Текст книги "Падший ангел (Женщина для офицеров) "
Автор книги: Марго Арнольд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 25 страниц)
18
Дэвид бурно протестовал, не желая подпускать Марту к своей ноге. Я поначалу встала на его сторону, но наши совместные усилия потерпели крах. С таким же успехом можно было обращаться к каменной скале. С мрачным блеском в глазах Марта принялась за дело. Легко сломив отчаянное сопротивление Дэвида, она раздела его, как маленького ребенка, и, не обращая внимания на его смущенные возгласы, принялась внимательно осматривать рану. Затем, решительно отвергнув все методы лечения, которые применяли врач и я, Марта наложила на раненую ногу какое-то зелье собственного изготовления. В результате рана начала затягиваться вдвое быстрее.
Чем лучше чувствовал себя Дэвид, тем неугомоннее он себя вел.
– Элизабет, – пожаловался он как-то раз, – уже больше трех недель, как мы муж и жена. Не считаешь ли ты, что нам пора начать медовый месяц?
– Нет, – твердо отвечала я. – Твоя нога еще не зажила до конца. Чего ты хочешь – чтобы рана открылась снова?
– Гори все синим пламенем! – горячился он. – Будто я сам не знаю, что мне нужнее всего. Если я говорю, что хочу заниматься с тобой любовью, значит, черт возьми, это действительно так.
– И все равно нет, – произнесла я тверже, чем мне хотелось на самом деле.
– Ты нарушаешь супружеские обязанности, – настаивал он, стараясь не рассмеяться. – Не пойму, чего ты добиваешься? Чтобы я скончался от неразделенной страсти?
Первой рассмеялась я.
– Ну уж это тебе не грозит. Я чуть ли не целыми днями сижу рядом с тобой, пытаясь ублаготворить тебя то так, то эдак.
– Хватит с меня этих ублаготворений. Мне надоело чувствовать себя полумертвым турецким пашой, – заворчал он. – Да ну тебя вместе с твоими дурацкими фокусами!.. Я хочу быть в постели настоящим мужчиной.
– По мне уж лучше полумертвый турецкий паша, чем мертвый англичанин, – поддела я его.
– Ну, хорошо же, в таком случае держись у меня, – прорычал он с напускной свирепостью и, схватив меня за кисть, словно клещами, потащил в постель.
Он окреп настолько, что мне вряд ли удалось бы отбиться от него, даже если бы я захотела. Уложив меня на обе лопатки, Дэвид навалился сверху.
– Ну что, – продолжал он с прежним пылом, осыпая меня жгучими поцелуями, – будешь слушаться или мне следует применить силу?
Я и не думала сопротивляться, а, наоборот, полностью расслабилась. Свободной рукой я нежно гладила его по спине и на страстные поцелуи отвечала поцелуями легкими, как порхание бабочки.
– Любимый мой, – проворковала я, – неужели ты думаешь, что я сама не хочу этого точно так же, как и ты? Но сейчас ты только навредишь себе. Потерпи хотя бы еще недельку. Пожалуйста, милый, только не сейчас.
Дэвид тоже обмяк и от души рассмеялся.
– Черт побери, Элизабет, опять ты выпустила из меня пар! И как это у тебя только получается? Ладно, будь по-твоему. Я потерплю, но только не неделю, а три дня и ни секунды дольше.
И он поцеловал меня с такой страстью, что я едва не пожалела, что отговорила его от сумасбродного намерения.
Проявив поистине ослиное упрямство, на третий день он сумел настоять на своем. Я отлично знала, что рана на ноге доставляет ему нечеловеческие страдания, однако Дэвид скорее умер бы, чем признал бы это. Сдерживая собственный темперамент, я делала все, чтобы пощадить его ногу, но, несмотря на все мои старания, он едва мог подавить болезненные стоны, невольно вырывавшиеся у него при каждом резком движении. Приливы счастья были не столь часты, как раньше, но это были по-настоящему сладостные моменты, и мы наконец вдвоем забылись в облаке блаженства, вновь достигнув полного единства, разорвать которое способна только смерть.
Теперь, когда выздоровление Дэвида было не за горами, я решила, что пришла пора помириться с Джереми. Не то чтобы мне очень хотелось увидеться с ним, но в моей голове роились планы, для осуществления которых неизбежно потребовалась бы его помощь. Я направила ему послание, составленное примерно в том же духе, что и письмо, написанное мною ранее Ричарду. Он, однако, не соизволил ответить, а это означало, что его отношение ко мне вряд ли стало опять дружелюбным. Я рассказала о своих намерениях Дэвиду, и он немедленно вызвался идти со мной. Об этом, впрочем, не могло быть и речи: присутствие Дэвида подействовало бы на Джереми, как красная тряпка на быка. Поэтому я поспешно отговорила его, уверив, что он еще не совсем здоров, а я прекрасно справлюсь со всем сама. На всякий случай я отправилась к Джереми именно в тот момент, когда Марта проводила свои лечебные процедуры и он беспомощно лежал на кровати, не в силах перечить грозному лекарю.
Опасаясь, что Джереми, характер которого с возрастом менялся отнюдь не в лучшую сторону, откажется принять меня, я сказала слуге, открывшему мне дверь, что войду без доклада. Я застала его в кабинете. Как обычно, он сидел, погрузившись в ворох бумаг. Увидев меня, Джереми бешено сверкнул своими голубыми младенческими глазками.
– Что тебе здесь нужно? – рявкнул он.
– Я пришла просить у тебя прощения, Джереми, – сказала я виноватым голосом, действительно чувствуя за собой вину.
– Не вижу, зачем это тебе нужно, – сказал он с прежней жесткостью. – Ведь ты же получила свое, не так ли? Ты всегда добиваешься своего, не задумываясь над тем, во что это обходится другим. Так что я тебе теперь не нужен. У тебя есть твой драгоценный Прескотт. Вот пусть он и помогает тебе распутывать твои дела, а я ими сыт по горло.
Он явно начинал закипать.
– Ты всегда будешь нужен мне, Джереми, до самой моей смерти, – кротко молвила я. – Ты будешь нужен мне, как и раньше.
Кажется, эти слова несколько остудили его гнев, хотя в ответ он не произнес ни слова.
– Мне по-настоящему горько, что события приняли такой оборот, – продолжила я, – но ты ведь понимаешь, какие чувства я испытываю к Дэвиду. И ты должен понять, что у меня не было иного выбора. Наверное, Ричард очень расстроился?
– Расстроился! – взорвался успокоившийся было Джереми. – Да за кого, черт возьми, ты его принимаешь?! Входишь в жизнь порядочного человека, овладеваешь его душой и телом, собралась уже идти с ним к алтарю, и тут на тебе – спокойненько сбегаешь от него с каким-то полумертвым солдатом! Что же ему делать – радоваться? Говорю тебе: если бы не Джон Принс, – хотя лично я его терпеть не могу, – Ричард бы из вас обоих кишки выпустил и я бы его полностью оправдал. И какого черта я вместе с Принсом уговаривал его не делать этого? Понять не могу. Подумать только, разбила жизнь хорошего человека ради собственной блажи.
– Ты не прав и прекрасно знаешь это, – твердо возразила я. – Вспомни, мне вовсе не хотелось ехать в Солуорп. И все же я пыталась сделать Ричарда счастливым, как могла. Вспомни, что именно я противилась этой свадьбе, в то время как ты и все остальные пытались заставить меня согласиться на нее. Лишь уверовав – заметь, отчасти благодаря тебе – в то, что Дэвид потерян для меня навсегда, я в конце концов дала согласие. И то не ради собственного счастья, потому что без Дэвида счастье для меня невозможно. Я знаю, ты никогда не питал к нему симпатии, но тебе тем не менее отлично известно, что только этого мужчину я по-настоящему любила и буду любить всю жизнь. Ты не мог не понимать, что, если он вернется даже после того, как мы с Ричардом сыграем свадьбу, я все равно уйду к нему, а это, согласись, было бы намного хуже. Да, Ричард расстроен, и я его понимаю, но он по-прежнему свободный человек, и я отказываюсь верить в то, что разбила его жизнь. Не думаю, что для него имеет значение какая-то женщина сама по себе. Ведь он просто хлопотун – кажется, именно так ты когда-то изволил назвать его. И хочет он любить именно свою жену, а не определенную женщину. Уверена, что теперь, когда срок его дурацкой клятвы покойной супруге истекает, он без труда найдет себе новую суженую и будет всю жизнь счастлив с нею не меньше, чем был бы счастлив со мной. Быть может, как раз для него все сложилось отличнейшим образом. Я заставила его пережить нелегкие времена, но теперь он будет более трезво смотреть на вещи и выберет себе жену, гораздо более подходящую, чем я.
Джереми задумчиво уставился на свои маленькие ручки, сложенные на животе.
– Удивительный ты все-таки человек, Элизабет, просто удивительный! – Он поднял голову, и я испытала облегчение, заметив, как заискрились его глаза. – Ты с пеной у рта отрицаешь, что испортила Ричарду жизнь, аргументируя это тем, что, наоборот, оказала ему большую услугу, сбежав от него с другим. И все это сдобрено тонкими намеками на то, что в любом случае главный виновник случившегося – я, поскольку не смог понять тебя. Не знаю, найдется ли на свете хоть один мужчина, способный совладать с тобой. Да, я не люблю Прескотта, но искренне сочувствую ему, поскольку он, надев на шею такой хомут, обречен терпеть тебя до конца своей жизни. Наверное, ты права: Ричард еще не понимает, насколько легко он отделался. Ну и что же теперь? Какие аферы, какие заговоры против Прескотта зреют в твоей лукавой головке?
– Так ты прощаешь меня? – улыбнулась я ему.
– Наверное, придется. Ведь если я не прощу сейчас, ты не оставишь меня в покое. Зачем создавать себе сложности? Ну, что там теперь у нас на повестке дня – покупаем генеральский чин для Прескотта или просто обносим вас двоих высокой каменной стеной, чтобы вы могли надежно укрыться за ней от тревог внешнего мира?
– Перестань кривляться, Джереми. Сейчас мне нужен просто твой совет. Так что лучше помолчи и выслушай меня, а потом скажешь, что ты думаешь о моей идее.
Он поудобнее устроился в кресле, приготовившись слушать, но озорные огоньки по-прежнему мерцали в его зрачках.
Ранение Дэвида практически означало его отставку с действительной военной службы. Насколько мне было известно, теперь его не могли призвать в армию. Такое было возможно разве что в случае национальной катастрофы. Подобная ситуация вполне меня устраивала. С другой стороны, я вполне отдавала себе отчет в том, что, полностью выздоровев, он вряд ли согласится день-деньской сидеть возле моей юбки. Человек по натуре деятельный, он будет искать себе занятие. В Лондоне, с моей точки зрения, делать ему было нечего, но ведь было еще поместье в Спейхаузе. Артур был пока еще очень мал, а Доуэр-хауз и прилегающие земли плюс три фермы, которые в любом случае принадлежали ему, составляли значительное имение, нуждавшееся в хорошем присмотре. Насколько мне удалось выяснить, кузен Эдгара был старым повесой, который почти не вылезал из Лондона, лишь изредка наезжая в Спейхауз, когда у него становилось туго со средствами. Таким образом, я пришла к выводу, что ему не помешает управляющий имением, который заодно отстаивал бы и интересы Артура.
Моя идея заключалась в том, что мы должны поселиться в Доуэр-хаузе, откуда Дэвид управлял бы той частью владений, что принадлежит Артуру, а возможно, и имением Спейхауза, если, конечно, не будет возражений со стороны владельца. Я имела весьма туманное представление о том, как управлять всем этим, полагая, что главное здесь – следить, чтобы люди должным образом выполняли свои обязанности, а уж Дэвид командовать сумеет – тут сомневаться не приходится. Все эти соображения я подробно изложила Джереми.
Выслушав меня, он первым делом задал вопрос:
– А что сам Прескотт думает по этому поводу? Я смущенно потупилась.
– Видишь ли, я еще ничего не говорила ему. Мне было важно сперва узнать твое мнение.
На лице Джереми появилась сардоническая усмешка.
– Не устаю удивляться тебе, Элизабет, – сухо произнес он. – Хорошо, скажи, что именно тебе от меня надо.
– Ну, перво-наперво узнать у юристов, можем ли мы переехать в Спейхауз и как там обстоят дела с местом управляющего. Не знаю, осуществимо ли мое второе предложение, но они могли бы прекратить выплату мне денежного содержания, поскольку я теперь замужем, и предложить ту же сумму Дэвиду в качестве жалованья. При том условии, конечно, что гарантии выплат на образование и медицинское обслуживание Артура остались бы в неприкосновенности.
– После этого, – продолжала я, – ты мог бы сделать Дэвиду соответствующее предложение на том основании, что имение не управляется как следует, а потому есть резон беспокоиться за финансовое благополучие Артура в дальнейшем. Видишь ли, он не имеет ни малейшего представления о том, насколько богато имение, – заторопилась я, покраснев, поскольку Джереми насмешливо заухал, как филин, – поэтому было бы лучше, если бы он узнал об этом от тебя, а не от меня. А то еще заподозрит, что все это я специально для него устроила.
– А разве это не так? – хохотнул он в последний раз, воздев руки к потолку в притворном отчаянии и покачав головой. – Ох, бедняга, бедняга!.. Даже не подозревает, что ведут его, как быка на заклание. Пляшет под твою дудку, сам того не ведая.
– Ну пожалуйста, Джереми, – взмолилась я, – будь же со мною серьезен. Разве тебе не кажется, что это прекрасный, надежный план?
– Что и говорить, – хмыкнул он, даже не пытаясь скрыть охватившего его веселья, – план просто отличный! Вполне можно надеяться на успех твоего предприятия, и я возьмусь за его осуществление со всей прытью, на которую только способен маленький старый живчик вроде меня. А уж если затея сработает, то со вздохом огромного облегчения помашу вам на прощание, когда вы будете уезжать из Лондона. Вот уж никогда не подумал бы, что есть столь блестящая возможность отделаться от тебя, дорогуша. Наконец-то замаячила перспектива спокойной, счастливой старости!
И Джереми, окончательно придя в хорошее настроение, расхохотался от души.
Я была несколько уязвлена его легкомысленным поведением, но еще больше радовалась тому, что наши отношения вновь вошли в нормальную колею. Чмокнув его на прощание, я поспешила к Дэвиду.
Как оказалось, я не зря начала донимать Джереми своими хлопотами заранее. Через несколько дней Дэвид поднялся с кровати и начал ковылять по дому. Какое-то время казалось, что ему для счастья вполне хватает возни с сыном, который не давал отцу ни минуты покоя. Дэвид шелестел книгами в библиотеке, устраивал свои дела, запущенные за те три года, что он провел вдали от дома. Однако я не могла не заметить, что со временем он все чаще становился понурым и задумчивым, и мне не терпелось выяснить, в чем же причина такой перемены. В конце концов все прояснилось само собой.
Как-то раз я сидела в кабинете у камина с вышиванием на коленях, наслаждаясь домашним уютом, когда Дэвид вернулся из поездки на Уайтхолл. Войдя, он тяжело плюхнулся рядом и уставился в огонь, потом, оторвав взгляд от пламени, обнял меня одной рукой за плечи, а другой повернул мое лицо к себе.
– Знаешь, Элизабет, – тихо проговорил он, – меня начинает тяготить мысль о том, что ты сделала далеко не лучший выбор, выйдя за меня замуж. Полковник с половинным жалованьем – это даже хуже, чем капитан на действительной службе. Я обивал пороги на Уайтхолле в надежде подыскать хоть какую-нибудь службу, но там кишмя кишат ветераны – такие же калеки, как и я. В общем, надежды мало, – со вздохом подытожил Дэвид. – Не знаю, как и сказать тебе, но, боюсь, нам придется уехать. Жизнь здесь становится для меня просто невыносимой.
– Что ты, милый, – улыбнулась я, – вот увидишь, в конце концов что-нибудь подвернется. А если и не подвернется, то невелика беда. Ведь у тебя жена с приданым, богатенький сынок. Чего еще можно желать? Тебе незачем беспокоиться.
Едва вымолвив это, я уже знала, что совершила ошибку. Его глаза стали серыми, и он снял руку с моего плеча.
– Мне требуется гораздо больше, – твердо произнес Дэвид, – прежде всего – иметь собственный дом и быть в нем хозяином.
– Но, любимый, – мой голос ослаб, – какие могут быть в этом сомнения? Все, чем я владею, – и твое тоже. Ты мой муж и полностью распоряжаешься домом, деньгами и всем остальным. Вопроса о том, что мое, а что твое, попросту не существует.
– По-твоему, все, что мне остается, – это сидеть у камелька в домашних тапочках и наслаждаться комфортом, – буркнул он сердито, – да к тому же зная, каким путем все это нажито?
Должно быть, в моих глазах отразился ужас, потому что он прикусил язык, осознав, что нанес мне непростительное оскорбление. Но все же накопившееся в нем раздражение искало выхода, и его понесло дальше:
– Я твой муж, Элизабет, а не какой-нибудь приблудный кот, которого ты из жалости пустила в дом из-под дождя! И ты жестоко ошибаешься, если думаешь, что я всю оставшуюся жизнь только и буду, что бездельничать и ходить перед тобой на задних лапках. Если тебе именно этого хотелось, то знай: ничего у тебя не выйдет. Я не из породы приблудных котов!
Выкрикнув это, Дэвид яростно захромал прочь из комнаты.
Я сидела, ослепленная вспышкой его гнева. Его слова казались столь несправедливыми, столь жестокими… Слезы хлынули из моих глаз, но, поняв, что слезами делу не поможешь, я попыталась успокоиться и села за письмо, в котором просила Джереми сообщить мне обнадеживающие новости, если таковые имеются, поскольку для меня сейчас самое время узнать их. Отправив послание, я почувствовала себя немного лучше, но снова взяться за шитье уже не смогла. В ушах моих по-прежнему звучали беспощадные слова Дэвида, и руки бессильно опускались. Я позволила себе поплакать еще немножко, потому что мне было отчаянно жалко саму себя.
Дверь тихонько отворилась, и Дэвид вновь вошел ко мне. Он стоял рядом, виновато переминаясь с ноги на ногу, но я едва удостоила его взглядом: мне не хотелось, чтобы он видел слезы на моих глазах. Он мягко опустил свои ладони мне на плечи.
– Прости, дорогая, – произнес он, – я не хотел тебя так обидеть. Ты сердишься на меня, и я вполне тебя понимаю. Мне не следовало вымещать на тебе злобу за собственные изъяны. Пожалуйста, забудь все, что я тебе наговорил. Я не хотел, честное слово, не хотел. Прости же меня.
Дэвид бережно поднял меня с кресла, и я уже не могла спрятать от него свое лицо.
Увидев слезы на моих щеках, мой муж переменился в лице и крепко прижал меня к груди.
– Любимая, – с раскаянием прошептал он, прильнув своей щекой к моей, – мне стыдно. Какая же я скотина! Просто я люблю так сильно, что хочу дать тебе все на свете, а на деле, выходит, только и могу, что брать, брать, брать… Мне и без того тошно, что я такой неудачник, а тут еще и тебя обидел.
Высохшие было слезы вновь потекли по моим щекам.
– Ты даешь мне самое главное, самое необходимое – самого себя, – прорыдала я.
– Мелковат подарочек, да и тот я не умею преподнести тебе как следует, – пробормотал он, вконец расстроенный моими всхлипываниями.
– Но это все, что мне нужно, – продолжала я заливаться слезами, – и будет нужно всегда.
– Ах, Элизабет, да знаю я, знаю! – простонал он, осушая мои слезы поцелуями. – Прости меня, дорогая, я обещаю, что никогда больше не буду мучить тебя. Пожалуйста, не плачь. У меня просто сердце разрывается.
Я послушно вытерла слезы. Мы поцеловались и помирились. И все же я, стремясь сохранить наше счастье, всей душой надеялась, что Джереми не будет тянуть с ответом на мое письмо.
Вести от него действительно не заставили себя Долго ждать. Через два дня после нашего объяснения Дэвид пришел ко мне, растерянно вертя в руках какую-то записку.
– Винтер хочет, чтобы я приехал к нему сегодня днем, – проговорил он отрывисто. – Что-то насчет имущественных дел Артура. Что ж, весьма кстати. Я в последнее время много думаю о будущем Артура и сам хотел обсудить кое-что с Винтером.
Мысленно обменявшись с Джереми рукопожатием, я изобразила на лице удивление и живой интерес.
– Мне тоже ехать? – безмятежно осведомилась я.
– Нет, – Дэвид на всякий случай еще раз заглянул в записку, – он хочет видеть только меня. Так что тебе ехать не стоит.
Лишь после того, как он ушел, я с безотчетной тревогой вспомнила его слова насчет будущего Артура, но потом успокоила себя мыслью о том, что Дэвид вряд ли имел в виду что-то серьезное, поскольку в противном случае посоветовался бы со мной. Обретя душевное равновесие, я принялась ждать его возвращения, надеясь, что собеседники не будут слишком действовать друг другу на нервы.
Вернувшись домой, Дэвид выглядел, как путешественник, переживший извержение вулкана и несколько землетрясений. Несмотря на хромоту, он в несколько прыжков пересек комнату и вцепился в меня так, словно соревновался с голодным львом, тоже имевшим на меня виды.
– В чем дело, Дэвид?! – взвизгнула я, чуть не задохнувшись в его объятиях. – Случилось что-нибудь ужасное?
– Нет, совсем наоборот, – пробормотал он, пристально разглядывая меня, будто я в любую секунду могла испариться у него на глазах. – Винтер вызвал меня всего лишь затем, чтобы поговорить об одном деле, связанном с Артуром.
– Тогда, может быть, ты перестанешь душить меня и расскажешь обо всем по порядку? Господи, я сейчас в обморок упаду! – прохрипела я.
– Извини, – промямлил он, слегка ослабив хватку, но еще не придя в себя окончательно. – Похоже, управляющий поместьем Спейхауза, который заодно распоряжается имуществом Артура, оказался прожженным мошенником. Адвокаты, естественно, забили тревогу, вот и спрашивают меня, не желаю ли я взять управление всем этим достоянием на себя. Имение, говорят они, страшно запущено, а я все-таки твой муж и к тому же товарищ Спейхауза по оружию. Предлагают мне восемьсот фунтов в год и жилье. Есть там одно местечко, называется Доуэр-хауз. Кстати, принадлежит Артуру.
– И ты не хочешь принять это предложение? – пролепетала я, опасаясь, что все мои великолепные планы сейчас рассыплются, как карточный домик.
– Отчего же? Ясное дело, хочу. – Дэвид выдавил слабую улыбку. – Открываются прекрасные возможности. Позабочусь об интересах Артура, да и тебя неплохо обеспечу. О лучшем я и мечтать не мог.
– Так что же тебя беспокоит, любимый?
– Беспокоит? – Он удивленно посмотрел на меня, с неумелым притворством растянув губы в радостной улыбке. – С чего ты взяла? Все просто замечательно.
– Отчего же ты ведешь себя так странно?
– Неужто? – Дэвид вновь изобразил изумление. – Просто все так неожиданно. Приятный сюрприз, знаешь ли, немного выбил меня из колеи – только и всего… Ах, Элизабет, до чего же я тебя люблю! Я больше никогда не огорчу тебя. И как только он мог… – Запнувшись на полуслове, Дэвид принялся жадно целовать меня, словно наверстывая упущенное.
Оставив попытки добиться от него правды, я отвечала ему жаркими поцелуями. В любом случае мой план сработал, хотя Джереми и не следовало плести небылицы об управляющем-растратчике. Это слишком отдавало дешевой мелодрамой. Но при всем желании я никак не могла взять в толк, что же такое могло между ними произойти, отчего Дэвид вернулся после беседы словно сам не свой.
В ту ночь, занимаясь любовью, он обращался со мной так бережно, словно я была сделана из тончайшего фарфора. В момент блаженной расслабленности у него внезапно вырвалось:
– Этот человек – настоящее чудовище.
– Какой человек? – спросила я сонно.
– Джереми Винтер – какой же еще? Стоит мне подумать, что ты была в его власти все эти годы, и у меня мурашки по коже бегут. – Его в самом деле передернуло. – Просто ужас! Слава Богу, я вовремя вернулся. А то еще неизвестно, что с тобой приключилось бы… Слушай, Элизабет, этот негодяй долгое время притворялся твоим другом, но ты не верь ему. Он враг и, наверное, всегда был врагом. Но уж теперь-то тебе нечего бояться.
И он обнял меня так крепко, словно возле нашей постели стоял Джереми, готовый перерезать мне глотку.
«Что же такое Джереми затеял на сей раз?» – размышляла я в полудреме. В том, что именно он напугал Дэвида до полусмерти, сомневаться не приходилось.
И я решила, что с утра первым делом займусь выяснением подробностей загадочного происшествия. Между тем мой рыцарь, собравшийся защищать меня от воображаемых опасностей, уже спал глубоким сном.
На следующий день сразу же после завтрака я отправилась проведать чудовище, солгав Дэвиду, что еду в лавку Люси Барлоу. Встретив меня, Джереми сдавленно захихикал, став похожим на злобного гнома.
– Доброе утро, Элизабет. Надеюсь, прошлым вечером Прескотт вернулся к тебе все тем же нежным и любящим мужем.
– Отвечай сейчас же, что ты ему вчера наболтал! – вспылила я. – И что это за идиотская комедия с беглым каторжником в роли управляющего? Ты что, решил обратить все в прах?
Но его по-прежнему разбирал смех.
– Это было что-то необыкновенное, – пронзительно кудахтал Джереми. – Сядь-ка, милочка, сейчас все тебе расскажу, только постарайся не запустить в меня тяжелым предметом, пока я не закончу. Ей-Богу, ничего от себя не прибавлю. Если у тебя с чувством юмора по-прежнему все в порядке, то сейчас ты увидишь саму себя с довольно забавной стороны. Ох-ох, сто лет так не веселился.
И он залился дробным смешком.
– Кстати, о комедии. Она не имеет никакого отношения к тому, что меня так насмешило, но давай начнем с нее. Адвокаты Спейхауза подозревают, что ты или ведьма, или ясновидящая. Одним словом, в тот самый день, когда к ним поступил твой запрос об управлении имуществом Артура, они получили слезную жалобу от одного из тамошних фермеров-арендаторов. Проведя расследование, адвокаты выяснили, что управляющий Спейхауза действительно безбожно жульничал с тех пор, как умер Эдгар. А нынешний владелец или слишком ленив, или слишком глуп, чтобы видеть происходящее. Юристам пришлось пустить по следу управляющего гонцов с Боу-стрит,[35]35
Улица в Лондоне, на которой расположено здание главного полицейского суда.
[Закрыть] но, я думаю, он уже улизнул из страны, оставив после себя невообразимый разгром. Что касается адвокатов, то для них чудесное пришествие Прескотта было просто манной небесной. Они до сих пор поверить не могут, что нашли выход из положения, – отсюда и ликование, и жалованье повыше того, на которое мы рассчитывали. Могу успокоить тебя, основная часть состояния Артура осталась в целости и сохранности, но не это сейчас главное, и хватит об этом. – Джереми потирал руки, предвкушая удовольствие. – Переходим к сути. Явившись вчера в мою скромную обитель, Прескотт был преисполнен решимости бороться за правое дело. Не успел я и рта раскрыть, чтобы поздороваться, как он с порога заявил, что давно собирался обсудить со мной одну важную вещь. Он, видите ли, решился наконец нанести визит адвокатам Спейхауза, чтобы заявить о правах на сына. Мол, Эдгар Спейхауз уже ушел в мир иной, а потому не пострадает, если секрет истинного отцовства будет раскрыт. Короче говоря, твой Прескотт считает, что время тайн прошло. Он, понимаете ли, отец Артура и чувствует ответственность за судьбу сына.
Я разинула рот в немом ужасе. Но Джереми сделал мне властный жест рукой, чтобы я не вздумала прерывать его, и продолжал:
– Я тут же согласился с ним, сказав, что, на мой взгляд, он поступает совершенно правильно, поскольку мне и самому не очень нравится вся эта неприглядная история. И еще я сказал, что адвокаты Спейхауза будут не менее счастливы, но он все же правильно сделал, что решил сперва посоветоваться со мной, потому что я способен сделать его иск еще более весомым.
«Иск?» – спросил он, явно озадаченный. «Конечно, иск, – ответил я. – Коль скоро Эдгар Спейхауз взял на себя отцовство, вам придется доказать, что именно вы, а не он являетесь отцом ребенка. А это не так уж просто сделать. Исход дела будет зависеть от того, родился ли Артур девятимесячным или семимесячным. При родах присутствовали трое. Спейхауз уже мертв. Марта и под пыткой ни слова не скажет. Значит, остается только одно: свидетельствовать против Элизабет».
«Против Элизабет?» – переспросил он. Честное слово, ни за что не подумал бы, что могу так огорошить человека.
«Ясное дело, – втолковываю я ему. – Если вы предъявите права на сына, то адвокаты в тот же момент возбудят против Элизабет дело по обвинению в крупном мошенничестве с целью завладения имуществом Спейхауза. Но тут опасаться практически нечего. Она наверняка сошлется на какие-нибудь смягчающие вину обстоятельства, так что отделается довольно легко: подумаешь, каких-нибудь три года в Ньюгейтской тюрьме, а там пусть снова гуляет на воле. Впрочем, они могут возбудить дело и против вас, поскольку вы и после рождения ребенка поддерживали с ней связь, а значит, предположительно знали, но скрывали истину. Но стоит вам изобличить на суде своих сообщников, как обвинения против вас будут сняты».
«Чтобы я свидетельствовал против Элизабет? – ужаснулся он. – Да вы, должно быть, с ума сошли!» Нет, не могу дальше. Ей-Богу, в жизни не видал такого испуга! – Джереми задыхался от хохота. – Но я-то и глазом не моргнул. – Он перевел дыхание, вытирая выступившие слезы. – «Конечно, против нее – против кого же еще? – говорю как ни в чем не бывало. – И я окажу вам всю необходимую помощь. Пора эту Элизабет хорошенько проучить, а то попирает закон Божий и людской, думая, что делает услугу своим родным и близким. Она же всю жизнь только этим и занималась, – поддаю я жару, – и будет заниматься, если мы ее не остановим. Конечно, ее заставят возместить все доходы, что она получила с этого имения. Но у нее денег хватит, может быть, даже что-то и останется. Ваше дело правое, и я целиком на вашей стороне».
Что потом началось! В жизни не видел такого бешенства. Не будь я таким маленьким и старым, не сидел бы сейчас перед тобой. Прескотт, наверное, раздавил бы меня на месте, как лягушку. «Как! – кричит. – И у вас хватает наглости предлагать мне упечь в тюрьму мою собственную жену – эту прекраснейшую женщину на свете?!» – «Но ведь это же вы хотите предъявить права отцовства, не так ли? – говорю я спокойно. – А другого способа для этого не существует. Так что примите мой совет: уговорите Элизабет чистосердечно во всем сознаться. Только вы на это способны – она никого больше не слушается, а ради вас скорее всего согласится».
Он посмотрел на меня с лютой ненавистью. «Подумать только, – говорит, – и такому чудовищу она доверяла. Да как вы, зная Элизабет, можете предлагать такое – чтобы она сама себя в суде оговорила?» – «Но ведь мы же с вами заодно, – разыгрываю я удивление. – Ведь мы оба отстаиваем истину, разве не так? Элизабет совершила неправильный поступок, значит, должна быть наказана».
Тут он как заорет на меня: «Никаких неправильных поступков она не совершала – ни сейчас, ни раньше!» – «Нет, совершала, – гну я свою линию, – и вы совершенно правильно собирались сообщить о них адвокатам Спейхауза».
В этот момент до него, наверное, дошло, насколько он близок был к тому, чтобы собственными руками засадить тебя за решетку. Замолк твой Прескотт и стал как шелковый. Удивляюсь, как он еще запомнил суть предложения адвокатов Спейхауза, настолько сильны были у него угрызения совести.
