Текст книги "Подпольный Баку"

Автор книги: Мамед Саид Ордубади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

– Надо действовать, бороться за это единение, – взволнованным шепотом подхватил Аскер. – Слышите, действовать!

– Это ваше желание? – многозначительно спросил Павел.

– Да, мы все согласны с тобой, так же тихо ответил Айрапет.

– Согласны, – повторил Аскер.

Павел с минуту испытующе смотрел на товарищей.

– Ну, коли так, поднимайтесь, пошли. Я познакомлю вас с товарищами, которые разделяют наши взгляды. Они ждут нас.

Друзья рассчитались с трактирщиком и вышли.

В доме на окраине рабочего поселка, куда Павел привел своих товарищей, их встретили тепло и радушно. Здесь Айрапет и Аскер познакомились с рабочими Ларионовым, Конишфе, Ульяновым, Мазилкиным и другими.

– Товарищи! – обратился Павел к присутствующим. – Сегодня, можно сказать, мы впервые так громко произносим это слово – товарищи! Условия жизни рабочих в царской России толкают нас к сплочению. Мы живем в трудное время. В Польше и других районах России ширится движение рабочих против царского самодержавия и тяжелых условий труда, В ответ царизм пускает в ход ружья и пушки. Участников восстаний отправляют на каторгу. Ухудшилось положение и бакинского пролетариата. Растет число безработных. В Баку из центральной России, с берегов Волги стекаются обездоленные люди в поисках заработка. Обилие рабочих рук дает возможность бакинским предпринимателям и нефтепромышленникам срезать заработную плату рабочих, увеличивать трудовой день. Рабочие, сломленные нищетой и безработицей, вынуждены покорно сносить эти несправедливости. Все, кто здесь присутствует, из личного опыта знают, о чем я говорю. Каждому из нас известно, что точно в таком положении находятся многие другие наши товарищи. Условия нашего труда, нашей жизни нечеловеческие и не под силу нам, людям, сделанным не из бездушного железа, а из живой плоти. Но разве мы можем пойти и пожаловаться кому-нибудь!? Можем, да что толку! Беда в том, что мы разобщены и неорганизованы. Более того, иногда тело рабочего класса разъедают язвы, именуемые национальной рознью. Буржуазия пользуется этим для извлечения еще больших выгод и прибылей. Рабочие не имеют возможности делиться друг с другом своими бедами, ибо они не объединены в единую рабочую организацию и у них еще не развито политическое сознание. Я спрашиваю вас: где рабочие могут встретиться и поговорить? Только в трактирах, только в кабаках, где они оставляют последние копейки. От этого страдают их семьи, которым некуда больше нищать. Товарищи! Вследствие такого положения из наших братьев и сыновей вырастают рабы капитала, а из наших сестер и дочерей – служанки для буржуйских семей. Дочери рабочих пополняют публичные дома, становясь живым товаром. Хозяйские холуи, такие, как механик Челман в нашей мастерской, пользуясь нашей неорганизованностью, творят свое грязное дело. "Мы должны бороться за сплоченность рабочих. У нас в Баку пока еще нет социал-демократических рабочих кружков, которые уже созданы в Тифлисе. Но в нашем городе живет много политически грамотных людей, высланных из центральной России. У нас имеется возможность наладить подпольную связь с Тифлисом. Оттуда мы сможем получать запрещенную литературу. Товарищи, будем считать, что все присутствующие здесь сегодня являются членами первого рабочего кружка в Баку. Повторяю: мы наладим связь с тифлисскими революционерами и развернем работу среди бакинского пролетариата. Итак, кто за то, чтобы нашу сегодняшнюю встречу считать основой первого рабочего кружка в Баку?

Предложение Павла было принято единодушно.

II

Спустя несколько дней Павел условился встретиться с друзьями утром перед армянской церковью. Было решено, что они пойдут за запрещенной литературой, привезенной из Тифлиса, и познакомятся с приехавшими оттуда товарищами.

Первыми к условному месту пришли Павел и Аскер. Пока они ждали Айрапета и Мамеда, к ним дважды подходил городовой, разгуливающий по Парапету.

– Что вам здесь надо, голодранцы?!. Убирайтесь подобру-поздорову! обругал он их.

Заметив вдали товарищей, Павел и Аскер пошли навстречу им. Кроме того, было неблагоразумно встречаться на глазах. радетельного стража порядка.

Только Павлу был известен адрес, по которому они должны были пойти за привезенной из Тифлиса литературой.

Аскер выказывал нетерпение:

– Объясни, куда мы идем? – спросил он Павла. – В типографию газеты "Каспий". Там мы встретимся с товарищем Козеренко.

– Он из Тифлиса?

– Нет, Козеренко местный, но он-то и познакомит нас с товарищами, приехавшими из Тифлиса,

– А не покажется ли подозрительным, если мы все четверо придем в типографию?

– Да, пожалуй, это будет неосторожно. Сделаем так: вы подождете меня у ворот типографии, а я найду Козеренко и поговорю с ним. Если он сочтет нужным, я позову и вас. Хотя, я почти уверен, он назначит нам встречу где-нибудь в другом месте.

Павел вошел в ворота типографии. Навстречу ему попался тучный азербайджанец с пышными усами и хитрыми, какими-то маслянистыми глазами. Оглядев Павла с головы до ног, он спросил вкрадчивым голосом:

– Кого ищешь, красавчик?

Необычное обращение заставило Павла насторожиться. После минутного колебания, он спросил:

– Скажите, вы здесь работаете?

– Я хозяин этой типографии, красавчик. Тебе нужна работа? Могу помочь. Мне как раз требуется рабочий для чистки печатных станков.

– Спасибо, я в работе не нуждаюсь. Окажите любезность, скажите, работает ли здесь человек по фамилии Козеренко?

– Работает.

– Как его увидеть?

– К сожалению, сейчас его нет. Он придет в типографию в четыре часа, так как нефтяные и биржевые новости начинают поступать к нам из редакции во второй половине дня.

– В таком случае прошу извинить за беспокойство.

– Не стоит извиняться, красавчик. Мне было приятно поболтать с таким симпатичным пареньком.

Павел был уже у ворот, когда хозяин типографии окликнул его:

– Может, ты скажешь мне, что у тебя за дело к Козеренко? Я увижу его вечером и все передам, а ты утром придешь за ответом.

– Благодарю вас за любезность, просто я хотел повидать земляка. Никаких дел у меня к нему нет.

– А почему ты не хочешь поработать у меня, красавчик?

– Я же сказал: есть у меня работа. Или я двужильный!?

С трудом отделавшись от словоохотливого толстяка, Павел вышел на улицу.

– Козеренко работает во второй смене, – сообщил он товарищам. – Что будем делать?

Посоветовавшись, решили пойти домой к Козеренко.

На их счастье тот оказался дома. Он рассказал, что приехавшие из Тифлиса товарищи, опасаясь слежки бакинской полиции, день тому назад были вынуждены покинуть город.

В доме Козеренко они познакомились с механиком завода Бенкендорфа Куклаевым и рабочими табачной фабрики Мирзабекянца – Татуташвили и Хачу.

Для Павла и его друзей это знакомство было очень кстати, ибо их политическому кружку нужны были грамотные, сознательные рабочие. Они поделились с новыми товарищами своими мыслями и планами.

Разговаривали долго. На прощание Козеренко передал Павлу две политические брошюры.

На улице Павел спросил друзей:

– Куда бы нам пойти, чтобы почитать это? У меня собираться нельзя, так как мой сосед по комнате не из тех, кто может держать язык за зубами. Образно говоря, он за тысячу рублей купит тайну и тут же перепродаст ее за три копейки, да и то не наличными, а в кредит.

Мамед уныло покачал головой.

– У меня тоже нельзя посидеть. Сами знаете, семья большая. Не дадут спокойно поговорить.

Айрапет предложил:

– Можно пойти к нам, но у нас небезопасно. Чуть ли не через день приходят с обыском полицейские. Дело в том, что в нашем дворе живут дашнаки, – из-за них приходится страдать всем соседям.

Аскер смотрел на друзей, хитро прищурившись и легонько ударяя себя пальцем по ноздре.

– Эх вы, заговорщики! – бросил он. – Чего носы повесили? Я знаю, куда пойти. Нам нужно спокойное местечко, где бы можно было без помех почитать, поговорить, поспорить. Такое место трудно найти в городе. Здесь даже уличные люки и окна домов смахивают на глаза полицейских. Но есть один дом, куда я и хочу повести вас. Там мы спокойно почитаем наши брошюрки и поспорим. В этом доме живут интересные люди.

– Кажется, ты опять хочешь пригласить нас в гости к себе в Маштаги? спросил Павел.

– Нет, Павлуша, в Маштаги я не собираюсь везти вас. Если бы мы сегодня поехали туда, то не успели бы вернуться к завтрашнему дню на работу.

– Куда же тогда?

– Я отвезу вас в Сабунчи. Там живет мой хороший знакомый, некто Сергей Васильевич, старый рабочий. И мысли его очень похожи на наши. Живет с женой и дочерью на тихой улочке. Познакомлю пас с этой семьей. К старику ходит много рабочих, читают такие же запрещенные книжки, какие я видел у тебя.

Предложение Аскера было принято. Но тут возникло новое препятствие: у них недоставало денег на поездку в Сабунчи и обратно.

Друзья решили, что Мамеду и Павлу придется возвратиться в город пешком или они займут немного денег на обратный путь у кого-нибудь из знакомых в Сабунчах.

У остановки конки на Телефонной улице собралась большая толпа, которая ежеминутно продолжала расти. В те годы в Баку вагоны конки ходили с большими перерывами.

В толпе были люди различных социальных прослоек и профессий, о чем красноречиво говорили их одежда и манера держаться. Стояли небольшими группами и оживленно разговаривали.

Высокий русский старик в соломенной, видавшей виды шляпе, в пикейной рубахе далеко не первой свежести, из разговора которого можно было заключить, что он работает в городской думе, вел беседу с тучным азербайджанцем в черной чухе и невысокой, приплюснутой папахе. Достав из кармана табакерку, он обильно набил серовато-зеленым порошком обе ноздри, чихнул несколько раз и снова обернулся к собеседнику:

– Теперь-то их хорошо приструнили!.. Это я вам говорю не от себя, слышал лично от городского головы. В центральной России и Польше бунтарям-рабочим всыпали как следует, натрепали уши так, что надолго запомнят. Уверяю вас, здесь они не посмеют выступить!..

Полный азербайджанец закурил чубук и, приблизив ухо чуть ли не к самому носу русского, спросил:

– А что пишет по этому поводу "Каспий"?

– Даю вам слово, я повторяю только то, что слышал лично от самого господина городского головы. Многие стачечники расстреляны, восемьсот человек отправлены в ссылку.

Толстый азербайджанец заметил:

– Надо бы наказать этому ублюдку, рябому Кадыру, читать мне каждый день газету "Каспий". Пятак – деньги немаленькие, зато человек благодаря газете узнает много интересных новостей. Вчера этот болван Кадыр является ко мне и говорит: "Хозяин, вот уже год, как мое жалованье стоит на месте!" Можно подумать, у жалованья есть колеса, или это – осел, который бредет по солнцепеку, а затем вдруг остановится.

Русский, пожав плечами, дал совет:

– В подобных случаях смутьянов надо тащить к приставу. Он их научит, как должно разговаривать с хозяином.

Другой русский, по виду почтовый чиновник, спрашивал у армянина, владельца мануфактурной лавочки:

– Ты слыхал о расстреле в Иваново-Вознесенске рабочей толпы в две тысячи человек?

– Понятия не имею. Я газет не читаю. Неужели в рабочих стреляли?.. Может, это сплетни?

– Достоверное известие! Мой сынок учится в Петербурге, Вчера получил от него письмо, оно и сейчас при мне.

О чем только ни говорили в толпе!

– Оба известные головорезы!.. Первый – Керим, сын иранского азербайджанца, второй – бакинец, из рода Ашурбековых. Сегодня они будут стреляться. Эх, красавцы-ребята, да сохранит их аллах от дурного глаза! Плохо будет тому, кто встанет на их пути...

– Возможно, они начали перестрелку вблизи конки, кондуктор бросил лошадей и сбежал...

– Однако хочу заметить дорогому братцу: дуэль Теймурбека тоже достойна восхищения. Клянусь могилой святого Гаджи Эйбата, он так ловко палил залюбоваться можно было...

– Вагон конки опять сошел с рельс. Не верю, чтобы его сегодня подняли.

– Не лошади, а клячи, сплошь покрыты струпьями, от них такая вонь, словно из нужника!...

– В Баку все может наладиться, только не конка. Члены городской думы нашли хороший способ набивать карманы.

– Э-э-эх! Каждый болтает то, что ему вздумается.

– Скажите, какой заступник нашелся! Все члены городской думы мошенники.

– Он потому защищает, что муж его тетки член городской думы.

– Ну, и что с того?... Подумаешь!... Член городской думы!... Невидаль какая!... На что он способен – этот твой член городской думы?!. Что он нам может сделать?!

– Да все что угодно! Даже жизнь отнять.

– Что?1. А ну, отойдите все!... Я всажу ему пулю в живот!...

– Городовой!... Городовой!...

Послышалось щелканье кнута, возвещающее о приближении вагона конки. У остановки начали налаживать очередь. Люди повеселели, оживились.

Наконец вдали показались лошади. Разговоры приняли иное направление:

– Что навалился на меня, некрещенный дьявол?

– Прадед твой был дьяволом!

– Гнусный тип!

– Заткнись, собачий сын!

– Пошел прочь! Это вы распяли Христа!

– Будьте воспитаны! Ведь я не задеваю вас.

– И не имеешь права!

– Эй, ты, соленый ублюдок!

– Сам ублюдок! Хочешь, чтобы я фонарь подвесил под глаз тебе? Держи язык за зубами, я тебе не какой-нибудь персюк!

– Городовой, городовой!...

Подъехал вагон конки. Толпа начала штурмовать его, толкая выходивших пассажиров.

Один из пайщиков акционерного общества по эксплуатации конки Гаджи Салман передвигался по подножке вдоль вагона, контролируя кондуктора и мешая ему провозить бесплатно своих родственников, а когда изможденные лошади отказывались тянуть вагон, соскакивал на мостовую и подпирал вагон плечом, помогая клячам. Если народу набивалось больше нормы, он, подобрав полы чухи, бежал сбоку вагона, стаскивая с подножки лишних пассажиров кого за полы одежды, кого за руку.

Вот он уцепился за полу чухи крестьянина из Маштагов, когда тот стал карабкаться на подножку конки, и стащил его на землю. Упорный крестьянин лягнул Гаджи Салмана ногой в грудь и свалил на булыжную мостовую. Чубук Гаджи Салмана полетел вправо, папаха – влево, а сам он с минуту лежал на спине, тараща глаза в небо, затем поднялся с земли и завопил истошным голосом:

– Вылазьте все из вагона, бессовестные!... Завтра же я оставлю Баку без цивилизации, разломаю вагоны, а лошадей пристрелю. Мы создаем для вас, дикарей, удобства, насаждаем цивилизацию, а вы, скоты, не стоите даже вот этих паршивых кляч. Ежедневно у нас подыхает несколько лошадей!... Не нужны мне ваши копейки!... Вылазьте вон!... Сейчас овес и сено дороже золота!... Я разорился, покупая без конца лошадей и корм для них. Ежедневно я терплю убыток – пятнадцать рублей – и все мои компаньоны – тоже. Всего полчаса назад околела моя лучшая лошадь, резвая, как птица!.. Вылазьте все, иначе я сегодня же превращу весь Баку в руины!...

Никто не обращал внимания на брань Гаджи Салмана, так как подобные сцены случались часто.

Папаху Гаджи Салмана отряхнули от пыли и водрузили на голову хозяина. Мундштук чубука оказался сломанным. Конка тронулась.

Совладелец конки продолжал сквернословить, понося конновожатого.

– Эй, Мазан, да перевернется в могиле твой дед рыболов Курбан!... Не гони лошадей, останови конку!... Говорят тебе, останови!... Ублюдок!... Сукин сын!... Пусть мое паломничество в Мекку не зачтется мне во благо, если я не вычту из твоей получки деньги за околевшую сегодня лошадь!

Гаджи Салман снова спустился на подножку вагона конки, желая, очевидно, поколотить Мазана, но запутался в длиннополой чухе и опять свалился на мостовую.

Мазан не остановил лошадей, напротив, погнал их еще быстрее.

Гаджи Салман, вскочив на ноги, бесновался:

– Не погоняй, сукин сын!... Остановись!

Конновожатый остановил лошадей, швырнул кнут на пол вагона и выкрикнул со злостью:

– Если так, бери сам вожжи!... Плевал я на вас и на вашу конку!

Пассажиры заволновались:

– Безобразие!...

– Когда городская дума положит конец этому?!

– Если бы наши богачи были порядочными людьми, в Баку давно бы ходил трамвай!...

– Во всем виновата городская дума, – кто же еще?! И удивляться тут нечему. Полсотни бездарных людишек, которым грош цена, собрались и вздумали организовать акционерное общество по эксплуатации конки!..Смехота!..

– А разве сама городская дума не принимает участия в этих махинациях?

Гаджи Салман, видя, что обозленный конновожатый Мазан ушел, сунул сломанный чубук за пояс и полез на его место.

Вагон опять тронулся.

Павел и его товарищи с интересом наблюдали всю эту сцену.

Неожиданно они услышали чьи-то всхлипывания. Печальный девичий голос протянул:

– Не разрешили!...

Обернувшись, они увидели девушку лет семнадцати-восемнадцати, высокую, стройную, светловолосую, голубоглазую, словом, пригожую русскую дивчину. Рядом с ней, боком к ним, стоял старик, с виду рабочий. По вспаханному глубокими морщинами лицу нетрудно было понять: за его плечами нелегкая трудовая жизнь. Он был худ и костляв, большие руки с узловатыми пальцами, жилистые и черные, выдавали в нем рабочего, которому приходится иметь дело с мазутом. Пиджак и штаны пестрели заплатами.

– Не разрешили!... – повторила девушка.

Редкие прохожие обращали внимание на плачущую девушку, – людское горе было обычным явлением для Баку, города разительных контрастов, города миллионеров и нищих, где у одних было все, у других ничего, – подчас даже куска хлеба, чтобы утолить голод. Да, в те годы слезы на улицах этого солнечного южного города не были редкостью.

Старик повернулся к плачущей девушке, провел рукой по ее волосам.

– Женичка, ведь ты у меня умница, возьми себя в руки. В том, что произошло, нет ничего удивительного. Скажу откровенно, я заранее предвидел неудачу.

Голос старика показался Аскеру знакомым. Он шагнул навстречу спутнику девушки.

– Ба, да это ты, Сергей Васильевич!... А мы собрались как раз к тебе. Хорошо, что встретились здесь. Только бы напрасно потеряли время. До Сабунчей путь немалый. Как я сразу не узнал Женю?! Отчего она в слезах? Что произошло?

Аскер и Сергей Васильевич обменялись рукопожатиями, затем Аскер познакомил старика со своими товарищами.

Заметно было, Сергей Васильевич обрадовался этой встрече. Посоветовавшись, они решили ехать в Сабунчи.

Сергей Васильевич продолжал утешать Женю:

– Ведь ты сама, дочка, не верила, что тебе разрешат сдать экзамены на аттестат зрелости экстерном. Так и случилось. И знаешь почему? Потому что ты дочь рабочего. Ведь кто учится в гимназиях? Сынки богатеев, чиновников, купчишек. Разве мы ровня им?... Ты им чужая. Им чужды и твой отец, и наша простая фамилия, и платье, которое ты носишь, и класс, к которому ты принадлежишь, и твои мысли. Люди из высшего общества, чьи сынки и дочери учатся в гимназиях, смотрят на нас с презрением. Ведь это оскорбление для них – дочь рабочего хочет сдать экстерном все экзамены! Нет, нынешний режим и порядки не могут допустить, чтобы аристократию оскорбляли!

Сергей Васильевич незлобно усмехнулся. Это была усмешка умудренного жизненным опытом человека, который умеет не только возмущаться, но и понимает силу не всегда зависящих от людей обстоятельств.

Погрустневший Аскер с сожалением смотрел на девушку!

– Надо терпеть, Женя, не унывай. То, что произошло с тобой – самая обычная для нашего времени вещь. С несправедливостью мы сталкиваемся ежедневно. Ты спросишь, может, мы привыкли к ней? Нет, к несправедливости и оскорблениям привыкнуть нельзя.

Женя молчала, с трудом сдерживая слезы. Успокоившись немного, она поправила волосы и сказала:

– Не разрешили – ну и пусть.

Павел с интересом разглядывал девушку. Платье на ней было недорогое, но чистенькое и красиво сшитое. Лицо – умное, серьезное.

Женя, заметив, что Павел пристально смотрит на нее, обратилась к нему:

– Извините меня, пожалуйста. Думаю, вы понимаете мое состояние и мою обиду. Я даже не помню, мы уже познакомились с вами или еще нет? Меня зовут Женей.

Павел приветливо улыбнулся.

– А меня Павлом. Советую вам, Женя, не расстраиваться. Что поделаешь? Так уж мы живем – в окружении несправедливости и оскорблений. Скажу вам по секрету: рано или поздно этому придет конец.

Лицо Жени посветлело, глаза улыбнулись. Возможно, она посчитала слова Павла за шутку или приняла всерьез, только было видно: ей понравились и Павел, и его слова. Она улыбнулась, уже совсем весело и дружески пожала Павлу руку.

Подъехал вагон конки, и сцена, которую друзья наблюдали десять минут назад, повторилась, только на сей раз без участия Гаджи Салмана.

Они с трудом протиснулись в вагон. Пассажиры сторонились Сергея Васильевича, боясь испачкаться о его одежду, ворчали:

– Как он смеет ехать с нами в одном вагоне?..

– Этого типа надо высадить!

– Бессовестный! Разве можно в такой замызганной одежде появляться среди людей?!

– Чумазый оборванец

– Пошел прочь, слышишь?!

Больше других возмущался господин в светлом чесучовом костюме. Кто-то начал даже звать городового, но тут конка тронулась, и публика стала постепенно успокаиваться.

Не хотел униматься лишь господин в чесучовом костюме, понося Сергея Васильевича обидными словами.

Женя была сконфужена, но чем она могла помочь отцу

Павел сделал попытку осадить сквернослова, но Айрапет многозначительно сжал рукой его локоть, призывая сохранять спокойствие, так как вмешательство полиции могло привести к обнаружению у них запрещенной литературы.

Павлу каким-то образом удалось сесть на освободившееся место. Он потеснился, и Сергей Васильевич сел рядом с ним.

Чиновник в чесучовом костюме все не хотел утихомириться:

– Не верю, чтобы этих скотов когда-нибудь выдрессировали!

Сергей Васильевич, видя смущение дочери, сказал:

– Успокойся, Женя. Неужели все это в диковинку тебе? Разве ты не привыкла?... Допустим, моя одежда в заплатах и не ахти какая чистая, но лучше ходить в грязной одежде, чем с грязной душой. Грязная душа тоже сразу заметна! – Он бросил выразительный взгляд на господина в чесучовом костюме.

Оскорбленный этой колкостью, чиновник вскочил со своего места и замахнулся на старика, но Аскер поймал в воздухе его руку.

– Сядь на свое место, цепной пес! Уже десять минут твой зловонный рот извергает оскорбительную брань, а этот старик даже пальцем тебя не трогает. Как же ты смеешь поднимать на него руку! Честное слово, сейчас я так дам тебе, что ты зубы выплюнешь!

Чиновник в чесучовом костюме завопил во всю силу своих легких:

– Городовой!...

Однако этот призыв не дал результата, так как конка уже остановилась перед Сабунчинским вокзалом. Воспользовавшись суматохой, Сергей Васильевич, Женя и их друзья благополучно выбрались из вагона. Они поднимались по ступенькам вокзала, а сзади все еще раздавались истерические возгласы:

– Скоты!... Голодранцы!... Азиаты!... Тунеядцы!... Ублюдки!... Чумазая шантрапа!...

Как повелось, поезд, ходивший по Сабунчинско-Сураханской железнодорожной ветке, опаздывал. А это значит – надо было запастись терпением. Порой бакинцам приходилось ждать "Сабунчинку" часами.

На Сабунчинском вокзале всегда было много жандармов, которые задерживали и обыскивали подозрительных людей.

Павел немного волновался. Как-никак в кармане его пиджака лежали запрещенные брошюрки.

Сергей Васильевич достал кисет с махоркой, свернул козью ножку и закурил.

– Сейчас на свете, по мнению господ-хозяев и их прихлебателей, нет людей презреннее, чем мы, рабочие, – сказал он тихо. – Если бы тому типу, который взъелся на меня в конке, встретилась на улице паршивая собачонка, какой-нибудь облезлый щенок, – уверен, ему стало бы жаль его. Но разве он испытывал жалость ко мне, старому, бедному человеку?! Я обращаю ваше внимание, ребята, на этот случай. Помните его всегда. Есть вещи, которые полезно держать в памяти. От этого ваши сердца будут злыми и крепкими, воля – несгибаемой. Такие обиды прощать нельзя. Чувство обиды всегда пригодится вам в драке с царскими псами.

Молодые рабочие внимательно слушали старика.

– Да, такие-то дела, ребятишки, – продолжал он. – Нашему брату непросто избавиться от клички – презренный! Надо драться, драться не на жизнь, а на смерть. Жаль, я уже стар, а злая сила, с которой нам предстоит сражаться, – велика. Нашим врагам помогает то, что мы, рабочие, темны, неграмотны, разобщены, неорганизованны. Способствовать пробуждению рабочего сознания, сплачивать рабочих – значит оттачивать оружие, которое дает нам возможность бороться против наших смертельных врагов.

– Верно, старик, верно, – тихо, почти шепотом сказал Павел. – Но об этих делах надо говорить не так громко, и не здесь. Вот доберемся до вас потолкуем обо всем.

Наконец подошел поезд. Приехавшие не успели выйти из вагонов, как нетерпеливая толпа начала посадку. Люди лезли в вагоны даже через окна.

Павел и Аскер, протиснувшись в вагон одними из первых, заняли места для всех.

Поезд тронулся.

Женя опять приуныла, сидела молча, не поднимая глаз. Было видно: она все еще не может пережить своей неудачи.

Сергей Васильевич обнял ее за плечи, привлек к себе.

– Моя Женя – человек трудовой и разумный. Она – наш единомышленник, и это радует меня. Любит читать, хорошо разбирается в политических вопросах. Для меня большое счастье, что моя дочь думает так же, как и я.

Пассажиры вагона вели любопытные разговоры:

– Сам русский царь является должником бакинского богача Гаджи Зейналабдина Тагиева!

– Ив этом нет ничего удивительного, ведь Тагиев наполовину царь.

– Гаджи Гаджиага богаче Гаджи Тагиева.

– Глупости! Гаджи Тагиев самый богатый человек на свете.

– Он не смог бы сколотить такого богатства, если бы жил как все люди. Скаредный человек!

– Что ты смыслишь в этих делах, осел?! Сам Насреддин-шах прислал нашему Гаджи письмо.

– Верно! Рассказать, как Гаджи разбогател? Во сне к нему явился святой Али и подарил золотой. Гаджи вскочил спросонок, чувствует, в руке что-то есть. Он быстро зажег лампу и увидел на своей ладони золотую монету, подарок святого Али. На одной стороне монеты было выбито: "Во имя аллаха!", на другой стороне: "Да исполнится воля всевышнего!"

Несколько человек, из тех, кто слушал эти россказни, воскликнули:

– Слава великому пророку Мухаммеду!...

– Хвала всевышнему!...

– Да святится имя нашего пророка!...

– Слава Мухаммеду, сыну аллаха!...

Рассказчик продолжал:

– Гаджи присоединил этот золотой к своему богатству, после чего оно начало расти еще больше. Сколько бы Гаджи ни тратил, его деньгам не будет конца. Утром и днем он берет и берет из своего сундука, а вечером приходит и видит: сундук снова полон. Разве это не великое чудо?!

– Действительно! Моя покойная бабушка ходила в дом Гаджи, готовила ему еду. Однажды покойная жена Гаджи пришла на кухню и говорит: "Эй, женщины, совершите омовение, я покажу вам золотой, который святой Али подарил во сне Гаджи". Покойница бабушка рассказывала, что, когда жена Гаджи вынула из шелкового кошелька волшебный золотой, всем показалось, будто в кухне засияло солнце.

Рябой старик-азербайджанец, сидевший напротив рассказчика, громко заплакал при этих словах:

– Да будет благословен наш святой Гаджи, снискавший милость пророка Али!

На соседней скамье двое мужчин также вели богоугодный разговор.

– В тот вечер, – рассказывал один, – наши души получили неизъяснимое наслаждение. Молла Гади, которого можно считать океаном мудрости, и молла Али начали богословский спор. Это было на похоронах мастера Хейруллы, после заупокойной молитвы. Молла Гади удивил нас странным вопросом, обращенным к молле Али: "Ответь мне, являются ли испражнения имама чистыми или нет?" Клянусь всеми вами, молла Али не знал, что ответить, и прямо оцепенел от недоумения. Тогда молла Гади усмехнулся и сказал: "Не ломай голову, молла Али. У имамов нет испражнений. Пища, съеденная имамом, становится потом и выходит наружу через кожу".

Опять несколько человек громко восславили пророка Мухаммеда.

Мамед сказал, обращаясь к Айрапету:

– Темный народ. Кто и когда их перевоспитает?!

Разговоры среди пассажиров продолжались:

– Если кто настоящий человек, так это богач Манташев.

– Все они подлецы!

– Этой ночью на промыслах Манташева кто-то повредил нефтепроводную трубу. До самого утра нефть вытекала па землю.

– Чьих рук это дело?

– Людей Беширбека.

– Гаджи Тагиев – последователь святого Аббаса.

– Поэтому аллах так щедр к нему!

– Святой Аббас тоже пил кровь рабочих.

– Упаси аллах!

– Гаджи женил своего сына на дочери эмира бухарского.

– А старшему сыну взял в жены двоюродную сестру Насреддин-шаха.

– Воистину, это так! А среднего сына он женил на дочери одного из князей Дагестана.

– Кочи Агакерим, этот убийца-наймит, телохранитель, так ловко всадил в него пулю, что она вошла в затылок, а вышла через лоб.

– Теймурбек – это не соперник...

– А что ты скажешь про головореза Беширбека?

– Скажу без преувеличения: он – гордость и защита сабунчинцев.

– А ну, сыграй нам на кеманче!

– К дьяволу вашу кеманчу, дайте спокойно посидеть.

– Ивану кеманча не нравится, ему подавай гармошку!

– Прошу, сыграй песенку "В том цветнике нет розы на тебя похожей..."

– Играй, не бойся. Уверяю тебя, даже Ивану понравится.

– Как тебе удалось избежать суда?

– Одну сотню сунули судье, другую – приставу, вот и все дело.

– А что сказал иранский консул?

– Двадцать пять рублей дали и ему. Мирза Габибхан свой человек.

– В этом нет ничего удивительного. Подумаешь, четыре иранских азербайджанца задохнулись от газа в колодце, добывая нефть!

На станции поселка Сабунчи Сергей Васильевич и его спутники вышли из вагона. К дому Сергея Васильевича шли разными дорогами, разбившись на пары: отец с дочерью, Павел с Аскером, Мамед с Айрапетом.

Лес нефтяных вышек постепенно окутывался вечерними сумерками.

Усталые рабочие медленно плелись по домам. Их одежда, лица, сумки в руках были испачканы нефтью. Многие здоровались с Сергеем Васильевичем, голосами утомленными, глухими, будто стариковскими.

Заводские гудки возвещали начало вечерней смены.

На грязных улочках поселка, по которым кое-где текла сернистая вода с неприятным запахом или стояли нефтяные лужи, шаги сотен усталых ног звучали унылым маршем. Это был марш армии пролетариев, обездоленных тружеников, покорно шедших на ночную смену, чтобы отдать хозяевам накопленную за день энергию своего тела.

Рабочие кварталы являли собой унылую картину: низенькие лачуги с крошечными кособокими оконцами, из которых на улицу падал неяркий, желтоватый свет. Окна напоминали тусклые человеческие глаза. Каменные заборы возле домов то были низкие, чуть ли не на уровне земли, то вдруг сменялись высокими, глухими стенами, выложенными из неотесанного известняка. Стены всех плоскокрыших домов, которые то и дело попадались на глаза, казались черными и будто вросли в землю.

Рядом с нефтяными вышками и заводскими трубами приземистые дома рабочих выглядели особенно невзрачными, если не сказать – убогими.