Текст книги "Дневник метаморфа"

Автор книги: Мари Пяткина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Глава 7. Охотник

Вояка-тёзка сухо попрощался и отбыл куда-то в сторону старой вырубки, про координаты базы Шульгу не уведомили, но что из лагеря забрали – земной поклон. Второй, майор и Павлик, остался с Алексеем – просвещать и посвящать в дело. Оба через нулевую точку отправились «в мир», а «в миру», по Лёхиному же настоянию, первым делом – в баньку. Парились долго, со знанием дела, потом перебрались в номер.

– Да ну нафиг, – сказал Шульга. – Я на это не подписываюсь.

По экрану наручного компа у Павлика скакал натуральный вурдалак, каким его рисуют в комиксах и фильмах, с человеко-звериным телом, с одной небольшой разницей: вместо волчьей башки носила тварь башку мозгоеда, с длинным носом и кожаными отростками вдоль ушей.

Вурдалак был словно в истерике и совершенном неадеквате – всё подряд громил и жрал, и вряд ли что-то понимал.

– Это и есть ваш внештатный сотрудник? – уточнил Шульга. – Так сами и ловите!

– Сноровки нет живьём, – майор развёл мускулистыми руками.

Торс у него был идеально накачан, а пресс покрыт тренированными кубиками. Шульга презирал мышцы из зала. Сам-то был худым и жилистым от природы, охоты, ебашки.

– Убить мы можем, но захватить? Вот ты, Петрович, и поможешь.

– Что с ним стало? – спросил Шульга.

Майор промолчал.

– Нет, Павлуша, так дело не пойдёт, – змеясь недоброй усмешкой, произнёс Алексей. – Я ж у вас тут золотой пизды колпак. Либо ты мне всё как попу на исповеди выложишь, либо сами это хуемырло ловите.

Павлик вздохнул, посмотрел в пустой угол гостиничного номера, где они с Шульгой, беседуя, сидели в полотенцах после баньки и пили пиво с толстыми креветками, сырыми устрицами и щупальцами осьминогов, в ожидании прекрасных дам из массажного салона.

– Лаборатория Нealthy nation. Ну, знаешь, прививка Глобал? Большой концерн, напрямую связанный с Ручьем. Работала лаборатория на территории иномирья, – сказал он. – Пять фармацевтов, два медика, два химика, один физик, один уборщик. Им в портативном холодильнике приносили кровь мозгоеда из заповедника. Есть там типа ферма мозгоедов.

– Знаю.

– В лаборатории отделяли плазму и перегоняли на сыворотку. У них стояла задача найти лекарство от всех болезней, которое смогло бы мёртвого поднять на ноги. Мы внедрили туда своего человека. Тот снимал видосики да пиздил дохлых крыс, мы их у себя на базе морозили.

– А вам что надо было? – Шульга со смаком высосал устрицу.

Хорошо всё-таки на свободе, мозгоед раздери! Тут тебе и условия, и жрац приличный, и бабьё. К родным он явится по окончанию шарашки, но в рудники больше не вернётся, или будет последним лохом. А значит, работу надо сделать киши вон.

– Идеального солдата конечно, – ответил майор. – Сотруднику нарезали любой ценой раздобыть порцию прионов, либо получить её лично. Он устроил драку, разбил сыворотку и выжрал с пола.

– Еба-ать распроебанец, – философски заметил Шульга.

– И за ночь стал идеальным солдатом, – закончил Павлик.

– Только неуправляемым…

– Управимся, – уверил майор. – Отдрессируем, нормальный корм, крепкий вольер, у нас хорошие кинологи есть. Добыть живьём надо.

Они выпили ещё по несколько глотков ледяного пшеничного пива и закусили острым от соуса щупальцем. Затем Алексей снова взял наручный комп и стал в десятый, наверное, раз смотреть видео с вурдалаком, подмечая малейшие детали – как резко и быстро двигался зверь, какой дьявольской силой он обладал, как использовал когти и зубы. Что-то в просмотренном особо беспокоило его, и он перемотал назад.

– А это что за скотина в клетке? – понял наконец. – Впервые вижу такую тварь. Пушная однозначно, знатный воротник.

– Не могу знать, – майор пожал плечами. – Но могу увеличить и распечатать.

Жаль, что внештатный сотрудник заметил камеру и разбил.

– Что по снаряге, Алексей Петрович? – спросил майор. – Что просить у начальства?

– Сетемётные мины проси, – подумав, ответил Шульга. – Штук десять. Пусть закупят те, что с паучьим шёлком и волокнами титана.

– Десяток? Давай попросим больше.

– Проси, минобороны потянет. Зато едва ваш внештатный в неё ступит – она шпок, и умотала его, а потом сама свистит в эфир – квадрат один-девять-три, забирайте.

Майор засуетился, полез в наручный комп записывать. Кто-то, видимо, ему ответил, потому что он уточнил:

– Прапор спрашивает, брать липкие паучьи сети или обычные? Липкие выйдут дороже.

– Дороже – значит лучше, – рассудил Алексей. – Седатив проси хороший, ружья с транквилизатором. И команду надо собрать из парней покрупнее.

– Секретность, – вздохнул майор. – Людей не возьму. Ты, Петрович, да я, да мы с тобой вдвоём пойдём ловить. После подписки о неразглашении.

Шульга покачал головой от майорской тупости, пересел к нему поближе и по-свойски обнял за шею, пригибая голову к собственному рту.

– Нам нужны запасные люди, как в поход консервы, Павлик, – тихо сказал он. – Ваш внештатный хочет жрать. Вот на мясо его и приманим. Не своими же телами жертвовать.

– А-а-а! – догадался майор. – А вот и девочки!

В дверь робко постучали, а затем и вошли два вагинальных массажёра в халатиках, одна – брюнетка с глупо накрашенным кукольным лицом, с румянцем прямо под глазами и наклеенными ресницами, другая, помоложе, была рыженькой и пахла ванильным цветом.

– Поди сюда, – Алексей махнул рыженькой, отпуская майорскую шею.

Она оказалась послушной и очень мягкой, с тем тонким жирком едва минувшей юности, что не успел ещё сгореть в пожаре излишеств. Нежной и сочной, как живая устрица.

Глава 8. Дорогой дневник

Дорогой дневник, это пиздец, как смешно моя милая ест, зажимая пищу обеими перепончатыми лапками, как долго и тщательно жуёт каждый кусочек, морща носик и закатывая глазки. Кормил бы и кормил. Звала она себя Тенго и была разговорчивой и шумной, как трещотка.

С большим трудом, отдыхая каждые десять минут, потому что ноги (или лапы уже?) до сих пор едва держали, а руки были слабы, я синтезировал тушку лосося, хотя она уверяла и даже настаивала, что для перекуса подойдут и черви, и лягушки, и личинки с гусенью. Что найдём, даже молодые побеги водорослей. Прости, дорогая, таких опций в синтезаторе не предусмотрено, кроме ламинарии, разве что. Зато в опциях был лосось, она недоверчиво ждала, приплясывая, затем получила и вцепились намертво.

– Кто добывал? – спрашивает. – Кто ещё живёт в доме? Родня?

– Машина сделала, – отвечаю, указывая на синтезатор. – Из белковой смеси и воздуха.

Я показал, как кладётся био-смесь, как запускается машина, и обрисовал, что рыба рождается и зреет внутри, словно в яйце. Как с ребёнком мелким разговаривал. Тенго не верила, смотрела глазками-пуговками, нюхала подолгу машину и рыбу, искала подвох. Я все думал, как подойти к главной нашей теме, но не хотел травмировать дикарскую душу, ждал, пока Тенго обгрызёт рыбий хвост и прекратит шнырять по пищеблоку с рыбой в лапах.

– Ешь! – вдруг опомнившись, подскочила ко мне дикарка, ткнула в лицо остатком рыбьей тушки.

Разумеется, сырой.

– Зачем? – отвёл её лапку.

– Для яиц надо! – она тревожилась и в нетерпении прижимала рыбу к груди. – И утьи яйца, или черепашьи, сразу с кожурой!

– Понимаешь, я могу их не выносить, – наконец осторожно решился я.

– Почему? – она сморщила шёлковый серо-коричневый лобик и насторожила ушки.

– Мы с тобой разных видов, – сказал я. – Они останутся неоплодотворёнными. Разный код ДНК.

– Ерунда, – отмахнулась Тенго. – Много слов, не понимаю. Пусти волну, они живые.

Я уже знал, что волной она называла свой электроимпульс, которым владела подобно утконосу или слепой акуле – она болтала без умолку и выкладывала всё подряд о своём народце, об их подобии биологической цивилизации, шаманизме и родовом строе, не забывая открывать шкафы и проверять содержимое. Над электронными дверцами подолгу зависала и нюхала лампочки, трогала пальцем, лизала языком и была шокирована. Эдакая водоплавающая кроманьонка янтарного мира.

– Я могу и умею сам пускать ультразвук, – сказал я, – но не головой, а машиной, такой же, как та, что делает пищу. Надо пойти в медотсек, лечь в аппарат.

– Как скажешь, господин мой Нико, – легко согласилась Тенго. – Вставай! Пошли пускать волну.

Внезапно меня взбесила её легкомысленность и покладистость, словно больше не было бед, а беспокойство в жизнь принёс не Паркинсон, а лишь она. Очень раздражала.

– Почему ты ко мне так обращаешься? – резко спросил.

– А как надо? – удивилась. – Ты – мой муж и господин, ты греешь наши яйца и вынашиваешь детей. Мой долг – тебе служить и помогать переносить тяготы яйценосца!

– Почему ты бесконечно болтаешь?! – вдруг крикнул я.

Вместо того, чтоб успокоить, эта тирада меня окончательно вывела. Честное слово, захотелось её пинками выгнать с базы.

– Молчу, мой господин, ой, Нико… – Тенго с виноватым видом опять подставила плечо.

Я был сердит и не хотел её помощи, но, срань Господня, как чудесно пахла её шубка! И я положил руку на пушистую спинку. Может и хорошо, что она решила, что замужем, будет относительно послушной. Может, не гнать её, а застроить, надрессировать под себя?

От вида крови в коридоре Тенго даже не морщилась, просто поводила с неприязнью носом и чуть подёргивала хвостом.

– Больного Братца нет в гнезде, – поведала. – Волной смотрела. Он в лес ушёл, голодный. У него нет сока, дофа-мин…

Этого как раз и не хватало. Попробуй поймать Паркинсона в лесу!

– Ничего не трогай здесь, – велел в медотсеке. – Здесь всё очень важное. Модельки молекул не трогай. В шкаф не лезь, – добавил, ибо Тенго первым делом сунулась проверять фармацею, безошибочно найдя её по запаху.

– Яды? – уточнила.

– И травы с грибами.

– Это комната шаманки, – решила тут же. – А где шаманка?

– Я шаманка.

– Ты-ы-ы-ы?! – поразилась. – А так бывает?

Видели бы вы её глазки, я не удержался и погладил пальцем по маленькому, выпуклому лбу и круглым небольшим ушам. Также имелись густые белые усы и широкий безгубый рот с чёрным носом сверху. Очень милая фауна, если не считать странного способа размножения… Я сразу вспомнил, зачем пришёл.

Включил аппарат УЗИ, лёг на кушетку, смазался гелем и стал смотреть свой малый таз.

Оба яйца теснились в выемке, внутри яиц плавали две крохотные точки, их и зародышами назвать язык не поворачивался. Яйца следовало чем побыстрее удалить, но они сидели очень крепко, со всех сторон зажатые. Можно было только пальцем залезть и потрогать. Это неприятно огорчало. Впрочем, имелся старый-добрый варварский вариант со спицей, если целые яйца я удалить не придумаю как, то проткну их и пусть вытекают.

– Я не уверен, что это мои дети, – сказал я. – Ты могла где угодно забеременеть.

Челюсть у Тенго отвисла, обнажая ряд острых зубок, а глаза стали совершенно круглыми, даже белок за радужкой показался.

– Как это? – только и спросила.

– Если тебя трахнул какой-то дакнус, то я не буду вынашивать его яйца! – язвительно ответил я.

Не знаю почему, но эта мысль казалась неприятной и обидной. Растить чужое потомство и тратить на него ресурсы своего организма я никогда не собирался.

Несколько минут она смотрела, не понимая, потом начала гудеть без умолку низким глоточным гулом, прихлопывая лапами. Я испугался, что разозлил дикарку и сейчас она нападет с шипами, которые у неё сидели в специальных чехлах в основании лап, и с которыми я уже разок познакомился самым неприятным образом, затем понял – она смеётся.

– Как такое возможно? – закричала Тенго. – Самка откладывает, самец оплодотворяет и носит! Самка за это кормит его и служит! Если бы я отложила яйца в другого, мужем стал бы он! Зачем бы ты тогда был?!

Пришлось на пальцах ей объяснить, как размножаются люди, что у нас с тентаклем ходит самец и откладывает яйцо в самочку.

– Не верю! – заявила дикарка. – Если у тебя есть свой яйцеклад, то покажи!

– Не могу! – воскликнул я нервно. – Ты его яйцами привалила! Едва поссать могу!

– Ну так и не кричи, носи детей спокойно, – деловито решила она.

Подошла на задних лапах, балансируя хвостом, как ходила чаще всего, и посмотрела на экран.

– Это они, такие мальки? Плохая маши-ина, слабая волна. Там самец и самочка, брат с сестрой, а здесь не видно.

Я гневно промолчал.

– А-а-а, вот я глупая! – сказала Тенго затем. – Ты такой злой, потому что яйценосец. Белрой тоже на Ису кричал поначалу. Это от яиц нервы, тяжело. Тебя не тошнит?

И тут я понял, что меня в самом деле мерзко и подленько подташнивает. И хочется солёного огурца, скользкого во рту, хрустящего и кисло-сочного. И мела, которым пишут на доске. Можно было бы порезать огурец вдоль, покрошить сверху мела и схрумкать прекрасным бутербродом…

Дорогой дневник. Я подтянул ноги к животу, закрыл лицо руками и заплакал навзрыд.

Глава 9. Тенго

Ох и с тяжёлым характером муженёк ей попался, повезло так повезло. Во-первых – молчун, каких поискать, слова не вытянешь, хуже Белроя. Каждое объяснение любой непонятной штуки или слова Тенго когтями вырывать приходилось. Во-вторых – вспыльчивый и нервный. Ты скажи спокойно, чего тебе надо: камней собрать мелких, рыбы словить, червяков накопать, Тенго всё сделает. Ну, рыбу в МА ШИНЕ, пожалуй, пока не высидит, потому что сколько ни смотрела – понять не смогла, как МА ШИНА делает рыбу из пакетика вонючей жижи, которая и едой-то не пахла. Чудилось Тенго в этих делах что-то высшее, хорошо, что муж ей достался – кожаный шаман, и умеет недоступное прочим. Как и все дакнусы, она верила в Высших Яйценосцев: Первомужа, в собственной мошонке греющего целую вселенную со множеством Мировых яиц, а в них-то леса, реки, озёра и горы, со всей птицей, рыбой и зверем, а отложила те яйца Первожена, теперь она кормит Первомужа, греет тёплым дневным светом, баюкает тёмной ночной шубой. То же делать должна и Тенго.

Она оставила Нико в МЕД ОТ СЕКЕ, а сама выбралась наружу, посмотреть, что в округе сгодится на корм, кроме сухопутных зверей, которых попробуй ещё поймай. Плохо на суше! В воде она куда ловчее. Затем Тенго вспомнила, как, ловкая, ухитрилась ошибиться. По сути её даже трижды ошибиться угораздило: попасть в садок, попасть под пиявку, внезапно выйти замуж не за дакнуса. Теперь имеем, что имеем, с тем жить и приходится.

Она выкопала и опробовала съедобные коренья – с зубами можно есть и без камней, главное песок сплёвывать, вот это неприятно, как на зубах скрипит. Тенго пустила волну, учуяла в старом пне скопище личинок, расковыряла лапой и съела парочку, остальных оставила для мужа – отличные питательные соки, жаль, количество ограничено. Если МА ШИНА сдохнет, Тенго придётся целыми днями искать еду, чтоб прокормить своего господина. Главное найти шамана, который вытащит детей, иначе самец и самочка съедят его самого, как случалось у древних дакнусов, которые не умели забирать детей у отцов вовремя, или как случилось у сестры зятя Белроя, слишком поздно приплывшей с обрыбления, а муж уже и мёртвый. От первого яйца умер, ай, нехорошо! А хорошо было бы добраться к своим, там тебе и помощь сродников, и рыбы много, и шаманка, мамаша Сьё. Хорошо, что теперь есть зубы, она сможет без камней жевать детям жирные рыбьи животы.

Тенго сорвала большой лист и стала собирать туда личинок на ужин.

Да, неплохо было бы вооружиться всеми ядами шаманской комнаты, пиявками, сонными перьями, и срочно пускаться в путь, чтобы вовремя добраться к воде и родить детей в безопасном доме. А здесь кругом подстерегали засухи, бури, чужие кожаные и хищники – иногда она слышала отголоски голодных и грубых голосов из леса, тогда посылала волну и видела чудовищ хуже Больного Братца, крупнее и опаснее. От гнезда лес отделяла ВЫ РУБ КА и крепкий садок, внутри которого Тенго и ходила, раздумывая, захочет ли муж в её прекрасное озеро? А если нет, то как уговорить?

Следовало также учитывать то, что муженёк ей достался беспомощный как младенец: шипов не имел, защитить себя и яйца не мог, соответственно, и защита падала на Тенго. «Если захочет – будем сидеть в этом гнезде», – думала Тенго. Главное, чтоб МА ШИНА была жива-здорова и шаман под боком, тогда они с детьми и сами справятся. Зато! Муженёк попался – красавец! Огромный, больше чем она сама раза в два, с прекрасной жировой прослойкой и очень тёплый на ощупь. Ещё б шипы – идеальный яйценосец, в такого не два, а пять яиц отложить можно!

Тенго представила морду сестрицы Исы при виде пятерых племянников и загудела смехом, довольная. Большой – значит хороший, чем больше господин – тем лучше, надо хорошо его кормить и служить-стараться всё яйценоство.

Личинки расползались по листу, и она собирала их в кучу пальцами, когда Нико вышел из гнезда. Она с радостью бросилась к нему.

– Ешь! – предложила, протягивая личинок. – Они все живые!

Но тот снова стал сердиться и есть не захотел. Как можно не хотеть красивых, белых, толстеньких и кольчатых личинок?! Пришлось есть самой.

Личинками Тенго так увлеклась, что забыла пустить волну. Она не услышала, как из лесу вышли чужие кожаные. Много, много кожаных. Каждый – бешеный, как Больной Братец, и каждый злой, готовый напасть. Она ела и не видела их до самого конца, пока в живот господина её, Нико, не воткнулась пиявка.

Глава 10. Зверь

Песня была заунывной, звучала она вдалеке, на грани слышимости слов. Странных, рваных слов:

– Покотом, побегом, по лесу… По лицу, по бокам, по ногам,

Ветками в зубы и в волосы, г-голова гудит пополам.

Пожог, побег, повет, пор-раненный поест.

О-о!

Холодно, людоньки, холодно…

Голодно, р-родные, голодно-о!

Он очнулся во влажной известняковой пещере, сочащейся грунтовой водой, в груде прелых листьев, и понял, что сам ворчливо пел нескладную песню, тогда умолк. Он был голый, весь покрытый засохшей, зловонной кровавой коркой и собственной тёмной рвотой, замёрзший и едва живой. Тремор? Нет. Руки, лапы, что это? Не дрожали. Когти. Длинные, изогнутые. Холод. Пещер-ра, сыро, кудрявая плесень. Растёт грибница, брызжет водица. Гр-русть. Пусть. Светляки переменчивы, тлен. Он – кто тут? Кто? Он – тонет. В ознобе и холоде.

Вдруг словно по ушам ударило: раздались звуки. Он слышит слишком далеко, и шум чужих дыханий оглушает. Он знает: в их жилах и мясе дофамин. Что это? Вдруг задрожали гр-рязные руки, как тогда, давно. Когти бескр-ровно впились в огрубевшие ладони – ни капли кр-рови, лишь чистая, как ярость, боль. Ему нужна плоть. Чужая, сырая, сладкая, сочащаяся, свежим соком, в плоти дофамин. Свело пустое брюхо. Как больно, гудит голова, ломит хребет, р-распирает дёсны. Он схватился за голову – шерсть. Лица нет, не его лицо – мор-рда, маска. За что? Не делал плохо.

Он всё забыл, мозги залило, затопило горечью. Кто он? Как его имя? Не помнит…

Чу? Уши дыбом.

Идёт…

Пахнет…

***

Всего она делала два выхода: во вторник и пятницу, каждый длился три-четыре часа, при том, что платили-то Алине за целую рабочую неделю. Сперва ей казалось, что устроиться за Ручьём – подарок судьбы, потом привыкла к комфорту и стала считать за должное. Скажи теперь начальство Алине, что за кровью придётся ходить трижды – открыла бы возмущённый рот и честно высказала всё, что думает об их шарашкиной конторе! Хотя, если разобраться, не такой уж и шарашкиной. Платили вовремя, с надбавкой за сложность, квартиру дали в новострое, как сотруднице, под самую низкую выплату. Далеко не социальное жильё – шесть комнат, две ванные, два туалета, выход на цветочную террасу. А уж как мать гордилась и жильём дочери, и работой – не передать! С каким бахвальством рассказывала тёткам о количестве санузлов и мебели! К тому же привирала, что Алиночка теперь начальница. Тётки молча кивали – племянницу не любили и за глаза называли Локатором, потому что одно ухо у неё оттопыривалось. Кто-то, видимо, болтанул о кличке на работе, потому что прилипло. Локатор то, Локатор сё, Локатор сплетни разводит, Локатор стучит начальству. А сами-то – сука на суке злой в той лаборатории, да и на ферме не лучше. Алина со всеми разругалась и всех ненавидела, что немудрено. Особенно во вторник и пятницу, когда приходилось с ними общаться.

К работе прилагалась амуниция и предметы. Во-первых, ярко-алый защитный костюм, униформа. Ни в чём ином за пределы станции выходить не полагалось, настрого запрещали отключать станционную ксенорешётку, пока защитный шлем не напялишь, забрало не опустишь и не застегнёшься на все замки. Алина чувствовала себя рыцарем в доспехе.

Во-вторых, скутер, на котором она могла слетать на ферму, в лабораторию, и вернуться на станцию. Тут имелась сложность: кроме нее скутер брали то рейнджеры, то лабораторники, по своим делам мотались, и был он не всегда.

В-третьих – корзина, портативный холодильник. В него фермерша клала ёмкость с кровью, которую Алина относила упырям и токсикам, чтоб они подавились своими подъёбками про ухо. Там же лежала бутылка с мочой фермерши. Ею полагалось облиться не далее входа в заоведник, чтобы пахнуть для животных, как она. Тогда не трогали. Раз забыла, точнее, побрезговала обливаться, если уж сказать положа на сердце руку, так чуть не затоптали, собрались в шевелящийся комок и давай жевать доспехи. Алина крепко в тот раз испугалась – прогрызут, но фермерша отогнала зверьё метлой.

– Где моча, тупица?! – кричит.

В пизде. Хамка. Яжемать, сука некрашеная, чтоб ты сдохла.

Однако, худо-бедно фермерские животные хамку слушали, терпели конусовидный воротник и порой давались нацедить пять миллиграмм крови. Дальше дело оставалось за малым – сесть на скутер и отвезти, быстро со всеми поругаться и до пятницы ковырять пальцем в носу в управлении. Порой Алина даже скучала, отчего брала на работу вязание.

Скутер сломался на выезде из фермы – что-то стряслось с электроприводом и железная лошадка перестала заводиться. Не иначе кто-то из лабораторных упырей его испортил, возможно специально или спьяну. Алина с полчаса провозилась, включая и выключая стартер, конечно же, безрезультатно. Тогда плюнула – позвонит начальству, попросит дрон-эвакуатор для техники.

– Пешком пройдусь! – приподняв забрало, крикнула Алина фермерше, которая стояла далеко, у дома.

– Мой возьми! – предложила та. – Потом вернёшь!

– Не надо!

Фермерша пожала плечами.

Лабораторный инженер по ТБ за пешие нарушения протокола ругался, но Алина плевать хотела на мнение этого педика. Она уже дважды ходила пешком в те дни, когда скутер брали другие, и ничего не боялась. Армированный комбез давал надёжную защиту, к нему прилагался электрошокер, к тому же крупных хищников в округе заповедника выбило фермерское зверьё, от которого, в свою очередь, защищал запах мочи их хозяйки. Идти до станции было два часа средним шагом и три – совсем неторопливо. Алина была высокой и считалась хорошенькой, однако за зиму разожралась, так что прогулка не повредит. А если долго, долго, долго, если долго по дорожке вдоль вырубки, если долго по тропинке мимо известняковых пещер, долго ехать и бежать, то уже к обеду можно будет попасть в лабораторию, а потом вернуться в управление. Два часа ходьбы вместо спортзала!

Зверь вышел из-за секвои. Огромный, с неё ростом. Похожий на волка и обезьяну, чем-то и на фермерского… Был он невероятно грязным, зловонным и шатался, словно пьяный или больной. Алина сделала неуловимое движение рукой, в ладонь прыгнул электрошокер.

– Здравствуй, девочка, – хрипло и медленно сказал зверь человеческим голосом, словно слова с трудом покидали грубую глотку. – Куда. Идёшь?

– На кудыкины горы! – ответила Алина и влепила заряд ему в грудь.

Но вместо того, чтоб упасть обездвиженным, отпрыгнуть или убежать, адское чудовище низко рыкнуло, встало на дыбы и ударом лапы сбило её с ног. Хвала защитному комбезу – упала Алина не больно. Она перекатилась и снова выбросила вперёд руку с шокером. Только прицелиться и нажать уже не успела – лицевое стекло шлема вдруг покрылось багровыми брызгами, за которыми слабо виднелась приближающаяся морда в потеках слюны и шрамах. И только потом на неё обрушилась и разорвала пополам дикая боль от вспоротого живота. Схватилась руками за рану – руки в мягкое ушли, горячее.

Не веря себе, хватая воздух ртом от боли, она быстрыми и судорожными движениями стала запихивать в разорванный живот выпавший кишечник.

– На помощь! – крикнула во всё горло, едва дыхание вернулось. – Спасите!!!

Но никто не пришёл, никто не услышал Локатор. Она почти закончила с кишками, когда монстр схватил её за ногу и рывками потащил вниз по склону. Прыгал и дёргал её безвольное тело следом, волок по ксеноземлянике и синим с белым, мелким цветам. Она поняла – тащил к меловым пещерам за оврагом. «Кто-то должен услышать!!!» Алина снова закричала:

– Помогите!!!

Из последних сил она цеплялась за траву и вырывала её с корнем. Тварь бросила её и остановилась, приглядываясь. На секунду Алине померещилось что-то разумное в маленьких, янтарных глазках, но тут же исчезло. Зверь напрыгнул, вцепился в раненый живот и вырвал клок мяса, затем принялся кромсать живое ещё тело под хаотичные и дикие предсмертные крики.

Она оставалась живой слишком долго и незаслуженно получила слишком много боли, пока зверь, наконец, не сжалился, и не заткнул хрипящий и визжащий её рот навсегда. И лишь тогда, словно коробку консервов, вскрыл череп.