355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Марго Арнольд » Падший ангел (Женщина для офицеров) » Текст книги (страница 10)
Падший ангел (Женщина для офицеров)
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 02:23

Текст книги "Падший ангел (Женщина для офицеров) "


Автор книги: Марго Арнольд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

И тут мне в голову пришла блестящая мысль. На то время, пока молодой человек будет находиться дома, я могу переехать в коттедж Марты, она же официально примет на себя обязанности домохозяйки, а заодно будет присматривать и за мной. Генри пришел в восторг от этого предложения, а Марта с оттенком удивления в темных глазах приняла на себя роль, которую до этого момента формально приходилось исполнять мне. Набрав с собой книг, я незаметно переехала в ее коттедж и провела там три спокойные и мирные недели. Гуляя по деревне, я один или два раза видела Джона Рашдена. Он оказался темноволосым юношей бравого вида, с приятной внешностью и умным взглядом. Не без иронии я сделала вывод, что он, должно быть, пошел в мать.

Наконец визит был окончен, и я вернулась в Маунт-Менон. Сэр Генри подарил мне замечательное кольцо с рубином в знак признательности за мою сообразительность и покладистый характер. Стояло жаркое утро конца июня. Я собрала корзину красных роз и собиралась внести их в дом, когда на террасе появился сэр Генри и жестом велел мне следовать за ним в кабинет. Не выпуская цветов, я вошла в дом.

– Сядь, Элизабет, – сказал он. Глаза его были грустны. – Боюсь, у меня для тебя плохие новости. Только что мне доставили срочный пакет.

С этими словами он протянул мне лист бумаги. Это было официальное сообщение, в котором говорилось о штурме и захвате Серингапатама[15]15
  Серингапатам – столица княжества Майсур на юге Индии.


[Закрыть]
войсками Бэрда и Уэлсли[16]16
  Уэлсли, Ричард Колли – английский генерал-губернатор Индии в 1798–1805 гг., брат герцога Веллингтона.


[Закрыть]
4 мая 1799 года. Во время сражения был убит местный правитель Типу-султан, и его гибель вкупе с победой английских войск, говорилось в бумаге, означают, что Индия по-прежнему остается владением Англии. Здесь же был список погибших, в первой строчке которого значился Крэнмер Картер, полковник гренадеров-гвардейцев его королевского величества. Скомкав бумагу в ладони, не в силах думать ни о чем, я ошеломленно опустилась на стул. Осторожно вынув ее из моей руки, Генри подошел к окну и, присев возле него, принялся вновь перечитывать сообщение. Безмерная печаль расцвела внутри меня подобно черному цветку. На сей раз я горевала не о себе, поскольку давно смирилась с мыслью, что, если бы даже Крэн вернулся, нам уже не суждено было быть вместе и что пережитые нами минуты счастья навсегда остались в прошлом. Нет, я оплакивала Крэна, так любившего жизнь, так наслаждавшегося ею. Судьба была несправедлива к нему, позволив умереть так рано.

Сидя у окна, Генри что-то бормотал себе под нос, и его отрывистые фразы словно расставляли знаки препинания в печальной череде моих мыслей. «Очень интересная тактика, – бубнил он. – Совершенно неожиданная и потому имеющая полное право на успех. Блестящее владение ситуацией. Может быть, именно этого человека нам и недоставало – железного человека, который сможет поколотить Наполеона».

Но Наполеон уже снял первую кровавую жатву с моей жизни. Никогда больше огромный человек в пурпурно-золотом не пройдет гремящим шагом по коридорам времени, никогда и никого уже не станет он учить изысканному искусству любви в уединенных комнатах, никогда не скрестит холодным туманным утром шпаги с глупым соперником, никогда не будет жить. Мои мысли ходили по кругу. Уэлсли одержал великую победу, а Крэн погиб. Как бы мне хотелось, чтобы было наоборот! Я готова никогда больше не видеть его, не слышать его громкого веселого голоса, который до сих пор звучал у меня в ушах. Пусть бы он только оставался в живых. Пусть только…

Сэр Генри продолжал разговаривать сам с собой, беспорядочно перескакивая с предмета на предмет, и так же лихорадочно метались мои мысли. Я думала о том, как умер Крэн. У меня не было сомнений в том, что погиб он храбро, но как? Пронзил ли его клинок какого-нибудь темнокожего человека еще до того, как разгорелся настоящий бой, или он погиб в пылу сражения, штурмуя стены города? Мне бы хотелось это знать. Погиб ли он в то время, когда утром 4 мая мы уезжали из Лондона, или тогда, когда я наслаждалась красотой цветущих примул? Об этом мне тоже хотелось бы знать. Пошел ли он на бой прямо из объятий какой-нибудь белокурой красотки или находился там один – с душой, посыпанной пеплом, и осенним холодом в сердце? Любя Крэна, любя свои воспоминания о нем, мне хотелось верить в последнее.

Я не плакала о нем, зная, что это привело бы его в ярость. Я впала в какое-то оцепенение, а придя в себя, обнаружила, что бессознательно оборвала все розы и теперь их пурпурные лепестки лежали на полу библиотеки подобно каплям крови из пронзенного сердца. Мне подумалось, что это вполне подходящий памятник Крэну.

На следующий день сэр Генри, проявив свойственную ему чуткость, вспомнил, что в Лондоне его ожидает какая-то срочная работа, и уехал на целый месяц, позволив мне побыть в Маунт-Меноне одной. Я благословила его за это и, как обычно, поклялась себе, что после его возвращения буду уделять ему гораздо больше внимания. Печально, но этот человек всегда больше нравился мне во время своего отсутствия.

Я с головой ушла в занятия. Свою печаль по Крэну я похоронила в томах древней истории, астрономии, философии. Мне приходила в голову мысль, что бы он сказал, увидев меня за подобной работой? Думаю, он был бы крайне удивлен. Но, в конце концов, это лучше, чем джин. Когда тоска моя немного утихла, я поняла, что рассталась со своей первой любовью, и подумала: «А будет ли вторая?»

Остаток года прошел достаточно спокойно, с обычными переездами между Лондоном и Суссексом. Мои успехи в занятиях стали настолько заметны, что Генри начал подтрунивать надо мной, называя меня «синим чулком» и говоря, что, если я не сбавлю обороты, он будет вынужден отослать меня в Оксфорд или Кембридж, поскольку его преподавательские возможности были для меня уже недостаточны. Приемы, которые он все еще устраивал, позволяли нам не отвыкнуть окончательно от светской жизни, а временами мы даже выбирались на балы.

Однажды ноябрьским утром, когда мы находились в Лондоне, ко мне вошла Марта и сказала, что в кабинете меня ждет посетитель. На мгновение в моем сердце вспыхнул огонек надежды, и я побежала вниз. Но увы! Это был Нед Морисон – похудевший и посерьезневший, с нездоровым тропическим загаром на коже.

– Привет, Элизабет! – произнес он, отчаянно пытаясь выглядеть веселым. – Только что с войны и вот решил проведать всех девушек, от которых я без ума.

Затем он внезапно сменил тон.

– Я полагаю, ты знаешь… про Крэна?

– Да, Нед, знаю и очень давно. Достаточно давно, чтобы спокойно разговаривать об этом.

Он тяжело опустился в кресло.

– Я рад этому. И все же мне казалось, что ты захочешь узнать. Я имею в виду – подробности.

И вот в этой тихой комнате, куда из-за лондонского тумана не пробивался уличный шум, Нед рассказал мне о взятии Серингапатама и последнем дне Крэна.

Накануне ночью у них была грандиозная вечеринка. Нед не стал вдаваться в подробности, и я была благодарна ему за это, поскольку примерно представляла, как все это могло выглядеть. Придя в себя после утреннего похмелья – это для него всегда было проблемой, – Крэн отправился на совещание к генералу Бэрду, старому вояке, который однажды побывал в плену у Типу-султана и теперь жаждал лично отомстить ему. Что касается Уэлсли, то Крэн не воспринимал его всерьез. Тот был чересчур опаслив и заражал этим всех офицеров. Он продолжал высказывать опасения даже 4 мая, настаивая на продолжении артиллерийской подготовки. Наконец Бэрду все это надоело, и после полудня он отдал приказ начать штурм городских стен.

«Вперед, мои мальчики!» – рычал он, и Крэн с саблей в руке ринулся вместе со своими людьми в пролом, как мальчишки бросаются на угощение в воскресной школе. Защитники города стояли насмерть, и схватка в проломе стены оказалась кровопролитной. Когда пыл битвы утих и город оказался взят, Крэна нашли под кучей убитых индусов, а его сабля была сломана возле самого эфеса. Вражеские клинки пронзили его тело не менее дюжины раз, так и не сумев поразить его в голову. Крэна похоронили на следующий день вместе с шестьюдесятью пятью его солдатами, павшими рядом с ним. Нед умолк.

Значит, предчувствия не обманули меня: Крэн сражался как лев, и смерть настигла его в тот момент, когда я, за тысячи миль от него, любовалась весенними цветами. Теперь я это знала, и это давало мне какое-то горькое удовлетворение.

– Мне бы хотелось, чтобы ты кое-что сделал для меня, – сказала я Неду. Затем принесла миниатюру с изображением Крэна в молодости и отдала ее Неду. – Передай это его семье, хорошо, Нед? И пусть они не знают, что она была у меня.

– Очень похож. Разве ты не хочешь оставить ее у себя? – спросил он, рассматривая портрет.

– Я помню его другим, – ответила я, с трудом удерживаясь, чтобы мой голос не задрожал. – Тем более что она по праву принадлежит им.

– Хорошее было время, правда? – невпопад сказал Нед, продолжая разглядывать миниатюру.

– Да, – согласилась я, – действительно. Некоторое время мы сидели молча.

– Что ты собираешься делать дальше, Нед?

– Через несколько недель я снова уезжаю, но, слава Богу, не в Индию. Вероятно, в Ирландию – там снова ожидаются неприятности. Впрочем, чего другого можно ждать от Ирландии! У тебя все в порядке, Элизабет?

– Да, у меня все хорошо, – спокойно ответила я.

– Если я могу быть чем-нибудь полезным для тебя – драться на дуэлях, подносить шляпные коробки, выгуливать собачек, – только скажи. Примерно на сотую часть я еще остаюсь джентльменом.

В нем на секунду проглянул старый насмешник Нед.

– Спасибо, Нед, – слабо улыбнулась я. – В случае такой надобности я пошлю тебе в Ирландию срочную депешу.

Он засмеялся и положил миниатюру в карман.

– Что ж, если я не найду смерть в ирландском болоте или на торфяном пожаре, то через несколько лет вернусь, так что не забывай меня.

И с почтительным поклоном он удалился.

Впоследствии мне довелось услышать, что Крэн умер точно так же, как и жил – по уши в долгах. Однако его жена, состояние которой благодаря донкихотским представлениям мужа осталось нетронутым, немедленно расплатилась со всеми его кредиторами. Я думаю, дух Крэна был немного разочарован, увидев, что после него не осталось ни одного неоплаченного счета – хотя бы в порядке памятника.

Началось новое столетие, но война все еще продолжалась. Колосс Бонапарта по-прежнему сокрушал все на своем пути, и Англия переживала непростые времена.

Лично для меня первый год нового столетия начался с небольших ударов судьбы, а закончился сокрушительными. Джереми одолела подагра, а Белль после крайне неудачной связи с лихим кавалерийским офицером заболела сифилисом. Один из сыновей Марты был ранен во время кораблекрушения. Сначала Марта ужасно переживала, но рана, к счастью, оказалась несерьезной.

Затем Генри разругался в пух и прах со своим начальством в военном министерстве. У них уже давно существовали трения, поскольку Генри упорно сидел на своем коньке – создать плацдарм английской армии на континенте, чтобы наши союзники не оказывались все время в одиночестве. После того, как Бонапарт всыпал австриякам под Маренго,[17]17
  Маренго – селение в Северной Италии, близ которого Наполеон Бонапарт в сражении 14 июня 1800 г. разбил австрийскую армию генерала М. Меласа.


[Закрыть]
Генри стал буквально одержим этой идеей и настаивал на немедленном осуществлении своего плана, угрожая в противном случае уйти в отставку. Его требования были встречены с насмешкой, и он действительно подал рапорт об отставке. Хотя Генри давно подумывал о том, чтобы оставить службу и переселиться в Маунт-Менон, случившееся стало болезненным ударом по его самолюбию.

Заперев лондонский дом, мы произвели организованное отступление в Суссекс, однако Генри стал чахнуть и все больше отдаляться от окружающего мира. Теперь он вовсе не претендовал на физическую близость со мною и часто лежал рядом так неподвижно, что я была вынуждена дотрагиваться до него, желая убедиться, что он еще жив.

Отчасти его истерическое стремление ослабить нажим на наших австрийских союзников объяснялось личными страхами. В силу того, что Генри пользовался репутацией выдающегося стратега, его сын был прикомандирован к австрийской армии в качестве военного консультанта. Генри боялся именно за него.

Вскоре нам пришлось убедиться в том, что опасения его были не напрасны. Это случилось перед самым Рождеством. Я встала поздно и только собиралась позавтракать, как в комнату вбежала Марта. Лицо ее было белым как полотно.

– Скорее… Пойдемте к сэру Генри, у него удар.

Я поспешила вслед за ней в библиотеку. Генри лежал, вытянувшись на полу. Его обычно бледное лицо было теперь багровым, дышал он шумно и с большим трудом. Встав рядом с ним на колени, я развязала ему галстук и расстегнула сюртук, а затем велела перепуганному мальчишке-посыльному с почты, беспомощно стоявшему рядом, немедленно бежать за доктором. В левой руке Генри была зажата бумага, с виду похожая на официальный документ. С трудом разжав его стиснутые пальцы и разгладив лист, я стала читать. Это было официальное сообщение, подобное тому, в котором говорилось о взятии Серингапатама и гибели Крэна. На сей раз речь шла о сокрушительном поражении, нанесенном австрийцам французским генералом Моро 3 декабря под Гогенлинденом. В конце документа была сделана приписка: «С глубочайшим сожалением вынуждены сообщить о смерти капитана Джона Рашдена, прикомандированного к австрийской имперской армии, наступившей от ран, полученных во время указанного сражения».

Глядя на искаженное лицо Генри, я жалела его всем сердцем. И снова я проклинала Наполеона. Мне не было дела до того, что он сокрушил австрияков. Я не могла простить ему того, что он сокрушил Генри, и думала, настанет ли когда-нибудь конец этой бессмысленной бойне.

Пришел врач. Генри пустили кровь и осторожно перенесли в постель. Сидя у его изголовья и прислушиваясь к свистящему дыханию, я думала о том, милосердно ли мы поступили по отношению к нему, будет ли он благодарен нам за то, что мы вернули его из царства теней, где собрались все те, кого он когда-то любил? Но людьми руководят безжалостные правила, объединяющие нас в борьбе с общим врагом – смертью. Мы не могли позволить ему умереть только потому, что ему этого хотелось, и в итоге, не отходя от Генри ни на минуту, мы с Мартой вернули его к жизни.

К Новому году он немного пришел в себя, но дух его был уже полностью сломлен. К середине января Генри поправился настолько, что даже мог ходить, но он угасал прямо на наших глазах, съеживаясь, как осенний лист под ударами заморозков.

Однажды он робко вошел в мою комнату, держа в руках обтянутую кожей шкатулку. Аккуратно поставив ее на стол, он тяжело опустился в кресло.

– Дорогая моя, – слабым голосом произнес Генри, – видимо, у меня осталось немного времени, поэтому я решил принести тебе это, пока я еще в состоянии. Я хочу, чтобы все это осталось у тебя.

Я открыла шкатулку. Она была полна драгоценностей. В большинстве это были старомодные наборы украшений, хотя и очень красивые – драгоценности его жены. Я была глубоко растрогана.

– Я берег их для жены Джона, но теперь… – тоскливо сказал он, и вдруг его голос окреп и наполнился гневом. – Почему Джон? Почему именно он, Элизабет? Почему на его месте не мог оказаться я? Я был бы рад, просто счастлив уйти, умереть, если бы только это сохранило Джона!

И Генри затрясся в жалких, беспомощных стариковских рыданиях. Это был плач, который разносился во все концы Времени, плач, которому суждено остаться без ответа. Я сидела молча. Я хотела утешить его, но сердце мое понимало, что утешения нет.

Вскоре после этого Генри окончательно слег. Огонек его жизни мерцал все слабее, и 2 апреля 1801 года, когда Нельсон справлял победу в сражении под Копенгагеном, наконец потух навсегда.

Я не оплакивала Генри. Наоборот, я была рада, что его бедная измученная душа все же обретет наконец покой, а возможно, даже и счастье. И все же печаль переполняла мое сердце. Никогда уже Маунт-Менон не увидит, как Джон Рашден приведет сюда юную невесту, и новое поколение Рашденов не вырастет среди красоты и покоя этих мест. Мне было больно смириться с этой безумной и бессмысленной потерей.

11

Хозяином Маунт-Менона стал брат сэра Генри. Он жизнерадостно намекнул, что, если я продолжу выполнять свои «обязанности», он будет приветствовать это всем сердцем. Но я уже устала от старой плоти, устала от отчаяния и печали, что клубились над моей головой на протяжении последних двух лет. Поэтому, когда в мае снова набухли бутоны, а примулы и первоцветы осыпали поля золотом, я простилась с Маунт-Меноном.

Марта уехала со мной, несмотря на мое предупреждение, что, если дела пойдут неважно, мне придется отпустить ее. В ответ на это она лишь одарила меня одной из своих загадочных улыбок и согласно кивнула головой. Да и я в глубине души знала, что теперь мы уже никогда не расстанемся. Я арендовала у Белль небольшой домик и поселилась там наедине с неприятной перспективой – мне вновь предстояло продать единственный имевшийся у меня товар.

Помимо драгоценностей, сэр Генри отписал мне в своем завещании еще две тысячи фунтов. Мне казалось, что это было гораздо больше, чем я заслужила, а с учетом приобретенных мною знаний платить, возможно, должен был не он, а я. Я оставила себе самые лучшие драгоценности, а остальные продала, получив на этом еще полторы тысячи. Мой капитал теперь составлял около семи тысяч фунтов стерлингов, и все же до той цели, которую наметил мне Джереми, предстояло еще идти и идти, а я уже была далеко не девочкой. Мне исполнилось двадцать три, и за последние два года я забыла, что такое смех.

Джереми решил, что для меня наступило самое подходящее время купить собственный дом. Это означало хорошее вложение капитала на будущее, но и значительное его уменьшение в настоящем. Он начал переговоры о приобретении одного из домов, строившихся на Уорик-террас, совсем рядом с Эдвер-роуд. Я тем временем показывалась на балах и приемах и не без удовольствия заметила, что о Прекрасной Элизабет еще не совсем забыли. Однако в воздухе витала усталость, как будто люди были измучены бесконечными и непосильными требованиями, которые предъявляла война. Возможно, эта усталость существовала только во мне, поскольку, глядя на отметины, оставленные временем на внешности Белль, я словно в зеркале видела саму себя через несколько лет, и мысли эти не приносили утешения.

Однажды, придя домой, я обнаружила, что меня ожидает Джереми – взволнованный и неуверенный. Оба эти качества были настолько несвойственны ему, что я воскликнула:

– Боже мой, что случилось! Ты выглядишь так, словно тебя бросил твой последний мальчик!

Даже не улыбнувшись, Джереми стал бегать на своих тоненьких ножках взад-вперед по комнате, будто за ним гонялась стая чертей.

– Элизабет, только что я получил самое неожиданное в моей практике предложение. Оно мне не нравится, я его не понимаю, но я счел своим долгом рассказать тебе о нем.

– В таком случае прекрати прыгать по комнате, как старая скаковая лошадь, сядь и выпей со мной немного вина.

Кое-как он уселся и начал рассказывать:

– Предложение поступило от капитана Джона Чартериса из третьего гусарского полка. Он предлагает две тысячи фунтов аванса, шесть фунтов еженедельно в течение года, оплату всех твоих счетов и должность домохозяйки в его лондонском особняке.

Чартерис? Я пыталась вспомнить, кто же это такой.

– Почему же ты так разволновался? – спросила я Джереми.

– Во-первых, он пользуется довольно сомнительной репутацией, его считают весьма подлым человеком. Кроме того, когда он пришел ко мне, его буквально трясло от похоти.

Наконец-то я вспомнила этого Чартериса. Коротенький, чернявый, толстый, молодящийся человечек с сальной кожей и темными блестящими глазами. Он часто наблюдал за мной, когда я появлялась с Крэном, а на одном из приемов Генри подкараулил меня одну и пытался заигрывать. Я вспомнила, как он постоянно хотел дотронуться до меня, и наконец поняла, что имеет в виду Джереми: в этом человеке было что-то крайне нездоровое.

– Да, – неторопливо ответила я, – теперь вспомнила. А что конкретно ты имеешь в виду, говоря о его сомнительной репутации? По крайней мере в сделанном им предложении ничего нечестного нет.

Расстроенный Джереми бурчал в ответ что-то нечленораздельное.

– Я пытался что-нибудь выяснить, но… Ничего конкретного, одни только слухи. Его первая жена умерла при довольно странных обстоятельствах. Со второй он, говорят, обращается безобразно, всячески унижая ее. И еще, пожалуй, то, что Чартериса терпеть не могут его коллеги-офицеры. В этом, конечно, ничего особенного нет, но, если бы у нас было еще одно предложение, пусть даже не такое выгодное, я, не колеблясь, дал бы Чартерису от ворот поворот. Однако в том-то и дело, что больше у нас ничего нет, – закончил Джереми с тяжелым вздохом.

Я в это время обдумывала услышанное. Две тысячи фунтов значительно приумножат мой капитал – я почти доберусь до своей цели. Кроме того, Джон Чартерис был относительно молод – ему исполнилось от силы лет сорок, а это при моем нынешнем состоянии духа было дополнительным и довольно весомым очком в его пользу.

– Если ты не можешь раскопать ничего конкретного относительно его персоны, почему бы тебе просто не ответить, что я готова принять это предложение, но не более чем на шесть месяцев? К тому же, если он действительно такой мерзавец, как ты говоришь, грубо отказать ему было бы небезопасно. Если он согласится, постарайся покрепче повязать его всякими юридическими закорючками, а я попробую пройти через это. В конце концов, нет ничего такого, чего не смог бы вытерпеть человек на протяжении полугода.

Джереми выглядел мрачным.

– Повязать-то я его повяжу. Но я понимаю одно: если он подпишет все наши бумаги, это будет означать, что он действительно помешался от желания владеть тобой.

Я прочитала подготовленные документы и некоторое время не могла прийти в себя от изумления. Они настолько изобиловали всяческими оговорками и условиями, призванными защитить меня, что, казалось, Чартерис вряд ли будет иметь право даже посмотреть на меня. Джереми предусмотрел и вписал в документ такие вещи, читая о которых, я чувствовала, что краснею. Здесь присутствовал термин «личный ущерб», который предусматривал защиту от побоев и болезней. Здесь был пункт, касавшийся menage-a-trois,[18]18
  Семья на троих (фр.).


[Закрыть]
который запрещал ему приводить в дом еще одну любовницу в течение всего времени, пока там буду находиться я, а также требовать от меня «услуг» в присутствии еще одного мужчины. И так далее – ad infinitum.[19]19
  До бесконечности (лат.).


[Закрыть]
У меня не укладывалось в голове, как Джереми удалось предусмотреть абсолютно каждую мелочь.

– Если Чартерис подпишет все это, значит, он сумасшедший, – согласилась я с Джереми. Тогда я даже не догадывалась, как близка была к истине.

Джереми вернулся через несколько дней, и опять с угрюмой физиономией.

– Он все подписал, и я боюсь, Элизабет, что мы с тобой дали маху. Я уже начинаю чувствовать, что это за человек. И мы еще кое о чем забыли. О Марте.

Я поперхнулась. Предусмотрев все остальные мелочи, мы совершенно забыли включить пункт о личной служанке.

– Я вспомнил об этом только сегодня, – продолжал Джереми, – и невзначай сказал ему, даже не думая, что тут могут возникнуть какие-либо проблемы. Тогда он перечитал подписанные им бумаги – если бы ты видела, как гнусно он при этом выглядел! – и сказал, что, поскольку такого пункта в соглашении нет, то об этом нечего и говорить. Он заявил, что у него в доме уйма прислуги, которую ты можешь использовать по своему усмотрению, а персональная служанка тебе вовсе не нужна. Я возразил, что ты очень привязана к женщине, которая служит у тебя, и если надо, будешь платить ей зарплату из собственных денег. Думаю, ты не стала бы против этого возражать.

В ответ я утвердительно кивнула головой.

– И что же ты думаешь? Он только фыркнул, сказав, что ему уже приходилось сталкиваться с подобными преданными служанками и больше он не потерпит ни одну такую в своем доме. Они, видите ли, подрывают его авторитет! Таким образом, если ты отправишься туда, то без Марты.

Джереми вновь принялся бегать по комнате.

– Еще не поздно, Элизабет, он должен заплатить аванс только завтра утром. Что если нам отказаться и объявить соглашение недействительным?

Я думала. Отказ Чартериса мог быть спровоцирован очень жесткими, почти оскорбительными условиями соглашения. Вполне возможно, что это была всего лишь реакция ущемленного самолюбия. Более того, думалось мне, нет худа без добра. Чартерис уже продемонстрировал свой мерзкий и склочный характер, а учитывая то, насколько фанатично была предана мне Марта, это могло обернуться крупными неприятностями, о которых мне было даже страшно подумать. Если бы ей показалось, что меня обижают, она способна была хладнокровно, не задумываясь, убить обидчика. Но что же с ней теперь делать? Всеми этими мыслями я поделилась с Джереми.

Он неохотно признал, что в моих рассуждениях есть определенная логика, и, что если Марта согласится, она может вести хозяйство у него в доме до тех пор, пока не будет закончено сооружение моего собственного. Мы позвали Марту, и началась конференция с участием трех договаривающихся сторон. Марте вся эта затея не нравилась точно так же, как и Джереми, – они к этому времени уже начинали становиться друзьями, – и это при том, что, разумеется, многих деталей мы ей не рассказали. Марте была ненавистна сама мысль о том, что я останусь без ее присмотра на целых шесть месяцев, но я смягчила ее, пообещав, что, если она переселится к Джереми, я буду часто навещать ее, а когда закончат мой дом, на нее ляжет обязанность следить, как его обставляют и украшают. Таким образом, пусть с огромной неохотой, но они оба согласились со мной.

До сих пор не пойму, зачем я так упорно стояла на своем, если уже в тот момент все было совершенно ясно. Видимо, только потому, что Джон Чартерис также являлся частью моей судьбы и ему суждено было вплести в ее ткань свою суровую нить. Сначала – к моему горю, потом – к радости.

Приготовления продолжались. Чартерис должен был уплатить Джереми аванс, а затем вызвать меня, чтобы я начала устраиваться в его доме. Уходя, Джереми обернулся и сказал:

– Элизабет, запомни накрепко: с этим человеком ты должна быть твердой, как алмаз. Ты должна настаивать на выполнении каждого слова, записанного в контракте, невзирая на любые мольбы и угрозы. Если возникнут какие-либо проблемы, связанные с деловой стороной всего этого, отправляй его ко мне. Слава Богу, у меня есть Карлуччи – он может очень пригодиться, когда имеешь дело с таким парнем, как Чартерис, который, по-моему, еще и трус.

Карлуччи был очередным увлечением Джереми. У этого огромного светловолосого гиганта – выходца из Северной Италии – вряд ли хватило бы мозгов даже на то, чтобы перекреститься, но своему странному любовнику он был предан, как собака. Джереми нашел его в бродячем цирке, где тот гнул железные прутья и дрался с тремя мужчинами одновременно.

– Если Чартерис будет требовать чего-то в нарушение контракта, – продолжал Джереми, – ты должна немедленно покинуть его дом и сразу же идти ко мне. Понятно?

Надеясь, что Джереми попросту драматизирует ситуацию, я кивнула головой. Однако его опасения все же передались и мне, поэтому я решила оставить большую часть своих драгоценностей и гардероба под присмотром Марты. Если мне придется быстро ретироваться, размышляла я, врагу по крайней мере не достанется все, чем я владею.

Наступил следующий день. У моих дверей остановилась карета. В голове мелькнула мысль о том, сколько раз с замирающим сердцем я слышала этот звук, думая, что в следующую секунду откроется дверь и в комнату войдет Крэн, но я одернула себя. Прошлого не вернуть, теперь для меня существовало только настоящее.

В дверях появился Чартерис. Он был еще ниже, чем мне казалось, и даже без каблуков я возвышалась над ним по крайней мере на дюйм. Выражение его лица было как у человека, который только что проглотил очень дорогое лекарство, но не сомневается в том, что оно ему поможет. Когда он разглядывал меня с головы до ног, лицо его лоснилось, а глазки жадно блестели.

– Элизабет, – произнес он. Голос у него был довольно приятный, хотя он немного шепелявил. – Прекрасная Элизабет! Я мечтал о вас с того самого момента, когда впервые увидел.

Я покорно подошла к нему. Чартерис обнял меня и поцеловал – голодным и мокрым поцелуем. Кожа его была теплой и влажной, но от нее хотя бы не пахло старостью. Наконец он отступил и улыбнулся, показав маленькие, белые и острые зубы – почти как у кошки. В улыбке его было что-то неприятное.

– Да, я мечтаю о вас очень давно, но я терпелив, и никакие препятствия не могут помешать выполнению моих желаний. Я всегда достигаю цели, всегда! Нет ничего, что не покорилось бы воле человека, если он достаточно терпелив и обуреваем желанием.

И он поцеловал меня еще раз. Его язык впрыгнул в мой рот и стал вертеться там, как разъяренная змея, но губы оставались холодны. Затем он резко отстранился.

– Поехали, – бросил он мне через плечо, – ваши вещи привезут позже.

Я последовала за ним к карете.

Не успели мы отъехать, как Чартерис засунул руку мне за корсаж и принялся мять мои груди. Он молча пожирал меня глазами, затем залез под платье и попытался щупать меня там, однако, наткнувшись на чулки и нижнее белье, вытащил руку с такой физиономией, будто его ужалили. Чартерис изобразил улыбку, но глаза его оставались ледяными.

– Я всегда считал, что нижнее белье – это не более чем жеманство со стороны хорошеньких женщин. Больше вы его не будете носить. Если вы считаете, что оно возбуждает мужчин, могу вам сообщить, что я в возбуждении подобного рода не нуждаюсь. Все, что мне нужно, – это удовлетворение.

После этого он умолк.

Наконец мы добрались до его дома. Особняк, выстроенный в стиле королевы Анны, производил тяжелое впечатление. Стены его покрывала лондонская сажа, и он нуждался в срочной покраске. Внутри дом был добротно обставлен и украшен, однако во всем чувствовался старомодный вкус, и обстановку также не помешало бы подновить. Слуги были выстроены в шеренгу, и Чартерис пошел вдоль нее, лающим голосом оглашая имена и обязанности каждого и при этом глядя на них, как на пустое место. Одни выглядели виноватыми, другие – запуганными, третьи – угрюмыми, но все они олицетворяли собой абсолютную покорность.

Закончив эту процедуру, Чартерис разогнал слуг и подал мне знак следовать за ним на второй этаж. Поднявшись первым, он подождал меня, придерживая дверь. Когда он повернулся ко мне, я заметила, что блеск в его глазах исчез. Теперь они были пустыми и мертвыми.

– Раздевайся, – приказал он.

Я попробовала разыграть из себя дурочку и скроила такую мину, будто услышала это слово в первый раз.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю