Текст книги "Подпольный Баку"

Автор книги: Мамед Саид Ордубади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

На порогах этих домов стояли женщины с изможденными безразличными лицами в ожидании своих кормильцев. Тут же у лачуг бегали или копались в земле дети – полуголые, рахитичные, худые – кожа да кости.

Шагая по улице поселка, Павел думал: "Нет, не случайно рабочие поднимаются на борьбу с хозяевами. Им есть за что бороться. К тому же они не рискуют ничего потерять!"

У дома Сергея Васильевича Аскер сказал Павлу:

– Здесь живет человек, который с восемнадцатилетнего возраста, в течение сорока лет отдает силу своих рук ненасытным хозяевам. Положение этой семьи может служить как бы зеркалом, в котором отражается судьба любой рабочей семьи. Это и наше будущее, Павел, – нищета, голод, безысходность!...

Отворив калитку, они вошли в небольшой дворик, огороженный старыми проржавевшими до дыр листами железа.

Несмотря на вечерние сумерки, Павел разглядел в глубине двора несколько желтоватых подсолнухов.

В сарайчике, сколоченном из фанеры и досок, находилось немудреное хозяйство Сергея Васильевича.

Анна Дмитриевна, его жена, только что вернулась домой – она помогала своей подруге, работавшей кухаркой в особняке управляющего нефтепромыслов Манташева.

Приход гостей заставил хозяев дома отвлечься от невеселых мыслей, вызванных отказом дирекции женской гимназии удовлетворить просьбу Жени, мечтавшей сдать экстерном экзамены на аттестат зрелости.

Женя покрыла стол старенькой, протертой во многих местах клеенкой, принесла закипевший самовар.

Стаканов было только три, поэтому пить чай пришлось по очереди. Не хватило для всех и стульев. Аскер и Айрапет примостились на сундуке.

Павел, извлекая из-за пазухи брошюру, которую они намеревались прочесть, бросил взгляд на Женю, затем вопросительно посмотрел на хозяина дома.

Сергей Васильевич понял: молодой рабочий колеблется, можно ли читать при Жене.

– Не беспокойся, – сказал он. – Моей дочери приходится часто читать запрещенную литературу. Все это интересно ей.

– Тогда начнем, – улыбнулся Павел. – Книжка называется "Кто чем живет?"

Когда брошюра была прочитана, Сергей Васильевич сказал:

– У нас в Балахано-Сабунчинском районе проживает много революционно настроенных рабочих. Мне бы хотелось прямо сейчас пригласить сюда некоторых из них. Ребята познакомятся с вами, а вы их познакомите с интересной литературой.

Гости одобрили предложение Сергея Васильевича.

– Женя, – обратился он к дочери, – сходи, пожалуйста, к Заркярову, Брагину и Андрею, попроси их зайти к нам. А если не испугаешься долгого пути, добеги до Кудрата и Насира, пусть и они придут. – Затем, обернувшись к Павлу, добавил: – Заркяров работает у Манташева, Андрей – у братьев Нобель, а Брагин – на "Молоте".

Женя, набросив на плечи платок, вышла.

Сергей Васильевич подсел к столу, ближе к гостям, и заговорил:

– Сейчас мы, бакинские рабочие, не представляем собой значительной силы, ибо разобщены. Однако я уверен, пройдет немного времени, и пролетариат Закавказья станет мощной, сплоченной организацией. Вы, ребята, народ молодой и энергичный. Но и вам трудно. Вы, как и все, тащите на себе ярмо эксплуатации, гнета. Конечно, молодым легче сносить трудности, чем нам, старикам. Вижу, борьба не страшит вас. Решительность – ценная черта характера, но рассудительность и осторожность не менее полезны. Я живу в Баку с 1867 года. В молодости был крепким, сильным парнем. В то время машин совсем не было. Нефть добывали вручную, из глубоких колодцев. Хозяин, принимая рабочего колодезным, устраивал ему своеобразный экзамен: если рабочий в течение десяти часов без передышки поднимал из колодца тяжелые ведра с нефтью, его на работу брали. Спустя два года после моего приезда в Баку здесь начали появляться иностранные концессии. Нефть стали добывать новым способом, так, как это делается сейчас. Прежде нефтяные хозяева платили рабочему, когда им вздумается. Не хотели – и вовсе не платили. Случалось, рабочие по полгода не получали заработной платы. На нефтепромыслах были особые лавочки, в которых мы покупали по талонам черный хлеб. Бакинские рабочие протестовали против таких порядков, происходили частые столкновения с хозяевами. Те, видя такое положение, начали увольнять местных рабочих, и брать вместо них переселенцев из Ирана и России, которые были более покорны. Этим и объясняется то, что сейчас в Баку среди рабочих много русских и армян. Переселенцы из России, Ирана и Армении вынуждены были сносить издевательства хозяев. Голодая, они молчали из боязни остаться без работы, – для них это означало смерть. Для местных жителей, особенно для крестьян, потеря заработка не была столь страшна, ибо многие из них могли пойти работать на свой земельный участок, в свое хозяйство. Труд переселенцев был выгоден хозяевам во всех отношениях. К примеру, рабочего из Ирана, который начинал протестовать против несвоевременной выдачи заработной платы, можно было убить в нефтяном колодце руками наемного палача – кочи, и никто не разыскивал убийцу. Расправиться же с местным рабочим подобным образом было труднее и опаснее, так как его родственники начинали тяжбу против хозяина.

Пришли Заркяров, Брагин и Андрей, Сергей Васильевич познакомил их со своими гостями.

Вначале разговор шел о всяких пустяках, постепенно заговорили о рабочем движении.

– Бесспорно одно, – сказал Павел, – Баку можно считать рабочим центром на Кавказе. Однако, несмотря на это, рабочая организация Тифлиса гораздо сплоченнее нашей. Безрезультатность наших стихийных выступлений, которые неизменно заканчиваются победой хозяев, – есть следствие нашей неорганизованности и отсутствия руководящего рабочего ядра. До тех пор, пока рабочие не будут объединены, пока в наших словах, мыслях и делах не будет единства, мы не сможем достигнуть того, чего желаем. Неорганизованность, стихийные выступления способствуют еще большему закабалению рабочих хозяевами. Кто не знает, что бакинские рабочие в своем большинстве – это разорившиеся крестьяне, пришедшие в город на заработки, выходцы из Ирана, бежавшие от гнета своих ханов, армяне, не вынесшие произвола помещиков, это татары и русские, приехавшие в Баку с берегов Волги, из Саратова, Симбирска и других городов России? Наиболее отсталые среди бакинских рабочих – это татары и иранцы. Приехав в Баку, они продают свой труд почти за бесценок. Нефтяные хозяева, пользуясь отсталостью рабочих, разжигают среди них религиозную и национальную вражду и тем самым еще больше разрушают их единство. В Баку, как и в других местах Закавказья, религиозный фанатизм является наипервейшей преградой на пути сплочения рабочих. Для того чтобы объединить рабочих, нужно создавать социал-демократические кружки. В них надо вовлекать по возможности больше рабочих – азербайджанцев, татар, иранцев...

Когда Павел умолк, в комнате с минуту царило молчание.

– Сможем ли мы сплотить тысячи рабочих в единую организацию? – спросил Андрей. – Создание политических кружков – дело нелегкое.

Женя перебила Андрея:

– Если все присутствующие здесь, а также все остальные наши друзья, будут едины в своих мыслях и действиях, уверена, нам удастся привлечь на свою сторону многих бакинских рабочих.

Сергей Васильевич одобрительно улыбнулся дочери:

– Верно, Женя, верно. Надо действовать! Говорят, под лежачий камень вода не течет. За моими плечами большой жизненный и рабочий опыт. Я хорошо знаю душу рабочего человека. Каким бы неорганизованным он ни был, в сердце он все-таки стоит за определенный порядок, за дисциплину. Рабочие заинтересованы в сплоченности. Такая форма рабочей организации, как политический кружок, явится для трудового человека приятной новинкой. Рабочим осточертела скотская жизнь. Они всей душой будут приветствовать создание подпольных политических кружков – основу крепкой социал-демократической организации. Усиление эксплуатации, безграничная жадность хозяев, которые обнаглели до предела, помогают пробуждению политического сознания даже у самых отсталых и темных рабочих. Поверьте мне, товарищи, на каждом заводе и нефтепромысле, в каждом рабочем коллективе мы найдем единомышленников и сторонников. Однако не следует забывать: капиталисты ищут предателей в рабочей среде. С помощью обмана они вербуют среди отсталых рабочих провокаторов и шпионов. Поэтому, привлекая того или иного рабочего на свою сторону, мы должны хорошо проверить его, быть уверенными в нем!

III

Конфликт Павла с управляющим мастерских Якобсоном и механиком Челманом обострялся.

Челман отлично знал, что Павел, Аскер и Айрапет тайком будоражат рабочих, однако у него не было достаточных оснований для их увольнения. Он побаивался протеста рабочих, в действиях которых все чаще чувствовались солидарность и взаимопонимание.

Но вот наушники Челмана донесли, что Павла и его друзей дважды за последнее время видели в трактире. Этот донос дал Челману повод для увольнения из мастерских "беспокойной четверки". В "уставе", выработанном братьями Нобель для своих предприятий, имелась статья, в которой говорилось, что рабочие, пристрастившиеся к пьянству, подлежат немедленному увольнению. Хотя Павел и его товарищи ни разу не пришли на работу навеселе, тем не менее участь их была решена.

Павла перевели на нефтепромысел в Балаханах, принадлежащий тому же товариществу братьев Нобель, а Мамеда, Аскера и Айрапета уволили вовсе. Те сделали попытку обратиться в суд с жалобой на незаконное увольнение, однако судья не стал на их сторону.

Друзья Сергея Васильевича вскоре помогли им устроиться на работу в железнодорожные мастерские.

В жизни неразлучной четверки произошли изменения, но их дружба не стала от этого слабее. Они продолжали встречаться, вместе посещали рабочий кружок.

Начав работать на новом месте, Павел был вынужден подыскивать для себя и новое жилье. Сергей Васильевич предложил ему поселиться у них. Павел с радостью согласился.

Вскоре он и Женя сделались большими друзьями, проводили вместе свободное время, спорили, читали, обсуждали прочитанное.

Павел помогал Жене разбираться в политических вопросах, а она знакомила его с художественной литературой. Они читали вслух Пушкина, Лермонтова, Чехова, Тургенева и других русских писателей.

Словом, в жизни обитателей маленького домика на окраине рабочего поселка в Сабунчах произошла перемена.

Сергей Васильевич и Анна Дмитриевна радовались:

"У нас теперь есть не только дочь, но и сын", – говорили они соседям.

Время шло.

Однажды молодые люди засиделись до полуночи в комнате Павла. Павел читал вслух брошюру о заслугах Маркса в области политической экономии. Женя внимательно слушала, изредка спрашивая о том, что было непонятно. Случалось, Павел сам начинал объяснять что-либо Жене. "Читай, читай, здесь мне все ясно!" – говорила девушка. Но вот ее голос начал раздаваться все реже и наконец совсем смолк. Глаза Жени закрылись, она уткнулась головой в плечо Павла и заснула.

Павел, боясь разбудить Женю, умолк. Прошло более получаса. Наконец Женя открыла глаза и, тронув книгу рукой, сказала:

– Читай, читай, Павел, здесь мне все ясно.

Он улыбнулся, переводя взгляд на часы.

– Я давно жду, когда ты изволишь проснуться, и уже второй раз перечитываю страницу.

Девушка зарделась.

– Извини, Павлуша, наверное, твое плечо онемело. Если бы ты знал, как сладко мне спалось.

– Напрасно извиняешься, Женя. Не за что.

– А плечо не болит?

– У меня, пока ты спала, так стучало сердце, что я и забыл про плечо.

– Как это понимать? Отчего твое сердце стучало?

Павел смутился, не находя в себе смелости открыто сказать Жене о своем чувстве.

Девушка еще больше покраснела и, пожелав Павлу спокойной ночи, ушла в комнату родителей, где она спала.

В ту ночь Павел долго не мог сомкнуть глаз. Слова Жени в ответ на его попытку открыть ей сердце, трудно было истолковать как-то определенно.

Мысли у Павла запутались. Что принесет ему семейная жизнь?... Счастье? Или, напротив, заботы, тревоги, разочарование? Можно ли мечтать о счастливой жизни в такое время?...

О чем бы он ни начинал думать, все его мысли неизменно были связаны с Женей.

"Разве мне не нужен верный друг? – задавал он себе вопрос и сам же отвечал: – Нужен! Но думает ли Женя обо мне, как я о ней? Должен ли я спросить ее об этом?..."

Размышляя таким образом, Павел уснул.

Поздно вечером Женя и Павел вернулись с собрания рабочего кружка.

– Откровенно говоря, мне не все ясно из того, о чем сегодня говорил товарищ Ладо, – заметила девушка.

Павел повесил на вешалку пиджак, фуражку и подсел к столу.

– Сядь рядом, Женя, – сказал он, хлопнув рукой по табуретке.

Женя села, совсем как ученица, положив руки на стол. Павел прикрыл их сверху своей широкой ладонью.

– Товарищ Ладо Кецховели говорил очень правильно. Скажу прямо, есть вопросы, Женя, в которых ты еще не достаточно хорошо разбираешься. По-моему, ты не ясно представляешь себе сущность капитализма.

– Вот тебе на! Напрасно ты так думаешь. Просто я считаю, что есть большая разница между местной буржуазией и той, которая представляет иностранный капитал.

– Необоснованное, даже смешное утверждение.

– Почему же смешное? Очевидно, ты не читаешь газет.

– Как это не читаю? Дня не могу прожить без газеты. Можно ли революционеру не читать газет?

– В таком случае, как это ты пропустил сообщение о съезде нефтепромышленников? В сегодняшней газете написано, что иностранные концессионеры предложили сократить рабочий день, а местный нефтепромышленник Манташев воспротивился этому. Мне кажется, мы должны подбивать рабочих устраиваться на работу к иностранным концессионерам, так как они более цивилизованные.

Слова девушки вызвали у Павла громкий смех.

– Женечка, друг мой дорогой, спешу сказать тебе, что нам предстоит обстоятельно поговорить в нашем кружке о сущности буржуазии! Мы пока что мало говорили на эту тему, точнее, еще не дошли до этого. Тем не менее хочу напомнить тебе слова товарища Ладо о так называемых цивилизованных капиталистах. Их цивилизация – это только форма, внешний лоск. Как видно, фокусничество нашей буржуазии на съезде нефтяных магнатов сбило тебя с толку. Методы эксплуатации рабочих капиталистами порой могут отличаться друг от друга, но цель у капиталистов всегда одна – выжать из рабочего по возможности больше. К примеру, компания Бенкендорфа выдвинула предложение сократить рабочий день. Зачем она сделала это? Может, хозяева полюбили рабочих? Отнюдь нет! Они были вынуждены предложить это. Часто буржуазия, идя на мелкие уступки рабочим, старается тем самым извлечь побольше выгоды для себя. Отбрось всякие иллюзии в отношении буржуев. На съезде они ведут друг с другом азартную игру, стремясь в то же время обмануть рабочих, запорошить им глаза песком хитрости, предотвратить ожидаемые в ближайшее время стачки, обманом завоевать доверие рабочих. Но от этого сущность эксплуатации не меняется. Буржуй может быть культурным или некультурным от этого улучшений в жизни рабочего класса не произойдет. Цивилизованные хищники режут ножом, нецивилизованные волки раздирают тела своих жертв клыками. И в том, и в другом случае результат один – обнищание народных масс, гибель рабочего. Есть и другая сторона у этой азартной игры. Не следует забывать, что иностранные концессионеры конкурируют с местными нефтяными хозяевами. Выдвигая требование о сокращении рабочего дня, они стремятся прибрать к своим рукам нефть бакинских капиталистов, добиваются их банкротства. Болтая об укороченном рабочем дне, иностранные концессионеры хотят привлечь на свою сторону бакинских рабочих, иными словами, заигрывают с пролетариатом. Тебе, наверное, известно о том, что на службе у местных нефтяных заправил состоят десятки платных убийц, которые защищают интересы своих хозяев. К услугам местных богачей и полиция, которая силой оружия заставляет рабочих покоряться. У иностранных концессионеров же таких возможностей нет. Конкурируя с местными капиталистами, они стремятся привлечь на свою сторону рабочих, а для этого вынуждены идти на различные мелкие уступки.

Слушая Павла, Женя водила карандашом по бумаге. Он кончил говорить, а она все продолжала рисовать что-то.

Павел протянул руку, схватил листок. На нем был изображен молодой парень: ворот рубахи расстегнут, густые волосы растрепались, правой рукой он облокотился на стол, левая – жестикулирует.

– Да ведь это же я! – удивился Павел. – Не знал, оказывается, ты хорошо рисуешь. Здесь я как живой!

– Ты не дал мне докончить, – смущенно улыбнулась. Женя. – Могло бы получиться лучше. Что тебе стоило потерпеть? Думаю, я смогла бы передать все черты твоего лица, даже самые тонкие детали.

Павел прищурился.

– О каких это деталях ты говоришь? Скажи.

Женя лукаво отвела взгляд.

– О каких деталях? Я не точно выразилась. Я имею в виду твое сердце. Не смейся, да, я постаралась бы нарисовать на бумаге твое сердце!

Он, шутливо сдвинув брови, стал приглядываться к рисунку Жени.

– Значит, ты решила, что смогла бы прочесть то, что у меня на сердце?

Женя кивнула головой.

– По-моему, это не так трудно. Чтобы прочесть сердце юноши, надо видеть его глаза. Впрочем не только глаза, но и все лицо, лоб. По ним тоже можно угадать, что происходит в душе человека. Учитель рисования в нашей школе был настоящим художником и многому научил меня.

Морщины на лбу Павла разгладились.

– Это очень любопытно. А не могла бы ты сказать мне прямо сейчас, что у меня на сердце? Отгадай-ка...

Женя, совсем смутившись, ответила негромко:

– Нетрудно догадаться... Твое сердце полно сомнении и неясных предчувствий. Тобой владеют мечты о будущем, но они пока лишены определенности, часто меняют свое направление и поэтому не дают тебе возможности прийти к определенному решению.

Густая краска залила лицо Павла. Стараясь побороть смущение, он отбросил рукой упавшую на лоб непокорную прядь.

– А не могла бы ты., Женя, назвать причину того, что творится в моем сердце?

Он взял в свои руки руку Жени. Девушка заметно волновалась.

– Мне известна эта причина, Павлуша, – тихо сказала она. – Но неужели все надо непременно объяснять словами?... Ведь есть много человеческих мыслей и чувств, о которых можно узнать по глазам...

Она вдруг умолкла, понурив голову.

Наступило неловкое молчание.

Павел в задумчивости протянул руку к стакану с остывшим чаем, сделал глоток.

Женя поднялась со стула.

– Павлуша, может, налить тебе чаю погорячее? – спросила она, и, не дожидаясь ответа, прошла в соседнюю комнату, где на маленькой железной печурке стоял чайник.

Павел проводил девушку долгим взглядом, затем оглядел Небогатое убранство комнаты.

"Сколь малым может довольствоваться человек! – подумал он. – Что есть у этой рабочей семьи? Одно корыто, стул, три табуретки, две деревянные кровати, самовар, три стакана, чугунок для варки щей и картошки, три старенькие тарелки. Живет ли кто в Баку беднее, чем Сергей Васильевич? Впрочем, разве я не беднее его? Ведь эта семья приютила меня, человека, у которого вовсе нет ничего – ни кола, ни двора, как говорится. И с моим приходом этот дом не стал богаче".

Павел печально усмехнулся.

В комнату вошла Женя, поставила перед ним стакан горячего чаю. Он встретился взглядом с ее глазами, и они будто согрели его.

"Нет, как я мог подумать о бедности этого дома? – мысленно сказал он себе. – Разве это чудное лицо, эти серые глаза, эти светлые волосы – не самые прекрасные в мире драгоценности?!"

В 1901 году из Тифлиса в Баку приехал Ладо Кецховели, которому было поручено создать в этом городе подпольную типографию и наладить выход нелегальной газеты.

Подыскали подходящее место для будущей типографии, после чего Ладо хотел поехать в Тифлис за деньгами и типографским оборудованием. В этот момент из-за границы в Баку прибыл портативный гектограф, на котором можно было печатать прокламации и запрещенную литературу, столь необходимую для нелегальных рабочих кружков.

Один из самых деятельных помощников Ладо Кецховели рабочий Трафченко наладил гектограф, и в Сабунчах, в доме плотника Гияса, закипело дело.

Женя с головой ушла в работу, все дни проводила у гектографа. Ей приходилось и печатать листовки, и разносить их по конспиративным адресам, тайком передавать доверенным товарищам.

Однажды, когда она работала на гектографе, товарищ, стоявший на часах, крикнул в дверь:

– На улице жандармы! Идут прямо сюда... – И он перемахнул через забор в соседний двор.

Кроме Жени в комнате находился еще один подпольщик, рабочий Симон. Они не растерялись. Женя быстро спрятала на груди под платьем пачку отпечатанных листовок, а Симон навалил на гектограф груду тряпья, приготовленного заранее. Поверх этой груды положил веник. Затем Женя сунула в ведро с водой пузырьки с краской, схватила тряпку и начала мыть пол.

Спустя несколько минут в комнату ворвались трое полицейских во главе с жандармским офицером.

Видя, что в комнате идет уборка, они сели на скамью у двери в ожидании, когда девушка закончит мыть пол. Блюстители порядка были убеждены, что поймали рабочего-подпольщика, скрывающего у себя тот самый гектограф, за которым полиция давно охотилась.

Женя как ни в чем не бывало продолжала мыть пол. не обращая внимания на полицейских и Симона. Окончив уборку, она подняла с пола прикрытый тряпьем гектограф и вынесла его во двор. Вернулась, швырнула в ведро мокрую тряпку и вынесла также его. Опять вернулась, спросила Симона:

– Что еще надо делать, хозяин?

Симон даже глазом не моргнул.

– Это все, – ответил он. – Можешь идти. Вот тебе двугривенный за работу, больше нет мелочи.

Женя сунула монету в карман платья.

– Очень вам благодарна, хозяин, – и вышла из комнаты.

Один из полицейских подмигнул другому.

– Недурна!

Второй полицейский осклабился:

– Да, ничего не скажешь!

Жандармский офицер подошел к Симону:

– Твоя комната?

– Моя.

– Мы обыщем ее, голубок. Может, ты облегчишь наш труд и сразу отдашь гектограф, на котором вы печатаете ваши бунтарские прокламации?

Симон пожал плечами.

– Глубоко сожалею, господин офицер, но вы напрасно затруднили себя приходом ко мне. И все-таки прошу вас приступить к обыску, дабы у вас не осталось сомнений относительно достоверности моих слов.

Обыск начался. Через несколько минут в комнате все было перевернуто вверх дном. То и дело полицейские бросали друг на друга вопросительные взгляды. Чувствовалось: они были убеждены, что в этой комнате печатаются запрещенные прокламации. Полицейские вели себя так, будто уже видели здесь эти прокламации своими собственными глазами.

"Среди нас есть провокатор! Кто это?" – тревожно думал Симон.

Обыск ничего не обнаружил. Одеяла и матрацы были распороты. Полицейские старательно ощупали всю одежду, какая имелась в комнате, заглянули в печь, оторвали несколько половиц. Но гектографа нигде не оказалось.

Жандармский офицер, сев на стул, задумался. Один из полицейских примостился на табуретке у дверей и тотчас задремал. Назойливая муха то и дело садилась на его мясистую родинку у носа. Он отмахивался от нее рукой и вновь погружался в дрему.

Вдруг жандармский офицер хлопнул себя рукой по колену.

– Чертова девчонка! – воскликнул он. – Да ведь она провела нас, вынесла из комнаты на наших глазах то, что нам было нужно!

Полицейский у дверей проснулся и, тараща глаза, принялся разглаживать усы.

IV

Было созвано собрание актива революционной социал-демократии. На нем Ладо Кецховели должен был сделать сообщение о созданной в Баку подпольной типографии. Пришедшие на собрание рабочие-революционеры с нетерпением ждали прихода всеобщего любимца Ладо. Когда он в сопровождении Александра Цулукидзе вошел в комнату, все тепло приветствовали его.

– Товарищи, – сказал Ладо, – сентябрь 1901 года был счастливым месяцем для бакинского пролетариата. Можно считать, что в сентябре наша революционная организация вышла из зачаточного состояния и сейчас становится сплоченной, боевой силой. В настоящее время рабочий класс Баку насчитывает в своих рядах более пятидесяти тысяч человек. Такое количество людей невозможно обеспечить революционной литературой с помощью одного примитивного гектографа. Между тем доставлять из-за границы политическую литературу с каждым днем все труднее. Царские власти, стремясь любыми средствами задушить рабочее движение, посылают в Баку опытнейших жандармов и полицейских начальников. Принимая во внимание то обстоятельство, что выпускаемая в Тифлисе с ведома царских властей так называемая легальная марксистская литература не способна привить рабочим революционного сознания, мы решили наладить печатание подлинно марксистской, революционной литературы здесь, в Баку, который, по нашему мнению, во всех отношениях является местом, наиболее подходящим для этого. По совету товарища Ленина мы создали в Баку подпольную типографию и налаживаем широкий выпуск революционной литературы. Товарищи, мы будем перепечатывать здесь ленинскую газету "Искра"... Следует всем, засучив рукава, взяться за дело. На днях вышел первый номер рабочей газеты "Брдзола" на грузинском языке. Мы должны стараться обеспечить подпольной литературой не только бакинский пролетариат, но и рабочих всего Закавказья, а также России.

После Ладо выступали другие товарищи. Собрание закончилось поздно ночью.

Жене и Павлу пришлось возвращаться в Сабунчи пешком.

Уже подходя к дому, Павел взял девушку под руку.

– Ты должна быть осторожна, Женя.

– О чем ты, Павел? – спросила она.

– Я не советую тебе работать в типографии и заниматься распространением подпольной литературы. Попроси для себя в организации другую работу.

– Объясни мне, почему я не должна делать этого?

– Неужели не понимаешь, Женя? Ты же знаешь, полиция следит за тобой. В любой момент могут арестовать.

– В нашем деле нельзя без риска, Павел. Те, кому страшно, не могут по-настоящему бороться с самодержавием. Мой тебе совет, Павел: если не можешь побороть в себе чувство страха, уйди с революционного пути...

– Пойми же, я боюсь не за себя, а за тебя, Женя.

– За меня бояться нечего. Я действую осторожно, расчетливо, остерегаясь. И потом, я давно хотела сказать тебе: не вмешивайся в мои дела, если не хочешь, чтобы нашей дружбе пришел конец. Я выполняю поручения Бакинского комитета, и освободить меня от них может только комитет.

– Почему ты вчера попросила меня сопровождать тебя из Сабунчей не до города, а до Кишлов?

– Если бы ты задал мне этот вопрос вчера, я все равно избрала бы путь через Кишлы, так как накануне мне стало известно, что жандарм, дежуривший на станции Сабунчи, сообщил в Баку: "Девушка, которая занимается распространением запрещенной литературы, направляется в город". Бакинская полиция знает, что в Баку печатается революционная литература, но где, на какой улице находится типография, кто именно печатает прокламации и запрещенные брошюры полиция не знает. Я уже передала Красину, Козеренко и другим товарищам о том, что меня выслеживают. Поэтому ты можешь не тревожиться за меня. Слышишь, Павлуша?... По моим следам каждый день ходят шпики. Я вожу их по всему городу до тех пор, пока они языки не высунут от усталости. Когда им надоедает бегать за мной и они оставляют меня в покое, или когда мне удается ускользнуть от них, я иду по своим делам.

– Полицейские хитры, как лисы, Женя. Не считай их такими глупенькими.

– А я и не считаю. В последние дни я чувствую: полиция решила взяться за меня всерьез. Вчера едва я приехала из Сабунчей в город и стала спускаться по вокзальной лестнице, как вдруг вижу: какой-то тип с фотоаппаратом в руках хочет сфотографировать меня...

– Ну и что?... Сфотографировал?... – заволновался Павел.

– Сфотографировал... мой чемоданчик, которым я успела прикрыть лицо.

– Вот видишь, Женя, а ты еще рассердилась на меня, когда я сказал, что ты не должна работать в типографии. Если тебя арестуют, полиции могут стать известны все наши тайны!

– Предположим, меня арестуют, но кто тогда сообщит полиции о системе нашей конспирации?

– Тебя вынудят, Женя... Ты еще не знаешь, какие это мерзавцы – царские жандармы.

Разговор оборвался.

Павлу показалось, что в отношении Жени к нему произошла перемена.

Придя домой, молодые люди решили, прежде чем лечь спать, выпить по стакану чая.

– Скажи мне, Женя, – обратился Павел к девушке, о чем ты говорила сегодня с товарищем Ладо?

– По-моему, ты сам отлично слышал все. Я предупредила товарища Ладо о том, что несколько дней не буду появляться в типографии, так как нахожусь на подозрении у полиции. Мое частое появление на Воронцовской улице, в типографии, ставит ее под угрозу.

– Вот видишь!... Теперь ты сама боишься.

– Неужели ты не видишь разницы между чувством страха и необходимостью соблюдать осторожность?

– Но ведь чувство страха и заставляет нас прибегать к осторожности.

– А излишняя, неоправданная смелость, Павел, нередко является результатом бездумья, неумелости. Не считай, будто я оставляю на время работу в типографии из-за твоих советов. Будь это так, я отказалась бы от этой работы уже несколько месяцев назад. Ты знаешь, я не сделала этого. Просто мне стало известно, что жандармерия пустила по моим следам своих псов-сыщиков.

– Как ты узнала об этом?

Женя невесело усмехнулась.

– Уже несколько дней за мной неотступно ходит хорошо одетый молодой человек. Убеждена, это шпик.

– А если ты ошибаешься? Если это какой-нибудь бакинский кутила, мечтающий поухаживать за симпатичной девушкой? Отчитай его разок хорошенько – увидишь, отстанет.

– Этого делать нельзя. Надо выяснить, кто он. Если сыщик – проучить.

Павел нахмурился.

– Кажется, ты непрочь погулять с ним?... Тогда другое дело!

– Не веришь мне?

– Верю.

– Тогда, почему же... ревнуешь?

– Я верю тебе так же, как ты – мне.

– А если я перестану тебе верить, ты мне – тоже?

– Доверие должно быть взаимным.

– Давай говорить напрямик. Ты станешь ревновать, если встретишь меня на улице с этим парнем?

– А у меня есть на это право?

Женя смутилась.

– Я дала тебе это право давно. Не думала я, Павел, что ты настолько несообразительный, что до сих пор ничего не мог почувствовать и понять. Слушай меня внимательно. Оставим дипломатию в покое. Будь со мной искренним и откровенным!

Павел пристально посмотрел в глаза Жени.

– Я хочу, чтобы ты знала: я никогда и ни к кому не стану ревновать тебя. Говорят, ревность – признак невежества. Не сердись на меня, Женя, однако мне кажется: как бы женщина ни была культурна и образованна, она все же гораздо ревнивее мужчины. Ведь женщины никогда не верят нам.

Глаза Жени выражали недовольство.

– Если бы ты не произнес этих слов – культурная, образованная, я, возможно, не стала бы осуждать ошибочности твоих суждений о нас, женщинах. Скажу прямо: глупости ты болтаешь, Павел. Не будем сейчас разводить философию по поводу ревности. Я хотела бы только поговорить с тобой об этом парне, который преследует меня.