Текст книги "Падший ангел (Женщина для офицеров) "
Автор книги: Марго Арнольд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)
И вот я начала приводить свой план в исполнение: стала больше внимания уделять нарядам, чаще пользоваться духами и косметикой. Почти все время я старалась проводить в обществе Ричарда, тем более что он был внимательным и интересным собеседником и общение с ним было даже приятно.
Я пустила в ход все свое обаяние, и результаты не замедлили сказаться. Как-то раз вечером, в один из последних дней ноября, мы остались с Ричардом наедине. Джон в это время находился где-то в деревенской глуши, осуществляя свой очередной проект помощи бедным. Я сидела перед пылающим камином в большом зале, а Ричард, повернувшись к огню спиной, оживленно рассказывал мне о только что купленном жеребце. Умело изображая внимание, я слушала его и даже время от времени задавала умные вопросы, поскольку многое узнала о лошадях от него, а еще раньше – от Крэна. Однако на деле мысли мои витали где-то далеко, и я не сразу сообразила, что он умолк и внимательно смотрит на меня. Я подняла на него виноватый взгляд, подумав, что он, должно быть, дожидается ответа на вопрос, который я по рассеянности не расслышала. И в этот момент Ричард заговорил вновь, однако совершенно о другом:
– Пожалуйста, не сердитесь на меня, Элизабет, но у меня больше нет сил. Я вновь должен просить вас… Я хочу вас, я люблю вас так сильно… Может быть, вы все-таки сжалитесь и выйдете за меня замуж? – Подойдя ко мне, он встал на колени и в чувственном порыве сжал мои руки. – Ты представить себе не можешь, что такое для меня каждый день видеть тебя, разговаривать с тобой, просто быть рядом. Я так хочу, чтобы ты стала моей женой.
Я нежно коснулась его лица.
– Милый мой Ричард, должна признаться, что ты мне нравишься, я испытываю к тебе нечто большее, чем простую симпатию, но, поверь мне, есть действительно веские причины, по которым я не хочу вновь связывать себя брачными узами. И все же, – я опустила глаза, надеясь, что выгляжу достаточно застенчивой, – я меньше всего хотела бы, чтобы мое присутствие здесь превратилось для тебя в пытку. Если я могу сделать тебя счастливым, то с радостью сделаю это. Но только не проси меня выйти за тебя замуж.
Наклонившись, я умело поцеловала его в губы – нежно и обжигающе. Он же уставился на меня в полном недоумении.
– Но… но, – начал заикаться Ричард, – если это не память о почившем муже, то что же? Что мешает тебе выйти замуж? Не пойму…
– Не это связывает меня, – постаралась пояснить я как можно мягче. – И умоляю тебя, Ричард, не заставляй меня подчиниться твоей воле. Если моя любовь способна принести тебе счастье и спокойствие, то, поверь, это будет счастьем и для меня.
Я поцеловала его еще раз.
Он поднялся с колен и протянул руку, чтобы помочь подняться мне.
– И все же я не понимаю тебя, Элизабет. – В его честных глазах метались тревога и смятение. – Я мечтаю о тебе день и ночь, но не могу же я требовать от тебя такой жертвы. Что-то во всем этом не так.
Его слова звучали почти жалобно.
– Делай так, как сочтешь нужным, дорогой мой, – промурлыкала я, – а я готова сделать все, что ты только пожелаешь, – и затем для верности припугнула: – Если это не соответствует твоим желаниям, то, вероятно, мне лучше уехать. Так будет лучше для нас обоих.
Ричард крепко сжал меня в объятиях.
– Нет, Элизабет! Только не это.
Не в силах удержаться, он принялся жадно целовать меня жесткими губами. Я приоткрыла рот, но он, не поняв, все продолжал тыкаться в меня сжатыми губами, останавливаясь время от времени, чтобы еще сильнее стиснуть меня в своих медвежьих лапах. Я несколько растерялась, подумав про себя, что по части поцелуев гражданским очень далеко до военных.
Но поскольку дальше поцелуев дело не шло, я в конце концов уперлась ему в грудь, и он тут же отпустил меня.
– Наверное, мне пора идти, – пробормотала я, сделав шаг в сторону лестницы.
Ричард в отчаянии протянул ко мне руку.
– Могу ли я верить тому, что ты говорила до этого, Элизабет?
Я одарила его нежным взглядом.
– Ну, конечно, Ричард, я же люблю тебя.
И я пошла наверх, оставив его в зале. Прислонившись к стенке камина, он очарованно смотрел на языки пламени.
Улегшись в постель, я не спала, ожидая дальнейших событий. Прошло уже порядочно времени, когда дверь неслышно отворилась и на пороге появился Ричард. Как и положено добропорядочному семьянину, он был облачен в халат, ночную рубашку и колпак. Я прикрыла рот ладошкой, чтобы не прыснуть со смеху. Подойдя ближе, он склонился надо мной.
– Элизабет, – прозвучал в полумраке его хриплый от возбуждения шепот, и я протянула к нему руки.
Он с дикой страстью обхватил меня, ткнувшись лицом в мои волосы. Потом снял халат и забрался ко мне под одеяло. Жарко обняв меня, он вновь начал покрывать мое лицо поцелуями.
– Мне снять рубашку? – шепнула я ему. От удивления Ричард перестал целоваться.
– О, нет, что ты, дорогая, – всполошился он, – а то еще замерзнешь.
Я не верила своим ушам.
Его поцелуи стали чаще, руки ласкали шелк моей рубашки. Наконец он решился взять ее за край и поднять ровно настолько, чтобы стали видны мои бедра, потом осторожно оседлал меня. Почти сразу же вслед за этим последовала его первая реакция. Он сполз с меня, вновь перейдя к пресным поцелуям, так и не проявив ни малейшей фантазии. Тот же акт – иного слова я подобрать не могу – повторился несколько раз. Едва мне стоило начать двигаться в такт, он тут же прерывал свое занятие, наверное, опасаясь, что причиняет мне боль, и принимался за дело вновь не раньше, чем я становилась безразличной, как бревно. В конце концов он удовлетворился и уснул, обхватив меня руками. А я лежала, ошеломленная происшедшим, вовсе не чувствуя желания погрузиться в сон. Вот я и стала любовницей Ричарда, но не получила ни капли того, чего ожидала. Даже самые скромные мои надежды не оправдались. Я пыталась утешиться, мысленно говоря себе, что в подобных ситуациях так ведут себя все порядочные, цивилизованные люди и со временем все наладится. К тому же это тепло, эти руки, обнявшие меня, – разве все это не дает успокоения? С этой спасительной мыслью я и уснула в ту ночь.
Однако все сложилось далеко не так, как я надеялась. Наблюдая за Ричардом все последующие дни, когда он заливался жаворонком, шутил, выдумывал забавы, был душой компании, я с удивлением спрашивала себя, неужели это он, мой скучный и невнимательный любовник. Мы бывали вместе довольно редко – в соответствии со странным графиком, который он установил, обычно не чаще двух раз в неделю. И каждый раз с удручающей последовательностью повторялось все то же, что произошло в нашу первую ночь. Я рискнула взять инициативу в свои руки и проявляла чудеса изобретательности, побуждая его испробовать разные позы. Но Ричард был свято верен одной, и всякий раз, когда я пыталась экспериментировать, он вежливо, но твердо укладывал меня на спину и возобновлял процесс. Пыталась я вовлечь его и в любовную игру, научить пылким поцелуям, но он неизменно отстранялся от меня, становясь словно каменным. Все мои уловки вызывали у него явную неприязнь, и мне пришлось оставить их. Лучше уж хоть что-то, чем ничего, – такова была ситуация, в которую я попала. Но улучшение оказалось слишком незначительным.
На людях Ричард продолжал держаться со мной точно так же, как и до начала нашей близости. Даже когда мы оставались наедине, но вне святых стен спальни, он редко удостаивал меня особым вниманием. Дружеский поцелуй или чисто братские объятия – вот и все, на что я могла рассчитывать. Тем не менее, сдается мне, Джон Принс с присущей ему проницательностью понял, что отношения между мною и Ричардом приняли иной оттенок, а потому стал с нами более молчаливым и замкнутым. Поначалу я видела в этом признак ревности, однако позже с сожалением вынуждена была прийти к заключению: он был всего лишь убежден, что мы с Ричардом, погрязнув в грехе, губим свою бессмертную душу.
Под Новый год я, как обычно, совершила поездку в Лондон. Не желая отпускать меня одну, Ричард напросился ехать со мной, хотя, полагаю, ненавидел Лондон точно так же, как Джереми – деревню. Поэтому на сей раз у нас с Джереми было очень мало возможностей уединиться для разговора по душам. До нашего отъезда оставалась всего неделя, когда ему все же удалось улучить минутку, чтобы поговорить со мной начистоту. А поговорить ему, судя по всему, хотелось просто до смерти. После традиционного обмена колкостями, длившегося в течение нескольких минут, он наконец перешел к делу.
– Ну как, не довела еще Ричарда до кипения? Не решился он еще на предложение? Может, ты наконец нашла себе подходящего спутника жизни, а? Только не говори «нет», умоляю тебя, Элизабет.
– О да, – ответила я как ни в чем не бывало, – он сделал мне предложение, даже дважды.
– И ты не согласилась?
– Нет, – произнесла я жестко, – конечно, нет, но стала его любовницей, если тебе от этого легче.
Джереми застучал крохотным кулачком по столу.
– Боже праведный! Ты совсем рехнулась, Элизабет! Ты что, до сих пор не поумнела? Отказываешь честному, уважаемому человеку, который предлагает тебе руку и сердце. Да ты несколько лет назад на коленях ползала бы ради того, чтобы получить подобное предложение. А теперь становишься его любовницей в знак благосклонности. Ну почему, скажи ради Бога, почему?
Немного придя в себя от потрясения, он понизил голос на октаву.
– А все из-за Прескотта, это ясно как день. Но ты подумай хорошенько, Элизабет, ради всего святого, раскинь мозгами. Ведь тебе уже двадцать девять. Ты еще чертовски хороша собой, но далеко не молоденькая. Что тебе сулит будущее? Прескотта скорее всего уже нет в живых. Но даже если он и жив, если даже вернется, чего ты можешь ожидать от него? Пройдет неделя, быть может, месяц, а потом – до свидания: он или вернется к своей семье, или потащится еще в какую-нибудь чертову дыру на краю света. Что же это за счастье, черт побери? А ведь ты можешь стать обожаемой и уважаемой женой человека, за которого и трех Прескоттов отдать мало, если хочешь знать мое личное мнение.
Я молчала. Да и что я могла сказать? Как могла объяснить ему, что готова променять неделю жизни с Дэвидом на всю жизнь с Ричардом? Это не объяснить словами, это можно только чувствовать. Лишь в одном я была абсолютно уверена: что люблю только Дэвида и никого больше.
– Бесполезный разговор, Джереми, – только и смогла я произнести унылым тоном. – Я не променяю своей свободы ни на одного мужчину.
– Свобода! – громко хмыкнул Джереми. – Нет, вы только посмотрите на нее. Да у тебя свободы не больше, чем у раба, пока ты таскаешь на пальце это дурацкое обручальное кольцо, которое дал тебе Прескотт.
– Это не обручальное кольцо, а всего лишь колечко с девизом, – сказала я упрямо, хотя слова Джереми больно ранили меня. – Если бы было обручальное, то никакая сила на свете – ни океан, ни континент, ни человек – не разлучила бы нас.
– Ах, как трогательно! – продолжал ерничать Джереми. – Уже три года от него ни слуху ни духу. Стало быть, ты веришь, что ваши чувства взаимны. Он тоже любит и тоскует. Как же!
– А почему бы мне не верить в это? – вспылила я. – Мы не договаривались писать друг другу.
– Ну, если так, то это во всех отношениях замечательный человек, – фыркнул Джереми. – Могу лишь надеяться, что он скоро вернется и ты сама во всем убедишься – для собственного блага. Голос разума бессилен перед женским упрямством, и иных способов разубедить тебя не существует. А, впрочем, зачем стараться? Ведь жизнь – твоя, вот и разрушай ее собственными руками. Я же больше не скажу тебе ни слова.
– Ты прав, – откликнулась я, не повышая голоса, потому что не хотела с ним ссориться. – Жизнь – моя, и не знаю, хорошо это или плохо, но я должна жить собственным умом.
Однако слова Джереми глубоко засели в моей памяти, и не могу сказать, что я возвращалась в Солуорп-корт в безмятежном расположении духа.
17
Война наложила на Лондон тяжелый отпечаток. Повсюду были видны признаки нищеты и лишений. Улицы запестрели разноцветными мундирами всевозможных родов войск. Ползли слухи, что Англия наконец предпримет шаг, предложенный много лет назад Генри Шарденом, и собственными силами откроет второй театр боевых действий в Европе.
Слухи пока не подтверждались, но нервы лондонцев были напряжены от страха и ожидания. Я же, как обычно, видела даже в этом личный интерес, гадая, не вернут ли королевскую артиллерию домой ввиду изменившейся обстановки.
Приехав обратно в Вустершир, я словно попала в другой мир. Все разговоры здесь по-прежнему были об урожае, охоте и налогах. Лишь случайно мелькнувший мундир солдата или офицера Вустерского полка, приехавшего домой на побывку, служил напоминанием, что где-то продолжается война.
Вместе с Ричардом мы исправно посещали балы и иные увеселения в Вустере, от которого до Солуорпа было всего пять миль, или в небольшом курортном местечке Дройтвич. До него было еще ближе – две мили в противоположном направлении. Как и следовало ожидать, мое затянувшееся пребывание в Солуорпе дало пищу всевозможным пересудам, подчас довольно грязным. Подозреваю, что достойную лепту в это дело внесли несколько проживавших по соседству дам, которые сами имели виды на богатую добычу в лице Ричарда. Однако Ричард и, как ни странно, Джон Принс неизменно вставали на мою защиту, давая сплетникам резкий отпор, а потому желающие позлословить по моему поводу предпочитали шушукаться у себя дома, не вынося сплетен за порог. К тому же статус полковничьей вдовы придавал моей персоне немалый вес. В «графском» обществе Вустера у меня нашлось немало поклонников. Сам Ричард чувствовал себя не очень удобно и продолжал уговаривать меня выйти за него замуж, заводя об этом разговор в среднем один раз в месяц.
– Мне не нравится скрывать чувства к тебе, – жаловался он. – Я хочу показать тебя всему миру как свою жену, хочу, чтобы все видели, как сильно я тебя люблю, как горжусь тобой. Мне до чертиков надоело прятаться по темным углам да чуланам.
Но я оставалась непреклонной.
В начале мая я была занята приготовлениями ко дню рождения Артура, которому исполнялось четыре года, и на несколько дней поехала в Лондон за покупками. Поскольку в прошлый раз мы расстались с Джереми довольно холодно, на сей раз я решила навестить его лишь за день до отъезда.
Старик приветствовал меня не слишком дружелюбно, и первые его слова ножом вонзились в мое сердце.
– Ну, как там поживает Прескотт? – хмуро спросил он.
– О чем ты? Откуда мне знать? – застыла я в недоумении.
Он удивленно поднял брови.
– Ведь королевская артиллерия уж месяц как вернулась, а сегодня, кажется, вновь снимается с места. А я-то решил, что именно поэтому ты ко мне и пожаловала. Ну, думаю, опять влипла, вот и пришла просить о помощи.
Едва не лишившись чувств, я опустилась на стул.
– Я никогда не прощу тебе, если ты врешь, Джереми, – пролепетала я заплетающимся языком.
– С чего бы мне врать? – Он сердито зыркнул из-под насупленных бровей. – Тебе нетрудно будет проверить. Так, значит, ты не была с ним и даже не видела его?
Я тупо покачала головой.
– Не веришь мне – пойди узнай сама, – выразительно пожал он плечами.
За всю долгую историю наших отношений это было единственное зло, которое причинил мне Джереми. Я так никогда и не узнала, сделал ли он это невольно или намеренно. Джереми не солгал. То, что артиллерийский полк вернулся и в течение месяца находился на родине, было правдой. Я сама это выяснила. Однако мне тогда не удалось узнать, что Дэвида Прескотта не было среди возвратившихся.
Сэр Артур Уэлсли,[34]34
Веллингтон, Артур Уэлсли, герцог, фельдмаршал. Командовал союзными войсками на Пиренейском полуострове и англо-голландской армией при Ватерлоо.
[Закрыть] начиная новую кампанию в Португалии, отчаянно нуждался в опытных офицерах. Некоторых из них он призвал прямо на поля сражений. Среди тех, кто отправился в Португалию, был и Дэвид. Но я не знала этого. И для меня это стало катастрофой.
Обратный путь в Солуорп я вспоминаю как самое невеселое путешествие в моей жизни. «Я вернусь и найду тебя, где бы ты ни была», – звучали у меня в ушах его слова. Вот он и вернулся, но даже не подумал разыскать меня. Более того, не появился у наших общих друзей, не поинтересовался, как я живу без него, – это я тоже выяснила. Он не написал ни единой строчки, чтобы сообщить мне о своем приезде. Все это могло означать только одно: его любовь ко мне умерла, и то, что было между нами в ветхозаветные времена, стало для него невозвратным прошлым. Я лихорадочно пыталась найти хоть какое-то оправдание его поведению, но ничего не придумала. Ничего, кроме беспощадной правды: он или мертв, или разлюбил меня. Мне казалось, что я сама близка к смерти, но тут в ушах зазвучали едкие слова Джереми. Раненое самолюбие заставило меня расправить плечи. Я попыталась стащить с пальца и выбросить дурацкое колечко с надписью, но оно никак не снималось.
«С какой стати мне так страдать? – злилась я на саму себя. – Не будь я слепой дурой, давно бы уже догадалась, что меня неизбежно ожидает. В самом деле, у меня нет причин для горя, ведь я возвращаюсь в объятия человека, который пусть и немного скучноват, зато без памяти любит меня. И за мою любовь этот мужчина отдаст все. Он готов лелеять меня, как редкостный драгоценный цветок. Да ведь у меня есть все, о чем только может мечтать женщина, и даже больше».
Мне казалось, что я, как и многие другие в подобных обстоятельствах, совершила весьма распространенную глупость: прождала несколько лет человека, который и не думал возвращаться. С моей стороны было верхом безрассудства считать, что Дэвид не такой, как другие мужчины, а любовь наша совершенно не похожа на чувства остальных людей. Но уж отныне кончено – никаких глупостей. Внезапно я ощутила всю правоту слов Джереми и решила, что, возвратившись в Солуорп, непременно выйду замуж за Ричарда, если он того все еще хочет. Проживу остаток жизни в любви и спокойствии, нарожаю кучу рыжеволосых ребятишек. Рядом со мной будет человек, у которого вся жизнь впереди, а не позади. Не то, что у того – волосы седые, все тело в шрамах… Однако тут я вовремя остановилась: не надо думать о нем. Во всяком случае пока.
Парк Солуорпа встретил меня весенним благоуханием. Свежая зелень кустарника, цветущие примулы – казалось, все радуется моему приезду. А Ричард обрадовался так, словно я отсутствовала не три недели, а по меньшей мере три года.
Вечером после моего приезда мы остались наедине. Джон, который неустанно трудился во славу Господа, опять отсутствовал, совершая очередной из своих бесчисленных подвигов на этой ниве.
– Дорогая, – проникновенно произнес Ричард, когда мы вдвоем сидели за ужином, – если бы ты знала, каким пустым и унылым был этот дом без тебя все эти три недели. Я так боялся, как бы чего не случилось. Знаешь, когда тебя нет, я всегда боюсь, что ты не вернешься. Если бы ты только знала…
Он умолк на полуслове, глядя на огонь в камине. Отсветы пламени придавали его красному лицу кирпичный оттенок.
– Ричард, ты все еще хочешь жениться на мне? – спросила я тихо.
Он поднял на меня взгляд, полный изумления.
– Жениться на тебе? Боже праведный, разве тебе не известно, что это самое заветное мое желание? Ничего в жизни я не желал больше, чем жениться на тебе.
– Милый мой, причины, по которой я отказывала тебе, больше не существует, – сказала я, с удивлением почувствовав, как по необъяснимой причине бешено заколотилось мое сердце и сел голос. – И я выйду за тебя замуж. Надеюсь, что буду тебе хорошей женой, как и ты будешь мне хорошим мужем. Уж в тебе я абсолютно уверена.
– О Элизабет! – Его голос осекся от волнения. – Я не могу поверить в это. О дорогая! – Он начал целовать меня с таким жаром, которого я в нем раньше никогда не замечала. – Ты подарила мне величайшее счастье на свете. Когда же мы поженимся? В следующем месяце?
– Нет, – ответила я с улыбкой, которая получилась немного грустной, – наша свадьба состоится восемнадцатого октября.
– Однако, – попробовал он было возразить, – тогда нам придется ждать более пяти месяцев. Почему…
– Пожалуйста, – в моих словах зазвучала мольба, – пожалуйста, Ричард, уступи мне. Клянусь, это последняя поблажка, о которой я тебя прошу, но пусть это будет так.
– Конечно, любимая, пусть будет так, если ты того желаешь, – согласился он с внезапной горячностью. – Ты же знаешь, я сделаю все, абсолютно все, чтобы угодить тебе. Если хочешь, чтобы свадьба состоялась в октябре, пусть будет октябрь, хотя и не могу взять в толк, почему для тебя так важен именно этот месяц.
– Ты просто замечательный, – сказала я и горячо поцеловала его, потому что, говоря это, не кривила душой.
Чуть позже, почувствовав усталость от поездки и эмоциональный стресс, я решила пойти к себе.
– Ричард, я очень устала, – сказала я, встав из-за стола. – Думаю, сегодня ночью тебе лучше не приходить ко мне.
Он тоже поднялся и нежно сжал в ладонях мои руки.
– Я не приду к тебе, Элизабет, – торжественно пообещал он, – до восемнадцатого октября.
– Но, Ричард, – возразила я, подумав, что он меня не понял, – это же глупо. Я говорю лишь о том, что сегодня чувствую себя усталой и хочу отдохнуть до завтра…
– Это не глупость, – прервал он меня на полуслове и запечатлел на моих губах нежный поцелуй. – Меня всегда несколько смущали наши отношения, которые не были законными ни перед людьми, ни перед Богом. Но я так любил и продолжаю любить тебя, что не мог удержаться, тем более что у меня не было надежды назвать тебя когда-нибудь своей женой. Но теперь, когда я знаю, что после октября ты навеки станешь моей, я готов ждать, ждать терпеливо, потому что люблю тебя больше жизни.
Я не стала с ним спорить. Подобные доводы просто не укладывались у меня в голове, а потому я осталась в полной растерянности. Я слишком долго прожила в кругу грешников, чтобы понимать святых.
Уже на следующий день Ричард умчался в Вустер покупать мне по случаю помолвки кольцо с сапфирами и бриллиантами. Я вновь попыталась снять колечко с надписью, но, должно быть, у меня распухли пальцы: несмотря на все мои усилия, оно оставалось на месте словно приклеенное. Ричард всегда принимал его за обручальное, а потому не стал возражать, когда я на тот же палец надела и его подарок. Но оно все равно продолжало беспокоить меня.
Через несколько дней вернулся Джон Принс, и Ричард, не в силах сдержать ликования, конечно же, немедленно поделился с ним радостной вестью. Джон воспринял эту новость весьма спокойно и произнес все полагающиеся в подобной ситуации поздравления. Однако при первом же удобном случае он остановил меня в укромном уголке для разговора наедине, и я приготовилась к неприятной сцене. Моя пылкая страсть к нему остыла, но он до сих пор оказывал на меня странное воздействие, и я никогда не чувствовала себя свободно в его обществе. Он застал меня врасплох, когда я собирала букет весенних цветов. Его мрачная фигура казалась нелепой на фоне буйного цветения природы.
– Почему вы выходите замуж за Ричарда? – спросил он без обиняков, устремив на меня строгий взгляд своих прекрасных глаз.
– Потому что он хороший, добрый человек, а еще потому, что я его очень люблю, – ответила я ему в тон.
– Любите ли? – продолжал он допрос. Я холодно посмотрела на него.
– Мы с вами по-разному понимаем слово «любовь» и вряд ли сумеем договориться. Я намерена стать Ричарду хорошей и любящей женой. Вы сомневаетесь в том, что я способна сделать его счастливым?
– Нет, не сомневаюсь. – Он не сводил глаз с моего лица. – Но не вижу причины, по которой вы собираетесь сделать это.
– По той причине, – парировала я, – что здесь, в Солуорпе, я нашла все то, что искала. Потому, что хочу провести здесь остаток жизни, став для Ричарда именно такой женой, какая ему нужна. Хочу растить его детей, любить его, заботиться о нем.
Я говорила все это совершенно искренне, во всяком случае в тот момент.
– А вы сами будете счастливы, имея все это? – спросил он, все еще глядя на меня.
– Конечно. Почему бы и нет? – ответила я, и тут не покривив душой.
Казалось, он удовлетворен таким ответом.
– В таком случае надеюсь, что Господь даст вам силы выполнить задачу, которую вы возложили на себя, – торжественно произнес Джон Принс, – а я буду молиться за вас и Ричарда.
И ушел, как всегда, внезапно.
Я не без трепета думала, как сообщить о предстоящей свадьбе Марте, зная, что, несмотря на прежние ссоры с Дэвидом, она очень симпатизирует ему. Что же касается ее взаимоотношений с Ричардом, то они не выходили за рамки сухого общения слуги и хозяина. Обоих такой порядок, похоже, вполне устраивал. Я не знала, что Марта думает о Ричарде, и не говорила ей о нашей связи, хотя у меня было острое подозрение, что она давно обо всем догадалась. Я выбрала удобное время для признания, когда она купала Артура. В такие моменты она была не столь грозна, как обычно.
– Марта, – начала я с места в карьер, поскольку сильно нервничала, – я решила выйти замуж. Я выхожу за господина Денмэна.
Спокойно взглянув на меня, она кивнула.
– Мы поженимся в октябре, – продолжала я с каким-то отчаянием. – К этому сроку, думаю, у меня все устроится. – Чувство уязвленного самолюбия не позволило мне рассказать ей о том, что произошло в Лондоне. – Как ты думаешь, я ведь правильно поступаю, не так ли?
Она смотрела на меня, и на ее четко вырезанных красивых губах играла легкая усмешка.
– Вы поступите так, как вас вынудят обстоятельства. Чего же здесь неправильного?
Я рассердилась и на нее, и на себя. В самом деле, чего я от нее ожидала – разгневанных обвинений по поводу моей неверности Дэвиду, прокурорской речи в адрес Ричарда?
– Будешь ли ты счастлива здесь, Марта? Ведь ты останешься тут навсегда. Я хочу сказать, что я никогда не уеду из Солуорпа.
Ее губы вновь искривились в странной улыбке.
– Когда вы счастливы, то и я счастлива, – дала она немудреный ответ.
Вот и все утешение, которое я смогла получить от нее.
Иное дело Джереми. Получив известие о моих намерениях, он написал мне ответ, выдержанный в восторженных тонах. От избытка чувств письмо получилось довольно бессвязным. Он расчувствовался до того, что торжественно обещал приехать к нам на свадьбу. Учитывая, что со времени своего последнего посещения Солуорпа он не высовывал носу за пределы Лондона, я была весьма польщена таким обещанием.
Весна сменилась летом. Я появлялась в обществе уже в качестве суженой Ричарда. Мои сторонники праздновали победу, мои критики были посрамлены. Ричард был полон энергии, им овладела неуемная жажда деятельности. Он подумывал даже баллотироваться в парламент, поскольку ему не нравилось, как правительство ведет войну. Втайне от других он строго соблюдал свой странный обет не вступать со мной в интимные отношения, в то время как на людях стал со мною гораздо более нежен, и я, исполненная благодарности, часто думала, за какие же заслуги судьба послала мне этого чудесного человека.
Реальный мир напомнил о себе в августе. Уэлсли в Португалии начал серьезные боевые действия. Газеты были полны сводками с полей сражений. Восемнадцатого августа он впервые схватился с французами у местечка под названием Ролика и нанес им ощутимое поражение, но довольно дорогой ценой. Потери британских войск составили пятьсот человек. Сводки с театра военных действий не привлекли бы моего внимания, если бы в списке британских потерь не значился подполковник артиллерии его величества Дэвид Прескотт.
Увидев его имя, набранное жирным шрифтом в колонке, где перечислялись раненые, я едва не упала замертво. Мы сидели за завтраком, и Ричард, прочитав газету, протянул ее мне. Сам он продолжал оживленно обсуждать с Джоном военные новости, а я пыталась заставить себя сосредоточиться на буквах, плывших перед глазами. Внезапно мои мысли нарушил голос Ричарда:
– Элизабет, дорогая, что-нибудь случилось?
Я с трудом оторвала глаза от газеты, в которой сообщалось, что раненых должны привезти домой, в Тилбери. Насколько опасна его рана? Может быть, сейчас он умирает?
– Нет-нет, ничего, это из-за жары, – произнесла я слабым голосом. – Наверное, мне лучше пойти и прилечь.
Ричард немедленно засуетился. В то время как он бережно провожал меня наверх, я спиной чувствовала обжигающий взгляд Джона.
Лежа в постели, я строила безумные планы. Сейчас встану, возьму экипаж и помчусь прямиком в Тилбери. Прихвачу с собой Марту: она любую хворь вылечит. К тому же в Лондоне у меня есть несколько знакомых хороших хирургов – соберу их всех вместе и притащу к Дэвиду. Однако в конце концов рассудок взял верх. Нет, не поеду я в Тилбери. Не моя это забота, и нет у меня права беспокоиться о Дэвиде. Это право теперь принадлежит другим. Подполковник Прескотт больше не нуждается в моих услугах.
Уткнувшись лицом в подушку, я горько разрыдалась. К вечеру мне удалось взять себя в руки настолько, что я сумела рассеять все тревога Ричарда. И все же я была потрясена. Призрак, который мне, казалось бы, удалось похоронить, вновь шел за мной по пятам. Теперь следовало напрячь все силы, чтобы вновь упрятать его в подземелье.
Лето померкло и уступило место осени. Приближался октябрь, и весь Солуорп погрузился в радостную суету свадебных приготовлений. Ричард ходил павлином – гордый и счастливый. В последнюю неделю сентября Джон Принс начал торжественное оглашение имен вступающих в брак Элизабет Спейхауз, вдовы, и Ричарда Денмэна, вдовца, с целью выяснить, не знает ли кто препятствий к этому. Ни одного голоса против не раздалось в стенах маленькой серой церквушки. Протестовал лишь один тоненький голосок – в моем сердце.
Поскольку я считалась вдовой, мне надлежало идти под венец не в белом, а в серебряном платье. Свадебное платье было уже сшито. Это пышное одеяние из жесткой ткани висело в дубовом гардеробе моей комнаты. Нашим сыновьям предстояло выступить на свадьбе в роли пажей. Для них тоже был придуман особый наряд: белые шелковые рубашки с круглыми жесткими воротниками в сборку и бриджи из синего шелка. Оба бурно протестовали, когда вокруг них хлопотали нянюшки, заставляя снова и снова примерять неудобные обновки.
Среди всей этой суеты невозмутимой скалой возвышалась Марта, как будто все происходящее ни в коей мере ее не касалось. Однако вместо того, чтобы вызывать во мне раздражение, это почему-то, наоборот, успокаивало и даже давало какую-то надежду, хотя я не сознавалась в этом даже самой себе. Глядя на Марту, я не могла разобраться в своих чувствах.
За неделю до свадьбы я разыскивала ее по какому-то пустяковому делу и застала за странным занятием. Она спокойно и размеренно складывала в сундук мои вещи.
– Что это ты вздумала? – спросила я ее довольно грубо.
– Складываю кое-какие ваши летние платья – только и всего, – на редкость миролюбиво ответила она. – Они вам не понадобятся – уж зима на носу.