Текст книги "Подпольный Баку"

Автор книги: Мамед Саид Ордубади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

– Тобой руководит ревность.

– Возможно, но я настаиваю на своем.

Женя поднялась.

– Мне пора идти. Завтра вечером увидимся. Здесь же. Придешь?

Павел, ничего не ответив, пошел по направлению к центру города.

Когда он шел мимо Крепости, его окликнули:

– Эй, погоди!

Он узнал голос Василия, остановился. По сдержанному рукопожатию товарища почувствовал: тот чем-то недоволен.

– Откуда идешь? – спросил Василий.

Павел на мгновение растерялся.

– Оттуда. – Онекивнул в сторону Баилова.

– Один был?

– Один.

Оба замолкли. Дойдя до ворот своего дома, Павел протянул Василию руку.

– До завтра. Василий будто не заметил протянутой руки.

– Зайдем к тебе, – сказал он. – Хочу сообщить тебе кое-что.

Павел чувствовал себя неловко. Он долго шарил по карманам, отыскивая ключ. Наконец нашел, открыл дверь, зажег керосиновую лампу, стоявшую на столе.

Друзья сели друг против друга, закурили самокрутки.

Затянувшееся молчание становилось тягостным.

Павел по-прежнему испытывал неловкость. Несколько дней назад он дал Василию слово, что никогда не заговорит с Женей. И вот не сдержал слова. Выходит, обманул товарища.

– Павел, – начал Василий, – теперь у меня есть полное право не уважать тебя. Я могу назвать тебя и трусом, и лжецом.

Павел нахмурился.

– Это почему же? Что я такого сделал?

– Он еще спрашивает! Не ты ли на днях дал мне слово не встречаться с этой особой, которая живет в доме миллионера Тагиева?.. Ты нарушил обещание, обманул меня. Но и это не все. Только что, на улице, ты сказал мне еще одну ложь.

– Ах, вот ты о чем! Да ведь это мелочь, Вася. Сам-то я не сбился с пути. Я же не какой-нибудь безвольный!..

– Уж не считаешь ли ты признаком сильной воли свою неспособность порвать с девушкой, живущей в доме миллионера? Только что на твоем плече покоилась голова девицы, разодетой в пестрые шелка, – разве это не называется сбиться с пути?! Твое большевистское мировоззрение отравлено благовонным дыханием этой голубоглазой особы. Ты сам уже опорочен общением с этой девушкой и способен опорочить других.

Следуя за ней по пятам, влекомый сердечными чувствами, ты рано или поздно начнешь следовать и за образом ее мыслей. Влюбленность – такая проклятая вещь, от которой спастись довольно трудно. Именно поэтому я никого не люблю и никогда не полюблю. Что же касается Жени, то она сбилась с пути и попала в дом миллионера только благодаря тебе, твоему дурацкому характеру. Ты не смог руководить ею, отдал предпочтение любовным чувствам перед чувством дружбы. В период подъема революционного движения, когда она шла на риск за наше дело, боролась с жандармами и полицейскими, ты, вместо того чтобы поддержать ее, помочь ей, сердился, ревновал, и дело кончилось тем, что вы оба сбились с пути. Для вас не существует ничего, кроме любви. Ты сейчас в очень смешном положении, Павел. Ты, как говорится, ни рыба, ни мясо. Скоро эта девушка не будет ни в грош ставить твои чувства к ней. На пути, которым следует она, стоят хлыщи, которые во много раз красивее и богаче тебя, Павлушка.

Павел недовольно передернул плечами.

– Я не позволяю тебе говорить подобное о Жене. Она слишком далека от всего того, что ты думаешь о ней. Пусть она сбилась с пути, но она не из тех девушек, кто продает себя богатым развратникам. Ты мой близкий товарищ, но отныне я запрещаю тебе говорить со мной о Жене. Не считай себя, самым умным и прозорливым. Я лучше тебя знаю, что она за человек. Любит она меня или нет – это ее дело. Мы же не имеем права оскорблять ее. У нас нет для этого оснований. Я считаю твое поведение нетоварищеским.

В комнату вошел Аскер, живший теперь вместе с Павлом, поздоровался, положил на стол краюху хлеба и сверток, из которого выглядывал кусок брынзы.

– Это еда на утро. – Он сел на табуретку. – Курить охота. У тебя осталась махорка, Павел?

Павел молча вынул из кармана щепотку махорки, протянул Аскеру.

– Мне кажется, – сказал Аскер, – мой приход помешал вашей беседе? :

Павел поднял на него грустные глаза.

– Нисколько. Или ты не знаешь нашего Василия, любителя праздных разговоров?! Не понимаю, что надо этому человеку от нее?

– От кого?

– Да от Жени...

– А что случилось?

– Что может случиться?! Сегодня вечером, расставшись с вами, я встретил ее на улице. Не хотел подходить к ней, но она окликнула меня, остановила. Мы пришли на берег моря, сидели, разговаривали. Впрочем, какие это были разговоры?! Одни упреки, пререкания. Откуда мне было звать, что Василий шел следом за мной? Короче говоря, когда я возвращался, Василий, нагнал меня. И вот теперь он говорит о Жене всякие неприятные вещи.

– Смотрю я на вас – странный вы народ, – сказал Аскер. – Или вам больше не о чем поговорить? А еще называетесь друзьями. Не понимаю, зачем Василий вмешивается в чужие дела? Ну чего он привязался к Жене?

Василий хмуро посмотрел на Аскера.

– Что значит – чужие дела?.. Или я не ваш товарищ?!

– Возьми себя в руки и не трепи понапрасну нервы, ведь я тебе – не Павел, – спокойно ответил Аскер. – Ты мне товарищ, но я всегда говорю тебе прямо в лицо о всех твоих промахах. Подумай сам, какое ты имеешь право вмешиваться в чужие отношения? К тому же Павел – твой близкий друг. Удивляюсь, почему он до сих пор не ответит тебе как полагается на твои глупые рассуждения? Всему есть предел. Посмел бы ты сказать подобную чушь кому-нибудь из нас, а не Павлу! Если ты действительно такой смелый и умный, скажи мне что-нибудь о моей Фатьме. Увидишь, как я отвечу тебе!

Василий недобро усмехнулся.

– Оба вы – глупцы. Что вы смыслите в любви! Я намного старше вас и повидал на своем веку побольше вашего. Четыре года отбарабанил в солдатах, побывал во многих больших городах. И все-таки я не желаю связывать свою жизнь ни с кем. Сейчас не время любить – надо работать.

– Жаль, Карл Маркс не дожил до наших дней, не то он пришел бы в восторг, узнав, что большевики должны ходить в холостяках всю жизнь, съязвил Павел. – Рассказать бы всем нашим товарищам, как умно ты рассуждаешь, – насмех поднимут тебя.

Василий швырнул недокуренную папиросу на пол, поднялся и молча вышел.

На следующий день, когда вечерний покров опустился на дремлющее море и в небе сначала повис тонкий ущербный месяц, похожий на ломтик арбуза, лежащий на огромном темно-фиолетовом подносе, а потом уже зажглись неяркие мерцающие звезды. Женя медленно поднималась по песчаному пригорку к тому месту, где вчера сидела с Павлом. Вот и знакомый валун. Она остановилась.

"Значит, Павел не пришел. Почему?.." Женя не видела, что за ней уже продолжительное время движется на некотором расстоянии человеческий силуэт. Она села на пригорок.

"Павел должен прийти, я уверена, – думала Женя. – Вчера он промолчал в ответ на мое предложение встретиться, но я почувствовала: его молчание означало согласие".

Она начала восстанавливать в памяти весь их вчерашний разговор. Ей вспомнились слова Павла: "До каких пор мы будем встречаться вот так, тайком? До каких пор наши отношения будут столь нелепыми и неопределенными? Когда придет конец этой неопределенности?"

Как бы отвечая сейчас Павлу, она мысленно говорила ему: "И ты, и я мы оба хотим избежать темных дорог, стремимся к свету. Мы считаем, что у каждого жизненного явления есть свои причины. Если так, то и наша любовь небеспричинна. Я знаю, порой ты хочешь расстаться со мной, но не можешь, потому что нет никакой причины для нашего разрыва". Время шло. Павла все не было.

"Да, кажется, он не придет, – в растерянности и тревоге думала Женя. Теперь я вижу: чтобы создать семью, недостаточно одной взаимной любви. Самое главное – это до конца, во всем понимать друг друга. Что ж, я пойду своим путем. Если Павел пожелает порвать со мной, мне будет больно, но я не стану удерживать его. Однако неужели он не понимает: нет ничего дурного в том, что я работаю служанкой в доме богача?.. Товарищи из Бакинского комитета знают меня. Пусть Василий думает обо мне плохо, пусть Павел судит обо мне его, Василия, мыслями, – я своей работой, своими делами докажу им, что они заблуждаются, что они – косные, отсталые, несправедливые люди".

Поднялся ветер, набежавшие облака заволокли небо. Сделалось совсем темно. Жене стало боязно. Она поднялась и быстро зашагала к шоссе.

Вдруг сзади ее окликнули:

– Погоди, Женя, не беги! Чего ты испугалась?

Она узнала голос Аскера.

Когда тот подошел к ней, она неожиданно для самой себя расплакалась.

– Он ставит меня ни во что, Аскер!.. Ведь он отлично знал, что я приду!.. Как ему не стыдно?! Он же знает, что я одна здесь.

Аскер молчал.

Женя, успокоившись немного, спросила:

– Откуда ты идешь?

– Вчера я был свидетелем объяснения Павла с Василием и понял, что Павел не придет. Решил предупредить тебя. Я шел с Биби-Эйбата, свернул сюда. Увидел, что ты сидишь на бугре, не стал тревожить, ждал неподалеку, был как бы караульным.

– Зачем ты ходил на Биби-Эйбат?

– Я и товарищ Ханлар проводили собрание рабочих.

– Понятно.

Аскер, чувствуя, что Женя не совсем успокоилась, сказал:

– Мой тебе совет, Женя: никогда не ходи одна в такие безлюдные места. Да и с Павлом не ходи сюда. Опасно. А плакать не следует. Я не придаю значения болтовне Василия и Павла. Я знаю только одно: ты дочь нашего товарища и сама наш верный товарищ. Нет ничего зазорного в том, что ты работаешь прислугой в доме миллионера. Только не теряй головы. Особняки богатеев – не место для порядочного человека.

Буржуи народ бессовестный. Таких, как мы, они за людей не считают. Для них стыд, совесть – пустые слова.

– Не тревожься за меня, Аскер. Мы с тобой старые друзья и хорошо понимаем друг друга. Ты знаешь, я не из тех, кто дает себя в обиду. Расскажи лучше мне, как твои дела? Как поживает твоя Фатьма?

– Дела идут понемногу. Вначале родители Фатьмы были против нашей дружбы, но Фатьма держится твердо. Мы встречаемся через день.

– Передай ей мой привет. Вообще передавай приветы всем товарищам Айрапету, его жене, ученику Айрапета Эйбату, Ханлару и другим. Я всегда думаю о вас. – Женя достала из кармана деньги, протянула Аскеру. – Вот пять рублей, прошу тебя, Аскер, передай их моим старикам. Если возможно, сделай это завтра, только обязательно. Скажи им: я крепко целую их.

Незаметно они дошли до Набережной. Ни Аскер, ни Женя не предполагали, что следом за ними идет Василий, который, как и Аскер, зная, что Павел не придет на свидание, бродил в этот вечер поблизости от пригорка, где сидела Женя, охранял ее.

Аскер, попрощавшись с Женей, ушел, а Василий незаметно следовал за ней до самого дома Тагиева.

Жене открыл швейцар, высокий широкоплечий старик с раздвоенной бородой, в фуражке с серебряными галунами. Он почтительно поклонился Жене.

У Василия, который видел все это, защемило сердце.

"Вот, барыней стала, привратник гнет перед ней спину, – с горечью думал он. – Нет, не напрасно я считаю эту Женю подозрительной особой. Все в ней лживо – ее любовь к Павлу, глаза, дела, слова. Больше того, она хочет затянуть в свое болото и нашего товарища-большевика. Но я буду драться за него. Какой позор! Дочь рабочего пошла в служанки к богачу, кровопийце, душителю бакинского пролетариата! Она откололась от нас только потому, что у нас нет роскошных дворцов, золота, шелковых нарядов, модных шляп. Сбежала от трудностей... Ну и черт с ней!"

XX

Большевики готовились к собранию рабочих, на котором, как предполагалось, должна была развернуться полемика с меньшевистскими главарями.

Павел и Василий, пришли на собрание с опозданием.

Рабочие Биби-Эйбата, большинство которых продолжало идти за меньшевиками, заранее предвкушали победу.

Сторонники большевиков сидели вместе, тихо переговариваясь и советуясь, как им вести себя на собрании.

Одним из первых выступил на собрании меньшевистский лидер Илья Шендриков.

– Товарищи! – начал он. – Если мы будем доискиваться истины, станет очевидно, что между меньшевиками и большевиками нет, по существу, серьезных разногласий. Мы не так уж разобщены, как это считают некоторые. Возможно, между нашими точками зрения есть какая-то разница, но она весьма незначительна. Мы с большевиками в одной партии, у нас одна программа. Второй программы у нас нет. Скептики могут возразить мне. Но пусть они тогда ответят: разве у нас есть вторая программа? Скептики есть скептики. Это те, кто желает раскола, кто хочет воспользоваться этим расколом. Поговорим о наших разногласиях. В чем они заключаются? Будем говорить откровенно, без обиняков. У нас с большевиками имеются разногласия только по тактическим вопросам. Чего хотим мы и чего хотят большевики? Мы утверждаем следующее: все действия, идущие во вред рабочему классу, являются историческим преступлением. Мы хотим придерживаться в нашей борьбе тактики, которая не грозит рабочим царскими тюрьмами, жандармскими пулями и казачьими плетьми. Мы утверждаем: наша тактика не должна способствовать арестам и ссылкам рабочих на каторгу, на чужбину, туда, где их ждет смерть. Мы заявляем: прежде всего надо думать об улучшении экономического положения рабочих. Политика – дело будущего. Товарищи, разве борьба бедных, необразованных рабочих за государственную власть не есть результат глупой, смешной мечты незначительной кучки людей? Действия, направленные на свержение существующей власти, настораживают наших врагов, мобилизуют их бдительность. Призывы большевиков к политической борьбе способствуют укреплению позиций буржуазии, дают ей повод для наступления на рабочий класс. Большевики ослабляют фронт рабочих, раскалывают надвое силы, необходимые для достижения счастья рабочим классом. Наш раскол, наши разногласия радуют царских жандармов. А почему бы им не радоваться?! Власти давно мечтают об этом.

Рабочие Биби-Эйбата слушали оратора, затаив дыхание. Временами раздавались возгласы: "Верно!.. Правильно!.." Сторонники Шендрикова на собрании торжествовали.

Илья Шендриков продолжал:

– Именно поэтому мы считаем: нельзя смешивать и объединять политические требования с экономическими. Делать это – значит предавать интересы рабочего класса, играть на руку царской охранке.

Казалось, после успешного выступления Ильи Шендрикова никто не решится возразить ему. Однако ожидание большинства не оправдалось. Слово попросил Павел.

Василий, зная умение Павла выступать вдохновенно и горячо, подбодрил его восклицанием:

– Молодчина, Павел! Давай!..

Павла обрадовала реплика Василия, который не разговаривал с ним уже несколько дней.

– Товарищи! – заговорил Плотников. – Есть люди, которые пользуются политической неискушенностью некоторых рабочих и цветистыми фразами стараются ввести их в заблуждение, сбить с толку. Эти люди – меньшевики. Они являются большой помехой на пути революционного рабочего движения.

Нам, большевикам, приходится вести борьбу на два фронта: с одной стороны – против царского самодержавия, буржуазии и стоящих на их защите полицейских сил, с другой стороны против тех, кто добивается соглашения с царизмом и буржуазией. Мне хочется сказать многим присутствующим здесь: прошло время, когда можно было беспрепятственно заниматься обманом. Рабочие научились отличать истинных друзей от мнимых, научились правильно определять и осуществлять свою стратегию и тактику. Коснусь выступления Ильи Шендрикова. Убежден, оно не только не поколебало веры рабочих-большевиков в правильности выбранного ими пути, но даже не удовлетворило тех рабочих, которые идут за меньшевиками. Он заявляет, будто большевики и меньшевики – это одно и то же, что между ними нет никакой разницы, а если и есть, то совсем незначительная. Мне хочется сказать рабочим Биби-Эйбата: вам всем известно, что Илья Шендриков человек не безграмотный, уж он-то знает, каковы разногласия между большевиками и меньшевиками. Он лучше всех присутствующих здесь понимает, что разногласия между большевиками и меньшевиками непримиримы и весьма существенны. Дело в том, что ни для самого Шендрикова, ни для тех, кто идет за ним, невыгодно говорить рабочим истину. Если меньшевики откровенно выскажут правду о разногласиях между ними и большевиками, им станет трудно загонять в силки своих вредных идей темную, отсталую часть рабочих. Скажи они об этих разногласиях открыто, ясно – и многие рабочие, примкнувшие к меньшевикам, оставят своих примиренчески настроенных руководителей и присоединятся к истинным революционерам. Илья Шендриков заявил, будто между нами нет никаких разногласий, однако спустя минуту он сам подтвердил наличие таковых. Вспомните, что он говорил. Он хочет, чтобы рабочее движение было ограничено исключительно экономической борьбой, чтобы рабочие отказались от политической борьбы и не стремились взять власть в России в свои руки. Товарищи! Именно эти слова Ильи Шендрикова показывают сущность разногласий между большевиками и меньшевиками. Меньшевики призывают рабочих сдаться на милость хозяев-капиталистов, призывают нас просить их о снисхождении. По их мнению, рабочие должны уповать лишь на доброту буржуев. Но существуют ли добренькие буржуи?! Кому не известно, что у буржуев нет сострадания к рабочему классу?!. Меньшевики опоздали. После июльских выступлений и декабрьских забастовок отказаться от политических требований, ограничиться только экономической борьбой – значит повернуть вспять, сыграть на руку реакции. Я убежден: число рабочих, одобряющих подобную тактику, уменьшается изо дня в день. Товарищи рабочие, вы должны сами хорошо разобраться в фальшивом, лживом выступлении Ильи Шендрикова. Без политической борьбы невозможно облегчить экономическое положение рабочих. Скажите, разве это не очевидная истина?! Я спрашиваю это у тех, кто утверждает обратное. Почему вы молчите, товарищи меньшевики?... Те, кто утверждает, будто экономическое положение рабочих возможно улучшить, не победив в политической борьбе, обманывают рабочих. Просто они маскируют свою примиренческую тактику, оправдывают свою политику сговора с буржуазией. Я не считаю всех меньшевиков трусами и политически безграмотными людьми, однако беру на себя смелость утверждать, что они боятся рассердить буржуазию и поэтому заигрывают с ней. Я сказал коротко, так как истина довольно очевидна. Надеюсь, теперь многие поняли, каковы различия между большевиками и меньшевиками. И я готов смеяться над теми, кто будет пытаться скрыть наши разногласия.

Среди присутствующих поднялся шум. Раздались возгласы:

– Демагог!..

– Безграмотный!..

– Мечтатель!...

– Молокосос!...

– Предатель!...

Кричали темные рабочие, идущие за меньшевиками. Главным образом, это были рабочие Биби-Эйбата и Балаханов.

– Позвольте выступить мне, – обратился Василий к председательствующему на собрании. Тот пригласил его пройти к столу. Затем, обращаясь к присутствующим, сказал:

– Товарищи! Раскол в нашей партии произошел не так давно. Еще вчера те, кто сегодня оказался в разных лагерях, шли вместе, плечом к плечу боролись с общим врагом, называли друг друга братьями по борьбе. Поэтому мы должны воздержаться от оскорбительных выпадов и грубости в наших отношениях. Прошу вас, не забывайте этого. То же самое относится к выступающим.

Василий в сердцах швырнул на стул свое полупальто, горячо заговорил:

– Ни казачьи плети, ни безжалостный гнет буржуазии не могут сломить нас. Жандармы не в состоянии зажать нам рты. Так неужели это удастся сделать какой-то дюжине политических слепцов?! Нет, не выйдет! Мы из тех, кто никогда, ни за что и никому не продается! Мы будем вести непримиримую борьбу с теми, кто предает наши интересы, кто хочет помирить нас с буржуазией, с теми, кто идет за ней.

Снова раздались возгласы:

– Посмотрите на этого словоблуда!..

– Чего разболтался?!.

Но Василий продолжал говорить как ни в чем не бывало:

– Браниться мы все умеем. Но брань не поможет решению дела. С тех пор как мы порвали с меньшевиками, мы твердо решили бороться с ними, ибо мы считаем их идейными врагами рабочего класса. Однако мы ведем эту борьбу не с помощью площадной брани. Мы фактами разоблачаем предательство меньшевиков. Теперь я перейду к основному вопросу моего выступления. Илья Шендриков всегда много говорит о стремлении меньшевиков улучшить экономическое положение рабочего класса. Прошу присутствующих внимательно выслушать меня. Я зачитаю вам некоторые требования, которые меньшевики предъявляют хозяевам, добиваясь улучшения экономического положения рабочих. Вот например: на заводах и фабриках должны быть поставлены умывальники; питьевая вода должна быть кипяченой и охлажденной; необходимы шкафы для одежды; заработная плата должна выдаваться своевременно, без задержек; с заводов и промыслов должны быть уволены неугодные рабочим управляющие... А теперь, товарищи, я хочу огласить некоторые из требований, которые выдвигают большевики. Вот они: восьмичасовой рабочий день; раз в год оплаченный месячный отпуск; увеличение заработной платы на тридцать процентов; выдача заработной платы заболевшим рабочим; лечение заболевших членов семьи рабочего за счет предприятия или правительства; предоставление рабочим, заболевшим туберкулезом, чистых и удобных жилищ...

– Теперь предлагаю вам, товарищи, – продолжал Василий, – сравнить наши требования с требованиями меньшевиков. Есть разница?.. Да. Она очевидна для всех. Так кто же ведет более действенную борьбу за улучшение положения рабочего класса – мы или меньшевики?! Но и этими требованиями наша борьба не ограничивается. Нам известно: пока существует царизм, пока власть принадлежит эксплуататорам, положение рабочих не улучшится. Именно поэтому рабочий класс должен стремиться к свержению царизма и ликвидации буржуазии. А это возможно сделать только с помощью вооруженного восстания. Поэтому мы призываем рабочих к борьбе за свержение царского самодержавия, призываем к вооруженному восстанию. Тем, кто хочет идти вместе с нами по этому пути, мы говорим: рады видеть вас в наших рядах! Тем же, кто не желает идти с нами, мы заявляем: не мешайте нам, не разбрасывайте колючки на нашем пути!

Выступление Василия произвело на рабочих Биби-Эйбата большое впечатление. Но были и протестующие возгласы. Кто-то даже пригрозил:

– Мы тебе покажем на улице!

После собрания Аскер, Павел, Айрапет и Мамед вышла вместе. На улице их поджидали ученик Айрапета Эйбат и несколько его товарищей.

Те, кто только что угрожал Василию и Павлу, драку затевать не посмели.

XXI

Гаджи Зейиалабдин Тагиев переживал тревожные дни. Рабочее движение в городе нарастало.

Однажды утром, когда Гаджи еще не проснулся, в дом к нему явился директор реального училища Михайловский. Спустя час хозяин вышел к гостю в пижаме, и они вместе удалились в его кабинет.

Слуга, дежуривший у двери, слышал, что Гаджи разговаривает по телефону с губернатором Накашидзе; поговорив с ним о чем-то, он кому-то звонил по телефону еще несколько раз.

Слуга смекнул: "Что-то произошло!... Или должно произойти!"

В это время служанки Соны-ханум толпились перед дверью ее спальни, ожидая пробуждения госпожи. Каково же было их удивление, когда они услыхали за дверью голос Соны-ханум, разговаривавшей по телефону с мужем. Ни от кого не укрылось, что сегодня Сона-ханум проснулась намного раньше, чем обычно. Удивительным было и то, что Гаджи так рано позвонил ей. Обычно муж и жена разговаривали по телефону только перед сном. Разговоры утром с помощью телефонного аппарата случались реже.

Михайловский, выйдя от Гаджи в гостиную, сел в кресло: он хотел увидеть хозяйку дома. По тому, как он то и дело вскакивал, нетерпеливо шагал по комнате и опять садился, было видно, что он чем-то взволнован или озабочен.

Ранний визит Михайловского, его беседа с глазу на глаз с Гаджи и желание увидеть Сону-ханум пробудили в Жене любопытство. Ей захотелось узнать о причине столь несвоевременного посещения. Поэтому она то и дело попадалась на глаза директору реального училища.

Тот, заметив пристальный взгляд молоденькой служанки, которая слишком уж часто появлялась в гостиной, провел рукой по волосам, поправил галстук и обратился к ней с вопросом:

– Скажите, пожалуйста, милая девушка, скоро ли проснется Сона-ханум?

Женя посмотрела на большие стенные часы.

– Госпожа давно проснулась. Но должна заметить, что до того времени, когда она обычно встает, еще более часа.

Михайловский приветливо улыбнулся.

– Каковы ваши обязанности в этом доме?

– Я смотрю за гардеробом госпожи.

– А гардероб хозяина тоже находится в вашем ведении?

– Нет, у него свой слуга.

– Вы умеете читать, писать?

– Да. Я окончила четыре класса городской школы.

– Где?

– На Волге, в Красном Яру.

– А почему не стали учиться дальше?

– Умер отец, после его смерти семья оказалась в тяжелом материальном положении, и это не дало мне возможности учиться дальше.

– А вам хотелось бы?

– Очень.

– В таком случае, вы должны учиться.

– Ну что вы... Учиться и работать здесь невозможно.

– Мне кажется, Сона-ханум и Гаджи не будут возражать, если вы изъявите желание продолжать учебу дальше.

– О, я была бы счастлива.

– Вам известно, кто я?

– Нет. Однако я знаю, что Сона-ханум и господин питают к вам большое уважение.

– Я директор реального училища, моя фамилия Михайловский. Я пользуюсь уважением не только вашего хозяина и других бакинских миллионеров, но и самого господина губернатора.

– Я рада за вас, господин Михайловский...

– Благодарю за доброе слово. Я вижу, вы воспитанная девушка и совсем не похожи на служанку. Однако служить и жить в доме Гаджи Зейналабдина Тагиева – это большая честь для каждого. Вы должны всегда помнить об этом и ценить оказанное вам доверие. Прислуживать его жене, милой Соне-ханум, великое счастье. Этого удостаиваются не многие. Я вечно буду хранить в своей благодарной памяти то время, когда лично подготавливал к выпускным экзаменам вашу госпожу. А теперь ответьте мне: вы хотели бы закончить экстерном гимназию?

– О, конечно! Это моя давнишняя мечта.

– В таком случае, поручите мне позаботиться об осуществлении вашей мечты.

– С большим удовольствием... Я так вам благодарна!

– Я сам поговорю с вашей госпожой. Соне-ханум и Гаджи будет лестно, если о них в городе будут говорить как о людях, покровительствующих просвещению. Вы могли бы приходить в определенное время в реальное училище, которым я заведую?

– Если госпожа разрешит...

Во время этого разговора Михайловский буквально пожирал Женю взглядом. Ее внешность сводила его с ума еще с того памятного вечера, когда миллионер Тагиев принимал нового губернатора Накашидзе.

Что касается Жени, то она смекнула, что, посещая Михайловского, сможет познакомиться с учащимися реального училища и втянуть их в революционную работу.

Гаджи и Сона-ханум пригласили Михайловского к завтраку.

Хозяин дома был явно не в духе.

– Всеобщая забастовка – страшная вещь, – сказал он, обращаясь к гостю.

Сона-ханум.сверкнула глазами.

– Голодранцы! Скоты! Неблагодарные твари!

Зазвенел телефон, стоявший на столике у двери. Гаджи, поставив стакан на блюдце, подошел к телефону, взял трубку.

– Да, это я, Гаджи... Что?... Говори короче, что произошло?... Забастовка?... У меня?... Говоришь, все бастуют?...

Гаджи швырнул трубку на телефонный аппарат и обернулся к жене.

– На нашей фабрике началась забастовка.

Сона-ханум поднялась из-за стола.

– Негодяи! Нищая шантрапа! – Она подлила в стакан мужа свежего чая. Но почему бездействуют люди Шендрикова?

Гаджи утер платком вспотевший лоб.

– Сторонники Шендрикова тоже принимают участие в забастовке. Иначе нельзя. Рабочие могут отшатнуться от них. Я вызвал Петра Солоухина к нам. Надо заканчивать завтрак.

– Может, ты пригласишь его выпить чашку чая?

– Неплохая мысль. Так и сделаю.

– Он прилично одет? Может вести себя в обществе?

– Интеллигент. Держится отлично, подлинный джентльмен...

Телефонный звонок прервал слова хозяина дома. Он поднял трубку, и по тому, как у него затряслись руки и покрылось мертвенной бледностью лицо, жена и Михайловский поняли: известие не из приятных.

Закончив разговаривать, Гаджи провел рукой по макушке, что он обычно делал в минуты душевного волнения, и расстроенным голосом сообщил:

– На мельнице тоже объявлена забастовка. Иранцы на фабрике примкнули к бастующим. Пока неизвестно, присоединились ли к бунтарям матросы на моих судах. Несомненно одно: эта проклятая зараза проникает всюду.

Вошла служанка и доложила о приходе Петра Солоухина.

Сона-ханум поспешила удалиться через боковую дверь.

– Пусть войдет, – приказал Гаджи. – Вы, господин Михайловский, будете свидетелем нашего разговора.

В комнату вошел небольшого роста человек, смуглолицый, с маленькими усиками.

– Присаживайтесь, позавтракайте со мной, – приветливо сказал хозяин.

– Благодарю вас, господин Гаджи, – ответил вошедший, подсаживаясь к столу. – Итак, случилось то, что я предвидел.

Гаджи невесело покачал головой.

– Кто стоит во главе забастовки?

– Большевики, меньшевики, дашнаки...

– Дашнаки дали нам слово... Они не будут принимать участия в забастовке до конца.

– Да, это так, господин Гаджи. Дашнаки – народ порядочный, их нельзя сравнивать с большевиками. Им удастся убедить своих людей.

– Как настроены эсеры?

– Их мало. Эсерам не стоит придавать значения.

– Каковы требования забастовщиков?

– Я переписал их и принес вам. – Петр Солоухин извлек из внутреннего кармана пиджака листок бумаги, развернул его, – Требования рабочих содержат тринадцать пунктов. Я прочту вам их: 1. Восьмичасовой рабочий день; 2. Три смены на круглосуточной работе; 3. Предоставление рабочим жилищ: для холостых – одну комнату, семейным – две; 4. Медицинская помощь за счет предприятия; 5. Заболевшие получают пятьдесят процентов заработной платы; 6. В летнее время рабочие на предприятиях должны обеспечиваться охлажденной кипяченой водой; 7. Деревянные нары в рабочих бараках должны быть заменены железными кроватями; 8. Заработная плата должна выдаваться своевременно; 9. Рабочим, проработавшим на предприятии год, должен предоставляться оплаченный отпуск; 10. Для детей рабочих должны быть открыты школы; 11. Должен быть принят закон об оплате дорожных расходов и о выдаче дополнительных средств рабочим, которые отправляются предприятием в другие места на временную работу; 12. При увольнении рабочего ему должна быть выдана двухнедельная заработная плата или же он должен быть за две недели предупрежден об увольнении; 13. Праздничные и воскресные дни должны оплачиваться полностью.

По мере того как Солоухин читал, глаза у Гаджи все больше суживались. Он взял листок из рук Солоухина и пробежал его глазами.

– Это невозможно! – резко сказал он, зажав в руке бородку. – Пункты первый и двенадцатый должны быть ликвидированы. Пункты девятый и тринадцатый также неприемлемы, я не желаю даже слушать об этом. Что касается пунктов третьего и шестого, возможно, некоторые хозяева согласятся с ними. Принятие же пунктов четвертого, восьмого и одиннадцатого означало бы полную капитуляцию перед рабочими. Ни об одном из этих требований губернатор Накашидзе знать не должен. Вам придется самому исправить этот документ.