Текст книги "Подпольный Баку"

Автор книги: Мамед Саид Ордубади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Муса Нагиев зло тряхнул головой:

– Имеете, имеете! Разве не вы дали слово рабочим вывесить список праздничных дней?! Разве не вы пообещали им вовремя выплачивать заработную плату?! Что касается меня, повторяю, я не могу пойти на такие уступки. Я не могу терять два часа рабочего времени в месяц. А что значит пообещать рабочим вовремя выплачивать заработную плату?! Где есть такой закон?.. Пусть господин губернатор вдумается хорошенько. Что значит – "чистая прибыль предприятия"?.. Какая-такая прибыль?.. Разве эти слова придуманы не для того, чтобы сделать рабочих непокорными и посадить их на головы хозяев?! Уверяю вас, господин губернатор, мне хорошо понятна политика господ концессионеров. Этой своей политикой они хотят добиться банкротства местных промышленников и захватить всю нефть в свои руки...

– Я согласен с тем, что сказал господин Муса Нагиев! – воскликнул Шамси Асадуллаев, прерывая речь своего возмущенного конкурента. – Все, что он заявил по адресу господ иностранных концессионеров, – истина. У нас нет денег, чтобы строить отдельные помещения для рабочих, ставить шкафы для их одежды, покупать им умывальники. Если так пойдет дальше, мы будем вынуждены закрыть наши нефтяные промысла. И без того наши доходы не превышают расходов!

Муса Нагиев поднял руку.

– Я еще не кончил. Я желаю договорить. Что значит – "присваивать ученикам категорию мастеров"?! Что значит – "выходное пособие рабочему, который получил увечье"?! Неужели мы должны отвечать за все беды и несчастья людей, которых наказывает аллах?!

Последние слова заставили генерала Алиханова рассмеяться.

Алимардан-бек поспешил перевести губернатору Накашидзе этот веский аргумент, высказанный Нагиевым.

Муса Нагиев с пеной у рта продолжал:

– Что значит – "удобный фаэтон"?! Разве деды и прадеды рабочего, когда заболевали, – ездили к лекарю на фаэтонах?! Я сам, когда мне надо поехать куда-нибудь, сажусь в старенький фаэтон, чтобы сэкономить две копейки. А господа иностранцы обещают предоставить заболевшему рабочему фаэтон, да еще удобный! Что я – вероотступник, чтобы помогать своим дрянным соотечественникам мусульманам?! Пользуясь случаем, хочу обратиться к господину губернатору с просьбой. Коль закон о страхованиях и выдаче пособий больным и увечным рано или поздно вступит в силу, пусть правительство пойдет нам навстречу хоть в малом: оно должно, по возможности, отсрочить утверждение этого закона. Дальше. Что значит "приходящие сестры милосердия"?! Что значит – "доктор"?! Доктор доктором, а денежки-то обязан платить я?! Разве мы в долгу перед женами рабочих? Что это значит – "жены рабочих должны рожать в больницах и пользоваться медицинской помощью"?! К чертовой матери больницы! Пусть не рожают! Ведь кого они плодят?... Таких же нищих, как они сами. Мы просим, чтобы правительство избавило нас от всех этих бед. Я опять хочу сказать о себе. Клянусь аллахом и всеми святыми, я нахожусь в бедственном, положении и подобен тем, кто пострадал от шемахинского землетрясения. Всем известно: мне осталось только одно – повесить на плечи торбу и идти побираться по дворам. Все мое состояние пошло прахом. Я не могу заплатить даже десяти рублей мастеру, чтобы он починил мою ветхую папаху. Вот до какого горестного положения дошли мы, состоятельные люди Баку! Мы достойны всеобщего сострадания!..

Муса Нагиев умолк и сел, утирая платком разгоряченное лицо.

Слово попросил управляющий предприятиями Манташева.

– Я во многом согласен с господином Нагиевым, – начал он. – Мы, предприниматели, люди деловые и независимые. Для нас не могут быть законом мысли и действия господ, представляющих концессии братьев Нобель и Ротшильда. Наше правительство само отлично видит разницу между финансовыми возможностями местных нефтепромышленников и положением иностранных концессий. Я утверждаю: удовлетворить требования, выдвинутые рабочими, значит отдать российскую нефть во владение иностранцев и способствовать нашему быстрейшему банкротству. Не будем забывать, иностранные концессии, удовлетворяя требования рабочих, хотят тем самым объявить нам войну. Иностранные концессии обладают большими финансовыми возможностями. Они знают, что мы не в состоянии конкурировать с ними. Именно поэтому они стремятся столкнуть нас лбами с нашими рабочими. Они заинтересованы в этом...

Опять поднялся представитель товарищества братьев Нобель.

– Прежде всего я хочу поблагодарить любезного хозяина дома от своего имени и от имени моих коллег за любезное приглашение на этот чудесный ужин, где мы получили возможность познакомиться с губернатором господином Накашидзе и встретиться с генералом Алихановым, а также с нашими уважаемыми местными коллегами. Следует особо отметить деятельное и полезное участие господина Гаджи Зейналабдина Тагнева в общественных делах и его благородное стремление быть посредником, прочным мостом между местными деловыми людьми и властями. Нельзя не вспомнить заслуги уважаемого Гаджи в деле помощи иностранным концессиям устранять трудности, с которыми мы столкнулись в местных условиях. Его банк не отказывает в поддержке иностранцам, когда они испытывают потребность в финансовой помощи. А теперь я хотел бы сказать несколько слов в ответ на речи господина Мусы Нагиева и господина Шамси Асадуллаева. Если почтеннейший хозяин дома и его уважаемые высокие гости, господин Накашидзе и господин Алиханов, позволят мне, я коротко отвечу на затронутые ими вопросы.

– С удовольствием выслушаем вас, – сказал губернатор.

– Сделайте одолжение, – поддержал его генерал Алиханов.

Хозяин дома милостиво кивнул головой. Представитель концессии братьев Нобель продолжал:

– Я не стану говорить о финансовом положении моих местных коллег господ Мусы Нагиева и Шамси Асадуллаева. Эта сторона дела нас не должна касаться. Хочу также заметить, что я не собираюсь критиковать местных нефтепромышленников, ибо они работают в иных условиях, чем мы. У компании братьев Нобель свои сложившиеся порядки. Например, пять процентов от годовой сверхприбыли они жертвуют на удовлетворение нужд рабочих. И мы считаем своим долгом сказать местным нефтепромышленникам: если вы хотите получать большие выгоды, надо идти иногда на мелкие уступки рабочим. Мы придерживаемся этого правила, а местные нефтепромышленники не хотят поступать подобным образом. Не забывайте, господа, удовлетворяя мелкие требования рабочих, вы гасите их злость и нейтрализуете их стремление к гораздо большему. Почтеннейший хозяин дома привел сегодня весьма характерный для настоящего момента пример. Он сказал, что в нынешней забастовке его глупые рабочие-иранцы оказались впереди всех и первыми остановили станки. Именно поэтому мы идем сейчас на удовлетворение некоторых требований рабочих. Тем самым мы не хотим, чтобы нам был причинен более значительный финансовый ущерб. Я готов признать справедливость некоторых слов господина Шамси Асадуллаева, который, например, изволил сказать, что экономическая политика иностранных концессий не является законом для местных промышленников. Это бесспорная истина. Именно на этом принципе построена деловая жизнь Европы и Америки, где условия труда и прочие дела одного предприятия не являются законом для другого. У каждого предприятия свои порядки – определенная продолжительность рабочего дня, свои условия оплаты труда и свои производственные планы. Мы первые протестуем против принятия закона о коллективном трудовом договоре, в котором заинтересованы рабочие и их профессиональные союзы. Ведь каждое предприятие обладает своими финансовыми возможностями, которые весьма различны. Предприятие с крупным капиталом имеет возможность получать больший доход. В наших делах капитал – это все. Отмечу, что местные нефтепромышленники не связаны тесно с внешним рынком, что весьма невыгодно для них. He имея связей с мировым капиталом, они существуют только благодаря внутреннему рынку. И поэтому многое проигрывают, ибо иностранные нефтяные компании имеют возможность скупать по дешевой цене их нефть и продавать ее затем на мировом рынке по более дорогим ценам. Таким образом, значительная часть потенциального дохода местных нефтепромышленников оказывается в карманах иностранных концессий. От этого иностранные концессии становятся богаче, их капитал растет быстрее, местные же нефтепромышленники оказываются не в состоянии конкурировать с ними. Иностранные концессии ведут свои дела сообразно возможностям, которые дает им их капитал. Именно поэтому местные нефтепромышленники не должны рассматривать действия своих иностранных коллег, как злостную конкуренцию, как стремление добиться банкротства конкурентов.

После представителя компании братьев Нобель выступили управляющий нефтепромыслами Ротшильда и представители других иностранных фирм.

Губернатор Накашидзе слушал их внимательно, потягивая ликер.

– Местных нефтепромышленников, – сказал он, – не должны тревожить действия иностранных компаний. Мы предоставляем возможность каждому вести свои дела сообразно его капиталу, его экономическим возможностям. Господа предприниматели должны знать, что в случае надобности мы можем лишить рабочие массы тех прав, которые им предоставляются, точнее, которые мы вынуждены им предоставлять в силу тех или иных неизбежных обстоятельств. Власти всегда готовы прийти на помощь вам, не забывайте этого. Вы можете всегда рассчитывать на поддержку правительства.

– Да здравствует наше правительство! – выкрикнул Мусса Нагиев. – И да не затупится по милости аллаха его карающий меч! Да будет вечно стоять по милости аллаха его тень над нашими головами!

Женя не менее, чем все гости, осталась довольна прошедшим вечером. Она радовалась тому, что сможет рассказать обо всем увиденном и услышанном товарищам из Бакинского комитета.

Директор реального училища Михайловский, которому Женя прислуживала, не спускал с ее лица пристальных глаз. Он старался, чтобы Женя все время была возле него. "Подлей-ка мне ликеру, милая!.. Принеси еще чашечку кофе!.." – то и дело обращался он к ней. Когда нефтепромышленники заспорили, он, улучив момент, пытался втянуть Женю в разговор.

– Я очарован вашей воспитанностью и умением держать себя, – сказал он.

Женя оставила без ответа его комплимент.

Когда она подавала ему кофе, он опять обратился к ней.

– Весьма признателен за внимание, милая девушка. Прошу прощения за то, что мне приходится тревожить вас и утруждать ваши изящные ручки.

И на этот раз Женя молча отошла.

Михайловский бросил ей вслед:

– Воспитанная девушка должна отвечать, когда с ней разговаривают.

Женя осталась верна себе.

После этого Михайловский уже не делал попыток заговорить с ней. До конца вечера он продолжал потягивать ликер и курить сигару.

XIX.

В конце 1904 года борьба большевиков с меньшевиками, готовыми идти на компромисс с царскими властями и буржуазией, обострилась до крайности.

Большевикам приходилось давать отпор зубатовцам, лидерам бакинских меньшевиков, местной организации "Дашнакцутюн", армянским мелкобуржуазным националистическим партиям, а также либералам, анархистам и прочим немарксистским группировкам.

В один из пасмурных декабрьских дней Павел, Василий, Аскер, Мамед и Айрапет возвращались с собрания ячейки большевиков-железнодорожников, на котором обсуждались вопросы подготовки к III съезду партии и методы борьбы с меньшевиками и националистическими группировками.

В лавке на углу Солдатского базара Айрапет купил две буханки ржаного хлеба и предложил товарищам:

– Пошли ко мне. Приглашаю в гости. Сегодня моя Айкануш именинница и просила передать вам свое желание видеть вас всех у нас за столом. Хочет угостить вас фаршированной рыбой, начиненной луком и кишмишом.

Все, кроме Павла, охотно согласились.

– Прошу тебя, Айрапет, – сказал он, – передай поклон жене, поздравь ее от моего имени и извинись, скажи: Павел не имел возможности поздравить ее лично.

– А почему ты не можешь пойти с нами? – удивился Айрапет.

– Стыдно идти к имениннице с пустыми руками. А у меня в кармане ли гроша. Не на что купить даже букет цветов.

Товарищи начали убеждать Павла пойти с ними – мол, бедность не порок, но Павел настоял на своем.

Они расстались.

Павел побрел по Телефонной улице, предаваясь невеселым размышлениям. Ему вспомнилась Женя, их последняя ссора, когда он сказал ей: "Лучше нам не встречаться!" С тех пор минуло много недель, но тоска не проходила, сердце не хотело подчиняться воле хозяина.

"Что особенного случилось? – рассуждал Павел. – Отчего я не перестаю думать о ней? На свете живут миллионы молодых людей, таких же, как я и Женя. История отношений многих из них похожа на нашу, как одна капля воды на другую. Ну, встречаются, ну, расходятся... Что же в этом необычного? Почему же я не могу не думать о ней? Ведь она для меня посторонний человек и не считается с моими желаниями. Если бы считалась, не стала бы работать в доме миллионера вопреки моим советам. О какой же дружбе, о какой любви может идти речь!? Я не должен стремиться восстановить наши прежние отношения. Ясно, на такой работе революционный дух из нее скоро выветрится. Жизнь в доме миллионера отравит ее сознание. Пока она изменилась только внешне, но это повлечет за собой и постепенное внутреннее перерождение. Ну и пусть, я тоже изменюсь и забуду ее. Человек способен сделать все. Обуздать сердечные чувства трудно, но возможно. Убежден, она уже забыла меня. Даже не интересуется, жив я или меня нет уже на этом свете. Да, Женя стала совсем чужой для меня!.."

Но в глубине души Павла жило иное чувство, противоположное тому, которое он старался внушить себе: "А может, все-таки любит?.. Может, я все-таки дорог ей?.."

Терзаемый сомнениями, он остановился на углу Барятинской и Горчаковской улиц. Мысли Павла обратились к тому времени, когда он впервые увидел Женю и они жили под одним кровом в доме Сергея Васильевича. Он вспомнил, как неумело объяснился девушке в своих чувствах, как она, смущенная и притворно рассерженная, выбежала из комнаты, как они вместе сидели над книгами и как он почувствовал на своей щеке ее волосы. Вспомнил их споры о прочитанном. Вспомнил, как Женя притворно сердилась на него закрывала лицо руками, а он видел, что глаза у нее смеются. Что было потом?.. Подпольные собрания, демонстрации, стачки.

"Ведь это она спасла меня от ареста. Отважная девушка! Ее смелости и воле можно позавидовать. Но почему, почему так неудачно сложились наши отношения?!"

Грубый окрик вернул Павла к действительности.

– Убирайся прочь, не то!...

Он увидел перед собой городового, который расхаживал взад и вперед по Горчаковской улице, охраняя банк Гаджи Зейналабдина Тагиева.

Городовой подкручивал пальцами пышные усы, сердито таращил на Павла глаза.

– Говорят тебе, убирайся!..

Павел молча пошел назад по Горчаковской улице, затем, обернувшись и увидев, что городовой забыл о нем, перешел на противоположную сторону и укрылся в подворотне.

Огромный двухэтажный особняк миллионера Тагиева был напротив, чуть наискосок, и смотрел на Павла множеством ярко освещенных, широких и высоких окон.

Послышался скрип парадной двери, массивной, сделанной из дуба и железа.

Павел насторожился.

Из особняка вышла женщина, судя по одеянию и поступи, молодая, и поклонилась в ответ на приветствие городового, который лихо козырнул ей.

Походка женщины показалась Павлу знакомой.

"Неужели Женя?.. – мелькнуло в голове. – Вполне возможно. Пойду за ней. Эх, Женя, Женя!... Кто бы мог подумать, что ты поступишь служанкой в дом богача?... Что тебя вынудило к этому? Ясно – жизненные трудности. И в этом нет ничего необычного. Материальное положение играет большую роль в жизни человека".

Он пошел следом за женщиной, стараясь, чтобы она не заметила его.

"А может, я ошибаюсь? – продолжал рассуждать он. – Может, не только общественная и материальная жизнь определяет поведение и поступки человека?... Ведь настоящий революционер, не желая быть зависимым от общества, которое он осуждает, должен стремиться изменить его, освободить от тех экономических условий, которые характеризуют каждое буржуазное общество. Как я должен отнестись к тому, что Женя из-за материальных лишений решила пойти на поклон к буржуазии, сочла возможным примириться с существующей общественной жизнью?! Очевидно, она оказалась в плену у праздной буржуазии, привыкла к уродливой изысканности жизни богачей, поддалась прелестям красивых шелковых одежд, благоухающих ароматом духов. А ведь когда-то Женя жила совсем иначе. Чтобы надеть наутро чистую блузку, ей приходилось с вечера стирать и утюжить ее. Второй блузки у нее не было. Случалось, она сама пришивала отваливающуюся от туфли подошву. А как она мечтала о простеньком головном платке!... Тем, который был у нее, невозможно было покрыть голову, – настолько он обветшал. В холодные дни ей приходилось сидеть дома, так как у нее не было теплого пальто. Молодость легко поддается обману. Девушки из простых семей, оказавшиеся по воле обстоятельств в болоте буржуазного общества, нередко являются жертвами своих собственных мечтаний, страсти к красивой одежде, украшениям, к легкой, веселой жизни. Разве не таким путем девушки из рабочих и крестьянских семей идут нередко в публичные дома, становятся предметами развлечений богачей на пирах и в роскошных особняках, прислуживают по ночам пьяным прожигателям жизни, наполняют их бокалы вином, удовлетворяют их необузданные страсти?! Но и моя вина велика. Моя любовь не дала Жене ничего хорошего. Любя ее и добиваясь взаимности, я был часто несправедлив к ней, изводил ее своей ревностью. Да, вина моя велика. Главным в моем отношении к Жене были не дружеские, товарищеские, а эгоистичные, чисто мужские чувства. Я любил в ней прежде всего красивую девушку и этим самым развивал в ней дурные качества. Учил ревности, учил видеть в себе только девушку, созданную для любви. И вот я наказан за это. Возможно, теперь она рассуждает так: "Пусть не Павел, пусть рядом со мной другой мужчина, какая разница?!.* Убежден, Женя отлично может бороться с полицейскими и жандармами, но она не в состоянии противостоять гнусным ухаживаниям и приставаниям, пошлым комплиментам бакинских богачей-сластолюбцев. Ведь очень часто чувственность приводит девушек в объятия развратных, пошлых мужчин. Как Женя изящно одета!... Кто теперь может подумать, что она – дочь рабочего? И как одет я?!. Какая между нами разница, черт побери!... Теперь она постесняется идти с плохо одетым человеком. Ну и пусть!... Сам виноват. Что хорошего я сделал для нее, что я дал ей? За что она должна любить меня?..."

Они шли довольно долго. Наконец Женя остановилась у какого-то дома и вошла во двор.

Павел прочел название улицы: Соколовская, на воротах номер 7.

"Да ведь здесь живет товарищ Южин, – вспомнил он. – Этого еще не хватает! Ведь Женя может разболтать секреты, которые скажет ей наш товарищ, выдать их своим хозяевам. Южин не должен встречаться с ней!"

Павел почему-то пошел назад той же дорогой, которой он следовал за Женей. Сам того не замечая, он опять дошел до Горчаковской улицы, и опять тот же грубый, резкий голос прервал его раздумья:

– Пошел прочь, скотина! Чего шляешься по улицам без дела? Иди, а не то я намну тебе бока!..

Павел вышел на Старополицейскую улицу и направился в сторону Парапета.

Вдруг чья-то мягкая рука легла на его плечо. Он обернулся и увидел Женю.

– Иди за мной, Павел.

Она пошла вперед, он – за ней, покорно, словно в гипнотическом сне. Павел слышал шорох ее шелкового платья и стук каблуков по мостовой. Его обоняние уловило аромат духов.

"Я счел бы себя самым счастливым человеком на свете, – продолжал он, если бы смог помириться с этой девушкой, если бы мне удалось построить жизнь с ней, такую, о которой я мечтаю, если бы я смог вернуть ее на прежний путь. Странный она человек. Кто поймет ее душу?"

У подножия баиловского холма Женя изменила направление и пошла берегом моря. Вскоре она остановилась и села на пригорок.

– Присаживайся рядом, Павел.

Он повиновался.

Они долго молчали, любуясь панорамой вечернего моря. Тусклый свет ущербной луны серебрил морскую зыбь. Женя прижалась щекой к его плечу.

– Взгляни-ка на луну, – сказала она. – На ней какие-то тени. Люди называют их пятнами. В нашей жизни тоже есть пятна. Потому-то мы и ведем борьбу, чтобы очистить нашу жизнь от них. Они мешают людям быть счастливыми и веселыми. Какой приятный вечер сегодня! Странно мы, люди, устроены. Когда нам грустно, природа усиливает нашу грусть. Радостно – и небо, и море, и звезды умножают эту радость.

Смотри, вон в море точка – что это?

– Парусник, Женя.

– Да, ты прав, это большая лодка, парусник. Сказать, Павел, кого она напоминает мне?... Людей без воли, без больших желаний. Вся их судьба зависит от прихоти ветра. Куда дует ветер, туда лодка и плывет. Она вынуждена подчиняться чужой воле. Я не признаю этого в жизни. У меня совсем другая натура. Да ведь мы потому и ведем борьбу, чтобы не быть зависимыми от буржуазии, жить свободно, по-человечески. Я очень хотела бы, Павел, чтобы и ты был стойким человеком. Люди в своей жизни, в своих поступках не должны уподобляться безвольному паруснику. Волевой характер – большое достоинство.

Павел повернул лицо к Жене и внимательно смотрел в ее глаза, стараясь разгадать внутренний смысл ее слов.

– Что ты хочешь сказать всем этим? – спросил он.

– Могу объяснить. Ты революционер, не так ли? У тебя есть друзья, например, Василий. Он тоже революционер, я не хочу бросать на него тень, однако было бы лучше, если бы ты жил не его умом, а своим собственным. Я неоднократно убеждалась, что он имеет над тобой неограниченную власть. Неровность наших с тобой отношений, Павел, во многом зависит именно от этого.

Павел затянулся папиросой и, боясь, что дым потревожит Женю, отвернул лицо в сторону, чтобы выдохнуть дым.

Девушка по-своему истолковала это движение.

– Не думала, что я вызываю в тебе недобрые чувства, – с горечью сказала она. – Вижу, ты совсем переменился ко мне.

Он смутился, не находя слов, чтобы разуверить ее.

– Мне кажется, – продолжала Женя, – в последнее время ты одержим недобрыми чувствами. Находишь в товарищах только отрицательные черты. К сожалению, ты не один такой, вокруг нас много людей, которые не хотят замечать в своих ближних ничего светлого, красивого. Скептицизм, недоверие к людям – нехорошие качества.

– Остановись, Женя, что ты говоришь! – возмутился Па вел. – Я отвернулся в сторону, чтобы не дышать на тебя дымом, а тебе вдруг почудилось будто я... Ты не очень-то проницательна, Женя. Я и прежде замечал в тебе неумение объективно оценивать людей, главным образом, нас, мужчин. Мне кажется, у тебя всегда была склонность считать мужчин по сравнению с женщинами нестойкими, неверными.

– Твое очередное заблуждение, Павел. Напрасно ты хочешь упрекнуть меня в несправедливом отношении ко всем мужчинам. Однако лучше не спорить об этом, иначе нам придется просидеть на этом пригорке много дней. Я решительно отвергаю все твои обвинения. Будем честными и признаемся: мы оба много напутали в наших отношениях. Не станем же запутывать их еще больше.

– Не сердись на меня, Женя, но раз ты заговорила о наших отношениях, я не могу не сказать тебе, что ты часто являешься для меня неразрешимой загадкой. Скрытность, обидчивость в твоем характере, нередко дают о себе знать... Ты всегда стараешься быть независимой, упрямо делаешь только то, что сама считаешь нужным. Пойми меня верно, Женя, мне не хочется ставить тебя рядом с недалекими, потерявшими себя в жизни женщинами. Но очень многими своими поступками ты уподобляешься им. Мне кажется, всем своим отношением ко мне ты стремишься отпугнуть меня. Если ты хочешь порвать со мной окончательно, скажи об этом откровенно, по-дружески. В таких случаях решительность и искренность более уместны, чем неумная игра. К сожалению, многие женщины предпочитают вести подобную игру, вместо того, чтобы откровенно сказать: "Уходи, ты не по душе мне!" Пусть это тяжело слышать, однако...

Павел не докончил.

Наступило продолжительное молчание. Наконец он снова заговорил:

– Мы часто ссорились с тобой, Женя, ревновали один другого, иногда не встречались по целым месяцам, носили в душе обиду друг на друга. Потом мирились. Все это вполне естественно. Обиды, вызванные случайными причинами, не могут быть стойкими, вечными. Но в последнее время наши ссоры стали носить совсем иной характер. Эти разногласия не являются результатом случайных причин, они вызваны не личными обидами. Сердечные чувства не имеют к ним никакого отношения. Наши разногласия возникли на серьезной основе и способны разлучить нас навеки. Ты оказалась в лагере наших политических врагов, и это не может не отразиться на наших отношениях.

Женя громко рассмеялась.

– Какая ересь, Павел! Да разве я перешла в лагерь буржуазии?! Я просто работаю служанкой в доме богача. Неужели ты не видишь в этом разницы? В таком случае мне остается выразить тебе мое глубокое сожаление. Это странно, удивительно, но это так: ты иной раз не в состоянии сугубо личное отличить от общественного. Ты не имеешь права считать меня врагом большевиков. И хватит говорить об этом! Известно ли тебе, что многие рабочие Биби-Эйбата находятся на поводу у меньшевиков? Шендриковцы подрывают изнутри забастовочное движение. Они хотели бы превратить нашу партию в придаток полиции. И тебе не стыдно, что ты, мужчина, революционер, затеял смешную тяжбу с девушкой, которая была вынуждена пойти работать служанкой в богатый дом, чтобы прокормить своих больных стариков?! Кроме того, Павел, вспомни, ведь когда мы давали друг другу слово быть верными в дружбе, мы не выдвигали непременным условием этого нашу партийность и определенный образ мыслей. Разве не так? Допустим, мышление у меня изменилось – что из этого следует? Ты разве забыл, как возникли наша дружба, наши отношения? Вспомни наши первые встречи и те дни, когда мы жили вместе в доме моих родителей. Разве мы полюбили друг Друга за то, что мы революционеры?! Я уверена: ты полюбил бы меня и в том случае, если бы я не была участником революционного движения. То же можно сказать и обо мне. Любовь – это не только общность мыслей. Возникновение сердечного чувства, мне кажется, во многих случаях – загадка, и не нам с тобой решать ее.

Противоречия, непоследовательность в рассуждениях Жени задели Павла.

– Я не причисляю себя к мудрецам, способным безошибочно истолковывать человеческие отношения, но я кое-что смыслю в этом деле. Любви не может быть там, где нет единомыслия. Любовь, которую имеешь в виду ты – это любовь богачей и аристократов. Так думают только они: "Пусть в женской головке творится все, что угодно, лишь бы сама головка была привлекательна". Разве можно так рассуждать? Ведь это же скотство. Ты должна знать, что различные идеологии не могут сосуществовать мирно, без борьбы. Одна идеология стремится одержать верх над другой, ибо считает ее ложной, ошибочной, приносящей вред тому или иному классу. Разве наша борьба с меньшевиками не является тому примером? А теперь ответь, Женя, что можно ждать от любви молодых людей с различными идеологиями? Раз уж мы говорим с тобой откровенно, я выложу тебе все, что думаю, моя красавица.

Слова Павла покоробили Женю.

– Постыдись! – возмутилась она. – Как пошло ты выражаешься! Какая я тебе красавица? Слава богу, мы давно знаем друг друга и могли бы обойтись без подобных цветистых обращений.

– Это верно, мы знаем друг друга давно. Наши отношения имеют даже свою историю. Иногда полезно обращаться памятью к прошлому. В нем много приятного, например, детство, юность.

Кажется, последние слова Павла понравились Жене, – она подняла руку, коснулась его волос.

– Будет тебе играть на сентиментальных чувствах человеческого сердца. Чем возвращаться памятью к прошлому, лучше подумать о будущем.

– Не думая о прошлом, невозможно жить в настоящем. Женя. Человек должен жить, не забывая прошлого, извлекая из него уроки. Это помогает ему избежать ошибок в будущем. Однако мы отвлеклись от затронутой темы. По-моему, мы сейчас подобны двум существам, явившимся из различных миров, между которыми – глубокая пропасть! Для сближения этих миров имеются два пути...

– Скажите, пожалуйста, оказывается, между нами лежит целая пропасть! Не знала этого. Ну-ну, слушаю тебя. Каковы же эти пути к сближению двух непримиримых миров? Да и можно ли вообще сблизить непримиримые миры?

– Можно. Для этого сближения надо, чтобы мы оба находились или в лагере буржуазии, или в лагере большевиков.

Женя едва удержалась, чтобы опять не рассмеяться.

– По-видимому, ты намерен поставить вопрос ребром.

– Я вынужден сделать это.

– Не понимаю, отчего же?

– Оттого, что ты живешь в доме миллионера.

– Я живу в доме миллионера потому, что служу там, работаю, а не потому, что хочу переметнуться в их лагерь. Теперь, раз уж мы пошли на откровенность, скажу прямо: если ты хочешь быть моим товарищем, предоставь мне свободу. Рука, которую я протягиваю тебе, искренняя, дружеская и верная. Я никогда не протяну ее другому так, как протягиваю тебе. Да, я работаю в доме богача Тагиева, но это не может запятнать ни твою идеологию, ни нашу любовь. Допустим, я уйду из дома Тагиева, – что дальше? Мне придется поступить на работу к какому-нибудь другому богачу. Ведь тебе хорошо известно положение моей семьи. Умоляю, Павел, возьми себя в руки. Неужели тебе не жалко моих больных стариков, которым нечего есть? Пойми же, наконец: партия не запрещает мне того, против чего протестуешь ты. Я из числа тех людей, кто не предает свою идеологию, свои мысли, свои мечты. Если ты считаешь, что я сбилась с.пути, пусть меня осудит наша партийная ячейка.

– Если дело дойдет до этого, меня тоже не погладят по головке. Ведь товарищи знают о наших отношениях с тобой. Повторяю: я хочу, чтобы ты ушла из дома Тагиева. Слышишь?!

– Слышу, не оглохла. Но пойми, работая в доме Тагиева, я приношу большую пользу нашему делу.

– В это я не верю.

– Напрасно.

– Почему же напрасно?

– Да потому, что Гаджи Зейналабдин Тагиев – самая значительная фигура среди бакинских богачей.

– Ну и что же?

– В его доме решаются вопросы борьбы против революционного движения.

– Пусть решаются.

– Странный ты человек, Павел. Что значит – пусть решаются?! Мы должны знать все о мыслях и планах наших врагов.

– Мы и без того знаем о них все.

– Знание конкретных планов противника помогает нам в нашей борьбе. Убеждена: ты отлично понимаешь все это, упрямец!

В голосе Жени послышались слезы.

– Я хочу одного, Женя. Ты не должна работать прислугой в доме богачей.