе новых помощниц? Чудесно! Спасибо, Самойлов! Побочный эффект твоих тайных измен затронет все стороны жизни. Менять, так всё сразу! Но я решаю повременить. Слишком много всего навалилось.
И с радостью принимаю приглашение Машки на чай. Мы давно присмотрели уютное место под липками, в парке. С них капает сладкий нектар на столы. Зато запах цветения просто прекрасен!
Беру себе кофе и диетичный чизкейк. Машка – творожный десерт и какао.
Она в нетерпении.
– Ну! – говорит и сверкает глазами.
– Всё нормально, – машу я рукой.
Но Машка, поймав её, сердится:
– Ну, ты чего? Нормально? И всё? Не понравилось что ли?
– Понравилось, очень, – смущаюсь смотреть на неё.
Машка, вскрикнув, роняет кусочек десерта на стол, между нами. Я вытираю, кривясь.
– Скажи, он к тебе приставал? – продолжает подруга.
Машу головой, улыбаюсь:
– Маш, он не такой!
– А какой он? Какой? – бьётся в припадке незнания Машка.
Я пожимаю плечами:
– Галантный, воспитанный, сдержанный…
– Очень красивый! – добавляет она.
– Ну, да, – я хочу сохранить равнодушие, но щёки опять заливает румянец.
Не могу позабыть его взгляд. Тот, в машине! Когда мы с ним были близки к поцелую…
– Ааааа! Класс! Ты покраснела, – замечает она.
– С тобой покраснеешь, – поправляю я волосы.
И продолжаю краснеть, как те самые розы. Надеюсь, Самойлов не вычудит что-нибудь новое? В этот раз я поставила их в нашей спальне. В моей! В моей собственной спальне.
Машка глотает какао. Над губой у неё остаются забавные «усики», а на чашке – следы от помады. Машка любит всё яркое. Потому, что блондинка! А я не люблю…
– Когда следующая встреча? – торопит она.
Я гоняю кусочек чизкейка во рту:
– Не знаю. Он предлагал пообедать сегодня. Но я отказалась.
– Почему? – возмущается Машка.
– Потому, что с тобой кофе пью, – говорю удивлённо.
– Ой, – вздыхает она, – Нет, мне приятно, конечно, что ты предпочла обеду с красивым мужчиной меня. Но, Настя!
– Что? – я недовольно моргаю, – Для меня это – часто.
– Ага, – поддевает она, – Ты скажи ему, лет через десять. Я пока разведусь и детей выращу. А у него на носу уже старость!
– Он не старый совсем, – протестую.
– Конечно, не старый, – смягчается Машка, – Он в самом соку!
Я молчу, не спеша признаваться, что очень хочу повторить. Но боюсь! Что привыкну. Влюблюсь, не дай Бог! Когда я была на свидании? С «будущим бывшим» не в счёт. И теперь ощущаю такое… бесстыдство. Такое…
Что ночью мечтала о том, как наш поцелуй состоялся. И не один поцелуй! Мы с Эльдаром творили такие развратные вещи в салоне авто… Что я никому не скажу. Даже Машке! Должны у меня быть секреты от всех. В том числе от неё.
В этот вечер Самойлов приходит домой раньше обычного времени. Я смотрю сериал «Секс в большом городе».
– Я люблю тебя, Ричард, но себя я люблю больше, – говорит Саманта одному из своих ухажёров.
Самойлов шуршит чем-то, входит в гостиную.
– Привет, – бросает, косясь на экран.
Я знаю, что он ненавидит этот сериал. Просто на дух не переносит! Якобы в нём ущемляют мужское достоинство. Мужчин там используют, направо-налево. А женщины – сплошь проститутки и стервы.
– Привет, – говорю, продолжая смотреть.
– Диана звонила, просила Ipad, – произносит спокойно.
Мычу равнодушно:
– И что ты ответил?
Про себя думаю: «Скорее всего уже обещал подарить». В последний раз, когда она попросила смартфон самой новой модели, он безотказно купил. Хотя я запретила! Разве это нормально, что дочь ходит в школу с такой «безделушкой»? Разобьёт, украдут.
Да и, в принципе! Зачем прививать ей такую зависимость? Встречают людей по-одёжке, понятно! Но если она выбирает друзей по модели смартфона, то это уже беспредел.
– Сказал, что его нужно ещё заслужить, – отвечает Илья.
Я скрываю своё удивление. Надо же! На него не похоже.
Киваю:
– Всё верно.
Он уходит наверх. И отсутствует долго. Я в это время решаю устроить релакс. Достаю крем для ног и носочки, специальные, с силиконовой вставкой внутри. Тщательно мажу уставшие ножки, вдыхая приятный, едва уловимый аромат горных трав.
Надеваю носки и продолжаю смотреть, как в телевизоре стерва в обличье Кэрри Бредшоу даёт отворот-поворот одному из своих кавалеров. Странный сериал! В самом деле. Ведь счастливых там нет. Все кого-то любили и бросили, и остались ни с чем.
Я убавляю громкость во время рекламы. И слышу шаги. Самойлов по лестнице что-то несёт. Чемодан? Вижу его, когда он встаёт на пороге гостиной.
– Мне нужно отъехать на пару дней, – произносит так, будто отпрашивается.
– Езжай, – пожимаю плечами.
Он копошится в прихожей. Но я не могу усидеть! Сунув ноги в носочках в домашние тапки, иду «провожать» своего благоверного. Пожелать ему счастья, здоровых детишек, любви…
Он налегке. С маленьким чемоданом. Джинсы прямые, футболка с каким-то дурацким рисунком для пацанов. Нарядился, надеясь скостить себе возраст? Да только седины видны! Тогда бы уж покрасился, сходил к косметологу. Сделал укольчики от морщин.
– Это все твои вещи? – говорю удивлённо. Стою, сложив руки и опираясь плечом о косяк.
Он кивает, шнурует кроссовки. Кроссовки! О, Боже! Самойлов, ты б ещё кеды купил.
– Я ж говорю, ненадолго, – бросает мне, лишь бы отстала.
Но я говорю:
– А когда насовсем?
Встаёт, поправляет футболку. Волосы странно торчат. Он их специально взъерошил, чтобы сойти за подростка. Такой переразвитый мальчик, годков сорок пять!
– Настя, – вздыхает, – Это пока ещё мой дом.
– Твой? – повторяю я эхом.
Как же мне хочется влезть в его голову. Чтобы понять, как это всё умещается в ней? Наверняка, там бардак! Такой же, как и в его гостевой.
– Наш, – отвечает серьёзно.
Я поражённая этим вздыхаю:
– Даже так?
Он игнорирует мой вдохновляющий жест.
– Не боишься, что я поменяю замок? – говорю, изучая свои ноготки тёмно-вишнёвого цвета. Всегда избегала подобных расцветок, и вот…
Не вижу, но слышу, как напряжённо пыхтит мой супруг.
– Не боюсь, – отвечает бесстрашно.
Согласно киваю:
– Ну да, ты же у нас не из пугливых! – слово «нас» в данной фразе означает не нас с детьми, а нас его пассией. Мы же теперь равноценные части мозаики?
Он проводит языком по губе, кусает её а затем выдаёт мне причину отъезда:
– Я улажу дела и вернусь.
– Деловой, – говорю, оттопырив губу.
Он, учуяв иронию в голосе, вдруг восклицает:
– Насть, а что ты хочешь услышать?
Странный вопрос. Наверно: «Прости, я так больше не буду?». Думаю пару секунд, а потом отвечаю:
– Да, уж лучше молчи.
Самойлова это устраивает. Он берёт чемодан и толкает входную…
– Пока, – слышу я.
– Снежной бабе привет! – говорю напоследок, и ползу в своих тапках-носках на диван.
Убираю звук. Так ещё хуже! Сижу. Затем принимаюсь искать музыкальный канал. Слышу, как отъезжает машины. И прибавляю громкость, узнав подходящий моей уязвлённой душе «Грустный дэнс».
«Все лица мужского пола, не сводят глаз с танцпола.
А я там гордо танцую одна.
Играя на грани фола, ты сделал больно мне снова.
Я знаю, что виновата сама.
Мне сводит душу и тело, так сильно тобой заболела.
И вот температурю опять.
Звучат минорные треки на этой дискотеке.
Я начинаю тебя забывать».
На припеве, не в силах продавливать чёртов диван, я снимаю носочки. Встаю на ковёр. Халат тоже лишний! И я, его сбросив, остаюсь в одном нижнем белье. Точнее, в трусах с нарисованной пчёлкой и в майке.
– Тот кто был мне необходим! Слишком чужой, что бы быть родным! – кричу во весь голос слова, так похожие на то, что я чувствую в данный момент.
Как же больно мне думать, что он едет к ней! Почему? Почему мне так больно?
Танцы меня распаляют, ко лбу прилипают волнистые пряди волос. Я выдыхаю. Тело требует большего! Чего бы ещё захотеть?
Вбегаю на кухню. Смотрю. В холодильнике нет ничего из такого, что бы я съела сейчас. Очень вредного, жирного! Есть только сыр. Решаю не резать, а грызть.
Достаю из буфета бутылку Самойловской водки. Точнее, канадского рома. Какой-то партнёр подарил. Он не вскрывал её даже. И пробка закручена намертво. Надрезаю, верчу и роняю, пролив пару капель на кухонный пол.
Жидкость горчит, но приятно дурманит и греет меня изнутри. В полутьме изучаю название. Ром. Тут же всплывает туманным пятном эпизод…
Он готовит ром с колой! Коктейль на двоих. Сам же пьёт «голый» ром. Говорит мне, что кола – для девочек. Самойлов всегда разделяет спиртное на «мужское» и «женское». И всегда говорит, что для женщины пить из горла – моветон.
«Моралист хренов!», – думаю я, и выпиваю ещё пару горячих глотков из горла. Затем оставляю бутылку. Грызу сыр и смотрю на посуду, которую он не помыл. Конечно! Зачем ему мыть, если дома прислуга? Вынимаю тарелку из раковины. И, взвесив в руках, запускаю её прямо в стену.
Зажимаю ладонями уши и морщусь. Подхожу, оценив результат. Иду осторожно, чтобы себя не поранить. Теперь моя цель – кабинет! Там я, уже захмелевшая, слыша внутри себя ритм, принимаюсь обследовать «вражеский тыл».
Снизу несётся опять что-то грустное. И я вспоминаю, как он обустраивал кабинет. Как первое время я притворялась его секретаршей. Приносила ему на подносе кофейную чашку. Халатик на мне был из шёлка, а под ним – ничего. И он, усадив меня перед собой, брался за поясок…
Злость бушует внутри! Руки чешутся что-то разбить. Представляю себе, как Самойлов вернётся домой. Обнаружит погром. И немедленно съедет? А, может быть, сдаст меня в дурку! И присвоит детей.
Боже! Я сползаю на пол по стене. На полу сидеть холодно. Но я не хочу подниматься. Я жить не хочу! Можно звякнуть подруге. Узнав, она тут же примчится, и вставит на место мозги.
«Мне так плохо», – пишу я. Стираю… И снова пишу:
«Приезжай».
Черновик получился коротким. Оставляю его не отправленным. Жду, когда схлынет желание плакать. Встаю. Подхожу к монитору, который стоит на столе. В органайзере вижу корректор. Белого цвета субстанция издаёт острый запах, стоит открыть колпачок. Я пишу на экране всего одно слово:
«Прощай», – и становится чуточку легче.
Трек в зале сменился. И я спешу вниз, чтобы продолжить свою дискотеку. Сыра осталось на пару укусов. А я чуть пьяна, одинока. Нет! Я свободна. Красива, ещё молода. Так что жизнь продолжается, Настя!
Глава 15
В «АтмосфЭре» у Машки есть все: и боксёрская груша для настоящих мужчин и беговая дорожка, и множество разных гантелей. Но Самойлов туда не ходил, принципиально! Наверное просто боялся, что Машка застукает, как он флиртует с красотками?
Он посещает другой фитнес-центр. Но в эту субботу его верный спутник во всех начинаниях, друг и соратник Олежка, остался один. Паркуюсь у здания, когда вижу его выдающийся джип.
Ожидаю недолго. Сам Олежка выходит спустя полчаса. Значит, я правильно выбрала время. Смотрю на него из салона «букашки»…
Он всегда был в тени! Светло-русый, неброский, слегка худощавый, а главное – вечный молчун. Ещё с юности помню, как Илья обучал его клеиться к девушкам. Уж кто-кто, а он знал в этом толк!
Выхожу, закрываю машину. Олежа уже за рулём. Джип большеват. И снаружи не видно, что кресло его чуть приподнято кверху. Я быстрым шагом иду. И, настигнув его заведённую тачку, кладу две руки на капот.
В лобовом вижу его удивлённую мину. Опускает стекло и кричит:
– Насть? Что-то случилось?
Киваю:
– Случилось. Вылазь!
Он хмурится. Вижу, боится. Ведь знает, что я не стихи с ним пришла почитать. Кстати, в старое время он был стихоплёт. Рифмовал только так, и зачитывал тут же. Но жажда наживы убила талант! И Олежа пошёл по пятам своего длинноносого друга.
Дверца авто открывается. Он боязливо выходит.
– Насть, ты чего? – у него на лице непритворный испуг.
Улыбаюсь расслабленно и отрешённо:
– Хотела с тобой поболтать.
Олег держит руки в карманах. Будто там у него пистолет.
– Э… о чём?
Мы общались нечасто в последнее время. У Олега семья и ребёнок, один, очень поздний. И Олег очень любит его! И жену свою, Риту. Она очень скромная, тихая, мужу под стать.
– Может, присядем в машину? Не хочешь меня пригласить? – говорю, а сама наблюдаю за ним.
– Да, да, без проблем, – кивает Олег, обегает машину. И, открыв пассажирскую дверь, убирает спортивную сумку назад.
Я сажусь. Ожидаю, пока он усядется рядом. Полночи готовилась к этому! А теперь не могу найти слов. Он не торопит меня. Вероятно, уже догадался, зачем я пришла.
По приборной панели ползёт существо. Наблюдаю его траекторию. Божья коровка. Красный панцирь и чёрные точки на нём.
– Ты знал, что Илья изменяет? – эта фраза ломает возникшую тишину. Я слышу его шумный вдох.
– Нет! Не так, – поправляю себя, – Как давно?
– Насть…, – начинает Олежка таким виноватым, потерянным тоном. Что я понимаю, он знал!
Смотрю на него. Вижу ясно очерченный профиль на фоне стекла. Плоский нос и крутой подбородок. Возраст сделал его интереснее внешне, но в общении он всё такой же молчун.
– Олег, я тебя не виню, – говорю я спокойно, – Наш развод неизбежен. Но мне будет легче, поняв, что к чему.
Он сидит, нерешительно дёргает ниточку на рукаве. Как ребёнок, ей Богу!
– Я говорил ему, – цедит сквозь зубы.
– Что говорил?
Он закрывает глаза, по горлу проходит глотательный спазм:
– Что ты всё узнаешь.
Хмыкаю. Друг! Он ему объяснил, что опасность в жене, а не в самой измене. Изменяй сколько хочешь, но будь осторожен. Чтоб не узнала жена.
– Не всё, раз пришла, – намекаю ему. Говорю прямым текстом.
– Я тоже знаю не всё, – отвечает Олег.
– Но ты знаешь больше, – убеждаю его продолжать.
Он пыхтит, не решается. Вдруг достаёт сигарету.
– Ты же бросил? – напоминаю ему. Они вместе с Ильёй зареклись не курить. Но по-отдельности каждый покуривал.
Олег, прикусив сигарету, вздыхает:
– Закуришь тут с вами.
– Угостишь? – я тяну к нему руку.
Он смотрит. Глаза округляются. Но отказать не пытается даже! Даёт.
Прикурив, смотрит в сторону. Здание фитнеса покидают девицы. С фигурами как у Богинь.
– Она красивая? Ты её видел? – говорю, и тяну в себя дым.
– Только на фотке, – Олег выдыхает в окно.
– И какая она? – я смотрю вызывающе. Мол, я стерплю, говори!
Затянувшись поглубже, он хмыкает:
– Обыкновенная. Встретил бы, не узнал.
Я понимаю, что он хочет сделать приятное. Смягчить незавидную участь. Да и какая в том разница? Будь она хоть Ким Бессинджер. Мне всё равно! Уже ничего не исправить…
– Сколько ей лет?
– Двадцать, – бросает Олег и болезненно морщится.
Я задумчиво хмурюсь, считаю в уме. Чуть постарше Дениса. Да! Илья ей годится в отцы.
– И откуда она, эта девушка? – сигарета, подобно наркозу, купирует боль. Я тяну её медленно, чтобы продлить благотворный эффект.
Курила когда-то давно, ещё в юности. С Машкой! Но бросила быстро. Илья запретил.
– Он встретил её, когда в Новгород ездил. Там на дороге есть город Торжок, небольшой. Вот он там ночевал.
– Ночевал у неё? – вопрошаю с улыбкой.
– Нет, она живёт с матерью в двушке, – продолжает Олег.
– А как они встретились? – говорю я, изящно держа сигарету.
В этот раз Олег долго молчит. Собирается с мыслями. Или не знает? Хотя нет! Илья бы не смог утаить.
– Он пса её сбил на дороге, – роняет он пепел себе на штаны, нервно ёрзает.
– Насмерть? – уточняю, как будто сей факт всё решает.
– Нет, – произносит Олег, – Он ударил его, тот убежал с поводка, выскочил на дорогу. Осень была, вечер, а там освещение слабое.
«Осень», – рассеянно думаю я. Так значит, уже почти год?
Тем временем он продолжает:
– Илья их в ветеринарку отвёз, заплатил за лечение. Потом взял её телефон, чтобы знать о его самочувствии.
– И как самочувствие пса? – интересуюсь язвительно.
Олег, хмыкнув, бросает:
– Нормально.
– Сучка, или кобель? – говорю без эмоций, имея ввиду, конечно, собаку. Виновницу бед.
Но Олег понимает по-своему:
– И то, и другое.
Я улыбаюсь ему. Кажется, всё, что он мог, рассказал.
– Ты в курсе, что твой друг скоро станет отцом в третий раз? – говорю напоследок.
Олег кивает:
– В курсе.
– Ну, что ж, может сделает крёстным, – шучу, докурив. А у самой на душе скребут кошки!
– Насть, – произносит он с болью, швыряет окурок в окно.
Предвосхищая раскаяние, я осаждаю его:
– Не нужно жалеть меня. Справлюсь!
– Просто я…, – он скрежещет зубами, – Я понять не могу, как он мог променять тебя.
«Лесть – это тоже приятно», – думаю я. Но только не в этот момент.
– Да всё нормально, Олеж, – я трогаю пальчиком божью коровку. Она заползает ко мне на ладонь, – С мужчинами такое бывает. Кризис среднего возраста! Так говорят.
Он смотрит, я чувствую. Но не решаюсь к нему повернуться. Сижу, изучаю букашку.
– А я любил тебя, ещё с института, – произносит задумчиво, – Вот вышла бы за меня, жила бы как у Христа за пазухой. Я бы никогда не стал тебе изменять.
На глазах появляются слёзы, и я закрываю их, чтобы прогнать. Вспоминаю его поцелуи. Наивные, смелые. Илья, вероятно, не в курсе, иначе бы точно убил! Но именно друг его, Лежа, целовал меня первым. На крыше, когда я рыдала о том, что Илюха танцует с другой…
– Что теперь говорить, – усмехаюсь, и решаю спросить, – А Риту ты любишь?
Долгий вдох не даёт усомниться в его откровенности:
– Знаешь, любовь – это привилегия. Не у всех получается, чтобы совпало. Слышал как-то, что в паре один любит, а другой позволяет любить себя.
– Значит, ты позволяешь? – уточняю, подумав.
– Я уважаю её и ценю, – говорит он таким убедительным тоном, как будто любовь ни при чём.
«А может, так даже и лучше», – размышляю я, вспомнив, какими мы были счастливыми. Осознав, что подходим друг другу! Все говорили: «Какая вы пара!», и восхищённо смотрели нам вслед. А мы так любили… Так сильно! Наверное, слишком. Наверно, нельзя так любить? И вот, наше чувство себя исчерпало. Закончилось, как завершается всё.
Я выпускаю наружу «коровку». Она уцепилась, боится взлететь. Долго сидит у меня на руке. А потом распускает свои невесомые крылышки…
Глава 16
Понедельник – день тяжёлый. Но для меня он ещё и судьбоносный. Пока Самойлов ведёт свои «заседания» в офисе, я уже побыла в кулуарах контор.
Адвокат оказался, и правда, толковым. Мигом мне всё разъяснил! Мол, причины для паники нет. Мне даже в суд идти не придётся. Все вопросы решим в атмосфере уютного офиса, подпишем бумаги и… В путь, к новой жизни!
– Что ж, Анастасия Витальевна, дело за малым, – сказал он, поправив очки, – Пускай муж подпишет бумаги, и вас разведут.
Он вручил мне заветную стопку. Подумать! Всего одна подпись решает судьбу. Мы уже обсудили условия сделки. Поделили имущество, пока только лишь на бумаге. Детей… По умолчанию отдали мне.
Надеюсь, Самойлов не станет оспаривать факт моего материнства? Он и сам скоро станет отцом. Зачем ему «старые дети»?
– А..эм – я замешкалась, трогая скрепочку, – Если он не подпишет.
Пал Аркадич вздохнул, будто сам столько раз проходил через это.
– В таком случае будем судиться, – сказал, изменившись в лице. Словно уже предвкушал этот спор.
Он заверил меня, что, уж коли дойдёт до суда и претензий, то муж не сумеет забрать у нас дом. А я… и представить себе не могла, что Самойлов захочет прогнать нас оттуда. От одной только мысли, что там, в этих милых, уютных стенах, будет жить его дрянь, его отпрыск. Мне хочется выть!
Я думаю только над тем, что же скажет Самойлов. Как он себя поведёт? Вероятно он думал, что всё это время я просто пугала его? Не всерьёз! Что за мелочь, и правда! Измена? То ли дело – есть муж, и семья. Какая жена добровольно прогонит любимого мужа к другой?
«В таком случае будем судиться», – вспоминаю слова адвоката. Неужели Самойлов заставит меня это сделать? Как в той передаче, где истцы и ответчики сидят в большом зале суда. И по команде изливают накопленный яд друг на друга.
В исковом заявлении мне пришлось указать несколько важных причин, по которым наш брак должен быть непременно расторгнут. Когда адвокат уточнил, то я, скрепя сердце, сказала: «Измена».
– И всё? – удивился он так, будто измена – обычно дело в нормальной семье.
И тут из меня «полилось»! Я рассказала ему о скандалах. О рукоприкладстве, и вспомнила то, что он мне говорил, как смотрел, каким стал… В общем, была убедительна.
– Отлично, – сказал адвокат и подсунул коробку с платочками.
Я, шмыгая носом, взяла. Представить себе не могу, сколько обманутых женщин рыдало за этим столом.
В заявлении он написал, что совместная жизнь не сложилась по причине различия взглядов и ценностей. Эту фразу я тут же хотела оспорить. Мол, жили мы долго и счастливо! И взгляды у нас совпадали, до недавних времён.
– Так лучше, поверьте, – сказала Пал Аркадич.
Про неверность любимого тоже пришлось написать. «Мой супруг, Самойлов Илья Давидович, предположительно с марта такого-то года имеет вторую семью. И не отрицает данного факта».
– Это… – пытаюсь я защитить свою честь, – Не семья, а измена.
«Случайная», – крутится в голове. Но подобный вариант для суда не сойдёт! По словам адвоката, мы должны убедить судей в том, что семью сохранить невозможно.
«Невозможно», – рассеянно думаю я. Будто этот визит к адвокату довёл до меня этот факт. И тут же хочу разорвать заявление! Точно не он, своим жалким предательством, а я, этой маленькой белой бумажкой, разрушаю наш брак.
«Примирение между мной и ответчиком исключено. В связи с чем предоставление судом срока для примирения нецелесообразно», – написано дальше. От меня нужно только подставить «автограф». А после… трава не расти!
Пал Аркадич, видя моё замешательство, снимает очки. Он уже пожилой, но серьёзный и очень приятный на вид. Адвокат – это в чём-то психолог, он чувствует горе людей, но не принимает его близко к сердцу.
Однако же в этот момент он кладёт свою руку поверх заявления.
– Анастасия Витальевна, возможно, вам стоит подумать? Не принимайте поспешных решений, – говорит он таким мягким тоном.
Я вспоминаю Илью, его взгляд, когда он уходил. Он ведь решил уже всё, для себя! Почему не уходит? Сердцем он с нею, а телом – со мной. Правда, от тела уже одни хлопоты. Живёт по инерции рядом, спит, ест, переводит пельмени в г*вно.
Что останется после? Домашние тапки, что я подарила ему. И которые он не носил! Бутылочка рома, что я откупорила, празднуя скорый развод. Остаточный запах пельменей, которые я никогда не смогу больше есть.
– Нет, всё решено, – я киваю, – Так надо.
– Что ж, – Пал Аркадич меня одобряет, надевает очки, и следит, чтобы я подписала.
Чиркаю ручкой, а руки дрожат. Вспоминаю, как нас расписали под возгласы: «Горько!». Свадьба была не особенно пышной. Тогда ещё не было денег устраивать пир на весь мир. Мама Илью не любила, и даже на свадьбе вела себя сдержанно.
Его же отец не приехал… Илья разобиделся! Даже сказал, что отца у него больше нет. Подумаешь, глупость – фамилия! Но Давид Гурамович был уязвлён. Мало того, что его младший сын пренебрёг его именем, так он ещё дал своё русское имя другой.
Я тогда долго смеялась, примеряя «грузинский вариант». Анастасия Витальевна Гелашвили – забавно звучит. Мне Самойлова нравится больше.
«Нравилось», – поправляю себя. Теперь же я снова Кучинская. Папино имя, с которым я появилась на свет. И с которым, возможно, уйду в мир иной! Ибо теперь затащить меня в ЗАГС не сумеет никто, даже самый красивый на свете мужчина…
Сегодняшний день оказался настолько тяжёлым, что разговор с мужем я решила отложить на потом. Боюсь, что расплачусь! Не выдержу. Если он станет меня упрекать, или вовсе откажется.
Потому иду к Машке. Подруга, узнав, что я с новостью, накрывает на стол.
– Рано праздновать, – сетую я.
Разуваюсь, вхожу в её модную «хижину» в стиле хайтек. Пол выложен плиткой, ковров нигде нет. Так что Машка вручает мне тапки.
У них две собаки, смешные курчавые шпицы. Они выбегают навстречу, скользя коготками по полу. И начинают усердно обнюхивать, лаять, лизать мои руки…
Вспоминаю, что так не спросила, какая порода собаки у той, у его… Наверно, болонка? А, может, безродная сука! «Так будет логичнее думать», – решаю, держа на руках ярко-рыжий комок. Он вертится, крутится, и ускользает.
Помимо спортивного клуба и фитнеса, Машка разводит собак. К слову, это – семейная пара, детей у которых не счесть. Стоят они на секундочку 35 тысяч! А всё потому, что у них родословная, паспорт, награды и звание самых красивых собак.
По утверждению Машки, они даже лают иначе, не так как другие, «обычные» псы.
Я прислушиваюсь к их лаю, пытаюсь поймать в этом писке певучие нотки. Пока Машка готовит на стол. Тут и фрукты, и сыр, и колбаска. Она вынимает шампанское.
– Рано, – бросаю со вздохом.
Но Машка намерена вскрыть. Пробка долго упрямится. И хлопает ровно в момент, когда в кухню спускается Сонечка, младшая дочь.
– Ой, здрасте, тёть Насть, – говорит она мне и берёт из тарелки нарезку.
– Не трожь, это нам! Возьми в холодильнике, – хмурится мать.
Соне семь лет, и она так похожа на Машку. Та же манера смотреть свысока, хмурить лоб и грызть ногти.
– Не грызи! – возмущается Машка, когда Соня суёт ноготок к себе в рот.
– А чё за праздник? – интересуется дочка.
Мы переглядываемся, и Машка бросает:
– Так… день медработника!
Соня хмурит красивое личико:
– Ты ж не медработник, ма?
– А кто ж я, по-твоему? – фыркает Машка, разливая шампусик в бокалы, – Лечу людей от ожирения! Вон, скольких уже излечила.
Я тихо смеюсь. Вспоминаю, что, кроме «лиц в белых халатах» сегодня ещё отмечают свой день и отцы. Мой умер давно, и покоится с миром. А кто-то уже станет трижды отцом. Вот кого нужно поздравить!
Я порываюсь набрать его номер. Но, передумав, цежу из бокала шипучий напиток.
Усмехаюсь, представив Илью с малышом на руках. Тут же на ум лезут разные образы. То, как он в первый раз взял на руки Давида. В роддоме. И взгляд его, мутный от слёз…
Я сама чуть не плачу. Сморгнув, заставляю себя «промотать» эту плёнку вперёд, до момента, когда я узнала его с совершенно другой стороны.
– За свободу! За новую жизнь, – произносит Манюня.
Люблю её, очень. Она утешала меня много раз. И в те времена, когда мама гнала Илью из дому. И когда я пыталась расстаться с ним, следуя логике «стерпится слюбится» с лучшим, с надёжным. С другим!
– Пусть у него негритёнок родится, – хмыкает Машка.
Я, покачав головой, говорю:
– Что по-твоему негры забыли в Торжке?
Машка кладёт на язык сырный ломтик:
– А что твой Самойлов забыл?
– Он там собаку спасал, – говорю я задумчиво.
– Ты ж говорила, он сбил её? – хмурится Машка.
– Ну да! Чтобы после спасти, – заключаю я, глядя, как поднимаются вверх пузырьки от шампанского.
Машка охает от внезапно нахлынувшей мысли:
– То есть, ты думаешь, что Самойлов специально стерёг её псину, чтоб сбить, чтобы после спасти, и тем самым завоевать себе звание супермена?
Теперь хмурюсь я, и пью свой игривый напиток.
– Ты его переоцениваешь! – смеюсь, лишь представив себе, как Самойлов дежурит в кустах. Вот так образ, героя-любовника! Просто сюжет для канала «Домашний».
– А прикинь, – продолжает фантазировать Машка, – Если б он сбил её насмерть?
Я, быстро прикинув, качаю в ответ головой:
– Тогда бы любви не вышло.
Перед мысленным взором встаёт убитая горем Снежана. Хоть я её и не видела! Но представляю, как девушка плачет, склонившись над телом. Как носит цветы на могилку любимой собаки. И проклинает «того толстосума на джипе», который убил её пса…
Бутылка пустеет, а мы, прислонившись друг к другу, сидим. Вспоминаем былое.
– Вот честно! Любовь – это зло. Вот толку, что я Серёгу любила? Он так и остался придурком, и я не смогла сделать из него человека.
– Любовь зла, – говорю, подцепив виноградинку.
– Рубенчик зовёт меня съездить в Армению, – делится Машка.
Я одобряю:
– Ну, съезди! Расскажешь потом.
Машка не разделяет мой оптимизм:
– Так он меня хочет с роднёй познакомить!
– Ну, и что? – восклицаю, припомнив знакомство с роднёй своего почти бывшего мужа.
Узнав о рождении первенца, они пригласили нас в Грузию. И мы провели две чудесных недели в Тбилиси. Гуляя по старому городу. Любуясь закатом с вершины горы. Я, впервые позволив себя усадить на канатку, боялась до одури! А Илья обнимал, призывая меня посмотреть, как красиво вокруг.
Он ревновал меня к каждому встречному. Запрещал улыбаться, постоянно держал меня за руку. Думал, что уведут? А я улыбалась специально! Например, продавцу за прилавком. И льнула к Илье, когда он уводил меня прочь…
– Нет, Насть! – противится Машка, – С роднёй познакомлюсь. Потом же не только ему отворот-поворот дать придётся, но и родне.
Я выдыхаю. Мне даже думать не хочется, как объясняться с родными. Как рассказать своей маме о том, что Илья изменил? Как выслушивать после её: «А я же тебе говорила!».
Учуяв моё настроение, Машка, уже пребывая в подпитии, вдруг принимается… петь:
– Огнеееей так мноооого золотыыыыыых,
На улицах Сараааатоваааааа,
Парней так мноооого холостыыыыыых,
А я люблюююю жееееенатогоооооо!
Я пихаю подругу, смеюсь. Вот же сучка! Нашла, о чём спеть. Пытаюсь «примерить» в тест песни – Торжок. Но он не рифмуется! На ум приходят другие рифмы, куда более примитивные: горшок, пирожок, женишок, малышок…
В кухне с видом усталым, как будто жизнь ей наскучила, появляется Соня.
– Это вы тут поёте? – морщит она свой веснушчатый носик.
Серёга был рыжим, так что Соня в отца.
– Ага! – прерывается Машка.
Сонька вздыхает, вздёрнув глаза к потолку:
– Жесть!
Отчитав нас, сказав, что снимает видосик, и наш «музыкальный состав» портит ей всю малину, Соня уходит. С достоинством фыркнув и покачав головой.
Мы смеёмся ей вслед. И Машка, не слушая дочь, продолжает тянуть свою песню. А я вынимаю смартфон. Там всего лишь одно сообщение.
«Надеюсь, что розы завяли? Позволь подарить тебе новый букет», – намекает Эльдар. И я с упоением думаю, что, может быть, в этот раз позволю ему даже больше…
