сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)
– Вовсе нет. Не в том смысле, который вы вкладываете. Он плевать хотел на то общество, в котором вращался его отец. – Вид у нее стал скептическим, и я вздохнул, расстроенный ее слепотой. – Грейс, посудите сами. Он мог поступить в любой колледж мира, но выбрал местный. И где? В Колорадо. Его лучший друг – учитель математики в школе. И он женат на бухгалтере. Он давным-давно продал дом в Ориндж-каунти и предпочитает Хэмптонсу Финикс. Он больше ваш, чем вам кажется. Вы боитесь не впечатлить его? Ему это не нужно. Для него главное, чтобы вы были рядом и чтобы на вас можно рассчитывать.
– Он никогда не простит меня. И если честно, я его не виню.
– Простит. Была бы причина.
Она сделала глубокий судорожный вдох.
– Не знаю, смогу ли я дать ее.
– Почему нет?
– Потому что вы правы. Я боюсь его.
– Он тоже боится вас, так что вы отлично поладите.
***
Остаток праздников прошел хорошо. Мы воспользовались билетами, которые подарил Коул, и сходили на концерт классической музыки. Хотя во время антракта сбежали, поклявшись, что никогда не признаемся сыновьям, насколько оно показалось нам скучным. Мы покатались на лыжах. И самое лучшее: я нашел в газетном киоске сборник кроссвордов, после чего по утрам мы стали садиться за стол и за кофе решать кроссворд или два. Эта часть дня нравилась мне больше всего. Секс у нас был еще только раз, но она все ночи спала вместе со мной.
Она много говорила о Коуле – чем комфортней ей становилось со мной, тем чаще, – но меня поражал ее тон. Она словно потеряла сына в прямом смысле этого слова. Она говорила о нем словно о каком-то другом, давно исчезнувшем мальчике, воспоминания о котором со временем потускнели. Словно не понимала, что человек, которого она видела в Рождество, был ее плотью и кровью. Временами хотелось встряхнуть ее и закричать: «Ваш сын не умер! Хватит говорить о нем так, будто он мертв».
Но я ни разу этого не сказал.
Дело в том, что я уже давно не был так счастлив. Это была не любовь. Любовь воспринималась как сказка, которую я перерос, но было нечто комфортное и приятное в том, чтобы, засыпая, чувствовать рядом ее теплое тело, и, просыпаясь, слышать, как она дышит рядом со мной.
В конце недели она помогла мне упаковать подарки и елочные игрушки в коробки, чтобы отправить их в Финикс. Джон и Коул уехали в такой спешке, что оставили половину вещей. Я нашел коробку с детской одеждой, которую подарила им Грейс, возле дивана.
– Оставьте, – проговорила она. – Может, уборщица заберет.
– Коул захочет ее себе, – с уверенностью ответил ей я. – Со временем.
Нахмурившись, она коснулась затылка. Она больше не убирала волосы, но сейчас словно искала тугой пучок, который обычно там был. Его отсутствие, похоже, смутило ее.
– Грейс?
Она вздохнула. Села на тот самый стул, на котором сидела в день Рождества, и, уставившись на колени, спрятала от меня лицо.
– Я все испортила, Джордж.
– Мы все…
– Нет. Я имею в виду, на этой неделе. Он сделал попытку пойти мне навстречу, а я его оттолкнула.
Я вызвал в памяти те два дня, которые мы провели вчетвером, пока мальчики не улетели домой. Все прошло не настолько гладко, как я надеялся, однако я по-прежнему не понимал, что именно она имеет в виду.
– Когда?
– С хлебным пудингом.
– Потому что он вам не нравится?
– Все не так просто. – Она шмыгнула носом и вытерла глаза.
Я опять не заметил, как она стала плакать. Она умела это скрывать.
– Помните, я рассказывала о Вейле?
– Да.
– В горах было маленькое кафе, и в середине дня мы приходили туда, чтобы погреться и отдохнуть. И мы всегда брали там хлебный пудинг и горячий шоколад.
– Значит, он приготовил его, чтобы напомнить вам, что были и хорошие времена?
– Да.
– А вы его оттолкнули.
– Да.
– Ого.
– Я же сказала, что все испортила.
– Да уж, вы не шутили.
– Меня так разозлил, так обидел его комментарий про нянь, что когда предоставился шанс отомстить, я не сдержалась. – Она подняла лицо на меня. По ее щекам текли слезы. – Зачем я так поступила?
– Вероятно, по той же причине, по которой он высказался о нянях. Вы с ним как по кругу ходите – то обижаете друг друга, то обвиняете. Остановить это можно одним-единственным способом: если кто-то из вас начнет поступать правильно.
– Я так и хотела. С подарком. Но он ему не понравился…
– Вы застали его врасплох.
– А слова о плохих родителях…
– Слушайте, он верно заметил. Это сказали вы, а не он.
– Он не стал отрицать.
Я устало вздохнул.
– Вы не получили нужного вам одобрения и потому решили, пускай и он его не получит?
Она обреченно пожала плечами.
– Наверное.
– Ну так вот что я вам скажу. Это просто смешно. Эгоистично, инфантильно и глупо. – Она моргнула, ошарашенная моей прямотой. Я знал, это больно. Она ожидала сочувствия, но мне надоело ее утешать. Сочувствие предназначалось тем людям, которые потеряли детей не по своей вине. Ни я, ни она претендовать на него не могли. – Никто и не утверждает, что быть родителем – это легко. Так говорят только те, у кого нет детей. Ну, задел он ваши чувства, и что? Попереживали и успокоились. Это и значит растить ребенка. Это и значит быть матерью.
– Мы уже выяснили, что хорошей матерью я никогда не была.
– Тогда начните вести себя по-другому. По-новому. Вы с ним можете целую вечность повторять одни и те же ошибки, пытаясь решить, кто виноват. Либо – и, Грейс, я сейчас говорю только о вас – вы можете повзрослеть. Вы можете стать тем человеком, который скажет: «Достаточно».
Она через силу сглотнула.
– А он? Что остановит его?
– Коул хороший человек. Слащавый и эксцентричный, однако хороший. Это займет какое-то время, но если вы будете верить в него и по-честному стараться выправить ситуацию, то в конце концов он ответит вам тем же.
– Вы правда так думаете?
– Да.
Она задумалась. То был хороший знак. Сказать – мол, с сегодняшнего дня все изменится – было легко. Но сделать? Для этого требовалось много усилий и нечто большее, чем простое терпение. Я восхищался ею за то, с какой серьезностью она отнеслась к ситуации, и за надежду на то, что ее вклад будет действительно что-то значить.
Наконец она подняла глаза на меня. Она больше не плакала, но точно была перепугана до смерти.
– Я не хочу, чтобы мой сын меня ненавидел. Скажите, Джордж, что мне сделать?
Я взял ее за руку.
– Мы со всем разберемся.
Один был готов.
Остался второй.
Часть III
Надежда
Глава 6
Путешествие домой прошло как в бреду. Коул организовывал наш перелет в такой спешке, что не подумал о стыковках и пересадках, в результате чего дорога заняла еще больше времени, чем обычно. Он непрестанно смотрел на часы, и к моменту, когда мы приземлились в Финиксе, его нервы были расшатаны до предела. Он боялся, что задержка будет стоить нам нашей первой попытки усыновления, так что я изо всех сил старался не подцепить его настроение. Поспав в своей постели всего пару часов, мы снова встали и вышли за дверь. Я еще не оправился от джетлага, когда сел напротив Томаса в его офисе в центре.
– Когда мы с ней познакомимся? – спросил Коул.
Томас приподнял ладони.
– Притормозите, – проговорил он. – Я понимаю, ожидание затянулось, но дайте мне полминуты на то, чтобы ввести вас в курс дела.
После столь долгого ожидания Коула взбесило бы даже секундное промедление, однако он воспринял просьбу на удивление хорошо. Он сжато кивнул и засунул ладони под бедра словно для того, чтобы закрепить себя на сидение.
– Девушку, с которой вы встретитесь, зовут Тейлор Льюис. Вообще, забавное дело. Я столько лет в этом бизнесе, но меня не перестает изумлять то, что в итоге все и всегда решается через знакомых. Я полагаю, вы знаете женщину по имени Джулия Доусон?
– Да, – удивленно откликнулся я. – Мы были соседями.
Томас кивнул.
– Тейлор, судя по всему, работает на сестру мужа Джулии. Вы ее знаете?
– Нет.
– Ну, а она о вас знает и, видимо, рассказывала много хорошего, потому что Тейлор связалось со мной. – Он придвинул к себе лежащую на столе папку и открыл ее. – Первым делом хочу сообщить вам, что Тейлор трудоустроена и обеспечена всем, что ей полагается.
Мы с Коулом переглянулись, и я увидел, что он, как и я, находится в недоумении.
– И что? – спросил я.
– Возможно, вы помните, как я рассказывал вам, что деньги привлекают к себе людей определенного сорта. Дело в том, что за прошедшее время ко мне обращалась еще пара женщин, но я не стал вам звонить, потому что они вызвали у меня опасения.
Коул рванулся вперед, и мне пришлось придержать его за плечо, чтобы он не перелетел через стол.
– Вы хотите сказать, что к этому времени у нас уже давно мог быть ребенок?
– Как я уже сказал, они обе вызвали у меня опасения.
– Но вы могли ошибиться!
Томас покачал головой.
– Я не ошибся. В итоге они так и не отдали своих детей приемным родителям. – Коул обмяк. – Но, – продолжал Томас, – мне кажется, Тейлор другая. У нее есть страховка, так что она действует не из одной только надежды, что ее счета будут оплачены. Ей двадцать два. Да, она молода и находится в затруднительном положении, но она далеко не глупа. До того, как связаться со мной, она обращалась в другие агентства и встретилась с десятком потенциальных пар, но всех их отвергла. Она твердо настроена сделать все правильно.
– Значит, есть немалая вероятность, что она отвергнет и нас? – спросил Коул.
Томас утвердительно склонил голову.
– Такая вероятность имеется, да. Но на бумаге вы ей понравились, и она горит желанием познакомиться с вами по-настоящему.
– На каком она месяце? – спросил его я. Чем меньше был ее срок, тем больше времени у нее было на то, чтобы передумать.
– На тридцать пятой неделе.
– Уже почти!
– Да. Поначалу она сомневалась, отдавать малыша или нет, но три месяца назад решила, что для ребенка так будет лучше.
– А что отец?
– Отец значительно старше ее и женат на женщине, которая не обрадуется его неосмотрительному поступку. Я не вправе разглашать его имя, но поверьте, предъявлять права на ребенка не в его интересах. Больше всего на свете он хочет притвориться, будто всего этого инцидента никогда не было.
– Но он по-прежнему может оспорить усыновление, да?
Томас покачал головой.
– Нет. В соответствии с законами Аризоны ему вручили уведомление о намерении Тейлор отдать ребенка в другую семью. У него было тридцать дней на то, чтобы подать на отцовство.
– Но он этого не сделал?
– Именно так.
– И таким образом он не сможет впоследствии предъявить права на ребенка?
– Нет. По закону он отказался от родительских прав на свою дочь, а значит, вы будете взаимодействовать исключительно с Тейлор.
Коул взял меня за руку. Необычайно крепко.
– На дочь? То есть, это девочка?
Томас улыбнулся ему.
– Да.
Коул повернулся ко мне, и волнение в его взгляде чуть не разбило мне сердце.
– У нас может быть дочь!
Я накрыл его руку своей и приласкал его пальцы.
– Давай не опережать события.
Пропустив мою просьбу мимо ушей, Коул вновь повернулся к Томасу.
– И что будет теперь?
– Мы назначим время, чтобы она встретилась с вами обоими и посмотрела ваш дом.
– А после?
Томас улыбнулся – улыбкой человека, привыкшего успокаивать нетерпеливых людей.
– Всему свое время.
***
После короткого обсуждения и пары телефонных звонков было решено, что Томас приведет Тейлор в наш дом на ужин. В день, когда нам предстояло с ней встретиться, Коул в последнюю минуту отправил меня в магазин за дюжиной различных вещей, в число которых входили всевозможные соки и содовая, поскольку подать ей вино он не мог. На моей памяти он еще никогда так сильно не нервничал, однако я осознал, насколько все будет плохо, только вернувшись домой.
– Коул? – крикнул я, когда не обнаружил его, где оставил, – то есть, на кухне. Меня на секунду смутили разбросанные по стойкам продукты и оставленные без присмотра кастрюли. – Коул? – Я положил пакеты на стол и вышел на поиски. В итоге я нашел его в спальне, где он стоял, покачиваясь, у открытого гардероба. – Что ты делаешь?
Он оглянулся и уставился на меня огромными испуганными глазами.
– Я не знаю, что мне надеть.
Я рассмеялся, хотя смех застрял у меня в горле, стоило мне увидеть его обиженное лицо.
– В смысле? А чем плохо то, в чем ты сейчас?
Он оглядел себя. Он был одет как обычно – в тесные брюки и шелковый свитер бледно-зеленого цвета. Днем вокруг его шеи был шарф, но теперь он исчез. Когда я посмотрел на его ноги, меня ждал сюрприз. На нем были не только носки, но и ботинки.
– По-моему, ты и так нормально одет.
– Ты не считаешь, что мне стоит найти что-нибудь… – он повертел пальцами, – более строгое? – Он опять встал лицом к гардеробу. – Был бы у меня нормальный костюм…
Я вспомнил, как почти три года назад мы собрались пойти в театр. Я ожидал, что он наденет костюм, но он заявил: «Никогда. Даже на свои похороны». А теперь ему вдруг резко понадобилось что-нибудь строгое. Его беспокойство было заразным, и у меня в груди начало распускаться дурное предчувствие.
– Тебе не нужен костюм.
Он снова повернулся ко мне. Потом коснулся прядей, упавших ему на глаза.
– И еще волосы… Надо, наверное, было подстричься.
– Нет, не надо.
– Но Джонни… – Он откинул волосы в сторону, и то, что сначала показалось мне тенью на его правом виске, оказалось небольшим синяком.
– Что у тебя с глазом?
Он коснулся лица.
– Налетел на дверь в кладовую.
– Что-что? – Подобная неуклюжесть – совсем не свойственная ему – была доказательством того, в каком волнении он находился. – Как тебя угораздило?
– Я занимался ужином и… о боже мой! – Он приложил ладони к щекам. Выражение ужаса на его лице было настолько до комизма трагичным, что я бы расхохотался, если б не знал, что он предельно серьезен. – Господи боже, про ужин-то я и забыл! Надеюсь, он еще не испорчен!
Спустя пять минут стало ясно без слов, что ужин пропал. Плита была забрызгана соусом, а в воздухе висел запах гари. К моменту, когда раздался звонок в дверь, обычная невозмутимость Коула лежала в руинах.
– Я не могу принимать ее в такой ситуации!
– Уже поздно что-то менять.
– Встречу можно перенести!
– Ты серьезно?
Нет, он говорил не серьезно, однако был в панике – на что, как я раньше считал, Коул был не способен. Я пожалел, что с нами нет папы. Он, несомненно, смог бы разрядить обстановку.
Пока Коул стоял рядом и заламывал руки, я впустил Тейлор и Томаса в дом.
Тейлор Льюис выглядела старше своих двадцати двух лет. Хотя, возможно, такое впечатление создавалось из-за ее огромного живота и медленной, вперевалку походки. У нее были длинные волосы – слишком темные, чтобы их можно было назвать белокурыми, но слишком светлые для каштановых. Она была среднего роста, и, наверное, среднего веса, но сейчас ее живот выдавался вперед, и это казалось настолько до ужаса неудобным, что от одного взгляда на нее у меня заныла спина.
– Присаживайтесь, – сказал я. Наш холл был не очень уютным, но с учетом положения Тейлор я посчитал, что заставлять ее идти через весь дом в гостиную будет невежливо. Она тяжело опустилась на стул. Правда, сидеть ей, судя по виду, было не намного удобнее, чем стоять. – Меня зовут Джонатан.
Она пожала мне руку.
– Я Тейлор, – сказала она. – Но это вы уже знаете.
– Приятно познакомиться.
Отпустив ее руку, я на секунду завис, не зная, что сказать дальше. Я не помнил, когда в последний раз испытывал такой дискомфорт. Обычно в социальных ситуациях Коул опережал меня, болтая со скоростью пулемета и очаровывая собеседников до того, как шанс вставить слово появлялся и у меня. Что приводило к вопросу: а где он находился сейчас?
Я обернулся и обнаружил, что он как стоял, застыв посреди комнаты и глядя на Тейлор, так и стоит.
– Коул?
Он подскочил, словно я шлепнул его по спине, и с протянутой рукой вышел вперед.
– Я Коул. Добро пожаловать. Могу я что-нибудь вам предложить? – Но хотя он уже тряс ее руку, я видел, что с ним творится что-то не то. Он был чересчур напряжен, и его голос звучал совершенно ненатурально. – Есть спрайт, имбирный эль и яблочный сок. – Он повернулся ко мне. – Что еще?
– Минералка и газированный сидр.
– Я бы выпила спрайта.
Коул пошел за спрайтом, но не с шумом и суетой, как обычно, а осторожным, нарочито медленным шагом. Мы с Тейлор и Томасом остались сидеть в тишине. Я окинул наш спартанский холл взглядом. Мебель здесь, как и практически все остальное в доме, была выбрана Коулом задолго до нашей с ним встречи, но выбирал он ее, руководствуясь не комфортом. Несмотря на дороговизну, она была слишком формальной, с тощими подушками и неумолимо строгими очертаниями. Я пожалел, что не пригласил их в гостиную, но просить их переместиться туда сейчас, когда Тейлор сидела, было немыслимо.
Из кухни появился Коул. Я смотрел, как он снова идет через комнату со стаканом в руке. Было так странно видеть его дома в ботинках. Может, потому у него и изменилась походка.
