Текст книги "Плутовка Ниниана ; Сила любви ; Роковые мечты (сборник)"

Автор книги: Мари Кордоньер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)

Глава 10

На следующий день выпал снег. Хлопья закружились в воздухе и вскоре покрыли все белой пеленой. Никто не был так рад этому незначительному событию, как Эдвард. Открыв окно, я собрала с карниза немного снега, и у меня получился снежок, который я потом бросила в горящий камин. Там он почти мгновенно растаял. Увидев это, Эдвард долго и громко смеялся.

На другой день Эдвард заставил меня опять бросить снежок в камин, и вскоре мне это ужасно надоело, потому что повторялось каждый день. И вот однажды, держа в руке снежок, я встретила в коридоре сэра Генри. Я поздоровалась с ним и приветливо улыбнулась.

– Мне кажется, ты чувствуешь себя гораздо лучше? – спросил он, тоже улыбаясь и беря мою мокрую руку в свою. – Я вижу, на щеках опять появился румянец. Очень рад этому. Мне хочется поблагодарить тебя за привязанность, которую ты питаешь к Эдварду.

Я ответила, что мне приятно слышать его похвалу, а сама пыталась понять, куда это он клонит?

– Снег! – завопил Эдвард, когда мы с сэром Генри вошли в классную комнату, не обращая внимания на отца. – Эдвард хочет снег!

– Ты получишь столько снега, сколько захочешь, – сказал сэр Генри, – но сейчас я вынужден забрать у тебя Валерию. Нам надо поговорить с ней об одном очень важном деле.

Конечно, до его сознания дошло только то, что я ухожу, поэтому в классной комнате раздался дикий рев, едва сэр Генри закрыл за нами дверь. Мне казалось, что у меня есть прекрасная возможность обратить внимание сэра Генри на состояние, в котором находится его сын, и я немного смущенно начала:

– Мне тоже надо с вами поговорить, дядя Генри. Ведь Эдвард…

– Конечно, конечно. Но сначала пройдем в библиотеку, где нас ждет твой дедушка.

У меня внутри что-то оборвалось, едва я это услышала, и сэр Генри добавил, очевидно догадавшись о моем настроении:

– Ничего страшного. Обсудим некоторые семейные дела. Если ты будешь послушной, то о твоей ошибке быстро забудут и все прекрасно уладится.

«Моя ошибка скоро выйдет наружу, – подумала я, – и я не знаю, как это можно будет уладить».

Дед сидел перед горящим камином, опираясь на свою палку. Когда мы вошли, он повернул голову и посмотрел на нас, особенно долго задержав взгляд на мне. Я не прочла в нем ни злобы, ни презрения, ни гнева, а только ледяную пустоту, от которой у меня чуть не подогнулись колени.

– Садись, Валерия, – сказал сэр Генри и пододвинул мне кресло. Он помолчал, покачиваясь с носков на пятки, так что его модные башмаки неприятно заскрипели. Он был в новом, сшитом на заказ костюме с жилетом канареечного цвета. – Дело идет о твоем браке.

Итак, дед нашел для меня какого-то разорившегося лорда, который готов закрыть глаза на мой позор, потому что для него важнее всего приданое.

– Я был в Лондоне, – продолжал сэр Генри, – чтобы собрать все необходимые документы для твоего замужества.

Внутри меня бушевала буря возмущения: какое они имеют право распоряжаться моей судьбой, словно я марионетка или подопытное животное, с которым можно делать все что угодно!

– В связи с теми неприятными обстоятельствами, – слышала я противный голос сэра Генри, – причиной которых ты была сама, твой дедушка твердо решил осуществить план, давно им обдумываемый. Короче, ты должна выйти замуж за Эдварда. Я полагаю, это лучшее решение всех неприятных вопросов, которые имели место.

– За Эдварда?! – вскрикнула я, и меня охватил вдруг такой ужас, какого я еще никогда не испытывала.

– В результате этого брака, – невозмутимо продолжал сэр Генри, – ты получаешь титул маркизы Кардуфф, причем состояние нашей семьи совершенно не пострадает, так как не надо будет давать тебе приданое.

Мое возмущение было так велико, что я вскочила и стала расхаживать взад-вперед перед камином, ни на что уже не обращая внимания.

– Эдвард – душевнобольной, – кричала я, – ему нельзя жениться. Он должен находиться под наблюдением врачей. Брак с душевнобольным – это преступление!

– Ты будешь делать то, что я тебе прикажу! – резко и грубо прервал меня дед. – Ты потеряла всякое право на уважение, ты позорное пятно на чести нашей семьи, и потому тебе не остается ничего другого – я выброшу тебя из дома, если ты откажешься, – как выйти замуж за Эдварда. Ты родишь от него ребенка и продолжишь линию нашего рода. Этим ты загладишь свой позор и выполнишь свой долг!

Дед сидел в своем кресле неподвижно, точно статуя, и, хотя я знала, что ничто не может поколебать принятое им решение, все-таки громко заявила:

– Никто не сможет заставить меня выйти замуж за душевнобольного. Дети, о которых вы говорите, могут оказаться также душевнобольными, если только у Эдварда могут быть дети.

– Возможно, Эдвард немного туповат, – сказал сэр Генри, – но в остальном он вполне здоровый молодой человек, и ты в этом скоро сама убедишься. Он имеет официальное разрешение получать домашнее образование и не посещать колледж. Так что никто не считает его слабоумным. Это ты должна принять во внимание.

– Ему нужен не колледж, а больница для душевнобольных. Его место в Бедламе! Во время припадков он становится опасен, и Питерсу приходится связывать его ремнями.

– Твой долг выполнять все, что прикажет лорд Уильям, – продолжал сэр Генри, словно не слыша моих слов. – Близится Рождество, и будет очень удобно заключить брак во время праздников. Откладывать это дело не имеет смысла. А теперь ты свободна, можешь идти в свою комнату.

Я вышла из библиотеки и побрела в свою комнату, с трудом переставляя ноги. То, что произошло, походило на кошмарный сон, но будущее было гораздо ужаснее. Что делать? Как освободиться от этого кошмара? Где искать помощи? От решения этих вопросов зависела моя судьба.

Конечно, я сразу подумала о бабушке. Она делает все, что угодно ее мужу; она допустила, чтобы ее дочь была навсегда изгнана из родного дома. Но ведь она женщина. Неужели она лишена чувства сострадания и может спокойно смотреть, как ее внучку хотят бросить в постель душевнобольного? Неужели она не понимает, какую гнусность задумал ее муж?

В последнее время у Эдварда появилась скверная привычка хватать меня руками. Когда это случилось в первый раз, я попросила его больше так не делать. Он послушался, но потом все началось снова. Я была уверена, что его этому научили и учителем был его отец, сэр Генри. Конечно, я могла позвать на помощь Питерса, сильного, добродушного мужчину. Но что если ему прикажут не вмешиваться в это дело? Насколько я знала, его семья в долгах, а за покрытие долга он мог согласиться на что угодно, не только на такой поступок. Неужели бабушка не поймет, в какой я нахожусь опасности, и откажется помочь мне?

Я постучала и, услышав «Войдите!», открыла дверь красной гостиной. Бабушка сидела, закутавшись в шаль, в кресле с прямой спинкой у горящего камина. Она занималась вышиванием. Сколько я себя помню, она до глубины души была предана этому бесполезному – законченная вышивка убиралась в шкаф, и бабушка начинала следующую, – но чисто женскому занятию. Несмотря на обезображенные артритом руки и на то, что каждое движение вызывало боль, она стоически продолжала свое благородное занятие. Бабушка подняла голову и посмотрела на меня. Сердце мое екнуло, таким отстраненным и холодным был ее взгляд. Мне подумалось: верно говорят, муж и жена с возрастом становятся одинаковы. Нашла у кого просить помощи!

– Почему ты не у Эдварда? – удивленно спросила она и, увидев, что я едва держусь на ногах, воскликнула: – Что случилось, Валерия?!

– Они хотят, чтобы я вышла замуж за Эдварда, – сказала я.

– Что за чушь ты несешь! – рассердилась бабушка. – Ты только посмотри на себя: непричесанная, платье в мокрых пятнах. Как я ни старалась сделать из тебя настоящую леди, я вижу, мне это не удалось.

Я так была занята своими мрачными мыслями, что, конечно, не обратила внимание на платье.

– Это вода от тающего снега, бабушка. Она скоро высохнет. – Я до боли закусила губу, чтобы не разрыдаться. – Лорд Уильям и сэр Генри объявили мне, что я и Эдвард обвенчаемся во время рождественских праздников. Сэр Генри привез из Лондона все необходимые документы…

– Возьми кресло и сядь. На тебе лица нет, ты бледна как полотно.

Я пододвинула кресло и упала в него. Я была близка к обмороку.

– Послушай, ты ничего не напутала? – услышала я голос бабушки словно издалека.

– Нет, они говорят, что я обязана выполнить свой долг, должна продолжить линию рода… что у меня должен быть ребенок от Эдварда, – выдавила я из себя и залилась краской, представив себе, что вместо Александра со мной будет спать Эдвард.

Бабушка убрала прядь волос под чепчик, и я заметила, что у нее дрожат руки. Видимо, желая скрыть это от меня, она сцепила пальцы, и клубок ниток упал и покатился по полу.

Мы молча смотрели друг на друга. Вдруг дверь гостиной отворилась, и на пороге появился лорд Уильям.

– Я вижу, ты уже все знаешь, любовь моя. – Его лицо скривилось в циничной ухмылке. – Это необходимо сделать в целях продолжения рода. А вам, юная леди, я советую быть послушной, не то моя плеть еще раз пройдется по вашей спине.

– Как ты можешь, Уильям!..

– Могу! – зарычал он, и я поняла, что ему доставляет радость видеть мои мучения. – По крайней мере, теперь мы гарантированы от скандалов в нашем семействе. Я считаю торжеством справедливости, что ты, – он посмотрел на меня, – загладишь свою вину и вину своей распутной матери. А теперь можешь идти, я хочу поговорить со своей женой.

Итак, все было кончено. Погас последний слабенький луч надежды. Меня могло спасти только чудо. Но я уже могла убедиться, что суровая действительность несовместима с чудесами.

Глава 11

Декабрь стоял необычайно холодный, и я постоянно дрожала от холода, несмотря на несколько юбок и шерстяное платье. Я думаю, эту дрожь вызывал не только холод на улице, но и адский холод, который заморозил мою душу.

Однажды утром я обнаружила, что, несмотря на все усилия, не могу надеть корсет и что свободное когда-то платье не сходится на груди. Я открыла комод и стала искать платья и юбки, которые подошли бы к моей расплывающейся фигуре. «Скоро самый невнимательный человек, – думала я, – заметит, в чем дело».

Все было так мрачно, что я иногда не видела другого выхода, как подняться на башню замка и броситься оттуда вниз. Через секунду все было бы кончено. «Как ты можешь такое думать? – почти тотчас же спрашивала я себя. – Ведь ты носишь под сердцем ребенка от человека, которого любишь!» Конечно, я никогда не смогла бы покончить с собой, потому что не имела права распоряжаться жизнью моего ребенка. Иногда я завидовала Эдварду, завидовала его упрямству, непроходимой тупости, буйным припадкам, когда он в ярости топал ногами.

Говорят, что утопающему сгодится и соломинка, вот и я ухватилась за Эдварда. «Что если его настроить против брака со мной?» – думала я. Конечно, я знала, как трудно заставить Эдварда делать самые простые вещи, но другого выхода я не видела, тем более что до Рождества оставалось всего десять дней.

В то утро Эдвард, как обычно, сидел за партой и старательно выводил в тетради какие-то каракули. Я, закутавшись в шаль, полудремала в кресле под шум дождя, который начался на рассвете и с тех пор шел не переставая. Я уже не стояла возле парты и не следила за Эдвардом. Моему будущему супругу предстояло расписаться на брачном контракте, и было бы величайшей глупостью научить его этому. Теперь-то я наконец поняла, зачем сэру Генри понадобилось учить Эдварда чистописанию; поняла я также и то, что сэр Генри вожделенно ждал минуты, когда сможет распоряжаться моим приданым.

– Урок чистописания окончен! – сказала я. – Можешь поиграть в солдатики, Эдвард!

У Эдварда до ушей расплылся в улыбке рот. Он сел на покрытый ковром пол и стал расставлять солдатиков. После чистописания, которое Эдвард всей душой ненавидел и которое только Александру О'Коннеллу удалось сделать привлекательным, он самозабвенно отдавался игре.

– Пушки стреляют! – кричал он. – Всех солдат убивают!

– Простите, мисс Валерия, – подошел ко мне Питерс, – можно я отойду на несколько минут? Пойду принесу дров для камина. Мне кажется, Эдвард сегодня в очень хорошем настроении. Он всю ночь спал спокойно.

– Идите, Питерс, – сказала я, обрадовавшись, что я остаюсь с Эдвардом одна. – Ну, как идет сражение, Эдвард? – спросила я.

– Бум! – ответил мой будущий супруг. – Ты падаешь, Валерия, ты убита!

Я нагнулась и толчком в спину опрокинула французского полководца.

– Скоро Рождество, – сказала я. – Ты любишь праздники, Эдвард?

– Праздник – это хорошо. – На лице Эдварда появилась дурацкая ухмылка, и в углу рта заблестела слюна. – Праздник вместе с Валерией. Валерия всегда будет со мной. Прекрасно!

Мурашки поползли у меня по телу. Выходит, сэр Генри уже опередил меня.

– Я ведь и так с тобой каждый день, – тихо проговорила я и грустно опустила голову.

– Папа говорит, что ты всегда будешь со мной и никуда от меня не уйдешь. Ты будешь спать со мной. Это хорошо! Я хочу, чтоб так было всегда!

Мне стало очень страшно, потому что я знала: если какая-то мысль понравится Эдварду, ее уже ничем нельзя вышибить из его глупой головы.

я так глубоко задумалась, что не заметила, как Эдвард подошел ко мне. Опустившись на колени, он обхватил меня руками. Дрожь пробежала по моему телу, и я попыталась оттолкнуть его.

– Оставь меня в покое, Эдвард! – сказала я. – Ты делаешь мне больно!

– Ты принадлежишь мне, как мои солдатики! Мне все можно! – сказал он и, потянув меня за шею, приблизил свои губы к моим.

Чувство отвращения, охватившее меня, было так велико, что я с силой оттолкнула его. Он, падая, ухватился за мою юбку, и я слышала, как она с треском разорвалась.

– Смотри, что ты наделал! – не на шутку рассердилась я. – Теперь моей юбке капут!

– Капут! – идиотски повторил за мной Эдвард, потом перевел взгляд на стоящих на ковре солдатиков и, схватив одного из них, с хрустом сломал его, сказав:

– Капут! Какой прекрасный капут!

Итак, еще одна моя идея спасения была уничтожена, как эта деревянная фигурка. Я вдруг вспомнила свои детские мечты о сходстве с королевой, но теперь у меня возникла мысль, что королева – женщина, которая правит страной, приказы которой, конечно, обязательны и для лорда Уильяма. Что если я обращусь к королеве с просьбой запретить брак между мной и Эдвардом? Да, я знаю, королева сама выходит замуж за двоюродного брата, но ведь он здоров, а не болен, как Эдвард. Но как я смогу передать свою просьбу королеве, если все письма проходят через руки лорда Уильяма?

– Солдаты бегут! – услышала я крик Эдварда. – Веллингтон победил!

Игрушечные битвы, которые вел Эдвард, всегда заканчивались тем, что он бросал вражеских солдат в огонь, так что предусмотрительный Питерс поставил перед камином ширму, чтобы спасти французское войско от полного уничтожения.

– Ты тоже бежишь, Вэл! – визжал Эдвард. – Давай! Я приказываю тебе бежать!

Я сделала вид, что убегаю, и спряталась за креслом. «Какая же я глупая! Ведь это же самое простое. Немедленно бежать отсюда!» – подумала я. Почти тотчас же я решила, что отправлюсь в Лондон и брошусь к ногам королевы.

Странно, но я при этом ни разу не вспомнила, что жду ребенка. Вероятно, я подсознательно надеялась, что в будущем решится и этот, конечно, главный вопрос. Сидя за креслом, я соображала, какие вещи возьму с собой в дорогу, хотя не имела ни малейшего представления, как выберусь из замка и поеду в Лондон, если у меня в кармане не было ни пенни. Но ведь и Веллингтон не знал, чем кончится предстоящее сражение. Многие, между прочим, предсказывали, что он будет побежден. Он проявил решительность и твердость, он не струсил перед врагом и в конце концов победил.

И я решила, что тоже буду действовать решительно и смело.

Глава 12

Я сидела за столом и вышивала кайму на скатерти. Делала я это машинально, потому что обдумывала план своего бегства.

Во время моей «болезни» – так называли мое пребывание в постели после избиения – я не могла, конечно, сидеть со всеми за столом. Но и после выздоровления я не выходила из своей комнаты к ужину, так что можно покинуть замок как только стемнеет. Хорошо, что сейчас дни короткие, – я смогу оказаться на дороге, ведущей в деревню, не очень поздно. Ближайший город, где останавливались почтовые дилижансы, был Мереворт. Во что бы то ни стало мне надо было до него добраться. Но как?

Еще будучи девочкой, я упала с пони и сломала ногу. В дальнейшем я панически боялась лошадей, и хотя дед настаивал, чтобы я научилась искусству верховой езды – благородная леди должна уметь ездить на лошади, – видимо, животные чувствовали, что я боюсь их, и сбрасывали меня с седла, – всадницы из меня, как ни бились, не получилось. Да и как я могла сесть в седло, если на мне не сходился корсет! «Ты просто жалкая трусиха, – выругала я себя. – Оставайся и выходи замуж за Эдварда!»

От этой мысли у меня затряслись руки, и я уколола иголкой палец. Я вскрикнула и сунула палец в рот.

– Положи скатерть, запачкаешь. О чем ты думаешь, Валерия? – сказала бабушка, сидевшая вместе со мной и Брэдшоу за одним столом.

– Ты еще спрашиваешь?! – вырвалось у меня похожее на стон восклицание.

Во взгляде бабушки я прочла столько тоски и печали, что у меня уже не оставалось сомнений: она на моей стороне! Действительно, она отдала Брэдшоу какое-то поручение и, подождав, когда за ней закроется дверь, сказала:

– Ты должна немедленно бежать отсюда, Валерия. Нельзя допустить, чтобы этот брак состоялся. Я вижу, ты удивлена, почему я решила тебе помочь. Видишь ли, Валерия, я всю свою жизнь была примерной женой, делая только то, что хотел муж. Я родила ему двоих детей, вела хозяйство, разделяла с ним его досуг. Признаюсь, мне часто бывало трудно, но я всегда и во всем поддерживала Уильяма.

Впервые я не согласилась с ним, когда он настоял на браке Сары с Генри, который ей приходится двоюродным братом. Я убеждена, что болезнь Эдварда связана именно с этим. Такие случаи бывали и раньше, когда заключались браки между близкими родственниками. Теперь он хочет, чтобы ты вышла замуж за Эдварда. Тогда я все-таки согласилась с ним и пожертвовала своей дочерью; но сейчас я не хочу, чтобы моя внучка выходила замуж за душевнобольного ради продолжения рода. Пусть прекратится род, но этого не будет!

– Бабушка! – воскликнула я, и слезы побежали у меня по щекам.

– Я не поддерживаю его жестокости, – продолжала она, – проявленной по отношению к тебе. Но пойми, Валерия, ты поступила безрассудно, против всех правил морали, связавшись с этим смазливым учителем. Меня очень беспокоит твое легкомыслие, и я пришла к единственному, как мне кажется, разумному решению: ты должна оставаться под опекой моей приятельницы, леди Норли. Я ей о тебе писала, и она ждет тебя. Обещай мне, что ты больше не сделаешь ничего плохого!

Я кивнула головой, не зная, плакать мне или смеяться: я столько раз молила Бога о чуде, и вот чудо совершилось! А впереди меня ждала встреча с женщиной, в доме которой я буду жить. Интересно, какая она? Наверное, милая и добрая. Но я тотчас одернула себя, потому что уже несколько раз видела крушение своих надежд, и сказала:

– А что если леди Норли меня не примет?

Не ответив на мой вопрос, – наверное, она посчитала его бессмысленным, – бабушка достала небольшую шкатулку и вынула из нее сложенный вчетверо лист пергамента, потертую дамскую сумочку из темно-синего бархата и почтовый конверт. Положив передо мной листок бумаги, она сказала:

– Здесь написан адрес одного лондонского адвоката, который много лет занимается делами нашей семьи. До твоего бракосочетания он будет заниматься и твоими делами. Моя старшая сестра, умирая, завещала твоей матери небольшое наследство. Так что ты сможешь экономно жить на доходы с него, если дед лишит тебя наследства. В сумочке двадцать фунтов. Постарайся, чтобы этих денег хватило на дорогу. Больше я тебе дать не могу. Потом ты попросишь денег у леди Норли или у адвоката. Письмо передай леди Норли, в нем я написала ей, что произошло.

Я взяла дрожащими от радости руками сумочку и бумаги и упала перед бабушкой на колени.

– Бабушка, ты спасла мне жизнь! Я буду вечно тебе благодарна.

Она погладила меня по голове.

– Я буду молиться за тебя, Валерия! Рано утром тебя разбудит Брэдшоу, и ты в пролетке – кучером будет Джимми – поедешь в Мереворт. Для отвода глаз, ты едешь к священнику, чтобы отдать ему одежду для бедных. Но Джимми сначала отвезет тебя, а потом поедет к священнику. В сундук, где будет одежда, ты положишь свою дорожную сумку. Прощай, Валерия. Я думаю, мы больше не увидимся. Благослови тебя Бог!

Я поцеловала ее и в слезах выбежала из комнаты.

Никто, к счастью, не заметил, как я возвращалась к себе из красной гостиной. Мои слезы, мое волнение, конечно, обратили бы на себя внимание. Я заперла дверь на задвижку, спрятала сумочку и бумаги под подушку и бросилась на кровать.

Избавление от ужаса пришло именно тогда, когда мне казалось, что нет другого выхода, кроме смерти. Я хотела броситься к ногам королевы, но бабушка решила все проще и лучше: пролетка, деньги, рекомендательное письмо, даже Брэдшоу, которая разбудит меня утром и которая из врага превратилась в друга.

Я долго не могла уснуть, вспоминая все, что со мной было за годы, проведенные в замке Кардуфф. Прощай, замок! Прощай, детство! И вдруг перед моим взором возник Александр О'Коннелл, возник так ясно, что мне захотелось дотронуться до него рукой. Слезы потекли у меня из глаз, потому что рана, нанесенная им моему сердцу, не хотела заживать…

В трубе выл ветер. Наконец в камине погасли последние угольки, и вокруг стало тихо и темно…

Меня разбудил стук в дверь. Думая, что это Брэдшоу, я вскочила с постели и открыла дверь. На пороге стоял Питерс.

– Мисс Валерия, я пришел за вами. Эдвард хочет вас видеть. Идемте скорей к нему.

– Не могу, Питерс, – ответила я, не впуская его в комнату, потому что он мог увидеть мою дорожную сумку и обо всем догадаться. – Бабушка посылает меня по своим делам в деревню.

Я чувствовала, что мой кузен доставит мне еще неприятности.

– Вы ведь знаете, мисс Валерия, как он сердится, когда вы к нему не приходите, – настаивал Питерс.

– Дайте ему успокоительное, – сказала я твердо, хотя мое сердце забилось в тревоге: неужели что-нибудь помешает моему бегству?

Питерс поклонился и ушел, очень недовольный. Несколько минут я провела в страхе. Неистовый вопль Эдварда мог разбудить сэра Генри, а тогда прощай свобода. В нетерпении я стала расхаживать по комнате.

В этот момент в дверь чуть слышно постучали. Я бросилась к двери и радостно вздохнула – это была Брэдшоу.

– Наденьте-ка еще накидку, – приказала она. – Деньги и бумаги взяли?

Я показала ей на сумочку, которую держала под мышкой.

– Хорошо, – сказала она, – тогда идемте.

Мы вышли из комнаты, и я увидела стоящую около двери большую плетеную корзину. Брэдшоу положила в нее мою дорожную сумку и взялась за ручку.

У подъезда уже стояла пролетка, на облучке которой сидел Джимми. Он поставил корзину рядом с другими вещами – алиби было полное, – и я села в пролетку.

– Прощайте, мисс Валерия! Да будет все, как повелел Господь! – тихо проговорила Брэдшоу и замолчала.

Я тоже молчала, не зная, что сказать на прощание горничной моей бабушки.

– Прощайте, Брэдшоу! Трогай, Джимми, – сказала я.

Декабрьское небо было еще темным, и на нем виднелись звезды. Наконец стало светать. Я ни разу не оглянулась назад, чтобы бросить прощальный взгляд на замок Кардуфф.