Текст книги "Плутовка Ниниана ; Сила любви ; Роковые мечты (сборник)"

Автор книги: Мари Кордоньер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)

Эпилог

Париж, сентябрь 1638 года

Роскошная карета была искусным произведением талантливого мастера. Даже король вряд ли смог бы похвастаться более красивым экипажем. Золотые украшения, кисти и узоры выделялись на черном полированном дереве, а сложная система рессор обеспечивала карете очень мягкий ход. Четверка быстрых вороных лошадей энергично фыркала, и конюхи с трудом удерживали животных.

Два всадника осадили лошадей, въехав на широкий двор роскошного особняка Мариво. Они обменялись насмешливыми взглядами из-под полей украшенных перьями шляп.

– Диана! – сказал более изящный из них.

Второй утвердительно кивнул.

– Счастье, что Франсуа де Мариво получил наследство. Иначе твоя сестра разорила бы его за два года. Скажи мне, для чего ей в окнах кареты настоящее стекло? Она, наверное, вставляет новые стекла после каждой поездки. Какое бессмысленное расточительство!

В этот момент гости покинули свой дворец на колесах и заметили всадников. Юная дама в светлом дорожном костюме и в немыслимом сооружении из тюля и белых перьев на голове, более походившем на павлиний хвост, чем на шляпу, издала пронзительный крик:

– Ниниана! Боже мой, ты все еще носишь ужасную мужскую одежду?

– Почему бы и нет?

Ниниана, графиня де ла Шез, изящно соскользнула с седла, положенного на спину стройной арабской кобылы. Ее сестра не смогла оценить совершенство движений всадницы. Во все глаза смотрела Диана на светло-коричневые кожаные штаны и бархатную куртку, надетую под короткий кавалерийский плащ. Ботфорты до колен и сдвинутая набекрень шляпа завершали экстравагантный костюм.

Графиня поцеловала возмущенную сестру, протянула для поцелуя руку ее супругу и заглянула в карету.

– А где же ваш сын? Мне бы так хотелось на него посмотреть!

Диана, очевидно, пребывала между первоначальным и новым возмущением.

– Чего захотела! Неужели ты серьезно могла подумать, что я возьму его в такую ужасную поездку? А вдруг ему стало бы плохо и он бы испортил обшивку кареты? Нет, нет, он остался с Паулиной в имении. Граф, ради Бога, как вы позволяете Ниниане скакать в этом противном костюме?

– Добро пожаловать в Париж, прекрасная родственница! Мы рады приветствовать вас!

Ив де Мариво, который обменялся рукопожатием с двоюродным братом, пропустил провокационный вопрос мимо ушей и указал едва заметным движением головы на толпу слуг, с любопытством слушавших их. Ниниана внезапно вспомнила другой приезд, со дня которого пробежало пять с лишним лет. Сколько событий с тех пор произошло…

Ниниана передала кобылу шталмейстеру, предварительно ласково погладив ее по морде, и взяла сестру под руку.

– Пойдем в дом, Диана. Мы ждали вас еще вчера. Все приготовлено. Расскажи о своем сыне. Паулина, наверное, без ума от него?

Однако из Дианы сложно было выудить что-либо, кроме жалоб на трудные роды, утомительное путешествие, городской шум и безвкусную одежду сестры.

– Разве тебя не радует отмена королем отлучения от двора в связи с крестинами наследника престола? – спросила Ниниана. – Правда, удивительно, что Анна Австрийская после двадцатитрехлетнего бездетного супружества произвела на свет сына? Говорят, родился прелестный, крепкий ребенок, и король очень счастлив.

– Я была бы чрезвычайно счастлива, если бы ты носила менее вызывающую одежду. Я едва отваживаюсь смотреть на тебя. Тебе не стыдно?

Спустя некоторое время Ниниана рассказывала супругу:

– Она отчитывала меня, как мать-настоятельница юную монахиню, посмевшую строить глазки священнику, К тому же наша четверка как раз в эти минуты решила навестить свою тетю. Что там произошло, не поддается описанию. Должна добавить, что перед этим они удрали от няни и, видимо, провели веселый час в конюшне. Они не отличались ни чистотой, ни изысканным ароматом…

Граф де ла Шез расхохотался.

Четверка их детей: старший, Раймон, близнецы Шантал и Сериз, а также младший, двухлетний Жофре, – росла на Луаре в райских условиях полной свободы. Переселение несколько недель назад в Париж сплотило четверку в прочный коллектив, главной целью которого был побег из дому на конюшню или в сад, по возможности не попадаясь на глаза ни вездесущей няне, ни служанкам.

Пятилетний Раймон был непререкаемым предводителем беззаботной банды. Ниниана признавалась себе сквозь смех и вздохи, что приближается время переселения наследника графства де ла Шез из детской комнаты под надзор учителей и воспитателей. Он всегда вил из родителей веревки. Как-то проявит себя в учебе дитя их любви?

Она задумалась и рассеянно опустила серебряную щетку, которой расчесывала волосы, подобно плащу прикрывавшие ее плечи. Материнство смягчило ее мальчишескую фигуру. Она стала более округлой и женственной, но не утратила гибкости и молодости. В просторном прозрачном халате Ниниана выглядела очень соблазнительно.

– А что сказала моя прекрасная родственница? – осведомился граф, с трудом отвлекаясь от соблазнительных мягких очертаний фигуры своей супруги, просвечивавших сквозь материю.

Ниниана весело засмеялась.

– Мне не сразу удалось объяснить ей, что эти шалуны – дети не поварихи, а наши собственные. Зато Раймон улучшил ее настроение, спросив, не она ли та прекрасная фея, о которой рассказывала няня. Он уже сейчас умеет завоевывать женские сердца. Достойный наследник своего папы.

– Какой несправедливый упрек. Уже больше пяти лет я завоевываю сердце лишь одной-единственной женщины…

Ив де Мариво взял у нее из рук щетку и заключил Ниниану в свои объятия. Она ощутила тепло, исходившее от него, и прижалась к нему. Что будет, если она перестанет владеть им одна? Если ей во время празднеств, балов и приемов в связи с крещением, намеченных на ближайшие дни, придется конкурировать с такими красивыми и элегантными дамами, как ее сестра?

Его рот искал ее рот и игриво пощипывал ее нижнюю губу, в задумчивости выпяченную вперед.

– О чем вы думаете, моя красавица? – прошептал он. – Не трудитесь убеждать свою сестру, что она эгоистична, избалованна и самовлюбленна. Другой она не станет, а супруг считает ее венцом творения…

Ниниана откинула голову назад, чтобы его поцелуи пришлись на шею.

– А вы? Кем считаете вы свою супругу, мой господин?

Он взглянул на нее из-под прикрытых век, и взгляд его скользнул по знакомому лицу, по приоткрытым влажным губам. Он увидел возбужденно пульсирующую жилку на шее и алебастровые прекрасные груди, едва прикрытые халатом. Поднявшиеся соски доказывали, что и через пять лет она с той же страстью реагирует на его ласки.

– Вершиной моей жизни, – ответил он неожиданно серьезно. – Необходимым мне воздухом, водой, без которой я погибну от жажды, пищей, которая поддерживает во мне жизнь.

Произнося последнюю фразу, он сдвинул в сторону материю халата и прижался губами к розовым затвердевшим соскам. Эта ласка заставила Ниниану издать страстный стон.

Опомнившись, она прошептала:

– Господин мой, у нас уже не остается времени. Вы забыли, что сегодня вечером нас пригласили на большой праздник, который парижский магистрат устраивает в честь крестин наследника престола? Король и королева будут лично приветствовать тех, кто попал под всеобщую амнистию в честь радостного события…

Несмотря на все сказанное, она не стала сопротивляться, когда граф де ла Шез посадил ее к себе на колени. Осторожно спустил он халат с ее плеч и еще активней стал ласкать ее груди и напрягшиеся соски. Она почувствовала через его штаны, каким будет продолжение.

Мгновенно забыла Ниниана и о высоких господах столичного магистрата, и о королевской супружеской паре, и о предстоящих крестинах. Совместная жизнь с любимым мужчиной превратила ее в темпераментную, страстную женщину, чувства которой расцвели так же, как и ее тело. Понятней стала ей и власть, полученная над, казалось бы, уравновешенным, невозмутимым супругом. Ей доставляла удовольствие возможность каждый день ощущать и измерять силу их взаимного притяжения.

Их страсть давала полное наслаждение. Ее руки сомкнулись за его спиной, и она откинулась назад. Лицо с полуопущенными дрожащими ресницами и влажной нижней губой, прикушенной белоснежными зубами, выглядело так, что любой мужчина мог бы лишиться рассудка.

Как в лихорадке, сбросили они свои одежды. Потом граф снова усадил свою супругу на колени. На сей раз Ниниана обхватила длинными стройными ногами его бедра и застыла в призывной позе. Она желала его. Об этом свидетельствовали дрожавшие на ее коже нежные волоски и учащенное дыхание.

Ласковые шершавые ладони, спустившиеся к розовым округлостям, положили конец предварительной эротической игре. Их прикосновение вместе с ожиданием того, что должно вот-вот произойти, наполнило ее расслабленное тело горячим потоком страсти.

Она опустилась еще ниже, навстречу его неудержимому желанию. Тихий стон вырвался из ее уст, когда граф овладел ею, целиком заполнив ее. Страстная потребность вызвала дрожь во всем теле. Его язык коснулся одного из затвердевших сосков, дразня и прижимая его, другой сосок он настойчиво массировал пальцами. Потеряв контроль над собственными ощущениями, Ниниана целиком предалась вспыхнувшей в ней жажде наслаждения.

Разрядка походила на бурю, рожденную глубоко внутри ее и вызвавшую дикий танец экстаза, который и его заставил содрогнуться. Обессиленная, упала она к нему на грудь, почувствовав, как ее судороги, словно эхо, повторились в нем. С хриплым стоном разрядился и он в глубине ее лона.

– Я вам уже говорил, как люблю вас?

Вопрос с трудом проник в сознание Нинианы и помог ей снова прийти в себя, ощущая нежное, едва заметное поглаживание грудей, еще сохранивших чувственность после пережитого потрясения. Хмель наслаждения испарился. Оставались блаженное состояние, приятная усталость во всем теле и искорки удовлетворения в глазах.

– Не помню, повторите еще раз, любимый мой…

То, что они снова и снова разделяли друг с другом, что поднимало их над трудностями будней и делало любовь красивой и бесценной, было чудом совместной жизни. Чудом, оставшимся для Дианы Мариво загадкой и вызывавшим у нее невольную зависть.

Она видела лишь сияние, которое, подобно плащу, окутывало старшую сестру. Явный признак счастливой женщины, отличавшейся зрелой, неброской красотой, перед которой блекла яркая красота Дианы.

Королева, которая тепло приветствовала свою бывшую придворную даму на приеме в магистрате, тоже заметила это сияние.

– Вы счастливы, Ниниана?

– Счастливее, чем того заслужила, Ваше Величество!

– Как прекрасно! Почему не приехал ваш брат? Он оказал мне огромную услугу, а у меня не было возможности поблагодарить его лично.

– Его супруга ждет второго ребенка. Он не мог оставить ее одну, – ответила Ниниана.

– Великолепно, что все так хорошо обернулось, – закончила разговор королева.

Ниниана сообщила о беседе с ней графу, когда они опять остались одни в своей общей спальне.

– Кажется, действительно все очень хорошо обернулось, – повторила она. – Даже король проявил к Анне Австрийской невиданное до сих пор внимание и дружелюбие. Каким благом явилось рождение маленького Людовика и появление законного наследника престола! Каким властителем станет этот всеми приветствуемый мальчик?

– Будем надеяться, что он унаследует от отца справедливость и силу духа, а от матери – внешность и обходительность. Тогда…

– …и тогда он разобьет столько же женских сердец, этот крохотный Людовик XII, сколько разбил его дед, – вмешалась Ниниана. – Его судьба в Божьих руках. Мы останемся в Париже?

– Вы хотите остаться в Париже, моя прекрасная возлюбленная?

– Мне все равно, где жить, если я буду знать, что вы рядом. Кардинал не предложил вам поработать на него?

– В данный момент не нужны интриги и тайны для защиты короны, моя дорогая. Его Высокопреосвященство больше заинтересован в вине, которое он получит от нас, чем в других моих способностях. Мы можем целиком посвятить себя совместной жизни…

Ниниана облегченно опустилась на подушки и посмотрела на супруга. Она приподняла плечо так, что широкая бретелька ночной рубашки соскользнула с него и открыла напрягшийся сосок. Это невольно участило дыхание графа, заставило его приподняться и наклониться к ней.

– Как хорошо, – промурлыкала она, довольная своим успешным действием. Значит, в его сердце не осталось никого из благородных и элегантных дам, которых было много на балу. Но она хотела более веских доказательств. Словами и делом.

– Я не могу дождаться, месье граф, когда вы займетесь мною. Почему бы вам не начать?..

А затем были только смех и любовь, сопровождавшие Ниниану с тех пор, как она вручила свою жизнь в его сильные руки, защищавшие и обнимавшие ее.

Сила любви

Пролог

Сан-Тропе, август 1538 года

Луч солнца словно заблудился между двумя полуоткрытыми ставнями, а потом, поблескивая, поплыл через мягкий полумрак обширных покоев. Откликаясь на ласку дневного светила, заискрились роскошные цветные ковры, покрывавшие нежно мерцающие, белые как снег квадраты мраморного пола и, как в зеркале, отразились в шелках восточных подушек. Пробудился ото сна блеск тяжелой полированной мебели, замерцал по матовой черной поверхности оленьей головы с рогами, а солнечный луч наконец завершил свое странствие на другом конце комнаты, рассыпавшись, словно цветной фейерверк, всеми цветами радуги.

– О-о! Как красиво, бабуленька!

Ребенок, кажется, так бы и смотрел, не отрываясь, на это мерцающее великолепие, приоткрыв рот, словно завороженный игрой света, явившейся его восхищенному взору. Даже и после того, как пожилая дама открыла тяжелую, украшенную резьбой крышку большой шкатулки, дитя оставалось во власти волшебного видения.

Но и сама благородная дама смотрела не на драгоценности, лежавшие на бархатных подушечках, а на миловидное личико маленькой девочки. Еще не прожив и восьми весен, дитя воплощало прелесть чистейшей невинности в сочетании с неукротимым темпераментом.

Нежное тельце и тонкая шейка казались чересчур хрупкими, чтобы быть достаточной опорой для неуемного, буйного потока серебристо-светлых волос. То и дело из кос, заколок и лент выбивались отдельные пряди. Кажется, они были столь же свободолюбивы и неукротимы, как и их маленькая хозяйка, которая в этот момент взяла в руки одно из тяжелых, многозвенных колье и рассматривала его в свете солнца.

Отшлифованные рубины золотой цепочки мерцали пугающим своей яркостью огнем, и дитя уронило их так внезапно, словно и на самом деле обожглось.

– Какие тяжелые, – произнесла девочка, освобождаясь от наваждения, и теснее прижалась к старой даме.

Встретились взгляды двух пар глаз, сохранившие между собой сходство даже через несколько поколений. Словно кисть художника спустя много лет снова вернулась к прежнему сюжету. Несмотря на то, что яркая зелень глаз старой дамы уже немного поблекла, а взгляд казался слегка усталым, сходство оставалось поразительным.

– Что собирается мадам делать с этими драгоценностями? – допытывалась малышка, не получая ответа. – Мадам ведь никогда себя ими не украшает. Моя мама любит бусы и кольца, сестры тоже любят. А мадам носит только этот браслет…

– Я подарю эти драгоценности моим дочерям и внучкам, – тихо ответила благородная дама и повернула упомянутый девочкой простой золотой браслет вокруг руки. Почему-то казалось, что она хочет этим движением призвать к себе кого-то отсутствующего, кого ей сейчас недостает. – Там, где я скоро окажусь, малышка моя, мне драгоценности уже не понадобятся…

Грусть, прозвучавшая в этих словах, не укрылась от внимания ребенка.

– Я не хочу, чтобы мадам покидала нас, – упрямо проговорила девочка. – Лучше пусть мадам оставит себе драгоценности и нас не покидает. Мне не хочется, чтобы мадам удалилась к тете Фабьенн и другим ушедшим. Папа говорит, что мадам уже слишком стара для странствий по дальним дорогам! Мадам прошлую зиму долго болела!

Старая дама снисходительно улыбнулась.

– Не бойся, я буду слушаться твоего папу лучше, чем ты, маленький мой бесеночек. Ну, а теперь выбери себе что-нибудь из этой шкатулки. Мне хочется, чтобы ты первой сделала свой выбор, не получая ни от кого никаких советов…

Девочка нерешительно стала перебирать драгоценности. Она открыла кожаный мешочек, где лежали длинные белые нити жемчуга, насадила украшенный алмазами обруч на пышную копну своих локонов и, наконец, на самом дне шкатулки нашла завязанную узлом черную бархатную полоску, которую с любопытством развязала.

– Ой, как красиво! Вот это я и возьму себе, бабушка! Можно? Смотри-ка, какой красивый цветок! Это ведь роза?

Благородная дама, мысли которой явно витали далеко от шкатулки, вздрогнула. Увидев вещь, которую держал в своих руках ребенок, она побледнела. С трудом сохраняя присутствие духа, она все же заставила себя ответить, но голос ее звучал хрипло.

– Да, малышка, это роза. То есть изображение герба с розой. Ты и правда хочешь это кольцо?

Грубо отлитый кружок с широкой золотой полоской и тяжелым отшлифованным изумрудом, предназначенный скорее для мужской, чем для девичьей руки, будил воспоминания. Старая дама беспокойным движением разгладила складки своей тяжелой парчовой юбки. Прошла целая жизнь с того момента, когда один король снял этот перстень с правой руки и вложил в руку молодой девушки.

Чего только не произошло с тех пор! Столько, что даже этот символ власти был предан забвению. Его заслонила счастливая, полнокровная жизнь.

– О да, бабушка! Перстень мне очень нравится! Камень с цветком – такого нет ни у кого из моих знакомых! Жаль, что он слишком большой и тяжелый. Придется мне носить его на шее. Пусть висит на цепочке!

Столь практичные замечания девочки по поводу подаренной ей вещи заслонили собой видения прошлого. Но все же в словах озабоченной благородной дамы, которыми она выразила согласие выполнить желание внучки, слышалась какая-то особая проникновенность, какое-то беспокойство. В эту секунду девочка, разумеется, не подозревала, что через много лет в ее жизни настанет такой момент, когда она вспомнит бабушкины слова.

– Боже, надеюсь, что не Провидение распорядилось твоим выбором, малышка! Этот перстень когда-то принадлежал одному очень старому и могущественному человеку. Вообще-то он составляет часть наследства твоего отца…

– Папа не любит перстней с розами, – испугалась девочка. – Или мадам считает, что мне надо его спросить?

Волнение, от которого у девочки дрожал голос, когда она задавала этот вопрос, заставило старую даму улыбнуться. Она погладила кудри малышки, а потом вложила драгоценность в руку внучки и обеими руками сжали ее пальцы вокруг перстня.

– Нет, можешь никого не спрашивать, сердце мое! Оставь перстень себе, и пусть он принесет тебе счастье!

– Спасибо… А что, я теперь тоже могучая, раз владею этим перстнем? – поинтересовалась девочка. – Я бы хотела быть могущественной, тогда бы мне не пришлось всегда поступать так, как велят братья!

– Ах, petite! ^[1]– Растроганная старая дама заключила внучку в объятия. – Кто любит власть, тот не может любить людей.

Это был последний подарок, полученный Флёр де Параду от любимой бабушки. Всего через несколько дней старая дама тихо ушла из жизни. Семья похоронила ее в том же склепе, где уже покоились ее супруг и одна из дочерей.

Это очень грустное событие не было, однако, неожиданным для взрослых членов семьи, поскольку с тех пор, как несколько лет назад умер ее супруг, Изабель де Параду, носившая по второму мужу фамилию Торнабуони, стала совсем другим человеком. Она не перенесла разлуку со спутником жизни и теперь вновь соединилась с ним в другом, лучшем мире.

Но маленькая девочка была в отчаянии от смерти бабушки. Это событие стало концом ее беззаботного детства.

Глава 1

23 сентября 1548 года

– Поверьте, мадемуазель Флёр, если вы не станете, наконец, вести себя спокойно, то обязательно пропустите время выезда: вы ведь все еще бродите в нижнем белье, а герольды уже собираются трубить в фанфары!

Та особа, к которой были обращены эти упреки, покорно постаралась встать так, чтобы служанка могла наконец зашнуровать изготовленный по последнему крику моды упругий корсет, пронизанный стержнями из рыбьих костей, до предписанных узких размеров. Он придавал грациозной фигуре его хозяйки клиновидную форму, которая сокращала объем и без того осиной талии до такого состояния, что перехватывало дыхание.

Флёр де Параду до этого еще никогда не носила подобной удавки. Протестующим движением плеч она проверила плотность этой отвратительной затяжки, устроенной из тончайших шпилек и тугих опор и прижимавшей грудь вплотную к ребрам. Ощущение было такое, будто это сооружение выжимает весь воздух из легких.

– Ты уверена, что корсет должен сидеть так туго? – спросила она чуть сердито. – Как же мне дышать-то в этой штуке?

– Совершенно уверена! – Жанна, проделавшая путь от кормилицы Флёр и ее няньки до горничной, знала подход к молодой хозяйке. – Вы же слышали рассказ портнихи. Все придворные дамы предпочитают ныне строгую испанскую моду, а вы ведь тоже собираетесь войти в их число… Не так ли? Или, может, я не права?

Ответа не требовалось. Конечно, собирается. Флёр послушно позволила натянуть на себя жесткие нижние юбки, уплотненные конским волосом, конусообразные и спускающиеся до самого пола. После этого Жаниа, наконец, накинула на плечи Флёр новенькую, с иголочки мантию из шуршащего темно-фиолетового атласа и застегнула расположенные впереди по всей длине петли миниатюрными золотыми пуговицами.

За этим последовали отделенные от основной одежды узкие рукава. Чтобы на них не было складок, они прикреплялись лентами и булавками к нижней стороне надплечников. Горничная заботливо поправила этот истинный шедевр неизвестной кружевницы, белой пеной разлившийся вокруг рук девушки, и проверила, как сидит состоящее из четырех частей жабо из того же материала, украшавшее закрытое до самого верха платье под самым подбородком. Голова Флёр с высоко взбитыми волосами покоилась на жабо, словно на роскошной подушке, а когда девушка замирала в неподвижности, как в данный момент, она напоминала статуэтку, что и было плодом заслуживающих самой высокой похвалы усилий ее портнихи и горничной.

– Очень хорошо! – оценила эту работу довольная мадам Параду, войдя в низкий покой, чтобы взглянуть на дочь. – Поздравляю, Жанна! Выглядит весьма элегантно, хотя я все никак не привыкну к тому, что и незамужние женщины должны выбирать для облачения темные тона.

Под критическим взглядом мадам Эме де Параду, которая и сама блистала роскошным платьем из итальянской парчи, Флёр повернулась к матери сначала спиной, а затем снова лицом, едва не споткнувшись при этом из-за непривычно тесного корсета. От ее слишком стремительного движения из волос выскочила одна из заколок, от чего высвободился и упал на плечо девушки тяжелый серебристый локон, нарушив искусно выстроенную прическу.

– Ох, ну что за волосы, – вздохнула одновременно с гордостью и отчаянием Жанна, пытаясь восстановить прическу. – Да с таким же успехом можно черпать воду решетом.

– Без решета никак нельзя обойтись, Жанна, – упрекнула ее мадам де Параду и, повернувшись к дочери, строго добавила: – Избегай резких движений, детка!

Это наставление сопровождало Флёр на протяжении всех восемнадцати лет ее жизни. Она уже давно не обращала на него внимания. Как можно избежать резких движений именно сегодня, в этот особенный, полный волнений день, которого она лихорадочно ожидала уже не одну неделю.

– Как жаль, что в этом доме нет даже нормального зеркала! – посетовала она, извиваясь всем телом, чтобы рассмотреть в маленьком ручном зеркальце, которое она держала перед собой, все великолепие необыкновенного нового облачения.

– Будь довольна, что в Лионе у нас есть хоть какая-то крыша над головой, душенька, – сухо заметила ей мать. – Или ты не понимаешь, что осенняя ярмарка в сочетании с королевским приемом привлекла сюда больше народу, чем когда-либо. Спасибо многолетней дружбе твоего отца с местным высокопоставленным распорядителем Телье, что нам не пришлось делить с незнакомыми людьми какой-нибудь сеновал в трактире.

В глазах Флёр блеснула озорная улыбка. В ней было столько же удовольствия, сколько и иронии. Она имела все основания сомневаться в том, что ее мать когда-либо хоть краешком глаза заглядывала в какую-нибудь тривиальную таверну. Она не знала никого, кто бы обращал такое большое внимание на этикет и приличия, как Эме де Параду. Эта дама никогда не опускалась до общения с простым народом.

Выйдя из среды низшего дворянства, она нашла себе для брака блестящую партию, выйдя замуж за наследника владельцев торгового дома Торнабуони, и уже в то время стала появляться при королевском дворе. Горьким разочарованием оказалось для нее то обстоятельство, что муж решительно отказывался от образа жизни придворного и ведения интриг, связанных с борьбой за почет и славу. Руководствуясь в торговых делах наставлениями своего отчима, он принял от него руководство фирмой и отказался от всяких привилегий, полагающихся придворным лицам.

И вот теперь торжества в Лионе дали его жене тот повод, за которым она тщетно гонялась не один год. Уклониться от участия во встрече короля, совершавшего путешествие из Савойи домой, в Париж, сеньор Параду не мог, потому что, как обычно в это время, находился в Лионе в связи с осенней ярмаркой. Теперь разве что сам дьявол помешал бы Эме де Параду найти путь в высший свет хотя бы для дочери. Предстоят приемы, балы, беседы, а значит, и будет достаточно возможностей представить двору хорошенькую девушку в самом лучшем свете.

Флёр знала, какие планы тайно вынашивает ее мать, и в данный момент не имела ничего против того, чтобы оказаться в центре внимания. Ее вдохновляло, уже то обилие новых вечерних нарядов, туфель, накидок, чулок и нижних юбок, которыми наполнялись и без того не пустые сундуки.

Эме де Параду обладала безупречным вкусом и была способна довести до отчаяния своей придирчивостью целую армию портных и портних. А между тем сегодня она была довольна, о чем можно было догадаться уже потому, что Эме лишь слегка поправила одну кружевную складку на воротнике дочери.

– Не вздумай опускать подбородок, – предупредила она девушку, – а то сомнешь кружева на шее.

Флёр повыше подняла голову, чтобы обезопасить душистые кружева, и протянула Жанне ручное зеркальце, оказавшееся бесполезным при попытке общего обзора туалета.

– Не забывай скромно опускать глаза и не делай слишком больших шагов! – продолжала мать свои наставления. – Придворные дамы не имеют обыкновения носиться по помещениям словно необъезженные лошади!

– Ничего удивительного, если их изо дня в день запихивают в эти корсетные решетки, – пробормотала Флёр, не столько отвечая матери, сколько раздумывая вслух.

Тем не менее родительница в знак порицания сморщила лоб. Как можно устроить дражайшей дочке выгодную брачную партию, если та мало прислушивается к ее советам! Всегда было трудно наставлять это дитя на путь истинный.

В сущности Флёр уважала лишь суждения отца, которого нежно любила. Мать же она встречала всегда со снисходительным почтением, все больше раздражавшим Эме. Непослушный ребенок превратился в молодую женщину, которая, кажется, вовсе не сознает собственной чудесной красоты и необычайной грациозности.

Эме де Параду питала все большую уверенность в том, что именно внешность способна помочь ее дочери выгодно выйти замуж и обрести свое место в том кругу, где сосредоточены блеск придворной жизни и власть над людьми. Эме не собиралась разрешать дочери выходить замуж за какого-нибудь наследника банкира или главы торгового дома, о чем подумывал отец Флёр.

– А это правда, что почтенные бюргеры Лиона заготовили к прибытию короля такой спектакль, что он затмит торжество коронации в Реймсе? – осведомилась, не скрывая своего любопытства, Флёр. – Говорят, в Реймсе перед королем открылись створки золотого шара, изображавшего солнце, внутри которого находилась обнаженная девушка, преподнесенная ему в подарок!

– О, святые угодники! Кто же это рассказывает тебе подобные вещи?

Мадам Параду устремила взгляд на Жанну, лицо которой сразу же вспыхнуло от обиды. Та помпа, с которой проходила коронация короля Генриха в прошлом году, уже несколько месяцев составляла тему разговоров на всем пространстве Франции. Флёр сочла себя обязанной защитить горничную.

– Об этом болтают на каждом шагу, мама! А еще говорят, что та монограмма, которая украшала его костюм во время коронации, была вовсе не «К», что означало бы имя королевы Катарины, а «Д», то есть Диана. Да и серп луны тоже ведь знак богини охоты, то есть Дианы.

– Диана де Пуатье – главная дама при дворе, – строго поправила Эме де Параду высказывание дочери. – И нечего молокососам, вроде тебя, распускать язык но ее поводу, да еще и позволять себе непочтительные замечания насчет Его Величества. Получается, будто я новее и не думала о твоем воспитании. Ты, что же, собираешься заниматься столь глупой болтовней при дворе, когда будешь там представлена?

Флёр покраснела, но не от стыда, а лишь потому, что ей стоило немалых усилий удержаться от ответа. Ее мать, как и многие другие французы, тайно презирала сравнительно молодую королеву. Катарина Медичи, которая после долгих ожиданий наконец-то одарила короля детьми, была для большинства французов не более чем нежеланной иностранкой, уроженкой Италии, отодвинутой на задворки блеском официально признанной фаворитки короля. Многие подданные Франции предпочли бы вообще забыть о существовании королевы.

Флёр же, по каким-то необъяснимым причинам, чувствовала симпатию к королеве, хотя и не знала ее лично. Возможно, все дело было в том родстве, которое связывало семью Параду с Медичи благодаря браку покойной Изабель с царившим в торговле того времени Фабио Торнабуони. А кроме того, отец Флёр всегда говорил о молодой королеве с большим уважением. Именно эти обстоятельства вызвали ее резкий ответ матери:

– Значит, по вашему мнению, мне будет полезнее кланяться даме, которая обижает нашу королеву и по существу является всего лишь высокородной шлюхой, доставляющей удовольствия королю?

– Хватит, Флёр!

Возглас сеньора де Параду, в котором сквозила присущая главе семьи сдержанность, упредил возмущенный окрик, готовый сорваться с губ его супруги. И Флёр, и Эме поклонились, выражая почтительность отцу и мужу.

В свои 66 лет Рене де Параду производил большое впечатление на окружающих. В противоположность жене и дочери, он предпочитал простую одежду, но сшитую из благородного материала и очень элегантную. Только одна узкая золотая цепочка с молочного цвета опалом мерцала между темно-синими складками его куртки.