Текст книги "Дневник метаморфа"

Автор книги: Мари Пяткина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Глава 14. Дорогой дневник

– Я слыхала от сестрицы Исы, она – от мамки, а той шаманка Сьё рассказала, которая подслушала Хранителей. Однажды Первожена захотела сделать Первомужа самым счастливым, таким, чтобы счастья хватило на все уголки мира! Рассказать?

Нико грустил, а может, ещё от яда не отошёл, но слушал рассеянно и плохо, смотрел куда-то в угол ПИЩЕ БЛОКА, теперь тоже разбитого и сломанного, с кусками мёртвых тел на полу, словно умел пускать волну, и что-то там, в углу, выискивал, но Тенго знала, муж не умеет волновидеть, только глазами видит, которые ещё и БЛИЗО РУКИЕ, а на одном АСТИ ГМАТИЗМ. Ничего, зато красивый. Сейчас Нико источал печаль и тревогу, и она как могла его поддерживала: совалась под руку, и ела вместе с ним невкусную рыбу по имени КОН СЕР ВА, потому что главную машину Больной Братец тоже сломал, и развлекала историями. «Заодно и научу самому важному, – думала она, – а то, вроде, и шаман, но знает только кожаное, а про то, как мир устроен – совсем ничего…»

– И поплыла Первожена искать сияющую ракушку, одну во всех водах. И отплыла от Первомужа так далеко, что видно уже не было, ещё чуть отдалится – супруг и господин её перестанет искрить во тьме! Как можно бросить яйценосца? Но та подумала – рискну. Оставила его, поплыла на Край Воды и ухватила со дна яркую ракушку счастья!

Она радостно запрыгала, словно сама такую ракушку ухватила. С какой-то стороны так и было. Теперь Тенго семейная, она получила цель и смысл, а не как раньше. Правильно сестрица Иса из гнезда выгнала. А вот ел её Нико плохо, наотрез отказывался от полезных личинок, предпочитая пустую пищу кожаных, которой осталось совсем немного.

– Свет счастья пронизал её, но счастье сменилось ужасом: она потеряла Первомужа и не знала, как быть. Поэтому стала одно за другим откладывать яйца во тьму, рассылая во все стороны, пока последнее не осветило в холоде вод лицо её грустного супруга и господина, который искал её много эонов. Она потянулась за ракушкой счастья, но та давно потерялась среди яичного света. «Ничего, – сказал Первомуж. – Я выношу мировые яйца и обрету этим счастье для всего живого». С тех пор Первожена никогда не бросает его, чтобы не грустил. И я тебя не брошу!

– Звезды появились не так, – сказал муж и вздохнул.

– А как?

– Газ, сжатие, термоядерная реакция.

Он сказал много слов, Тенго ни единого не поняла, хотя старалась, ни единого образа не возникло, хотя ловила, видно, муж говорил слова, которых сам не понимал. Тогда подлезла под руку, чтоб погладил. Тенго заметила, что он любит гладить её густую шубу и всегда веселеет, как нагладится.

Нико почесал её за ухом, постукал пальцем по лбу, затем встал, и принялся складывать КОН СЕРВЫ из рыбы и мяса в РЮК ЗАК, и шаманские яды туда положил, и многое другое, нужное ему в пути. Самой-то Тенго ничего не надо, у неё всё с собой – лапы, сердце, хвост. И, самое главное – волна. Когда-то, очень давно, древние дакнусы ходили по суше, ведь море пересохло и им пришлось расселяться. Но в те времена их было много, с ними шли шаманы и воины-искрители, способные убить врага искрой. Сейчас таких и нет…

– Я понесу, – сказала она. – Я сильная, а тебе и так тяжело, у тебя яйца. Куда мы пойдём?

– Подальше отсюда, – ответил муж. – К своим мне нельзя, как ты понимаешь.

– А чего?

– Закроют, станут изучать. Считай, в клетку попаду навеки.

– Так пошли к моим! – радостно сказала Тенго – удача сегодня отложила яичко в её планы. – У нас в озере хорошо, нам дом дадут, мы его раскормим как следует – ух и большой дом вырастет! В озере рыбы – тьма! Мы обрыбляем. И улитки! И всё вкусное, а не КОН СЕРВЫ. Наша шаманка, мамаша Сьё – ух, какая сильная! Она кучу сонных песен знает и как дети вылупятся – сразу вытащит, вообще без боли, как из зятя Белроя, он только раз и крикнул. Всё будет хорошо!

– Ну, пошли, – равнодушно ответил муж. – Если повезёт – не сразу сдохну.

– Ты не сдохнешь! – воскликнула Тенго, прыгая вокруг него. – Я не дам!

Они покинули разорённый, разбитый, выеденный Больным Братцем дом и отправились в путь – Тенго посмотрела, как ближе и безопаснее. РЮК ЗАК Нико ей не дал – заботился. Ну и, отчасти боялся, что разобьёт РЕ АКТИВЫ.

***

Дорогой дневник, это пиздец. Но я не прекращаю думать, как из него выбраться.

Как меня вырубили – и не понял, не заметил никого и не унюхал. Просто вдруг очнулся да прескверно: от глупейшего сна, с дикой тошнотой, и не мог пошевелить и пальцем – весь замотан был в плёнку, и давно, даже упрел.

Приснилась наша собственная свадьба в кругу соплеменников моей дикарки, хотя у них понятия «свадьбы» пока что нет, насколько я понял, как и письменности, и календаря. Примитивный народец. Яйца отложила – всё, типа замужем.

Поскольку спал я под отвратным ветеринарным седативом, бог их знает, что у них в усыпители напихано, то приснился мне стол, сплошь заваленный жевальными камнями, личинками, сырою рыбой и чёрте чем ещё. Во главе сидели мы с Тенго, по кругу прыгала шаманка в уборе из перьев, пердела, булькала и низко гудела горлом. Потом все принялись грохотать во рту камнями, особо налегая на забродившие водоросли. А после – частушки распевать…

– Утконоска с муравьедом

Как-то полюбились,

И от этого от срама

Ехидны родились!

Эх, хвост, чешуя, поймал выдру как-то я! Или то приснилось мне? Я теперь хожу во сне!

Раз пришёл в гнездо бобёр,

Член осиновый припёр!

Говорит бобрице:

Будет чем харчиться!

Эх, хвост, чешуя, и зачем мне этот я? Вот найти б водицы, чтобы утопиться!

Приходила крокодила,

Крокодилу говорила:

Ты подвинь свою жу-жу –

Я на яйцах посижу!

Как-то лось покинул лес,

В озеро по жопу влез.

Спрятал член и яйца

В белочку и зайца!

Эх, хвост, чешуя, поймал выдру как-то я. Думал порезвиться, а та – давай искриться!

Жопу мыл медведь в реке,

Чтоб пойти к тигрице,

А лосось ему в кишке

Отложил икрицы!

Говорили, любовь зла,

Мол, полюбишь и козла!

И от этих самых зол

Полюбил козла козёл!

А в семействе у сома

Дым столбом и кутерьма!

Крыл сомиху матом,

Что в икре щучата!

Эх, хвост, чешуя, внутрихуйный теперь я…

«Издеваются, суки зашкварные» – подумал я и открыл глаза в аду.

Ни ногой, ни рукой двинуть не могу, лежу, извиваюсь, покряхтывая, а над ухом, чуть поодаль, кто-то чавкает. Поднял голову и не знаю, как не обгадился.

Я не сразу узнал Паркинсона. В нём не осталось ровным счётом ничего человеческого, зверь зверем. Огромным он мне показался с земли, косматым, со слипшимися колтунами в шерсти, очень грязным, с огромной же, вытянутой башкой и длинной мордой. Он повернулся и облизнул окровавленную пасть, глядя прямо на меня жёлтыми глазами, тогда только я и понял, кто передо мной, и ужаснулся делу рук своих. Затем в нос шибануло тяжким духом падали и дерьма. Натурального дерьма: Макс жрал и гадил одновременно. А жрал он голову и живот чувака, на распяленных ногах которого подрагивали в такт его рывкам ботинки рейнджера. Чуть поодаль валялось оружие.

Меня вывернуло слюной и желчью, я подавился каплей рвоты и закашлялся.

Тем временем Макс высрался, дёрнул хвостом, и на трёх ногах пошел ко мне, подобно тому, как ходят гориллы, в одной, передней лапе, сжимая полувыеденную черепушку несчастного рейнджера. Это я тогда ещё других не видел тел.

Дорогой дневник, в тот миг я попрощался с жизнью и единственное, о чём думал – хоть бы он убил быстро, не игрался. Но Паркинсон только ткнул мне в морду оторванной этой, расколотой головой.

– П… – сказал он.

– Максим, ты что? – залепетал я, извиваясь как гусеница в попытке отползти. – Это же я, Макс!

Паркинсон напрягся, морда его исказилась, и он повторил:

– П-поешь!

Я откатился на два оборота, подальше от окровавленной черепушки и от него, но Макс снова настойчиво приблизился, он пытался коммуницировать.

– Легче, – пояснил он, – будет.

– Нет! Не будет! – возразил я как мог твёрдо.

Точно так же твёрдо и бессмысленно, как тогда, в лаборатории, когда пытался помешать ему превратиться в чудовище, которое сейчас лицезрел. Макс словно вспомнил о том же и моментально взъярился, поднялся на задние лапы и рыкнул, занося передние для удара.

Тенго выпрыгнула из-за насоса, видно, пряталась там, и загородила меня собой. Лапы расставила, шерсть дыбом, хвост трубой, даже больше казаться стала, и закричала:

– Не смей!!! Он с яйцами!!!

Но Макс словно потерял способность понимать, соображалка в край потухла, он снова рявкнул и распялил пасть. Клянусь, дорогой дневник, я видел клочья плоти, застрявшие в его зубах и комочки мозга на дёснах. Жрущая и срущая бездонная бочка собиралась убить нас обоих.

– Беги, я труп! – кажется, крикнул.

Но Тенго вместо этого сжала лапки, вся напряглись и распушилась ещё больше, мне даже показалось, что в густом её меху пробегают крохотные искры. И Паркинсон дёрнулся. Взвизгнул, как собака, которой наступили на хвост, и отпрянул. Тенго открыла глаза.

– Уходи, Больной Братец, – сказала она. – Еды больше нет.

– Нет. Еды?

– Нет, – подтвердила Тенго. – В лесу еда. До-фа-мин.

– В лесу, – повторил Макс.

Он опустился на четыре лапы и потрусил прочь. С грохотом ударил в ксенорешетку плечом и выскочил со двора биостанции. На опушке росла секвойя с длинной хвойной лианой. Под секвойей Макс по-собачьи покрутился, устраиваясь, снова высрался, и в два прыжка скрылся в гиблом лесу.

– Развяжи меня скорее, – попросил я.

Тенго стала рвать зубами и разматывать лапами пищевую плёнку. А потом мы ушли, куда глаза глядят. Вернее туда, куда вела милую её «волна».

Глава 15. Охотник

Ночью кого-то из лесных обитателей долбануло периметром, судя по рёву – ксенобыка. Звуки, раздавшиеся затем, сказали Шульге, что оглушённую скотину нашёл саблезуб. Не успел тот окончить поздний ужин, как и сам стал ранним завтраком для некой твари, ещё более яростной и злой. Внештатный пожаловал? Алексей уповал, что тот угодит в одну из ловушек. До самого рассвета вокруг периметра ревела, рычала и плакала хищная ночь. Никто в лагере не спал – слушали кровавую рапсодию гиблого леса. Лишь на рассвете шум стих, а Шульга ненадолго забылся.

Утром первым делом обошел ловушки и старые добрые стальные капканы. Сопровождал его Павлик, единственный из всей компании, кто официально носил огнестрел, и Сан Саныч с царь-приблудой на спине. Вохровцев оставили собираться. После того, как группа побывала на биостанции, Шульга начал расставлять не выборочно, а все до единой ловушки, бывшие в наличии. Также перестал выключать царь-приблуду, чему не раз уже порадовался, как и сейчас, потому что туша саблезуба оказалась обезглавленной и рядом лежала куча дерьма.

Одна ловушка стояла пустая и нетронутая, словно сотрудничек был в курсе дел и умел обходить сетевые мины, вторую попусту испортил годовалый ксеноволк, которого удавило паучьей сетью – не на этот вес сеть была рассчитана. А вот в капкане лежала нога. Просто нога, без остальной туши, задняя правая лапа, грубо отгрызенная. Очень специфическая, с острейшими, твердейшими когтями. Шульга не мог сказать, какому хищнику она принадлежит, но жопой чуял – нога майорского внештатного сотрудника.

Все молча встали вокруг. Шульга почесал густую кудрявую бороду, которой зарос в считанные дни, отчего стал похож на истрёпанного жизнью Будулая. Плевать.

В самой по себе конечности ничего особого и не было. Лапы звери порою себе отгрызали, чтоб вырваться, сбежать и сдохнуть в лесу от ран, не в силах больше защититься и охотиться, разве что ксеноволки кормили своих калек. Удивляло Шульгу другое: это была уже ВТОРАЯ задняя правая лапа, которую он нашёл в капкане за последние несколько дней. И если первая лапа, найденная намедни, охотников обрадовала, то эта напугала.

– Я когда-то на куриной фабрике работал, – пробасил Саныч. – Машина кур рубает, и по разным конвейерам, на упаковку, разные части идут. По одной ленте – только правый окорочок. По другой – только левый. И кажется, что все куры на ферме – одноногие мутанты.

– Мы не на фабрике, – с досадой сказал Шульга и сплюнул сквозь зубы. – Слышь, майор, их может быть двое? Трое? Если да, то у нас проблемы.

Павлик взглянул на Алексея увлажнившимися глазами.

– Он один, – ответил счастливым тоном.

– Идём дальше, – бросил Санычу Шульга, забирая в мешок и капкан, и лапу. – Иди вперёд.

Саныч тяжело потопал, громко хрустя ветками и сгибаясь под весом царь-приблуды, Шульга подождал, пока тот отдалится, а сам приблизился к майору.

– Чего ты лыбишься как поц? – негромко спросил. – Говори, Павлик, я своей башкой рискую. Таких зверей много?

– Один.

– Что за хуйня с ногами?

– Регенерация, – пояснил майор. – Это же идеальный солдат. Представь таких взвод, дивизион. Его крайне сложно убить, он самовосстанавливается, понимаешь?

Алексей осмыслил и вздохнул. Он совершенно не разделял восторга своего спутника. Чем больше мест «воинских подвигов» внештатного сотрудника он находил, тем больше сомнений в его голове селилось. Но, что поделать, не в карьер же возвращаться, срок мотать до седых яиц? Да, зверь жесток, умён, силён, но тем слаще станет победа, когда удастся его взять. Всё-таки хорошо, что местами этими Алексей раньше хаживал, и был достаточно предусмотрителен, чтоб заныкать там и сям пару схронов, один такой он вскрыл. Небольшой, однако, с пистолетом чувствовал себя спокойнее.

Они вернулись в лагерь.

– Собираемся, – велел Шульга, – пока внештатный ранен – надо преследовать.

Он пошёл впереди, подмечая капли крови, сперва частые, после – редкие, вскоре и они прекратились. Слишком быстро. К счастью, оставались сломанные ветки подлеска, клочья шерсти в кустах, следы остальных трёх лап, и помёт, который попадался так часто, словно зверей в самом деле было несколько.

Следы вели к оврагам, за которыми начиналась известняковые холмы с карстовыми пещерами. У оврагов нашли объеденный падальщиками безголовый скелет в обрывках комбеза – недавний. Рыжие муравьи уже добрались до него и теперь обгладывали белые кости, но мох нарасти не успел.

– Он в одной из пещер, – сказал Шульга. – Тарас, пускай свой коптер.

Вохровец запустил стрекозу, Алексей с майором прилипли к экрану.

Стрекоза полетела по склону, вдоль холмов, поросших белыми цветами и кривыми соснами, вдоль заболоченого ручья, фиксируя птиц, насекомых, растения и серые камни. Добралась до пещер и стала нырять в каждую по очереди. Зверь нашелся в третьей с краю. Он залёг далеко, не мог видеть и слышать группу, он был плохо различим через крохотную камеру коптера, дающую всего лишь рябое изображение, но Шульгу пробрала дрожь от его вида и от того, что обе задние лапы, точно такие, как та, что валялась в мешке, были на месте.

– Ах ты, дьявольское отродье… – пробормотал Алексей. – Подведи-ка поближе камеру…

Тарас подвёл стрекозу к куче палых листьев, в которых лежал монстр, но зверь настороженно поднял голову, затем молниеносно вскинулся и сбил её ударом лапы – всё потухло.

– У меня есть запасной коптер, запускать? – спросил Тарас.

– Не надо…

Они обустроились на симпатичной полянке, в вечном сумраке, среди секвойных да сосновых вековых стволов.

– Сетевые мины кладём по периметру, – сказал Шульга. – Он увидел камеру. Не забывайте, это особый зверь.

Царь-приблуду настроили поуже радиусом да помощнее. Вокруг споро расставили все до единой мины и ловушки. Действовали быстро и слаженно, никто не провисал и не динамил.

– Думаешь, он понял? – спросил Павлик. – Ну, Макс?

– Ещё бы не понять, – ухмыльнулся Алексей. – Он же разумный. Мы его спровоцировали, теперь ждём.

– Мужики! – обратился он к группе. – Как только животное к барьеру ткнётся – палим всем подряд. Усыпители, парализаторы, всё пускайте в ход. Начнёт метаться – хоть в одну да попадет ловушку, дальше прицельно сетью спеленаем.

– Не ссы, – добавил он, глядя на вытянутые лица, – я так по спецзаказу взрослого самца-саблезуба брал. Правда, он потом сдох.

Все встали кругом, спинами вовнутрь, ощетинились нелеталкой и стали слушать лес. Минуты тягостно тянулись. Птички щебетали в кронах, с шорохом и шёпотом раскачивал ветки ветер. Вдруг птицы умолкли.

– Господин майор, разрешите закурить? – тоскливо спросил Тарас.

– Отставить курение, – быстро и равнодушно отрезал Павлик.

Зверь с грохотом врезался в узкий периметр на всем бегу, Тарас заорал от неожиданности и страха. Зверя треснуло синей молнией и отшвырнуло, он взвизгнул и упал с опалённой в местах удара, дымящейся шерстью, но тут же снова вскочил, хотя любое иное животное, тот же рогач, легло бы без сознания.

– Огонь!!! – рявкнул майор.

Группа принялась палить со всех стволов. Шульга лично всадил шприц прямиком в косматую шею, в живот монстр дважды получил парализатором и застонал как человек. В считанные минуты его тело обросло иглами, как у дикобраза – так утыкали седативом. Он был мутантом, сильным, опасным, но живым, из плоти и крови. И он покачнулся. Затем лапы заплелись, и зверь осел.

Алексей выбросил вперёд сетемёт и прицельным выстрелом накрыл его паучьей сетью.

– Есть! – закричал и рассмеялся.

Паучка плотно укутала монстра и сдавила, накрепко прилипая к шкуре. Зверь сперва молча дёргался внутри, затем принялся выть, подвизгивая. Он бился, увитый сетью, и чем резче двигался, тем плотнее сжималась паучка, впиваясь, вгрызаясь в косматое грязное тело. Охотники заорали, засвистели, ликуя. Тарас бил кулаком в колени и приплясывал. Майор на радостях обнял Шульгу и похлопал по спине, остальные жали ему руку и предплечье, а он жал в ответ, его хлопали по плечам – он тоже хлопал, Сан Саныч даже приподнял, прижав к объёмному животу. Все поздравляли его и друг друга, перекрикивая отчаянные вопли зверя. Но вот тот затих, не в силах больше двинуться.

– Ты герой, Петрович, – лучась восторгом, сказал майор. – Я тебе нагрудный знак пробью за помощь вооруженным силам. Подам рапорт на именной кортик. Туши приблуду.

Пересмеиваясь, перешучиваясь, охотники собрались вокруг зверя. Тот лишь глазом мог косить, да пасть приоткрывал, порыкивая. Щерился, словно хвастаясь клочьями гнилого мяса, застрявшими между зубами.

– Вот это урод, – сказал дядя Коля, брезгливо морщась. – Как же он смердит! Слава тебе, господи, управил!

– Избавили округу от вурдалака, – сказал Тарас.

– Послужит теперь на благо человечества, – сказал майор.

– Отпус-тите, – членораздельно сказал зверь.

Человеческая речь настолько контрастировала с его внешним обликом, что все сразу смолкли.

– А? – спросил Павлик.

– Отпустите, – повторил зверь. – Уйду.

– Не-ет, Макс! – майор потряс головой. – Ты уже пришёл. Выполнил свое задание, теперь дело за нами.

Зверь снова забился и завыл, судорожно дёргаясь всем своим стиснутым в комок, перекрученным косматым телом.

– Всё будет пучком, – заверил его майор, складывая колечко из пальцев. – Корма у тебя будет много. Навалом еды.

– Еды, – повторил Макс.

– Сколько влезет. Мы тебя изучим и пристроим к делу.

– Б! – крикнул Макс. – Больно-о-о!

– Потерпишь до базы, – майор пожал плечами. – Гибкая клетка-то есть, но сеть с тебя снимать я не рискну, уж прости.

Он вызвал по рации дрон-эвакуатор для техники и группа стала готовиться к эвакуации. Шульга надул вакуумную подошву. Вохровцы и Саныч, пыхтя и тужась, втроём водрузили на неё рычащего и завывающего Макса. Тот снова принялся рваться из сети, но смог лишь опорожнить кишечник на ноги дяде Коле.

– Фу, блядь, – отряхивая дерьмо с ботинок, поморщился тот.

– А мне – так норм пахнет, – сказал Тарас, посмеиваясь. – Запах победы.

– Бр-рысь! – рявкнул зверь, изгибаясь. – Сеть! Р-рвёт! Больно!

– Бо-ольно мне, бо-ольно-о! – подпел Тарас. – Не унять эту злу-ую бо-оль!

Наконец его заволокли на подошву и пристегнули ремнями, осталось дождаться дрона, и можно было выдвигаться на базу. Не самим же волочь подошву? Тарас и Шульга закурили. Алексей потягивал сигарету и думал о том, что первым делом пойдёт к семье, обнимет мать и тёщу, поцелует детей, возможно, трахнет фригидную жёнушку. Как не крути, своих домашних он любил. Затем соберёт парней и будет думать, как заново поставить бизнес. Неплохо бы легальную нулёвку завести. Возможно, с точкой поможет майор? Вместо именного кортика, который, несомненно, вещь приятная, и на стене смотрелась бы отлично, но пользы – самой сомнительной.

– Что у нас по хавке? – спросил майор.

– Вчерашний кулиш остался, – с готовностью ответил Тарас. – И сухпаёк.

– У меня кое-что есть.

Павлик поковырялся в рюкзаке и достал бутылку водки. Сан Саныч крякнул и потянул носом.

– Грей кулиш, режь сухпай, – велел майор. – Бахнем за удачу, по пятьдесят.

В любом другом месте Шульга не задумываясь бухнул бы, но здесь и сейчас, со стонущим зловонным внештатным сотрудником вместо музыки, это показалось неосмотрительным.

– Водка на охоте спасла гораздо больше зверья, чем ручейные рейнджеры, – с кривой ухмылкой молвил он.

Впрочем, стаканчик взял. Скольнулись, выпили, закусили горячей фасолью с говядиной, и в самом деле словно потеплело, посветлело, повеселело на душе у всей честной компании, даже Саныч перестал пыхтеть в бороду и грозно таращиться голубыми глазками в обрамлении белёсых ресниц. А зверь, наконец, заткнулся, просто молча дёргался под сетью в стороне, поодаль.

– А ты-то сам с рейнджером в лесу встречался? – спросил Павлик, разливая ещё помаленьку.

– А как же, – охотно откликнулся Шульга, принимая стаканчик. – Добыл как-то здоровенную церву, молодой ещё, ни амуниции толком, ни дрона для переноски не имел, ружьё да везение, да товарищ с машиной у вырубки остался. И, где ни возьмись, ручейный рейнджер в полной амуниции из кустов выскакивает! Выстрел услышал. Оружие наводит и требует лицензию на отстрел. Смотрю на него, на церву, и говорю покаянно – лицензии нет, прости засранца. «Иди вперёд, – говорит рейнджер, запуская дрон для переноски и цепляя тушу, – будем протокол составлять, но сначала взвесим на базе». Дотащили мы вдвоём с ним эту тушу прямиком до вырубки, с полтонны в ней было, дрон трижды разряжался. Смотрю – а вот и мой товарищ с пикапом маячит. «Ой, господин рейнджер, – говорю, – совсем забыл! У меня же есть на отстрел лицензия, вот она!» Включил наручный комп и показал. Видали б вы его рожу!

Павлик рассмеялся, довольный удачным завершением дела, горячей едой да охотничьей байкой. Майор смаковал свой стакан, когда зверь вырос у него за спиной. Стоял он дыбом и был ещё страшнее, чем прежде, весь покрытый подпалинами от удара током. Обгоревшая его, ободранная липкой паучьей сетью шкура клочьями свисала с боков, лап, брюха, обнажая кровавые дыры. Пасть раззявилась, лапы поднялись.

– Рожу, – сказал зверь.

Волосы у Шульги зашевелились на голове и на руках с ногами. Он понял, что зверь не мог снять сеть, пока был под седативами, но слабое их действие закончилось, и вот, пожалуйста. Подумал о том, что не успеет достать из кармана пистолет, и о том, что больше не обнимет мамку.

Зверь обвёл их взглядом нечеловеческих, яростных жёлтых глаз, одним ударом когтистой лапы сорвал голову майора с плеч и мгновенно скрылся вместе с нею среди вековых секвой. Обезглавленное тело упало вперёд, на землю. Из шеи, в такт последних ударов сердца, выплёскивалась кровь.