Текст книги "Плутовка Ниниана ; Сила любви ; Роковые мечты (сборник)"

Автор книги: Мари Кордоньер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)

– Сохраняйте спокойствие, крошка моя, все будет в порядке! – прошептал граф в этот момент, и она снова ощутила тепло его руки. – Я еще не потерял влияния при дворе. Есть друзья, которые вступятся за меня.

– Разрешите! – произнес капитан. Он подошел к Флёр и отнял у нее узелок, который она все еще прижимала к груди, словно ища в нем источник силы.

– Вы что, с ума сошли? – выкрикнула она.

– Вещи конфискованы, – заявил капитан, и ее собственность проследовала дальше в лапы одного из солдат.

– С какой стати? Здесь только предметы одежды и… – Слово «драгоценности» застряло в горле.

Флёр попыталась вспомнить, как все происходило. Да, муж настоял на том, чтобы она взяла с собой украшения, поскольку иначе они попадут в руки фаворитки. И вот теперь эта дама может быть уверена, что получит все драгоценности без остатка.

– Я выполняю приказ, графиня! – прорычал капитан и грубо подтолкнул Флёр в спину между лопатками. – Следуйте за нами!

Флёр была слишком измучена, чтобы замечать, куда их ведут. Изнуренная работой в течение длинного, напряженного дня и хаосом чувств, который вызвали у нее последние события, она впала в самое горькое отчаяние. Флёр механически переставляла ноги, не пытаясь задавать себе вопросов о том, в какие мрачные катакомбы замка ее сейчас отправят.

Когда наконец обитая железом дверь открылась перед ней и пламя факела заплясало по плитам сырой каменной стены, Флёр не задумываясь переступила через порог. Квадратное помещение было пусто, только в одном углу лежала кучка соломы. Флёр бессильно опустилась на эту тонкую колючую подстилку, не промолвив ни слова, ни разу не взглянув на тех людей, которые ее сюда привели.

Она закрыла руками лицо и услышала глухой стук тяжелой двери. Металлический скрип щеколды, задвигаемой снаружи, подтвердил ее худшие предположения. Когда же она научится доверять разуму, а не сердцу?

Глава 14

– Флёр! Прошу вас, не теряйте мужества. Я знаю, что…

– Вы?

Флёр вскочила. Хрупкая фигурка в зеленой, цвета мха, бархатной накидке, капюшон которой соскользнул с ее волос, уже растерявших, как и обычно, половину всех заколок. Спутанная копна локонов цвета лунного сияния, казалось, освещала мрачное помещение, где единственным источником света был едва чадящий фонарь на крюке около двери.

В мутном кольце этого света и стоял Ив де Сен-Тессе, граф де Шартьер. Он не понимал, почему на лице Флёр вдруг возникло выражение полного презрения.

– Ну, конечно, я! Кого же вы еще ждали? – выдохнул он с нескрываемым негодованием. – Может быть, вашу камеристку или Его Всемилостивейшее Королевское Величество собственной персоной?

– Как же это… Как это вас… – Флёр запнулась и попыталась сосредоточиться. Она сомкнула перед собой руки и нервно провела языком по нижней губе. Как это он оказался здесь? Хочет принять на себя обязанности по ее допросу?

– Чего вы ждете от меня? – вымолвила она. – Подробных деталей о том самом предательстве, которого я не совершала?

– Флёр! Черт побери, вы в своем уме? – Сделав несколько быстрых шагов, граф подошел к ней вплотную и встряхнул так грубо, что она вскрикнула от испуга.

Он еще раз яростно встряхнул ее, полагая, что позволительно любое средство, чтобы не дать ей полностью потерять самообладание именно теперь. Ее зубы громко стукнули.

– И верно! – зло фыркнула Флёр в ответ. – Надо совсем сойти с ума, чтобы поверить такому предателю, как вы.

– Сделайте одолжение, отложите приступ истерии до лучших времен, – скомандовал супруг и прижал ее лицо к своему крепкому плечу. – До сих пор вы выказывали хладнокровие, так сохраняйте же его и в дальнейшем. Мы освободимся отсюда только при том условии, что не утратим рассудка. Так кого это я, по-вашему, предал?

Скованная его близостью, Флёр вдохнула исходящий от него аромат терпких трав и свежести леса. Тот же запах издавал и его теплый плащ. Видимо, слуги регулярно обновляли эту специальную смесь из высушенных растений в сундуках для его гардероба…

Но какое ей дело до ухода за его туалетами? Она подняла лицо от складок его куртки и взглянула на него глазами серны, затравленной сворой охотничьих собак. Медленно приходя в себя, Флёр уже действительно не знала, что и думать, – настолько она запуталась.

– Нас ждали, – хрипло пробормотала Флёр. – Подстроенное вами бегство окончательно ввергало меня в погибель. Вы навязали мне эту идею и помешали обратиться за помощью к королеве. Не станете же вы отрицать, что именно ваши действия привели меня в такое отчаянное положение?

Ив де Сен-Тессе смотрел сверху вниз на молодую женщину, которая кидала ему обвинения в предательстве и коварстве. Любого другого человека он бы призвал к ответу за такую клевету. Но разве не было у нее причин обвинять его? Не сам ли он виноват в том, что потерял ее доверие?

Граф подавил свой гнев и ответил со снисходительностью и сарказмом:

– И я сам заставил их арестовать меня, так, что ли? Ах, Флёр! Моя бедная, запутавшаяся, мнительная, воинственная женушка! Вы, похоже, возлагаете на меня вину за все плохое на этой земле?

Было в его тоне что-то такое, что тронуло Флёр больше, чем содержание его слов. Какое-то печальное смирение, какая-то тоска самоистязания, столь непривычные в этом надменном, самоуверенном рыцаре. Она освободилась из его объятий.

– Но вас-то отпустят, как только вы захотите, – упрямо отказывалась она верить ему. – Вы ведь здесь только для того, чтобы допросить меня, не так ли? Поистине, вы, видимо, считаете меня глупее самого тупого существа на свете.

– Я считаю вас самым замечательным существом на свете, нервы и сила которого, однако, на пределе. Перестаньте изматывать себя всякими глупостями и прилягте хоть ненадолго на эту не слишком гостеприимную солому! – Он снял свой плащ, расстелил его на шуршащей поверхности и опустился на него, приглашая жестом молодую женщину последовать его примеру. – Вам нужен сон и покой, чтобы иметь утром ясную голову.

Какую цель преследовал этот дружеский жест? Флёр скептически отнеслась к просьбе, выраженной и словами, и жестом. Ведь, поверив ему в очередной раз, она опять поплатилась за это. Гордо выпрямившись, Флёр продолжала молча стоять перед ним.

– Как же вам объяснить, что мне и в голову не приходило причинять вам вреда, дорогая моя супруга? – Шартьер взволнованно вглядывался в ее лицо. С полунасмешливой и полунежной улыбкой он добавил: – Вы всерьез думаете, что я избрал тюрьму как средство наказать вас?

Ей лишь с трудом удалось возразить ему:

– Если не вы меня предали, то кто же еще мог это сделать?!

– Боюсь, что я допустил большую ошибку, недооценив нашу умную неприятельницу, красавица моя! – вздохнул Ив де Сен-Тессе. – Она подбросила мне информацию, словно собаке кость. После этого ей лишь оставалось ждать моей реакции. Вы с полным правом можете назвать меня идиотом.

– Я… Я не понимаю. – Флёр дрожала от усталости и страха. Подбитое мехом полотно на соломенной подстилке оказывало на нее магическую силу притяжения. Она опустилась на колени и прислонилась к сырой стене. Ей очень хотелось закрыть глаза, но она боялась остаться в темноте и одиночестве.

Флёр все еще не полностью верила его логически обоснованным фактам, но готовность признать наконец его правоту уже подтачивала силу ее сопротивления. Как бы ей хотелось рассчитывать на его поддержку!

– Неужели вы вполне серьезно утверждаете, что герцогиня де Валентинуа лишила вас своего расположения? – выдохнула Флёр с сомнением.

– Именно так. Эта дама не терпит около себя никаких иных богинь. Моей ошибкой было то, что я упустил этот момент из виду. – Неужели она слышит в его словах действительно признание вины? – Я должен был сразу же понять, что герцогиня не зря доверяет мне подобные планы. Ведь она не принадлежит к тем болтушкам, которые умеют только сплетничать…

В другое время и если бы речь шла о других людях, Флёр восхитилась бы ловкостью Дианы де Пуатье. Но поскольку жертвой была она сама, ей оставался только пессимистический вывод.

– Герцогиня вам сказала, что меня должны арестовать, а потом выжидала, как вы будете на это реагировать? Одним шахматным ходом она определила судьбу двух фигур. Если бы вы молчали, то она избавилась бы от меня и сохранила себе преданного слугу. В другом случае она бы от меня все равно избавилась, но при этом наказала бы и бывшего своего верного почитателя за то, что он переменил фронт. Правильно я поняла?

Очередной раз Ив де Сен-Тессе убедился в уме своей супруги. Почему он сразу не рассказал ей обо всем? Может быть, она уже тогда разгадала бы те коварные замыслы, которые ему самому стали ясны только теперь.

– Какой грандиозный заговор только для того, чтобы отомстить за обиду, нанесенную по легкомыслию, – задумчиво пробормотала Флёр.

– Обиду по легкомыслию? – повторил граф. – У вас, я вижу, стремление принижать значение вещей. Для Дианы де Пуатье речь идет о власти над королем и над Францией.

Флёр, думавшая о том вечере в Пале Турнель, когда она назвала Диану шлюхой, не уловила связи этого эпизода со словами графа о власти.

– Но я ведь не собиралась оспаривать ни ее могущества во взаимоотношениях с королем, ни власти над Францией.

– Не собирались?

Муж не мог понять, как это возможно, чтобы в одной голове сочеталось так много холодной, отточенной логики и столько же наивности.

– Вы хотите убедить меня в том, что не заметили, как наш всемилостивейший король Генрих стал уделять внимание одной лишь графине Шартьер? Хватило бы всего лишь малейшего знака с вашей стороны, чтобы герцогиня исчезла из круга придворных и отправилась в свои поместья. Но вы такого знака – вопреки всем ожиданиям – так и не подали. Почему?

– Действительно, от меня ускользнуло то обстоятельство, что мне предлагалось положение «maitress en titre» ^[9], сеньор, – прошептала Флёр и усталым движением отбросила со лба волосы. – Да, действительно, король был со мною приветлив, но это вовсе не означает, что честолюбие толкнуло бы меня в благодарность за приветливость короля залезть в его постель. Что бы вы обо мне ни думали, я не публичная девка, продающаяся тому, кто больше заплатит. То немногое, что у меня еще осталось от моей гордости, я не отдам даже за целое королевство…

– Простите меня!

Эта просьба была произнесена столь смиренным тоном, что Флёр отпрянула, словно ее укусил один из тех малых грызунов, возня которых слышалась под соломой.

– Что вы имеете в виду? – растерянно спросила она.

– Я поступил с вами несправедливо и прошу за это прощения, – спокойно объяснил граф. – Простите мне эти и многие другие гнусные подозрения. Я судил поверхностно, не зная вас по-настоящему. Вы не заслужили того, чтобы слишком тщеславный отец принес вас в качестве жертвы на алтарь жадного до удовольствий двора. Я хочу приложить все усилия, на которые способен, чтобы хоть как-то искупить мою вину перед вами.

Разрываясь между чувством бесконечного смущения и желанием защитить своего несправедливо обвиненного отца, Флёр некоторое время подбирала нужные слова и лишь потом прервала молчание.

– Искупить вину? Я не понимаю, о какой вине вы говорите?

– Доказательство вашего преступления, выставляемое герцогиней, состоит в каком-то письме, – продолжал граф начатое объяснение, не отвечая прямо на ее вопрос. – Говорят, что вы пишете письма под диктовку королевы. Наверняка не трудно найти среди них такое, которое можно будет истолковать против вас. Будет сказано, что это письмо вы написали по собственной инициативе за спиной королевы.

– Но как вам пришло в голову…

– Тш-ш-ш! Дайте мне закончить. Мы должны быть едины в наших показаниях. Вам следует утверждать, что письмо, о чем бы ни шла в нем речь, вы написали по моему приказу. Ради всего святого, держите язык в узде. Вы ни о чем не подозревали, вы беспомощны и полны отчаяния! Разыграйте наивную простушку! Настаивайте на том, чтобы ваше дело было доложено королю. Но делайте это только в том случае, если на допросе не будет герцогини…

– Да прекратите же это безумие! – Ожесточение преодолело усталость молодой женщины, и она воинственно выпрямилась, словно собираясь вступить в бой. – Как я могу говорить подобные глупости? Нет ни письма, ни предательства, не может быть и ложных показаний! Вы хотите, что ли, подвергнуться наказанию вместо меня, хотя я и сама невиновна?

– Для того, чтобы добиться вашего освобождения, и того, чтобы вы снова нашли приют в своей семье или у королевы, я готов использовать любое, даже самое нелепое средство!

Шартьер опустился на одно колено около своей супруги, сидевшей на кое-как устроенном ложе, чтобы их глаза оказались на одной высоте. Он нежно убрал с ее лба прядь буйных волос, и Флёр оказалась в плену его светящегося золотым сиянием пристального взгляда. В глубине ее души почему-то поднялась теплая волна, которая сделала ее слабой и безвольной.

– Почему… Почему вы считаете, что должны для меня это сделать? – выдохнула она сдавленным шепотом.

– Потому что не хочу, чтобы с вами случилось что-либо дурное! Потому что мне невыносима мысль, что фаворитка погубит вас.

Флёр вдруг забыла, где она находится. Тюрьма, черные тараканы, холод и тусклый свет отошли на самый край сознания. Ее сердце забилось тяжелыми, замедленными, редкими ударами.

– Откуда же взялось столько внимания к честолюбивой купеческой дочке низкого происхождения, на которой вас заставили жениться против воли? – прошептала она. – Не лучше ли вам сохранить себе лояльность в тех сферах, где уже много лет вы принимались столь благосклонно?

Малое воздушное пространство между ними казалось заполненным грозовой энергией. Околдованная его взглядом, она не замечала, что нервно облизывает кончиком языка сухие губы и что тесно зашнурованная верхняя часть ее костюма для верховой езды поднимается и опускается в ритме тяжелого дыхания.

– Почему? – переспросил Ив де Сен-Тессе так же тихо и беспомощно пожал плечами. – Быть может, потому, что я, к своему собственному изумлению, вдруг обнаружил, что меня уже не интересуют ни ранг вашего отца, ни те средства, с помощью которых ваши предки нажили сказочно богатое состояние, о чем болтают сплетники. Быть может, потому, что я наконец понял, что вы – та самая женщина, которая предназначена для меня небесными звездами. Быть может, потому, что лишь вам дано владеть моим спокойствием, моей гордостью и моим сердцем. Потому, что я уже не могу себе представить жизнь без вас!

Флёр не сознавала, что на ее губах появилась мягкая, едва заметная улыбка, когда она протянула руку и положила палец на чувственные мужские губы, властную силу которых столь хорошо знала. Как давно она уже тосковала по таким его теплым словам, а встречала вместо них лишь высокомерие и насмешку! Теперь ей очень хотелось убедиться в искренности его заверений.

– Кто поручится мне, что вы говорите правду? – выдохнула она. – Где гарантия, что уже завтра не станете меня унижать вашей ледяной надменностью и проклинать всех святых, что связались с супругой, чья кровь недостойна той, которая течет по жилам представителя рода Шартьеров?

Флёр ощущала дрожь его губ под кончиками своих пальцев, а перед ее глазами расплывались жесткие, надменные черты его лица, придвигавшегося к ней все ближе и ближе.

– Вы достойны того, чтобы быть рядом с королем, красивейшая из женщин. Простите бедному увальню, что он из-за своей тупости не сразу это понял.

Последние слова были лишь легким дуновением, опустившимся на ее губы. Флёр не отстранялась. На этот раз не было ничего похожего на прежние насильственные, похотливые нападения в темноте алькова. Никакого бесцеремонного захвата, который представлял собой лишь демонстрацию мужской силы и уже поэтому исключал всякую сердечность.

О нет, этот поцелуй был другим. Он нес в себе неожиданную трепетную сладость. Флёр чувствовала, что он не стал бы ее принуждать, если бы она уклонилась от его поцелуя. Но именно зная это, она так не поступила.

Флёр обвила руками его шею и еще теснее прижалась к его груди, словно каждый вздох и каждая фраза за все время их общения вели именно к этому моменту, когда они наконец смогут отдаться своей любви без недомолвок и ложной гордости. Вот так, на зловонной соломе, в сырой норе темницы, они обрели блаженство, заставившее их забыть, где и при каких обстоятельствах они находятся.

– Тебе нечего бояться, все будет хорошо, – прошептал Шартьер.

– Когда ты меня обнимаешь, я ничего не боюсь, – ответила Флёр, и в ее светящихся весенней зеленью глазах он ощутил воспоминание о том волшебном вечере в Лионе.

– Как ты хороша… Ты – сирена, захватившая меня в плен серебряными локонами… – Тихое журчание его голоса замирало на ее шее, которую он целовал в том месте, где сильно пульсировала жилка. Его пальцы теребили миниатюрные крючки ее верхового костюма, высвобождая ее все больше и больше из одеяния.

Флёр, полная доверия, отдавалась ласкам этих рук. Нежданный и потому особенно чарующий дар его любви и доверия оттеснил на задний план всю окружающую действительность.

В этот миг существовали только ласки его губ, вытеснившие из нее холод и пронизавшие все тело трепетом просыпающегося сладострастия.

Одерживая верх над петлями, пуговицами и шнурками корсета, Ив де Сен-Тессе уложил свою очаровательную супругу уже с обнаженной грудью на меховую подкладку своего плотного кавалерийского плаща. Беспокойно мигающий свет фонаря залил ее кожу золотыми языками пламени, и обе совершенные по форме округлости ее розовой груди мерцали, живя своей собственной таинственной жизнью. Увенчанные возбужденными, упругими темноватыми бутонами, они блестели как дорогой, теплый мрамор. Живой мрамор!

Дивясь и восторгаясь, он прижал свои ладони к ее шелковистой груди и наклонил голову, чтобы поцеловать мягкую долину углубления между холмами. И лишь в этот момент обнаружил украшение, которое горело таинственным зеленым светом. Ив замер, рассматривая широкий перстень, украшенный огромным шлифованным изумрудом и предназначавшийся, без всяких сомнений, для мужской руки. Он в изумлении наморщил лоб: видимо, носимый на груди перстень имел какое-то особенное значение.

– Что это? – тихо спросил он.

– На память… – механически ответила Флёр, которой вовсе не хотелось возвращаться к реальности.

– Подарок на память с изображением розы и герба династии Анжу? Как этот перстень оказался у вас?

Флёр была сейчас не в силах пускаться в какие-либо подробные объяснения. В этот момент она не могла даже думать о своей любимой бабушке.

– Подарок… моей бабушки, – выдохнула Флёр шепотом, надеясь, что он этим и удовольствуется.

Но она ошиблась. Все еще углубленный в свои мысли, граф продолжал рассматривать украшение.

– Если это тот самый перстень, о котором я думаю, малышка моя, то ты носишь на груди предмет редкой ценности. Говорили, что он утерян. Это – нечто особенное. С другой стороны, нет ничего удивительного в том, что драгоценность такого рода была предложена столь богатому человеку, как ваш отец. Но почему носите его именно вы? Ведь этот перстень предназначен для мужской руки!

– Я уже сказала: это подарок! Я счастлива, что он не остался в узле вместе с другими украшениями. Мне было бы очень больно потерять именно его…

Ее супруг чуть потянул цепочку и положил перстень у ее плеча на плащ, так что по шее проходила теперь только филигранная дорожка из тонких золотых звеньев, теряясь в потоке распущенных волос.

– Больше никто не будет причинять вам боли, и меньше всех я, – прошептал он и покрыл горячими поцелуями ее кожу, а дойдя до ждущего ласки, напрягшегося соска ее груди, стал его сосать, массируя другой кончиками пальцев и вызывая этим эротический всплеск во всем ее существе.

Неудержимый, все сметающий на своем пути прилив сладострастия, вызванный его ласками, прекратил все дальнейшие разговоры. Флёр и так всегда совершенно терялась от его прикосновений, а теперь сознание того, что он ее любит столь же страстно, как и она его, подняло в ней целую бурю желаний и сладострастия. Она не ощущала ни цепенящего холода каменных стен, ни жуткой тишины тюрьмы, изолировавшей ее от всякого соприкосновения с внешним миром.

Реальностью же были только сильные мускулистые плечи, которые возвышались над ней, жилистое тело, сливавшееся с ней и с ней же устремлявшееся в такие просторы страсти, о существовании которых она раньше не подозревала. Флёр дарила себя ему безоглядно, с отчаянной беспредельностью, вызванной в глубине ее сознания одной-единственной ужасающей мыслью: неужели же эта ночь будет самой последней, дарованной им судьбой? Если это так, то она не истратит ни единого мига на сон или на какие-то размышления. Она растворится в объятиях любимого и умрет на самой вершине их любви. Флёр хотела отдаться ему каждой клеточкой своего существа, каждой каплей крови, каждым вздохом, пока еще может ощущать и касаться его тела.

Пламенная, необузданная страсть, с которой Флёр отдавалась его любви и отвечала на нее, разожгла в графе Шартьере настоящий пожар и рассеяла последние сомнения в правильности того, что он задумал. Такое существо, как Флёр, не может быть стерто в порошок жерновами честолюбия и политических интриг. И пусть то, что он замышлял, станет последним делом его жизни, но он защитит ее – его суженую, его любимую. Как ужасно, что потребовалась смертельная опасность, чтобы он это осознал!

На вершине страсти взгляды их встретились. Флёр казалось, что она тонет в ночном зное, сжигающем ее изнутри. В экстазе, превосходившем все ранее ею пережитое, она выгнулась навстречу ему и ощутила в себе импульсы стихийной первобытной силы.

К этому моменту оба они напрочь отбросили от себя всю воспитанность и цивилизованность. Языческий, свойственный всякому живому существу, не связанный ни с каким временем процесс спаривания устремлял их друг к другу в необузданном порыве.

– Ты вся моя! Ты это чувствуешь?

– Я твоя!

Широко раскинув ноги, Флёр приняла его твердость в бархатисто-мягкие глубины своего женского естества. Ей хотелось его проглотить, пленить, не отпускать никогда. Для этого она напрягла все мышцы и, словно кошка, вцепилась концами пальцев в его плечи.

Ее движения привели графа в неистовство сладострастия, исключавшее всякую умеренность. Флёр почувствовала, как он, подложив ладони под ее таз, приподнял ее, чтобы прижать еще теснее к себе. Флёр ощущала мощный горячий кол, вновь и вновь буравивший ее плоть, возбуждая в ней все большее напряжение, накатывавшееся раскаленными волнами. И она всеми органами своих чувств отдалась этому стихийному мужскому урагану, а шквал оргазма обрушился на нее с силой сверкающей молнии, между тем как любимый излился каскадом в глубинах ее существа.

Обессиленная, оробевшая, в полном смятении, Флёр кое-как выбиралась из бури чувственных переживаний. Она лежала на изгибе его руки, а собственная накидка согревала ее обнаженное тело. Под своей щекой она ощущала пульсацию живой кожи, а ее сдавленный вздох нашел отклик в его сдержанном смехе.

– Мне кажется, что у моей львицы нет больше сил. Спите, сердце мое, я буду охранять ваш сон. Ничего дурного случиться не должно…

– Не покидайте меня, – выдохнула Флёр. – Я больше не вынесу вашего отсутствия.

– Я с тобой, сердце мое! Спи…

Этого полного любви обещания оказалось достаточно, чтобы ее чудесное тело расслабилось, а сон придал чертам Флёр облик невинности, который резко противоречил присущей ей жажде страсти. Она не знала, что ее супруг в последующие часы не сомкнет глаз.

Граф облокотился о стену и уложил ее голову на свои колени. Неотрывно глядя на нее, неподвижный, углубленный в собственные мысли, он охранял ее покой. Его горящие глаза устремились на тонко очерченный овал ее лица. Красивые длинные ресницы, как это ни удивительно, были у основания золотыми, а у концов – темно-коричневыми. Под нежной кожей пульсировала жилка, а тонкая шея казалась слишком хрупкой для тяжелой копны шелковистых волос.

Как он любил ее! И как ненавидел себя за все то зло, которое ей причинил. Быть может, судьба даст ему шанс исправить эти ошибки? Утро, которое наступит после этой ночи, покажет, что будет дальше…