Текст книги "Подпольный Баку"
Автор книги: Мамед Саид Ордубади
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)
На пространное выступление Алимардан-бека губернатор Накашидзе ответил довольно кратко:
– Мы примем к сведению все, что здесь говорилось. Силы правительства на стороне тех, кто предан ему. А теперь, господа, позвольте мне откланяться!
Никто не подозревал, что губернатор в тот же вечер должен был передать представителям армянской буржуазии письмо министерства внутренних дел, точную копию того, которое получил Гаджи.
XXVII
3 февраля в Баку состоялся суд над одним из вожаков рабочего движения в Закавказье Петром Монтиным.
С утра перед зданием суда собралась большая толпа рабочих, горожан, студентов, тех, кто лично знал Петра Монтина, и просто любителей поглазеть.
В толпе переговаривались:
– Кажется, судьи приехали из Тифлиса, будут судить большого преступника!
– Петр Монтин!... Какой же это преступник?! Чудесный парень, каких на свете мало.
– Жаль беднягу!
– Да, таких, как Петя, надо поискать! Большой души человек. Неужто гады сошлют его в Сибирь?!
– Царские псы знают, кого хватать. Всех честных людей готовы погубить.
– Пробраться бы туда, где сидят судьи, и бросить бомбу!...
– Они не посмеют осудить нашего Петра! Не то нынче время. Власти боятся народного движения, напуганы революцией и не решатся волновать рабочих, вынося приговор человеку, который пользуется у народа большим авторитетом.
– Твоими бы устами мед пить!
– Неужели мы опять увидим Монтина среди нас?!
– Эх, славный он человек!
В толпе стояли Павел, Василий, Аскер и их товарищи.
К зданию суда прибыл усиленный наряд городовых, которые стали сгонять людей с тротуара на мостовую. Дюжина казаков пыталась плетьми разогнать взволнованную толпу.
Мужчины и женщины, молодые я старые, не обращая внимания на полицейских и солдат, напирали на передние ряды.
Наконец под конвоем привезли Петра Монтина.
Толпа еще больше заволновалась. Даже женщины-азербайджанки, совсем неискушенные в политике, стали вслух высказывать свое мнение:
– Ты посмотри, какой храбрый человек! Так гордо держит голову.
– Можно подумать, не на суд идет, а на свадьбу.
– Это и есть Монтин?!
– Такой и из-под мельничного жернова выйдет невредимым!
– Говорят, он дел натворил!... Не видать ему свободы!
– Зачем желаешь зла человеку? Какая тебе польза от этого? Допустим, повесят его или сошлют в Сибирь, – тебе что, лучше будет?..
– Мне лучше не будет, но мусульмане от этого только выиграют.
– Что плохого сделал он вам, мусульманам?
– Разве он не большевик?! Разве он не друг тех, кто мутит народ?!
– Он опасен только богатым, владельцам магазинов и нефтяных вышек. Короче говоря, тем, кто пьет кровь народа.
– Эй, послушай, кому ты все это объясняешь?... Или не видишь, что тебя никто не понимает?!
– Сама ты ничего не понимаешь.
– Ах, попасть бы в зал суда!
– Жаль мать этого парня, бедная женщина! Лучше бы ей не дожить до этого дня.
– Да, не повезло человеку! Наверное, у него есть мать, сестра...
– За что его арестовали?... Что им нужно от него?
– Он друг тех, кто не признает правительства и богатых,
– Да поможет ему аллах! Богачи народ жестокий. Это они довели нас до нищенской жизни, С нами по соседству живет некий Гаджи Намат. Так он привязал к воротам свирепую собаку, чтобы нищие обходили его двор.
Мирные разговоры перерастали в ссору. Каждый говорил о подсудимом то, что хотел.
А в это время в зале суда прокурор выступал с обвинительной речью.
– Господа присяжные! Подсудимый Петр Васильевич Монтин родился в 1882 году в деревне Агбулаг, в шестидесяти километрах от Тифлиса. Начальную школу окончил в селе Чугурети, затем учился в Тифлисе в школе при Александровском учительском институте. Окончив ее семнадцати лет, он поступил на работу в тифлисские железнодорожные мастерские. Здесь подсудимый познакомился с революционно настроенными рабочими и стал принимать участие в революционном движении. Мы располагаем документами, подтверждающими это. Из них очевидно, что подсудимый был связан с социал-демократами, искровцами, приехавшими в Россию из-за границы, вероятно, по заданию главаря большевиков Владимира Ульянова. Известно, что Монтин прятал в своем доме запрещенную литературу. По сведениям, которыми располагает жандармское управление, в доме Петра Монтина проходили собрания искровцев. У него укрывались лица, разыскиваемые полицией. Одно из самых тяжких преступлений Петра Монтина состоит в том, что он поддерживал связь с неблагонадежными солдатами Мингрельского полка, расквартированного в деревне Ольгинской, и вел среди них агитацию, направленную против существующего строя. Согласно рапортам, которые хранятся в жандармском управлении, обвиняемый Петр Монтин, работая в 1900 году машинистом на железной дороге, переводил прокламации, призывающие жителей Закавказья к неповиновению властям. Более того, подсудимый произносил вредные речи в общественных местах и постоянно вел крамольные разговоры со своими соседями по дому. 18 апреля 1902 года Петр Монтин был арестован тифлисскими властями и три месяца содержался в Метехской тюрьме. Во время следствия он отказался отвечать на задаваемые вопросы. Власти были вынуждены освободить Монтина. Очевидно, считая опасным для себя оставаться в Тифлисе, а возможно, подчиняясь решению революционной организации, он уехал в начале 1903 года в Баку и поступил работать на канатную фабрику Алибекова в Черном городе. Вскоре он познакомился с бакинскими революционерами и начал активную деятельность в местной подпольной организации. Согласно материалам полицейского архива, Петр Монтин – один из организаторов июньских забастовок 1903 года. 11 августа того же года бакинская полиция была вынуждена арестовать Петра Монтина. И на этот раз он отказался давать показания во время следствия. Власти проявили милосердие по отношению к Монтину. Принимая во внимание его молодость и принадлежность к бедной крестьянской семье, власти пообещали освободить его и даже выдать денежную награду, если он назовет своих соучастников. Хочу обратить особое внимание присяжных на то, с каким цинизмом и вероломством Петр Монтин отнесся к этой человечности, милосердию. Он оскорбил действием пристава, который держал в руках деньги, предназначенные ему, Монтину! Сделав вид, будто он согласен принять вознаграждение, Монтин приблизился к официальному лицу и отвесил ему пощечину.
В зале суда, где сидели главным образом правительственные чиновники, богачи и представители буржуазной интеллигенции, раздались возмущенные голоса:
– На виселицу его!...
– Ударить пристава?!
– Неслыханная наглость!...
– Оскорбить официальное лицо при исполнении служебных обязанностей?! Перед портретом государя?!.
– Дикарь, невежа!...
– Эти головорезы на все способны!...
– Фанатики!...
– Почему он до сих пор жив?!.
– Непостижимо!...
– Я собственными руками изрезал бы его на куски!... Этих большевиков жалеть нельзя!...
– Мы сами виноваты во всем! Можно было за пятьдесят рублей нанять человека, который в одну прекрасную ночь избавил бы нас от этого носителя большевистской заразы.
– Только так и надо с ними поступать!
Петр Монтин смотрел в зал и видел враждебные, обозленные лица чиновников, лавочников, купцов, нефтепромышленников. В зале было много и городовых. Только подальше, в задних рядах, он заметил рабочих. Полиция приняла меры, чтобы не пропустить в суд товарищей Монтина.
Прокурор продолжал:
– Итак, господа присяжные, подсудимый Петр Монтин дерзко и незаслуженно оскорбил во время следствия должностное лицо. Следствие затянулось на полтора года. В течение этого времени Петр Монтин побывал во многих тюрьмах. В Ленкорани ему удалось сделать подкоп под стеной тюрьмы и бежать. Однако вскоре власти поймали его. После этого происшествия заключенный был переведен в тюрьму города Шемахи, откуда также ухитрился бежать. Но и на этот раз его побег был неудачен. Я заканчиваю, господа присяжные заседатели! Несомненно, перед нами преступник, перевоспитать которого нет никакой возможности. Я настаиваю на том, чтобы подсудимый Петр Монтин был сурово наказан. Я кончил, господа!
Речь прокурора была встречена громкими аплодисментами, которые, однако, не смутили молодого революционера.
Суд закончился. Ввиду отсутствия веских улик и прямых доказательств участия Петра Монтина в заговоре против правительства, а также, принимая во внимание, что он уже несколько лет был лишен свободы, присяжные оправдали Петра Монтина, зачтя ему, как наказание, весь срок содержания в тюремном заключении.
Покидая зал суда, многие выражали недовольство:
– Правительство рубит сук, на котором сидит!...
– Всем ясно, что это опасный преступник. Во-первых, смутьян, революционер, во-вторых, наглец, посмевший поднять руку на пристава. В-третьих, ведь он совершил несколько по бегов из тюрем! И вот на тебе такого человека и вдруг выпускают на свободу!...
– Все ясно, господа. Страна погибает. Власти не в силах совладать с революционным движением, которое охватило Россию, и пытаются любыми путями утихомирить смутьянов.
– Иного им ничего не остается. Ясно: головореза оправдали только потому, чтобы не будоражить его дружков на свободе.
– Разумеется, это политика. Не всякому дано понимать политические тонкости. Сегодня власти освободили его, а завтра, если понадобится, вновь арестуют и бросят в тюрьму.
Спустя несколько минут после окончания суда Петр Монтин пожимал десятки дружеских рук.
В тот же день под вечер он принял участие в подпольном собрании большевиков, на котором обсуждались действия властей, направленные на разжигание вражды между армянами и мусульманами, с тем, чтобы утопить революционное движение в крови двух братских наций.
На собрании было решено срочно выпустить прокламации на армянском и азербайджанском языках, разоблачающие коварную политику царских властей.
После собрания Павел, Василий и Айрапет решили поехать в Сабунчи навестить Сергея Васильевича, который в последние недели был прикован к постели болезнью.
В доме старика опять заговорили о тревожной обстановке в городе.
Василий был против выпуска прокламаций на армянском в азербайджанском языках.
– Вы как хотите, а я не согласен с решением собрания. Уверяю вас, никакой резни не будет. Если бы предвиделось что-нибудь подобное, об этом бы знали дашнаки и гнчакисты.
Айрапет возразил ему:
– Василий, ты не раз поражал меня своей терпимостью к разглагольствованиям меньшевиков и дашнаков. Может ли разумный человек верить им? И меньшевики, и дашнаки предатели, готовые пойти на любую подлость, лишь бы поколебать веру рабочих в большевиков. Я не могу понять, почему ты выступаешь против прокламаций?
Василий недовольно передернул плечами и, подойдя к окну, ответил:
– Какой смысл тратить бумагу на прокламации о том, что не является обоснованным и достоверным?! Зачем сеять сомнения в умы простых людей?! Прокламации только подольют масло в огонь, породят еще большую подозрительность и не доверие в отношениях между армянами и азербайджанцами.
Павел принял сторону Айрапета.
– Решение Бакинского комитета правильно и своевременно. Армяно-мусульманские столкновения могут произойти. Надо заблаговременно предупредить рабочих, до того, как прозвучат первые залпы. Время сейчас сложное, ответственное. Бакинский комитет не имеет права уклоняться от руководства массами, которые испытывают на своей шкуре последствия предательской политики царизма. Можем ли мы оставаться равнодушными перед лицом надвигающихся событий, в момент, когда под угрозой не только единство пролетариата, но и жизни многих рабочих?! Бакинский комитет призван сделать все для предотвращения спровоцированного кровопролития. Большевики должны выполнить свой долг, чтобы рабочие, все простые и честные люди не упрекнули нас потом: вот, мол, они не приняли никаких мер, не предупредили нас.
Действия наших руководителей правильны. Когда кровопролитие начнется, поздно будет принимать меры. Нет ничего удивительного в том, что власти провоцируют межнациональные столкновения, стравливают армян и азербайджанцев. Эта политика имеет свою историю. Свидетельством тому еврейские погромы на юге России и кровопролитие в Польше. Царское правительство готовится и здесь применить испытанный метод, который не раз играл ему на руку.
Сергей Васильевич поддержал Павла.
– Да, ребятки, действия Бакинского комитета своевременны, как никогда. Я считаю, мы даже слишком поздно забили тревогу. Раньше надо было начать агитационную работу среди народа. Мой вам совет: не якшайтесь с меньшевиками, не верьте националистическим партиям.
– Я заметил, – сказал Аскер, – с тех пор, как по городу начали распространяться зловещие слухи о предстоящей резне, единство и дружба среди рабочих поколебались. Я вижу это на примере рабочих коллективов концессии Нобель, где я часто бываю. Прежде армянские и азербайджанские рабочие были приветливы друг с другом, сейчас положение изменилось. Когда армянин здоровается со мной, я чувствую: он делает это с неохотой, недружелюбно. Часто армянин, проходя мимо, делает вид, будто не замечает меня, хотя мы знакомы с ним много лет. Дашнаки отравили сознание многих рабочих-армян. Вчера во время обеденного перерыва я обратил внимание: рабочие разбились на две группы, армяне сидели отдельно от азербайджанцев. Армяне и азербайджанцы почти не общаются друг с другом. Если разговаривают, то грубо, не по-товарищески. Провокационные слухи сделали свое дело: дружба двух братских наций нарушена. Что же касается нашего спора, скажу: порой Василий несет такую чушь, что можно усомниться, в здравом ли он уме. Неужели он не понимает, что отсталые рабочие видят источник зловредных слухов не в политике царского правительства, а в характере отношений между армянской и азербайджанской нациями?! Для всех нас очевидно: предательская политика царизма дала свои плоды, сознание многих рабочих отравлено провокационными слухами...
Василий не успел возразить Аскеру, так как в комнату вошла Женя. Он только сердито сверкнул глазами.
Женя, подойдя к отцу, поцеловала его, затем обняла Анну Дмитриевну.
– Сегодня день рождения Жени, – сказала мать. Женя приветливо поздоровалась с Мамедом, Аскером и Айрапетом. На Павла и Василия даже не взглянула. Затем подошла к столу и развернула принесенные из города свертки.
Когда она вышла в соседнюю комнату переодеться, Павел и Василий начали прощаться.
Сергей Васильевич знал о натянутых отношениях Павла и Жени. О неприязни, возникшей между Василием и дочерью, ему также было известно.
– Напрасно уходите, ребята, – сказал он. – Останьтесь, если не ради именинницы, человека, который двадцать пять лет назад пришел в жизнь, то хотя бы ради вашего товарища, который скоро уйдет из этой жизни. Я говорю о себе.
Василий и Павел молча сели на свои места.
Вошла Женя.
– Как поживаете, друзья? – спросила она, обращаясь к Мамеду и Аскеру.
– Да вот, как видишь. Скажи, как ты живешь?
– Так, понемногу. Работаю там же, а сердце – в другом месте, с вами.
– Не грусти, Женя, – улыбнулся Аскер. – Ты делаешь нужное дело.
Когда девушка поставила на стол стаканы, Василий и Павел опять поднялись, намереваясь уйти. На этот раз их уговорила остаться Анна Дмитриевна. Начали ужинать. Потом пили чай.
– Помири ты этих строптивых, – попросил Сергей Васильевич Айрапета. Обсудите в партийной ячейке их отношения и того, кто более виноват, накажите.
– Я согласна, – сказала Женя.
Василий, опередив Павла, бросил:
– Мне жаль тебя, Женя. Ты проиграешь!
– А мне жаль тех, кто похож на слепых котят.
– Ты слишком упряма, Женя! – вмешался Павел.
– Да, я упряма, но мое упрямство не столь бессмысленно, как упрямство твое и Василия. Слепое упорство бесплодно и даже вредно для революционной деятельности. Василий не в состоянии усвоить партийной дисциплины. И ты, Павел, не лучше его. Василий постоянно выступает в роли критикана, все искажает, все видит в мрачном свете. Он неверно понимает и нашу работу, подходит к ней со своей узкой меркой. Все его силы уходят на грошовую демагогию. Встречаясь со мной, он напускает на себя таинственный вид, с посторонними даже о самых простых вещах говорит шепотом, с опаской, – так он упрощенно понимает конспирацию. Я много раз обвиняла Василия в безличности. Это моя ошибка. С некоторых пор я увидела его истинное лицо. Скажу точнее – с февраля прошлого года.
– Что, что?! – сердито перебил Василий Женю. – В феврале прошлого года ты увидела мое истинное лицо?! Что же я такого сделал?
– Не горячись и не повышай голоса. Я тебе не Павел, который теряет способность мыслить самостоятельно, когда ты покрикиваешь на него.
– Ты говоришь вздор, Женя. Человека можно обвинить во всех смертных грехах. Это несложно. Однако обвинения всегда надо доказывать, подтверждать.
– Я могу сделать это. Слушай внимательно. Как вы знаете, с февраля прошлого года борьба большевиков и меньшевиков особенно обострилась. Большевики Закавказья, борясь с оппортунизмом меньшевиков, начали подготовку к третьему съезду партии. А чем занимался в это время ты?
– Не понимаю, что ты имеешь в виду? – хмуро спросил Василий.
– Я спрашиваю тебя, чем ты помог движению большевиков за создание подлинно революционной партии? Помнишь время, когда мы вели агитацию среди рабочих Биби-Эйбата, ибо многие из них слепо шли за меньшевиками? Ну, когда мы, большевики, во главе с Петром Монтиным подвергли идеологическому обстрелу шендриковцев?! Случалось, ты тоже выступал против тех, кто шел за Шендриковым, но в то же время ты был часто склонен критиковать и наши действия, делая уступки шендриковцам. Ты не был согласен с тактикой большевиков, которые требовали решительного разрыва с меньшевиками. Но подлинное твое лицо выявилось в последние месяцы. Тебе известно, что сейчас в Баку находится Глебов, который возглавил бакинскую группу меньшевиков, чтобы начать на нас решительное наступление. Момент ответственный, а что делаешь ты в эти дни? Я спрашиваю тебя, отвечай! Был ли ты за последнее время на каком-нибудь рабочем предприятии? Встречался ли с рабочими какого-нибудь завода или фабрики? Увы, нет. Ты выжидаешь, куда подует ветер.
Ты не ратуешь ни за большевиков, ни за меньшевиков.
Василий ударил рукой по столу.
– Нечего говорить о других! Скажи лучше о себе. Почему ты отошла от активной революционной деятельности?!
– Опять ошибаешься, Василий. Ты даже не знаешь хорошо, что такое активная революционная деятельность. Скажу откровенно, мне никогда не были по душе такие люди, как ты. Есть порода людей, которые стараются выдать себя за всезнающих, пускают пыль в глаза. В действительности же это лентяи, болтуны, невежды, не желающие учиться. Это слепцы в политике. Их революционное мышление ограниченно. И все же они выдают себя за подлинных революционеров. Эти люди не желают видеть того, что враг, с которым они ведут борьбу, вооружен идеологически с ног до головы. Я уверяю вас, товарищи, рано или поздно Василий от нас отойдет. Разве подобает большевику заниматься пустой болтовней, уподобляясь старухе-сплетнице?... Тот, кто приспосабливает истину к прокрустову ложу своего косного мышления, кто видит в людях одни только теневые стороны и старается выдвинуться на ошибках товарищей, – тот не может считаться настоящим революционером. Не обижайся, Василий, я не могу не сказать тебе со всей откровенностью; ты пока недостоин называться большевиком. Было бы полбеды, если бы ты хотя бы стремился исправлять свои промахи. Увы, ты не делаешь над собой никаких усилий, более того, ты все дальше отходишь от нас. До полного разрыва осталось совсем немного. А ты, Павел, не считай, будто я говорю все это для того, чтобы поссорить тебя с Василием. Я убеждена: ваша дружба недолговечна. Если бы ты, Павел, был человеком твердой воли, ты постарался бы переделать Василия, или давно порвал бы с ним. Насколько Василий демагогичен и примитивен, настолько ты легковерен и простодушен. Ты даже в личной жизни не научился быть самостоятельным. Ты слушаешь человека, который выдает свою личную точку зрения за точку зрения партии. Поражаюсь твоей наивности, Павел! Неужели ты не способен отличить черное от белого? Или ты станешь отрицать, что руководствуешься в своих поступках советами Василия?!... Ты ведь живешь его мыслями, во всем идешь на поводу у него. Возьмем к примеру такой факт – ты не желаешь встречаться со мной. Я хочу спросить тебя в присутствии наших товарищей: разве, кто-нибудь из руководителей нашей подпольной организации запретил тебе общаться со мной?
– Никто ничего не запрещал, – мрачно ответил Павел.
Василий не дал договорить ему:
– Мы все члены партии, и точка зрения партии в целом зависит от точки зрения каждого из нас.
Женя рассмеялась:
– Ах, вот оно что! В таком случае, мой совет тебе, Василий: попытайся осудить мое поведение через нашу организацию. Но выдавать свою личную точку зрения за мнение партии ты не имеешь права. Партия большевиков не признает анархии ни в чем. И ты, и Павел пытаетесь взять под контроль мои действия, хотите, чтобы я отчитывалась перед вами. Но у вас нет на это полномочий, дорогие друзья. Моя жизнь, моя работа – не вашего ума дело. Есть товарищи, которые понимают, нужно ли партии то, что я по поручению партии делаю. Они не похожи на вас – Это умные, стойкие, настоящие волевые люди, которые знают цену каждому из пас. Однако мы заболтались, мне пора.
Женя надела пальто, расцеловала родителей и попросила Аскера:
– Проводи меня, пожалуйста, до города.
Через несколько минут она и Аскер ушли.
XXVIII
6 февраля 1905 года произошло то, к чему давно готовились царские власти и охранка, распуская через своих агентов тревожные слухи по городу о предстоящих кровопролитных столкновениях между азербайджанцами и армянами.
Это трагическое братоубийство началось, казалось бы, с незначительного случая.
И до этого дня в городе часто происходили убийства. Случалось, мусульманин убивал мусульманина, или армянин армянина. Случалось, мусульманин убивал армянина, или армянин мусульманина. Однако никто не видел в этом признаков межнациональной вражды.
Но вот 6 февраля армянин убил азербайджанца по имени Рази Бабаев. В обстановке, когда царская охранка провокационными слухами подготовила почву для межнациональных столкновений, это убийство явилось как бы спичкой, поднесенной к пороховой бочке.
В городе происходили массовые вооруженные столкновения. Провокационный замысел начал осуществляться.
Вечером того же дня было созвано экстренное заседание Бакинского комитета РСДРП. Однако решения, принятые на нем, были бессильны помешать тому, что уже началось. Особые бригады из рабочих-большевиков не могли восстановить порядок в городе, так как у них не было оружия. В городе же шли настоящие уличные бои.
Группа большевиков во главе с Петром Монтиным вышла на улицы Баку. Они требовали от полицейских принятия решительных мер к прекращению кровопролития, но на их гневные заявления никто не обращал внимания. Городовые жандармы получили от властей инструкцию не вмешиваться в события.
Многие районы города стали ареной жестоких кровопролитных схваток. По существу городские власти предоставили полную свободу действий преступным элементам как среди азербайджанцев, так и среди армян. За этими элементами пошла часть горожан, отравленная националистическим ядом.
В городе появились вооруженные отряды солдат, полицейских и конных казаков. Мирные жители, не придавшие вначале большого значения перестрелке в окраинных районах, решили, что городские власти принимают меры к предотвращению межнациональных столкновений и поспешно попрятались по домам.
В действительности же все обстояло иначе. Солдаты, полицейские и казаки патрулировали главным образом по центральным улицам, оставляя без внимания окраины города, где шли настоящие кровопролитные сражения. Не прошло много времени, как бакинцы убедились: власти не принимают никаких мер против братоубийственных столкновений, больше того, поощряют их.
Полицейские и солдаты, встречая на улицах вооруженных людей, проходили мимо, даже не пытаясь задержать их.
Василий и Аскер получили задание пробраться в Балахано-Сабунчинский район. Надо было принимать меры к тому, чтобы начавшиеся в городе межнациональные столкновения не перекинулись в рабочие предместья. Но добраться туда было почти невозможно. Пригородные поезда не ходили с самого утра. Дороги, связывающие город с окраинами, были перегорожены отрядами солдат и полиции. Городская конка еще работала. Ее вагоны были набиты встревоженными людьми, которые боялись идти пешком по городу.
Василий и Аскер также воспользовались конкой. Но ехать им пришлось недолго. На Французской улице кондуктор был убит неизвестным человеком. Пассажиры в панике начали выпрыгивать из вагона на мостовую. Образовалась давка, в результате которой одни пассажиры оказались под ногами других, также стремившихся поскорее покинуть вагон. Кричали женщины и дети.
Выбравшись из вагона на улицу, Василий и Аскер услыхали звуки близкой перестрелки. Впрочем, выстрелы доносились отовсюду. В частности, судя по доносившейся перестрелке, жаркий бой шел на Чадровой улице.
Василий и Аскер, стоя у опустевшего вагона, советовались, как быть, куда идти.
Василий предложил:
– Когда стрельба утихнет, пойдем ко мне, в Крепость. Вдруг они увидели: в вагоне на скамье лежит в бесчувственном состоянии девушка, по виду армянка – смуглолицая, черноволосая.
Прохожие даже не пытались оказать ей помощь, боясь, очевидно, что это повлечет за собой чье-нибудь вооруженное вмешательство.
Василий остановил проезжающий фаэтон.
– Надо помочь бедняге, – сказал он Аскеру. – Думаю, никто не осудит нас за это.
– Не советую, – возразил Аскер. – Ты видишь, девушка – армянка. Завтра нас смогут обвинить, будто мы похитили девушку-армянку. Кто поверит, что мы просто хотели оказать ей помощь?!
– Ты неправ, Аскер. Пусть глупцы говорят что угодно. Наш долг позаботиться о девушке. Мало ли что с ней может случиться! Болтовня обывателей не должна пугать нас. К тому же ведь ты кавказец, а это обязывает тебя быть учтивым по отношению к женщинам. Помоги мне перенести ее в фаэтон. Неужели мы, мужчины, бросим беспомощного человека на произвол судьбы?!
Они осторожно перенесли потерявшую сознание девушку в фаэтон и приказали извозчику доставить их в Крепость. По дороге девушка на мгновение открыла глаза.
– Помогите мне, – прошептала она и снова лишилась чувств.
Аскер недовольно спросил Василия:
– Куда мы ее везем?
– Ко мне домой. Постараемся привести ее в чувство и поможем ей разыскать родителей.
Аскер ничего не ответил. Он вспомнил, что в Крепости живут его знакомые, у которых можно будет переночевать.
Когда фаэтон остановился перед воротами дома, где жил Василий, они на руках внесли девушку во двор. Их тотчас окружили женщины-азербайджанки, соседки Василия.
– Какая красивая! – сказала одна.
– Армянка, добавила другая.
– Бедняжка! Досталась такому голодранцу!
Аскер объяснил Василию, о чем говорят женщины. Тот сообщил соседкам:
– Она лишилась чувств в вагоне конки. Мы пожалели бедняжку, посчитали бесчеловечным оставлять ее одну. Когда девушка придет в себя, мы поможем ей добраться до дома.
В комнате Василия девушку уложили на деревянную кровать. Женщины-азербайджанки положили ей на голову мокрый платок, стали приводить в чувство.
Наконец девушка со вздохом открыла глаза.
Аскер, прощаясь с Василием, сказал:
– Только предупреждаю, будь осторожен. Веди себя с девушкой благородно.
Василий обиделся:
– Ты говоришь, как ребенок, постыдись.
Аскер ушел.
Василию не сиделось дома. Он решил выйти в город, повидать кого-нибудь из товарищей. Поручив девушку заботам соседок-азербайджанок, он ушел.
Стрельба в городе не ослабевала.
Гостиница "Мадрид" и дом богача Маилова были превращены в военный штаб дашнаков.
Гаджи Зейналабдин Тагиев переживал волнующие часы. Прислушиваясь к перестрелке, то и дело вспыхивающей в разных концах города, он думал: выполнит ли губернатор Накашидзе те обещания, которые давал не так давно в этом доме?
С того момента, как в городе начались беспорядки, Гаджи не отходил от телефона.
Вот опять телефонный звонок. Гаджи поспешно схватил трубку,
– Да, да это я,. – Он обернулся к присутствующим в кабинете: – Это мой управляющий... Да, да, слушаю тебя, Гаджи Мамед... Все ясно. Как я тебе приказал, выставь у ворот несколько караульных. Если этот ублюдок и смутьян Мир Ага попытается проникнуть во двор фабрики, стреляйте в него!... Передай караульным мой приказ... Что ты бормочешь? Ответственность?! О какой ответственности ты болтаешь? Сейчас не те времена!... Пусть караульные пристрелят подлеца на месте! Ты слышал, что я приказал?... Если что говорю, я отвечаю за свои слова. Все будет в порядке. Стреляйте в негодяя, я отвечаю за все!... Не понял тебя, говори яснее!... Что, что?... Иди поскорей узнай, я подожду у телефона...
Через несколько минут разговор возобновился. Гаджи негодовал:
– Значит, ему удалось проникнуть во двор?!. Так, так... А вы что, подохли?!. Заснули?!. Или вы перепились?!. Зачем же я тогда распорядился выставить у ворот караул!?. Я плачу караульным кучу денег!... Я добился разрешения и вооружил их ружьями. Приказываю вам: во что бы то ни стало схватить этого смутьяна и вышвырнуть со двора фабрики!... Клянусь Меккой, которую я посетил, – если бы я раньше знал, что вы провороните этого подстрекателя и позволите ему митинговать в такой момент на моей фабрике, я бы уже вчера выгнал вас с работы!... Теперь не обижайтесь на меня... Тебе понятно, Гаджи Мамед?! Пойди, узнай, что происходит во дворе!... Что? Видно из окна?... Так, так... Во дворе митинг?... Он выступает?! Да не пойдет вам впрок хлеб, который вы ели!... Ты тоже должен выступить, слышишь, Гаджи Мамед?! Боишься?! Кого?! Слушай меня внимательно, сейчас я скажу тебе, как ты должен выступить. Возьми бумагу и записывай!... Я начинаю, пиши... "Гаджи Зейналабдин Тагиев – отец азербайджанской нации!..." Написал?... Теперь пиши так... "Все помыслы Гаджи...". Да, да... "Все помыслы Гаджи..." Повторяю: "Все помыслы Гаджи..." Ты что, оглох?! "Все помыслы Гаджи и его старания..." Написал?... Да, да, старания... "Все его старания направлены на благо мусульманской нации и мусульманской веры!..." Что?... Повтори!... Ах будь ты неладен, тугоухий болван!... На благо, на благо!... Ясно?! Так, пиши дальше... "До сего времени... эта фабрика..." Что? Какая Америка?!. Фабрика, фабрика!... "До сего времени эта фабрика приносила Гаджи одни убытки..." Ты понял, – одни убытки?!. Пиши!... "Гаджи, будучи честным, заботливым хозяином, старался применять иностранные методы управления фабрикой..." Прочти, что ты написал... Ах, будь ты неладен, глухой ворон! Я говорю ему, что я не был противником иностранных методов управления фабрикой, а этот растяпа пишет: "Гаджи не старался избавить иностранных петухов в правлении фабрики..." О каких петухах ты пишешь?! Ты сам петух! Повторяю... Пиши снова... "Гаджи, будучи, честным, заботливым хозяином, старался применять иностранные методы управления фабрикой". Прочти!... Вот теперь верно. Пиши дальше... "Гаджи, неся большой денежный ущерб, вкладывал доходы от других своих предприятий в эту фабрику..." Прочти, что ты написал... Охота?! О, аллах! Не охота, а доходы... Доходы, понял?! Тьфу, будь ты неладен... Удивляюсь, как это ты, такой несмышленыш, смог благополучно совершить паломничество в Мекку и вернуться назад... Прочисть свои уши и пиши дальше. "Эта фабрика является гордостью мусульманской нации!..." Написал?... Прочти!... Болван!... Ты понимаешь азербайджанский язык или нет?... Я говорю тебе: "Эта фабрика является гордостью мусульманской нации", а ты пишешь: "Фабрика является глупостью мусульманской нации...." Клянусь аллахом, мне стыдно, что у меня такой глупый управляющий!... Хорошо, хорошо, пиши дальше... "Каждый честный, старательный мусульманин, который любит свою нацию, должен охранять фабрику как зеницу ока!..." Нет, нет, не похоронить, а охранять!... Слышишь? ох-ра-нять!... "Должен охранять фабрику как зеницу ока!..." Слава аллаху, вот теперь верно!... Будь внимателен, сейчас я продиктую тебе очень важное место, ответственную мысль. Пиши!... "Те, кто выступает против нашей фабрики, являются иноземными шпионами!..." Прочитай, как ты написал это... Болван, идиот! – Гаджи обернулся к фабриканту Расулову, который стоял рядом, у стола, и раздраженно сказал: – Этот дурак, мой управляющий, написал: "Все, кто вступает во двор нашей фабрики, должны совершать земные поклоны..."
