сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)
Мать Коула, открывая свои подарки, вежливо улыбалась, однако я уловил, что она осталась разочарована. Вещи, которые выбрал для нее Коул, были изысканными и дорогими, и я предположил, что они оказались не совсем в ее вкусе. Моему отцу она привезла конфеты и кожаные перчатки, очень похожие на те, в которых она появилась. Еще от нее была большая коробка, адресованная нам двоим – мне и Коулу.
– Надеюсь, вам понравится, – абсолютно искренне сказала она. Судя по блеску надежды в ее глазах, она потратила немало времени, продумывая подарок. Я вручил его Коулу, чтобы он открыл его сам.
Коул никогда не спешил сорвать упаковку, и сегодняшний раз исключением не был. Он развязал ленточку и отложил ее в сторону. Аккуратно отлепил клейкую ленту и развернул бумагу как надо, не разрывая. Потом поднял крышку.
И застыл, уставившись вниз. На кратчайшую из секунд он забыл удерживать свою маску на месте, и я увидел, какое чувство его охватило – величайшая грусть.
– Что это? – спросил я.
Коул моргнул, и момент открытости завершился. Он улыбнулся матери, хотя выражение его лица осталось, как всегда, нечитаемым.
– Очень мило, – произнес он. – Спасибо.
Надежда в ее глазах превратилась в разочарование.
– Тебе не понравилось?
– Глупости, мама. Конечно, понравилось. – Он отложил коробку и начал вставать. – Мне надо посмотреть, как там обед…
Что бы ни лежало в коробке, оно расстроило Коула до такой степени, что он сочинил отговорку, чтобы сбежать. Я успел поймать его за руку, и он снова сел, однако смотреть на меня или на мать отказался. Грейс закусила губу и опустила взгляд на колени. Папа приподнял в мою сторону бровь, немо задавая очевидный вопрос. И тогда я, отпустив Коула, придвинул коробку к себе, чтобы посмотреть, что внутри.
Там было множество детских вещей – одеяльца, плюшевый пес, несколько ползунков и пара ботиночек. Все нейтральных, не привязанных к полу тонов и, без сомнения, высшего качества. Я удивленно взглянул на нее.
– Как вы узнали?
– Ваш отец мне сказал.
Я повернулся к отцу. Он пожал плечами.
– Я не знал, что это секрет.
Нет, это был не секрет. Но точно больная тема для Коула. Намерения Грейс были благими, однако она неосознанно ударила его в самое уязвимое место. Я снова потянулся к его руке, но он отстранился.
– Все нормально, – сказал он скорее мне, нежели ей. – Хватит вести себя так, будто я могу расклеиться из-за любой ерунды. Я не настолько хрупкий, как тебе кажется.
Он не мог заставить себя наброситься на свою мать и потому сорвался на мне. Я смолчал, потому что любые дополнительные слова только сделали бы ситуацию хуже. Он встал и ушел на кухню, оставив нас сидеть в неловком молчании. Мне по-прежнему не нравилась Грейс, но я чувствовал себя обязанным попробовать объяснить, что происходит.
– Извините, – сказал я ей. – Дело в том…
– Не беспокойтесь. – Она начала собирать свои подарки и складывать их в одну коробку. Это занятие дало ей повод не смотреть мне в глаза. – Ничего страшного, правда. Все равно я купила это на скорую руку в аэропорту. Пустяки.
Я снова посмотрел на подарок. Я не был экспертом в детских вещах, однако повидал немало аэропортов и знал, что ничего подобного там не встречалось. Я снова поднял взгляд на нее, но она по-прежнему усиленно старалась не столкнуться глазами ни со мной, ни с отцом. Прижав горстку своих подарков к груди, она понесла их по коридору к себе.
– Мда, – пробормотал мой отец. – Неловко вышло.
– Да неужели. – Я не мог отделаться от ощущения, что во всем виноват мой отец. Это он настоял на том, чтобы ее пригласили. Это он раскрыл наши планы. – Зачем ты ей рассказал?
Он остался невосприимчив к моему гневу.
– Мне показалось, так надо. Стоило, видимо, предупредить ее, какая это щекотливая тема…
– Щекотливая тема? – Мой голос становился все громче, но я был не в состоянии сдерживаться. – Так, значит, тебе это видится? Ты полагаешь, он ведет себя неразумно?
– Джон. – Тон папы был ровным. Он посмотрел мне в глаза. – Неужели ссора со мной сделает ситуацию лучше?
Я устало вздохнул.
– Нет. – Хотя его правота привела меня в еще большее раздражение.
– Вот и мне так не кажется. – Он кивнул на дверь в кухню. – Думаю, ты ему нужен.
– Знаю. – Но я был пока не готов. Спрятав лицо в ладонях, я сосчитал до десяти. Потом вспомнил, что сказал Коул. Я не настолько хрупкий, как тебе кажется. Нет, он не был хрупким, но надежда, за которую он цеплялся, в настоящий момент была такой эфемерной, и я знал, как отчаянно он нуждается в ней. Сколько бы он ни притворялся, что способен с чем угодно справиться в одиночку, я знал, что в конце концов он обратится ко мне. Когда бы оно ни случилось, я должен был быть готов.
Я сделал глубокий вдох, встал и пошел в сторону кухни.
– Джон? – на полпути окликнул меня мой отец.
– Да?
– Спасибо тебе за часы.
Я споткнулся. И рассмеялся прежде, чем потрудился задуматься, почему это было смешно.
– Счастливого Рождества, пап.
***
К тому времени, как я добрался до кухни, Коул уже взял эмоции под контроль. Он притворился, будто ничего не случилось, и я ему подыграл. Обычно мы достаточно весело проводили время, когда он готовил. В теории я помогал ему, но на самом деле скорее мешал, что, впрочем, его забавляло. Мое присутствие, пока я путался у него под ногами, словно напоминало ему, что он теперь не один. Давало какое-то подтверждение, что в нем нуждаются, что его ценят.
– Зачем нужен весь этот хлеб? – спросил я, когда он начал нарезать на кубики огромный батон. Еще я заметил, что он поглядывает в кулинарную книгу, что за ним наблюдалось нечасто. Большую часть рецептов он, похоже, хранил в голове.
– Для хлебного пудинга.
– Зачем ты решил его сделать?
– Почему бы и нет?
– Ты ведь его даже не любишь.
– С чего ты решил?
Я еле удержался от смеха.
– О, давай-ка посмотрим. Может, после того раза в Новом Орлеане? Я предложил его заказать, а ты сказал – я цитирую, – «Солнце, я тебя умоляю! Кому вообще может прийти в голову вместо десерта давиться куском промокшего хлеба? Даже вообразить себе страшно».
Не впечатлившись пародией, он закатил глаза.
– Уверен, ты что-то напутал.
Я ничего не напутал, и мы оба знали об этом. Он не захотел хлебный пудинг тогда по той же причине, по которой готовил его сейчас. Вне всяких сомнений это каким-то образом было связано с Грейс, но он не хотел обсуждать эту тему, и давить на него было без толку. Плюс, в данный момент он улыбался и был вполне себе счастлив, и портить ему настроение я не хотел.
Я чмокнул его в висок.
– Ты невозможен.
– Знаю, но ты находишь это очаровательным, так что все отлично устроилось, разве нет?
– Соглашусь.
Вскоре к нам присоединились папа и Грейс. Они сели за стол, и мы пили вино и разговаривали о поездках, которые запланировал для нас Коул. Хотя небольшое напряжение сохранилось, мы снова вернулись на безопасную почву. Однако пару часов спустя, когда мы закончили есть, и Коул принялся перечислять места, где мы побывали на протяжении года, все опять начало распадаться.
– Зачем столько ездить? – спросила она.
– Почему бы и нет?
Она рассмеялась.
– Не можешь усидеть на одном месте, да? Ты совсем как твой отец.
Это было не обвинение. Ее тон был легким, небрежным, но глаза Коула мгновенно погасли, а улыбка застыла.
– Не думаю, что я хоть чем-то похож на отца.
– Дорогой, если так, то что мы здесь делаем? Зачем еще нам пришлось бы лететь на другой конец света, чтобы вместе провести Рождество?
– Большинству людей нравится путешествовать.
– Наверное. Но опять же, у большинства нет твоих денег, не так ли? Добраться сюда стоило целого состояния.
Коул отложил вилку – медленно, словно боялся оставлять ее у себя. Отвечая, он не поднял лицо, глядя на столовые приборы перед собой.
– Полагаю, мне следовало предложить оплатить твои расходы на перелет.
– Ну, приглашение было таким неожиданным. Будь у меня больше времени, чтобы все распланировать…
– Чушь! – выпалил я. Потому что знал, сколько в точности денег она получала от него каждый месяц. И еще я знал, с какой скоростью они разлетались. Не то чтобы она выдаивала его досуха, но ее бесцеремонное поведение взбесило меня. – Он дает вам достаточно денег. Не его вина, что вы из месяца в месяц не можете удержаться, чтобы не спустить их все до конца.
Она моргнула, удивленная моей внезапной атакой.
– Я никогда не просила ни на цент больше. Ни разу.
– Как и на цент меньше, разве не так?
– Джон, – тихо произнес Коул, но я не повернулся к нему. Я продолжал гневно смотреть на нее через стол и ждать, какой она предоставит ответ.
Она коснулась своего ожерелья с бриллиантами – я заметил, оно было не тем, что подарил Коул – и, словно обдумывая следующий ход, закрыла глаза. Когда она снова открыла их, то посмотрела на Коула.
– Это правда, что все это время я продолжала думать о твоих деньгах скорее, как о деньгах твоего отца. Если тебе нужно давать мне меньше…
– Нет, – сказал Коул. – Все нормально. – Он посмотрел на меня – искоса, не поворачиваясь лицом. – Джон, пожалуйста. Перестань.
Я обреченно ссутулился. Я хотел защитить его, но своими попытками сделал ему только хуже. Я поднял руки, показывая, что отступаю, но извиняться не стал. Это было бы уже чересчур.
Коул выпрямился лицом к Грейс и позволил волосам упасть в сторону.
– В следующем году, если хочешь, мы останемся в Штатах.
Она перевела взгляд на меня – видимо, ожидая новых нападок. Ответ дал мой отец.
– Мы, наверное, в любом случае останемся в Финиксе. В конце концов, к тому времени они наверняка станут родителями. Поверьте, ребята, путешествовать с ребенком не так просто, как кажется.
– Глупости, – промолвила Грейс, взяв свой бокал. – Для того и придуманы няни!
– Никаких нянек не будет, – сказал Коул, и его тон был таким резким, что мог пустить кровь. – Я не для того прохожу через весь этот ад с усыновлением, чтобы ребенка потом растил кто-то другой.
– Ясно. – Она поставила бокал обратно на стол. Положила пальцы на основание и начала его поворачивать. Вместо того, чтобы смотреть сыну в лицо, она удерживала глаза на крошечных всплесках вина в стенках бокала. – Очевидно, к таким вещам прибегают только плохие родители.
Коул продолжал с безмолвным вызовом смотреть на нее.
– Ты сама это сказала. Не я.
Она отпустила бокал, и вино снова осело.
– Ясно. – Промокнув губы салфеткой, она начала подниматься. – Если ты так считаешь…
– Сядьте! – сказал мой отец. Грейс на полпути замерла. Он выразительно смотрел на нее, пока она не послушалась, потом повернулся к Коулу. – Разве не пора есть десерт?
Коул напряженно кивнул. Он оттолкнул стул от стола и медленно, словно ему было больно, поднялся. Он тянул время, хотя я не вполне понимал, почему.
– Я тебе помогу, – сказал я.
Мы собрали посуду и унесли все на кухню. Там пахло свежезаваренным кофе. На столешнице ждал хлебный пудинг и были приготовлены глубокие плошки, а на плите остывала кастрюлька теплого соуса с виски. Коул встал напротив плиты и уставился на кастрюльку так, словно она его предала.
– Что-то не так? – спросил его я.
– Все испорчено.
Я посмотрел на кастрюльку.
– По-моему, выглядит идеально.
Он покачал головой.
– Ты не понимаешь.
То была правда. Я понятия не имел, что происходит у него в голове.
– Я все отнесу. Может, ты пока нальешь кофе?
Он кивнул и взялся за дело, но двигался точно во сне. Его мысли были полностью заняты чем-то другим. Мы провели на кухне всего одну-две минуты и когда вышли оттуда, на лице его матери еще было гневное выражение.
– Хлебный пудинг? – спросил мой отец. – Это что-то новенькое.
– Думаю, он сделал его для Грейс.
Коул застыл, и я понял, что сделал ошибку, сказав это вслух. Грейс опустила взгляд на десерт перед собой. Долго рассматривала его. Затем молча отодвинула в сторону, в упор посмотрела на Коула и сказала:
– Не понимаю, ради чего. Лично я никогда его не любила.
Коул вздрогнул, чего она, видимо, не заметила, потому что он сразу замаскировал это тем, что отбросил волосы с глаз. Он сел и взял ложку, но к пудингу и не притронулся.
Мой отец или не замечал, или не хотел замечать разворачивающуюся перед нами странную битву. Он дотянулся до тарелки Грейс и придвинул ее к себе.
– Как знаете. Мне больше достанется.
Хлебный пудинг был вкусным – лучшим из всех, что я когда-либо пробовал, – но мне кусок в горло не лез. Я наблюдал за Коулом, стараясь делать это не слишком заметно. Он не съел ни кусочка. Отец уминал за нас всех, с энтузиазмом проглотив и свою порцию, и порцию Грейс, а потом положив себе еще и добавку.
Остаток дня прошел в атмосфере невероятной неловкости. Коул и Грейс не проронили ни слова, избегая не только друг друга, но и отца и меня. Отец компенсировал их молчание непрекращающейся болтовней о немецких программах по телевизору. И только вечером, выбрасывая одинокий завиток ленточки, найденный у папы под стулом, я увидел, что остатки хлебного пудинга попали в мусорное ведро. Они лежали там прямо со стеклянным блюдом и ложками.
Я вытащил их. Сам десерт был испорчен, но я вымыл блюдо и убрал его в шкафчик. Зайдя в нашу комнату, я застал Коула готовящимся ко сну.
– Как ты? – спросил я.
– Прекрасно. Ну что, завтра отправляемся в Зальцбург. Ты рад? Там очень приятно.
– Что за история у тебя с хлебным пудингом?
– Знаешь, там снимали часть сцен «Звуков музыки», хотя не думаю, что австрийцам нравится, когда им об этом напоминают.
– Перестань уклоняться от темы и поговори со мной.
– Я понятия не имею, о чем ты.
– Все ты имеешь.
Его плечи опали, и он тяжело осел на кровать. Я еще никогда не видел его таким потерянным, таким побежденным.
– Я не могу, Джонни. Если я попытаюсь об этом заговорить, то стану лить слезы, а это не нужно ни мне, ни тебе.
– Я предпочту, чтобы ты плакал, чем отгораживался от меня.
Он опустил глаза на свои руки. Потом сделал глубокий судорожный вдох.
– Это было глупо с моей стороны, да? – прошептал он.
– Ты о хлебном пудинге?
– Нет. Ну… да. И о нем в том числе. Но я имел в виду не его.
– Тогда что было глупо?
– Думать, что я когда-нибудь стану отцом.
Поворот темы был таким неожиданным, что мне потребовалась секунда на то, чтобы перестроить ход своих мыслей.
– Нет, не глупо. Томас предупреждал нас, что это может занять какое-то время.
– Да, но почему-то я ему не поверил. Я был убежден, что кто-нибудь обязательно выберет нас.
– Мы знали, что однополые пары не рассматривают в первую очередь.
– Но все остальное говорит в нашу пользу.
Да, нашей жизни многие позавидовали бы, но в данном конкретном случае деньги не могли нам помочь. Одним своим наличием, во всяком случае, – нет. Я сел рядом и обнял его. Он уступил – пусть с неохотой, но все-таки уступил.
– Может, мы зря слишком ограничиваем себя. – Когда мы принимали решение, оно казалось мне оптимальным, но теперь я не был в этом уверен. – Дети, которым нужны родители, есть по всему миру. Может, пришло время подумать о других вариантах.
– Ты имеешь в виду попробовать за границей?
– Возможно. Или заново рассмотреть суррогатное материнство.
– Я больше не знаю, что делать. Жаль, что никто не может просто дать мне ответ.
Я поцеловал его в макушку.
– Через восемь дней мы вернемся домой. И как только пройдет джетлаг, позвоним Томасу. Мы скажем ему, что готовы обсудить прочие варианты.
Он кивнул, шевельнувшись у меня на груди.
– Хорошо.
Мне так хотелось быть в состоянии сделать хоть что-то, чтобы ему стало лучше. Придумать, как облегчить лежащий на его сердце груз. Но, говоря откровенно, мы страдали не одинаково. Больше всего на свете он хотел стать отцом, и хотя я разделял это желание, у меня оно было другим. Я мечтал даже не о ребенке, а о том, чтобы наша семья стала полной. Я хотел увидеть своего отца дедом, а Коула – абсолютно счастливым. Но сейчас у меня было ощущение, что это никогда не случится.
Однако на следующее утро все изменилось.
Часть II
Интерлюдия в Мюнхене
Глава 5
Мне снилось старое Рождество и Кэрол. Я полулежал в своем старом, продавленном кресле, а Кэрол сидела напротив меня на полу и пыталась собрать детский велосипед – подарок Джону от Санты. Я знал, что это сон. Не только потому, что в нем была Кэрол, но потому, что мы находились не дома, не в Финиксе, а в мюнхенских апартаментах, за окнами которых шумели зимние празднества. Наша елка была высотой футов десять, не меньше; она опасно кренилась на бок, кривая, изогнутая, как нечто из мультиков Доктора Сьюза, которые так любил Джон. Я беспокоился, как бы елка не упала на Кэрол, но заговорить и предостеречь ее не решался из страха, что она снова исчезнет. Что она ускользнет на другую сторону, в пустоту, где я не мог до нее дотянуться.
