Текст книги "Дневник метаморфа"

Автор книги: Мари Пяткина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Глава 19. Жуже

Баю-баюшки, бай-бай,

Спи, зверёнок, засыпай.

Придёт вкусный дурачок,

Сунет в пасть твою бочок.

Сунет в пасть твою бочок

И нажмёт на кадычок…

Баю, баю, не боюсь,

Зубки остренькие – кусь!

В бок я лапками упрусь -

Рёбрышко парное – хрусь!

Баю-баюшки, бай-бай,

Потихонечку глотай.

Не спеша грызи, зверёк,

Есть ещё окорочок.

Баю-баюшки, баю,

Дурачок уже в раю,

Потому что в твою пасть

Посчастливилось попасть.

А-а-а-у-у-у…

***

В колдовство, привороты и сглаз Женька не верил, зато верила его мама. Женьке казалось, что для человека с высшим образованием, пусть и лингвистическим, предрассудки такого рода неприличны, потому что на поверку у любой потусторонней и необъяснимой магической хрени находились простые и естественные причины, кроме, пожалуй, двух загадок.

Первая: как Наташа Сурикова могла сойтись с этим чмошником из фиксиков, то есть, инженеров технического отдела, а не с ним, Женькой, который весь из себя красавец и герой?! Мама считала, что это приворот, потому что лучше Жени парня не сыскать. Он фыркал и отмахивался – техники не по этим делам, в плане магии они способны разве что микросхему припаять да принтер заговорить. Однако это было очень странно. Соперник едва до плеча Женьке дотягивал ростом, носил толстые очки и был ебланом: другие фиксики выяснили, что он тырит домашнее хрючево из лотков в холодильнике, словно не было синтезатора прямо рядышком и бесплатной кухни-фуршета в цокольном этаже. А уж там – всё вкусное, поваров сразу двое плюс один сушист, жри от пуза. Нет, чудилу тянуло к чужой, принесённой с собою хавке, то пирожок у народа пропадет, то котлета, однажды, блядь, гороховую кашу выжрал! И действовал скрытно. Не из жадности, а от несправедливости пропаж фиксики взъярились и кругом натыкали скрытых камер, но вор был хитёр, явно имел навыки и ни разу не попался. Тогда Семёныч, предпенсионного возраста фиксик, попросил жену нажарить ему куриных отбивных, густо пропитал их «Каролинским жнецом», поставил в холодильник и стал ждать. По диким воплям, неукротимой рвоте и последующему коллапсу злодея и вычислили. Даже не били – и так досталось как следует, а уж прославился на всю контору, кличку получил – Гороховый вор. И вдруг предмет давних Женькиных симпатий, Наташа, начинает встречаться с Гороховым вором! Мистика, не иначе.

Вторая: почему на их участке постоянно творится какая-то хрень, которой на чужих участках нет? Он пытался обсудить это с Жулем, но у того, как и в случае с первой загадкой, было неприятное объяснение. По мнению напарника хрень творилась там, где появлялся сам Женька, она была особенностью восприятия личной Женькиной реальности, отчего отображалась в общей действительности, подобно кипе у еврея-ортодокса, которую тот всегда несёт на себе и с собой, куда бы не пошёл.

– Просто измени точку зрения, – советовал француз. – Сбрось свою шапочку.

Горохового фиксика он подозревал в наличии огромного члена, а чтоб проверить и убедиться, в этом ли дело, предлагал заманить его в сауну. Гороха с собой наварить, чтоб точно пошёл. Оба варианта Женька с негодованием отверг.

– Где Жуже? – спросила диспетчер Юки, просунув голову в дверь комнаты рейнджеров. – Шефиня зовёт.

Женька пошёл с четким ощущением грядущей «шапочки», и ничуть не обманулся.

– Повезёте группу безопасников на биостанцию, – сказала Татьяна Игоревна. – Там что-то дикое. Четвёртый отдел сперва сотрудницу потерял, затем четверых рейнджеров, и только следующая группа нашла кучу тел в разной степени сохранности и вызвала подкрепление, потому – максимальная готовность.

– Опять… грибок? – спросил Женька.

– Повреждения для «грибка» нехарактерные, – ответила шефиня, сарказмом выделив грибок. – Этот объект представляет опасность для экосистемы и людей, он должен быть уничтожен.

Она включила и показала им видео, от которого Женька прихуел, да и Жуль, кажется, не меньше. В лесу и заповеднике они повидали всякое зверьё, только к вурдалаку их жизнь не готовила. Что ж, придётся подготовиться…

– Мальчики! – окликнула Татьяна Игоревна, и оба обернулись. – Вы уж там поосторожнее.

В отделе фиксиков, как назло, сидел один Гороховый вор, рылся в наручном компе и жевал фруктово-злаковые хлебцы.

– Где все? – спросил Женька.

– Вася на больничном, у Семёныча отгул, а где Толик с Махновским я не знаю, – буркнул Гороховый.

Женя замялся. Иметь с ним общих дел не хотелось, но время поджимало, и он быстренько расставил приоритеты.

– У тебя 5-д принтер свободен? – спросил он.

– А что? – осторожно спросил фиксик.

– Напечатай мне серебряную пулю! – выпалил Женька. – За магарыч, естественно, – добавил он.

Нормальный человек спросил бы – а зачем, с какой надобностью, откуда пережитки средневековья? Но только не фиксик, у тех мозги устроены иначе.

– Тебе только пулю или сразу весь патрон напечатать? – спросил, оживляясь, Гороховый. – Можно сразу с порохом и капсюлем, только серебра у меня нет.

Женька немедленно проникся к нему глубоким уважением.

– С меня бутылка!

– Не пью.

– Гороха наварю тебе, ха-ха!

Серебро нашлось у него – увесистая цепочка с крестиком, подарок мамы. Конечно же освящённые. Из техотдела он вышел с пригоршней патронов, каждый из которых венчала идеальная остроносая автоматная пуля из чистого серебра.

Женька уже работал с ручейными безопасниками. Крутые ребята, обученные разным спецслужбовским фокусам, техникам боёв, захватов и освобождений, приезжали на вызов и решали вопросы чётко и по делу: они легко переложили мордами в землю банду черных копателей, они поймали беглых зеков-людоедов. Все, словно на подбор – здоровенные, ушлые, с циничными лицами и шутками, презирающие их с Жулем работу. Татуировки безопасники себе били «со смыслом», демонстрируя собственную избранность, их руки и торсы украшали руны, языческие звери и СБ-шная символика. У одного Женька заметил стилизированного оскаленного мозгоеда, что его особо взбесило. Какое право имеешь набивать такую тварь? Ты их в живую и не видел! Впрочем, длину собственных стволов они с Жулем тоже показали в тех заварушках вместе с меткостью, и между рейнджерами и безопасниками установилось доброжелательно-враждебное согласие. С собой они привезли экзоскелеты, фантастическую снарягу: особые, новой разработки бронекостюмы, массивные, с электроприводами, придающими ускорение и силу.

– Стандартную защиту он порвал как паутинку, – пояснил Женьке с Жулем главный, с пошлой кличкой Питон, Женька был без понятия, в каком он чине. – В этом горбу на спине – мотор мощнее, чем в ракете, он всё движет. Ошую вмонтирован пулемёт, одесную – гранатомёт. У вон того броника, – он кивнул на одного из своих парней, влезавшего во внутрь бронеробота, – огнемёт и электропила, он везде пробьёт дорогу, в любых джунглях. Просто надеваешь этот обруч на башку, сынок, и будь хоть трижды тупой, броник сам всё сделает.

– А нам? – спросил Женька, преисполнившись желания примерять.

– А вы пойдёте за нашими спинами, – ответил ублюдок. – В безопасности.

– Хуй тебе за воротник, – грамотно ответил Жуль, и Женька был с ним полностью согласен.

Они вдвоём устроились в собственном джипе-амфибии, как ездили обычно. Раньше Женька думал, что это зверь-машина, а теперь, глядя на безопасников в экзоскелетах, приуныл. Двинулись по той же старой тропе рогачей, которой уже возили «на грибок» народ на колыбу. Кто видал рогача, тот знает – тропа у них широкая, хоть в две машины едь. По бокам её стоял густой подлесок, переходивший в гиблый лес из вековых секвой и сосен, густой и тёмный, бугрящийся корнями, лохматящийся хвойными лианами.

Их путь снова лежал до вырубки, но после – в другую сторону, на биостанцию. Роботизированная группа споро двигалась по бокам и следом, один, со сканером проверки местности – впереди. Экзоскелеты жужжали собственными приводами и топали, словно стадо несущихся от лесного пожара рогачей – не дай бог на пути попасться. Вся процессия создавала несвойственный этому месту шум, распугавший, должно быть, всё зверьё в округе. Женьке казалось, что есть в этом шуме что-то святотатственное, как в ночных пьяных воплях под окном спальни – они тревожили величественный покой леса.

– Да ну нафиг, – сказал он Жулю. – Так по лесу не походишь.

Напарник возвёл очи горе и кивнул.

– Так все чёрные копатели и браконьеры заранее разбегутся и попрячутся, – продолжал Женька, – а фирмачи за километр будут слышать, что мы идём, и сверхлицензионку спрячут.

– Говно безпонтовое, – ответил Жуль.

Тряхнуло на выемке, Женька стал всматриваться лучше. Они замолчали. Небо хмурилось, собирался дождь, и это было скверно – грозы в иномирье случались жуткие, молнии били до земли, адские порывы ветра ломали лес, а вода смывала всё живое на своём пути. Ближе к западу, в горах, ещё сходили сели – убийственные потоки из жидкой грязи и валежника, слава богу, в этой проекции небо гневалось потише, к тому же у них был мощный джип-амфибия, тем не менее Женька надеялся, что ветер разгонит тучи.

– А дай любому наш комбез да усыпитель – он и дня в лесу не проживёт, – сказал он затем. – Ну, максимум, день.

– Факт, – согласился Жуль. – Кажется, дождик собирается.

– Восемнадцать объектов на двенадцать часов! – вдруг закричал сбэшник впереди. – Быстро приближаются.

Женька заглушил мотор и высунул голову. Все встали. Сперва он просто слушал тишину, затем почувствовал дрожание земли, и лишь потом услышал далёкий пока топот десятков огромных ног.

– В лес расходись! – закричал он, выпрыгивая из джипа и хватая оружие. – Рогачи несутся! Что-то напугало стадо.

Стоило только вспомнить рогачей, бегущих от пожара, как на тебе! Неужели это сам Женька опять «принёс с собой хрень, как хасид – кипу»?!

Они с Жулем споро похватали снарягу и отступили с дороги в подлесок, но никто из спецов не двинулся с места.

– Коридор им! – крикнул Жуль, и его голос потонул в нарастающем топоте. – Вас сметут!

– Успокойся, сынок, – ответил Питон и гигантской рукой экзоскелета подал знак разойтись.

Его парни растянулись вдоль тропы, расступаясь.

И вот, наконец, на дрожащей тропе показался клуб пыли, а в нем – первые огромные туши, коричневые, бурые и чёрные, несущиеся с бешеной скоростью.

Рогачи ходили стадами, могучие самки да неполовозрелые детёныши. Взрослых самцов, слишком буйных и беспокойных, из стада изгоняли, и они бродили в одиночестве от случки до случки, порой встречаясь, тогда мерились рогами и норовом, устраивая дикие бои и ломая лес в округе. Самки же в спокойствии растили молодняк, объедая травяные пастбища и молодые побеги подлеска. Постоять за себя стадо могло и умело, в случае опасности взрослые занимали круговую оборону, сгоняя молодняк за собственные спины, однажды Жуль видел, как рогачихи превратили огромный экскаватор в груду искореженного металла и разнесли в щепки дома старателей, когда паводок выгнал стадо на прииски. Из-за одних размеров этих шерстистых гигантов любые хищники, одинокие и стайные, избегали нападать. Стадо не было добычей ни для кого, и вот они бегут… От чего? Или от кого?

Грохот, топот и вонь огромных тел обрушились на него. Старая сосна, высоко торчащая из подлеска, за стволом которой он прятался, задрожала как прутик и затрещала как щепка, Женька испугался, что она рухнет, придавив их с Жулем.

– Нихуя себе, – сказал в наушниках кто-то из группы.

– Всё людям, – бойко ответил Жуль.

Женька чуть отступил и схватился за хвойную лиану, напряжённо вглядываясь в несущуюся по тропе мощь. И вот она иссякла. Топот стихал вдали, пыль садилась. Безопасники, к счастью невредимые в своих костюмах, потрясённо смотрели вслед рогачам. Джип был развёрнут и крепко помят, теперь он кренился, как бухой мужик, которого спалило начальство, но он ещё держится, стараясь казаться трезвым. Переднее колесо осело и сплющилось. Придется идти пешком, либо возвращаться…

– Ещё один зверь, – сказал спец с локатором.

Самка не бежала, а плелась из последних сил. Кровь струилась по морде с тупым широким носом, могучий лоб покрывали глубокие раны, от одной из них шкура свисала лоскутом, прикрывая глаз, рог был оторван. Она громко дышала, постанывая на каждом выдохе.

– О чёрт, – сказал Жуль.

Женька потрясённо молчал. Кажется, это была старшая самка стада, предводительница, могучая и неуязвимая. Такого он ещё не видал и теперь растерялся. Самка встала против группы, словно прося о помощи. Затем басовито крикнула что-то вслед стаду, прощалась? Огромная туша развернулась к лесу и упала, сперва на колени, будто в последний раз поклониться хотела вскормившему её янтарному миру, а затем навзничь.

– Жуль, ты не должен промахнуться, – сказал Женька тихо, глядя на труп изувеченного прекрасного зверя вместе с пораженными спецами.

– Ага, – ответил напарник.

На землю упали первые капли дождя и Женя опомнился.

– Возвращаемся, сейчас польёт, – сказал он.

– Не успеем, – ответил командир группы. – Затем – у нас задание. Ты что, не видишь, что творится?

Он ткнул рукой в мёртвую рогачиху. Женька видел и понимал.

Идти до биостанции оставалось километров семь, а его собственный комбез был нов, нигде не протекал, он уже попадал в нём под дождь и просто пережидал. «Не сахарный, не растаю, – подумал он. – Главное – вурдалака утилизировать»…

Они оставили труп рогачихи и пошли вперёд по тропе. Скоро капли превратились в струйки воды, а те – в небесные потоки, видимость стала скверной, и группа остановилась.

– Подолгу тут не льёт, – сказал всем Жуль. – Просто переждём.

Женька ждал, глядя в серую стену ливня и сквозь эту стену, слушал грохот воды у себя в ушах и в лесу, впитывавшем дождь, как огромная губка.

– Сканер глючит, – сказал в наушниках спец. – Показывает, что нас одиннадцать, а не десять.

Зверь проявился в стене дождя, как фотография в реактиве. Он стоял на задних лапах, а передние свисали ниже колен. Он был покрыт старыми и свежими шрамами. По косматой шерсти стекала вода, и была она красной от крови. Женька ахнул, сердце забилось. Рывком схватил ствол и дослал в патронник патрон с серебром, но Жуль успел первым. Он резко вскинул винтовку к плечу и выстрелил в длинное косматое тело, выросшее из воды перед ними.

Глава 20. Дорогой дневник

К полудню воздух так наполнился небесной искрой, что всякий раз, когда Тенго пускала волну – шерсть вставала дыбом по телу, а в голове что-то стискивалось. Муж сказал – внутри ЧЕРЕП-НОЕ ДАВЛЕ-НИЕ.

– Первожена сердится, – сказала она, прислушиваясь к миру и себе. – Скоро ух, как заругается, как блескавки метать начнёт! Надо найти укрытие.

В грозу дакнусы прятались на дне, в домах, и пережидали в безопасности гнев Сотворцов. Изредка случались трагедии – зазевается кто-то на поверхности, притянет блескавку шкурой, тут ему и конец. Зато перед грозой отлично ловилась рыба, потому и рисковали, плавали наверх, чтобы запастись как следует.

Поскорее бы накормить Нико форелью. Теперь он хорошо питался, ел всё, что ловила Тенго, отчего его шерсть блестела, он пребывал в хорошем настроении и прошел для яйценосца много. Если бы согласился выбросить РЮКЗАК, то пошли б ещё быстрее. Зачем ему в озере эти МАШИНЫ? Рыбу они ловить не могут, улиток разводить не станут, стенки дома вместо губки не оближут. Бесполезные вещи.

Тенго не теряла надежды сделать Нико настоящим дакнусом. А вдруг и он однажды пустит волну, если Тенго будет его учить? Тогда муж сможет сам охотиться и кормиться.

– Приоткрой рот, – объясняла она, – совсем чуточку. Прижми язык к нёбу и ти-и-ихо гуди…

Он всё делал правильно, но безуспешно, Нико оставался совсем беспомощным. Он даже не боялся, что в него попадет блескавка, и тогда погибнут яйца! Кажется, приближение грозы не чувствовал.

Как назло им не встретилось подходящего убежища, только барсучья нора, совсем бесполезная – положим, хозяина Тенго парализует, но Нико не пролезет в проход, ещё застрянет, а если не застрянет, то внутри им втроём с барсуком будет тесно. Как бы не пропасть всей семьёй…

– Стой, – велела.

Она зажмурилась и пустила длинную, тонкую волну, осматривая округу. Сухая берлога – но с хищником, не годится… Пещеры? Слишком далеко, не успеть, тоже не подходит. Вдруг увидела малую воду, а рядом что-то знакомое… Кажется, у них будет укрытие от грозы! Впрочем, весьма странное…

Она торопливо повела Нико за собой, и к первым небесным каплям успела к ручью.

Дикий дом, кувшинка, угнездился у самой воды. Тело росло глубоко в грунте, там и зимовало, а снаружи пузатился створчатый бутон. Такое случалось, когда детку от корня уносило потоком при наводнении. Бывало, что и детёнышей у нерадивых родителей уносило, но кувшинки – чаще, за ними попробуй уследи.

Дикий дом представлял опасность, эту кувшинку оторвало от корней давно, дакнуса она отродясь не видела, хотя, как могла что-то видеть, если и глаз у неё нет? Питалась, чем Хранители пошлют, а её никто не ел, несъедобную. Губки не знала, вкусной пищи и какашек – тоже, вот и выросла себе, и торчит, растопыренная. Все лепестки мясистые и жёсткие, покрытые волосками, прозрачных окон, как у домашних, вовсе не было.

– Дикий дом! – с гордостью пояснила Тенго.

– Близко не подходи, – осторожно сказал муж, останавливаясь поодаль. – Это цефалот, хищник растительного мира. Хотя, технически, двоякодышащий моллюск. Они растут у водопоев, ловят мелкое зверьё. Хап! И нет косули. Ишь какой здоровый…

– Это мелкая, – отмахнулась Тенго. – Вот у нас в озере знаешь какие кувшинки?

Она храбрилась, чтоб приободрить мужа, но и сама боялась дикаря. Как он себя поведет? Ведь Тенго не шаманка, чтоб заморочить песней. Она не помнила историй, в которых кто-то приручал дикую кувшинку, да и не видела их раньше, знала только домашних, сызмальства к губке приученных. Дикарей никто не одомашнивал? Ну что же, значит, о ней расскажут и такую историю.

Тенго приблизилась к бутону, вполне большому, чтоб вместить их обоих на время грозы, и положила лапу на волосатый жёсткий бок.

– Откройся! – приказала, посылая волну.

Кувшинка открылась неправильно, слишком быстро, и схватила её – цап! Тенго шмякнулась на мягкое влажное дно и ушибла хвост. У неё возникло странное чувство – ДИССО НАНС – ощущение жилья, и, одновременно, ужасное беспокойство – дом был домом лишь по форме, не по сути: непослушный, запущенный и грязный, зловонный и полный слизи. Его никто не чистил, не чесал и не кормил, и вот теперь дом замкнул её внутри и тянул к ней бордовое грязное сосало самым угрожающим образом! Тенго выпустила шип. В крайнем случае, решила она, просто врежет по сосалу и парализует его, но тогда бутон замрёт и Нико не сможет забраться! Нет, так действовать не годится… Тенго прижалась к склизкой стенке, чтоб сосало не дотянулись, собралась и послала волну к вросшему в землю телу дома с сердцем и желудком.

– Я своя, – шепнула она.

Дом не понял и не поверил, что взять с дикаря? Он по-прежнему пытался заглотить Тенго как обычную и привычную пойманную добычу. Снаружи вопил и пинал бутон Нико.

– Выплюнь, уёбок! – кричал муж и бил стенки дома лапами.

Вот глупый, как тебе поможет шум? Кувшинку разве что зубатый ящер может вскрыть или о-о-очень большая рыба, а у Нико даже яда не было.

Она собралась и распушилась, как тогда, на дереве, вспоминая и вызывая испытанное ранее чувство. Искра забегала по шерсти, закололо в пальцах и Тенго сцепила лапки.

Бах! Маленькая блескавка вырвалась с треском и врезалась в сосало, то отпрянуло и сморщилось, но тут же потянулось снова. Глупый голодный дом!

– Не смей! – строго сказала Тенго и сжала лапы.

Шерсть так напиталась предгрозовой искрой, что блескавки получались сами по себе, почти без усилий. А вот контролировать их силу Тенго пока не умела. Трысь!!!

Белая блескавка врезалась в хищный рот. Сосало задымилось, обожжённое, и с писком уползло, сжавшись в морщинистый валик, такой же, как у домашней кувшинки. Теперь дом боялся ее и раздумывал, не выплюнуть ли невкусного злого зверя. Не давая кувшинке опомниться и решиться на это, Тенго подошла к сосалу и испражнилась в него, как делала всегда. Ела она мало, стараясь досыта кормить мужа, так что дому досталось совсем немного экскрементов. Растерянная кувшинка проглотила непривычную пищу и замерла, раздумывая, что же это, такое вкусное, ей дали. Шершавой губки у Тенго не было, и она поскребла стенку лапой. Дом, в котором она жила с сестрицей Исой и её семейством, очень любил чесаться. Этот тоже завибрировал, от удовольствия пуская светоискры.

– Я своя, – опять сказала Тенго, посылая волну к телу в корнях. – Откройся! Получишь вкусной пищи.

И кувшинка робко раздвинула лепестки, разрешая странной добыче хозяйничать.

***

Дорогой дневник, это пиздец. Я уже думал, что остался в гиблом лесу один, но выяснилось, что народец Тенго давным давно приручил цефалотов и использует в качестве жилья. Испугался я страшно по началу, чуть кирпичей не наложил. И ножом кувшинку ковырял, и пинал, и тряс – всё без толку, будто банковский сейф вилкой открыть пытаешься. Вцепился в цефалота, дурак дураком, тем временем дождь пустился нешуточный, полило как из ведра, потекло по шерсти, того и гляди смоет, ведь маленький ручей превратился в быструю речушку, в которой я стоял по колено, цепляясь за ворс хищного растения. Осознание того, что милую сожрали, родило острое чувство горя и утраты, которое тут же подавилось беспокойством о яйцах. Что теперь делать, я даже не представлял, но продолжал напрасные попытки открыть бутон. Здесь электрический резак нужен был или бензопила! Вдруг цефалот раздвинул волосатые лепестки, и Тенго, живая-живёхонькая, помахала изнутри лапкой. Не просила о помощи, а звала к себе: лезь сюда. Я и полез. Протиснулся между лепестками и бутон тут же плотно закрылся – типа проглотил. Универские ботаники вскрывали дохлых цефалотов, так говорили, что у этих сейфов мощнейшие мышцы, как у моллюска, так что технически, кувшинка не растение, просто их так называли из-за цветка, который, технически, даже не цветок, а створки.

Внутри воняло падалью и было темно, как в заднице у дьявола. Если бы милая не искрилась изредка, я б её и не увидел. Но вот она поскребла стенку, и та мягко завибрировала, по ней цепочкой побежали крохотные жёлтые искры, и стало чуть светлее. Милая чесала цефалота изнутри, а тот кайфовал.

– Как ты это делаешь? – поразился я.

– Дом выделяет слизь, вечно пачкается и чешется, – пояснила она. – В озере мы губок держим, те ползают по стенкам, чистят и скребут, тогда внутри чисто, а дом доволен и светится. А этот губки отродясь не знал. Представляешь, как ему зудит?

Я с опаской положил лапу на стену и тоже почесал. К большому изумлению, стенка мягко задрожала, потянулись новые огоньки, стало ещё светлее.

– Ты должен его покормить! – сказала Тенго, пальцем показывая на сморщенный, подобно анусу, рот в центре цветка.

– У меня ничего нет, – перепуганно забормотал я. – Консервов не оставил…

Тенго загудела, смеясь, я тоже с нею погудел.

– Дурачок, дома любят наши экскременты, они от них… – она запнулась, подбирая слово из моего собственного лексикона. – Кайфуют!

Если б я имел коня – это был бы номер! Если б конь имел меня – я б, наверно, помер! Наши биологи с ума сошли бы от радости, обладай моими знаниями. Однако, судьба обделила их возможностью насрать в рот хищному растению-моллюску, а меня – нет. Я присел над сморщенным анусом и навалил туда от души без ложной скромности – давно терпел. Цефалот покорно сожрал подачку, пожевал морщинистыми губами, и вдруг весь заколдобился, дрожа, а слизкие стенки осветились сотнями огоньков-искорок. Стало совсем светло и почти уютно, если не считать некоторой липкой грязи. Когда-то, ещё в студенчестве, я жил в квартире с кухонькой такого размера – ровно на двоих, плюс тараканы.

Снаружи бушевала стихия: гремел гром, трещал лес, бурлил бешеный поток воды, в который превратился скромный ручеёк, барабанил проливной ливень, но волосатому бутону с телом-амфибией, сидящим глубоко в почве, всё было нипочём, а нам – вместе с ним.

– Кажется, ты нравишься кувшинке больше, чем я! – с восторгом воскликнула Тенго и радостно запрыгала. – Это значит, мне достался домовитый муж, что большая редкость!

Есть нам было нечего, что очень тревожило милую, но, быстро осмотрев наше убежище, она не нашла ничего, пригодного для еды, а нырять в бурлящий поток побоялась.

Мы тщательно вылизали друг другу морды и устроились на живом и мягком, хоть и липком «полу».

– Как вы в них живёте? – спросил я.

– Отлично живём, – Тенго с умным видом покивала милой, усатой головкой. – Будь мы в озере – к нам ходили бы гости и этот дом ещё как подрос бы. Чем больше дакнусов в него испражняется – тем больше кувшинка. А в дом Совета Старейшин мы всей общиной испражняться ходим – так надо. У них огромная многокомнатная кувшинка, очень высокая, с переходами и сильной волной, аж с моря ловит. Такую старейшинам самим не прокормить, помогать приходится. Это обязательно для всех. И остатки рыбы тоже годятся.

Мы помолчали. Я осмысливал услышанное. То, что какие-то ферменты в кале дакнусов особым образом пёрли цефалотов – дело объяснимое, имей я прежние лабораторные возможности, смог бы выяснить, какие именно, но о социальной подоплеке тут же придумал анекдот!

Встречаются два дакнуса.

– Ты откуда? Я вот с яйцами.

– Да срать ходил в Совет Старейшин, налог отнёс.

– И я им срать хотел! Да собственный дом проголодался, жене идти пришлось.

Я загудел – теперь смеяться выходило только так.

– Что? – спросила Тенго.

Анекдот показался забавным и я рассказал, но милая не стала смеяться, кажется, не поняла соли.

– И что? – настойчиво повторила она. – Мы тоже будем срать в Совет, как иначе?

Я чуть не умер от смеха. Тенго не понимала иронии ситуации, зато была рада, что рад я, и мы погудели вместе.

– А губки ползают по стенам и чешут дом, – рассказывала она сонным голосом. – Тогда и чисто, и не пахнет. Садок для рыбы можно вырастить, как ловушку. Это когда просто шишка в полу, а там водичка. Ты поймал форель – и туда. Живая рыба долго хранится. А в другую шишку жевальные камни складываем. А в третью – водоросли. Ну, нам с тобой камни не нужны, у нас с тобой – ы-ы-ы-ы – зубы. И АТ-МО-СФЕРУ создаёт, дышать. Выделяет воздух. А на зиму впадает в спячку с нами вместе, только воздух делает, и сны передаёт по корням.

– Да ладно! – воскликнул я. – Как кино?

Я уже показывал ей видео: музыкальные клипы и эротику, а то не верила, что люди размножаются иначе. Она задумалась.

– Ну да, только лучше, у вас в машине просто смотришь, а во сне – ты словно там. Хорошие сны, без хищников. Прошлой зимой смотрели льды и крабов, так скучно было. А этой зимой хороший сон, про рыб в солёных рифах и морских крыланов, они тоже с яйцами ходят. Так интересно, как птенец вылупится, а родители его кормят!

Она опустила лапку и почесала мои собственные выпирающие твёрдые яйца, отчего по телу мгновенно разлилась волна удовольствия.

– А бывает, губка убежит у кого-то, и давай вредить, – сказала Тенго затем. – Вот, весной, на зарыблении, чья-то потеряшка на икру налезла и много съела. И так уже не первый год! Старейшины сердятся, виновного ищут и ругают. Глаз да глаз за нею нужен. Хорошо, что губки медленные, а то бы рыбу выели.

– А чем ещё вы занимаетесь? – спросил я.

Тенго с радостной готовностью открыла рот, рассказывать, когда в бутон что-то врезалось с грохотом. Тряхнуло сильно, мы даже подпрыгнули с перепугу. Кувшинка закачалась, затрещала глубоко внизу, но выдержала удар и устояла. Тенго зажмурилась и послала ультразвуковую волну во все стороны.

– В нас деревом попало! – крикнула она. – Поток бурлит, валежник тащит. Держись!

И вцепилась всеми лапами в мягкий пол. А я не успел, и при следующем же толчке шмякнулся на хвост, как мешок с мукой. Удары посыпались один за другим, снаружи грохотала вода и тащила древесные стволы и сучья. «Погибнем», – успел подумать. Всё вокруг тряслось, скрипело и стонало. Створки сжались плотнее, цефалот напрягся, изо всех сил цепляясь за камни и корни. А потом бушующая вода вырвала его из земли и потащила за собой.