Текст книги "Мемуары гея"

Автор книги: Максимилиан Уваров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– Слушай, Санек! А, может, ну их, грибочки. Давай мультики там какие посмотрим, порисуем?

– Не. Мы гибочки собиать. Там зайки в есу, исиськи.

– Волки и медведи, – грустно добавил я и стал собираться в лес.

Я оделся быстро: старые джинсы, толстовка с капюшоном, сапоги резиновые и очки от солнца. С Саньком в плане экипировки пришлось повозиться. Он отказался одевать резиновые сапожки, аргументируя это тем, что «на сапосках масинки касные, а не зионые» и они не подходят для прогулки в лес. Эстет, бля! Какая разница, какого цвета машинки на сапогах, и как это вообще связано с лесом? Потом он решил взять с собой в лес ни в чем не повинного Хима. Потом резко забыл про крыса и уперся рогом, утверждая, что Красная шапочка в лес ходила с корзинкой. Пришлось доставать с чердака корзину. Она оказалась очень большой, поэтому Санька залез в нее с ногами и еще несколько минут изображал то ли водителя машины, то ли рычащий пирожок Красной шапки. В результате в лес мы выдвинулись спустя час, причем Санька шел без корзины и крысы, но с мячиком в капюшоне. Непонятна мне эта детская логика.

– Вы далеко не ходите в лес, – напутствовал меня Женька. – а то с твоим топографическим кретинизмом мы вас потом неделю искать будем.

– Жень, ну я что, дурак по-твоему? Я, между прочим, знаю, что елки растут на севере, птицы улетают на юг, а ежики мигрируют строго на запад.

– Ты, главное, за ежиками не ходи, – вздохнул Женька и зачем-то перекрестил мою попу.

То, что находится у нас вокруг дачи, лесом назвать можно, но с натягом. Это скорее узкая лесополоса. Заблудиться в ней практически невозможно, но это нормальным людям. Как только мы оказались в «лесу», я тут же потерял все известные мне ориентиры и остановился возле странного вида дерева с колючками.

– Ты писить хотис? – поинтересовался Санька. Снова странная детская логика.

– Не. Я просто пытаюсь понять, где тут могут быть грибы.

– Под девами. Под беесками – побеезоики, под соснами – подсосники, под еоськами – поелосьники, – поделился со мной знаниями Санек.

– Под дубами – поддубешники, под яблонями – подъябнушники, – на яблонях мои познания о деревьях резко закончились.

Вообще у Саньки оказалась странная техника поиска грибов – он ползал на коленках под деревьями и заглядывал под листки, приговаривая:

– Ону яготку биу, на дугую мотю, тетью опиминсяю, титетая мисекаеться.

Я не помнил, откуда эти слова, и никак не мог вспомнить, что там делают с третьей и четвертой ягодкой, поэтому просто пытался представить, как это – «опиминсять» и «мисекать». От философский размышлений меня отвлек громкий крик Санька:

– Какать! – вот это подстава! Что мелкий иногда хочет писать, я уже привык, а вот про то, что ему может такое приспичить, причем в лесу и со мной, меня не предупредили.

– Сань, ты это… сам справишься?

– Не. Мне помогать нада!

– Чем помогать? – Санька в это время уже снял штаны и пристраивался к кустам, пятясь в них задом.

– Садись рядыськом и дуйся, – объяснил он мне.

Мда… Сидеть на корточках пять минут и «дуться» оказалось сложно. Во-первых, суки-комары налетели на меня с понятным желанием пожрать на халяву. Во-вторых, у меня быстро устали ноги, но как только я хотел тупо плюхнуться на задницу, Санька сказал, что так «какасеська не смозет выести наузу», и мне пришлось замереть на корточках. В-третьих, мой организм оказался впечатлительным, и ему очень захотелось поддержать организм Санька.

– Я пить хосу, – вдруг сказал мелкий, громко пукнув.

– Слушь, Санек, ты уже определись давай! А то я не успеваю за ходом твоих мыслей.

– Да, пить! – уверенно кивнул головой Санька, встал и стал одевать штаны, заправляя в них ветки от кустика.

Грибов мы не нашли. Вернее, не так. Я видел несколько поганок и мухоморов, но специально не стал их показывать мелкому. Я побоялся, что он реально захочет из них супа. Обратную дорогу нашел сам Санек. Он уверенно пинал мячик по лесу в сторону дачных участков, объяснив мне, что это «восебный кубосек». Самое смешное, это сработало.

– О-о-о!!! Малыши вернулись, – радостно встретил нас мой русал. Он сидел на корточках возле мангала. Рядом на табуретке восседал Моисеич примерно в том же состоянии, с рюмкой водки и малосольным огурцом на вилке.

– Э! Мужики! Вы чего? – возмутился я. – Я ж один с мелким не справлюсь!

– Сыпыравишься, – икнул Борис и махом заглотил водку. – Жень, вот нарожает он тебе детей, будешь тоже с ними нянчиться!

– Не нарожаю, – буркнул я. – У меня рожалки нет.

Короче, весь оставшийся вечер «дедуся» и «Зеня» яростно истребляли запасы водки, а я кормил мелкого и глотал голодную слюну, провожая очередную рюмку водки глазами.

– Мутик вкучи, – скомандовал мне Санька, когда наконец пришло время спать.

– Какой? Может, «Паровозик из Ромашково»? – это единственный мульт, который пришел мне в голову.

– Не. «Гоубой синок»! – я как-то растерялся от такого выбора. Из этого мультика я помнил только слова: «голубой, голубой, не хотим играть с тобой!», и мне они всегда казались очень обидными.

Видимо, эта история была у Саньки любимой. Он орал все песни, коверкая незнакомые слова, хлопал в ладоши, и даже жуткого вида рыба-пила его не пугала. Вырубился он как-то вдруг и абсолютно неожиданно. Я радостно выключил мультик, запущенный уже второй раз, и наконец решил дописать начатую работу.

Если честно, вопрос, как мы будем спать, меня несколько волновал. Но он отпал сам собой, когда пьяный Моисеич упал на диван рядом с таким же пьяным Женькой.

– Ты, главное, это… не попутай ночью ничего, – шепнул я русалу, накрывая обоих одеялом.

Уютно устроившись на своем диване с ноутом, я наслаждался наступившей тишиной, изредка нарушаемой храпом Моисеича. Тогда я еще не знал, что совершил накануне две страшные ошибки: накормил мелкого арбузом и не поставил Женьке тазик.

– Писи-и-ить!!! – услышал я через час. Примерно в то же время за стенкой послышалась возня и характерные неприятные звуки.

– Бля-а-а… – подставив под мелкого горшок, я выскочил на терраску за тазиком и оттуда опрометью рванул к Женьке.

Пока Женька общался с тазиком, свесив голову с кровати, я пытался надеть штаны на спящего на горшке Санька. Снова тишина. Я сел за работу, пытаясь собрать в кучку мысли. Через полчаса Санька снова заворочался и захныкал, а Женька за стеной издал душещипательный звук.

– Что ж вас так одновременно-то… – вздохнул я и начал бегать между двумя комнатами, вынося горшки и тазики.

К шести утра эти двое меня просто вымотали. Как только я улегся и начал было уже вырубаться, мелкий снова заворочался.

– Да твою ж… Писать? – поинтересовался я у стоящего на полу с закрытыми глазами Санька.

– Какать, – кивнул он, снимая штаны и садясь мимо горшка на пол.

Полседьмого утра. Я сижу на полу, прислонившись головой к кровати, на горшке спит Санька, за стеной храпит Моисеич. Короче, все счастливы. Я изредка вздрагиваю и просыпаюсь от громкого пуканья в горшок.

– Кусать, – от неожиданного предложения я громко всхрапываю и снова просыпаюсь.

– Может, поспишь еще? – я с надеждой посмотрел на абсолютно проснувшегося Санька.

– Кусать и смотеть темпиатола.

– Кого смотреть?

– Там дядя так деает питаетом: «Пых-пых!» – объяснил суть фильма Санька.

– Пых-пых. Блин! Ну за что мне это? – я впихиваю очередную ложку каши в Санькину пасть.

– Каска, как в садике, – радостно выплевывает комочки мелкий.

– Такая же невкусная?

– Не. Кусная, как в садике.

– Ну ты еще мой омлет не пробовал. Знаешь, как его есть прикольно, когда в нем вилка запечена.

Я догадался, что дядя с пистолетом – это Арнольд Шварценегер с автоматом, а «тепиатол», это «Терминатор». Искать допотопный фильм было лень, и я тупо поставил ему «Трансформеров», объяснив, что это продолжение старого фильма. На пятнадцатой минуте меня вырубило.

– Мати! Масима-а-а!!! Мати давай, – Санька открывал руками мои глаза и хлопал меня по щекам. – Я масинку пастоил.

От того, что мелкий с силой оторвал мою голову от подушки, в шее неприятно хрустнуло, и я, морщась, уставился на странную пирамиду из стульев. Увидев, что я проснулся, Санька метнулся под хлипкую конструкцию со словами: «Счас он в обота певатиса».

Я понял, что мелкого сейчас тупо завалит стульями, и метнулся с кровати, успев выхватить его из-под «трансформера».

– Ты это… давай вместе построим. Что он в робота превратится, не обещаю, но в нем будет так же неудобно сидеть, как в настоящем трансформере.

Такси уже подъехало к воротам, а Моисеич все никак не мог вытащить орущего и упирающегося Санька из дома.

– Не-е-ет!!! Я мыску-у-у заибу-у-у, – истошно орал мелкий, – и Миси-и-иму заибу-у-у.

– Он уже и меня, и Хима заебал, – шепнул я Женьке. – Вот садист.

Если честно, я ужасно устал от присутствия Саньки у нас, но вот почему-то мне было грустно с ним расставаться. Уже поздно вечером, расстилая кровать, я нашел в ней Санькину машинку.

– Малыш, ты чего? – Женька сел рядом и погладил меня по голове.

– Жень, а если б Моисеич знал, кто мы. Как ты думаешь, он бы доверил мне Санька?

– Тебе? Конечно, доверил бы. Ты добрый.

– Добрый. Я твой любовник, Жень! Думаешь, нормальный по всем показателям Борис это принял бы?

– Ты мне больше, чем любовник. Ты – мой малыш! Самый милый, самый добрый, самый нежный.

Женькины поцелуи успокаивают меня быстрее, чем любое лекарство. Уже ночью, сидя за ноутом и переписываясь со своими бро, я вспомнил Саньку. Знаете, о чем я думаю? Наверное, знаете. И мне стало немного грустно. Наверное, впервые в жизни я понимаю, что, кроме любви к Женьке, у меня должна быть и другая любовь. Будет ли?

========== Пи... на даче 3 ==========

ПРИВЕТ! ПРОХОДИТЕ! Я ОРУ? Я НЕ ОРУ! А, ну да! Я ж в наушниках. Теперь еще раз: «Привет!»

– …твою мать! Ты там совсем, что ли, охуел? – опа! Это в честь чего Женька так истерит? Хим, что ли, чего натворил?

– Жень, он не нарочно! – ору я в сторону комнаты, откуда доносится Женькин мат.

– Да неужели? – по звуку слышу, как в мою сторону летит какой-то предмет, но, не долетая, с громким шлепком падает где-то в коридоре.

Приходится встать из-за стола и идти к разбушевавшемуся Женьке. Проходя по коридору, вижу на полу пачку презервативов, очешник и пустую пачку из-под сигарет. Видимо, это были предупредительные выстрелы в воздух. Потом в ход пошла тяжелая артиллерия в виде небольшой подушки с кровати, двух тапок и, как контрольный выстрел, пластмассовой миски.

– Же-е-ень! А что, собственно…

– Что происходит? – голос у Женьки чуть осипший. – Я проснулся, захотел попить, а ты… бля! Я полчаса тебе, сука такая, ору, чтоб ты воды принес!

– Жень, ну я музыку слушаю, в чате сижу. Сказку пишу, которую ты просил. Я ж просто не слышал!

– Я там тапки где-то потерял, – уже совершенно спокойно говорит Женька. – Принесешь, малыш?

За что я люблю этого парня? А вот за это и люблю. Он сам себя довел до белого каления, пять минут назад материл меня, как извозчик, а теперь сидит и улыбается мне. Короче говоря, люблю его за отходчивость. И еще за это: «Малыш, иди ко мне!» И сразу у него такой взгляд… М-м-м… и руки такие нежные… М-м-м…

Так! Время восемь утра, а мы все еще лежим в кровати. Честно говоря, пару раз мы пытались встать и даже чайник включали, чтобы попить кофе, но звук, возвещающий о том, что вода вскипела, тонул в поцелуях. В общем-то, можно было вот так проваляться в постели весь день, если б не дела. Мы договорились с Моисеичем, что в эти выходные заберем его и Санька на дачу. Приехать к нам они должны примерно через…

– Женька! Бля-а-а!!! Полчаса осталось! А мне еще надо покурить и кофе выпить. Бля-а-а!!! Подъем!

– Где мои трусы?

– Под подушкой!

– Под подушкой твои! – мы с Женькой крутимся на кровати, как на муравейнике.

– О! Уже хорошо. Блин, Жень, постой так еще немножко. Не-не! Не поднимайся. Бли-и-ин… Класс!

– Не отвлекайся, а то Моисеич очень удивится, застав меня стоящим голым в полуприсяди на кровати.

– Жень, не в полуприсяди, а раком, – ржу я.

Через полчаса к нам в квартиру заходит Борис и, как маленькое торнадо, влетает Санька. Переступив порог, он бросается бегом в комнату и «рыбкой» ныряет под диван вслед убегающей крысе.

– Хима-а-а! Иди сюда-а-а! Я тебе кафеку да-а-ам! – кричит мелкий, постукивая ладошкой по полу. Прихуевший Хим при этом наблюдает за ним сверху, свесив морду с дивана.

– Сань! А поздороваться? – делает ему замечание Моисеич.

– Здалово! – Санька с пола протягивает Женьке лапку.

– Привет, маленький! – Женька поднимает его на руки и несколько раз подбрасывает вверх.

– Я не маинький, – заявляет Санька, но при этом заливисто смеется.

– А со мной? – я делаю обиженный вид. Из Женькиных рук Санька попадает ко мне и, обняв меня за шею, вдруг говорит:

– Пивет, маись!

– Я малыш? С чего это я малыш-то? Я взрослый и большой!

– Тебя так Зеня називаит!

– Дядя Женя так шутит, – говорю я, с осуждением поглядывая на Женьку.

– Зеня – твой дядя? – задает вопрос мелкий.

– Ага! Его двоюродная мама моей родной тети сестра в третьем поколении, – пытаюсь объяснить я мелкому наше с Женькой родство.

– Ну да! И еще твой двоюродный шурин Жениному троюродному деверю сноха, – вдруг выдает Моисеич. – Я больше поверю, что у твоего крыса мать кошка, чем в ваше с Женей родство.

Неожиданное заявление. Мы с Женькой переглядываемся. Неужели спалились? И, главное, когда? При Моисеиче мы всегда старались держать себя в руках. Я даже пару раз к Женьке обращался «дядя Женя», за что получал подзатыльники. Ну правда, было дело, когда Женька спьяну поцеловал меня в шею, но это было спьяну и в шею и, по-моему, не так уж палевно. Увидев наше замешательство, Моисеич дает команду: «По коням!» и подхватывает две стоящие в коридоре сумки.

– Малы-ы-ы… Макс! Где ключи от машины? – Женька смотрит на пустой крючок, на котором, как правило, висят ключи.

Через пятнадцать минут поиска принимается решение взять запасной комплект. Женькино замечание: «Ты когда-нибудь голову потеряешь!» – сопровождается колокольчиком Санькиного смеха и гулким гоготом Моисеича.

Вы когда-нибудь вели машину под «Голубой вагон» или под «Расскажи, Снегурочка»? Это ужасно! Диск «Детские песни» я возненавидел уже по картинке. Самое смешное – полдороги Санька спал, а Женька с Моисеичем доканывали меня песнями о «Маленьких утятах» и «Я на солнышке лежу». Я всю дорогу ехал с красными от стыда ушами. Особенно мне стало стыдно, когда на одном из светофоров рядом с нами встал Харлей, за рулем которого был бородатый байкер в бандане. Именно в этот момент эти два переростка, Женька и Борис, грянули:

– Ведь мама услышит, ведь мама придет, ведь мама меня непременно найдет!

Байкер повернулся в нашу сторону и даже приподнял черные очки, чтобы лучше разглядеть трех дебилов в машине.

Ближе к даче пробудился Санька.

– Хасю полулить на масинке! – заявил он.

– Санек! Ты до педалей не дотянешься. Давай просто в окошко смотри!

– Лулить хосю! – захныкал мелкий. Я думал, после «Я на солнышке лежу» в исполнении двух взрослых мужиков мне уже ничего не страшно. Ан нет! Надутые губы и хныканье оказались страшнее.

– Ладно! Садись на колени и рули, – сдался я, тем более, что мы уже ехали по проселочной дороге, где гайцов никто и никогда не видел.

Санька тут же втянул слезы и перелез с заднего сидения ко мне на колени. Усаживаясь, он лихо прошелся ногами мне по яйцам, и потом еще километра два прыгал на них же, издавая какие-то пукающие звуки.

В эти выходные роль няньки взял на себя Женька. Он выбрал несколько иные средства воспитания подрастающего поколения, нежели я. Мы с Санькой всегда общались на равных, а вот Женька вел себя с ним так же, как и с нашим Химом: сюсюкал, называл себя в третьем лице, таскал на руках и постоянно тискал. Санька сразу просек, что из «Зени» можно веревки вить, и, воспользовавшись своим положением, заявил, что будет есть суп только после мороженого.

– Ну открой ротик, Сашуля. За ма-а-аму, за па-а-апу, – бился над ним Женька.

– Мало-о-озенку!!! – орал Санька, отбиваясь от ложки с супом.

– Значит так, – не выдержал я. – Сейчас я мороженое тебе положу в суп и заставлю съесть.

– Не буду, – вытаращил на меня глазенки мелкий.

– А не будешь есть, я тебе через попу волью!

Моя угроза возымела действие, и уже через минуту Санька открывал как галчонок рот, искоса поглядывая на таявшее на блюдце мороженое.

– А теперь дядя Женя уложит маленького спать, – Женька взял на руки Саньку и пошел с ним на второй этаж.

Через несколько минут я поднялся к ним, чтобы проконтролировать процесс. Женька сидел на диване рядом с Санькой с открытым ноутбуком.

– Ну и как? Чего у тебя ребенок ни в одном глазу?

– Я ему сказку читаю, – объясняет мне Женька.

– Масима! У тебя казки лусе! – говорит мелкий.

– Ты ему, наверное, свои сказки читал? – ржет Женька.

– Надеюсь, мои сказки ему никогда не будут интересны, – заявляю я. – Ладно, я шашлык мариновать, а вы давайте спать! Если спать не будешь… – угрожающе смотрю я на Саньку.

– Телез попу вольес? – испуганно таращится на меня пацан. Мы с Женькой ржем, и я ухожу, дабы не мешать процессу.

Кстати о ключах от машины. Мы их нашли. Они были в морозилке. И ничего странного! Просто я вчера убирал в холодильник мясо и случайно с пакетом прихватил лежавшие на столе ключи. Я режу мясо и постоянно отгоняю Хима, бегающего по столу и тырящего куски из миски.

– Как там мужики-то? Может, пойти проверить? – спрашивает меня Моисеич, потягивая пиво. Вот вы не подумайте, что Моисеич хорошо пристроился, сбагривая на нас Саньку в выходные. Во-первых, мне нравится возиться с мелким. Во-вторых, мне нравится общаться с Борисом. В-третьих, у нас появилась компания. Нам, конечно, и вдвоем хорошо, но, согласитесь, что так можно и одичать. Иногда мне кажется, что Моисеич наблюдает за нами. Когда мы с Женькой начинаем спорить, он внимательно слушает нас, хитро прищурив глаз. Меня просто распирает в такие минуты спросить у него, знает ли он про нас. Но, если честно, я боюсь у него об этом спрашивать.

Я поднимаюсь на второй этаж и вижу картину маслом: на кровати, раскинувшись звездой, храпит Женька, а Санька, удобно усевшись в его ногах, что-то печатает на компе.

– Ну как? Уложил? – спрашиваю я Саньку.

– Ага, – поднимает он на меня глазки. – Смати, как я много написал букавок. О! – Санька поворачивает ко мне экран, и я вижу на нем ровные строчки.

– И чего пишешь? – я усаживаюсь на край кровати.

– Казку! Пло пименьку, – объясняет мне мелкий.

– У тебя, типа, главный герой – пельмень? Молодец! Фантазия хорошо работает!

– Пименька – эта девоська! Ее так зовут.

– Пельмень – это парень!

– Девоська! Пименька! Ну!

– То есть у тебя не слеш, я так понимаю?

– Тё? Не! Не сес! Я про сес не пису. Я про Пименьку пису. Она сла, сла, потом – бах!

– И ее сварили и съели! Ангст у тебя, со смертью персонажа.

– Не! Казка! Ну! Песасаза нету. Про Пельменьку! Ну! – Санька смешно трясет ручкой, пытаясь донести до меня смысл своей сказки.

– Ну тебе, как начинающему автору, надо еще поработать над сюжетом и изложением. И визуализация! Сань! Читателю будет трудно воспринимать текст без визуализации.

– Зулизасия? Это тё?

– Ладно, буди Женьку, и дуйте полдничать. Там дед твой предлагает идти за грибами.

Я не люблю лес. Мне в нем душно, неуютно и страшно. Но не могу же я отпустить туда Саньку в компании двух мужиков с бутылкой водки и закусью? Если мы приезжаем на дачу в таком составе, мне приходится брать на себя ответственность не только за Санька, но и за Женьку с Моисеичем. «Собирание грибов» у нас заняло примерно три часа. Именно столько времени потребовалось, чтобы найти удобную полянку, выпить бутыль водки на двоих и отправится домой.

– Хосю на руськи! – заявил мне уставший Санек.

– Я тоже, – качнуло в мою сторону русала.

– Вон к Моисеичу иди на ручки, – буркнул я. Не то чтоб я на него злился. Просто реально было завидно, что они пьют, а я, как дурак, трезвый. И еще у меня сильно бурлило в животе, потому что, вместо грибов, Санька собирал ягодки, причем сам их не ел, а кормил ими меня. У меня закралось подозрение, что не все ягодки были «маинкой», как утверждал мелкий.

Шашлык удался на славу. Вот чего я умею делать, так это мариновать мясо. Санька уснул за столом с куском шашлыка во рту.

– Мужики! Я счас! – радостно сказал я, хватая мелкого на руки и унося на второй этаж. – Ура-а-а! Свобода! На-ли-вай!

Вот с этого «Наливай» меня и понесло. А дальше все как обычно: «после первой и второй», «вздрогнули», «чего краев не видишь?», классика «в общем, чтобы всем» и «я в норме». Промежуток времени между «я сам дойду» и сном я не помню.

Полночи, сквозь пьяный сон, я слышал храп Бориса под боком и еще пару раз просыпался от того, что Моисеич перелезал через меня и под окном справлял нужду, как настоящая полковая лошадь.

И вот утро. Я заползаю на кухню и застаю Женьку, кормящего кашей Санька.

– Же-е-ень! А чего это у меня сзади болит? – тихо интересуюсь я, поглядывая на Саньку.

– Ты себя похо вел! И Зеня тебе влил телез попу! – доходчиво объясняет мне мелкий.

– Ну примерно так и было, – смеется Женька.

– Чё? Так плохо вел? – мне становится смешно, но жидкий мозг в голове не дает мне смеяться.

– Ты был о-о-очень плохим мальчиком, – тихо шепчет мне мой Женька.

Блин, как же мило он смотрится рядом с Саньком. Он смешно открывает рот, закидывая ложки мелкому в пасть. И еще зачем-то говорит при этом: «А-а-ам!» Он так бережно вытирает Санькину мордочку, перепачканную кашей. И у него такая счастливая улыбка. Раньше он так улыбался только мне. Но я не ревную. Пусть… пусть капелька Женькиной любви достанется и этому пацану.

========== Пи... и трудовые будни ==========

Понедельник.

Погода отличная! Радио сообщает мне, что за бортом плюс десять, в салоне – плюс двадцать, и желает счастливого полета. Я кручу руль, лихо объезжая перьевые облака, и любуюсь голубым небом вокруг. Мой маленький самолет тихо мурлыкает моторчиком. Солнце светит мне в правый глаз, и я опускаю «шторку». И в этот момент какой-то сраный кукурузник вылетает справа из-за облака и на полной скорости подрезает меня. Я жму ногой на тормоз, матерюсь и давлю на «бибикалку».

Everybody, yeah!

Rock your body, yeah!

Everybody, yeah!

Rock your body right

Backstreet's back, alright!

Во корейцы дают! Надо ж было на клаксон самолета такую музыку поставить! И главное, так долго играет. И почему-то нос чешется. Отпускаю бибикалку… открываю глаза и вижу Хима, который сидит на моей подушке и нюхает меня, щекоча усами.

– Химка! Пошел в жопу! – я выдыхаю на него струю воздуха, он чихает и убегает ко мне под одеяло. СЯ– Хи-и-им! Су-у-ука! Я про жопу пошути-и-ил! – ору я и пытаюсь выловить крыса.

Телефон доигрывает мелодию, и я, продолжая петь веселую песенку, топаю в ванну.

– Малыш! Ты проснулся? – это Женька мне звонит. Он уже давно на работе. Моя работа начинается с обеда и заканчивается поздно вечером.

– Ага!

– Доброе утро! Ты сегодня храпел, как трактор. У тебя насморка нет? – я слышу в трубке не только Женькин голос, но и смех Ленки.

– Ты бы это… поосторожней там! – замечаю я.

– Я – сама осторожность! – отвечает Женька. – Значит так. Сейчас дуй на склад. У тебя сегодня три заказа. Два салона и магазин. Я тебе маршрут на почту скинул. Осторожно на дороге! – и еле слышно шепотом добавляет. – Я люблю тебя, малыш!

– Жень, я это… короче… тоже.

– А подробней Женька – я чувствую, как он сдерживает смешок.

– Ну, короче… я тя тож того…

– Чего того?

– Жень! Иди… работай. Я потом скажу!

Вот чего он надо мной издевается постоянно? Ну не умею я, как он, говорить.

Обеденное время. До склада добрался свободно, минут за двадцать. Там работают два веселых тюбика: Илья и Ванька. Почему веселых? Я видел их трезвыми только два раза. Сегодня оба кладовщика явно с жесткого бодуна и, похоже, уже и опохмелились.

– О! Какие люди пожаловали, – орет мне Илья. Мне трудно сказать, сколько ему лет. Наверное, сорок, может меньше. Из его рта постоянно торчит потухший бычок от сигареты. Я даже не знаю, курит он или просто у него это такой аксессуар.

– Илюх! Давай по-быстрому, а то я проспал.

– Быстро только кошки родятся, – Илья достает помятую накладную с полупрозрачной копиркой и начинает ходить вокруг коробок с расходниками. – Так… Петь, иди глянь номер артикула – я очки дома забыл.

– Я не Петя! – Ванька примерно моего возраста, худющий, как глиста. На его лице всегда выражение полной апатии ко всему.

– Не важно! Иди сюда и посчитай коробки!

– Я и отсюда вижу, что их три.

– А побыстрее, можно? Там вообще-то ждут, – встреваю я в разговор.

– Петь, помолчи! Тут люди работают. Иди покури пока, – это Илья говорит мне. Не удивляйтесь. У него все, что он видит мужского пола, Петя. Я уже привык и не обращаю внимания, а вот Ваньку это просто бесит.

Я выхожу на небольшой дворик, достаю сигарету и утыкаюсь носом в телефон. Рабочий день в разгаре, поэтому контакт полон народа.

– Сигаретки не будет? – рядом со мной стоит парнишка лет двадцати и улыбается. Я так увлекся перепиской, что не заметил, как он ко мне подошел.

– Говно вопрос! – отвечаю я и протягиваю пачку.

– Славик, – говорит мне парень, прикуривая от моей зажигалки.

– Валерка, – кидаю я, не отрываясь от телефона. – Фу, бля! Петя. Ёпт! Макс.

– У тебя тройное имя? – ржет Славик и прожигает мне взглядом футболку на груди.

– Да не-е-е… задумался просто.

– Ты тут часто грузишься? Я тебя раньше не видел.

– Я тут каждый день почти, – отвечаю я, набирая сообщение в телефоне.

– Кто у тебя там? – кивает он на мой телефон. – Девушка?

– Не! Парень.

– Завидую. У меня нет даже виртуального парня.

– Да он не виртуальный. Просто так получилось.

– Понятно объяснил, – смеется Славик и зачем-то поправляет мне воротник «поло». – А невиртуальный есть?

Телефон взрывается «Дорогой в ад».

– Малыш, ты погрузился? Мне клиент звонит – спрашивает, где товар.

– Гружусь. Там два этих долбаеба коробки посчитать не могут.

– Доставишь – отзвонись. Тут немного маршрут поменялся.

– Оки!

– Это твой парень? – Славик выбрасывает бычок и как-то подозрительно близко подходит.

– Это мой шеф! – не то чтобы он меня злит. Просто не люблю много вопросов.

– Ну да! Я туплю немного, наверное. Шефы ведь всегда подчиненных называют «малыш».

– У нас просто хорошие отношения.

– Петь! Готово! – Илюха орет мне из открытой двери ангара.

– Ага! – отвечаю я ему и уже Славику. – Ладно, спишемся!

– Странный ты, – смеется он и уходит.

Обедать я еду в офис, к «шефу». С работой готовить времени совсем нет, поэтому обеды он заказывает в небольшом кафе поблизости.

– Компот где? – я ковыряю ложкой в пластмассовой миске с супом.

– Сначала суп и второе, потом компот, – обедаем мы в небольшой комнатке, смежной с кабинетом. – Хлеб! – гаркает на меня Женька.

– Не! Я худею! – отвечаю я, кидая в суп большую ложку сметаны.

– С какого перепугу? – у Женьки над верхней губой белая полоса сметаны. Так хочется слизнуть ее языком! Просто жесть! Он видит мой взгляд и облизывает губы. М-м-м… так сексуально… и такой при этом взгляд! Черт! Еще только обед! До вечера еще, как до бога! А он заигрывает!

– У меня комплекс. Думаю, килограмм десять надо скинуть. И будет норм.

– Малыш, не надо. У тебя и так пузико до ребер проваливается, когда ты лежишь на спине. Ты еще так дышишь, а оно вздрагивает. А мне так хочется в этот момент…

– Жаргал Бамрович! Там звонит Сергей Эдуардович. У него срочное дело, – Ленка! Ну так не вовремя со своим Сергеем Эдуардычем! Хотя нет. Вовремя. Иначе застала бы нас с красными рожами и горящими глазами.

Оставшиеся полдня колесю по городу под музыку «Нашего радио».

– Я люблю свою Родину, вроде бы.

Я полжизни рабом на заводе был, – ору я, подъезжая к дому. – Здрасте! – киваю соседке. -

И штаны носил прямо на скелет,

А теперь меня это не торкает! – допеваю песню и заезжаю задними колесами на бордюр. – Ёпт! Сука! Ладно, нормик!

Открываю дверь квартиры и наблюдаю забавную картину: Женька в трениках и футболке противным голосом поет крысу, жующему кусок колбасы:

– Голуби, голуби за моим окном кружатся.

Голуби, голуби, и в стихи на лист ложатся.

Голуби, голуби, мои строчки прочитайте.

Голуби, голуби, той девчонке передайте.

– Ты хочешь напугать Химку до смерти? А, нет! Ты хочешь его оглушить! Или ты так пытаешься отнять у него колбасу?

– Привет, малыш! Я не слышал, как ты вошел! – отвечает красный от пения Женька и целует меня в лоб.

– Зато соседи тебя слышали точно! Вот интересно, им понравилось? Хотя, если они и стучали в стену, ты тоже вряд ли слышал.

– Ты устал?

– Не! Норм.

– Тогда давай кушать!

Мы сидим за столом, и я громко икаю, наглотавшись мяса. Хим мирно моет мордочку у Женьки на плече, а последний пытается выдоить из бутылочки с кетчупом несколько последних капель.

– Выжми ее! Ик, – советую я.

– Не мешай, – у Женьки такой сконцентрированный вид, как будто он читает серьезный документ.

– Ты… Ик. Ик. Ой! Ик.

– Хватит икать! Ты меня отвлекаешь! Ну давай, милая! Еще немножко! – уговаривает он бутылочку.

– Я что, нарочно? Ик. Ик.

– Еду надо пережевывать не меньше тридцати раз, а не глотать, как это делаешь ты, – пустая бутылка летит в мусорное ведро. Он такой умный. Всегда найдет для меня совет.

– Слушай! А почему ты… Ик! Бля! Почему не пишешь?

– Ты про стихи? Понимаешь, просто для стихов нужно вдохновение. И муза нужна общительная. А моя муза только мне «Нормик!» говорит.

– А чо? Нормально говорю я.

– Ты обещал мне сказать кое-что. Помнишь? Сегодня.

– Ну я этого, короче… тебя это… Ик! Сука! Ик!

– Сейчас не понял, – Женька протягивает мне воды. – Договори хоть раз!

– Жень! Ты и так знаешь все. Ну не заставляй! А!

– Я тебя не заставляю делать то, чего ты не хочешь, – он встает из-за стола, убирает грязную посуду в раковину и уходит в комнату.

Ну вот! Обиделся! Я ж ничего такого не сделал! И вот надо ему, чтобы я такое говорил? Вот зачем?

– Же-е-ень! – ложусь с ним рядом и убираю с его головы сонного Хима в клетку.

– Что? – он открывает глаза и внимательно смотрит на меня.

– Чего ты как ребенок-то? Только дети спрашивают «Ты меня любишь?»

– Мне просто надо иногда это слышать от тебя. И не во время секса. А вот так… просто… вдруг!

– Это как-то… по-бабски, что ли.

– Это по-человечески, малыш! И не важно, кто мы.

– Жень! Понимаешь… я люблю тебя, просто говорить про это не люблю.

– Теперь удали все лишние слова и просто скажи мне…

– Люблю! – я зарываюсь руками в его длинные волосы и целую в губы…

Блин! Ради него я готов на все. Готов работать, как лошадь! Готов копать грядки! Готов мыть посуду, стирать, убираться! Только бы чувствовать его тепло рядом, целовать эти губы и слышать это его: «Я люблю тебя, малыш!»