Текст книги "Дневник метаморфа"

Автор книги: Мари Пяткина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Глава 36. Дорогой дневник

Это пиздец. Я не верил, что мы доплывем до конечной станции, однако добрались с ветерком, точнее, с течением, и даже не разбились, прыгнув с водопада – вдвойне удивительно. Отличный питомец этот цефалот, что бы там биологи не говорили и как бы не ругали этого хищного моллюска за бесполезность. Они просто не знали, куда следовало срать, а куда усами тыкаться, хе-хе. Я легко представил счастливого, чрезмерно усатого биолога, пишущего диссер по цефалоту, а также другого, от природы скверноусого неудачника с десятком жидких волосин на верхней губе, и загудел от смеха. Знал бы раньше – я б себе на даче такую животинку завёл, чтоб не строиться. Подвести воду, вокруг тепличку непрозрачную поставить и кормить вдоволь – вот бы выросла домина! Эх, что теперь говорить…

Мы с Тенго бодро толкали Бобика к центру озера, но как его опустить на дно – даже не представляли, как вдруг дело пошло быстрее и цефалот словно сам по себе нырнул, как тогда, когда его схватили курвабобры. Я не понял причины, даже испугался поначалу, но затем оглянулся и увидел кучу дакнусов, вцепившихся в кувшинку вместе с нами.

Соплеменники Тенго помогли затащить цефалота на глубину и, о чудо: Бобик сразу уцепился за общий корень и закопался рядом с другими представителями своего вида, словно понял – тут его законное место. Какими корявыми и побитыми казались его грубые створки по сравнению с ровными и гладкими, местами прозрачными боками озёрных домов! Но я не завидовал – именно в Бобике мы пережили самые захватывающие приключения в жизни.

Дорогой дневник, сколько видел глаз, дно озера покрывали купола цефалотов, образовывающие, если сверху смотреть, витки, подобные спиральным. Прозрачные лепестки светились от внутренней флуоресценции, между ними колыхались нити водорослей и плавали стайки разноцветных рыбок. И в каждом жили дакнусы, высыпавшие нам навстречу! Мы словно в косяк селёдки попали. Я то и дело чувствовал, как моего сознания недоверчиво касается чужая волна, и сам их трогал своею, но тут же робко прекращал, словно лапу отдёргивал.

Было удивительно видеть вокруг себя сплошные копии супружницы и совестно, что поначалу только самца от самки отличить и мог – у самцов были большие усы с бородой, как у меня, и широкие жопы, опять-таки, как… Затем стал отличать молодых от старых, по цвету шерсти и резвости движений. Но все они были мелкими. Намного меньше меня, раза в два! Это пугало тоже.

Подивившись на безобразный и корявый наш дом, дакнусы стали толкать нас носами и лапами, пока не затащили в большой цефалот старейшин. Лепестки раздвинулись, пропуская всех желающих, которых было совсем немало. Вместе с нами вплеснулась вода, которую цефалот тут же втянул сосалом и выбросил прочь.

Если бы я не видел Первоприют, то поразился бы размерам этого моллюскообразного растения со светящимися створками, со множеством губок, чистящих стены, но теперь удивить меня было сложно, словно столичного жителя, который вдруг оказался в клубе провинциального райцентра.

Вокруг огромного, цивилизованно сморщенного «по-домашнему» сосала, сидело на шишках трое старых, седых дакнусов: один самец и две самки. Я уже достаточно знал из жизни моего-чужого народца для того, чтобы определить: это были почётный яйценосец, выносивший наибольшее количество детей, самая голосистая самка и шаманка, у которой не было ни бубна, ни перьев, ни детской милашечности моего супернаглого знакомца. У стен кучно толпились остальные сородичи, и только мы с супружницей стояли в отдалении и держали возбуждённых, перепуганных детей. Обниматься никто не лез – толпа сдержанно шумела. Наконец кто-то не выдержал и закричал громким тонким голосом:

– Ты где была? Ты кого привела?! Это не дакнус!!!

– Кого надо – того и привела! – бойко закричала в ответ Тенго, делая шаг вперёд и сжимая кулачки. – Я замуж вышла, как ты и хотела!

– Это моя сестрица, – виновато пояснила шёпотом.

– Я вас с ним домой не пущу!!!

– Больно надо, у нас свой дом!!!

Поднялся гвалт, в котором преобладало гудение. Усатые пушистые звери со всех сторон кричали и жмурились, Карл и Клара громко пищали, мы их крепко прижимали к своим животам. Меня со всех сторон щупали ультразвуковыми волнами и тут же отдёргивали невидимые щупальца. Но вот почётный яйценосец обернулся к собранию, звонко захлопал перепончатыми лапами, и шум постепенно стих. Тогда со своей шишки поднялась сухая старая тётка и заголосила:

– Не-ет такого закона, чтобы брать в мужья инородцев! Я против! У-убирайтесь к его родне-е!

Мне казалось, что я сейчас оглохну от поднявшегося гама, если бы можно было отключать слух – я бы отключил.

– Его знают Хранители! – закричала старейшине супружница так громко, как я ещё не слышал. – Он выносил два яйца и родил детей в Первоприюте! Сам вечный их вытащил песней и велел нам плыть к своим!

Все крики сразу стихли и, наконец-то, поднялась шаманка. Чуть прихрамывая, она подошла прямиком ко мне и уставилась снизу вверх.

– Нагнись-ка, – хрипло сказала она.

– Делай, что велит, – кивнула Тенго, и я нагнулся носом к носу, морщась от боли в ушибленной заднице – кажется, сместился диск.

Шаманка ткнулась усами мне в усы и отпрянула, как ошпаренная. Чуть подумала, и ткнулась снова, видимым усилием воли заставляя себя высматривать что-то новое.

– Он из кожаных, – вынесла затем вердикт негромким скрипучим голосом, совсем не похожим на нежный голосок первошамана. – И Хранителей Крови получил по ошибке. Откройте рты, – велела она.

Мы с Тенго оскалились, показывая зубы. Шаманка прищурилась на них, пальцем раздвинула грызла детей и заглянула туда, – Тенго говорила, что наши особо зубатые, – затем кивнула и обернулась к публике.

– Есть легенда, – проскрипела она, – что перед вылуплением мирового яйца опять появятся дакнусы с зубами, и будет это началом конца времён. Постепенно такими станут все, как было в древности, чтобы пережить с Хранителями грядущие тяжёлые годы.

Дакнусы опять возбуждённо зашумели.

– Трудности приходили и раньше в Мировое яйцо, – продолжила шаманка, – они придут снова по воле Первосупругов, а наш народ всегда приспосабливался и выживал. Но. Есть одно но.

– Какое? – вопросил почётный яйценосец, поудобнее усаживая в шишку свой широкий старый зад.

– Да, какое? – наперебой закричали из толпы.

– Сперва вернутся искрители.

Шаманка значительно подняла нос, всем своим видом показывая, что до конца времён далеко, ведь мы не те, кто надо.

Трысь! Тенго лишь моргнула и эффектно щёлкнула перепончатыми пальцами. Маленькая белая молния врезалась в живую, мягкую стену. Обугленная губка камнем шлёпнулась на пол и больше не шевелилась. Все потрясённо уставились на милую, открыв беззубые рты, и только огромный цефалот совета, кажется, не растерялся – в центре, где вокруг сосала сидели старейшины, прямо на глазах вспучилась и вылезла ещё одна шишка, словно прыщ созрел, и была она вся пупырчатая, как наш собственный дом. Старый цефалот, обладающий собственной родовой памятью и памятью многих почивших старейшин, узнал электрический разряд и принял его. А раз теперь есть искритель – должно быть и его место в совете, как было в Первоприюте, откуда его унесли, наверное, деткой…

– Мы два в одном, как шампунь с кондиционером, – пошутил я, чтобы разрядить обстановку. – Принесли и зубы, и искру.

Но никто не рассмеялся – просто не могли пока переварить.

– И не только! – вставила Тенго. – Мы привезли из Первоприюта редких рыб и моллюсков. МУ ЗЕЙ НЫХ! Наша община их снова разведёт! Я тако-го расскажу!!!

– Это что же получается, – сказали из толпы, – эта сестрица – искритель, а мы – на пороге тяжёлых времён?

– Выходит, что так! – веско бросила голосистая тётка.

Снова поднялся шум и крик, и я отнюдь не сразу понял, что община ликует, сперва испугался, думал, что случился массовый плач и вой. Только когда все обступили нас, стали трогать лапами и нюхать носами, стараясь ткнуться усами в усы, понял, что нас приняли, нам рады.

Они гладили наших детей, а те визжали от ужаса, но кто-то притащил рыбий жир, сунул им в грызла по куску, и дети умолкли. Они называли свои имена, которые я тут же забывал, и спрашивали моё имя. Один самец спросил, чем я займусь: буду обрыблять или пойду на водоросль? На водоросли дакнусов не хватает, сообщил он, торопясь, а компания – ух какая весёлая, одни самцы, почти все холостёжь! Они тайком понемногу ставят стебли бродить в увечной кувшинке и всегда навеселе, но порою кто-то выпадает с яйцами, потому и не хватает лап и носов. Другой, немолодой, походу местный сумасшедший, прижался к моему уху ртом и тихо прогудел:

– Не хочешь яйца носить – не поворачивайся к жене спиной…

– Красавчик, какой ты большо-ой! – восхищённо крикнула незнакомая самка, её тут же оттёрли в сторону.

– Все кожаные – глупцы! – заявила другая. – Молодец, что оброс и женился. Честь тебе, яйценосец!

Рядом точно так же тормошили Тенго. Ей лезли в рот, посмотреть и потрогать зубы, просили укусить и показать искру.

– Ударь меня блескавкой! – вопила какая-то голосистая дура, возможно – та самая сестра. – Ударь несильно!

– Отложи в меня искристое яйцо-о! – вдруг раздалось.

– Я тебе отложу, мало не покажется! – рявкнул я, оборачиваясь, и голос умолк.

Ишь какой хитрый выискался. На чужой каравай сосало не раззевай! Зато Тенго улыбалась во всю пасть. Кажется, ей нравились поднявшиеся гвалт и суматоха, она бойко гудела в ответ и всем давала подержать Клару. Я впервые подумал, как скучно и тихо, должно быть, ей жилось со мной.

– Возьмите рыбу из общих запасов, да пото-олще! – велела голосистая старейшина, легко перекрикивая общий шум. – Тащите улиток и камни! Несите креветку и черепа-ашьи яйца! Эй, холостёжь, у вас бродилые водоросли, я знаю! Сегодня мы празднуем возвращение сестрицы Тенго и начало конца времён!

Отовсюду загудели и затрещали, и я тоже погудел со всеми вместе, хоть и чувствовал какой-то дискомфорт: мои прежние знакомые вряд ли радовались бы, узнав о грядущем конце времён.

Кто-то коснулся моего плеча – старая шаманка звала в сторонку. Я передал Карла незнакомой самке, схватившей его с радостным гулом, и пошёл с шаманкой.

– Что сказал тебе вечный? – проскрипела та.

– Что хочет пломбира, – я пожал плечами, – или ядерный взрыв.

– Так дай, что обещал. Вечного обмануть можно, но только раз, как некоторых грибов поесть, у-у-у!

Знать бы ещё, как это сделать…

Но меня волновали и другие вещи.

– А ты тоже умеешь обращаться к Хранителям крови и почвы? – аккуратно спросил я. – Чтобы те породили невидимых убийц, способных уничтожить целый вид?

Шаманка со скрипом загудела, смеясь.

– На такое сейчас никто не способен, разве что все шаманы соберутся на бдение. Или вечный. Я кровь запеть могу, ящера усыпить, детей вынуть из самца да яд вывести, – она внимательно посмотрела на меня. – И вправить хвост. Повернись?

Я послушно повернулся к ней спиной и тут же получил точечный и чёткий толчок перепончатой лапой как раз в больное место, где сместился диск при ударе цефалота о воду и окаменели мышцы. Я взвыл и завертелся юлой, но тут же понял, что копчик и в самом деле болит гораздо меньше.

– Дальше дело за Хранителями Крови, которых ты украл.

– Прионы, – кивнул я. – Ты тоже всё про меня знаешь?

Шаманка заскрипела:

– У-у-у! Ты ДУШ НИ ЛА. Нет, и не хочу. Больше слышу эхо увиденного вечным. И да, приди в мою кувшинку испражниться, ты мне должен за вправленный хвост.

Конечно я приду! Ещё как приду! У меня скопилась добрая сотня вопросов. Припадая на заднюю левую лапу и волоча хвост, старуха пошла от меня прочь по направлению к суетящимся сородичам, которых в цефалота набилось великое множество. Все были с вязанками рыбы на шеях, с полными ракушками разной водной снеди в лапах, с мелкими камнями во ртах для жевания. Они куда-то собирались.

– Куда все идут? – спросил я, выискивая глазами семейство – мои были в порядке.

– На Слезу, – ответила шаманка. – Слезу Первожены!

Я не собирался от неё отставать.

– В чём целесообразность пломбира? – спросил я. – Первошаман мне так и не сказал.

– Значит, ты должен найти ответ сам. Ответишь – вся жизнь изменится.

Чёртова старуха юркнула в толпу и слилась с другими дакнусами, с похожими головами и спинами. Я заметался, выискивая её, но тут же был окружён аборигенами.

– Каково это, быть кожаным? – спросил один, с умильным и восторженным видом складывая лапки.

– Отлично! – брякнул.

– Ты дашь мне детку от хищной губки? – прямо в ухо крикнула какая-то назойливая самка. – Я буду вам домой носить какашки!

– Не дам!!! – огрызнулся я.

– Но почему?!

– Ты выпустишь по недосмотру, а мне обрыблять потом!

Да чтоб вам треснуть! Шаманка скрылась. Ничего, ты от меня просто так не отделаешься, я всё равно приду к тебе испражняться…

Тем временем народ выбирался из кувшинки старейшин и куда-то направлялся со всей своею праздничной пищей. Я набрал побольше воздуха в грудь, догнал Тенго с детьми и поплыл рядом, радуясь, что спина не болит и двигаться стало намного легче. Удивительное дело – стоило нырнуть, как нос сам по себе закрывался кожаными перепонками, а одного единственного вдоха хватало на много метров пути.

Я с удовольствием рассматривал песчаное светлое дно на тридцатиметровой глубине. Нарядные водоросли самых разных форм и размеров росли в том порядке, который говорил о культивации. Улитки и ракушки сидели на камнях целыми поселениями и свисали гроздьями. В других местах в сетчатых листьях роился малёк. Большие серебряные рыбы важно подплывали к дакнусам и тыкались носами, прикормленные, как домашние козы. Караси вертелись целыми стайками, подобно воробьям, их никто не трогал.

По дороге я случайно поймал форель и захватил с собой – уже не с пустыми лапами заявлюсь.

В центре озера торчала скала, выступающая из воды площадкой метров двадцати диаметром – добрый пятачок. На скалу нанесло песка и водорослей, ветер посеял какие-то травы, а в центре росла одинокая хилая сосенка, невесть как укоренившаяся в трещине и выжившая. Сбоку прилепилась детка цефалота – отбилась от корней и теперь, наверное, голодала.

Это и была пресловутая Слеза Первожены, я сразу догадался, почему скалу так называли: кремний местами казался полупрозрачным на вид. Пустил волну – внутри скалы змеились полости, наполненные водой и воздухом. Необычная скала, дорогой дневник! Словно состоявшая из единого целого камня. Впрочем, обычных скал я прежде не сканировал, потому не знал, каковы они внутри, и судить не мог.

Дакнусы выбрались на Слезу, ловко цепляясь лапами, и стали раскладывать снедь, попутно ухитряясь толпиться вокруг нас с супружницей.

– Покажи искру, ну покажи! – просили её.

– Да, что ты умеешь? – подтвердил старейшина.

– Во всю силу? – неуверенно уточнила Тенго.

– Конечно во всю!

– Я боюсь, – пояснила Тенго. – Лишь недавно ужасное сделала. Разом кучу бобров убила и чуть не умерла.

– А мы разбежимся!

Они были любопытными и непосредственными словно дети, эти аборигены, все, не только милая. Я будто снова в школе оказался. Когда-то давно со мной учился потомственный акробат, звезда всех школьных представлений, к тому одноклассники вечно приставали: а прыгни через голову? А ногу в рот возьмёшь? А на спор? А сам себе отсосёшь? Потом он перевёлся в спортивный интернат и актуальной звездой стала певица из девятого класса, мелкая брюнетка с длинным хвостом гладко зачёсанных волос, к той не приставали, она сама ко всем лезла со своими песнями.

– Ну, расходитесь, – решилась Тенго и сунула мне обоих детей, кажется, ей хотелось похвастаться.

Я уже был тёртым перцем, поэтому вернулся в воду и отплыл подальше. Самые осторожные из дакнусов последовали моему примеру.

Тенго крепко зажмурилась и сделала то самое движение, уложившее бобров – свила ракушку. Я уже знал, что так она «берёт в яйцекладе Первожены» своё электричество и преобразует переменный атмосферный ток в постоянный. Это пиздец, дорогой дневник, я жил с биологической трансформаторной будкой! Не влезай – убьёт.

Ветвистая, раскалённо-белая молния пронзила пасмурное небо, тряхнула Слезу и пропала с громким треском, распространяя запах озона, такая огромная по сравнению с сотворивший её маленькой Тенго… Вдруг скала пришла в движение и вздрогнула, посыпались с брызгами и стали улепетывать куда глаза глядят перепуганные дакнусы. А потом Слеза КРИКНУЛА.

Камень издал звук такой силы и мощности, словно труба апокалипсиса взревела. Мне показалось, что в огромном соборе одновременно взяли ноту десятки органов. Но звук был только побочным явлением! Слеза пустила мощнейшую волну, от которой всё моё существо содрогнулась до кончика хвоста, а усы с бородой и каждая шерстинка встала дыбом.

Это был тровант, дорогой дневник! Огромный живой камень из тех, что движутся, растут и звучат. Они даже на Земле есть, не только в Янтарном мире. Большая часть каменного крика лежала в инфразвуковом диапазоне, пожалуй, раньше я и не услышал бы его, а то, что дотянулось бы до слуха, составляло только малую часть реального звучания. Но не теперь, когда судьба подарила сканер и приёмник в голове! Кажется, низкочастотные акустические эмиссии трованта модулировались сверхнизкими инфразвуковыми волнами, а Тенго своей молнией этот крик активизировала.

В меня панически ткнулась какая-то самка и я с головой ушёл под воду, но тут же вынырнул, крепко прижимая к себе детей левой лапой, зажмурился, поднял язык к нёбу и загудел, включая свой чёртов сканер. От удара электричества воздух и жидкости в трованте пришли в движение, вот полости трубный глас и издали. Но как быть с волной? Без единого прибора кроме электронного блокнота, оставшегося в рюкзаке, в Бобике, я ничего не мог сказать. И то сомнительно, что какие-то человеческие приборы помогут разобраться в природе странных иномирных явлений.

А что, если прионы существовали изначально в виде доатомных соединений? «Сначала был Прион». Если в процессе эволюции они поселились в нескольких белковых видах Янтарного мира, что им мешало поселиться в камне? Эдакая долгосрочная инвестиция на случай катаклизма. Микровымогатель говорил о Хранителях почвы наравне с Хранителями крови, значит, так и есть. Они были передо мной, пресловутые Хранители почвы, способные породить киллера из малых, и не только его! И они кричали на весь белый мир о том, что грядут перемены, призывая готовиться. Не знаю как, но я это понял, дорогой дневник. Прионы не жили в человеческом понимании, но были по-своему, несомненно, разумны. О-о-о, вот где крылась тайна из тайн, величайшая загадка, с которой только мог столкнуться любопытный и пытливый разум!

Именно тогда я понял, что никуда и ни за что отсюда не уйду.

Глава 37. Побоище

Шульга уже видел работу мозгоедов, тогда, давно, на арене. Теперь их было больше, гораздо больше, но и звери стали иными – сытыми, культивированными. Фермерскими, блядь. Земля покрылась их разорванными мёртвыми телами, которые расшвыривал серебряный безголовый монстр.

Однако волна живых и яростных бестий окатывала адскую тварь – и отступала; окатывала, и снова отступала, словно водоросли и рыбу оставляя на земле погибших и раненых.

Когда-то тонкий вой, издаваемый в бою их глотками, привёл Алексея в ужас, но с тех пор он слышал ангельскую трубу и в целом получил такой переизбыток ужаса, что больше ничего не боялся, будто какой-то кувшин внутри наполнился, и теперь ни капли страха в него не помещалось. Страшно было только, что пострадает чужой ребенок там, внизу. Её мамка недвусмысленно дала понять, что Шульга умрет, если заявится. Ну, плевать, это роли не играло.

Он ещё немного повисел на покренившейся вышке, затем пополз вниз – пан или пропал. Причём уверен был, что нихуя не пан, просто хотел успеть увести девчонку. Подождав, пока боевая волна чуть откатится в сторону, он слез. Босиком прошлёпал к ней, попеременно оглядываясь и припадая на левую ногу. Он где-то ушиб пятку, Алексей и не помнил, каким образом и когда, но теперь нога болела. Боль – это хорошо. Боль – верный признак того, что ты жив. Боль и есть жизнь, Господь подарил ему ещё немного жизни.

– Идём скорее, пока монстр занят, – быстро сказал Шульга, подходя.

Дочь Светланы посмотрела на него как на безумца, закусила губу и крепче вцепилась в куклу. В её глазах стояли слёзы, но было там и что-то ещё.

– Не пойду! – произнесла она. – Я не брошу ветерков.

– Глупая! Монстр регенерирует. Это мутант. Его не убить! – с досадой воскликнул Шульга.

– Стая всегда побеждает! – и вдруг: – Дядя Лёша, это ты?!

Голубые глаза распахнулись. Кажется, только сейчас она разглядела его и узнала в потрёпанном и грязном, заросшем густой неопрятной бородищей лице знакомого когда-то щеголя, облаченного в кожу ящера, увешанного янтарём. Алексей вообще сомневался, что девчонка его вспомнит, всё-таки три года прошло, и теперь не знал, рад ли...

– Я, раклэ. И ты меня спасла. А теперь скорей пошли отсюда…

Он взял её за плечо, но та с гневом вывернулась из-под руки и отскочила.

– Я не вернусь без ветерков! Посмотри, сколько их погибло! Я не побегу, это низко.

Алексей сделал вид, что смирился и стал искать свою обувь. Левый ботинок нашёлся неподалёку, но правого не было, один дьявол знал, где ботинок мог находиться. Тогда Алексей расстегнул комбез, стянул через голову зловонную футболку, разорвал по шву и обмотал босую ногу, а комбез надел на голое тело.

– Где твоя мать? – спросил.

Девчонка не ответила. Стиснув зубы и тяжело дыша, она смотрела на побоище, и он посмотрел вместе с нею.

По влажной, пропитанной водою глине стекала кровь, кругом лежали мёртвые мозгоеды, но и безголовый монстр теперь покрылся глубокими ранами. Сперва дыры в его теле зарастали, однако вскоре что-то изменилось, звери будто поняли, что так врага не одолеть, и стали жрать его заживо. Удар, укус, уход, прыжок, рывок, уход. Тот всё чаще ревел от боли и бессильной ярости, сбивая их с себя, кроша, увеча – слишком быстрый и сильный, но не бессмертный, нет. Словно шершень в муравейнике, он выдыхался. Кусок за куском таяла плоть, набивая серые животы. Всё меньше падало мёртвых, когда откатывалась боевая волна: оставшиеся учились в процессе боя, но и стая таяла – Шульге казалось, что полегла половина. Однако страшная работа двигалась, хоть и медленно: серебряный зверь не успевал восстанавливаться. Как прах возвращается к праху, кровь мозгоедов возвращалась к ним же, чтобы с ними остаться.

Вдруг комок кишащих хищных тел перетёк для нового удара и девочка что-то увидела. Она ахнула, швырнула куклу и подбежала к павшим. Упала на колени, пачкаясь глиной и кровью, стала поднимать и гладить мёртвых зверей – разумеется без толку. Внезапно с громким визгом, как фурия, девчонка вскочила и ринулась в общую драку. Сердце ухнуло, Шульга побежал за ней. В последний миг успел перехватить в прыжке и поволок в сторону.

– Ты что, – бормотал он, – ты что! А ну прекрати!

Она билась как бешеная и до крови укусила в плечо, словно не ребёнок, а маленький дьявол в его руках оказался. Пиналась ногами, попала в живот и в пах – тогда отпустил, бормоча проклятья, а девчонка снова кинулась в гущу битвы. Без оружия, без зубов, без когтей. Таким беспомощным морально и физически Алексей давно себя не чувствовал, он плюнул с досады и упрямо похромал за нею следом, как суицидник.

Стая отгрызла серебряному монстру лапу, и та извивалась на земле, намертво вцепившись когтями в какого-то зверя. В последнем укусе тот вонзил в неё зубы, да так и сдох. Девочка с ненавистью принялись топтать лапу, била ногами и прыгала по ней, пока та не разжалась, а потом впилась зубами и стала рвать с рычанием, с остервенением, сама как дикий зверь. Шульга с ужасом увидел, как содрогнулась её горло – по нему прошёл кусок проглоченной плоти. Он схватил чертовку, потащил в сторону, потому что волна мозгоедов снова катилась на них, преследуя и разрывая хаотично мечущуюся, страшную свою добычу – обглоданный кровавый остов адского зверя. Тот больше не сражался, ослаб. Шульга снова получил второй болезненный укус рядом с первым.

– Нихуя, дорогая, так не пойдёт…

Невзирая на боль, отволок девчонку в сторону. Разжав зубы, засунул два пальца в кровавый рот и дальше, в горло, нажал на корень языка. Девчонка выблевала кусок сырого мяса с серебристыми волосками, резко вдохнула и подавилась рвотой.

– Это мой Серый! – яростно закричала она, едва откашлявшись. – Монстр убил его! И королеву убил! Пусти, ублюдок, или сдохнешь!

– Не пущу, – сказал Шульга. – Я по-любому мертвец, раклэ. Посиди со мной.

Она как-то сразу обмякла в его руках и зарыдала, а он сидел и гладил её по голове.

Нужно было что-то сказать, и он вспомнил фразу собственного отца: «Есть люди, а есть еда», или цыганскую бабку: «Сказал Господь: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, да страшатся и да трепещут вас все звери земные, и весь скот земной, и все птицы небесные, все, что движется на земле, и все рыбы морские: в ваши руки отданы они; все движущееся, что живет, будет вам в пищу…» Но девчонка, только что пожиравшая сырую плоть монстра, его не поняла бы правильно. К тому же эти мысли принадлежали не ему, а разбойнику, которого Шульга похоронил. Нет, это не был её персональный кролик, Алексей с гадливостью отверг эту мысль и сказал:

– Я знаю, как тяжело потерять друга, раклэ.

И он не лгал ни капли. Чёрт, Капелька, так её зовут.

– Твой зверь дрался за тебя и погиб в бою, как мужчина и воин, – сказал затем. – Это правильная смерть.

– Не бывает правильной смерти, – зло ответила Капелька. – Любая смерть – неправильная.

Монстр попросту перестал существовать. Стая сожрала его без остатка. Мозгоеды сточили даже кости, оставив серебряную шерсть, зубы и когти, и теперь бродили ошалелые, раздутые, нюхая павших, о чём-то цокая. Их осталось не больше двадцати, и многие из них были ранены. Но эти, целые, смотрели на Шульгу с открытой неприязнью, и он застыл неподвижно, как камень. Одна часть Шульги боялась, что пришёл его черёд, но другая знала: он покаялся и Господь его спас.

«Если останусь жив – ни единой чужой жизни больше не возьму, ни людской, ни звериной» – подумал он, обмирая.

Девочка снова оставила его, идти за ней он не решился и просто смотрел. Она плакала над старым своим зверем и над мёртвой самкой, такой дряхлой, что неизвестно как она смогла пойти в последний бой.

– Она услышала запах монстра на ботинках рейнджера и узнала о нём, – сквозь слезы промолвила Капелька. – Но сперва не хотела идти – не моя война, сказала, пусть двуногие сражаются.

– Ты понимаешь их? – осторожно спросил Шульга.

– Немного, – сказала она.– Но вдруг прозвучал сигнал о внимании и готовности, сигнал, что пришла пора перемен… Она решила, что её призывают действовать, и повела всех. А теперь они мертвы. Мой Серый мёртв!

Зверь чихнул, из носика выскочила сопля.

– О, малыш! – завопила Капелька, хватая и целуя окровавленную морду, слёзы потекли ручьём. – Дядя Лёша!!! Отнесём его домой скорее!

На секунду Шульга подумал, что даже трупы мозгоедов можно о-очень выгодно продать фармацевтам, но и это были не его мысли, а того, уже сдохшего, и он прогнал их. Позже он вернётся сюда с лопатой, если надо, и похоронит тела.

Алексей нагнулся и поднял изувеченного зверя, проткнутого гигантскими когтями, покрытого старыми и новыми шрамами – и те, другие, его не тронули. Вместо этого вперед вышла самка с седеющим носом, распоротой холкой, с небольшим окровавленным висячим выменем и сухо заклекотала.

– Что она говорит? – спросил Шульга.

– Что семья всегда возрождается, – тихо ответила девочка, – и становится сильнее. Это новая Мать матерей.

Зверь в его руках приоткрыл одно веко, вздохнул и уставился янтарным глазом. Кажется, тоже вспомнил.

– Показывай дорогу., – сказал Шульга.