сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 13 страниц)
По правде говоря, Тейлор выглядела так, словно находилась на грани слез.
– Нет, – всхлипнула она.
Врач, словно не услышав ее, улыбнулась и похлопала ее по колену.
– Хорошо. Я хочу, чтобы на следующей схватке ты начала тужится – изо всех сил, как тебя учили на подготовительном курсе.
О черт! Начинались потуги – то, что я ждал. Я неуклюже выхватил телефон, твердо уверенный, что откладывал звонок слишком долго, и папа пропустит появление ребенка на свет.
– Алло? – Его голос был сонным и сиплым. Очевидно, я его разбудил. Что было неудивительно, если учесть, который был час.
– Она тужится. Значит, все скоро случится?
– Мы приедем как можно быстрей.
Я положил трубку. У Тейлор только что закончились первые потуги. Ребенок не появился.
Я выдохнул. Было бы ужасно пропустить этот момент, потому что я разговаривал по телефону.
Через минуту она стала тужиться снова. Я ждал, практически не дыша, пока она старалась произвести ребенка на свет.
Ничего.
Ладно, подумал я. Все, вроде, спокойны. Паники нет. Я прикусил язык и дождался следующей схватки. Тейлор начала тужиться. Потом еще раз. И еще.
Ребенок по-прежнему не выходил.
Я забеспокоился. В кино роженицам обычно хватало трех-четырех потуг, разве нет? Что-то явно было не так. Возможно, врач просто разыгрывала невозмутимость, чтобы Тейлор не волновалась.
Снова пошли потуги. Мое беспокойство сменилось жалостью к Тейлор. В реальности роды были куда более долгими и выматывающими, чем их показывали в кино. Тейлор потела, ее волосы, обычно аккуратно причесанные, спутались и повлажнели, глаза налились кровью, а побелевшие губы стали сухими.
– Я не могу, – выдавила она между схватками. – Не могу.
Врача с медсестрами это ничуть не смутило. Они по-прежнему улыбались и поглаживали ее по руками и коленям.
– Можешь. Осталось совсем чуть-чуть.
Осталось совсем чуть-чуть.
Они повторяли это снова и снова. Осталось чуть-чуть. Но по мере того, как шли потуги и утекали минуты, я стал понимать, что для них эти слова значат не то, что для нас. «Тебе предстоит длинный путь, но мы не хотим, чтобы ты испугалась», – вот, что на самом деле имелось в виду.
Мне сообщили, что приехал отец, и я вышел встретить его в коридор, где, внезапно почувствовав себя маленьким, крепко обнял его. Я никогда еще не был так рад его видеть. Жаль, нельзя было занять у него чуть-чуть сил. Грейс, которая стояла поодаль, выглядела испуганной, но смотрела с надеждой.
– Это самая бесконечная ночь в моей жизни, – сказал я отцу, продолжая его обнимать.
– Так только кажется. Ты и оглянуться не успеешь, как все завершится.
– Вот бы здесь была мама. Я бы попросил у нее прощения за то, через что она прошла ради меня.
Он рассмеялся.
– Ты стоил мучений, сынок. И малышка будет их стоить.
Сзади открылась дверь.
– Папочка! Вам лучше бы подойти!
До меня не сразу дошло, что медсестра обратилась ко мне. Вернувшись в палату, я сразу понял: что-то переменилось. Раньше медсестры были спокойными. Они мягко подбадривали Тейлор, и все. Теперь они стали взволнованными. Но не встревоженными или испуганными. Скорее похожими на чирлидерш, ведущих обратный отсчет.
– Ну вот, – сказала одна из них. – Почти все!
– Вы говорите это уже целый час! – крикнула Тейлор.
Медсестра рассмеялась.
– Знаю, лапочка, но теперь я серьезно. Еще одна-две потуги – и все. Честное слово.
Медсестра, которая меня позвала, поймала меня за руку.
– Папочка, идите сюда. Вы должны быть готовы.
– Я не отец, – глупо проговорил я.
– Ну, это же вы перерезаете пуповину, да? Держите ее за ногу. Вот здесь. Да, вот так.
Все разворачивалось слишком стремительно. Тейлор предстала передо мной в таком виде, лицезреть который я в жизни не ожидал, и я надеялся, что никогда больше его не увижу. Коул стоял с другой стороны и держал ее за руку, но его глаза были направлены на меня.
– Видите? – спросил врач, показав на кружок волосатой розовой плоти посреди… ох, черт, волосатой розовой плоти. – Это макушка головки ребенка.
Мне не хотелось смотреть на бедняжку Тейлор с широко раздвинутыми ногами, но внезапно зрелище из непристойного стало волшебным.
– О боже, – потрясенно выдохнул я. – Тейлор, ребенок и правда выходит. Ее уже видно.
Коул сжал ее руку.
– Ты сможешь.
Она начала напрягаться, и я понял, что приближается новая схватка.
– Давай, девочка, постарайся! – сказала ей медсестра.
Тейлор закричала. Ларисса, помогая ей тужиться, всю схватку подталкивала ее вперед.
– Вот так! – крикнула врач. – Тужься, тужься, тужься!
И внезапно снаружи появилась головка малышки. Ее личико было красным и искаженным гримасой, которую в любое другое время я счел бы комичной.
– О боже! – воскликнул Коул, заглянув за колено Тейлор, чтобы увидеть ребенка. – Она, кажется, сердится, да?
– Стоп! – крикнула, приподняв голову, врач. – Дорогая, остановись. Возьми перерыв. Прежде чем она сделает свой первый вдох, нам нужно очистить ее дыхательные пути. – Медсестры ловко убрали из ее горла и носика слизь. – Так, Тейлор, все. На следующей схватке она появится целиком. Ты готова?
– Она готова, – хором ответили Ларисса и Коул.
– Тужься! – снова сказала врач. Тейлор, слишком уставшая, чтобы кричать, изо всех сил напряглась, и в следующую секунду малышка, розовая и мокрая, выскользнула в руки врача. Ее первый крик был жалким, сердитым писком, который быстро превратился в пронзительный вопль. Медсестры завернули ее. Одна из них хотела было положить ее Тейлор на грудь, но на полпути спохватилась и, сменив направление, передала новорожденную Коулу. Малышка, хоть и завернутая в пеленку, была скользкой и покрытой… я не хотел даже пытаться идентифицировать, чем. Я непроизвольно подумал: «Не испачкай рубашку!», но Коула, судя по всему, это волновало меньше всего.
От того, как он смотрел на нее, у меня перехватило дыхание.
Врач вложила мне в руку пару странных изогнутых ножниц и направила меня к пуповине. Я попытался ее перерезать, но меня так трясло, что пришлось подключить и вторую руку. Только тогда я смог сжать лезвия до конца. Затем нас с Коулом мягко подтолкнули к двери и увели в соседнюю комнату.
– Сейчас мы взвесим ее и оценим ее состояние по Апгару, – объяснила нам медсестра. – Обычно это делают в палате у матери, но усыновления – всегда случай особый.
Другая медсестра, улыбаясь, забрала малышку у Коула и начала ее разворачивать.
– Можете привести бабушку с дедушкой. И сделать фотографии, если хотите.
Оба предложения было уместными, но я не смог сдвинуться с места и перестать смотреть, как они взвешивают ее, проверяют и вытирают. Она была сморщенной, розовой, с клочком темных волос на макушке. И громко вопила, пока медсестры ворковали вокруг нее и смеялись.
– Все пальцы на ручках и ножках на месте, легкие тоже в полном порядке. Все, как положено.
Закутав малышку в пеленку, они вернули ее на руки Коулу. Он немедленно начал снова ее разворачивать, пока в воздух не взмыл сердитый маленький кулачок. Он прикоснулся к нему, словно осматривая ее крошечные ноготки.
– Смотрите, какие длинные у нее пальчики, – проговорил он, ни к кому конкретно не обращаясь.
Я никогда не видел его настолько счастливым. На него снизошло такое умиротворение и покой, словно вся его жизнь, все, что он делал и говорил до сих пор, было подготовкой к этой секунде. Ребенок в мгновение ока стал для него всем.
И для меня тоже.
У меня отказали колени, и я тяжело опустился на стул. На протяжении нескольких месяцев я был сосредоточен только на том, чтобы привести нас в этот момент, и еще поддерживал Коула, чтобы он сохранил рассудок, пока все это длится. О роли родителя я думал лишь мимолетно. Нет, я знал, что мы будем кормить ее, согревать, лелеять, оберегать…
Оберегать?
От невыполнимости этой задачи я чуть было не засмеялся вслух. Я посмотрел на нее, вопящую и крутящуюся у Коула на руках. Он тихо ворковал над ней, сияя и покачиваясь на носках. Она была крошечной и совершенно беспомощной. Как мы оградим ее от всех бед? Как в принципе такое возможно?
Охваченный слепым ужасом, я пошатнулся, и в моей груди стало тесно.
Нет. Не тесно.
Она стала пустой.
Из меня словно вынули сердце, и теперь оно лежало у Коула на руках в форме очень громко вопящей маленькой девочки с очень красным лицом. Я представил, как мы уносим ее домой, и впал в панику.
Я оказался неподготовлен. Взять под свою защиту столь уязвимое, столь невинное существо… что может подготовить к такому? Весь мир внезапно превратился в угрозу. Все леденцы, все до последней электрические розетки, все провода. Все машины, книжные шкафы и бассейны.
И то было только начало.
Потом она пойдет в школу. Будет падать с велосипеда, узнает, какими жестокими могут быть дети. И мы с Коулом будем переживать ее боль, как свою, – от каждого расцарапанного колена, каждой сломанной кости, каждого разбитого сердца. Мы будем с ней рядом, будем страдать вместе с ней, стремясь защитить ее, но зная, что это нам не под силу. Как у родителей получается выживать?
Но возврата назад уже не было. Как не было способа вернуть свое сердце, сделать его, как прежде, маленьким и несведущим, а потом надежно убрать на старое место в груди.
Крики малышки затихли, и Коул поднял глаза на меня.
– Хочешь ее подержать?
Ответить ему я не смог. Я знал, что должен взять ее на руки, но это подразумевало тот уровень обязательств, к которому я был еще не готов. Потому что это было последним шагом к тому, чтобы навсегда потерять себя и свое сердце.
Словно из ниоткуда возник мой отец. Взяв меня за плечо, он улыбнулся. В его взгляде было не только тепло и немного веселья, но и сочувствие.
– Страшно, да? – спросил он.
Я смог только рассмеяться над неадекватностью этого слова.
– Страшно? Я в ужасе. – Но и это слово было недостаточно сильным. Коул по-прежнему улыбался ей, а она сжимала один его палец в своем крошечном кулачке. Я снова повернулся к отцу. – Эта паника… она ведь пройдет?
Он покачал головой.
– Никогда. Джонатан, я ее чувствую даже сейчас. – Он коснулся виска. – Откуда, по-твоему, вся эта седина?
– Пап, я серьезно.
– Я тоже. – Он похлопал меня по плечу. – Могу сказать только одно: ты привыкнешь. – Он взял меня за руку и поднял со стула. – Идем, сынок. Пора тебе подержать свою дочь.
Мою дочь.
Если Коул и разделял мое беспокойство, то внешне он его не показывал. Он выглядел умиротворенным, передавая мне ее, уже спящую, на руки. Малышка вздохнула, причмокнув своим крошечным ротиком, и мой ужас частично прошел. Я почувствовал, что улыбаюсь.
– Она само совершенство, – проговорил я и к своему удивлению обнаружил, что плачу.
– Да, – согласился Коул и поцеловал ее в лоб.
– Но это совершенство все-таки нужно назвать, – сказал мой отец.
– Что ж. – Коул посмотрел на отца, потом на меня. – Кэрол, насколько я помню, мы исключили. Как и Элизабет. Может, назовем ее…
Но мне не пришлось даже думать. Я знал ее имя. Простое и одновременно глубокое, оно было с нами с самого начала пути и направляло нас к этому месту.
– Хоуп, – промолвил я. – Ее зовут Хоуп. Надежда.
Глава 10
За предшествующие месяцы я много раз представлял, как стою за окном детского отделения и смотрю на наше дитя. К моему удивлению, оказалось, что традиция раскладывать младенцев в отдельном помещении в маленькие кроватки ушла в прошлое.
– Обычно новорожденные остаются у матерей, – сказала нам медсестра, – но Тейлор этого не захотела, поэтому мы сделаем по-другому.
Нам выделили палату в родильном отделении – словно мы сами воспроизвели малышку на свет, – и сказали не стесняться почаще держать нашу дочь на руках. Но мы в уговорах на этот счет не нуждались.
Тридцать шесть часов спустя Тейлор и Хоуп выписали. Формально Хоуп отдали на попечение матери, но не было такого закона, который запрещал бы прямо на месте передавать ребенка другому, так что именно это Тейлор и сделала. Конечно, это было несколько необычно, и я чувствовал себя так, словно тайком ворую конфеты из банки, но Тейлор, передавая нам нашу малышку, не колебалась. И Хоуп Николь Фентон прибыла домой раньше, чем мы ожидали.
Коул был счастлив тихим, блаженным счастьем. Он часами держал ее на руках, баюкал и делал сумасшедшее количество фотографий. Томас просил нас немного повременить с радостью – в конце концов, в распоряжении Тейлор было еще полтора дня на то, чтобы передумать, – но его благонамеренные предупреждения не пригодились. Спустя ровно семьдесят два часа после появления малышки на свет все стало официально.
Мы стали родителями.
Не бывает надежды без страха и страха без надежды. Эти слова верны сейчас не меньше, чем раньше, но мой отец в который раз оказался прав.
К этому привыкаешь.
***
14 февраля
От Коула Джареду
С Днем всех влюбленных, сладость. Надеюсь, ты и твой большой, очаровательно ворчливый коп запланировали на вечер что-нибудь эротичное.
У нас все хорошо. Хоуп прекрасна, а я, без сомнения, самый гордый отец на земле, хотя Джон в этом смысле меня догоняет. Прости, что заваливаю тебя ее фотографиями, но Джаред, чего ты ждал? В конце концов, ты ее крестный отец. Конечно, я не католик, так что без понятия, что это значит, но ты обязан носить это звание с гордостью. Я сплю очень мало, что в целом меня не тревожит. По крайней мере, пока. Хоуп, похоже, перепутала времена суток – днем она спит, а по ночам бодрствует. Полагаю, в какой-то момент я, как все родители, начну сетовать на усталость, ну а пока я могу только благодарить небеса.
Моя мать по-прежнему с Джорджем, и я все гадаю, уж не поселилась ли она у него навсегда. Как и мы все, она обожает Хоуп. Думаю, бабушка из нее выйдет лучше, чем мать. Так и тянет съязвить на сей счет, но, если честно, я рад, что наша семья чуть-чуть подросла. С трех человек до пяти, за один-то год.
Разве не здорово?
Что до нас с Грейс, то наши отношения пошли в гору. Без плохих моментов по-прежнему не обходится, и я подозреваю, что так будет всегда, но есть и хорошие. Мы учимся сперва думать, а потом говорить. Глупо, что нам понадобилось столько времени, чтобы додуматься до такого решения, но, видимо, такова жизнь.
Кстати о матерях. На днях нам позвонила Тейлор. Раньше, чем мы ожидали, но у нее все хорошо. Она счастлива. Сказала, что знает, что приняла правильное решение, и я был рад это слышать.
Хоуп скоро проснется, так что времени мало. Хотя рассказывать, в принципе, нечего. Я могу и дальше расписывать, как прекрасна и изумительна моя дочь, но подозреваю, что давно тебя утомил. Но, сладость, я хочу, чтобы ты знал: я вспоминаю тебя и жутко скучаю. Каким-то образом ожидание Хоуп и ситуация с матерью заставили меня осознать, что утаивать свои чувства не стоит. Глупо не говорить человеку, что ты его любишь, поэтому знай: друга лучше, чем ты, Джаред, у меня нет. Я очень люблю тебя, дорогой, и буду любить всегда.
Ну хорошо, хорошо, прекращаю. Я прямо-таки чувствую, как ты заелозил на стуле.
Мы приедем весной – познакомить тебя с твоей крестницей, а также напомнить Анжело о его обещании побыть нашей няней. Ты же пока передай ему и Заку горячий привет, а Мэтта хотя бы раз назови за меня «лепесточком».
Малышка заплакала. Надо бежать.
Увидимся в мае.
Целую.
Коул.
